Текст книги "Фантастика 1966. Выпуск 1"

Автор книги: Роман Подольный

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Александр Мирер,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Владимир Савченко,Игорь Росоховатский,Николай Амосов,Владимир Григорьев,Владлен Бахнов,Аркадий Львов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Здорово! – Новиков засмеялся.

– А что за книга? – спросил Володя.

– Это у Чехова. В сущности, вы делаете то же самое – только кожно-гальванический рефлекс заменили современными микромодулями.

– А по-моему, – сказал Володя, – прибор все-таки но лишен смысла.

– Приборы, приборы… – Резницкий горько усмехнулся. – Человек, окружив себя куполом техносферы, все больше порывает с природой. Не потому ли природа не желает отдать ему те инстинктивные знания, которыми так щедро одарила низшие существа? Вернуть надо утраченные инстинкты, вот что скажу я вам.

– Все-таки, – возразил Володя, – странно вы говорите, Сергей Сергеич. Без этой самой техносферы человек беззащитен перед природой. Ваш возврат к природе – это что же… конец цивилизации?

Резницкий поморщился.

– Только не надо меня пугать, – мягко попросил он. – Договоримся сразу, что цивилизация – процесс необратимый. Я говорю всего лишь об одном из ее направлений. Благоустраивая планету, создавая наилучшие условия для духовной и физической жизни, человечество не заботилось и не заботится о сохранении некоторых инстинктов. Чрезвычайно важных инстинктов. Мы перестаем доверять самим себе. К чему, когда есть приборы? – Резницкий навел на Володю обличительный палец. – Да что далеко ходить? Вот вы затеяли приборчик, которому хотите передоверить одну из величайших человеческих эмоций. Вы хотите взвесить, измерить и препарировать саму любовь!

Он даже задохнулся от негодования.

– Может, вы и правы, Сергей Сергеич, но ведь человеческий мозг в роли анализатора эмоций не очень-то надежная штука. Сколько ошибок, сколько несчастий…

– Да пусть ошибаются! – вскричал Резницкий. – Оставьте роду человеческому хоть это! Что это, к дьяволу, за жизнь без единой ошибки, вроде ответа первого ученика! Вы докатитесь до того, что предоставите приборам определять, где добро и где зло. Без позволения прибора вы пальцем не пошевельнете для спасения погибающего!

– Ну, это уж слишком, Сергей Сергеич, – сказал Новиков.

– Пожалуй, – согласился Резницкий. – Я сознательно преувеличиваю, чтобы вы поняли, к чему можно прийти, если не спохватиться вовремя.

Он потянулся к панели над столом, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую – засветился экран, на нем возник безрадостный лунный ландшафт. Потом на экране поплыли коридоры и отсеки лунного городка – мастерские, обсерватория, пустой салон, по которому слонялся робот-пылесос, затем возник склад, забитый ящиками, и тут Резницкий остановил изображение.

Новиков невольно усмехнулся, глядя, как он манипулирует рукоятками и разглядывает ящики со всех сторон.

– Куда они задевали девятый? – бормотал Резницкий. – Тысячу раз им говорил… Ах, вот он!

– Сергей Сергеич, – сказал Новиков, – когда биофизик выключил экран. – Ну хорошо, человечество что-то там потеряло по дороге. Скажем, умение находить след по запаху. Но зато оно приобрело кучу новых инстинктов.

Теперь палец Резницкого устремился на Новикова.

– Правильно! Управление механизмами стало почти инстинктивным. Мы, не задумываясь, оперируем кнопками и педалями, которые стали продолжением наших рук и ног. Отлично! Но мы расплачиваемся за это потерей полезных природных инстинктов. Вот вы упомянули запах. Мы с вами различаем только самые резкие, сильные запахи. А для собаки окружающий мир – это прежде всего запахи. Приходилось вам видеть, как заболевшая собака плетется в поле и безошибочно выбирает нужную лекарственную траву? Снабдите таким обонянием химика – как упростит это его работу, сколько приборов он вышвырнет на свалку за ненадобностью! Мы забыли про свои природные анализаторы, разучились ими пользоваться. Включать их и выключать по своему…

Резницкий внезапно оборвал тираду и посмотрел на Володю.

Володя сидел в странной позе – он сильно нагнулся, упер локти в колени и обхватил ладонями голову.

Резницкий взял его за руку, тихонько отвел ее от головы, нащупал пульс. Володя выпрямился, глубоко вздохнул.

Увидев перед собой взволнованные лица, он слабо улыбнулся.

– Что с тобой? – сказал Новиков. – Переутомился, что ли?

– Не знаю… Да, наверно… – Володя покрутил головой и решительно встал. – Да ничего, все в порядке, – сказал он.

– Переволновался, – авторитетно заключил Алексей. – Ну, пошли спать.

– Надо еще место найти, – сказал Володя. – Сегодня все каюты забиты. Кончится когда-нибудь жилищный кризис на Луне?

– Вы, я слышал, летите с Шевелевым к Юпитеру? – спросил Резницкий.

– Да, танкерный рейсик, – небрежно ответил Новиков. – Зачетный. Сергей Сергеич, а что за ящики у вас?

– Для экспедиции Чернышева. Аппаратура для исследования биосферы населенных планет. Если таковые окажутся.

– Первая Звездная, – со вздохом сказал Володя. – Завидую вам, Сергей Сергеич.

– Можете не завидовать, я не лечу, – сухо сказал Резницкий. – Земные дела как гири на ногах.

– Чернышеву завидую, – медленно сказал Новиков.

– Земные дела… – повторил Резницкий. – Кстати, он только недавно женился, Федя Чернышев.

– Знаю, – сказал Новиков. – Пошли, Володя. Покойной ночи, Сергей Сергеич.

Они молча шли по коридору, думая каждый о своем. Тут по всему городку разлился пронзительный звон. Щелкнуло в динамиках общего оповещения. Раскатистый голос возвестил:

– Внимание! Выход на поверхность запр-рещен! Всем р-работающим на поверхности – ср-рочно в помещения! Солнечная хромосферная вспышка, восемь минут, готовность ноль! Повторяю, всем р-работающим на поверхности…

Динамики грохотали, многократно отражаясь от коридорных стен. Зашипели двери шлюзовых камер. Гул голосов, быстрый топот ног…

Володя остановился, схватил Новикова за локоть.

– Ну что? – спросил тот. – Долго будешь стоять?

Володя молча двинулся дальше, но теперь Новиков остановил его:

– Ты какой-то растерянный. Что с тобой происходит?

– Не знаю, – сказал Володя. – Да нет, ничего.

На этот раз условное лунное утро совпало с земным. Успокоившееся Солнце желтым диском стояло в черном небе.

Спокойно горели крупные звезды. Белый вымпел на мачте противометеоритной службы обещал на ближайшие двое “суток” полную безопасность.

Радий Петрович Шевелев вышел из главного шлюза со своим экипажем – Новиковым и Заостровцевым. Решили пешком пройтись “по хорошей погоде” до космодрома, чтобы там начать подготовку танкера к рейсу.

Новиков скорее плыл, чем шел: отталкивался от ноздреватой лунной почвы, плавно перелетал через какой-нибудь камень, мягко опускался, снова отталкивался.

Володя передвигался мелкими скачками. Мысли его были невеселыми. То, что случилось с ним по дороге в космопорт, и вчерашнее происшествие пугали его. Странно: сидел у Резницкого, нормально разговаривал – и вдруг накатилось что-то, сдавило горло. Какое-то нервное расстройство, а теперь еще и страх… Страх перед непонятным в самом себе… К врачу – нельзя. Сразу отставят от полетов. Рассказать Алеше?

Но тут и слов не найдешь, чтобы объяснить…

А вокруг шла будничная жизнь. Из шлюза хозяйственного отсека повар выволок огромный бак, поднял его без особых усилий и поставил под прозрачный антирадиационный навес.

Это придумал кто-то из селенитов, как называли себя жители городка: варить компот в вакууме на раскаленной лунной почве. Вакуумный компот был на редкость вкусен, и, пока шел двухнедельный лунный день, его варили неукоснительно.

Вдоль склона кратера Эратосфена полз тяжелый вездеход с буровой вышкой: где-то собирались бурить на воду.

Вздымая пыльные вихри, прошла колонна оранжевых трейлеров международной стройки. Они везли оборудование на строительство экваториальных шахт. Полторы сотни наклонных колодцев должны были в не очень отдаленном будущем принять термоядерные заряды. Тогда люди на время покинут Луну. Беззвучно грохнет залп из полутораста шахтных стволов, разгоняя вращение Луны, чтобы уравнять земные и лунные сутки и уменьшить резкие перепады температуры поверхности, доходящие до трехсот градусов. Лунный климат станет мягче…

Пешеходов обогнала машина с белой полосой на борту.

Из люка высунулся человек, присмотрелся к опознавательному номеру на скафандре Шевелева и крикнул так, что в шлемофонах задребезжало:

– Доброе утро, учитель! Что – молодых выводите?

Это был Федор Чернышев, командир Первой Звездной.

Он остановил вездеход. За щитком гермошлема его широкое, бровастое лицо расплылось в улыбке. Улыбка была не простая, многослойная: было в ней и почтение к учителю, и невольный оттенок торжества (“обогнал я вас, Радий Петрович”), и нечто покровительственно-дружелюбное, адресованное молодым.

– Залезайте, места хватит, – сказал командир Первой Звездной.

Молодые протиснулись на задние сиденья, а Радий Петрович уселся рядом с Чернышевым.

– Ну-ну, – усмехнулся Шевелев, – посмотрим, как ты баранку крутишь.

– Баранку? – удивился Чернышев, трогая вездеход с места.

– Был когда-то такой прибор управления… Взял бы ты меня, Федя, с собой. Ну хоть этим… от тамошнего населения имущество сторожить.

Чернышев улыбнулся смущенно.

– Что поделаешь, Радий Петрович. Клянусь кольцами Сатурна, не хотел я лезть в пекло поперед батьки, да так уж Совет решил.

– При прочих равных, – тягучим голосом сказал Шевелев, явно подражая кому-то, – Совет отдает предпочтение младшему. Ладно, лети, – оборвал он самого себя. – Я, по правде, в СВП не очень-то. Мудреная система, не для меня.

– Ох, скажу я вам, Радий Петрович, СВП – это… слов не нахожу. Сказка!

– Синхронизатор Времени – Пространства, – задумчиво произнес Радий Петрович. – Для женатых, конечно, хорошо: быстро обернешься туда – обратно.

Возле космотанкера Чернышев высадил пассажиров, помахал рукой и повел вездеход дальше – туда, где на недалеком лунном горизонте высился гигантский конус СВП.

Радий Петрович обвел взглядом свой экипаж.

– Так вот, – сказал он другим, служебным голосом. – Перед вами космотанкер “Апшерон” системы Т-2, четвертой серии. Специфика: наличие наружных контейнерных поясов, предназначенных…

– Мы проходили Т-2, – сказал Новиков, глядя на далекий корабль Чернышева.

– Иначе бы вы не находились здесь, – отрезал Шевелев. – Прошу не перебивать. Назначение контейнерных поясов…

5

Радий Петрович шевельнулся в кресле и, еще окончательно не очнувшись от забытья, понял, что перегрузка кончилась и автомат включил искусственную тяжесть. И еще каким-то особым командирским чутьем он догадался, что все на корабле в порядке.

Приборы работали.

Рядом с красной программной кривой на мнемосхеме появилась золотистая фактическая. Они шли рядом, переплетаясь.

Да не приснилось ли ему то, что было? Нет, не приснилось: кривая истинного курса шла не от старта. Она появилась недавно. Возмущение Ю-поля “отпустило” приборы, и теперь корабль ориентировался в Пространстве. Все в порядке.

Он посмотрел на молодых. Они спали.

Радий Петрович привык смотреть на молодых людей с точки зрения их пригодности к космоплаванию. Полагал, что нажимать кнопки, побуждая автоматы к действию, сумеет каждый. Потому и ценил превыше всего в молодых космонавтах спокойствие, собранность и – в глубине души – физическую силу и стать.

Эти двое там, на Луне, не очень ему понравились. Внешность у Новикова, верно, была не плоха; однако парень показался ему излишне бойким и несколько дерзостным в разговоре. Заостровцев тоже был не хлипок сложением, но выглядел пришибленным, неуклюжим. Не нравились Шевелеву его растерянные глаза.

Теперь, после того, что случилось, он смотрел на них по-другому. На своем межпланетном веку Радию Петровичу доводилось видеть немало всякой невидальщины. Никогда не забыть ему ревущих призраков Нептуна; там, в пустоте, где никакого звука быть не может, от этого раздирающего рева сдавали нервы у самых закаленных разведчиков Космоса. Помнил он дикую гонку: корабль уходил от неожиданного потока сверхбыстрых метеоритов на таком режиме, что температура плазмы превысила критическую и просто каким-то чудом не произошла катастрофа. Помнил нападение металлоядных бактерий на корабль у берегов свинцового озера в Стране Персефоны на Меркурии. Да мало ли что могло приключиться за полтора десятка лет с человеком в Космосе!

Но чтобы человек без прибора сориентировался в Пространстве – такого не было. Такого не могло быть.

Радий Петрович подошел к спящему Заостровцеву, всмотрелся в его лицо. Обыкновенное лицо – худощавое, небритое. Что за непонятная, нечеловеческая сила в этом неуклюжем парне?

Он перевел взгляд на Новикова. Крутой лоб, четкий рисунок подбородка – с виду этому больше пристало бы… что?..

Творить чудеса?

Разбудить их, расспросить толком… Странная, непривычная робость овладела командиром.

Радий Петрович провел ладонью по щеке, затем, повинуясь мгновенному импульсу, прошел в туалетную и уткнул лицо в эластичную подкову биовибратора. Бритье, массаж освежили его. Он вернулся к пульту и услышал хорошо знакомое трезвучие радиовызова и вслед за ним низкий неспокойный голос женщины: “Танкер “Апшерон”! Танкер “Апшерон”! Здесь ССМП. Почему не отвечаете Луне-два? Луна-два вас не слышит. Танкер “Апшерон”!..” Вот как, дело уже дошло до Службы Состояния Межпланетного Пространства! Видно, связисты Луны отчаялись отыскать их, забили тревогу и теперь за дело взялась самая мощная радиостанция Земли. Командир включил сигнал ответа, быстро заговорил:

– Земля, здесь – “Апшерон”, вас слышу!

Через некоторое время зазвенел женский голос:

– Слышу! Командир Шевелев, вас слышу! Сообщите состояние экипажа!

Радий Петрович откашлялся. Надо покороче, не стоит пока вдаваться в подробности.

– Корабль и экипаж в порядке, – сказал он. – Контейнеры взять не удалось. Энерговспышка Красного Пятна…

И тут произошло нечто невообразимо-недопустимое: командира толкнули в плечо, отжали от микрофонной сетки.

Бортинженер Заостровцев взволнованно кричал в микрофон:

– Тося, это ты? Тося, ты меня слышишь?

В ответ посыпалась радостная скороговорка:

– Ой, Володя, я так беспокоилась, прямо не могу! Почему ты не… Ты меня слышишь, Володя?

Вот-вот, и в считанные минуты связи началось бы выяснение идиотского вопроса, кто кого как слышит. Но идиотский разговор не состоялся. На далекой Земле Тося услышала голос командира Шевелева:

– На место, Заостровцев! – И после короткой паузы: – Повторяю: непредвиденная энерговспышка уничтожила контейнерный поезд. Был вынужден стартовать до срока. Сообщите Луне – задержать отправку очередного танкера.

– Вас поняла, – ответила Тося. И неофициальным тоном добавила: – Радий Петрович, что все-таки случилось? Тут очень волнуются…

“Что все-таки случилось, – подумал командир. – Хотел бы я знать, что все-таки случилось…” Он сказал:

– Корабль длительное время находился в сложных условиях… в условиях отсутствия ориентации. Подробнее сейчас не могу.

Радий Петрович выключился. Он посмотрел на бортинженера взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

– Вы, Заостровцев, – начал он тоном, соответствующим взгляду. И вдруг, неожиданно для самого себя, закончил: – Вы, кажется, о чем-то хотели поговорить с оператором ССМП? – И повернулся в кресле, уступая место Володе.

Теперь, когда “Апшерон”, ведомый автопеленгатором, шел по нормальной трассе, молчание стало невыносимым. Командир молчал, потому что не знал, как начать разговор об этом, говорить же о другом было просто невозможно. Новиков молчал… Кто его знает, почему молчал Новиков? Он щелкал клавишами, задавая вычислителю ненужные задачи.

Откинул зачем-то крышку блока программирования и разглядывал его пестрые потроха. Он был необычно суетлив и явно не находил себе занятия.

Володя Заостровцев молчал, потому что в человеческом словаре не было слов, которые могли бы выразить то, что с ним произошло. Но в то же время он понимал, что от него ждут каких-то объяснений. Он перебирал в памяти события последних недель, но сцепить одно с другим не удавалось.

Сплошная стохастика… Пестрая вереница обрывочных картин, и среди них – тьфу, пропасть! – ярче всего лунные псы Диана и Спутник, прыгающие вокруг Резницкого. И еще, как бы со стороны, он видел самого себя на зеленой тропинке – той тропинке, где он беспомощно топтался, не в силах перешагнуть… что перешагнуть?..

“Положение хуже собачьего, – подумал он с отвращением. – Та понимает, только сказать не может. А я – ни понять, ни сказать…” Новиков ожесточенно поскреб затылок и прервал затянувшееся молчание:

– Я знал одного парня, он помнил наизусть первые пять листов девятизначной таблицы логарифмов.

– К чему вы это? – сказал командир и, не дожидаясь ответа, обратился к Володе: – Как вы сориентировались, Заостровцев?

Володя ответил не сразу. Он медленно шевелил пальцами, и Радий Петрович с интересом смотрел на эти пальцы, будто ожидая от них чего-то.

– Ну вот, – неуверенно начал Володя. – Знаете, бывает, что идешь в темноте… и вдруг чувствуешь, что впереди, очень близко, стена… Что-то срабатывает внутри – и останавливаешься…

– Иногда расшибаешь лоб, – вставил Новиков.

Командир махнул на него рукой.

– Дальше, Заостровцев, – попросил он.

– Стены… – Володя говорил словно в полусне. – Только не прямые… и движутся… Давят… душат… А я ищу, где проход. Сам не знаю, как…

– Ну и ну, – сказал командир. – Если бы сам не видел, ни за что бы не поверил. Откуда у вас такое… чутье?

– Действительно, – сказал Новиков. – Вроде рыбы в электрическом поле. Или птицы в магнитном.

Володя испуганно уставился на него:

– Ты… на самом деле думаешь, что у меня развилось это… рыбье или птичье?

Новиков пожал плечами.

В обсуждении рейса участвовали космонавигаторы, астрофизики и специалисты по приборам. Ввиду того что район Юпитера, ранее относившийся к шестой категории, проявил непредусмотренную опасную активность, было решено перечислить его в восьмую категорию, а также оборудовать Ио, Каллисто и Ганимед новейшими регистрирующими приборами высокой защиты и начать дополнительные исследовательские работы. Кое-кто высказался за разработку системы беспилотных рейсов к Юпитеру непосредственно с Луны.

Решение было обстоятельное. Лишь одного не хватало в нем – анализа бесприборной космонавигации, осуществленной практикантом Заостровцевым В.М. в условиях суммарных полей высокой напряженности. Так следовало бы записать это.

Это не было записано по той простой причине, что командир “Апшерона” умолчал о случившемся.

Незадолго до посадки Володя попросил его ничего никому не рассказывать.

“Почему?” – удивился командир.

“Я бы хотел сначала во всем разобраться сам”, – сказал Володя. Командир подумал, что Володя имеет на это полное право. “Хорошо, – сказал он. – Но если вам потребуется засвидетельствовать, что произошло, я охотно это сделаю”.

– Временно вышли из строя внешние датчики приборов, – коротко доложил Радий Петрович на обсуждении. – Выбрались чисто случайно. Должен особо отметить выдержку и хорошую профессиональную подготовку практикантов Заостровцева и Новикова.

Подробностей у него не выпытывали. Давно прошли времена, когда в подобных случаях назначались комиссии, проводились дотошные расследования, составлялись пухлые акты. Давно уже медицина научно обосновала недопустимость лишних расспросов людей, нервная система которых подверглась угнетающему воздействию, – тем более это относилось к межпланетникам, возвращающимся из тяжелых рейсов. Достаточно того, что они сочтут нужным доложить, Правда, кое-кто был удивлен. Командира Шевелева знали как человека крайне скупого на положительные характеристики. Не помнили случая, чтобы он в такой превосходной степени отрекомендовал необлетанных новичков.

Новикову и Заостровцеву было объявлено, что рейс зачтен и отныне они допущены к космоплаванию в пределах Системы. Сам Платон Иванович привинтил к их курткам значки космонавтов.

– Ох, и тряхануло нас возле Юпика, – рассказывал Новиков в салоне, потягивая терпкий пахучий витакол.

– Думал, прощай, дорогая!

И практиканты, еще не сдавшие зачетных рейсов, слушали его со вниманием. Они завидовали его удачливости и дерзкой фамильярности, с которой он отзывался о Юпитере.

Пассажиры высыпали из рейсового и направились к вертолетной стоянке. Хорошо было дышать не спецсмесью из дыхательного аппарата, а чистым земным воздухом. Хорошо было идти не по изрезанной трещинами лунной почве, а по зеленой траве, по земле, по Земле.

У вертолета Радий Петрович крепко пожал руки Заостровцеву и Новикову. Здесь, в обычной куртке, без скафандра, командир “Апшерона” выглядел очень земным, быть может, чуточку постаревшим.

– Запишите номер моего видеофона, ребята, – сказал он. – Буду рад вас видеть.

Володя сел в вертолет с Новиковым и Резницким. Не успела, однако, машина взлететь, как он попросил Новикова приземлиться.

– Что еще за причуда? – проворчал Новиков. – Что ты там потерял?

– Ну, на минуту, – сказал Володя. – Видишь справа тропинку? Вот там.

Резницкий и Новиков были единственными людьми, которым он рассказал обо всем, в том числе и об этой тропинке. И теперь они поняли Володю.

Вертолет сел. Володя пошел по тропинке – вначале быстро, а потом все более замедляя шаг. Новиков и Резницкий молча следовали за ним.

Впереди было разрыто. Поперек тропинки, вправо и влево от нее желтели кучи вынутого грунта. Подошли к траншее, заглянули в нее. Там копошились, выбрасывая песок, землеройные кроты-автоматы.

– Энергонный кабель, – тихо сказал Резницкий. – Наверно, будут ремонтировать. Или укладывать новый.

Володя обернулся к нему, посмотрел широко раскрытыми глазами.

– Энергонный кабель, – сказал он. И вдруг засмеялся.

Каждое утро Новиков тащил Володю к морю. Они плавали, прыгали в воду на пристежных крыльях, ходили под парусом.

Но с каждым днем Новикову приходилось все труднее.

Володя упирался, ни за что не желал покидать свою комнату.

Он чувствовал, как обострилось в нем то, непонятное. Казалось, что кабели, провода, беспроводные линии энергопередач – все, что густо оплетает человеческое жилье, – кричало ему в ухо, в мозг: “Я здесь!.. Мы здесь!..” Он вздрагивал, когда щелкали обыкновенным выключателем. Невинная магнитная подвеска для мыла била по нервам. Проходя по улицам городка, по парку, он вдруг начинал ощущать каменную тяжесть в ногах – будто его притягивали подземные сгустки металлических руд. Или неожиданно являлось ощущение текучей воды…

Ему было страшно. Страшно от сознания, что он перестал быть нормальным. Он читал – еще в детстве, – что были когда-то, в средние века, ведуны, рудознатцы, искатели воды.

Их услугами пользовались, но жизнь они кончали в тюрьмах и на кострах. Было ли у них то же, что теперь возникло у него? Ах, если бы кто-нибудь из них поднялся из глубины веков, чтобы можно было его расспросить…

Он сторонился людей. Наотрез отказался от встреч с Резницким: знал, что тот потащит его на исследование, душу вымотает учеными разговорами…

Тося? Она много раз вызывала его по видеофону. Он не отвечал на вызовы. Зачем он ей нужен такой… ненормальный… Она может только пожалеть. А сама испытает… гадливость, брезгливость? Нет, не то. Ну, испытает неприятное чувство, какое порождает отклонение от нормы. Шестопалость, например… Человеку ее полагается быть ведуном, ясновидцем.

Он не хотел ее жалости.

Остаться одному. Совершенно одному…

Бежать? Уйти от людей?

Да, остается только это…

В этот день районная метеослужба по просьбе любителей старинного спорта проводила грибной дождь. Лес, примыкавший к городку, был невелик, и поэтому дождь краешком прихватывал корпуса Учебного центра. Цветные фрески из истории завоевания Космоса на стенах домов посуровели и резче обозначились под дождем. Мальчишки, радостно гогоча, бегали босиком по теплым лужам.

Новиков с завистью смотрел на них из окна своей комнаты. “Может, с ними? – думал он. – Нет, неудобно все-таки. Кто-нибудь увидит из окна, скажет: “А еще космонавт!” Какой-нибудь педант типа Резницкого”. Он со вздохом отошел от окна, сорвал со стены гитару и повалился в качалку. Пальцы ударили по струнам, и Новиков в полный голос запел песню тех недавних времен, когда не было не только кораблей СВП, но и фотонных:

Оборотный воздух для дыханья,

Для питья – возвратная вода,

И хлорелла – чертово созданье —

Наша межпланетная еда!

От яростных аккордов дребезжали стекла. Новиков заорал припев:

Хлорелла, хлорелла, хлорелла,

Куда мне уйти от тебя?..

Тут он умолк: в открытых дверях стоял Резницкий. Штаны биофизика были засучены до колен, туфли он держал в руке.

– Прекрасный дождь, – сказал Резницкий высоким голосом. – Ничего, если я у вас немножко наслежу?

– Да сколько угодно! – Новиков сорвался с места. – Садитесь в качалку, Сергей Сергеич!

Резницкий оглядел стены, размашисто расписанные дрен ними знаками зодиака.

– У вас очень мило, – сказал он. – А я, знаете, с удовольствием прошелся босиком. Древний инстинкт человека…

“Инстинкты, инстинкты, – инстинкты”, – мысленно пропел Новиков на мотив “Хлореллы”.

– Вот что, Алексей, – заговорил Резницкий, пришлепывая босыми ногами по натекшим лужицам. – Я считаю, что ваш друг достаточно отдохнул. Пора взяться за работу.

– За какую работу?

– Его состояние требует серьезного исследования.

– Вряд ли он согласится.

– Почему? – удивился Резницкий.

– Тяготит его эта история, Сергей Сергеич. Знаете, что он мне сказал? Хочу, говорит, быть нормальным человеком, а не ведуном каким-то… Приемником информации…

Резницкий схватился за голову, закричал:

– Как он не понимает! То, что с ним происходит, это и есть истинно человеческое!

– Попробуйте объяснить ему, – хмуро сказал Новиков.

– И объясню. Мы без конца исследуем ориентационные способности животных, ломаем себе голову над бионическим моделированием, обрастаем горами приборов – один сложнее другого. И мы забыли, черт побери, что мы тоже живые! Человек не рождается с термометром под мышкой. Термометр находится в нем самом, как и многое другое. Приходилось вам видеть змею?

– Змею? – ошалело переспросил Новиков.

– Да, змею – ту самую, которая в древности была символом мудрости. Так вот, змея ощущает изменение температуры на одну тысячную градуса, это известно давным-давно. Есть бабочки, которые воспринимают одну молекулу пахучего вещества на кубометр воздуха. Одну молекулу! Но человек был всем – и рыбой и птицей, и он сейчас проходит все эти стадии в эмбриональном развитии. А родившись, немедленно хватается за приборы…

– Позвольте, Сергей Сергеич…

– Не позволю! – Резницкий угрожающе помахал мокрой туфлей. – Мы носим в себе великолепный природный аппарат для восприятия широчайшей информации об окружающем мире – и сами же глушим его, ибо то, чем не пользуются, атрофируется…

У него не хватило дыхания. Новиков немедленно воспользовался паузой:

– Разрешите мне все-таки сказать. Может, вы и правы насчет инстинктов. Но как понимать то, что творится с Володей? Истинно человеческое, вы говорите? Значит, но вашему мнению, у Заостровцева всего лишь пробудился инстинкт ориентации в пространстве, который дремлет у нас в подкорке? То, что изначально связывает человека с его предшественниками на Земле, со всякими там рыбами и змеями?

– Видите ли, Алеша, если взять суммарное воздействие магнитного и гравитационного полей…

– Не согласен! Простите, Сергей Сергеич, я не согласен. Наденьте на птицу скафандр и забросьте ее в Космос. Ни черта не сориентируется она, скажем, в Ю-поле.

– Конечно, в условиях, не похожих на земные…

– Значит, инстинкт тут ни при чем! Здесь что-то новое. Качественно новое. – Новиков усмехнулся. – Вы провозглашаете анафему приборам, а ведь то, что случилось с Володей, – результат воздействия прибора. Надо уж признаться, Сергей Сергеич. Прибор-то основан на схеме из вашей последней статьи…

– Я это заметил, – сказал Резницкий, задумчиво глядя на Новикова. – Из моей схемы и вашей отсебятины получился удивительный биогенератор. Как эта штука работает, я пока представляю себе весьма смутно. А вот результат налицо – Заостровцев.

– Почему же со мной ничего не произошло?

– Откуда я знаю? Очевидно, сказались индивидуальные особенности. Кроме того, я не уверен, что с вами завтра или через неделю не произойдет чего-нибудь экстраординарного.

– Вы так думаете? – Новиков обеспокоенно уставился на биофизика.

– Да не в этом дело. Необычайно важен сам факт… Трансцензус! – Резницкий вскочил, забегал по комнате. – Именно трансцензус! Переход границы, считавшийся недозволенным… Новый этап познания, качественный скачок в развитии человека. Ай-яй-яй! Вы не можете понять всей грандиозности… впрочем, и я еще не могу охватить в полной мере…

– Нужно ли это, Сергей Сергеич?

Резницкий круто повернулся, стал перед Новиковым, недоуменно помигал.

– Что – нужно?

– Ну, этот ваш трансцензус. Все-таки удобнее и проще пользоваться приборами, чем…

– Да, да, понятно, – быстро сказал Резницкий. – Человек не вправе по собственному усмотрению менять самого себя – вы имеете в виду это? Тут мы, наверно, не найдем общего языка.

– Я имею в виду… Извините, Сергей Сергеич, я думаю сейчас не о человечестве. Я очень боюсь за Володю.

Биофизик опять зашагал по комнате.

– В одном я уверен, – сказал он после долгого молчания: – емкость человеческого мозга вместит такой поток информации.

Он сказал это твердо, но вид у него был немного растерянный – так по крайней мере показалось Новикову.

– Идемте к нему. – Резницкий направился к двери.

– Погодите, Сергей Сергеич. По-моему, вам надо обуться.

– Ах да, – сказал биофизик.

Они спустились этажом ниже. Володи дома не оказалось.

Они засели в его комнате и взялись за видеофон. Они обзвонили библиотеки, лаборатории и вообще все места, где мог находиться Володя. И отовсюду отвечали: “Нет, не был”.

– А может, он у той девушки, – начал Резницкий, – из-за которой…

– Исключено, – сказал Новиков. – Впрочем, на всякий случай.

На экране появилась верхняя половина Тосиного лица – видно, она вплотную подошла к аппарату.

– Не был, – сказала она.

Экран сразу потух.

Они просидели до поздней ночи. Беспокойство перешло в тревогу.

– Что-то они сегодня затянули дождь, – Что? – спросил Володя.

Она пристально посмотрела на его каменное лицо.

– Мне кажется, ты все время к чему-то прислушиваешься. И совсем не слышишь меня. – сказала Тося.

– Да нет, я слышу. Ты сказала про дождь…

Тося прошла по беседке, в которую их загнал ливень.

Подставила ладонь струйке, стекавшей с крыши.

– Володя, почему ты избегаешь меня? Я ужасно волновалась, когда вы там, у Юпитера, молчали так долго.

Володя не ответил.

– Конечно, если ты больше, веришь тому дурацкому прибору… – В ее низком голосе прозвучала обида. – Мало ли что я думаю, я вообще очень быстро думаю, если вчера было одно, то сегодня другое… Вообще, по-моему, ты от этого прибора сам не свой. Слышишь, что я говорю?

Володя вскинул на, нее глаза. Лицо его ожило.