Текст книги "Фантастика 1966. Выпуск 1"

Автор книги: Роман Подольный

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Александр Мирер,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Владимир Савченко,Игорь Росоховатский,Николай Амосов,Владимир Григорьев,Владлен Бахнов,Аркадий Львов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Самойлов. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне. Ну, и не уберегся… Я его, собственно, казнить хотел. А он – избег… Между прочим, я построил его блуждания в пространственно-временных координатах. Есть намек на закономерность.

Шардецкий. Да-а… Черт знает Что! Клоп, а! Гнусное насекомое – и движет физику. Дожили…

Самойлов. А что – клоп? Очень удобный объект наблюдений: плоский, форма эллиптическая. Легко рассчитывать сечения захвата. Муравья, к примеру, пришлось бы интегрировать по сложному контуру… (Затянувшись дымом.) Впрочем, стоит попробовать и муравья.

Шардецкий. Что ж, клоп так клоп. Я не гордый. Пойдемте, Петр Иванович, посмотрим, что он может… Значит, “зашли на огонек”? И ехидный же вы человек, Самойлов!

Уходят.

Занавес

Действие третье
Без пяти…

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Освещена левая часть сцены. Большая комната. Столы с приборами и без таковых. В дальней части комнаты установка, похожая на спектрограф, на лазер и немного на самогонный аппарат: кварцевые и металлические трубы, спирали проводов, стеклянные завитушки, соленоиды и т. д. Рядом приборный щит. На стене самодельный лозунг: “Размышлять, размышлять, размышлять – пока не почувствуешь злость к работе!”, и самодельный же рисунок гуашью: Архимед, прикрываясь ладошкой, выскакивает из ванны. Словом, это комната поисковой группы “Эврика”.

Идет семинар. За столами Шардецкий, Штерн, Якубович, Сердюк, Валернер, Ашот Карапетян и другие исследователи. У поворачивающейся доски – Самойлов (он сегодня чисто выбрит, при галстуке) заканчивает доклад. Докладывать он не умеет и не любит – и высказывается с некоторым отвращением.

Самойлов. Вот так мы поняли, что в пространстве блуждают нейтринные флюктуации. Ну, скажем: отчего небо синее? От флюктуации, от колебаний плотности воздуха – так, значит! – они и рассеивают синие лучи. Ну, и в пространстве есть колебания плотности нейтрино – так, значит? От них и происходит распад ядер. Когда флюктуация оказывается у ядра, оно выпячивается… ну, как пузырь, у которого часть пленки тоньше – и может лопнуть, распасться… так, значит? Ну, и больше у нас вопросов к насекомым не было – дальше сами смекнули. Раз все дело в колебаниях плотности нейтрино – этим можно управлять. Элементарная статистика: когда плотность нейтрино в пространстве велика – флюктуации малы, так, значит? И ничего они сделать не смогут. И обратно… возьмем паровоз. И поставим его вверх колесами…

Оживление в публике.

Шардецкий. Петр Иванович, не резвитесь!

Самойлов. Проверка внимания, Иван Иванович. Продолжаю… да, собственно, чего там продолжать? Все это одна умственность. Ну, она выражается такими формулами… (Легким ударом переворачивает доску. Осыпаются меловые символы.) Желающие могут вызубрить… Давайте я вам лучше покажу это дело в натуре. Будет доходчивее. Ашотик, заведи!

Ашот Карапетян – маленький, усатый и серьезный – идет к установке. Щелкает тумблерами на приборном щите. Загораются сигнальные лампочки. В кварцевой трубке вспыхивает разряд.

Сейчас в ограниченном пространстве – ну, в области вон того куска урана-235 (показывает) – будем повышать плотность нейтрино. Ашот, счетчик!

Ашот укрепляет около образца трубку газоразрядного счетчика. Слышен мерный треск.

Распадается, как обычно, – так, значит? Ашот, реактор.

Ашот работает рукоятками.

Генератор нейтрино… Есть!

Треск стихает. Урановый образец начинает светиться с сине-зелеными переливами. Возгласы: “Ух, черт!”, “Вот это да!” Все бросаются к установке.

Усекли? Уран перестал распадаться – так, значит? А избыток энергии стал выходить из него фотонами – малюсенькими такими порциями. Как, скажем, у больного хворь потом выходит… А все почему? Не стало крупных флюктуации, от которых лопаются ядра, – так, значит? Переключай, Ашот.

Ашот нажимает кнопки. Свечение пропадает. Счетчик начинает трещать, как прежде. Ашот манипуляторами убирает урановый образец в контейнер. Ставит на его место колбу с водой, опускает в нее трубку счетчика.

Якубович. А это зачем?

Самойлов. А теперь перевернем паровоз вверх колесами. В колбе – вода. Из местного водопровода. Счетчик, как вы можете заметить, в ней безмолвствует: радиации нет. Сейчас уменьшим концентрацию нейтрино… вернее, повысим концентрацию антинейтрино – так, значит? Попрошу всех отойти от установки на два метра! Антинейтрино излучаются пучком, но… не ровен час кого-нибудь заденет. Мне ни к чему выплачивать пострадавшему больничные.

Все отходят. Ашот тянет за собой шнур дистанционного управления.

Давай, Ашот!

Ашот нажимает несколько кнопок. На приборном щите начинает мигать красная полоса. Одновременно раздается частый и резкий треск счетчика. Ашот нажимает еще кнопку: треск переходит в рев.

Достаточно, Ашот!

Тот щелкает тумблерами. Рев счетчика постепенно переходит в частый треск. Треск замедляется.

Стало быть, создали с помощью антинейтрино крупные флюктуации – и они сделали обычную воду радиоактивной. Слышите, как спадает наведенная радиация! Вот все. Прошу задавать вопросы.

Минуту все молчат. Потрескивает счетчик.

Штерн (бросается к Самойлову). Вопросы… какие тут могут быть вопросы! (Шутливо тузит Самойлова). Ах ты, черт, пижон, гений, талантище!

Самойлов. Я что? Я ничего…

Валернер. Качать его, ребята!

Самойлов (отстраняется). Иди, я сегодня в новом костюме. Вон Ашота покачай. Или Ивана Ивановича… А вообще: теорию надо было качать – так, значит?

Валернер. У-у… нет в тебе душевного благородства, всепрощения – в такую минуту уесть! Только такая зловредная ехидина, как ты, и могла придумать этот опыт с клопом. Что – съел?

Якубович. Ну, теперь я знаю, с какого конца браться за плазму. Ох, и поэкспериментируем! (Алчно потирает руки.)

Сердюк. И подумать только – все началось с клопа…

Шардецкий (выходит к доске). Вопросов к Петру Ивановичу, я вижу, нет – демонстрация довольно красноречивая. Тогда позвольте мне. Стало быть, теперь мы понимаем что к чему. Знаем, что, меняя концентрацию нейтрино и антинейтрино в пространстве, можно управлять устойчивостью ядер… в принципе можно. На этом экспериментальные исследования временно, до моего разрешения, мы прекращаем…

Шум, гул, возгласы: “Как же так!”, “Вот новость!”

Тихо! Будем двигать теорию. Мы должны наперед предвидеть все результаты дальнейших опытов!

Якубович. Вот так так, милое дело!

Самойлов. Ну-у… какие же это будут опыты, если в них все наперед ясно!

Ашот. Почему такие строгости, Иван Иванович? Сейчас, когда все получается, да?..

Шардецкий. Именно потому, что получается, Ашот. И еще далеко не ясно: что именно получится? Помните: когда запускали первые ракеты на Луну, их тщательно стерилизовали, чтобы ненароком не занести на лунную поверхность наши микроорганизмы и – боже упаси! – не заразить тамошние живые существа. Хотя далеко не ясно: есть ли жизнь на Луне – скорее всего нет… А на Земле есть жизнь. Есть! И все живое, все вокруг нас состоит из атомов, имеющих ядра. Поэтому мы должны быть так же стерильно осторожны с нейтрино, как наши коллеги – исследователи космоса – с микробами.

Штерн. Что же делать бедным экспериментаторам?

Шардецкий. Готовить генераторы для новых массированных опытов. И – думать. Всем думать. Развивайте далеко идущие гипотезы, продумывайте методики, воображайте все возможные применения открытия. Разрешается выдвигать на семинары самые фантастические идеи – со строгим математическим обоснованием, разумеется. Но – ни одного опыта с нейтрино без моего разрешения! Итак, всем – думать!

Затемнение слева.

Освещается правая сторона сцены: кабинет военного министра США. В нем министр, Хениш, Клинчер, Френк и д-р Кеннет. В руке у последнего футляр с чертежами. В углу за столом-пультом – адъютант.

Министр. Почему нет профессора Голдвина?

Клинчер. Я передал ему ваше приглашение, сэр.

Министр (хмурится). Он, видимо, считает, что мы здесь занимаемся пустяками! Мне с самого начала не нравился ваш протеже, генерал. Боюсь, что он опасен своими взглядами, своими пацифистскими настроениями… Я не верю, что этот человек успешно доведет работу до конца.

Хениш. Откровенно говоря, я тоже, сэр.

Министр. Не саботирует ли он исследования, генерал? Уже два года – и ничего утешительного. А ведь русские не сидят сложа руки. Они могут нас опередить!

Клинчер. Я не думаю, сэр, но… разумеется, я воздействую на Голдвина. Собственно, он сейчас занимается преимущественно теорией. Экспериментальными же работами руководит доктор Френсис Гарди, которого я хочу вам представить.

Министр. Ах, вот как! (Кивает.) Очень рад, доктор Гарди. Надеюсь вы не столь пассивны во взглядах и поступках, как ваш шеф?

Френк. Нет, сэр.

Министр. Рад это слышать. Нам надо быть настоящими американцами, доктор Гарди, а уж потом учеными, политиками, военными. Настоящими янки – это главное! Как идет работа, доктор Гарди?

Френк. Заканчиваем предварительные опыты по исследованию свойств нейтринных и антинейтринных пучков. На днях перейдем к решающим. Установки уже готовы.

Xениш. Надо ли так торопиться? Поспешность в науке не принята. Решающие опыты должны быть поставлены солидно.

Министр. Эта работа не только наука, сенатор. Она еще и политика, большая военная политика! А в современной политике выигрывает тот, кто держит противника на мушке.

Xениш. Но еще неизвестно, дадут ли опыты нужные результаты!

Френк. Они дадут результаты! (Со сдержанной яростью.) Мы будем вести их еще и еще, пока не добьемся, чего хотим!

Министр. Вот слова настоящего американца! Хорошо сказано, док. Я вижу, экспериментальные исследования в Центре “Нуль” находятся в надежных руках… Но перейдем к делу, господа. Я поручил доктору Кеннету рассмотреть возможные изменения, которые придется внести в нашу глобальную стратегию при появлении нового оружия. Прошу вас, доктор.

Кеннет раскрывает футляр, достает из него свернутый чертеж. Оглядевшись, вешает чертеж на крюк. Достает указку.

На чертеже – шар без подробностей, в двух крайних точках выделены области, обозначенные буквами А и В. Они соединены пунктирными кривыми и прямой линией через центр шара.

Ниже несколько формул и чисел. Выделяется формула t ₂= Л

Итак, господа, рассмотрим простую задачу. На противоположных сторонах шара радиусом “R” имеются противостоящие друг другу объекты А и В. (Указывает.) Каждый из объектов располагает… э-э… средствами массового уничтожения и средствами доставки их, имеющими скорость “V”. Нынешняя ситуация определяется кривизной шара “R”, упомянутой уже скоростью средств доставки “V” и временем обнаружения их после старта противной стороной “t _i”. Время доставки средств уничтожения к объекту-противнику “t _a” определяется вот этой формулой (указывает) и для ракет составляет сорок пять – пятьдесят минут. Время же обнаружения ракет радиолокационными средствами составляет не более десяти минут. Если учесть, что время “t _s” запуска ракет при состоянии непрерывной готовности составляет не более пяти – шести минут, то понятно, что за время “t _a” объект-противник успеет ответить равным или большим ударом. Стало быть, эта формула ныне удерживает мир в равновесии.

Министр. Это известно, док. Переходите к существу дела.

Кеннет. Вышесказанное определяет и существо, сэр… Насколько мне известно, в Центре “Нуль” готовится оружие, представляющее, собственно говоря, направленные пучки нейтрино и антинейтрино, распространяющиеся со скоростью, близкой к скорости света. Я не ошибаюсь, доктор Гарди?

Френк. Нет, не ошибаетесь.

Кеннет. Благодарю вас. И действие его будет состоять в том, чтобы вывести из строя ядерные заряды противника, так?

Френк. Да.

Кеннет. Благодарю… Итак, в этом случае скорость доставки оружия к цели равна скорости распространения нейтрино сквозь толщу Земли, то есть близка ко все той же скорости света. Подставив ее значение в указанную формулу и заменив коэффициент “пи” двойкой, мы получим значение времени “t _j” четыре сотых секунды. Разумеется, ни обнаружить такое нападение заблаговременно, ни ответить на него противная сторона не успеет…

Френк. Простите, доктор, почему вы считаете, что распространение пучков нейтрино есть обязательно нападение? Возможны два варианта. По первому – нейтринный пучок взрывает ядерный заряд, по второму – нейтрализует его. Тогда это оружие защиты, а не нападения!

Кеннет. Физически, доктор Гарди. Только по физике действия, но отнюдь не математически. Я как раз намереваюсь это показать… Итак, обратимся к ситуации, когда обе стороны готовят – именно готовят, а не имеют – такое сверхбыстродействующее оружие, защита от которого ни пассивным способом, ни методом ответного удара невозможна. Легко видеть, что в этом случае для каждой из сторон остается лишь одна логическая функция поведения: опередить противную сторону в нанесении удара, то есть пустить оружие вход немедленно после его изготовления. При этом важна только скорость нового оружия, а не физический характер его действия. Действительно, если потоки нейтрино от объекта А (водит указкой) достигнут ядерных складов объекта В, они вызовут взрывы всех ядерных запасов противника и приведут к его самоуничтожению. Если же потоки нейтрино, напротив, только нейтрализуют ядерное оружие объекта В, то для завершения победы над ним достаточно выпустить по, его целям ядерное оружие объекта А при помощи обычных средств доставки… Других решений данная стратегическая задача не имеет.

Министр. А если… обе стороны пустят оружие в ход одновременно? Что тогда?

Кеннет. Тогда… все, сэр! (Разводит руками.) Но это математически невероятно. Время доставки нейтрино – доли секунды. А работы по овладению ими длятся уже два года. Невероятно, чтобы и та и другая стороны завершили исследования в одну и ту же секунду.

Министр. Благодарю вас, док. Скажу, не преувеличивая: я потрясен вашим докладом! (Выходит из-за стола, приближается к чертежу.) Итак, все определяется просто: побеждает тот, кто первый нажмет гашетку. Кто первый? (Подходит к карте, отдергивает шторы. По континентам перемещаются светящиеся пунктиры спутников, в океанах блуждают огоньки патрулирующих подлодок.) Кто? Мы или они? Кто уцелеет?! Ужасный век! Прошло время, когда войны объявляли дипломаты. Прошло время, когда войны начинались на полях сражений. Сегодня кончилось и время равновесия… Война с русскими уже начата. Начата в лабораториях. Без дипломатических нот, без решений конгресса – все законы гражданские и нравственные бессильны перед войной умов. Действует только закон логики… (Оборачивается.) Вы слышите, генерал! Слышите, сенатор! Слышите, доктор Гарди! Мы уже воюем с русскими – и они с нами, И единственный способ выиграть – скорее, скорее закончить исследования! Первыми!!! Видит бог (поднимает голову), видит бог: мы не хотели этого. Но мы сделаем это! Не из-за разницы взглядов, не из-за политического соперничества – теперь все это отходит на второй план. Мы сделаем это, чтобы уцелеть! Не мы их – так они пас!

Френк. Но, сэр, ведь еще нет…

Министр. Никаких “но”, доктор Гарди! Никаких “но”! Идет война. На войне выполняют приказы – без возражений и колебаний. Я приказываю: ускорить опыты! Работать круглосуточно! Пустить в ход все установки! Генералу Клинчеру – обеспечить Центр всем необходимым!

Клинчер (сидя, вытягивается). Слушаюсь, сэр!

Френк. Простите, сэр, но природа не войска. Ей не прикажешь!

Министр. Мы должны подчинить природу. Если этого не будет – мы погибли. (Кричит.) Вы понимаете, что будет, если русские первыми сделают это оружие? Не мы их – они нас! Они нас!!! (Переводит дух.) Все! Исполняйте приказы, господа. И да поможет нам бог!

За дверью. Первым выходит Френк.

Френк. Ну и дела… (Замечает вышедшего Кеннета). Простите…

Кеннет. Да, сэр?

Френк. Скажите: у вас есть дети?

Кеннет. Да, сэр. Двое.

Френк. Вот как… А я думал: вы робот.

Кеннет. Я математик, сэр! Так же как вы – физик. В функциональном смысле мы с вами отличаемся от роботов.

Френк. Что ж… можно утешать себя и так. (Уходит.)

Выходят Клинчер и Хениш. Клинчер быстро удаляется.

Хениш. Спешите, генерал! Вытряхивайте души из яйцеголовых! Ах, какой будет бум! (Замечает Кеннета). Э, скажите, док: что бы вы сделали, если бы вдруг стали миллиардером?

Кеннет (мрачно). Построил бы себе атомоубежище, сэр.

Адъютант (встает из-за пульта, кладет на стол министра бланки). Утренние сводки, сэр. (Возвращается к пульту.)

Министр (возбужденно ходит по кабинету). Да, да… Не мы их – так они нас! Не они нас – так мы… Кто? Кто?! Мы – или они? (Внезапно останавливается. Осторожно подходит к портьере, колышущейся от сквозняка. Рывком отдергивает ее. За портьерой никого нет.) Адъютант за пультом невозмутимо переключает кнопки, записывает доклады постов наблюдения. На карте-табло загораются и перемещаются сигнальные огни.

Затемнение

КАРТИНА ВТОРАЯ

Освещена левая часть сцены. Кабинет Шардецкого в КБ-12.

У стола Шардецкий, Штерн, Якубович, Сердюк.

Шардецкий. Даю простое задание всем трем экспериментальным отделам. Первое: привести в готовность все реакторы и генераторы нейтрино…

Штерн. А генераторы антинейтрино тоже?

Шардецкий. Нет. Второе: круглосуточно следить за темпом распада радиоактивных веществ… скажем, по урану-235. Примем его за эталон. Третье: организуйте круглосуточное дежурство у реакторов и генераторов. Дальше. Вам самим на время моего отсутствия…

Якубович. Вы уезжаете, Иван Иванович?

Шардецкий. Да. В Москву и… может, еще куда-нибудь придется поехать… На время моего отсутствия вам придется разделить всю полноту власти в КБ. Вы, Исаак Абрамович, – с 8.00 до 16.00. (Якубовичу.) Илья Васильевич – с 16.00 до 24.00. (Сердюку.) Евгений Сергеевич – с 00.00 до 8.00… Полнота вашей власти будет состоять в основном вот в чем: как только обнаружится отклонение темпа распада урана от обычного – отдать приказ о включении всех генераторов нейтрино на полную мощность.

Сердюк. Это что же – из-за доктрины Кеннета?

Шардецкий. Да, из-за нее. На случай, как бы чего не вышло…

Штерн. Какой же сволочью надо быть, чтобы сочинить такую доктрину! Так изгадить все…

Якубович. И главное: все может быть совсем не так, как он рассчитал. Совсем не так!

Шардецкий. Все, товарищи. Исполняйте.

Начальники отделов уходят. Минуту спустя быстро входит Макаров.

Здравствуйте, Олег Викторович, с чем прибыли?

Макаров. С вопросом, Иван Иванович, с неприятным вопросом. Здравствуйте. Почему приостановили опыты? Именно сейчас, когда все получается, когда надо отрабатывать, проводить испытания… не понимаю!

Шардецкий. Мы идем с опережением заданных сроков, Олег Викторович.

Макаров. Ах, Иван Иванович, о чем вы говорите: какие сейчас могут быть заданные сроки! Вы же знакомы с этой “доктриной опережения” Кеннета? Понимаете, что это значит!

Шардецкий. Это значит, что американцы теряют голову от страха. Думаю, нам не следует догонять их в этом занятии.

Макаров. Да, но чтобы не терять голову – и, если угодно, головы, – нам надо иметь ваши способы наготове. (Внушительно.) Иван Иванович, я не вмешивался в ход исследований, пока это были просто исследования. Но теперь уж будьте добры отрабатывать способы, проводить испытания. Надо!

Шардецкий. Великое слово “надо”… Послушайте, Олег Викторович, а нельзя ли как-то объясниться с американцами на этот счет? Ну – обменяться информацией о состоянии работ, договориться о координации исследований, может быть, даже вести их совместно. А?

Макаров (всплескивает руками). О чем вы говорите, Иван Иванович! Это же оружие! Кто же станет обмениваться информацией о нем со своим потенциальным противником? Да еще в такой обстановке! Какие тут могут быть совместные исследования! Я настаиваю: надо привести все в готовность.

Шардецкий. И тогда?

Макаров. Ну… это вопрос уже не нашей с вами компетенции, Иван Иванович.

Шардецкий. Сейчас нет вопросов не нашей с вами компетенции, Олег Викторович! Мы затеяли эту работу, и мы отвечаем за нее не только перед министром, но и перед всем человечеством.

Макаров. А не много ли вы на себя берете, Иван Иванович?

Шардецкий (встает). Много, вы правы. Гораздо больше, чем мне нужно для душевного покоя. Только не я сам на себя беру – навалили. Все люди, которые считали, что начальству виднее, что специалистам виднее, а сами занимались, чем им удобнее и выгоднее, переложили на меня свою долю ответственности за дела в мире. Политики, администраторы, общественные деятели, писатели, которые вместо того, чтобы будить в людях озабоченность за дела в мире, занимались отвлечением умов, тоже спихнули ответственность на нас. Да, на нас – на меня и на вас, Олег Викторович, вы не увиливайте! Сейчас многое зависит от нашей инициативы.

Макаров. Эх… да что от нас зависит? Только что знаем об этом деле больше других.

Шардецкий. И это не так мало.

Макаров. Но и не так много, Иван Иванович. Двадцать лет напряженности, двадцать лет военных приготовлений… Взаимная настороженность уже в психику вошла, в кровь – тут поделаешь? (Окончательно расстроившись.) Я, Иван Иванович, знаете, как познакомился с этой доктриной – спать по ночам не могу. Это ж действительно голову надо потерять: провозгласить такое!

Шардецкий. Да… (Нажимает кнопку селектора). Внимание! Первый, второй и третий экспериментальные отделы. Доложите готовность.

Голос Штерна. Первый экспериментальный заканчивает приготовления, Иван Иванович.

Голос Якубовича. Второй экспериментальный – готов.

Голос Сердюка. Заканчиваем, Иван Иванович…

Макаров. Значит, готовите испытания, Иван Иванович?

Шардецкий. Нет. В том-то все и дело, что здесь никакие массированные испытания невозможны, Олег Викторович. (Помолчав.) Хорошо, я объясню вам, почему прекратил опыты. Причина простая: нейтрино и антинейтрино проникают на любые расстояния – и всюду могут воздействовать на ядра. Наши лабораторий – это теперь весь земной шар, понимаете? Пустим мы пучки – и американцы могут воспринять это как нападение, шут их знает. Да и вообще… ведь что такое ядро? Сгусток энергии. Если, скажем, из всех ядер планеты одновременно выделится всего одна миллионная миллиардной доли их энергии, Земля вспыхнет ярче Солнца. А теперь и это возможно.

Макаров. Ого!

Шардецкий. Именно, что “ого”. И мы еще точно не знаем, что может выйти. (Трет лоб.) Будь моя воля, я вообще перенес бы эти опыты куда-нибудь на Луну или на Марс – пока не разберемся… Поэтому – гоним теорию. (Ходит по кабинету.) Надо договориться с американцами. Просто необходимо. Ведь это же не просто оружие – это величайшее открытие в истории человечества, величайшее знание о материи! Им нужно пользоваться умно и осторожно… Мы сейчас рассчитываем, Олег Викторович, – вырисовываются такие возможности! Можно будет осуществлять любые превращения в материи: вещества в энергию, энергии в вещество, вещества друг в друга. Это, конечно, более далекая перспектива, чем антиядерное оружие, но… но применять такое открытие как оружие – все равно что забивать гвозди хронометром! Понимаете?

Макаров. Отлично понимаю, Иван Иванович. Ах, как же это все так… Хоть бы знать: что они-то в самом деле сделали, чего достигли в этой работе? Если ничего – чихали бы мы на все их доктрины, работали бы себе спокойно. Но – не знаем! Я говорю: хорошо было с ядерными бомбами – где ни испытают, все известно. То по выбросу радиации, то по сейсмическим колебаниям – мимо не пройдет. А в этом деле все темно…

Шардецкий. Я уже спланировал дальнейшую работу по всем правилам научной стратегии, Олег Викторович. Сначала двигаем наших штабистов-теоретиков, тыловиков – снабженцев и наладчиков. Рассчитываем методики, оцениваем возможные результаты. Строим совершенные установки. И тогда – с оперативными картами на руках, с идеями, знаниями, расчетами – начинаем и выигрываем величайшую битву у природы! И вдруг – такая гадость…

Голос Штерна. Первый экспериментальный готов, Иван Иванович.

Голос Сердюка. Третий отдел приготовления закончил.

Макаров (встает). Ну что ж, Иван Иванович, давайте пробивать переговоры. Надо! Хотя, откровенно говоря, я не уверен, что из этого что-нибудь получится.

Шардецкий. Но ведь они же люди. Им тоже жить хочется. И можно жить. Отлично можно жить!

Затемнение слева.

Освещается правая сторона: кабинет-лаборатория Голдвина. За прозрачной стеной из свинцового стекла – перспектива реакторного зала. Голдвин – без пиджака, рукава рубашки закатаны – за пультом управления реакторами. Рядом у лабораторного стола ассистент манипулирует щупом счетчика Гейгера около прикрытого прозрачным щитком куска урана. Слышны редкие беспорядочные потрескивания.

Голдвин (вращает рукоятки на пульте). Повышаю интенсивность. Отсчет!

Ассистент (подносит щуп к куску урана. Треск учащается). Без изменений.

Голдвин. Снижаю энергию нейтрино… Теперь, Френк?

Ассистент (измеряет). По-прежнему… Джон, сэр. Мое имя Джон. Изменений нет, профессор.

Голдвин. Да, да, Джон. Прошу простить. (Отходит от пульта к столу. С досадой.) Да, вы Джон, вы не Френк. Тот бы давно догадался укрепить щуп около образца, а не совать его, как кочергу!

Ассистент. Но, профессор, я одновременно измеряю излучение от урана и от стронция-90.

Голдвин. Так поставьте два счетчика, Джон!

Ассистент. Хорошо, сэр. (Устанавливает на столе второй прибор.) А доктор Гарди, профессор, третий день не выходит из своей лаборатории. Ведет опыт.

Голдвин. Мне нет дела до опытов доктора Гарди! (Листает журнал.) Итак, сто тридцать четвертый режим тоже неудачен. Испытаем сто тридцать пятый… (Задумчиво.) А что, если сразу вывести реактор на критический режим генерации? Опасно, как вы думаете, Френк? А… простите, Джон. (Возвращается к пульту.) Ну, попробуем…

В этот миг резко усиливается треск счетчика. Вверху вспыхивает красная надпись “Radiation!”. Ассистент выпускает щуп из рук. Треск не ослабевает.

Что такое?!

Ассистент. Это… это русские! Они пустили в ход свое оружие! Радиация растет, мы сейчас все взорвемся! (Убегает.)

Треск вдруг стихает. Надпись “Radiation!” гаснет.

Голдвин. Уф-ф… Значит, это еще не русские! Тогда… неужели – он? (Подходит к телефону, набирает номер.) Мисс, пригласите ко мне доктора Гарди. Немедленно! (Кладет трубку.) Так мы можем доработаться! Неужели он осуществил второй вариант?

Разносится по Центру гулкий радиоголос: “Доктор Гарди, вас требует шеф! Доктор Гарди, немедленно к шефу!”

Под эти звуки в кабинет входит Френк. Треск счетчика заметно учащается.

Доктор Гарди, от вашей лаборатории распространился выброс проникающего излучения. Что произошло? Вы не находите, что о подобных опытах следует извещать меня? Вы подвергаете опасности всех!

Френк. Больше не повторится, Бен… простите, профессор. Больше не повторится. Вы позволите? (Направляется к креслу. Когда проходит мимо лабораторного стола, треск счетчиков еще более учащается. Останавливается, берет щуп, водит около тела. Счетчик ревет.) О… более двух тысяч рентген. Н-да…

Голдвин (с ужасом). Боже милостивый, Френк, вы так облучились? Как же?.. У вас там отличная биозащита!

Френк. От нейтрино нет защиты. (Садится.)

Голдвин. Ах, как же это вы – неосторожно… я сейчас врача! (Поднимает трубку.) Френк. Не надо, Бен, прошу вас! Вы же отлично знаете, что при дозе в две тысячи рентген врачи могут только испортить настроение. Слушайте лучше, что я скажу. Тем более что, судя по приборам, у меня мало времени…

Голдвин делает шаг к нему. Френк поднимает руку.

Нет! Не подходите, пожалуйста. Кто знает, может, она заразнее чумы – эта наведенная нейтрино-радиация. Сядьте там, Бен. Вот так… Уф-ф! Хорошо, что я вовремя остановил этот процесс. Он нарастал лавиной. Пришлось сбросить в тело реактора все аварийные стержни. Лаборатория тоже получила дозу – ну, да журналом пользоваться можно. Там все записано, Бен, потом прочтете. Словом, так: комбинация реактора и плазменного генератора дает потоки нейтрино, которые быстро возбуждают стабильные ядра. За доли секунды…

Голдвин. Накопление нейтрино в нуклонных оболочках ядер – и мгновенный сброс, как в лазере?

Френк. Да. Вы рассчитали этот случай?

Голдвин кивает.

Вот видите: опыт подтверждает теорию. Режим записан в журнале… впрочем, это я уже говорил. (Откидывает голову.)

Голдвин. Вам плохо, Френк?

Френк. Нет еще. Я просто не спал две ночи… Что я еще хотел сказать? Да! Там есть и другая возможность: если снижать концентрацию антинейтрино, все будет наоборот. Повышение устойчивости. Я не успел проверить этот вариант, повернул ручки не в ту сторону. Но должно получиться, это ясно.

Голдвин. Я сейчас проверял именно этот вариант, Френк.

Френк. Да? Вот видите, как все хорошо… как у нас с вами все хорошо. Вы проверяете один вариант, я другой… как всегда. Как будто ничего не было. Ничего и не было – да,

Голдвин. Д-да, Френк. Ничего не было.

Френк. И отлично. Как в детстве: мири-мири навсегда, кто поссорится – свинья… Вы обо мне подумали немного хуже, чем следовало, Бен. Я просто хотел, чтобы все вышло хорошо… думал, если взяться как следует, то получится… И получилось! Получилось… Только по моему пути идти нельзя, Бен. Это крышка! В нашей Галактике вспыхнет еще одна “сверхновая”. И ученые других миров будут ломать головы, пытаясь объяснить ее появление естественными причинами. Надо вертеть ручки в другую сторону, Бен!

Голдвин. Я понимаю, Френк. Так и будет.

Френк. Да, да… Что я еще хотел? Я прикидывал там, в журнале, – есть возможность полного управления ядром. Очень тонкая регулировка энергий нейтрино и антинейтрино, локализация пучков – и все получится. Это… это же золотой век, Бен! Любые запасы энергии, любые превращения веществ, любые структуры… Золотой век, мимо которого человечество пройдет! Потому что это тоже нельзя, Бен. Это оружие. То самое, с великолепной скоростью доставки: от объекта А к объекту В – или наоборот. Это невозможно, Бен!

Голдвин. Я знаю, Френк.

Френк. Что я еще хотел? (Улыбается.) Мы сейчас как в аэропорту за минуту до вылета: все, что собирался сказать напоследок, вылетает из головы… (Поднимается, подходит к лабораторному столу, берет урановый образец.)

Голдвин. Что вы делаете, Френк, – это же уран!

Френк. Неважно… (Перекидывает образец с руки на руку.) Еще неизвестно, кто сейчас больше испускает частиц: он или я… Дерьмовый все-таки металл, этот уран. Окисляется, со всякими средами взаимодействует. Даже столовую ложку из него отлить нельзя. Цвет гнусный… И это дрянцо держит в страхе целый мир! (Кладет образец обратно.) Нет, вздор. Не он – люди сами держат в страхе друг друга. (Возвращается к креслу, шатается.) Голдвин бросается к нему. Ничего, Бен, все в порядке. (Садится.) Но на этот раз, кажется, обойдется. В мире все останется по-прежнему. Есть только один путь: грубый, примитивный, но надежный. И мир уцелеет… Правда, этот математик говорил – ну, да что он понимает в физике, робот! Мир уцелеет. Все будет тихо. Люди вздохнут с облегчением, будут жить. Только одно… только одно: какой мелкой сволочью должен почувствовать после этого себя каждый мало-мальски думающий человек на Земле! Его спасли, ему снисходительно разрешили жить дальше – до новой опасности, когда снова придется трястись от страха, бояться неба, воды, земли, друг друга – всего! Что может быть постыднее! А ведь все в руках их самих, всех людей Земли. И не требуется ни героизма, ни жертвенности… ни даже большого ума. Только одно: понимаешь, что твоя работа опасна для людей, – брось это дело! Найди другое: выращивай сады, сей хлеб, играй в джазе, строй дома – не пропадешь, прокормишь и себя и семью… Но нет, как это: бросить?! Я брошу, а кто-то другой займет мое хорошее место? И я останусь в дураках? Вот так и получается… Крик души: устроиться, устроиться, устроиться! Чтоб меньше работать, больше получать! Урвать, урвать любой ценой! Бегающие глаза, устремленный вид и потные ладони… И все остаемся в дураках. (Помолчав.) “Чем вас привлекает наша фирма? Сколько вы получали раньше? Сколько откладывали? Есть ли у вас девушка и любит ли она бейсбол? Какую религию вы исповедуете?” Какое вам дело, что я исповедую, лавочники?! Будь ты проклята, планета лавочников, планета напуганных идиотов! Сгоришь – туда тебе и дорога… (Прикладывает ладони к лицу.) Нет. Не то… Это у меня от общения с Хенишем, Кеннетом и его высокопревосходительством, господином министром. Не все же такие, как они… А знаете, Бен: первое время мне это льстило. “Разрешите, сэр, представить вам доктора Гарди, руководителя экспериментального сектора Центра…”, “Вы настоящий американец, док!” Куда к черту… А теперь, после общения с ними, такое отвращение к жизни, что и умирать не страшно. Зачем они? Для чего они живут на Земле?