Текст книги "Фантастика 1966. Выпуск 1"

Автор книги: Роман Подольный

Соавторы: Дмитрий Биленкин,Александр Мирер,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Владимир Савченко,Игорь Росоховатский,Николай Амосов,Владимир Григорьев,Владлен Бахнов,Аркадий Львов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Клинчер. Итак, вы считаете?..

Френк. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить…

Клинчер. Да, да, припомните хорошенько, как вел себя этот стажер. Магнитная запись фиксирует далеко не все.

Френк. Далеко не все, вы правы… Скажите, а Ил… этот русский… он будет арестован?

Клинчер. Если вы дадите нам прямые улики – разумеется.

Френк. Прямых улик я дать не могу. Но и развеять ваши подозрения, полковник, тоже не могу. Я еще раз перебрал в памяти наш последний разговор… похоже, что он действительно хотел у меня что-то выведать. Было в его поведении что-то такое… ну, вот если бы в перечнице, кроме микрофона, был и киноаппарат, это удалось бы заснять.

Клинчер. Настороженность? Цепкость внимания?

Френк. Да, да… И теперь мне понятно, почему именно у меня, у специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать. Видите ли, полковник, после кафе мы зашли в… в место, где еще, по-видимому, не установлены микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в писсуарах… было бы очень практично.

Хениш поворачивает голову и внимательно смотрит на Френка. Но на того уже нашло вдохновение, и взглядом в упор его не смутить.

И там он… этаким полунамеком спросил: не считаю ли я, что процесс стабилизации ядер можно раскрыть с помощью нейтрино? Странный вопрос для специалиста по надежности, не так ли?

Клинчер. Разумеется! И что же вы ответили?

Френк. Ничего, полковник. Эту тайну я не выдал русским. Хотя я считаю, что именно с помощью нейтрино в этом деле можно немало достичь. Очень немало!

Хениш. Простите, док, а вы уверены, что правильно поняли поведение и смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!

Френк. Конечно! Не мог же я, физик, спутать нейтрино с нейтроном. Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.

Клинчер. Доктор Гарди, кто у русских считается видным специалистом по нейтрино?

Френк. Шардецки. Академик Иван Шардецки.

Клинчер. Шардецки, Шардецки… что-то знакомо. (Подходит к столу, роется в бумагах.) Ага, вот! (Хенишу.) Все сходится, сенатор. Вот телеграмма. (Читает.) “Соединенные Штаты Америки, Калифорния, Беркли, университет. Председателю оргкомитета Международного симпозиума по физике слабых взаимодействий Бенджамену Голдвину. Президиум Академии наук СССР извещает, что в виду болезни академик Шардецкий не сможет участвовать в симпозиуме. Ученый секретарь академии Ю.Петин”. В виду болезни… что может быть тривиальней такого предлога! Просто Шардецкому теперь незачем лететь через океан и самому все выведывать. Стажер успел передать, что мы такую работу не ведем… О, я чувствую, русские придают большое значение этим исследованиям!

Хениш. Хм, возможно… Скажите, доктор Гарди, а кто у нас наиболее авторитетный специалист в области нейтрино?

Френк. Конечно же, Бен, Бенджамен Голдвин, мой шеф.

Хениш. Вот как! Хм…

Клинчер. Пожалуй, у нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди. Хочу только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.

Френк (встает). Разумеется. У меня тоже одно пожелание, полковник: если вы намереваетесь привлечь для консультации Бена… профессора Голдвина, я думаю… вам лучше не ссылаться на меня.

Хениш. Почему, док?

Френк. Потому что… мы с ним работаем вместе. Мы, можно сказать, друзья, и мое мнение может повлиять на его мнение. Бен очень деликатный человек в отношении своих сотрудников. А ведь в столь важном деле нужна объективность, не так ли?

Клинчер. Он прав, сенатор, он абсолютно прав. Здесь важна полная объективность и непредвзятость суждений! Благодарю вас, док. Вы оказали нам большую услугу. Всего доброго!

Хениш. Всего доброго, доктор Гарди. Надеюсь, мы еще увидимся!

Френк. Всего доброго! (Уходит.)

Клинчер (возбужденно прохаживается по кабинету). Все-таки чутье разведчика не обманывает. Я с самого начала подозревал этого русского. Что вы скажете, сенатор? Я думаю доложить министру. Если русские развернули такую работу… Хениш….то нам нельзя отставать, так? Боюсь, что я не смогу вас поддержать, полковник. Слишком все это сомнительно, косвенно. Беседы, телеграмма

Клинчер. А вы что же – ждете, что русские пришлют нам телеграмму, что они ведут работу в области стабилизации ядра, сенатор? Именно такой телеграмме я бы и не поверил. Сомнительно, косвенно… Да перст божий, что мы узнали от русских хоть это. И потом не забывайте, сенатор, что доктор Гарди не только свидетель, но и специалист. Он знал, что говорил.

Хениш. Да, но почему он это говорил?

Клинчер (бросается в кресло). Послушайте, старый, хитрый, прижимистый Хениш! Вы своей мнительностью можете шокировать даже контрразведчика. В любом поступке человека вы выискиваете скрытые причины. Уверен, что вы и меня сейчас подозреваете в стремлении выдвинуться на этом деле!

Хениш. Ну… а разве нет, полковник?

Клинчер. Видите ли, сенатор… прежде всего я честно служу своей стране, оберегаю ее безопасность. Разумеется, я рассчитываю на ее признательность. Говорят, плох солдат, который не стремится стать генералом. В этом отношении мы, военные, все одинаковы… Но не это движет моими поступками, сенатор. Черт побери, почему вы думаете, что парень сказал не то, что думал.

Хениш (встает). Не знаю, полковник, не знаю. Мне тоже надо оберегать интересы налогоплательщиков, а вы их намереваетесь ввести в новые расходы…

Клинчер. Только ли налогоплательщиков, сенатор?

Хениш. Хм… где у вас вмонтированы микрофоны, полковник?

Клинчер. Что вы, сенатор! В этих стенах?!

Хениш. Именно в этих стенах и надо держать ухо востро… (Направляется к двери.) Словом, не знаю, полковник. Мне надо подумать. Старый, хитрый, как вы выразились, прижимистый Хениш никогда не ошибался – и не намерен ошибаться впредь.

Затемнение.

По авансцене освещенный лучом прожектора проходит Френк. Останавливается. Разводит руками.

Френк. Ничего не поделаешь, Ил. Извини. Наука требует жертв – так пусть этой жертвой будешь ты!

Затемнение

КАРТИНА ВТОРАЯ

Освещена правая сторона сцены. Кабинет военного министра США. Одну стену занимает световое табло: карта мира в меркарторовской проекции; она наполовину прикрыта шторами, но видны бегающие огоньки траекторий спутников. В углу возле карты-табло стол-пульт, за ним адъютант в наушниках. Во время действия он что-то переключает: на карте-табло меняется расположение сигнальных огней, негромко переговаривается в микрофон, записывает. На другой стене портрет покойного Джеймса Форрестола. На окнах звездно-полосатые портьеры. За обширным столом министр; он в штатской одежде. Вокруг стола сидят Клинчер, Xениш, профессор Голдвин и математик Кеннет.

Министр. Итак, первое слово специалистам. Профессор Голдвин, возможен ли в принципе способ управления свойствами атомных ядер на расстоянии?

Голдвин. В принципе… м-м… в принципе это не противоречит законам природы. Точнее: запретам, налагаемым на превращения вещества в энергию… началам термодинамики, постулатам квантовой механики, теории относительности и так далее. Однако…

Министр. И следовательно, возможно оружие, которое, к примеру, сможет выводить из строя ядерные боеголовки? Или взрывать их?

Голдвин. М-м… любое изобретение может быть превращено в оружие. Но от принципиальной возможности до практического разрешения проблемы – огромное расстояние. Мы не располагаем пока соответствующими знаниями о ядре.

Клинчер. Но, профессор, разведывательные данные говорят, что русские…

Голдвин. Наука не строится на разведывательных данных.

Министр (улыбается). Вы осторожны, как настоящий ученый, док.

Голдвин. А я такой и есть, сэр.

Хениш. Профессор, как по-вашему, если бы такая работа делалась – в каком направлении надо было бы вести исследования?

Голдвин. М-м… думаю, что в области физики слабых взаимодействий, в области нейтрино. Они наиболее легко проникают в ядра.

Клинчер (министру). Вот видите, cap. Подтверждается!

Голдвин. Но, повторяю, у меня нет уверенности, что русские ведут такую работу. Слишком мало знаний. Для управления ядрами надо иметь на руках открытие, равновеликое открытию радиоактивности. А его нет.

Министр. Полковник, мнение профессора Голдвина не согласуется с вашими данными. Уверены ли вы в них?

Клинчер. Видите ли, сэр…

Министр. Да или нет? Уверены ли вы в них настолько, чтобы, к примеру, взять на себя ответственность за организацию такой работы у нас?

Клинчер. Да, сэр. Безусловно – да. И кроме того, я проверил свои выводы методами кибернетики, сэр. Доктор Кеннет, прошу вас.

Кеннет (встает). Мы, сэр, ввели в вычислительную машину сведения, любезно предоставленные полковником Клинчером (полупоклон), данные о ситуации в мире. Просчитали возможные варианты поведения нашего, с позволения сказать, потенциального противника. Могу подтвердить, что министр Клинчер пришел к верному умозаключению. Машина выдала такой же вариант. Вот программа и решение, сэр. (Кладет на стол министра папку.) Министр. Думаю, это лишнее, полковник. Я могу доверять своим сотрудникам и без вычислительных машин… Благодарю вас, доктор Кеннет. Мы не будем вас долее задерживать.

Кеннет. Да, сэр, я понимаю. Всего доброго! (Уходит.)

Министр. Сенатор, у вас еще остались сомнения?

Xениш. Признаюсь, я сдался уже после высказываний профессора Голдвина, сэр. Откровенно говоря, я ждал от него категорического заверения, что такая работа невозможна и не имеет смысла. Но коль скоро это не так…

Министр (выходит из-за стола. Он небольшого роста, с большой головой и коротким туловищем). Итак… итак, случилось то, чего я ждал и чего опасался. Равновесие сил в мире может снова резко нарушиться. (Подходит к карте-табло, отдергивает штору, смотрит на восточное полушарие). И на этот раз начинают они…

Голдвин. Простите, сэр, нет оснований считать, что русские – если они действительно ведут такую работу – добьются успеха.

Министр. Профессор, в свое время вы участвовали в создании атомной бомбы. Скажите: тогда, в самом начале работы, у вас была уверенность в успехе?

Голдвин. М-м… ее не было до испытания в Аламогордо, сэр.

Министр. Однако вы работали. Я понимаю вас, профессор: вы чувствуете ответственность перед наукой. Но поймите и нас, политиков, а если?.. Если русские скрыли какое-то важное открытие и сейчас разрабатывают его? Вы понимаете, какую угрозу может представлять это для нашей обороны, для нашего ядерного щита? Мы только недавно завершили создание противоракетной системы “Найк-Зевс” стоимостью в шестьдесят миллиардов долларов – и она может оказаться бессильной против нового оружия русских! Мы все должны испытывать беспокойство от этой мысли. Высокая ответственность за судьбы мира, профессор, заставляет нас быть осторожными и предусмотрительными! (Возбуждается от собственных слов.) И даже, если хотите; более предусмотрительными, чем осторожными! Нам надо быть готовыми ко всему. Мы сможем эффективно сдерживать коммунизм, только если будем готовы отразить каждое действие крайне мощным противодействием!

Xениш. Думаю, комиссия не будет противиться. Если на одной чаше весов несколько десятков миллионов долларов, а на другой – наша безопасность, надо ли сомневаться, что перетянет.

Министр. Отлично сказано, сенатор! Я всегда считал вас достойным представителем нашего народа. Я жду от вас, полковник, согласия организовать этот проект.

Клинчер. Я согласен, сэр.

Министр. Я был уверен в вас, полковник! Я жду от вас, профессор, согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док. В сущности, вы будете заниматься тем же, что и раньше, только в более широком масштабе… Итак?

Голдвин. М-м… боюсь, что нет, сэр. Мне эта затея не по душе. Кроме чисто научных сомнений, мне не по душе то, что исследования, которые, пока надлежит вести в чисто академическом плане, попадают в сферу политических и военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур в ядерной гонке… Еще никому не ясно, куда могут привести исследования, а мы уже намереваемся опередить в них русских. Это гонка к пропасти, господа!

Министр. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!

Голдвин. Да. И мне не по душе, что снова разыгрывается та же история! Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо опередить Гитлера в создании атомной бомбы… Но русские – не Гитлер, сэр! И мы не воюем с ними.

Министр. Вы… вы плохой американец, мистер Голдвин!

Голдвин. Уж какой есть, сэр.

Молчание.

Xениш. Но представьте, что спасительное для мира равновесие нарушилось: русские обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет… Что будет тогда?

Министр. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с сильным – только сильного с сильным! И русские ее преминут с нами разделаться, уж будьте покойны! Видит бог, мы не хотим войны. Но если они нас, то мы их – на этом держится мир! Так что во имя сохранения мира, во имя безопасности Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу, профессор!

Голдвин молчит.

Клинчер (нервно). Я не понимаю, ваших колебаний, профессор. Речь идет о гигантском проекте, об исследованиях… и каких!

Хениш. Ив конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие невозможно, наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну е облегчением.

Министр. Итак, профессор?

Голдвин молчит.

Хениш. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось бы долго уговаривать.

Голдвин. Вы были физиком, сенатор?

Xениш. Да. И тоже ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью – о пузырьковой модели ядра. Может быть, помните, профессор?

Голдвин. М-м… припоминаю. Была опубликована в “Физикал ревью”, в тридцать восьмом или в тридцать девятом году. Какой университет вы окончили?

Хениш. Пенсильванский… Ах, далекие милые годы! (Конфиденциально.) Министр ждет вашего ответа, профессор.

Голдвин. М-да… да, да. Я размышлял вот о чем, господа: могли ли действительно русские не опубликовать важное открытие в области физики ядра? Прецедента этому еще не было… Я спросил себя: если бы ты, Бен, сейчас открыл нечто вроде цепной реакции деления и знал, что из нее выйдет потом, – ты опубликовал бы сведения о ней? Ради признания, ради славы, ради Нобелевской премии? Нет. Я бы не сделал этого… Так почему русские ученые не могут поступить так? М-м… и кроме того, доводы… особенно коллеги Хениша, довольно основательны. (Министру.) Я согласен заняться такими исследованиями, сэр. Но только исследованиями!

Министр. Вот и отлично, док! Разумеется, только исследованиями, мы пока не вправе требовать от вас большего. А организацию работ возьмет на себя полковник Клинчер, проницательности которого мы обязаны раскрытию этой важной проблемы. Надеюсь, вы согласитесь с ним сотрудничать, профессор?

Голдвин. М-м… а вы какой университет окончили, полковник?

Клинчер. Вест-Пойнт, сэр.

Голдвин. А-а-а, кавалерист?

Клинчер (оскорбленно). Военный стратег, сэр!

Голдвин. М-м… ну, да все равно. (Встает.) Разрешите откланяться, господа! (Уходит.) Министр. Ох, эти яйцеголовые! Откровенно говоря, мне не нравятся настроения этого Голдвина. Не поискать ли нам кого-нибудь другого, полковник?

Клинчер. К сожалению, выбирать не приходится, сэр. Специалистов по нейтрино немного, а такого класса, как Голдвин, просто нет. Я думаю, нас не должны занимать его взгляды, сэр. Пусть исповедует что угодно, лишь бы делал то, что мы хотим.

Министр. Нужно будет заставить его делать это, полковник!

Клинчер (замявшись). Боюсь, что я… что мне… во всяком случае, в нынешнем положении – трудно иметь достаточное влияние, сэр. Вы же видели, как он со мной разговаривал.

Xениш. Полковник прав, сэр. Они очень чтят звания и чины, эти яйцеголовые.

Министр. Понимаю. Когда законопроект будет утвержден, мне, думаю, удастся убедить президента присвоить вам, Клинчер, звание бригадного генерала – учитывая важность работы. Итак, за дело… генерал! (Встает, давая понять, что аудиенция окончена).

Клинчер и Хениш уходят. Тотчас поднимается адъютант.

Адъютант (подходит к столу, кладет несколько бланков). Дневные сводки, сэр.

За дверью.

Клинчер (Хенишу). Примите мою благодарность, сенатор. Не ожидал!

Xениш. Не стоит. Генералом больше, генералом меньше – это уже ничего не меняет. (Уходит.)

Клинчер (жмет себе руку). Поздравляю вас, генерал! Поздравляю! За работу! Что ж, в конце концов этот болван Гровс мог, а я не смогу?!

Затемнение.

Освещается левая сторона сцены. Кабинет Макарова в министерстве. Столы, составленные буквой “Т”, ковровая дорожка, телефон с коммутатором, коричневый сейф. За столом Макаров.

Входит, слегка прихрамывая, Шардецкий.

Макаров. Иван Иванович, рад вас видеть в добром здравии!

Шардецкий. Здравствуйте, Олег Викторович. Я к вам, как гоголевский городничий, – с пренеприятнейшим известием… (Быстро проходит, усаживается.) Американцы закрыли нейтрино.

Макаров. В каком смысле – закрыли?

Шардецкий. Не в физическом, разумеется. Из последних выпусков американской литературы по ядерной физике исчезли публикации по нейтрино и слабым взаимодействиям, хотя еще месяц назад они превалировали.

Макаров. Ого… такое уже было!

Шардецкий. Да. Так было с публикациями по делению урана – когда начались работы по созданию урановой бомбы. Так было с публикациями по термоядерному синтезу – когда начались работы по водородной бомбе. Тут прямая аналогия. Кроме того: симпозиум по физике слабых взаимодействий, который должен быть в феврале в Сан-Франциско отменен.

Макаров. Могу еще добавить: недавно конгресс США утвердил дополнительные ассигнования в размере пятидесяти пяти миллионов долларов на исследовательскую работу по министерству обороны… Значит, это всерьез, Иван Иванович!

Шардецкий. Всерьез. И они сами указывают нам направление работы… Спасибо им хоть за это! (Встает, прихрамывая, шагает по кабинету.) Но если так – куда идем, а? Камо грядеши, мир? Управление устойчивостью ядер – ядер, из которых состоит все и вся на Земле. Вы представляете, что это может значить? Взрывы зарядов докритической массы, то есть ядерных бомб, на складах или реакторов на атомных электростанциях и кораблях. Или наоборот: ядерные материалы утратят свои свойства. Или станут радиоактивными обычные вещества, вода, например… Черт знает что! (Садится.) Знаете, я ехал к вам в такси, разговорился с водителем. Речь зашла о ядерных делах… не только наши с вами умы они занимают, эти дела. Знаете, что сказал таксист? “Перебить, – говорит, – надо всех этих ядерщиков, пока не поздно!” А?

Макаров. Э, глупые, безответственные рассуждения!

Шардецкий. А что? Может, в этом и состоит сермяжная правда: истребить нас – и все? Да, но почему именно нас? Почему не политиков, от которых зависит: пустить ядерное оружие в ход или нет? Не военных, которые разрабатывают стратегии с применением ядерного оружия? Не рабочих атомных заводов наконец, которые тоже ведают, что творят? Все эти люди могли бы заняться чем-то иным. А мы, физики, что – делаем, что умеем. Ядро – наш хлеб… (Трет лицо.) Простите, Олег Викторович, я ужасно всем этим расстроен.

Макаров. Э, Иван Иванович, не принимайте все так близко к сердцу! Есть ситуация в мире, в ней надо действовать соответственно – и все. А таксист – что таксист?.. Ну, так беретесь?

Шардецкий. За что? Ах, вы об этом! Гм… Теперь я буду страховаться, Олег Викторович. Вы ведь небось сразу навалите на нас правительственное постановление: умри, но сделай. А если не сделаем? Мало знаем об этой проблеме. Если не откроем этот процесс?

Макаров. Откроете, Иван Иванович, вы – да не откроете? Помните, как было в сорок шестом году? Важно было знать, что есть атомная бомба. Так и сейчас… Не такие американцы дураки, чтобы без ничего отвалить на работу пятьдесят миллионов. Выходит, они что-то знают. Значит, возможно! Вы же сами говорите: они подсказывают направление поисков – нейтрино. Кому же, как не вам?

Шардецкий. Гм… а если все-таки не выйдет? И спросят вас: куда смотрели?

Макаров. Как куда? На Соединенные Штаты Америки, передовую в техническом отношении державу. Теперь-то все проще, Иван Иванович. Теперь: надо!

Шардецкий. Тоже верно… Что ж, входите с предложением в правительство, Олег Викторович. Надо, куда ж денешься…

Макаров. Да-а, опять мы отстали от Штатов… Ну, ничего. Догоним. Не впервой!

Занавес

Действие второе
Поиски в потемках

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Освещена левая половина сцены. Кабинет Шардецкого в КБ-12. Широкое окно. За ним обычный для исследовательских организаций пейзаж: ящики с нераспечатанным оборудованием, баллоны с сжатыми газами, мачты и трансформаторы высоковольтной подстанции. Далее – снежное поле и на горизонте темная бахрома подмосковного леса. На стене кабинета – небольшая коричневая доска, таблицы радиоактивных семейств и портрет И.В.Курчатова. Па столе микрофон селектора.

В кабинете: Шардецкий, Штерн, Саминский, Сердюк, Валернер, Якубович и Самойлов. Идет оперативка.

Шардецкий. Начнем по порядку. Первый экспериментальный. Прошу, Исаак Абрамович. Чего достигли за последний месяц?

Штерн. Исследовали нейтрино-мезонные взаимодействия на средних энергиях. Ничего нового, Иван Иванович. Думаем сдвинуться к большим энергиям.

Шардецкий. Сколько опытов провели?

Штерн. Более двух тысяч. По пять опытов в каждом поддиапазоне. Просмотрели девяносто пять тысяч “трековых” снимков.

Шардецкий. Солидно. Что ж, переходите к большим… Второй экспериментальный отдел – прошу, Игорь Алексеевич.

Саминский. Нам было задано отработать методику генерации нейтрино на встречных пучках заряженных частиц в ускорителе. По данной теме были проведены все запланированные эксперименты, восемь семинаров. Подготовлены для публикации в закрытых сборниках пятнадцать статей…

Шардецкий. Ну, а генерация нейтрино?

Саминский. Не получается, Иван Иванович… Мы следуем в точности вашей теории, но…

Шардецкий. Игорь Алексеевич, ваша задача: добиться генерации, а не следовать моим теориям. Не выходит но моей, примените голдвиновскую, боровскую, выдумайте свою. Важно – достичь!

Саминский. Понимаю, Иван Иванович. Будем пробовать.

Шардецкий. Давайте… Третий экспериментальный, прошу.

Сердюк. Изучали воздействие нейтрино и антинейтрино от уранового реактора на гамма-радиоактивный кобальт и альфа-радиоактивный уран-235. Результат отрицательный.

Шардецкий. Сколько облучений выполнили?

Сердюк. Более трех тысяч.

Шардецкий. Тоже солидно. Значит, и эта возможность отсекается. Пробуйте теперь облучать ядра нейтрино малых энергий, Евгений Сергеевич.

Сердюк (морщится). Их очень трудно обнаруживать, Иван Иванович, мало сечение захвата.

Шардецкий. Так не заниматься этим, что ли? Искать там, где светло? Усовершенствуйте способы отсчета нейтрино… Дальше. Лаборатория плазмы, прошу.

Якубович. Генерация нейтрино в высокотемпературной плазме идет, но очень неустойчиво. Опыты требуют более точной теории устойчивости плазмы, коей, к сожалению, нет.

Шардецкий. А почему нет? Теоретический отдел!

Валернер (нервно). Теоретический отдел, теоретический отдел, чуть что, сразу теоретический отдел! Теория строится на основе опытных данных, Иван Иванович. Точная теория – на основе достаточных опытных данных. Через две точки можно, как известно, провести множество окружностей – определенную же окружность можно построить лишь по трем точкам! Пока что плазменники дали нам, образно говоря, лишь две опытные точки. Этого, увы, недостаточно!

Якубович. Так вы ж меня извините, Шарль Борисович, по трем точкам я и без вас окружность построю.

Валернер. Так и вы меня извините, дражайший Илья Васильевич! Не об окружности речь!

Шардецкий. Все ясно. Иван кивает на Петра…

Валернер. А Петр на Ивана, вот именно! И примирить эти две, возможности, Иван Иванович, нет никакой возможности.

Шардецкий. Тоже верно… Ну, а чем порадует нас группа “Эврика”?

Самойлов (рассеянно). Мы что? Мы ничего. Работаем. Обнаружили еще полдесятка “комариных эффектиков”… да что толку? Ни за какой не ухватишься. Все их можно объяснить. Нам такие не надо.

Шардецкий. Ясно… (Раздраженно.) Почему вы опять небритый, Петр Иванович? Сколько раз я вас просил хотя бы на совещания являться без этой щетины на щеках!

Самойлов (трогает щеку). Думаете – поможет?

Шардецкий. Поможет не поможет – извольте придерживаться хорошего тона. (Помолчав, ко всем.) Что ж, товарищи, продолжаем искать. Пусть вас не огорчает, что весь этот год мы получали одни отрицательные результаты. И отрицательное знание – знание. Знание того, что по этому пути идти нельзя, надо выбирать иные. Чем больше мы отсечем неудачных вариантов, тем ближе будет удачный. Есть в природе процесс стабилизации ядер, не может его не быть… Все.

Командиры расходятся. У стола остается Саминский.

Саминский. Иван Иванович, я хотел бы обсудить с вами тему диссертации. И просить вас быть ее руководителем.

Шардецкий. Какую же вы выбрали тему?

Саминский. “Некоторые аспекты методики генерации нейтрино на встречных пучках в синхротроне”.

Шардецкий. Помилуйте, Игорь Алексеевич, но ведь генерации вы еще не добились!

Саминский. Для написания диссертации это не имеет решающего значения, Иван Иванович. От соискателя требуется доказать свои возможности в научных изысканиях…

Шардецкий. Так вы же сначала докажите эти свои возможности работой. От чужой теории боитесь отклониться! Самому думать надо. Как угодно, но я категорически против такой диссертации.

Саминский (встает). В таком случае… мне ничего не остается, как… словом: вот! (Кладет на стол заявление).

Шардецкий. Что ж… удерживать не в моих правилах. (Подписывает заявление). У вас все?

Саминский (берет заявление; теперь он неподчиненный и может резать правду-матку). Нет, не все! Насчет этого вашего утешения, Иван Иванович, что и отрицательный результат – результат… так знайте: таким способом хорошо ловить льва в пустыне! Вот так-с! Да-с!

Шардецкий. Тоже верно… Не забудьте хлопнуть дверью.

Саминский уходит, хлопая дверью. Шардецкий, сгорбившись, сидит за столом. Входит Макаров – он в модном зимнем пальто, в пыжиковой шапке, с портфелем.

Макаров. Добрый день, Иван Иванович! (Раздевается, вешает пальто на стойку.) Вот решил вас навестить, поглядеть, как дела, не нужно ли чего.

Шардецкий. Здравствуйте, Олег Викторович. С приездом. (Трет правую сторону головы, морщится.)

Макаров (садится у стола). Вы нездоровы, Иван Иванович?

Шардецкий. Э, пустяки, не обращайте внимания. Просто я теперь точно знаю, какая часть моего мозга ведает научными делами. Вот эта (показывает) – от виска до затылка… Плохи дела, Олег Викторович. Год прошел, как сон пустой. В пересчете на коллектив – четыре тысячи лет… Вот сейчас уволился один начальник отдела. Пустой человек, посредственный исследователь, а неприятно. От меня никто никогда не уходил, разве что сам прогонял… (Встает, прихрамывая, шагает по кабинету.) Мне уже неловко перед сотрудниками. Год назад я перед ними заливался на семинарах: что-де при нынешнем уровне экспериментальной техники, при наших знаниях, при нашем оснащении весь пятидесятилетний путь от открытия Беккереля до термоядерной реакции можно пройти за несколько месяцев. И это действительно так: можно… если иметь соответствующее открытие. А его нет.

Макаров. В чем же суть ваших затруднений? Я, конечно, отстал, но вы, пожалуйста, объясните, чтобы я отчитался в Москве.

Шардецкий. Объяснить можно… объяснить все можно. А вот сделать… Словом, так. (Подходит к доске, рисует мелом круг, в нем – малые кружки.) Вот атомное ядро, система из десятков частиц – нуклонов. Когда-то, миллиарды лет назад, во вселенной конденсировались облака ионизированного водорода… уплотнялись, загорались звездами. Потам часть звезд взрывалась. Так получились тяжелые атомные ядра. Сначала в них был избыток энергии – ну, еще бы: взрыв звезды не шутка. Излучением частиц и электромагнитных квантов ядра отдали избыток энергии в среду, успокоились. Не все, впрочем, некоторые, естественно радиоактивные, до сих пор успокаиваются. По сути, естественная радиоактивность – это отголосок тех давних взрывов звезд, в которых сотворились вещества… И вот над каким вопросом мы сейчас бьемся: взаимодействуют ли ядра с окружающей средой непрерывно или только в актах распада, который может произойти раз в миллиард лет? Может, и вовсе не произойти. Почему действительно ядра так долго “остывают”? Стаканы с чаем остывают все одинаково, а не так, чтобы один вчера, второй через тысячу лет, третий никогда… Это, если хотите, вопрос философский: или ядро – идеальная система, созданная навеки неким божеством, или оно связано с окружающей материей и непрерывно, как и все прочее, обменивается с ней энергией? Если идеальная – значит, все в воле господа, физикам здесь делать нечего. Захочет больше – ядро распадется, будет цепная реакция, взрыв, атомная война, что хотите. Не захочет – ничего не будет…

Макаров. Бог-то бог, да и сам не будь плох.

Шардецкий. Тоже верно… Итак, если ядро взаимодействует со средой, надо уловить это взаимодействие и управлять им. Умозрительно: взаимодействует. И именно с нейтрино, ничтожной всепроникающей частицей. Здесь, если угодно, доказательство от противного: Солнце и звезды излучают столько нейтрино, что каждую секунду через нас с вами проходят миллиарды миллиардов миллиардов этих частиц. Потоки нейтрино проницают Землю так, будто она прозрачна для них, будто ее вовсе и нет. Но она-то есть! И на пути каждого нейтрино – миллиарды ядер. Мы не обнаруживаем обычно никаких изменений в ядрах, облученных нейтрино, но значит ли это, что их нет? Может, мы просто не можем их уловить? (Вздыхает.) И мы действительно не можем пока уловить такие изменения.

Макаров. Да, сложно… Что же все-таки сделано?

Шардецкий. Почитай, что ничего, Олег Викторович. (Стирает рисунок.) Отбраковали несколько десятков вариантов… но сколько еще вариантов впереди, я не знаю.

Макаров (начинает волноваться). Но как же так, Иван Иванович! Мы вас всем обеспечиваем, средств не жалеем, дефицитное оборудование закупаем… Вот, кстати, на днях прибывает из Японии комплект лучевых анализаторов со сверхвысокой разрешающей способностью. Полтора миллиона валютой отдали. Пожалуйста, берите!

Шардецкий. Не нужны нам пока эти анализаторы, Олег Викторович. Думать нам надо. Думать!

Макаров. Но ведь никаких сдвигов, никакой гарантии. А американцы работают вовсю, Иван Иванович, есть данные.

Шардецкий. И что же у них получается?

Макаров. Таких данных нет, но… надо все-таки быстрее.

Шардецкий. Ну, это уж как водится: давай-давай. Даем-даем…

Макаров. А как же вы хотите, Иван Иванович! Ведь у вас одна тысяча девятьсот сорок специалистов с высшим образованием исследования ведут. Должны же что-то найти!