Текст книги "Звери. История группы"

Автор книги: Рома Зверь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Команда Южного региона встретилась в Новороссийске. Мы два дня знакомились, готовились, чтобы потом в Москву на этот слет отправиться. Нам директор дала деньги и сказала купить еще какой‐то сувенир от Таганрога. Типа статуэтки Петра Первого (основателя Таганрога), чтобы в Москве подарить дирекции мероприятия. Еще командировочные выдали, деньги на билеты. Мы с Валерой поехали. И там я увидел ее…

Приятная девушка, веселая. На майке у нее был значок с ее именем – Света. Было очень удобно, потому что, когда знакомятся, трудно запомнить, как всех зовут. А у нее был значок. Какое первое впечатление… она такая… такая девушка. Есть такие девушки, они немного более хозяйственные и следят за порядком, уютом. Вот ехали мы в поезде двое суток – она сидела в купе, на голове у нее было полотенце замотано. То есть как дома: тапочки, халатик. Есть такие девушки, которые в любой ситуации чувствуют себя по-домашнему. У них есть свои любимые вещи, косметичка, какая‐то кофточка специально для поезда. Она такая… внимательная, следит за всем. Есть, конечно, люди в этом плане совершенно сумасшедшие, уже за гранью разумного: у них пять специальных пластиковых колбочек для соли, ложечка, специально в салфетку завернутая. Они чересчур педантичные. А есть приятные. Вот Света была из категории приятных. Просто у нее было все как у девочек. Девочка.

Тогда я не мог никого из компании выделить, было много людей, человек двенадцать, кажется. Я не был заводилой. Там они все общались – новороссийская команда была больше всех. От каждого города по одному-два представителя, а их было, кажется, четыре. Они как‐то свободно общались, знакомились, а я был немного в стороне. Я больше слушал, смотрел – кто, что, как. Мы все время смеялись, шутили, рассказывали истории. На гитаре играли и пели песни. Учили Гимн строителей Южного региона, приветствие, готовили визитную карточку.

Ехали мы долго, почти двое суток. Были забастовки шахтеров, поезд часто останавливался. Мы выходили на улицу с гитарой. Прикольно было, но мы волновались, что опаздываем на открытие слета. В конце концов, конечно же, опоздали. Мы приехали в Москву, а потом на электричке – в поселок. Станция называлась Полушкино, это я помню прекрасно. Мы вышли из электрички и сфотографировались у этой надписи. Там была база отдыха Госстроя России, на входе висела растяжка «Ребята, здесь будет клево!», и мы тоже под ней сфотографировались. Сразу выскочили какие‐то организаторы: «О! Южный регион! Приехали! Наконец‐то, заждались. У нас уже открытие было…»

Нас поселили, мы зашли в корпуса, быстренько помылись, переоделись. Были отдельные корпуса для мальчиков и для девочек. Шесть ребят в одной палате и сколько‐то там девчат в другой. Как в пионерлагере. Повели нас в актовый зал: «Давайте вашу программу, визитную карточку». А все ведь уже прошло накануне – открытие, поднятие флагов, начало слета. Теперь просто в актовом зале люди сидели на оргсобрании. Но так как мы опоздали, то выступили перед началом следующего дня, типа: «Здрасьте, это мы, Южный регион…» Спели гимн, все нас поддержали, хлопали. И то, что мы опоздавшие… Люди из Владивостока приехали, не опоздали, а мы вот из-за шахтеров припозднились.

Фильм о Таганроге, который мы с Валерой снимали, мы отдали организаторам, это ведь не входило в обязательную общую программу. Там работала такая организация – Российский Союз Молодежи. Они оказались достаточно хорошими массовиками-затейниками, устраивали разные прикольные игры, не детские, а забавные, с намеком на самоуправление. У нас на слете были майки с бобром. Бобер – он же строитель!

Закончился первый день. Девочки к себе, мальчики к себе. Никаких парочек сразу не было. Мы же только что приехали! Потом они в гости к ним стали ходить. К тому же вокруг было много разных людей очень интересных, со всей страны. Так весело было! Все поют, пять гитар собираются, поют на два голоса, три. Круто! Но я не был среди этих пяти гитар – не то чтобы стеснялся, но понимал, что они поют, вот и хорошо. Придет мое время, и я спою. Куда торопиться? Я знал, что я крут, чего мне лезть. Ребята пели гимны своих команд и вообще все подряд, что модно тогда было. Например, «Ляписа Трубецкого» – «Ау». «Я тебя все равно найду-у-у…» – все выли. И тогда я потихонечку начал со Светой общаться. Понравилась она мне. Я уже в поезде обратил на нее внимание; чувствую, какие‐то симпатии возникли. Там были другие, более боевые девчонки. Была такая Женя из Геленджика – своя в доску, хохотушка. А Света – нет. Она не очень‐то участвовала во всех этих делах. Может, понимала, что не поедет в Болгарию после слета. Может, ей было грустно расставаться: все поедут, а она домой? Хотя нет, грустной она не была, скорее, наоборот, веселой.

Стали потихонечку завязывать отношения, шутки, заигрывания. «Ой, а давай шампанское с клубникой вечером? Как в кино. Романтика, пойдем в лес…» Ну, шутки шутками… Мы пытались достать клубнику. А на дворе май, рановато для клубники‐то! Я зашел к ней в палату, а она говорит: «Рома, у меня кое-что есть, смотри!» И достает клубнику с шампанским. Я думаю: «Вот это да! Круто!» Остальные девчонки куда‐то ушли… Мы выпили шампанское, съели клубнику, а потом гуляли до утра… Сексом все не закончилось, да не очень‐то и хотелось по большому счету. Есть такие моменты, когда ты очень сильно в человека влюбляешься, и у тебя даже мыслей таких нет, о сексе. Это пошло, грязно. Я люблю этого человека. Как я могу притронуться к ней? На самом деле. Это благоговение. Потому что так человека любишь… Я даже никак ЭТО не представлял. Мы целовались, но у меня не было цели с ней переспать. А о чем Света думала, я не знаю, что у нее там было в голове… Откуда я могу знать?

Слет шел, все знакомились больше и больше, веселее и веселее. Неделя пролетела быстро, и наступил последний день. Все не очень‐то унывали, потому что летели в Болгарию. Света не успела сделать заграничный паспорт, поэтому возвращалась домой. Мы с Валерой тоже не успевали, но каким‐то чудом нам их выдали чуть ли не за день до отъезда. И вот торжественный спуск флага, линейка, и нас всех повезли на автобусах в Москву на экскурсию. Перед самолетом у нас было часов пять – шел дождь, ужасный холод, я простыл даже. Нас привезли и сказали: «Вот Красная площадь!» Я вижу Спасскую башню и… Так, стоп! Почему она такая маленькая?! Захожу на Красную площадь – почему она такая маленькая?! Почему все маленькое? Потом я понял: в телевизоре просто красота, там все больше, лучше и красивее. Я немножко огорчился. И вот мы гуляли по площади, по Охотному ряду. Фотографировались. Москва мне тогда до фонаря была. Я расставался с любимым человеком… Мы были все время вместе, целовались. Шампанское с клубникой… Мы ездили по Москве – два грустных человека. Я и она. Она в Новороссийск, а мы все летим в Болгарию. Вот так…

Полетели мы в Болгарию. Тогда еще можно было курить в самолетах, и после взлета все закурили. Стюардесса сказала: «Ну-ка быстро прекратите!» Реально ничего не было видно в салоне. Многие первый раз летели на самолете, и я в том числе. Круто! И страшно. Все эти «А-а-а-а-а-а…» – воздушные ямы. Меня учила какая‐то девушка, что нужно рот держать открытым. Типа она летала, она знает. Либо что‐то жевать, либо глотать, чтобы уши не закладывало. Карамельку, жвачку.

Мы прилетели, обрадовались. Золотые пески. Круто! Поселили нас в какую‐то гостиницу. Не то чтобы совсем плохая, просто от моря далековато. Но нам все было по кайфу. Я жил в номере с Валерой и Лёхой из Ростова. Мы ездили в Варну, бродили по городу, покупали сувениры, масло из лепестков роз. В море я вообще не купался, я ведь на море вырос – что оно мне? Черное море соленое. Азовское море пресное, потому что в него впадает Дон. Я в бассейне купался.

Под вечер мы брали ракию – местный алкогольный напиток. Он очень крепкий и вкусный, из слив, винограда. Нам очень нравилось. Приносили чуваки канистры пластмассовые, разливали из бочек. И вот мы пили эту ракию, а вечером спускались на дискотЭку. Танцы, ривьеры. Дискотеки возле моря, открытые, закрытые. От наших отличались тем, что там все цивильно было. Бары. Побережье. Казино. Весело! Все свои вокруг, студенты, все уже друг друга знают, и мы такой вот большой шоблой, человек сто пятьдесят, перлись на дискотеку. Под конец нашего отдыха возле нашей гостиницы висели объявления: «Дорогие русские друзья, приходите к нам на дискотеку!» Местным барам было выгодно.

О Свете я не забывал. Меня, конечно, отпускало периодически, я знал, что после Болгарии сразу помчусь к ней в гости. Мы так и договорились, что обязательно встретимся. На местных девушек мы просто смотрели, обсуждали: «Смотри, какие сиськи!» – «Ну да, прикольно!» Не более того. Но мы вообще‐то их мало видели, больше в номере зависали с гитарами. Старший руководитель в наш с Валерой номер хотел приставить людей, чтобы следили за порядком. К нам ходили все. Мы потом повесили такую надпись на двери: «Бар „Три обезьяны“: вход только с алкоголем».

А еще мы с Валерой потратили деньги, которые нам директор дала на подарок московским организаторам от Южного региона. Тогда нам дали еще денег и сказали: купите в Москве что‐нибудь похожее. А мы в Болгарии, остается два дня, все свои деньги потрачены на сувениры, дискотеки, домой алкоголя невиданного, типа джина, привезти. Такого же не было, тем более в провинции. И Валера говорит: «Давай эти деньги поделим пополам и протренькаем. Скажем, что подарок купили и подарили». По большому счету все эти кассеты и сувениры из Таганрога никому не нужны были. Вот мы эти деньги поделили и добили.

Вернулись в Таганрог. На следующий день пошли в колледж, отчитались за поездку, чеки всякие отдали, за командировку, билеты. «Ну как?» – «Все нормально, все всем понравилось». – «Хулиганили?» – «Нет, не хулиганили…» Хотя наши фамилии в Болгарии знали все! Крахмалюк! Билык! Но никаких претензий, жалоб в колледж не прислали. Все обошлось. Когда я вернулся домой, пошел с бутылкой джина к своим подругам – Ираиде и Оксане. «Девчонки, я прилетел из Болгарии!» – «Ромка, молодец!» Про Свету я им ничего тогда не рассказал. Не рассказал, что я влюбился.

Культурная жизнь

Ябыл весь на эмоциях и сразу написал Свете письмо. И она тут же ответила. Боялась, что я забыл про нее в Болгарии. Сказала, что все время слушает кассету с записью моих песен и спит в моей рубашке, которую я ей подарил. Приглашала меня с Валерой в гости. Сказала, что мама ее скептически выслушала рассказ про слет, про меня, сказав, что дружбы и любви на расстоянии не бывает.

От новороссийской команды в Болгарию ездила еще девушка по имени Ира. Вернувшись из Болгарии, она наплела Свете, как я пил всю дорогу и пытался заходы к ней делать. Никаких заходов там быть не могло. Это просто такая девушка… из тех, которые завидуют подружке из-за парня и начинают говорить про него всякие гадости. Наверное, да, я бухал. Как же тут не бухать‐то? Потом мне эта Ира письмо написала, полное выпендрежа. Я не ответил, конечно.

И началась у нас переписка со Светой. Она здоровалась так: «Привет, мой любимый пациент!», а подписывалась как «Твой лечащий врач». Я же в Москве после слета сильно простудился из-за погоды, и она меня пыталась лечить. Почта работала фигово. Когда письма запаздывали, мы друг на друга дулись, подозревали, что все – любви конец. Мы постоянно планировали приехать друг к другу в гости, но случались какие‐то глупости: я ждал, когда она мне телеграмму вышлет с «официальным приглашением» в гости, она ждала телеграмму с датой, когда я смогу приехать.

К Свете часто приезжала Ксюха из Краснодара, наша общая подруга по слету. Однажды они мне прислали письмо на двоих – вместе его написали. Вот так и было. Света шлет мне письма, я – ей. Длинные бумажные письма. Она – про свою жизнь, про учебу в Индустриальном техникуме, общественную деятельность, театральный кружок, подружек. Я о чем… о жизни своей тоже. О том, что я Ираиду замуж выдал. У нее никого не было, отец в Москве, она одна в Таганроге. И она позвала меня свидетелем на свадьбу. Я был вместо мамы, папы, всех родственников. У меня тогда волосы были длинные, сам в пиджаке, галстуке и руки в кольцах – такой вот свидетель. Отпраздновали свадьбу.

В Таганроге я продолжал заниматься музыкой. Музыкантов профессиональных практически не было, иногда нарывались на людей совершенно неадекватных. Был у нас барабанщик Зыка – из таких. Мы выступали на многодневном фестивале в ДК комбайнового завода. Там было много молодых групп, а в конце каждого дня играла более-менее известная команда – вроде хедлайнера. «Асимметрия» должна была закрывать фестиваль. Этот Зыка психанул и минут за двадцать до выступления куда‐то слился. Ему все не нравилось, все идиоты, он один знает, как надо. А сам ничего не может сделать. Но мы с ним играли, потому что не было замены. Не хватало барабанщиков, басистов, гитаристов. Все, кто играл, были взаимозаменяемы. Школ барабанных не было, гитарных тоже. В музучилище народ профессионально играл, но это был джаз. Чему могут научить в музучилище? Нотам. Но рока там нет.

Когда «Асимметрия» немного подраспалась, мы решили организовать свою творческую группу, в которую входили Дима Рябов, Витя Бондарев и я. Назвали ее «Белый шум», как радиоволны шумят. Потом на афишах по городу так и было написано: «Творческая группа „Белый шум“ представляет». Мы делали акустические концерты, электронные эксперименты, арт-перформансы. Пытались организовывать какие‐то мероприятия в городе, чтобы люди приходили, чтобы им не было скучно.

Мы были достаточно известными людьми в городе, у нас был свой слушатель, в том числе подрастающее молодое поколение, ребята, которым по шестнадцать-семнадцать лет. У нас были цены на билеты по три рубля, теми еще деньгами. Это были, конечно, символические суммы, но такие, чтобы мы могли оплатить аренду помещения, в котором проводили концерты, и еще оставалось на вино и сигареты. Бухгалтерии никакой не было, все очень просто. Есть Дом учителя на 200 мест. Зал практически всегда пуст. Кроме того, что там коммунисты проводят свои собрания, ничего не происходит. Подходишь к директору и говоришь: «Вот мы хотели бы провести концерт». – «А что это за концерт?» – «Ну мы тут тихонечко, ничего вам не попортим, акустический концерт, можно?» – «Ну можно». Вот и все.

Билеты мы печатали на ксероксе. Развешивали афиши, и обычно в день концерта все приходили и покупали билеты. Сидела бабушка в окошечке и продавала. Конечно, процентов пятьдесят проходило бесплатно, потому что это все были знакомые. Остальная половина платила за вход, посмотреть, что же там такое происходит. Изредка мы куда‐то выезжали, только без всякой организации – когда приехал, тогда и играешь. Выступали все подряд, кто‐то лучше играл, кто‐то хуже. На местные радиостанции мы не успели толком выйти, они только появлялись.

Тогда у «Асимметрии» случился концерт, на который приехал Лёха из Мариуполя. Он разучил пару наших песен на трубе и тоже с нами играл. Поскольку с гитаристами был напряг, я пригласил дружественных музыкантов. Один из них, по кличке Бугай, играл на басу. Барабанщиком был Зыка. Даже Иван пришел на концерт, мы его позвали на сцену из зала. Вот такой концерт. Лёха играл с нами только один раз и после концерта оставил трубу. Хотел ее продать, как и хороший усилитель, который для этого мне привез. Но ничего не вышло.

Потом пару раз, когда Лёха приезжал в Таганрог, мы выходили во двор, и он начинал на трубе играть. Какой‐нибудь «Турецкий марш». Это, конечно, было ужасно, он к тому моменту уже перестал заниматься. Еще, я помню, трубили весело, когда Лёха женился. Я был свидетелем у него на свадьбе. Отгуляли свадьбу и на второй день поехали к его знакомому Виталику. Он жил в центре на Кировской площади, рядом с моим проспектом Металлургов. А мы пьяные были, сделали привал на газончике, не доходя до дома Виталика. А у Лёхи зачем‐то труба была в кофре. Он кофр раскрыл и стал на трубе всякую шнягу играть, а мы с Юлей бегали, кричали прохожим: «А у нас свадьба!» И нам кидали в кофр какие‐то деньги. И вот так минут пятнадцать мы трубили, после чего пришел Виталик, и мы отправились дальше. Лёха тоже что‐то пытался мутить у себя, но ничего так и не замутилось. Мариуполь – город рабочий. Это не Таганрог со своей богемой.

Вот я Свете все свои дела и описывал. Рассказывал про концерты, передряги в колледже… Короче, про жизнь свою, а она мне – про свою.

«мой любимый будущий муж…»

Седьмое ноября, вечер. Я лежу на диване. Вдруг звонок в дверь. Открываю – стоят двое. Света с Ксюхой из Краснодара, нашей подружкой по слету. У меня шок, и первая мысль в голове: где они будут ночевать?! Что делать? Куда бечь? Они такие:

– Привет, что не пускаешь?

– Извините, извините…

– А мы решили тебе сюрприз сделать!

– Круто! – говорю, а сам не знаю, что делать.

Вышла мама:

– Здравствуйте, девочки!

Мама нормально отреагировала. Она все время была такая демократичная. Мы выпили за приезд, а потом поехали к отцу домой и почему‐то тусили там, хотя места там было меньше. Он нам там поляну накрыл. И на следующий день девчонки уехали. В тот день я сделал Свете предложение руки и сердца.

Мы ехали в трамвае… Там все и произошло. Мы обменялись кольцами. Она мне подарила колечко со змеей, я же Змея по гороскопу. Кольцо в виде змеи, обвивающей палец несколько раз. А я подарил кольцо, которое из Болгарии привез специально для Светы. Ее кольцо было женское, но я его как надел тогда, так и никогда не снимал. Света называла его «обручальное кольцо». Я не относился к этому как к какому‐то сверхважному шагу.

Впереди представлялась, конечно, свадьба! А как иначе? Просто у меня такое настроение было – «как порядочный джентльмен». Для меня не было такой проблемы, типа свадьба – это серьезно, совместная жизнь – такая ответственность, что‐то сверхъестественное. Легко. Света вскоре прислала из дома письмо: «Привет, мой любимый будущий муж!» Своих родителей она теперь называла не иначе как «твоя теща», «твой тесть». «Теща» сначала, конечно, скептически отнеслась к будущей свадьбе. Она убеждала дочь, что я никогда не откажусь от музыки ради нее. А Света подписала мне фото: «Роме от Лёлека. Я тебя люблю, хоть ты мне и не веришь. Честно». Она себя Лёлеком называла, как в мультфильме «Лёлек и Болек»…

На Рождество я поехал в Новороссийск и опять же с Ксенией. Она была как сваха. Она была подругой классной, не мешала, а как раз наоборот, с ней было удобнее. Она сглаживала какую‐то неловкость, была нашим буфером. Мне нравилось, что Ксения была рядом. И, наверное, Свете тоже. Потому что… порой не к Свете подойдешь что‐то спросишь, а к Ксюше. Она была просто нашим со Светой общим верным другом. Ксюша, конечно, знала о моих чувствах к Свете. У Светы был младший брат, совсем малой. И вот мы вчетвером гуляли: Света с братом, Ксения и я. Она показывала нам Новороссийск. Мы ходили в порт, лазали по городу. Понравился город, горы – я гор не видел до этого. Море мне тоже понравилось, оно было чистым. Порт, корабли. Круто! Акватория. Там же самая крупная естественная акватория в мире. Не искусственная, а природная.

Новороссийск расположен на холмах, на одном из них район, где стоят бывшие дачи, оборудованные под постоянное жилье. Из-за того, что все по склонам оврагов, дома там необычной архитектуры. Смотришь спереди – нормальный дом, а сзади – резко становится двухэтажным из-за скоса. А на противоположной стороне оврага – другой такой же дом других хозяев. И одна скальная порода, земли там нет, ее туда специально привозят.

В Новороссийске было очень тепло, я ходил в пиджаке. Мы жили у Светы дома, познакомились с родителями. Папа – бывший моряк, большой такой дядька. Обычный, самый простой. Мама более интеллигентная… очечки, плотная такая.

Я зашел в комнату Светы. Что тут скажешь – комната настоящей девочки. У нее висело несколько плакатов. С Мадонной, кажется, врать не буду, не помню. Зеркало, конечно, большое. Шкатулочки, где колечки, бусики. Помады, разные штучки. На шкафу тоже куча безделушек, игрушки мягкие, но их было немного. Все интересно было, везде позаглядывать, посмотреть. Она ведь тоже строителем была. Я говорю: «Ну покажи мне свои чертежи». Интересно же, как у них в колледже, конспекты там.

Вещи, гардероб – тоже прикольно: «Ой, а вот в этой майке ты была тогда‐то!» – «Да, в этой майке…» Ну да, видишь, такая ерунда, но как трогательно. У Светы были короткие юбки. Как девочка она одевалась: какие‐то кофточки, юбочки. Без какого‐то определенного стиля. Одежду не могу вспомнить, как ни странно. Почему так происходит? Не понимаю. Она рыжая была. У нее были слегка выгоревшие волосы. И зеленые глаза. Я был влюбленный…

Рождество. Мы стояли ночью на балконе второго этажа, пили шампанское, смотрели на звезды и болтали о разных вещах. Медведицу искали. Романтика за гранью. На ней тогда была короткая шуба. Не то из лисы, не то из другого зверя какого‐то. Она была такая рыже-серо-белая. Она все время в ней была… В шубе, в мини-юбке, хотя было достаточно холодно. И какая‐то маечка на ней… Что носят девочки? Топик? Вот так она ходила. Со вкусом одевалась. Скажем, гламурно по местным меркам. Достаточно пестро, необычно. У нее были зеленые тени. Зеленые-зеленые глаза…

Обязательно каблуки. Ходила на разных: и на высоких, и на низких. Она сама была не очень высокая. Причем она была даже не худенькая, в теле. Мне как раз тогда нравились более плотненькие девушки. Не толстые, нет… ну мне нравилось. Худая – тоже хорошо. Блондинка, брюнетка, крашеная – без разницы. У меня не было тогда определенного «своего» типа. Потом я уже начал задумываться, с какими девушками я был, а тогда мне было все равно. Позднее уже я опытным путем выяснил формулу моей девушки.

Света себя украшала: сережки, колечки. Были заколочки в виде бабочек, как зажим. Она забирала волосы с лица и закалывала пряди назад. Мне не очень нравилось почему‐то, но я никогда ей этого не говорил. Здорово было, когда просто распущенные волосы. А она как‐то их назад делала или по краям.

Говорили мы с ней в основном о колледже. Она в строительном училась, тоже на ПГСе (промышленно-гражданское строительство), как и я. Тоже чертила, я ей помогал. Она тоже мне что‐то подсказывала по профессии. Это как два музыканта встретятся – и давай о гитарах тереть, фиг остановишь. Так что мы о профессиональных вещах говорили частенько. Но чаще говорила она. Я не стеснялся, мне просто незачем было.

Света лишь один раз приезжала одна в Таганрог. Я повел ее в гости к Ивану в беседку, где все тусили. Познакомил с ребятами: с Иваном, Наташей, Вовчиком и другими. Они такие: «Так это то, куда ты ездишь?» Достаточно спокойно встретили ее, потому что я часто приходил в компанию с разными девушками. Типа, ну что сразу‐то лезть обниматься-целоваться, поглядим, как с ней завяжется. А Света просто посмотрела на моих товарищей. С Ираидой и Оксаной я Свету тогда так и не познакомил, как‐то не сложилось. Но они знали, что я езжу все время в Новороссийск. Говорили: «Круто, молодец, влюбился». Как девочки еще могут сказать? Света меня заочно к Оксане ревновала, даже в письме как‐то написала. Я переписал ей на память видеокассету с какой‐то нашей вечеринкой, и там я с Оксаной заигрываю. Света очень расстроилась, хотя поводов к ревности у нее было ноль. С Оксанкой мы были просто друзьями.

А потом я начал ездить к Свете очень часто. Когда раз в неделю, когда раз в две. На автобусе туда невозможно было ехать из-за гор, а на поезде часов десять. Я приезжал на выходные, ведь я тогда и учился, и работал. Ехал и все время много курил, особенно на подъезде. Я мог ночь не спать, меня колбасило. Мне представлялось, как я сейчас приеду, мы опять встретимся… Она меня встречала на вокзале несколько раз, потом я сам уже находил дорогу до ее дома. Уже выучил, как ехать и на чем… Помню, поезд подъезжал. Я выходил. Она уже стояла на перроне. Она все время разговаривала по телефону, у нее тогда уже был мобильник. Сотовый. Это был 1999 год, у нее был «Эриксон» такой квадратный, большой. Это ж порт, понятно, что там уже не проблема была мобильный достать. Кроме того, она пыталась устроиться в новороссийский «Билайн», работала на испытательном сроке, но что‐то у нее не срослось. Я часто ей звонил. Приходил на переговорный пункт и названивал ей по ночам домой и на мобильный.

Она встречала меня, мы гуляли, ходили по разным местам. Потом приходили к ней домой, родители нас встречали. Мы ездили на рынок, они нас вдвоем посылали. Там был такой магазин конфискованного алкоголя, греческого, и цены были очень низкие. И вот мы покупали алкоголь, арбузы. Маме по хозяйству: мясо, картошку… Света умела торговаться, знала, что почем. Я перед каждой поездкой собирал деньги, а там их сливал. Деньги можно было всегда потратить на что угодно: пойти в кафе, забуриться куда‐нибудь. Всю стипендию я отвозил туда, в Новороссийск.

После рынка мы возвращались домой. У них во дворе стоял стол, за которым мы по вечерам все время сидели. Светин папа работал на КамАЗе и рассказывал истории, шоферские байки. А мы сидели, слушали. «Ну, – думал я, – неплохие у меня будут родители!» Мечты… Они нормально ко мне относились. Не знаю, конечно, в качестве кого они меня воспринимали – вот молодой человек приезжает, вроде намерения серьезные. Думаю, раз посылали на рынок, значит, все‐таки дружелюбно были настроены! Теплые были отношения. Хотя Света писала мне, что проблемы с родителями у нее из-за меня все‐таки были.

Однажды мы со Светой решили встретиться в Ростове. Я туда поехал на какой‐то съезд профсоюзных деятелей от колледжа. К тому же Валера нашел там нехилую шабашку: трехкомнатную квартиру, в которой нужно было полностью сделать косметический ремонт. И мы в письмах со Светой договорились, что она ко мне приедет в Ростов. Она сказала родителям, что у нее там семинар, и обманным путем приехала ко мне на один день. Ночевали мы в этой квартире, которую ремонтировали… Тогда еще было солнечное затмение, я прекрасно помню! 1999 год.

Родители Светы узнали об обмане. Письма от меня она получала на почтовый ящик бабушки (со своим какие‐то напряги были). А я сдуру написал прямо на конверте «До встречи в Ростове» или что‐то типа того. И едва Света за порог, бабка прибежала к родителям и наябедничала. Света потом мне писала, что по возвращении из Ростова ей устроили жуткий скандал. Отец обозвал ее чуть ли не проституткой, а мать сказала, что после такого Света упала в ее глазах, раз по первому требованию сорвалась и помчалась ко мне. Но я все же думаю, что она преувеличивает.

Девочки вообще любят все преувеличивать. Поиграть в дочки-матери, точнее – в сыночки-матери. «Мой дорогой, только надевай шапку, повязывай шарфик», «Не делай ничего с собой такого, я буду переживать». Ну да, я не спорю, приятно про шарфик. Просто это бывает гипертрофированно, что ли… «Ой, я так переживаю, лишь бы ничего с собой не сделал». Что я могу такого с собой сделать? Ну то, что я пил, – да. Неадекватное поведение? Так ведь все парни в этом возрасте неадекватны. Почему‐то так принято, что вроде как мальчики – дурачки. Глупые. Могут себе навредить, напиться, упасть, подраться. Поступок плохой совершить. Ага. Я приезжаю без предупреждения, без звонков – здравствуй, Света, я приехал. Нормально. А для девочек это не очень нормально, я считаю. Девочка так не приедет, она по-другому мыслит. Она думает: а если никого дома нет? И если поедет, то всю дорогу будет думать: есть кто, нет? Париться. А мальчик и не подумает. Приедет, а там закрыто. Блин, а чё закрыто? Странно! Не подумал, что так может быть. Ну ок.

У Светиного папы была гитара. Мама расспрашивала меня про мою музыку, папа слушал мою кассету, даже на свою работу, на автобазу носил. Была одна песня про Питер и про моряков с текстом Вити Бондарева. А папа Светы очень любил Питер, учился там в мореходке, ему песня очень нравилась. Он давал мне гитару, и я ее часто пел. Уже и Света, и мама ее сидели: «Э! Опять эта песня…» Там второй куплет заканчивался такими словами: «Твой ангел, пойманный бушлатом моряка, прибитый к небесам адмиралтейской шпилькой…» Очень в стиле Бондарева. Потом я приехал в Питер, и мне сказали, что ангел не на адмиралтейском шпиле, а на Петропавловке. А на Адмиралтействе – кораблик. Но на это никто не обращал внимания. Просто красиво звучало. Однажды Светин папа подарил мне морскую звезду засушенную. Я ее привез и папе своему подарил. Не знаю, может, это он мне сказал папе передать? Не помню. Человек он хороший был.

Когда я уезжал, Света меня провожала на вокзале. Мы плакали… То есть сначала она долго плакала, а я держался, пока не сяду в поезд, я же сильный мужчина, все нормально. А заходил в тамбур и стоял, лил слезы, твою мать!!! Были такие моменты каждый раз, когда уезжал. Что‐то меня настигало…

Как‐то мы решили летом с ее друзьями пойти в поход в Абрау-Дюрсо. Мы все собрались компанией: Света, две девушки – ее подружки, я и еще один парень. И вот мы поехали на автобусе за город. Там есть два села – Абрау и Дюрсо, рядом в горах красивое озеро и недалеко знаменитый завод шампанского «Абрау-Дюрсо». И вот мы там, кажется, дня три были. У нас были рюкзаки, топоры, котелки, палатка. Магнитофон с батарейками взяли, гитару. Мне как раз пошили те мои штаны широкие, я в них приехал такой весь модный. Камуфляжку взял – штаны, куртку. И мы там тусили, выпивали, отдыхали, купались. Я с удочкой был, все чего‐то ловил, ловил. Рыба плескалась рядом, а я так ничего и не поймал. А потом мы напились и купались в озере ночью. Я голый, а они топлес. Светина подружка нас фотографировала. Мы плескались, орали…

Отношения у нас оставались платоническими. Как‐то все не удавалось. Когда я приезжал, мы спали на полу в Светиной комнате, где спал еще ее младший брат. Его клали на кровать, а мы на полу вдвоем. Круто! Матрас, одеяло. Лежим и шурыкаемся ночью. Шур-шур-шур… Когда сильно любишь, секс не так важен. Даже дотронуться до человека не сразу решаешься. Я бы не сказал, что ей вообще неинтересно было – она заигрывала, фотографию мне симпатичную прислала неглиже…

Мне как‐то ни разу не пришлось Свету защищать от кого‐то. Скорее, она меня защищала. Я как‐то напился, и она попросила двух морячков британских меня донести до такси. Мы где‐то на набережной сидели в кафе: две ее подружки, она, я и два моряка – взрослых англичанина. Столиков свободных не было, вот они и подсели к нам. Они спрашивали: «Vodka?» Я говорил: «Yes!» И бегал от нашего столика за водкой – за чекушечкой, а потом морячки стали бегать. И мы с ними стали вместе выпивать, общаться. И что‐то я так ухлестался, надо уже было уходить, я встал… и больше ничего не помню. Света наутро была очень злая, ругалась на меня. Оказывается, какой‐то из этих морячков нес меня до такси. Я слегка в себе разочаровался, огорчился. Ну мало ли, с кем не бывает. Там два взрослых мужика сидели и я, пацан. Молодого накачали… После этого я никогда так больше не напивался.