Текст книги "Мой сладкий негодяй. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Роксана Чёрная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 9

– Возьми меня, сделай своей.

В темноте палаты, освещаемой лишь, льющимся из окна лунным светом, его поджарое тело казалось огромным. Стас нависал над Машей, как воин, всем своим видом показывая, насколько она перед ним беззащитна. Она чувствовала себя в его руках добычей и ей нравилось это ощущение беспомощности. Всё осталось позади – неуверенность, планы, мечты, проблемы. Вся её жизнь в этот момент сосредоточилась на этом мужчине.

– Стас.

Маша скользила взглядом по его, словно высеченным из камня мышцам, сосредоточенному лицу и изнывала от невыносимого желания покориться.

– Прошу, – шептала она в тишине ночи, и он с неким подобием улыбки стал приближать своё лицо к её. Его тело заслоняло для Маши свет, создавая тёмное интимное пространство, в тесноте которого она задыхалась от возбуждения. Его губы были уже так близко, как вдруг он стал трясти её за плечи и кричать:

– Синицына! Синицына!

Она медленно выплывала из потока сладостной дремы, пытаясь открыть, как будто налитые свинцом глаза. Её ещё раз тряхнули за плечо и позвали.

– Да, слышу я, – простонала Маша в подушку. Она обнимала её двумя руками, подспудно желая защиты от всех невзгод и проблем.

– Вставайте, и в процедурную, – проскрипел над её головой женский голос.

Да, это точно не Стас.

Она наконец, смогла разлепить веки. Ощущение песка в глазах и грязи во рту вызвали отвращение и Маша поморщилась.

– Фу, – проворчала она, поворачивая голову, пытаясь размять затёкшие мышцы шеи

Чтобы я ещё раз так поздно легла.

У Маши была замечательная привычка, многим казавшаяся дикой. Она старалась ложиться в девять и вставала прямо за рассветом. Она всегда успевала застать в небе розовые краски зари, чувствуя себя бодрой и готовой покорять мир. Ранний подъём дарил возможность насладиться тишиной городского утра, когда моторы машин ещё не заводились, а по асфальту редко можно было услышать цоканье каблуков. Ей нравилось подолгу смотреть на эту пустоту и представлять себя единственным человеком в заброшенной цивилизации.

Но вскоре выходили из подъездов первые жители, разрушая невесомую красоту, и Маша принималась за занятия, которые не смогла доделать вечером, порой просто умирая от усталости.

Маша, помня о требовании медсестры, постаралась не тратить много времени на утренние процедуры, и не обращая внимания на всклоченные после сна волосы, решила только умыться и почистить зубы.

Когда рецепторы на языке ощутили мятный вкус зубной пасты, Маша невольно вспомнила поцелуй Станислава Алексеевича.

Стаса.

Живот всё ещё тянуло, а ноги были ватными. Такой она вчера ушла от него, перечеркнув для себя опасность соблазна поддаться на его опытность и привлекательность, такой она стояла сейчас возле зеркала, вспоминая казавшееся огромным тело, нависающее над ней. Нет, Стас не был огромным, он скорее походил на танцора или боксёра.

Она замедлила движения зубной щёткой, вспоминания его резкий взмах ногой. Её братья занимались Тхэквондо, где удары были не менее высокими, но более размашистыми. Возможно, кикбоксинг или еще какой-то из этих бесконечных диковинных названий боевых искусств.

Чтобы снова не нарваться на раздражающий писклявый голос медсестры, Маша поспешила в процедурную. Тут, конечно, не было ни ласковых прикосновений, ни интимных разговоров. Пухленькая сотрудница судя по бейджику Раиса, делала все быстро и точно, прекрасно зная свои обязанности и не создавая своими действия очереди в коридоре. Маше это было только на руку, она и сама хотела поскорее выбраться из помещения, которое было прямым напоминанием о чуть не совершенной ошибке.

Жаль, что она не свершилась.

Эту постыдную мысль поглотил страх, когда она проходила место, где чуть не произошло убийство. Маша прибавила шаг, чтобы поскорее добраться до палаты.

Надежда и Катя как раз собирались на завтрак.

– Ну, теперь, то мы тебя силком потащим, – заявила со смехом последняя, на что Маша только улыбнулась и кивнула.

– Я не против.

Когда она поняла, что завтрак больше не вызывает ни рвотных рефлексов, ни желания заболеть булимией, то решила что теперь вполне здорова. Это было просто волшебно, чувствовать, что тело не скручивают спазмы адской боли, голова не трещит, а ноги снова готовы пуститься в пляс.

Позже принимая душ, и чувствуя, как тонкое тело омывает тёплая вода, она ощутила себя счастливой. Долго намыливая себя любимым цветочным гелем, а потом, расчёсывая свои длинные шелковистые волосы, она всё время напевала себе под нос мелодию из «Кармен».

Это был очень порочный балет с резкими движениями, скорее походящими на удары ножа, но он ей нравился. Страсть в каждом па и в каждой сильной доле. Это будоражило чувства. Это возбуждало. Она вдруг подумала, что этот спектакль, с его острыми углами и надрывными движениями, напоминал ей Стаса.

Буду называть его Стас, все равно никто не слышит.

Мысли о хирурге, о балете, о влечении к первому и обожанию второго смешивались в единый клубок из тревожных чувств и сильных эмоций. Маша поняла, что интерес к Стасу не угаснет так быстро, как она того желала. Она всегда была привязчивой к людям и предметам искусства. Ей было тяжело начать читать или смотреть что-то новое. А музыкальный плей-лист не обновлялся несколько лет, как и список друзей.

Возможно, пора что-то изменить, для начала перестать фантазировать о молодом враче.

А получится ли?

Глаза Маши все время невольно ловили, проходящих, мимо её палаты, чтобы спрятаться, если заприметят Стаса. О том, что его нет в больнице, она узнала ближе к обеду, когда их с соседками пришла осматривать другой врач. И конечно, Маша была довольна и твёрдо для себя решила, что все к лучшему. Не станет волнений и трепета тела, никто не подвергнет её мечты сомнению и не станет своими поцелуями уносить в чувственный мир нирваны. И неважно, что из-за этого набегали на глаза слёзы, а губы дрожали от внутренних рыданий.

Все к лучшему.

Завтра выписка, и она забудет о привлекательном хирурге, как о страшном, возбуждающем сне.

Возвращаясь с обеда в свою палату, Маша заметила заведующую. Та ходила по этажам, проверяла работу персонала, как будто людям требовалось что-то напоминать или подсказывать. Марина Евгеньевна была важной, гордой птицей, похожей на ворону, которая раздражала персонал своим нелепым карканьем. И как все представители этого вида, предпочитала яркие, привлекающие внимание вещи.

Красный пиджак с рукавами колоколом, белая юбка с бахромой и перламутровые бусы. Возможно, это и выглядело модно, словно дама сошла с обложки журнала «Вог», но Маше казалось безвкусным и вычурным.

Сама она предпочитала спокойные пастельные тона в одежде и в быту, которые не оттеняли ее красоты, а подчёркивали нежный цвет лица, глубокие синие глаза и блеск волос, не тронутых химией.

Это конечно замечали и часто делали комплименты. Правда, осознание собственной красоты к Маше пришло довольно поздно и вызвало немало волнений и сложностей.

С самого детства она танцевала, дружила с Андреем Сальниковым и другими девочками с бальной школы, помогала нянчить двух братьев. Собственная внешность ее не волновала, пока однажды гость в балетной школе не заметил:

– Ба, да у вас тут настоящий самородок. Она просто прелестна, – восхищался заезжий преподаватель из Петербурга, города, известного своими талантами.

– Вы правы. Синицына не только хороша собой, она еще великолепно себя держит. – смотрела прямо на неё преподаватель Милана Олеговна, когда-то подающая надежды балерина. – Мария в центр. Аллегро и Кабриоль

Она, чувствуя на себе взгляды присутствующих: заинтересованные оценивающие и завистливые, продемонстрировала несколько изученных движений и сделала это по её собственному мнению так, как было нужно.

– Ну что ж, камень еще точить и точить, – проговорил, кивая чему-то своему седовласый танцор Михаил Валерьевич, а потом увел преподавателя в сторону для более приватного диалога.

Девочка, полная счастья и радости – её оценили, дали шанс на будущее, – повернулась к своей группе и не увидела поддержки ни у кого. Только ненависть и ревность.

Это не было похвалой в прямом понимании, но её выделили из двадцати девочек в группе и это стало концом нормальных отношений с ними.

Люди с блестящими талантами так называемые гении, часто одиноки. Ими восхищаются, их ненавидят, перед ними раболепствуют, но никогда не примут в обычное общество. Общение с выдающимися личностями, если не принижает достоинство простого человека, то собственную значимость низводят.

Эту истину Маша поняла лет в пятнадцать.

В то же время, привыкшая к простому общению девочка и не заметила, как парни в школе, в которой она появлялась не столь часто, стали приглашать ее на свидания, делать комплименты и дарить подарки. Девочки из ее класса, с которыми она и так общалась постольку, поскольку из-за нехватки времени, стали демонстрировать ей острое неприятие.

– Это стадо, – лишь пожимал плечами Андрей – её друг, когда она приходила к нему рыдать о несправедливости жизни.

– Но я же ничего им не сделала. Я вообще, прихожу только сдавать контрольные.

– Сам факт твоего существования бесит их. Стань выше этого, научись защищаться и перестань плакать, тебе это не идет.

Её пришлось научиться.

Девочки в школе, озлобленные на постоянное к ней внимание, часто подкарауливали возле дома. Выбор был только один: лечь и позволить себя избивать или вспомнить уроки отца по самозащите. Она постояла за себя, находя для ударов такие места, о которых девочки и не подозревали.

Кто же знал, что она начнет давить на пальцы и лупить по ушам.

К мальчикам из класса, которые с азартом наблюдали за женской дракой, а кое-кто даже снимал, Маша стала относиться, как к грязи. Хотите дарить подарки, пожалуйста, но не трогайте и не надейтесь на свидание.

Лишь спустя два года она ощутила в себе странные непривычные желания. Худые девочки физически развиваются медленнее, но однажды выступая на сцене, двигаясь в такт надрывной музыке, создавая руками и ногами красоту танца, она ощутила томление внизу живота.

Её возбуждал балет, её будоражила сцена, само движение. Со временем тело стало отвечать на ласку рук и ей захотелось понять, то, о чем другие девочки и мальчики говорили лишь шепотом.

После репетиций и выступлений она позволяла себе спрятаться в ванной комнате и довести возбуждение до логичной кульминации. Сбрасывая напряжение, она не оформляла его в какой-то определенный образ, она просто парила по волнам экстаза, но не сегодня. Пальцами Маша ласкала себя между ног, четко понимая, кого она хотела увидеть рядом.

Пальчиком она впервые проникла внутрь, вспоминая умелые, такие приводящие в восторг ласки Стаса В голове появилась порочная фантазия соития прямо на сцене под яркими софитами, в которых два тела будут, словно наполненными светом. Из горла вырвался хрип: Стас, а в глазах поплыли пятна.

Почему же раньше её не интересовали парни. Пару свиданий так ничем и не закончились. Ей было просто неприятно наблюдать за откровенным враньем своих поклонников, которые рассказывали о победах на любовном фронте, каких-то деньгах, или влиятельных родственниках. На даже эти красивые, высокие парни не вызывали и тени влечения танцем. Но даже его перекрыли мысли о хирурге.

Выйдя из ванной, она увидела, что соседки ждут её, чтобы отвести на полдник, но она отказалась, клятвенно пообещав съесть весь ужин.

– Тогда я возьму за тебя? – скромно спросила Надежда. – Там сегодня творожная запеканка.

– Конечно, – улыбнулась Маша, а я пойду пока почитаю.

Этим она и занялась до самого ужина, погружаясь в мир опасных героев Сандры Браун. Ей нравились эти тяжелые эмоционально и легкие в прочтении романы, про сильных женщин и страстных мужчин.

Как и обещала, Маша съела весь рис с рыбной котлетой, удивительно вкусной в отличие от университетской столовой и даже согласилась похрустеть хлебцем. Надежда уговорила её взять угощение взамен отданной запеканки.

Соседки были удивительно милыми и не старались, как ровесницы, задеть Машу за живое, за что получали ответные улыбки и вежливое вполне откровенные ответы на вопросы. Но Маша видела, что они часто переглядываются, словно боятся что-то спросить.

Она раздраженно отложила роман, остановившись на трогательном моменте воссоединения возлюбленных, и посмотрела на взволнованных женщин. Их лица были наполнены тревогой, словно им предстояло сообщить о том, что аппендикс удалить не удалось и Маше нужна дополнительная операция. Она даже хихикнула:

– Так, ну в чем дело? Я что-то не то сказала и как-то повела себя некрасиво?

– Нет, нет, Мань что ты. Просто мы…

– Волнуемся, – помогла Катя Надежде.

Маша мягко заулыбалась. Она, похоже, успела прикипеть к этим таким милым и простым женщинам.

– Что случилось?

Тут Надежда словно, оттягивая нужный момент, стала копаться у себя в косметичке, размером напоминающую дорожную сумку. Наконец, с победным возгласом, она достала тоненькую расческу и похлопала по месту на заправленной одеялом кровати рядом с собой. Катя в это время выглянула за двери, осматриваясь, словно им предстояло выкурить тут пару косячков и прикрыла их.

Маша со смехом наблюдала за нелепыми действиями соседок, уже готовясь к самому страшному: от признания в любви, до попытки убийства.

– Давай, я твои шикарные волосы заплету? Ты не против? – вдруг услышала она предложение Надежды.

– Нет, – с энтузиазмом пересела Маша, облегчённо вздохнув. – Я сама очень люблю плести. Обычно приходится самой.

– Разве у тебя нет подружек? – удивлённо спросила Катя.

Маша с невыразимым скептицизмом воззрилась на нее и покачала головой.

– Как-то не сложилось. Ну, давайте. Колите вашими шпагами любопытства. О чём вы, там так заволновались?

Надежда уже расчесала длинное полотно волос, и начала перебирать прямые пряди для косы, в которых, казалось, запутались солнечные лучи. День был еще в самом разгаре, и палата была залита светом из окна.

– Ты вчера поздно вернулась, – осторожно начала разговор Надежда, прощупывала почву, но Маша сразу погрузилась в трясину собственного стыда и воспоминаний о влечении. Не то чтобы девушка должна была что-то объяснять, но стало некомфортно и она покраснела.

– Я думала, вы спите.

– Он тебе что-то сделал, да? – резко вскочила Катя, увидев её выражение лица. – Подонок. Мы должны подать жалобу на него. Эти мужчины уверены, что им все позволено, что они держат нас у себя в ногах, но мы докажем, что женщина не слабый пол.

Она ходила из угла в угол, как загнанный зверь, озвучивая стратегию борьбы со всем мужским родом. Все попытки остановить, доказать что-то её, прерывались лишь взмахом руки и новым потоком эмансипированной речи.

Маша жалобно посмотрела на Надежду, задрав голову.

– Катя сядь. – потребовала женщина, направив расческу на Катю. – Маня и слова вставить не может!

Та, задыхаясь, от праведного гнева наставила, как перст судьбы на Машу, палец, прогрохотав:

– Признавайся, что с тобой сделал этот негодяй?

Возникла пауза, наполненная дыхание трех женщина: взволнованного, гневного, и болезненного. Надежде прооперировали легкие.

– Накормил, – чуть слышно ответила Маша.

– Что? – опешила Катя, а Надежда от удивления сильно дёрнула за волосы, чем вызвала у Маши вскрик.

– Извини, детка.

– Накормил?

– И все?

– И все.

Конечно, Маша не обманула, но и не сказала всей правды. Она и не собиралась никому признаваться, как млела от настойчивых ласк молодого врача, как возбуждалась от его поцелуев, как желала ощутить его в себе.

– Он заказал стейк, напоил меня чаем. Мы поели, поговорили и попрощались.

Женщины снова переглянулись, не в силах вымолвить и слова, а Маша рассмеялась, наблюдая за их вытянувшимися лицами.

– Ну, зачем ему рисковать карьерой ради какой-то пигалицы, – грустно усмехнулась она, осознавая, насколько это было правдой. – Зачем, я ему?

– Ты давно в зеркало смотрелась? – напомнила Надежда. – Была бы у меня такая дочка… или внучка, – проговорила она, завязывая кончик косы резинкой. Ей в свой время повезло родить трех сыновей, которые с завидным упорством приносили ей внуков-мальчиков.

– Вы бы закрыли ее дома и никому не показывали? – стала щупать свою голову Маша и встала, чтобы подойти к зеркалу.

Катя посмеялась и вернулась на свое место.

– Все равно, он на тебя запал, – твердо заявила она. – А тебе хотелось чего-то такого? Всё – таки он такой…

Маша внутренне усмехнулась, думая о том, как быстро Катя меняет свое мнение. От ответа её избавил звонок телефона. Она посмотрела на экран:

– Мама пришла, пойду, спущусь.

– А парень придет? – спросила участливо Надежда, с восхищением смотря на творение своих рук на голове Маши.

– Сальников просто друг, – в который раз напомнила девушка, а потом хитро улыбнулась. – Обещал, что придет.

– А почему он не парень? – полюбопытствовала, Катя, уже доставая свою толстую книжку.

– Ну, он потерял свой шанс, когда стал спать со всеми, кто был на это согласен. – пожала Маша плечами. – Мой мужчина должен любить меня одну, – резко ответила Маша и еще раз, мельком взглянув на себя в зеркало, вышла за дверь. Как только прозвучал щелчок замка, она услышала тихий голос Надежды:

– Такая она еще наивная.

Глава 10

В холле городской больницы, единственном месте встречи пациентов с родственниками стоял невообразимый шум. Здесь собирались больные со всех отделений, кроме инфекционного, чтобы поведать ужасающую истину о российской медицине. Отвратительное, пресное меню. Невнимательный персонал, невообразимо ранние процедуры. Долгие часы безделья и скучные соседи.

Маша только фыркнула на всё это. Особенно её позабавило: Отказ медсёстры, продемонстрировать грудь, а ведь его – худого паренька в чёрной футболке с изображением известного репера – это бы быстро поставило на ноги. Наверное, упоминать, что он усиленно махал руками, показывая размер бюста, не стоит. Все эти возмущения, за редким исключением Маша слышала краем уха, когда, спустившись, из своего отделения невольно замерла, окунувшись в океан из голосов.

Сделав глубокий вдох, Маша по привычке абстрагировалась от внешнего шума, и, перекинув тяжёлую косу за спину, поспешила к своей матери – Маргарите Синицыной.

Весь разговор с матерью Маша не могла выкинуть из головы слова Надежды. Её очень задевало, что уже второй человек упоминает её наивность. Она всегда была тверда в своих принципах, но в действительности ещё просто не встретила человека, способного ввести её в искушение. До вчерашнего дня. Сейчас такой человек был. Но она не отдалась ему на милость, показав себя сильной, способной противостоять опытному привлекательному соблазнителю.

А не врёшь ли ты?

Стыдясь, она понимала, что всего секунда отделяла её от падения в эту пропасть удовольствия и чёрт возьми, как же хотелось туда окунуться. Ощутить в себя эту раскалённую твёрдую плоть, которую не то что потрогать боялась, посмотреть не могла. Но хотела, до одури, до онемения в пальцах. Взять в руки, погладить и заставить Стаса самого умолять её о пощаде.

– Маша, ты меня не слушаешь? – Маргарита щёлкнула пальцами перед её лицом.

– Прости, задумалась. Я слышала, что начальник хочет тебя повысить. Верно? – неловко спросила Маша, виновато вжав голову в плечи.

– Правильно, – улыбнулась мама, и погладила ладонь Маши в своей руке. Таким жестом демонстрировалось, что разговор действительно важен и ей нужно всё внимание дочери. – Но повышение несёт за собой увеличение рабочих часов и командировки, – тем временем продолжала она говорить.

– Командировки? – удивилась Маша. – Я думала Олег Павлович не любит разъезды.

– Я же говорю, ты меня не слушала, – мягко пожурила Маргарита. – Он и не любит, а вот его младший брат – Валерий Михайлович, очень даже. И в поездках ему нужна не фифа из отдела информации, – закатила она глаза, – а взрослая нелегкомысленная работница.

Тут Маша, наконец выбралась из потока собственных грез и обратила пристальное внимание на мать.

Маргарита Синицына – мать троих детей, вдова госслужащего отличалась кротким нравом и скромностью в одежде. Она редко накладывала макияж, а в людях ценила в первую очередь красоту душевную, а не внешнюю. С лица воду не пить, – часто говорила она и это была одна из причин, почему Маша не особо обращала внимания на свою внешность. В обычное время Маргариту можно было назвать вполне симпатичной женщиной, всё-таки потеря мужа и постоянная усталость сказывались на ее когда-то блистательной внешности, но сегодня она выглядела… сногсшибательно.

Маша оглядела со всех сторон новую стрижку, светлый брючный костюм, который подчеркивал женственную фигуру матери, но главное, как изменилось её лицо. Оно светилось.

– Ты подстриглась, – ошеломлённо прошептала Маша, перебив рассказ матери. Она прикоснулась кончиками пальцев свободной руки к мягким завиткам русых волос. Мать никогда не разрешала обрезать Маше волосы, пока это не становилось неудобным. Также поступала и сама.

– Я уже думала ты совсем выпала из мира и не заметишь, – улыбнулась она и тряхнула короткими волосами до плеч, отчего они словно заискрились в ярко освещённом холле. За окном уже темнело, хотя время приближалось только к семи.

– А когда говоришь к обязанностям приступил новый начальник? – как бы невзначай поинтересовалась Маша.

– Пару недель назад.

Она замерла от удивления, думая, как могла настолько долго не замечать таких разительных изменений с матерью. Это было даже обидно, словно от неё опять скрыли интересную тайну, которую громко обсуждали остальные девочки в коллективе.

Детский сад.

Конечно, главное, чтобы мама была счастлива, тем более она заслужила это. Семь лет ходить под гнетом тирана, чтобы угодить которому, порой нужно влезть на отвесную скалу собственной гордости. Это не каждая женщина выдержит. А теперь она хоть мир посмотрит, пусть и в рамках их необъятной страны.

Фирма, в которой трудилась Маргарита, занималась поставками грузовой техники. Её туда, по знакомству, приняли курьером на полставки. После смерти отца оказалось, что Маргарита умеет быть только отличной матерью, женой и домохозяйкой. Спустя полгода её повысили до разносчицы кофе в огромном офисе с сотней сотрудников. Год спустя, когда старинный друг отца уволил шестую секретаршу, он взял Маргариту. И что было удивительно остался ею доволен, в том смысле, что не бросался больше чашками и не штрафовал на половину зарплаты.

– Заместитель руководителя, а, как звучит?

– Мама, я так за тебя рада, – широко и искренне улыбнулась Маша, чувствуя вину, за то, что так редко общалась с матерью, зацикленная на себе и проблемах в коллективе. Она крепко обняла Маргариту и прижалась губами к надушенной щеке.

– Значит, у вас сегодня самолёт?

– Да, меня подвёз водитель Валерия Михайловича, Николай.

К удивлению Маши, женщина слегка, почти незаметно, но залилась краской.

Маша сжала губы, скрывая рвущуюся улыбку. Если мама нашла не только работу, то это вдвойне хорошо. Носить траур по мужу в течение восьми лет, конечно, очень благопристойно, но по мнению Маши – перебор. Хотя Марк с Кириллом очень гордились матерью, единственной верной женщиной в мире, как они считали.

– А Марк с Кирой придут?

– У них сборы назначили. Готовятся. Ты же понимаешь, как для них это важно.

Маша знала, что даже будь у них свободное время, потрачено оно было бы не на поход сюда. Как ни печально, но пару лет назад братья резко отдалились от нее. Их было двое, общие интересы, друзья, а у нее… У Маши был балет. Ну и Сальников.

Только подумав о лучшем друге, Маша увидела его околачивающегося возле входа. Андрей стоял, почесывая затылок, не имея намерений прервать разговор матери и дочери. Одет он был, как всегда, по-молодёжному стильно. Коричневая кожаная куртка, светлые джинсы в облипочку и черная водолазка, подчёркивающая его атлетическую фигуру.

На него заглядывались многие, но Маша не ощущала ни капли трепета от его внешности или касаний во время репетиций и выступлений.

Сальников стоял, покачиваясь на стопах, и держа в руках кулёк с Машиными любимыми жёлтыми яблоками. Помимо этого, ещё успевал перемигиваться с девушкой из кафетерия. Очевидно, парень решил не рисковать улыбаться красивым пациенткам или их родственникам. Он был мнительным по любому поводу, если это касалось его здоровья. Наше тело храм, часто говаривал он с отвращением наблюдая за курящими или поглощающими фастфуд людьми. Правда, это не мешало ему баловаться алкоголем.

Заметив, куда Маша обратила взор, он помахал рукой.

Мать проследила за взглядом дочери и с печальной улыбкой вздохнула.

– И почему он тебе не нравится. Очень милый мальчик и тебя любит.

– Наверное, – пожала плечами Маша и махнула Андрею, чтобы не стоял как истукан, а подходил ближе. До недавнего времени она часто размышляла о будущем и даже видела себя в паре с Андреем, но вчерашняя лавина чувств, накрывшая ее с головой дала понять что с ним точно ничего не может быть. Ощущения, испытанные, со Стасом, сродни возбуждению от выступления на сцене, а это вряд ли заменишь стандартным полонезом или полькой.

– Маргарита Александровна, вы просто очаровательны, – уже по привычке лебезил подошедший Сальников.

Женщина зарделась, когда дамский угодник умудрился поцеловать ей руку.

– Андрей, ты не меняешься, – игриво рассмеялась Маргарита, подтянула на плече новую сумку и встала. – Ну ладно. Доча, выздоравливай. Если что, я на телефоне.

Она ещё раз обняла Машу и махнув рукой, умчалась к новой работе и мужчине, который заставлял ее краснеть. Маша смотрела ей вслед, осознавая, что и в ее жизни появился такой человек. Не парень, а мужчина.

– Она вроде выглядела иначе, – задумчиво смотрел на выход Андрей. – Любовник?

– Новая работа и…

– Понятно, любовник. Давно пора. И тебе пора, – проговорил Андрей и повернулся. Маша задышала чаще от этих простых слов, но постаралась быстро взять себя в руки. Еще не хватало ей с Сальниковым объясняться.

– Половая жизнь женщин Синицыных тебя не касается и не будет, – твёрдо заявила она и тут же резко поднялась, рукой сграбастала Андрея за куртку и усадила рядом с собой.

– Быстро. Подробно. Рассказывай. Как выступил, какие ошибки, насколько ужасна была Губанова, сколько было народу, и был ли представитель Академического театра? Ну!

*

Андрей рассмеялся на эту вспышку требовательности у обычно мягкой Маши и начал рассказывать о вчерашнем выступлении. Довольно подробно, из-за чего у подруги погрустнело лицо и на глазах набежали слезы.

Ей было невыносимо знать, что она не была причастна к столько масштабному мероприятию. В её сознание мазками на картине проносились образы танцующих на сцене пар, в вихре которых – в самом центре – стояла бы она, подняв обе руки вверх и, выполняя, тройной поворот с прыжком. И пары бы подхватили ее легкое тело и несли под бурные аплодисменты зрительного зала. Маша бы широко улыбалась, не смотря на невыносимую боль в ногах и натруженных мышцах.

Но грусть о несбывшихся фантазиях резко пошла на убыль, словно река сменившая свое направление, когда Сальников сообщил, что режиссер Академического театра, сам Павлов Филипп, спрашивал о Синицыной.

– Ты не врешь?! – резко воскликнула Маша, вглядываясь в яркие янтарные глаза.

В Андрее действительно было что-то от кота. Теплый, нежный комочек шерсти, умиляющий сотни девичьих беспечных сердец. Ласковый с виду, опасный хищник внутри. Подспудную угрозу, исходящую от Андрея, Маша скорее чувствовала, потому что с ней он всегда был приветливым и предупредительным. Вместе они занимались, потом выступали почти на всех городских мероприятиях. Когда же её выделили в группе, то совершенно естественным стало то, что и он – будучи постоянным партнером Маши – поднялся на одну ступеньку, опережая других танцоров.

– Не врешь, – успокоилась Маша, когда увидела его серьезное лицо. Еще одной прелестью их отношений была сквозящая во всем честность. Она могла распознать ложь у всех, кроме Андрея – он просто умел врать, да и не пытался.

– Да. – радостно кивнул Андрей, глазами лаская лицо Маши. – В общем, он посочувствовал, тому, что ты в больнице и признался, что изначально появился в вузе посмотреть на известную в московском балете птичку. Детка, ты уже прославилась, – в конце подмигнул Андрей и сжал ладони Маши в своих руках.

Она не обратила внимания на этот собственнический жест, будучи во власти всколыхнувшегося восторга, который куполом накрыл ее существо, отрезая от внешнего мира.

Маша закусила губу от удовольствия и прикрыла глаза, выдыхая часто и громко. Слова Андрея, перекрыли все недавно испытанное отчаянье и боль. В этот миг она была готова парить над бренным миром, чтобы громко разнести весть, о до краев наполненной чаше счастья.

Она восторженно улыбнулась и распахнула глаза. На секунду ей показалось, что лицо Андрея превратилось в хищную маску, а улыбка в оскал. Маша почувствовала мучительный холод и страх, пронзившие её, словно рядом с ней сидел не лучший друг, а оборотень из страшной сказки. Она перестала улыбаться, чувствуя себя не в своих пуантах и мягко, но настойчиво отняла руки.

– Все нормально? – в полном недоумении спросил Андрей. Маша кивнула и натянуто, словно марионетка, улыбнулась.

– Я без тебя скучаю, – неожиданно придвинулся он ближе и она рассмеялась, чтобы свести в шутку очередной намёк на отношения.

– Вот сейчас точно врёшь! Когда тебе было скучать?

– Время на мысли о тебе, я всегда найду, – облизнул он губы, и потянулся к её запястью.

– А как же Танька, – охладила она его пыл, скрестив руки на груди и взглянув высокомерно и пронзительно. – И её деми-плие?

Андрей только фыркнул на эту показательную неправдоподобную ревность.

– Кстати о Губановой, – он почмокал губами, и Маша снова заулыбалась над этой своеобразною пародией его нынешней девушки. Это сняло часть напряжения, и она с интересом наблюдала, как друг роется в своей белой найковской сумке. Спустя полминуты он достал помятый сложенный в двое картонный лист с большим бантом из лент на лицевой стороне.

– Открытка, – торжественно, словно на вручении аттестатов изрёк Андрей.

– Мне? – подозрительно покосилась Маша на предмет в его руках, как на резиновую гремучую змею. Умом то вроде понимаешь, что игрушка, но от этого не становится менее мерзко. – От кого?

– От девчонок само собой. Они горячо желают тебе выздоровления, – с легкой усмешкой на губах и совершенно нечитаемым взглядом проговорил Андрей, протягивая открытку.

Маша скептически выгнула брови и фыркнула, хотя желание рассмеяться в голос было огромным. Её, единственную бюджетницу априори недолюбливали, а уж после распределения ролей для первого студенческого мероприятия и вовсе стали выказывать недовольство. Но если в балетной школе девочки старались побольнее задеть Машу, а порой и напакостить, спрятав пуанты и облив её платье для выступления, то здесь все просто объявили бойкот. Ни то, чтобы её это задевало или беспокоило. Она привыкла к одиночеству. Но при поступлении она очень надеялась обнаружить хоть одну подругу или друга, с которым можно попросту поговорить или сходить на прогулку. Хоть кого-то.