Текст книги "Мой сладкий негодяй. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Роксана Чёрная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 3

– Диана, уточните у неё, обширную делаем операцию или эндоскопическую.

– У нее ОМС.

Да, хоть ПМС.

– Всё равно спросите, может, она готова оплатить прокол? Это все-таки три дня в больнице, а не семь. Да и балетом своим займется быстрее, – усмехнулся Стас, фантазируя о сексе на сцене, но печальный взгляд медсестры резко охладил пыл.

С таким лицом она выглядела еще старше. Он знал, что из-за матери ей требовалась поддержка. Та уже давно была пациентом хирургического отделения. Но Стас давно искоренил в себе функцию надеждного плеча, еще с тех пор когда за слезы отец его бил, а мать не могла тому противостоять.

– Диана, – довольно резко сказал он. – Я помню про вашу маму. Как раз сейчас собираюсь к заведующей, возможно уже нашлось сердце.

– Но мы не первые в очереди.

– Не первые, но и вашей матери не двенадцать лет, как той девочке. Тем более еще непонятно кому оно подойдет.

В её глазах засветилась надежда и она смахнула набежавшие слезы.

– Спасибо вам, пойду отнесу данные в операционную.

Диана взяла с собой карту и умчалась наверх по лестнице, явно довольная его словами. Стас посмотрел ей вслед и в голову закралась одна нехорошая мысль, вернее она была замечательной со стороны жизни одного пациента, но отвратительной с моральной точки зрения.

Он снял телефон с зарядки и нашел в списке контактов номер.

– Леша, как оно?

– Жизнь дерьмо, люди умирают, но нас безносая не возьмет, – веселился его приятель из психиатрического отделения. Их отношения были самым странным, что появлялось в жизни Стаса. Алексей Новиков невысокий парень с темными кудрями и неизменной улыбкой на лице. вошел в его жизнь в один из самых тяжелых периодов..

Смерть отца, а после информация о давнешнем любовнике матери загнали его в глубокую депрессию, которая могла привести к фатальным ошибкам. Их Алексей и помог избежать. С его вечно раздражающим юмором и детской мудростью он неизбежно вводил Стаса в ступор и заставлял смеяться. Хотя хирург был уверен, что разучился это делать.

– Ты вчера про Лунского говорил, он еще жив?. У него же четвертая группа крови? – выдал Стас серию вопросов и с волнением стал ждать ответа.

– Живее всех живых, и по-моему сдохнет не скоро. Я понял, о чем ты. Тут без шансов, ему в коме лежать еще лет десять. Его переводить будут в другое отделение.

Стас разочарованно поблагодарил Алексея, договорившись перекинуться выпивкой в общий выходной и раздраженно посмотрел наверх. Люминесцентные лампы создавали леденящее кровь свечение, но были безопасны и дешевы. Но сейчас совсем не о дешевой женщине думал Стас.

Он поднимался по лестницам на пятый этаж, кривя губы только от одной мысли о разговоре с этой жадной до власти, развратной бабенкой. Сложно подобрать другое слово для женщины, которая соблазнила сына своей приятельницы. Стаса. Когда ему только стукнуло пятнадцать, она ловко взяла в оборот сладкого мальчика, показывая самые разные грани удовольствия.

Впрочем, она была неплохим учителем, вот только от её измученного фитнес-тренировками, тела Стаса уже тошнило. Она и любовника хотела к ним подключить, но у него в интересах не было пассивного вида спорта. Именно движение, борьба, победа и операции заставляли его кровь кипеть, а сердце неистово биться.

От толкнул дверь на пятый этаж и словно попал в музей.

Административный этаж выглядел просто шикарно, по сравнению с остальными помещениями больницы. Вычурность говорила пришедшему сюда, насколько тот ничтожен, а картины постмодернистов, развешанных на стенах, только усугубляли это состояние.

Остановившись у двери с табличкой «главврач Терехина Марина Евгеньевна», Стас закатил глаза, вспоминая извилистый, путь приведший её на самый вверх больничной иерархии. Когда была возможность потоптаться по предыдущему, очень хорошему управленцу, Марина без зазрения совести это сделала. Всего-то и стоило переспать с одним из учредителей, а потом заманить его в брачные сети. Но надо отдать ей должное, она не вмешалась в уже отлаженный механизм, а просто поддерживала его на должном уровне.

Стас не хотел туда заходить. Не хотел видеть вышколенную худую особу, которая с помощью многочисленных процедур пыталась угнаться за неоспоримо увядающей красотой. Сейчас от нее зависело, насколько быстро министерство выдаст грант на лабораторию, а главное кто ее возглавит.

Его тошнило, что данное место достанется ему не за заслуги перед больницей, а потому что он частенько доводил Марину до оргазма, втрахивая ее в дорогущий кожаный диван. Он не церемонился с ней, она как и его мать не была достойна нормального отношения. Но и себя не ненавидел за продажность, и не считал что, достоин чего-то хорошего помимо карьеры. Но была цель, а пути достижения – это мелочи.

«Проститутка»

Стас провел судорожно трясущейся рукой по светлым волосам и взглянул в окно. Ему не была присуща трусость, но он откровенно боялся Марину, боялся что она обманет его и отдаст лабораторию ортопеду, с которым недавно начала трахаться в его кабинете.

Больница большая деревня и здесь редко можно было что-то утаить. Слишком сухим был этот лес, по которому, как огнём полыхали сплетни.

Он бросил взгляд на залитую солнцем парковку.

«Не стоит быть пессимистом.»

На улице стояла чудесная погода, осенняя листва красиво украсила город в золотые одежды, вот только на душе Стаса давно и стойко поселилась слякоть и грязь.

Пальцы толкнули дверь и он широко улыбнулся Рите – секретарши заведующей, получив взаимный ответ. Рита была из тех женщин, которые смотрели на мир с высоко поднятой головой и никогда не унывали. Её много лет связывали отношения с мужчиной, который отказывался на ней женится. Правда, это не помешало им завести ребенка. Они расставались, сходились. И эту бесконечную Санта-Барбара не обсуждали, разве что ленивые.

– Рита, детка. Как твой Братислав?

– Младший или старший? – усмехнулась блондинка. – Младший набедокурил в садике и вчера я весь вечер читала ему поучительные сказки, а старший пока в командировке.

Послушав бессмысленный рассказ, который не вызвал интереса, Стас попросил кофе.

– Надеюсь ты постараешься в этот не сжечь кофеварку?. Ты же не хочешь, чтобы я отравился.

Рита конечно пропустила оскорбление своим кулинарным способностям и вскочила из-за стола.

– Обижаете, разве я могу отравить наше солнце.

Он усмехнулся этой похвале и посмотрел на плавное покачивание крупных бедер. Никакая любовь к мужчине не может помешать женщине получить толику внимания от симпатичного коллеги. Это и продемонстрировала Рита. Она вздрогнула, когда он слегка коснулся её поясницы и прошептал на ухо:

– Ты просто чудо. Себе, если будешь делать кофе, сахара положи поменьше.

Она коротко кивнула и посмотрела на свою большую грудь. Форму после беременности она так и не восстановила. Возможно, поэтому её гражданский муж и осторожничал с браком, ведь сам он был известным в стране легкоатлетом.

Стас оставил Риту со своими комплексами и без стука прошел в ультра, модно обставленный кабинет Марины. Он выглядел бы красивым, если бы не был столь пафосным. Тяжелые зеленные потртьеры на окнах и холодный блес мрамора и кожанная мебель не вызывали желания здесь задержаться.

– Стас! – вскочила Марина с кресла, в котором откровенно смотрела в смартфон.

– А ты я смотрю все в делах праведных, – иронично хмыкнул он и посмотрел на настенные часы. До операции было еще пятнадцать минут.

– Так, я жду министра, как раз по нашему вопросу, – блеснула она идеальной улыбкой, которую искусственным сиянием давила на мозг.

В этой женщине за сорок, уже давно все было ненатуральным. Три мужа постарались, как следует сделать из симпатичной девушки, не пойми что. Она, конечно, не пререкалась и только содействовала, со временем превращаясь в женщину робота. Без чувств, но с инстинктами психопата, которые ничего не чувствовали.

Она коснулась щеки Стаса своими накрашенными губами, но не оставила и следа, зато обдало приторным запахом сладких духов. Ему в голову пришел аромат Синицыной, легкий нераздражающий, но он быстро взял себя в руки и заговорил резко, как будто топором обрубая слова.

– Я так понимаю, что кандидатов на место управляющего лабораторией уже два. Что ты скажешь сегодня министру? Назовешь имя нового любовника?

– Сладкий…

– Я же просил.

– Ну прости, ты последнее время совсем забыл обо мне. А куда еще податься одинокой женщине? – томно прошептала она, поглаживая его воротник и водя наманикюренным пальчиком по стетоскопу. Его Стас по привычке таскал с собой.

Он приподнял брови в немом удивлении, стряхнул с себя её руку и уселся в кожаное бежевое кресло, взяв в руки телефон.

Естественно запароленный.

– Мне помнится, у тебя есть муж.

– Он мне наскучил, и совсем не страстный.

– А я значит еще вызываю интерес? – вперился в в неё взглядом Стас. Посмотрел в немое отражение маленького экрана и отложил современную игрушку на столик между креслами.

– Ну, а как же иначе, дорогой. Ты лучшее, что было в моей жизни, – театрально заявила она, как будто уже занавес открыли, а зрители захлебывались криками восторга.

– Учитывая, что ты сама меня и поднатаскала, – съязвил он злобно, – это и неудивительно.

Она пропустила мимо ушей колкость и сделала лицо по ее мнению соблазнительным. Прищурила взгляд, медленно облизала губы и заправила прядь идеально уложенных волос за ухо, с блестящей серьгой. Она сделала шаг вперед, но в этот момент раздался стук, и вплыла Рита с подносом.

Она оставила его на столе, и отрапортовала, что министр перенес встречу на завтра. С этим и удалилась, не забыв показать свою лучезарную улыбку. Марина лишь картинно ее изобразила и быстро села перед Стасом на колени.

Он видел, с какой жадностью, её руки как щупальцы тянулись к его члену.

– Вот видишь, не все зависит от меня. Ты же знаешь, стоит тебе только попросить, и я все для тебя сделаю.

Продолжение про взаимные услуги не прозвучало, но Стас четко прочитал это в ее блядских карих глазах. Пришло вдруг осознание, что он устал быть управляемым. Проект лаборатории его и по сути этот грант мог достаться любой больнице в которой он бы работал. И там бы был нормальный руководитель, хотя и здесь такой был. Раньше.

Стас резко наклонился и схватил её за обильно политые лаком волосы. Ощущение было не из приятных. Он сжал затылок Марины и притянул к себе.

– Ты такая хитровыебанная. Хочешь и конфетку съесть, и к стоматологу не попасть. Я заебался кормиться твоими завтраками. Я уже восемь лет гну здесь спину и больше не собираюсь поддаваться твоим провокациям. Если завтра не будет подписанной бумаги, я сваливаю.

– Ты не уйдешь,! Начнешь все сначала? – сверкнула она глазами и облизалась от того напряжения в теле, которое вызывала близость и грубость Стаса.

– Проект мой, грант достанется мне в любом случае. А твоя больница многое потеряет. Тебе пора понять, что я давно не сладкий мальчик и не тебе решать с кем и когда мне трахаться. Поняла? – дернул он за волосы сильнее.

«Сука».

– Конечно, конечно. Завтра все будет.

Он посмотрел на её влажные губы и вспомнил про долгое воздержание и неуместные желания к молоденькой пациентке.

– Пожалуй, я могу уделить тебе немного внимания, раз твои любовники нагоняют на тебя тоску, – прошипел он ей в лицо, доставая колом стоящий член из форменных брюк. – Открой рот, Марина.

Она широко распахнула глаза в предвкушении, но далеко не так широко как губы, которыми мигом обхватила головку.

Сосала Марина конечно отменно, но если закрыть глаза, всегда можно представить кого-то другого, кого-то столько же невинного, насколько порочна эта женщина.

Кончаю быстро и почти без удовольствия, сняв часть напряжения настигшего меня внизу рядом с Синицыной. Вот это странно. Кончать в узкое горло одной, а представлять другую.

Стас кончил быстро, даже уж очень, но удовольствия – ни в грош. Впервые он трахал одну, а фантазировал о другой.

Спустя еще несколько минут, промыв член от выделений, и отмахнувшись от навязчивой дамочки, он поспешил в операционную. Там лежала девушка, красота которой затмевала даже его первую школьную любовь.

Мужчина не запомнил даже её фамилии, зато не забыл, как именно в тот год его соблазнила Марина, а еще через год всплыла информация о любовнике матери. Что-то тогда сломалось в нем. Иллюзия счастливой семейной жизни была погребена под массивными завалами лжи и похоти.

Все мысли о прошлом одним духом снесло настоящее.

Стерильная операционная, персонал в форме, маски и приборы, по которым определяются жизненные показатели пациента. Здесь не осталось места для проблем, страхов или похоти. Это был его мир, и в этом мире сегодня гостила нимфа.

Девушка лежала неподвижно, словно спящая царевна под стеклом в ожидании поцелуя. Её губы дрожали, а по щекам катились слезы.

Стас натянул перчатки, кивнул анестезиологу. Тот уже вливал нужный раствор в капельницу и посмотрел в глаза Маше. Это была стандартная процедура перед операцией – разговор помогал пациенту расслабиться, а врачу напомнить, что он не патологоанатом.

Маша бросила взор на Стаса и широко раскрыла глаза, оглушив его улыбкой.

Полегче, мы же не в спальне.

– Как вы себя чувствуете?

– Чудовищно, – захрипела она не своим голосом, а лицо подернулось сонливостью.

– Чистка желудка – ужасная вещь, гадкая, но я так рада вас видеть.

– Так нужно, – самым обстоятельным тоном успокаивал он, про себя усмехнувшись. Стас понял, что анестезия начала действовать, вводя девицу в некое маревое состояние, близкое к опьянению. Теперь она будет откровеннее, чем в сознании. – Сейчас вы заснете, а проснетесь уже здоровой.

– Вы такой интересный, самый прекрасный – как эльф из сказки, – мечтательно улыбалась она и Стас больше всего на свете хотел, чтобы она перестала волновать его этим простым движением губ. Он вскользь взглянул на открытые участки тела, которые уже смазывали раствором и ожидаемоуслышал всхлипы.

Стас подметил смешливые взгляды медсестер. Их всегда потешали резкие смены эмоций, у подверженных анестезии, пациентов.

– Я пропущу посвящение, – тем временем уже в голос рыдала Синицына. – Танька будет танцевать вместо меня!

Стас сдержал смех и увидел условный знак грузного Владислава Богатырева.

– Считаем до десяти и можно начинать.

Хирург наклонился к уху девушки, слыша, тот же ненавязчивый аромат и зашептал:

– Я уверен, никто никогда не сможет с тобой сравниться. Отнесись к этому, как к очередному препятствию, через которое нужно перепорхнуть.

Стас отпрянул, когда слезы явственно сменились притягательной безыскуственой улыбкой, а Синицына всхлипнув, произнесла:

– Мне так папа говорил когда-то. Спасибо Станислав Алексеевич, с вами мне ничего не страшно.

Мысль о сравнение с отцом была крайне неприятной. Захотелось наглядно доказать нахалке, насколько далеки его чувства от родственных. Хорошо бы наедине. Обнаженными.

Она отключилась, и стала размеренно выдыхать воздух.

Стас же взошел на сцену. Теперь весь остальной мир с его пустяковыми проблемами и трудностями перестал существовать. Только хирург, запас знаний и скальпель.

Или…

Периферическое зрение действовало отлично. Стас видел нежный овал лица Синицыной и чуть приоткрытые губы, а потом перевел взгляд на ничем не испорченную кожу живота.

– Делаем эндоскопию, – выговорил он глухо, из-за тонкой маски на лице.

– Но, – удивилась медсестра Елена, протягивая хирургу скальпель, – в карте указана обширная операция.

– Я гораздо лучше вас знаю, что там написано. Я сам заполнял её. Готовим эндоскопию, – резко напомнил о своих соответствующих полномочиях, Стас.

Елена лишь пожала плечами, убрала скальпель и стала спешно готовить эндоскоп. Не в её правилах спорить с взбалмошными врачами. Её дело маленькое – слушаться.

– И что ты напишешь в отчете? – спросил Богатырев, когда операция закончилась, а врачи уже мыли руки. Или сам оплатишь?

– Подумаю, – посмотрел на себя в зеркало Стас, внутренне изумляясь своей эскападе. Что на него нашло?

– Девчонка конечно ничего такая, но как по мне заурядная влюбленная в тебя пациентка. Сколько ты таких уже выдел. Чем она тебя привлекла?

– Если бы я знал, – похлопал по плечу коллегу Стас и устремился к выходу, стряхивая с рук капли воды. Открыв двери, он обернулся. Прямо за спиной Богатырева располагалась операционная, где как раз отключали лампы – Прикроешь?

– Спрашиваешь, я еще не забыл, как ты меня в чувство после развода приводил. Было забавно.

– Только если считать плавание в минус тринадцать веселым занятием.

– Сработало же.

Стас вспомнил операционную, которую почти разбил пьяный Влад. После по распоряжению Стаса, буйного тащили на улицу три не самых слабых санитара и швырнули в мелководье реки, что текла рядом с больницей. Лед из-за течения был тонкий и тяжелое тело его с легкостью проломило. Стас сам вытащил коллегу из воды и выделил палату, а потом выгородил, зная что должники лишними не бывают.

– Это верно, буянить ты формально перестал. Увидимся, – с беглою усмешкой откланялся Стас, последний раз взглянув на Синицыну, чьи веки уже затрепыхались

Глава 4

Тьма окружала ее со всех сторон. Маша то погружалась в неё, как в бездну мрачного океана, то выплывала на поверхность, схватывая полуоткрывшимися глазами лоскутки света.

Однако проблески сознания раз от раза становились все длиннее. Сквозь пелену до нее доносились глухие звуки. Изо всех сил сосредоточившись, она смогла их понемногу различить: вот бубнёж санитаров над ее головой, вот гудение люминесцентных ламп, вот повизгивание резиновых подошв по кафельному полу.

И снова погружение в забытье, а там глаза. Темные как омуты, опасные как обрыв, с которого больше всего на свете хочешь прыгнуть. Врачи так не взирают на пациенток. Не должно быть в их взгляде влечения, смешанного с острой похотью, от которой дрожь пронизывает все тело.

Этому можно.

Врачам с такой внешностью надо запрещать лечить людей, ведь любая женщина захочет болеть чаще только, чтобы его длинные пальцы снова мягко коснулись и надавили в нужных местах. Так, что даже сквозь эластичную ткань, чувствуешь жжение, совершенно не связанное с трехдневной болью в боку.

Сладенький Станислав Алексеевич. Станислав. Стас. Еще не старый, но уже не молодой. Именно таким Маша запомнила своего отца и фраза эта. Про трудности. В точности его слова.

Она попыталась распахнуть глаза, но от яркого света зажмурилась, что вызвало новый отток крови в мозгу, и Маша провалилась в очередное небытие. И там были снова его глаза, в усмешке казавшиеся синими, а в гневе, словно спрыснутыми чернилами. Темный, глубокий, манящий взгляд.

Завитки серого тумана понемногу рассеивались. Слова, смысл которых прежде до нее не доходил, начинали рождать в мозгу логические ассоциации. Теперь Маша понимала, кто она и где находится. Она Маша Синицына, дурочка пропустившая свое первое соло на сцене, отдав лавры Тане Губановой – блондинке с выжженными перекисью волосами. И теперь эта мымра будет танцевать с её лучшим другом Андреем. Возможно, это и неплохо, теперь его внимание переключится на новую партнершу. Маша же освободится от его нелепых ненужных поползновений.

В голове зародился образ другого человека, чьи знаки внимания она бы приняла. Она бы позволила себя коснуться там, где были лишь свои руки, взглянуть на то, чему лишь зеркало было свидетелем.

Порочные, неправильные мысли о его руках, губах и волосах в которые хотелось зарыться принесли организму новый приток крови и в голове уже яснее зашумели голоса.

Она напрягла мышцы тела, мысленно прощупала позвоночник, конечности, место операции и, что удивительно не почувствовала боли в окровавленных, от постоянного ношения пуант, пальцах. Её заглушила пульсация в правой стороне живота. Операция.

Маше сделали операцию по удалению аппендикса. Он это сделал. Сладенький Станислав Алексеевич. Он проник в неё скальпелем и достал лишнее из тонкого, но сильного, привыкшего к нагрузкам, тела. Вошел. До него, это никому не было позволено.

Ему можно.

Шум извне усилился и Маша расслышала голоса. Женские. Один тонкий, надрывный, а другой мягкий, низкий.

Кажется, обсуждали последний сериал по второму каналу, которые так любит мама. Мама. Она на работе и вряд ли успеет сегодня зайти. А сколько вообще прошло времени?

– Сейчас три часа дня, – послышался тихий, как шелест листвы за окном, голос сбоку и Маша повернула голову. Открыла глаза. Женщина. Женщина с короткой пышной стрижкой в стиле восьмидесятых и ласковой улыбкой на полноватом лице. Такие обычно присматривают за детьми. Такая нянечка в детском саду была и у Маши.

– Я что, вслух спросила время? – с тихим недоумением в голосе спросила Маша, хотя внутренности сжал страх.

Собственный хрип вместо нормального голоса поверг её в ужас. Словно она вместо занятий балетом, курила каждую свободную минуту. Горло было иссушенным, как озеро в пустыне, и ощущение песочной бури в легких не вызывало удовольствия.

– Так ты всё вслух говорила, – услышала Маша насмешливый голос с другой стороны и медленно повернула голову. Мужская стрижка, очки, худосочная фигура. Неужели сама Хакамада забрела в городскую больницу?

– Как всё? – её лицо медленно покрылось краской стыда.

– Все, все, – хрюкнула девушка от смеха. – И что Машей тебя зовут. И про Сальникова и про… – она сделала паузу, близкую к театральной. – Станислава Сладенького, – девушка улыбнулась широко и довольно, словно поведала ужасную, но очень пикантную тайну Мадридского двора.

Маша же закрыла глаза от стыда, чувствуя, что задыхается.

Идиотка, идиотка.

– Да ты не переживай, в Станислава Алексеевича все немного влюбляются, – по-доброму заговорила женщина справа. – Меня кстати, зовут Надежда.

Ну, точно как нянечку в садике Маши.

– И совсем я не влюбилась, – пробурчала она, сама себе не веря. – Приятно познакомиться.

За стакан воды сейчас можно было бы и убить. И очевидно, что судьба не желая смерти ближним, подарила Маше прохладную воду. Бутылку протягивала ей девушка с короткой стрижкой.

– Я Катя. Твой пакет у кровати стоит, принесли недавно, – кивнула она куда-то вниз, но воды там вроде нет, так что бери мою.

Маша уже не слышала её. Весь мир сосредоточился на прозрачной капле, стекавшей по запотевшей бутылке. Дрожащие пальцы открутили пробку. Еще секунда и к пересохших губ коснулась поцелуем леденящая прохлада влага.

Волшебно.

Маша жадно поглощала прохладную, невероятно вкусную жидкость и ощущала, как та проносится внутри, словно потоки воды по иссушенным руслам. От удовольствия глаза сами собой прикрылись. Только напившись, Маша ощутила, что действительно проснулась от тягостного постоперационного сна. Теперь она оживала.

Нет ничего вкуснее воды: с утра, чтобы запустить обмен веществ, перед едой, чтобы съесть поменьше. Особенно сладостен вкус жизни после тренировки, когда тело ломит и болит, когда оно покрыто испариной, а в горле стоит, вот точно такой же ком.

– Спасибо, – голос вернулся в норму. – Это восхитительно.

Наверное, девичий довольный вздох был слишком громким, потому что соседки тут же рассмеялись. Искреннее и беззлобно.

Она, со счастливой улыбкой вернула бутылку хозяйке и наконец, осмотрелась. Небольшая палата была выкрашена в ненавязчивый голубой цвет, три белые узкие кровати стояли в ряд, возле каждой располагалась тумбочка, а в самом углу помещения была раковина с квадратным зеркалом.

Маша села чуть повыше и ощутила дискомфорт в правом боку. Отогнув край простыни, которой была заботливо укрыта, Маша задрала больничную сорочку, оголяя бедро, лобок и часть живота.

– Мне тоже переодеться надо? – поинтересовалась она, бросив взгляд на разношерстную одежду соседок. Одна была в видавшем виде голубом халате, в мелкую розочку, а другая в пижаме, под стать олимпийским спортивным костюмам.

– Да, это операционная сорочка, – подтвердила Катя и вернула все свое внимание книге, которую читала все это время. Судя по толщине, очередной фэнтезийный роман.

Она посмотрела на широкий пластырь, с розоватым пятном крови. Он был наклеен ровно на половине плоского живота, задевая тазобедренную косточку и закрывая половину пупка.

Интересно же, что там.

Маша ногтем попыталась подковырнуть липкий краешек, и потянуть, но ощутив, болезненность в области шрама, оставила эту затею.

– Не торопись, сделают сегодня перевязку, тогда и глянешь, – не отрываясь, посоветовала Надежда и продолжила вязать крючком, что-то ярко-красное. Заметив взгляд Маши, она улыбнулась. – Это для моего внука – Коленьки. Он обожает все красное.

– Здорово, – Кивнула девушка вежливо и подумала о братьях, которые категорически не переносили этот цвет. Возможно, это было связано с больницей, в которой семья проводила столько времени, когда умирал отец. Даже палата была похожая, только народу в два раза больше, и на окнах висела, некрасивая прозрачная органза зеленого цвета, а что-то наподобие старого покрывала.

Маша приподнялась на локтях, чувствуя, как затекли мышцы всего тела. Сделав усилие, она выпрямила спину, расправила плечи и стала разминать шею. Выполняя стандартный комплекс упражнений, она про себя проговаривала его: «По кругу – в одну сторону, потом в другую.»

– А где здесь можно переодеться? – спросила она уже вслух.

– В ванной, напротив палаты, но ты бы далеко не уходила, здесь переоденься, скоро тебя позвать должны, – в который раз напутствовала «нянечка». Наверное, не стоило даже в мыслях её так называть. Если Маша проговорится, то женщина может и обидится. А еще неизвестно, сколько им дней провести в одной палате.

Подняв руки к волосам, Маша в ужасе охнула, привлекая к себе внимание.

– Что-то заболело? – участливо спросила Катя.

– Только чувство прекрасного, – прохныкала Маша и краем глаза заметила скептические усмешки женщин.

Но её сейчас больше волновали свои, сбитые в клок волосы, ибо Маша привыкла к безупречности своей внешности. Понимая, что с этим справится только бальзам-ополаскиватель, и расчёской туда даже не стоит лезть она оставила в покое голову и наклонилась посмотреть на пакет. Рядом стояла сумка, с которой она выходила из дому. Машу посетило ощущение, что все это случилось не с ней. Такие резкие изменения даже пугали.

За один день может произойти все что угодно: человек может измениться, мир вокруг него может измениться, а может, и ничего не случится, но это не про Машу. Еще с утра она планировала провести весь день в репетиционном зале, а вечером выполнить реферат по хореографическим спектаклям девятнадцатого века, а теперь лежит в больнице, не зная, как сможет прожить неделю или больше без движения и музыки.

Она, совершенно погруженная в себя, спустила босые ноги на холодный кафель и вдруг вздрогнула, когда услышала вскрик.

– Ого! Это что с тобой такое? – ужаснувшись, воскликнула Катя, внимательно рассматривая непривлекательные пальцы Маши.

Наверное, во всём должна быть гармония. Если природа наделила её привлекательностью и способностями к балету, то она должна была чего-то и лишить. Отца, красоты ступнёй, друзей, отношения с которыми никогда не складывались.

– Точно, балерина. А я думала, ты сочиняешь.

Маша хмыкнула и сразу потянулась к пакету, чтобы достать носки и скрыть уродство. Если девушка в открытых босоножках говорит вам, что она балерина – врёт. У профессиональных танцовщиц пальцы ног всегда чем-то прикрыты.

Маша выругалась, когда попыталась разобрать бардак в пакете.

Его явно собирал Марк. Только у него есть привычка всё запихивать. С облегчённым вздохом она все-таки нашла носки, завёрнутые в пижаму.

– Значит, ты и правда балерина. Вот же здорово. Многие мечтают, а тебе вон как повезло.

– Ну да.

Бессмысленный ответ, не отображающий и доли тех чувств, что бушевали в Маше.

Повезло? Повезло?! Кричала она про себя от возмущения.

Можно ли назвать удачей ежедневные тренировки, недосып, недоедание и слёзы безысходности, если кто-то оказался лучше тебя на городских соревнованиях. И нет, Маша не жаловалась. Это всё приближало её к цели, пусть и медленно, как на пуантах, но верно, как движение поезда по рельсам, у которого нет права свернуть не туда.

Девушка уселась на кровати и достала из сумки старенький айфон. Посмотрев на пропущенные от матери и Сальникова, она лишь пожала плечами. Это было ожидаемо, а вот беспокойство Валентины Марковны было удивительным и приятным. Всё-таки чудесная женщина. Строгая и требовательная к своим студентам, но это Маше это только импонировало.

Поговорив с матерью, она стала набирать Сальникова, но он её опередил: опережает.

– Привет, Машка. Ты ещё жива?

– Живее всех живых, а ты уже сделал батман фондю с Таней? – спросила она с ехидцей в голосе и как будто бы недовольно, но он-то знает, что это проявление ревности не к новой партнерше.

– Ей до тебя как пешком до луны, во всех смыслах. – начал говорить он с придыханием, на что Маша только закатила глаза. Не переживай. Я после

выступления заскочу на минутку. Хорошо, что тебя в другой район не увезли.

– А что, не приехал бы? – прошептала Маша, чувствуя, как её охватывает отчаяние. Он будет выступать, а она прозябать здесь. Ужасно.

– Да почему, просто это было бы сложнее. Тебе долго лежать?

– Дней семь вроде, хотя, я бы прямо сейчас на сцену выскочила.

С этими словами она зажала плечом телефонный аппарат, предполагая, что разговор затянется. Им с Андреем всегда было о чем поговорить. И начала разворачивать пижаму, чтобы переодеться.

Двигаться было еще тяжело, и мышцы казались одеревенелыми, но это не помешало Маше разговаривая наклоняться низко, чтобы вдеть ноги в брюки. Она приподняла сорочку, чтобы натянуть пижамные брюки и отвечала на какой-то глупый вопрос Сальникова. Про дизайн помещения больницы. Хихикнула в трубку. Андрей с детства был эстетом.

В этот момент, нежданно и совершенно неловко, произошли три вещи.

Послышался скрип открываемой двери, но в этот же момент Катя закричала:

– Какая у тебя родинка на заднице!

Маша, вздрогнув от двойной неожиданности вскрикнула, и подпрыгнув, плюхнулась животом поперёк своей кровати, оттопырив, так и не зачехлённую в брюки, ладную попку. Телефон, естественно, как кузнечик от неё отпрыгнул на пол.

Хорошо в чехле, не разбился.

– Вид, конечно, замечательный Синицына, но, по-моему, мы с вами оперировали живот, – произнес строгий очень знакомый голос. Соседки засмеялись, очень напыщенно и как-то фальшиво.

Ну, еще бы. Еще, поди и ресницами захлопали.

Маша с досады чуть вслух не застонала, еле сдержавшись. Повернув голову и, выглянув из-за пелены волнистых волос, она посмотрела на серьёзное лицо Станислава Алексеевича, в темных глазах которого, как угольки, тлели смешинки.