355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роджер Джозеф Желязны » Миры Роджера Желязны. Том 7 » Текст книги (страница 2)
Миры Роджера Желязны. Том 7
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 22:04

Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 7"


Автор книги: Роджер Джозеф Желязны



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Как могло развиться существо такого типа? Я не могу понять, зачем природе нужно развивать тварь, приспособленную заранее к планете, ограбленной столь утонченным способом. Если…

Незнакомец пожал плечами.

– Быть может, какой-то побочный род, развившийся в полностью разрушенном мира? Или, что гораздо вероятней, им был нанесен удар случайным рядом мутаций? Или, быть может, они зашли достаточно далеко по пути естественных наук и смогли индуцировать перемены, чтобы спасти самих себя, уже разрушив свой мир? Не знаю. Мне известно лишь, что они ищут особый сорт среды, планету, пережившую экологическую катастрофу, и они идут верным путем: здесь, у нас, их ждет победа.

– Вы сказали, что они держат нас под надзором и производят корректировку?

– Да.

– Похоже, это вполне может быть указанием на то, что наше программирование, составленное с задачей достичь поставленной ими цели, несовершенно.

– Правильно. В последние несколько тысяч лет они вели гораздо более внимательное наблюдение над человеческим обществом, чем ранее. Они всегда с осторожностью относились к чудесам, пророкам, произвольным мутациям, которые могут направить ход событий в нежелательном направлении. Их влияние на нас сейчас куда мощнее, чем, скажем, десять тысячелетий назад. Таким образом, согласно законам статистики, возможность их распространения возросла. Поэтому существа иного мира гораздо более бдительны в течение последнего времени, стремясь подавлять развитие технологий, которые могли бы замедлить или расстроить их программу, и рассчитывая расхолодить философские тенденции, способные дать схожие результаты. С другой стороны, они поощряли противоположное. Инопланетяне, к примеру, видели выгоду в распространении заумных аспектов христианства, буддизма и ислама: они преуменьшают значительность Земли как таковой. Они бились с сотнями философов, ученых мужей…

– Бились?

– Убивали или сокрушали, а то и поддерживали и помогали – смотря какой требовался подход.

– Ужасную вы рисуете картину! – сказал Ван Дайн. – Почему вы рассказали мне все это?

Смуглолицый огляделся, обвел взглядом город, указал пальцем на медальон, висящий у него на шее.

– Я боролся с ними, – наконец сказал он, – долгие годы. В лучшем случае я мог добиваться некоторого успеха в замедлении хода событий. Теперь, однако, наша борьба подходит к завершению, к тому завершению, к которому они подталкивают нашу расу столь давно. Я не могу сказать с уверенностью, сколько у нас осталось шансов. Кое-кто считает уже почти необходимым произвести некоторые изменения в природе человека, с тем чтобы победить его. Чем это кончится, не знаю. На что я покушаюсь сейчас – это купить время, замедлить, насколько возможно, ход вещей, хотя бы пока я продолжаю исследовать вопрос. Принятие решения теперь, на Генеральной Ассамблее ООН, поможет в этом, поможет существенно. Я знал, что голосование пройдет закрыто. Вот почему я к подготовил спектакль – ваше убийство. Я надеялся, что предложение убитого мученика получит дополнительные шансы на принятие. В последний момент, однако, я осознал, что мой расчет, моя жертва не позволят мне оставаться постоянно хладнокровным. Я был обязан дать вам столь длительное объяснение. Хотя предотвращать убийство уже слишком поздно. Да и нет необходимости. Я обладаю способностью манипулировать физиологией живущего, сводя ее в точку, где результат тот же, что и в результате остановки времени. Вот я и сделал это, чтобы дать вам объяснение, предоставить вам выбор.

– Выбор?

Незнакомец кивнул.

– Я могу использовать почти каждого. Почти…

– Понятно, – произнес Ван Дайн. – Я уже вижу, что моя смерть могла бы внести изменения… Но, в любом случае, кто вы?

Смуглолицый человек покачал головой.

– Сейчас просто не время рассказывать вам мою историю, потому что она длинней, чем вся история Земли. Что же до имени… Я утратил счет своим именам. Можно сказать, что я ранний эксперимент тех, что принесли сюда зло. Но прежде, чем они меня захватили, я сумел завладеть несколькими их ценностями. Периодически они делали попытки погубить меня и мою женщину, но им никогда не удавалось вырвать из нас наши жизни. На множестве путей они ставили передо мной дополнительные помехи, и долгие годы мы потратили на создание специальной защиты. То есть я… Я их враг! Вот и все. Этого вполне достаточно.

– Очень хорошо! – сказал Ван Дайн, выпрямляясь. Он снова оглядел город, повернулся, пересек крышу и осмотрел темную реку. – Очень хорошо.

Спустя некоторое время он обернулся назад и посмотрел на смуглолицего.

– Перенеси меня обратно, вниз.

Тот порылся в своей сумке и через мгновение протянул руку Ван Дайну. Они покинули крышу.

Спустившись, двое вошли в здание. Ван Дайн направился в зал Ассамблеи. Когда он оглянулся, чтобы сказать пару слов смуглолицему человеку, то обнаружил, что незнакомца больше нет.

Ван Дайн продолжал идти: вошел в зал, зашагал обратно вдоль того же прохода, который недавно покинул. Постоял возле человека с револьвером, изучая его искаженное лицо. Отметил положение пули – она значительно продвинулась за время его отсутствия. Затем, взойдя на подиум, Ван Дайн вновь обратился к аналою, на котором лежала его речь.

Он собрал листки, взял их в руку. Потом взглянул на флаг Объединенных Наций – голубой, с белым кругом в центре. При этом ему показалось, что краешком глаза он уловил какое-то движение. Затем что-то его ударило, и мы – он – я…

Повалившись грудью на аналой, он – мы – видит белый круг на голубом поле, а вокруг все еще растет смутный и…

Он – я…

Я… Я есть – я.

Я!

Я есть! Я есть! Я существую!..

…Он лежал там, едва дыша. Кровотечение остановилось.

Уже ночь, и женщина сотворила костер, укрыв мужчину шкурами зверей. Он очень замерз. Она принесла ему воды в широкой раковине. Я начинаю кое-что понимать.

ЧАСТЬ II

Ричард Гиз шел по холмам, стеком обезглавливая цветы. Нет более занятной выпуклости на нашей Земле, чем северный Нью-Мексико, тем более когда лето принимает его в объятия и вносит в наилучшую, ласковую пору. Но глаза Ричарда Гиза в тот день никакими декорациями не интересовались. Зрение его было обращено на него самого.

Спустившись в овраг, он следовал по нему до разветвления, где в нерешительности остановился. В конце концов он вздохнул, уселся на камень в тени противоположной стены и сидел, рассматривая волны пыли.

– Проклятье! – сказал он немного погодя, и снова: – Проклятье!

Во многом Ричард Гиз был сходен с местными сельскими жителями, хотя рожден был в городе Нью-Джерси и свои сорок с лишним лет прожил в основном в городах. Ричард – плотный, хорошо загорелый мужчина, с волосами серо-песочного цвета, более темными на тыльной стороне его рук с узловатыми пальцами, в которых он сжимал стек; темные глаза широко расставлены у поломанного носа.

Нет, он не был без ума от гор, пиний, скал, кактусов, хлопковых полей. Ричард был президентом Международного союза операторов телепатии и, несмотря на громадную производительность связи двадцать первого века, существенной частью которой он сам являлся, президент избрал бы нечто более комфортабельное, где-то в мире больших городов, предпочтительно на Востоке. Правда, он уже имел в подобных местах офисы, но его донимала та же проблема, которая возникала перед всеми телепатами, имеющими маленьких детей: основать резиденцию в уединенном месте. Только с Денни что-то все не ладилось…

Применив свои особые способности, Ричард спустился вниз, в инфрасознание пробирающегося между камнями жучка.

…Мир состоит из грубых тканей и массивных форм, из поразительных ароматов и исключительных тактильных ощущений…

Ричард помахивал стеком и следил за ощущениями бедолаги, а они сокращались до ничто, и скоро их передвижение окончательно затухло. Еще не вся правда была в том, что удобно иметь дело с отзывчивым эмпатическим партнером. Иногда незаменимо полезной для канала информации бывает возможность перекрыть его.

В последние недели, когда стало обнаруживаться все яснее, что с сыном что-то по-прежнему неладно, прогулки Ричарда участились. Кроме усиления усталости, была возможность улавливать вблизи ребенка его чувства, но Ричарду чрезвычайно не нравилось строить мысленную защиту вокруг Вики. Чтобы поразмыслить об этом, неплохо бы удрать в какое-нибудь другое местечко.

– Проклятье!

Он пошевелил жука, наблюдающего за тем, как за ним наблюдает человек. Возможно, на этот раз доктор найдет, что доброе можно сказать родителям Денни.

Виктория Гиз ухаживала за растениями. Она поливала их, опрыскивала, пропалывала; отщипывала умершие листья, добавляла удобрения, переносила вазы из палисадника во внутренний двор, выставляла их на скамью, перемещала с освещенных солнцем мест в тень и наоборот; мысленно она их ласкала. Синие короткие цветки, а здесь белая петля, там – красный носовой платок, а вон – словно кожаные сандалии… Как бы ни была огорчена сама Виктория, растения всегда получали от нее больше, нежели полезное для них внимание. Зеленые глаза ее украдкой наблюдали за жизнью мира растений, она обнаруживала расхитителей насекомых, наносила точный удар, – и враг поникал, словно увянув, и падал на взрыхленную землю. Виктория сознавала, что в таких случаях допускала прорыв эмоционально неправильного руководства. Пусть так, но это было эффективно.

В этот день она не обязана была скрывать собственные мысли и ощущения. Кроме всего прочего, это занимало гораздо больше времени, чем она предвидела. Доктор был все еще здесь, с Денни, и Дик, вероятно, уже давно хотел возвратиться. Вот только его нетерпение могло бы обнаружить себя чуть более явно, а темно-синие петунии все еще выглядят томимыми жаждой.

Когда она ощипывала сзади папоротник спаржи, робкая, вопрошающая мысль пришла ей в голову: «А все ли в порядке?» Виктория ощутила присутствие Дика, представила ландшафт, по которому он двигался, сухой и каменистый, дом на вершине холма. Дик проходил вдоль узкого оврага на север.

«Не знаю, – отвечала она ему. – Он все еще там, с ним».

Она ощущала его, следя за его шагом, ловила шепот его чувств.

«Вряд ли он пробудет еще долго», – добавила она.

Несколькими минутами позднее Виктория услышала, как в доме закрылась дверь.

«Торопится, – послала она тотчас же. – Думаю, закончил».

Виктория прошла через ворота, закрыла их за собой, двинулась по кругу к южной стене. Здесь росли только ноготки. Ни она, ни Дик никогда не думали, что цветы необходимы какие-то особенные. Виктория склонилась к ноготкам.

– Миссис Гиз? – слабо донесся голос доктора Уинчелла из глубины дома.

Она помедлила, наблюдая за цветами. Еще через минуту или…

– Миссис Гиз, да где же вы?

Теперь зовут из палисадника. Разговор. Дик возвратился! Она вздохнула и двинулась обратно, на голоса.

Входя в комнату, Виктория окинула взглядом своего мужа и доктора, которые сидели в креслах друг к другу лицом, осененные геранями. Доктор Уинчелл был молодым, большим мужчиной, румяный, с излишком веса. Его волосы цвета соломы уже изрядно поредели.

– Миссис Гиз! – сказал он, когда она появилась, и сделал вид, будто хочет подняться из кресла.

Виктория уселась на софу напротив них, и он успокоился, погрузившись обратно в кожаные объятия.

– Я только что объяснял вашему мужу, что еще слишком рано давать рискованный прогноз, но…

«Давайте, выкладывайте прямо», – вмешался Дик. Уинчелл взглянул на Вики. Она чуть наклонила голову, не отрываясь взглядом от его глаз.

– Отлично, – продолжил доктор, не желая уходить с чисто словесного уровня. – Ситуация не самая ободряющая, но вы должны иметь в виду, что он еще дитя, то есть существо, приспосабливающееся очень легко, и тот факт, что столь изолированное место…

– Повреждения непоправимые? – спросил Ричард.

– Для меня ответить на ваш вопрос сейчас не возможно. Вы пробыли совсем недолго, и…

– Когда же вы сможете сказать точно?

– И снова я не могу вам ответить…

– А вообще есть что-то, о чем вы можете мне рассказать, Ричард? – проговорила Вики. – Пожалуйста…

– Все в порядке, – сказал Уинчелл. – На самом деле я могу рассказать вам больше о причинах случившегося.

– Начинайте.

– Впервые я увидел Денни, когда вы жили за двадцать миль от ближайшего города, – хороший защитный барьер, построенный на общепринятых основах, известных всем телепатам. Ребенок-телепат достаточно удален от непрерывного воздействия мыслей горожан, – достаточно, чтобы сохранить непосредственность восприятия. Деннис, однако, проявлял все признаки рано пробудившихся способностей к восприятию и взаимодействию с другими телепатами и уходил в кататонию. Никто из вас не страдал страхами того рода, который мог ее вызвать. Врачи предполагали, что некоторая физическая аномалия местности могла повысить восприимчивость Денниса или какой-нибудь из поселков поблизости дал приют человеку – мощному излучателю мыслей, необычайно горестных для ребенка. Тогда мы рекомендовали вам перебраться в отдаленный уголок и пронаблюдать, не прояснятся ли обстоятельства самотеком.

Ричард Гиз покачал головой.

– С тех пор мы переезжали шесть раз! Руководствуясь тем же так называемым доводом. Ребенку уже тринадцать лет. Он не разговаривает, он не гуляет. Сиделке до сих пор приходится переодевать его и мыть. Все говорят, что больница – это уж совсем крайний случай, и пока я могу присоединиться к этому мнению. Но мы все начинаем снова – и с тем же результатом.

– Да, – сказал Уинчелл. – Положение мальчика оставалось, в сущности, неизменным. Он все еще под воздействием той, первоначальной травмы.

– Значит, переезд ничего не дал, – заметил Ричард.

– Я не это имел в виду. Цель усилий достаточно ясна: в будущем избавить ребенка от воздействия враждебных ему побуждений и дать природным восстановительным силам возможность вернуться к некоторого рода равновесию, что ли. Слишком рано сегодня ожидать свидетельства подобного восстановления.

– Или слишком поздно, – вставил Ричард.

– Но наши действия были достаточно хорошо обдуманы, – продолжал Уинчелл. – Мы обследовали несколько тысяч известных телепатов, это помогло выяснить устойчивые нормы их существования, однако именно поэтому мы не собираемся принимать результаты собственной работы как Евангелие: не бывает «вечно безотказных» мутаций рода человеческого. Нет, сегодня делать выводы рано, нет и еще раз нет: слишком многое остается неизученным!

– Не пытаетесь ли вы доказать, что он был и по меркам телепатов ненормален с самого начала?

Уинчелл кивнул.

– Именно. Я пытался давать ему несколько специальных развивающих тестов и проводил эксперимент, в который были вовлечены два других телепата. С их помощью я входил в сознание Денниса и использовал его экстрасенсорные способности, чтобы ему же и помочь. Ближайший из моих помощников-телепатов находился в тридцати милях отсюда, второй – в сорока.

– Деннис принимал мысли на расстоянии сорока миль?

– Да, и это объясняет остроту его первоначальной реакции. В ваших переездах вы никогда не были настолько удалены от источника несчастий. Здесь, однако… Условия, в которых живет Деннис, кажутся чисто функциональными, а у нас в запасе немало историй о ситуациях, которые могут дать мальчику ободрение, зародившееся еще в те дни, когда мутации не было и в помине.

– Верно, все это так, – кивнул Ричард. – Что вы нам порекомендуете делать сейчас?

– Думаю, следует пригласить одного из новых ТП-целителей. Пусть приедет сюда и поработает с мальчиком – каждый день в течение какого-то срока. Надо попытаться его переориентировать.

– Я читала немного о случаях, схожих с тем, что произошло с Деннисом в детстве, – проговорила Вики. – Иногда травма бывает настолько сильной, что даже собственную свою индивидуальность пострадавшим развить не удается… Им нередко приходилось оставлять нетронутой шизоидную коллекцию кусочков информации и блоков, благодаря которым пострадавшие получали свои определяющие впечатления. Другие сразу же уходили в себя и никогда уже…

– Нет причин говорить о худшем! – заявил доктор Уинчелл. – Стоит выиграть счастливый номер – и ты здоров, вы же знаете. Вы уже сделали полезную вещь – привезли Денниса сюда. Не упускайте, к тому же, из виду, что теперь целители гораздо больше знают об условиях особых состояний, чем при жизни прошлого поколения или даже десять лет назад. Давайте дадим им шанс! Попытайтесь сосредоточиться на положительных аспектах. Вспомните, как легко могут передаваться ваши чувства, ваши переживания.

Вики опустила голову. И тут же спросила:

– Можете вы рекомендовать целителя?

– Честно говоря, у меня есть несколько кандидатур возможных помощников. Мне придется проверить их способности. Чтобы построить курс лечения наилучшим образом, нужно было бы привлечь целителя, который мог бы жить здесь же и работать с мальчиком каждый день, – хотя бы какое-то время. Подбором кандидатуры я займусь, как только вернусь домой, и тотчас дам вам знать о результатах, возможно, завтра же.

– Прекрасно, – одобрил Ричард. – Скажите им, что у нас есть отличная комната для гостей!

Уинчелл начал подниматься.

– Нам хотелось бы, чтобы вы остались отобедать, – сказала Вики.

Уинчелл сполз обратно вниз, в кресло.

– Искренне благодарю!

Поднимаясь на ноги, Ричард Гиз улыбнулся впервые за этот день.

– Что вы пьете?

– Скотч с содовой.

Ричард кивнул и выплыл из комнаты.

– Сорок миль… – пробормотал он.

Лидия Диманш приехала пожить в доме Гизов: маленькая грациозная женщина с музыкальным голосом и глазами, цвет которых почти повторял черный блеск ее волос. Вьющиеся кольцами волосы свидетельствовали о ее полинезийском происхождении.

Денниса Лидия видела каждый день, она кормила его, направляла, командовала мальчиком, организовала эмоциональное и экстрасенсорное питание. В часы, свободные от работы с Деннисом, она занималась собой: возвращалась в свою комнату, уходила вниз, в город, поднималась на холмы. Лидия обедала за столом вместе с Гизами, но никогда не выбалтывала им информацию, важную для состояния ее пациента. Если же ее спрашивали начальственным голосом, она, не теряя достоинства, отвечала, что еще слишком рано говорить что-нибудь с уверенностью.

Месяц спустя, когда Ричард Гиз отбыл в длительную деловую поездку, положение Денниса казалось неизменным. Ежедневные совещания его врачей продолжались. Вики проводила все больше и больше времени с растениями. Прежние несколько минут работы в палисаднике с утра и несколько минут после полудня выросли в часы. По вечерам Виктория стала читать книги по садоводству, заказала большую теплицу.

Как-то утром Лидия, выходя из комнаты Денниса, буквально столкнулась с мамой мальчика.

– Виктория! – сказала Лидия, и ее начавшаяся было улыбка моментально пропала.

– Я хочу прочитать его мысли, Лидия! Все это время… Я должна увидеть, какой он теперь.

– Мне следует привести доводы против вашего пожелания. Я контролировала мальчика очень строго, и теперь навязчивое вмешательство может нарушить баланс, который я попыталась установить…

– Я не собираюсь вести передачу мыслей. Просто хочу взглянуть на него.

– Смотреть, собственно, не на что. Он покажется вам таким, каким был.

– Я должна его увидеть! Я настаиваю!

– Вы не оставляете мне выбора, – промолвила Лидия, отступая в сторону. – Но прежде чем вы войдете, подумайте минуту о том, что я сказала.

– Уже подумала.

Вики вошла в комнату и направилась в сторону кровати. Деннис лежал на боку, наблюдая за ней от дальней стены. Глаза его не двигались, даже не моргнули, когда она проходила в двух шагах от него.

Она раскрыла свое сознание и очень осторожно обратилась к мальчику.

Затем она вышла из комнаты, глаза у нее были сухие. Вики прошла мимо Лидии, миновала передние комнаты и вышла в палисадник. Женщина села на скамью и стала наблюдать за геранями. Она не пошевелилась, когда Лидия пришла и села рядом с ней.

Долгое время обе женщины молчали. Вики, наконец, проговорила:

– Как будто наносишь чертеж на труп.

Лидия покачала головой.

– Так только кажется, – возразила она. – Тот факт, что заметных перемен нет, теперь не может считаться самым важным. За прошедшие месяцы был один момент, когда упражнения, которыми мы занимаемся с Деннисом, приобрели решающее влияние на него, и мы почувствовали разницу между бездействием и стабильностью. Сейчас главное вот что: ваш собственный дух – очень важный фактор окружающей его среды.

– Я должна была его видеть, – сказала Вики.

– Понимаю. Но, пожалуйста, не поступайте так больше.

– Не буду. Не хочу.

Спустя некоторое время Вики отметила:

– Не могу понять, однако, как может повлиять на его состояние мой дух. И не вижу средств, чтобы управлять моим эмоциональным состоянием. Я не ведаю, как изменить мои ответные чувства, реакции – здесь, внутри. Так долго я боялась реальности… В детстве это касалось моей сестры Эйлин. Она не была ТП, но я могла читать ее мысли обо мне.

Позднее – учителя. Потом – весь мир… Мир, спешащий прямо в ад, покачиваясь в ручной корзинке… Затем мой первый муж, Пол… Жизнь была для меня довольно-таки вшивым местечком, пока я не встретила Дика. Я мечтала о ком-то, похожем на него, – чтобы он был старше меня, сильней, чтобы знал, как добиться всего, что мне не давалось, чтобы делать все вместе с ним, делать надежно. И он хотел того же. Пока я не встретила его, постоянно казалось, будто мир на грани какого-то всеобщего и полного обвала. Но муж помог мне уйти прочь от этой мысли или держать ее в узде. И я догадалась: те же мысли преследовали и его. Но я чувствовала, что нет ничего, чего он не мог бы совершить, что вещи всегда будут к нему добры. Мир будет пробивать себе тот путь, которым уже шел мой муж. Одного я не хотела: испытывать боль. Затем… это случилось с Деннисом. И теперь я снова боюсь… Страх растет и растет, с тех пор как это случилось. Я слежу за новостями, но запоминаю только истории об авариях, бедствиях, преступлениях, загрязнении планеты. Я читаю, но получаю впечатления только от злой стороны жизни… Таков мир или такова я? Или, быть может, мы оба таковы? Сейчас Дик опять в отъезде… Я не знаю. Я в самом деле не знаю…

Лидия положила руку ей на плечо.

– Вы посмотрели и увидели, и вы боитесь. Страх часто бывает нам полезен. Отчаяние – нет. Страх может раскрыть ваше сознание, укрепить вашу волю для борьбы. Отчаяние тянет назад…

– Но что это значит – бороться? И борюсь ли я теперь?

– Бороться – значит, верить в Денниса. Без этой веры я не смогу верить в собственные силы. Как легко давалась мне работа над другими делами, в которых результаты были более заметны! На каком-то отрезке пути целитель развивает мысли о состоянии пациента, о его шансах на выздоровление. С Деннисом у меня уже пришло это чувство, эти мысли. Я знаю, все будет нелегко и нельзя рассчитывать, что уже вот-вот произойдет выздоровление. На достижение этой цели могут уйти годы, причем работа будет необычайно тяжелой. Но помните, я знаю его лучше, чем кто-нибудь иной, даже лучше, чем вы, и чувствую: вы есть все основания для надежды. Вы восприняли только краткий проблеск того, что бурлит внутри ребенка. Я видела больше. Его состояние связано, возможно, с другими вашими страхами. На каком-то уровне внутри вас самой это способно инициировать крушение его развивающейся личности, ведь он сталкивается с теми же проблемами, которые очень сильно волновали вас, пока вы не встретили Ричарда. Возможно, в представлении Денниса живет образ шизоидного мира. Нужно признать тот факт, что Ричард ничем не в состоянии ему помочь, чтобы мальчик сумел сочетать и другие переживания с теми, что возбуждены его тревогой. Можно заметить, как состояние Денниса начинает символически означать для вас дух времени. Деннис существует не сам по себе, к нему притрагивались части многих личностей. Их влившиеся в его сознание куски не соответствуют друг другу, не могут сосуществовать. Они конфликтуют. И сам он где-то там, среди них… С чем бороться? Как вам бороться? Живите надеждой, которую питать никто вам не запретит. Не давайте своему страху перерасти в отчаяние. Не отступайте назад. Скормите свой страх надежде. Преобразите его в терпеливое ожидание.

– Вы советуете мне идти трудным путем, Лидия…

– Я знаю. Но я также знаю, что у вас хватит сил.

– Попытаюсь…

Холодный ветер с гор ворвался в открытую гостиную и взъерошил герани. Вики откинулась назад и почувствовала ветер лицом, глаза ее глядели за кирпичную стену, туда, где покрытая тенью гора казалась вдруг повисшей над миром.

– Он дитя особого времени, – сказала она чуть погодя. – Я буду учиться ждать его.

Лидия изучала ее профиль; но вот она кивнула и поднялась.

– Я хочу побыть с ним еще.

– Да. Конечно, идите.

Вики сидела, пока над ней не встала звездная ночь. Наконец она почувствовала, что холодно, и ушла в дом.

Осень, зима, весна…

Лето.

Прошлым вечером я немного выпил в баре старого отеля «Ла Фонда». Теперь я разглядывал фасад здания и ждал, посматривая иногда за низкую сетчатую ограду и направо, вверх по улице. Тоскливое зрелище. Отель «Ла Фонда» исключение: он сам по себе. Кирпичный, штукатуренный. Он разнообразит собой район бурых развалюх, противопоставляя себя местному кирпичу и черепице. Господи, какое солнце! Оно огнем опускалось на площадь, текло мне на спину. Если бы на мне была рубашка с длинными рукавами, я был бы просто подрумянен. Так же я скоро стану испепеленным солнцем трупом или обваренным раком. В зависимости от того, как пойдут дела… Жизнь, скорее всего, череда происходящих с вами происшествий, которые успевают стрястись, пока вы ждете чего-то главного, ибо сама по себе жизнь – коллекция главных событий.

Оружие лежало у моих ног. Винтовка была прикрыта темной курткой, которую я носил вчера вечером. С ней я провел день наверху, на холмах, я даже спал с ней ряд прошедших ночей. Вчера я разобрал ее, вычистил, смазал. Теперь винтовка заряжена, готова. Нет нужды возиться с ней снова, пока не пришло время использовать. Другой бы поднял ее, стал бы ей играть, положил бы на место… Пока пространство жизни ожидает меня, я всегда буду убежден в том, что каждый должен делать любое дело хорошо. Мир приходит к вам через чувства. Нет возможности предотвратить его целостность и краткость смерти, как бы я того ни желал. Мир внедряет модель самого себя поверх вашего внутреннего бытия. Таким образом, я чувствую его внутри, вот здесь. Его воля, значит, сильнее, чем моя собственная, и я лишь часть всего, что он мне показал. По правде сказать, высшая форма активности, в которой я могу проявить себя, это созерцание.

Итак, я ждал на крыше, ничего не имея против того, чтобы закурить, как я поступал когда-то давно, до того как понял механизм бытия. Другие Дети Земли скажут, что это вредно для здоровья и к тому же загрязняет воздух. На мой-то взгляд, воздух и так достаточно загрязнен. На самом деле даже слишком. Хотя мир по сравнению со мной огромен, я знаю, что он может испытывать боль. Я хочу удержаться и не причинять ему боли нигде – насколько это возможно. Даже если результаты моих усилий будут незначительны, я их увижу, войдя в свой внутренний образ мира с сознанием того, что я – представитель Детей Земли. Но это будет смущать меня во время ожидания и созерцания, – а больше и сказать-то нечего. Что касается вреда моему здоровью… Меня не больно-то заботит, что от моего организма исходит. Человек родится, живет, умирает. С точки зрения бесконечности, я буду оставаться умершим столь же долго, как любой другой. Если какая-то сила не отправит меня в новое воплощение… Но такие фокусы, понятно, случаются не с каждым. Все, что происходит в жизни большинства, это построение образа мира и наслаждение им, оберегая от беспокойства его равновесие, защищая от вреда… Или, как я собираюсь сделать сейчас, защита чего-то полезного или улучшение жизни. Вот это и есть добродетель, причем единственная добродетель, которую я в состоянии видеть. Если я умру, похороните вместе со мной добрые чувства, – и я уйду осуществившимся, воздавшим Земле, матери моей, некоторую плату за то, что она носила меня на себе, какой-то знак благодарности за время моего существования. Что же касается моих останков… Пусть напишут: «Родерик Лейшман. Ему было плевать на себя».

Два правительственных лимузина промурлыкали вверх по улице и подсвистели к стоянке перед входом в «Ла Фонда». Я подался вперед, когда из здания вышел охранник, чтобы поговорить с двумя шоферами. Сейчас, вот сейчас…

В прошлом году я взорвал две плотины и две атомные электростанции. Да, Дети Земли неплохо поработали. Сегодня, однако, мы можем совершить нечто гораздо более важное. Остановить зло до того, как оно начало действовать. Уиллер и Мак-Кормак, губернаторы Вайоминга и Колорадо, должны встретиться здесь с губернатором Нью-Мексико, чтобы обсудить широкомасштабные энергетические проекты: широкомасштабные эксплуатацию, загрязнение, вред, разрушение. Личной злобы против них я не таю. Не все эти ребята отвратительны чисто по-человечески. Но Земля более важна, чем они. Их гибель значит больше, чем просто смерть их тел…

Я наблюдал за поворотом солдата, который направился обратно в «Ла Фонда». Медленно – кому нужна спешка? – я наклонился за винтовкой. Затем поднял ее и стал держать у колена. Я уже получил меловой сигнал Детей Земли – на стене рядом со мной. «Не тяните, ребятки», – вот что я сказал бы вам, солдатики…

Два солдата вышли из отеля и замерли у распахнутых дверей; один из них – тот, что разговаривал с водителями. Солдаты даже не смотрели ни вверх, ни вниз по улице. Я снял оружие с предохранителя, оттянул боек, поддерживая винтовку плечом, обвил пальцем спусковой крючок.

Четверо мужчин показались в дверях, разговаривая между собой. На такой дистанции я идентифицировал каждого из них без проблем. Мой первый выстрел, самый чистый и легкий, уложил Уиллера. Я отвел ствол в сторону и дважды попал в Мак-Кормака, так как не был уверен в точности своего первого выстрела, которым я его достал. Затем я пригнулся, протер оружие быстро, но тщательно, как планировал, определил ему место под стеной, повернулся, припал к камням и начал отступление по крышам. Позади я слышал выстрелы, но ни один стрелок не подошел ко мне близко.

Теперь, если только мойшофер на месте, я мог начать автомобильно-маскировочную рутину, которая унесет меня из города. Хотя меня действительно не очень волнует, что со мной станет, я стараюсь продлить свою жизнь в надежде, что смогу служить тебе, Мать-Земля, как ты того заслуживаешь. Я…

Лето.

Вики выронила садовый совок от ментального крика.

– Лидия?.. – начала она, но тут же поняла, в чем дело.

Она выбежала из теплицы, пронеслась через палисадник, вошла в дом. Уже в комнатах почувствовались мысли Лидии, неожиданно спокойные:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю