Текст книги "Покойся с миром"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

В данный момент у меня не было ни малейшего желания с ним связываться, поэтому я сделал вид, что не заметил его, и прошел к буфетной стойке. Взяв бокал шампанского, я неторопливо отправился на поиски Марии, изредка бросая взгляд на полотна Пола Глэддена.

Прошел почти час, и я уже начинал проявлять нетерпение. Впрочем, она не обещала быть минута в минуту, просто сказала, что мы здесь встретимся. Я обратился к одной из девушек-разносчиц, та ответила, что не видела ее и что, возможно, она работает наверху. По моей просьбе она нашла для меня телефон, после чего удалилась. Я три раза набрал номер Марии, но ответа так и не услышал.

Значит, либо она действительно работала наверху, либо находилась в пути. Я решил подождать еще немного, прежде чем начать что-либо предпринимать. Если она не окажется источником информации, как я надеялся, мне оставалось признать себя неудачником и попытаться убедить в этом нашего человека в посольстве. Правда, я вовсе не был убежден, что они отпустят меня так легко. Учитывая усилия, которые они приложили, чтобы меня завербовать.

Но Рим, судя по всему, действительно был тупиком. Я боялся того, что они, как и я, решат, что по логике следующим человеком, которого следовало проверить, должен быть брат отца Бретана в Бразилии. Если, конечно, уже не решили. У них определенно были свои люди в Бразилии…

Впрочем, в Риме у них тоже были люди, и тем не менее они предпочли послать меня.

Поскольку я не знал, почему они это сделали, бессмысленно было строить догадки по поводу Бразилии.

К черту обоих. Я проверю всю информацию, которую получу от Марии, составлю пространный, ничего не значащий отчет и буду готовиться к возвращению домой. А что здесь еще делать?

Подсознание посмеялось над этим и услужливо вызвало в памяти список португальских глаголов. Я спрятал список обратно и отправился за очередным бокалом шампанского.

Еще примерно через час мне так надоели сельские пейзажи Глэддена, несколько похожие на работы Уайета,[9]9
  Эндрю Уайет (1917–2009) – выдающийся американский художник.


[Закрыть] только более водянистые, что я был даже рад, почувствовав знакомое похлопывание по плечу и запах сигарного дыма.

– Овидий! Значит, это все-таки ты прошел мимо меня чуть раньше. Как твои дела?

– Не могу пожаловаться. А у тебя?

– Прекрасно, прекрасно. Когда приехал?

– Несколько дней назад.

– По делам, я полагаю?

Я пожал плечами:

– Люблю совмещать приятное с полезным.

– Что думаешь о работах Пола? – спросил он, широко взмахнув рукой.

– Некоторые весьма недурны.

– Недурны? Пол – великий художник!

Он показал на утренний пейзаж – ферма, несколько надворных строений, старая башня, все это на фоне желтоватых холмов.

– Так и чувствуешь легкий утренний ветерок, запах полей, когда он писал это полотно.

– Он писал его по фотографии, – сказал я. – Впрочем, это не наносит ни малейшего ущерба ни ветерку, ни полям…

– Что ты имеешь в виду? Откуда ты знаешь?

– Знаю потому, что перспектива искажена. Дай мне кусок веревки, и я тебе докажу.

Он уставился на полотно испепеляющим взглядом, начал багроветь, но от необходимости искать веревку его спасло появление Бруно Юргена.

Я заметил его издалека – он шел сквозь толпу, как темный бурун с белым гребнем, плавно простирая руки в приветственных жестах, рукопожатиях, улыбающийся, очень элегантный, в темном смокинге, на гладком загорелом лице – морщины, а позади – след из мелких завихрений и отзвуков.

– Овидий, – сказал он, пожимая мне руку, – тебе уже захотелось что-нибудь приобрести?

Я отшутился, сказав, что вынужден кормить слишком много ртов; его улыбка стала еще шире, он и Уолтеру пожал руку с тем же профессиональным жаром.

– Задержался в офисе, – объяснил он. – Отвечал на какие-то глупые телефонные звонки. Иначе спустился бы раньше, чтобы встретить вас лично. Овидий, если бы я знал, что ты в городе, то обязательно послал бы тебе приглашение. При входе никаких проблем не было?

– Абсолютно никаких, – заверил я его.

– У нас несколько списков рассылки, – продолжил он. – Ты будешь получать приглашения на все выставки в нашем нью-йоркском филиале, а также на все имеющие международное значение выставки от других наших отделений. Приношу извинения, что не знал о твоем особом интересе к творчеству мистера Глэддена. Ты пришел как частное лицо или в качестве представителя?

– Честно говоря, я приехал сюда не ради этой выставки.

– О, обычная поездка за покупками, – сказал он. – Где еще тебе удалось побывать?

– Только здесь. Больше нигде.

– Куда собираешься поехать?

– Возможно, в Бразилию, – ответил я. Боюсь, что в моем голосе не слышалось энтузиазма.

– Климат нравится?

– Климат там отвратительный, но это не имеет значения.

Он пристально посмотрел на меня.

– Если тебя интересуют работы какого-то конкретного художника или произведения определенного стиля или периода, я пошлю телеграмму в наши филиалы в Рио и Сан-Паулу и обо всем договорюсь.

– Весьма любезно с твоей стороны, но в этом нет необходимости. Возможно, я туда и не полечу. Зависит от того, как пойдут дела здесь.

– Ну, как скажешь… Кстати, где ты остановился, я с удовольствием пообедаю или поужинаю с тобой, пока ты в городе. Кто знает, может быть, даже смогу оказать помощь. Кстати, ты, случайно, не занялся прежними шалостями?

Я покачал головой и сказал, в каком отеле остановился.

– Я позвоню тебе завтра, как только проверю расписание деловых встреч.

– Отлично.

– А пока, может быть, я смогу уговорить тебя купить несколько работа мистера Глэддена? – спросил он, поворачиваясь к полотнам.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз.

Он улыбнулся и покачал головой, словно не веря собственным ушам.

– Придет время, и этот мальчик станет знаменитым, – сказал он. – А понять это следует сейчас, а не в другой раз. Правильно, Уолтер?

– К сожалению, мое романтическое настроение было безжалостно уничтожено, – сказал тот. – Я только что определил, что парень пишет свои полотна с фотографий. Перспектива, понимаешь? Я даже начал подозревать, уж не снимает ли он пейзажи сам. Может быть, работает на индустрию почтовых открыток?

Бруно покраснел, вернее, его загар стал более темным.

– Ну и что? – сказал он. – Все правильно, но какое это имеет значение? Большинство современных художников поступают так же. А вы думали, что они приходят на одно и то же место каждый день и ждут, когда погода совпадет с вдохновением? Самое главное – зрительное восприятие, иначе они не выбрали бы данный сюжет. Фотография служит лишь для отображения земных подробностей. Весьма ценный инструмент, а побочные эффекты не являются существенными.

Произнося эту тираду, он ужасно возбудился, его жестикуляция стала такой энергичной, что стоявшие вокруг него люди предпочли отойти.

– Не являются, – согласился я. – Кстати, некоторые его работы я считаю вполне приличными. Просто в данный момент мой бюджет несколько ограничен и я должен вести себя весьма осторожно и не рисковать. Да, я уверен, что могу продать этот товар, но вот вопрос: с какой выгодой? Я не могу позволить себе связывать значительную часть капитала в ожидании, пока его талант оценят по достоинству. Если бы у меня была возможность взять ряд его работ на комиссию, я согласился бы через минуту. Но ты уже вложил в него деньги, так что мне остается только глотать слюну.

– Вот видишь, Уолтер? – сказал Бруно, поворачиваясь к искусствоведу. – Овидий чувствует, что спрос будет. А у него нюх безошибочный.

Уолт резко выдохнул, шлепнув мокрыми губами.

– Эстетическое чутье Овидия слишком часто зависит от конъюнктуры, – полушутливо сказал он. – Да, я согласен, мистеру Глэддену не откажешь в таланте, правда, с некоторыми оговорками.

Он достал из кармана спички и раскурил сигару.

– Ты давно в городе? – спросил я его.

– Около недели, – ответил он. – Посмотрел все, что меня интересовало в Мадриде, а эту выставку, честно говоря, считаю отпуском.

– Тем не менее, – обратился он к Бруно, – я обязательно упомяну ее в своей следующей статье и пришлю вам экземпляры журнала.

Он повернулся ко мне и добавил:

– Напишу несколько строк и о твоей лавке старьевщика. А теперь я вынужден вас покинуть. Видите коротышку в толстых очках? Это репортер, с которым у меня есть несколько общих дел. Овидий, советую тебе тоже поговорить с ним перед уходом. Кстати, об ужине. Не будете возражать, если я к вам присоединюсь? Подумайте об этом. Я позвоню. Если нет, передавай привет кариокам.[10]10
  Кариоки – жители Рио-де-Жанейро.


[Закрыть] Пока.

И он исчез в клубах сигарного дыма.

– Вот же придурок, – сказал Бруно. – Конечно, мы не станем его приглашать.

Я кивнул и посмотрел на часы. Время неумолимо приближалось к одиннадцати, и я задумался, не следует ли позвонить еще раз.

– Я искал Марию, – сообщил я. – Она сказала, что вечером будет здесь.

– Мария, – произнес он благодушным тоном. – Для меня она как вторая правая рука. Она, даже когда работает не полный день, делает больше, чем все остальные работники в штате, вместе взятые. Поэтому я был рад, когда она рассталась с твоим бывшим партнером Карлом. Кстати, лично я считаю, что и для нее самой поступить так было лучше. Прогнав его, она стала работать в моей галерее постоянно. Может быть, она познакомится здесь с приличным молодым человеком, каким-нибудь учителем рисования, выйдет замуж…

В этот момент я заметил низенького, смуглого и усатого мужчину, с расчесанными на прямой пробор волосами, который стоял у входа в галерею и отчаянно подавал нам какие-то знаки.

– Твой знакомый? – перебил я Бруно, кивнув в ту сторону.

Бруно повернулся, мужчина поднял руку к уху, словно держал в ней телефонную трубку.

– Опять вызывают, – вздохнув, сказал Бруно. – Если это какой-нибудь безграмотный таможенник, закажу мафии, чтобы его устранили. – Он подмигнул. – Да, Мария должна была присутствовать на открытии, но позвонила и сказала, что неважно себя чувствует. Я посоветовал ей не вставать с постели. Жаль. Она так хотела участвовать в открытии. Так много сделала, чтобы оно состоялось. Ладно… завтра я тебе позвоню, договоримся о встрече. Пока. – Он вяло поднял руку.

– До встречи, – сказал я и посмотрел, как он прокладывает себе путь сквозь толпу.

Потом направился к выходу, думая о том, почему Мария не отвечала на мои звонки.

На такси я добрался до ее дома, в вестибюле нашел ее имя и номер квартиры на почтовом ящике. Поднявшись на третий этаж, постучал. Увидел в щели под дверью полоску света, но не услышал ни звука из квартиры.

Постучал еще раз, дернул за ручку. Дверь была заперта.

Замок оказался примитивным, и я, достав из бумажника отмычки, без особого труда открыл его.

Она, развалившись, лежала на диване, свесив одну ногу на пол. Синяя юбка задралась выше коленей, голова была повернута под неестественным углом. На лице, горле и блузке я увидел красные пятна.

Я тихо вошел и запер за собой дверь.

V

Я отношусь к типу людей, склонных излишне остро реагировать на любые события. Я стремлюсь найти в словах людей скрытый смысл, потом строю совершенно безумные конструкции на основании сделанных мной выводов. Иногда меня изводят кошмары, в которых весь мир опутан паутиной заговоров и зло ожидает лишь удачного момента, чтобы разрушить окружающую меня реальность под свое космическое хихиканье. Я отношусь к типу людей, которые каждый день принимают витамины и каждый год делают прививку от столбняка. Дело в том, что я становился жертвой такого количества несчастных случаев, почти несчастных случаев, потенциальных несчастных случаев и далеко не несчастных случаев, что считаю такие меры осторожности достаточно оправданными.

Помню, одним прохладным утром я, небритый, с воспаленными глазами, пахнущий пивом и табаком, узел галстука ослаблен и всего две сотни долларов в бумажнике, вышел из дома, где всю ночь играл в покер. На улице никого не было, станция метро находилась в четырех кварталах. Через несколько минут я заметил, что не одинок в этом мире. Примерно в тридцати футах впереди в подъезде прятался мужчина, пристально наблюдавший за мной. Я замедлил шаг и так же пристально посмотрел на него. Убегать было поздно. Я потянулся за бумажником в надежде, что он пощадит не оказавшую сопротивления жертву, а он резко сунул руку в задний карман брюк. Когда я поравнялся с ним, он протянул мне дрожащей рукой свой бумажник.

– Возьмите! – сказал он. – Больше у меня ничего нет! Только не стреляйте!

Итак, я во всем стремлюсь увидеть самое плохое и чувствую некоторое смущение, когда мои подозрения не оправдываются. Самое плохое обычно случается без предупреждения, что раздражает меня безмерно, особенно когда я вспоминаю, как часто был готов ко всему, но ничего не происходило. Надеюсь, парки[11]11
  Парки – в древнеримской мифологии три богини судьбы.


[Закрыть] не мазохистки, чтобы любить того, кто так часто их проклинает.

Думая об этом, я, чтобы прогнать уныние, призвал на помощь свое извращенное чувство юмора и подошел к дивану. К сожалению, она дышала.

Я обошел диван вокруг. Увидел валявшуюся в луже на полу пустую полугаллонную бутылку из-под кьянти. Компанию бутылке составлял разбитый стакан. Мария порядочно облилась вином, и я вдруг пожалел, что у меня нет насморка, поскольку оказался слишком близко к результатам неудачного рывка к унитазу.

Чтобы не оставалось ни малейших сомнений, я проверил пульс – он был нормальным. Не было никаких видимых признаков того, что она упала и поранилась. Она не проснулась за время моего беглого осмотра, и это вполне меня устраивало. Что-то пробормотала, когда я поправил юбку и переместил ее в более удобное, на мой взгляде положение. Лицо ее представляло собой жуткую маску из винных пятен и расплывшейся косметики со следами высохших слез, ресницы слиплись в маленькие, блестящие от слез пучки.

Я поставил кипятиться воду для кофе. Он вряд ли мог бы ей помочь, но мне самому захотелось выпить чашку. Открыл окно, чтобы проветрить комнату, снял пиджак, закатал рукава и убрал грязь с пола. После этого я вытер ее лицо влажной салфеткой из махровой ткани.

Наконец ее веки затрепетали.

– Пить, – пробормотала она.

Я принес стакан воды, поддержал ее, пока она пила.

– Еще.

Она выпила еще два с половиной стакана и положила влажную салфетку на глаза. Потом приподнялась, прижимая салфетку ладонями, дыхание стало глубже.

– Аспирин, – сказала она. – В аптечке.

Я принес таблетки и, пока она их принимала, налил две чашки кофе. Потом она опустила салфетку и провела пальцами по длинным черным волосам.

– Ой! – воскликнула она, когда я поставил чашки на стол. – Кажется, мир постарел.

Она вымученно улыбнулась, взяла предложенную сигарету. Я сел на стул и закурил.

Молчание.

Мы сидели молча не меньше десяти минут. Потом она встала, снова улыбнулась, извинилась и вышла из комнаты. Через некоторое время я услышал шум воды.

Еще одна чашка кофе. Еще одна сигарета. Мрачные мысли.

Мария, когда мы встречались раньше, не была запойной пьяницей. Впрочем, Карл тоже. Люди меняются, но тем не менее то, что я увидел, показалось мне ненормальным. Кроме того, я очень сомневался, что сильно пьющая женщина могла получить такую прекрасную работу у Бруно, который славился своей безжалостностью. Я решил, что она напилась не без причины и причина эта возникла совсем недавно. Оставалось только надеяться, что ее нервный срыв имеет отношение к моему расследованию. Сейчас мне представилась прекрасная возможность, скорее всего уникальная, вытянуть из нее информацию, пока она еще не оправилась от удара.

Она вернулась из ванной в тюрбане из полотенца и в белом махровом халате. Выглядела она значительно лучше, но я заметил, что ее руки тряслись, когда она наливала кофе. Она села, взяла сигарету и смогла улыбнуться гораздо лучше, чем прежде.

– Спасибо, Овидий, – сказала она, потупив взор.

Потом осмотрела комнату, не перемещая взгляд, а поворачивая голову.

– Ты прибрал за мной, мне так неловко.

Взгляд остановился на двери.

– Извини, не слышала, как ты стучал.

Я пожал плечами.

– Я действительно собиралась встретиться с тобой сегодня.

– Ничего страшного, – сказал я. – Как ты себя чувствуешь?

– Погано, – ответила она. – Ты беспокоился обо мне?

– Да.

– Просто один из не самых удачных дней. Все не так. Я выпила пару бокалов, чтобы успокоиться, но стало только хуже. Выпила еще. Потом решила послать все к черту и продолжила топить свои печали. Как прошло открытие?

– Было довольно интересно. Видел Уолтера Карлона. Бруно сказал, что ему тебя очень не хватает.

– Еще бы, – сказала она. – Практически все я сделала сама, без его помощи!

– А потом решила, что приходить не обязательно.

Судя по выражению ее лица, она сожалела об этом.

– Жаль, что так получилось, – сказала она. – Бруно – очень хороший человек, но это понимаешь, когда хорошо его узнаешь. Завтра утром я ему позвоню…

– Такое часто случается?

– Что именно.

– Ну, когда все не так.

Она прикусила губу.

– Нет, сегодня особый случай.

– В каком смысле?

– Я предпочла бы забыть обо всем.

– Конечно, – сказал я.

Снова молчание, и я решил переждать его.

В течение нескольких минут я рассматривал носки туфель, потом услышал тихое всхлипывание. Подняв взгляд, увидел слезы в ее глазах.

– Трудно, да?

– Д-да.

Я предложил ей свой носовой платок, но она покачала головой и вытерла слезы рукавом халата.

Я хотел знать, почему она плачет, но не понимал, как это выяснить. Не было никаких зацепок. Возможно, это была замедленная реакция на разрыв с Карлом. Возможно, нечто совсем другое. Я не имел ни малейшего представления, что именно.

– Ты наконец добился успеха, – сказала она.

– Все относительно.

– Но ты добился, и я рада за тебя.

– Спасибо. Кажется, я приехал в этот город не совсем в удачное время. Хотел увидеть тебя счастливой, сходить с тобой куда-нибудь, где слышен смех. Хотел…

– Ты когда-нибудь вспоминал обо мне?

– Вспоминал. Очень часто.

Она слабо улыбнулась, я подошел к ней, сел рядом и обнял ее за плечи. Она заплакала. Я решил не мешать ей.

– Все могло бы быть так хорошо, – сказала она, прижавшись к моей груди щекой. – И вдруг все пропало. Я прирожденная неудачница.

Это напомнило мне о чем-то давно минувшем, но я ничего не сказал. У нее начался приступ икоты, потом она снова начала всхлипывать.

– Все было почти идеально… идеально.

– До этого дня, – сказал я.

– До этого дня, – согласилась она. – А теперь они оба… Оба!

– Печально.

– Я не знаю, что делать. Правда не знаю.

– Ты все еще молода, красива. У тебя есть хорошая работа.

– Поганая, – сказала она. – Все опротивело. Потерять еще одного. Когда счастье было так близко.

– И теперь…

– И теперь, – сказала она, – я чувствую себя древней вдовой в черном. Все кончено.

– И это уже второй раз, – сказал я, подхватив тему с такой готовностью, что сам удивился. – На этот раз ты потеряла Клода Бретана.

Алкоголь замедлил у нее не только реакцию, но и ход мыслей. Лишь через несколько секунд я почувствовал, как она напряглась.

– Как… Откуда ты знаешь? – еле слышно спросила она.

– Я многое знаю, – ответил я. – В том числе о деньгах. Сначала ты потеряла Карла, теперь Клода. Что случилось на этот раз?

– Не знаю, не могу понять.

– Как ты узнала об этом?

– Какое это имеет значение?

– Большое, – сказал я. – У меня неприятности, и ты сможешь мне помочь, если обо всем расскажешь.

– У меня тоже будут неприятности?

– Нет.

– Хорошо, – сказала она и, оттолкнувшись от меня, села прямо. – Хорошо.

Она закурила, встала и подошла к окну.

Она долго смотрела на улицу, прежде чем начать.

– Да, мы были любовниками. Клод и я. Я поступила безнравственно, соблазнив священника? Все было совсем не так. Мы познакомились случайно, в галерее. Тогда выставлялись работы нескольких южноамериканских художников. Он пришел посмотреть, мы разговорились. Он так много знал о Южной Америке, что я не могла не заинтересоваться. Мне показалось, что он одинок, я тоже чувствовала себя одинокой. Мы начали разговаривать на другие темы, потом пообедали вместе. После этого он стал часто приходить в галерею, и каждый раз мы гуляли вместе или выпивали по бокалу вина. Нам было приятно находиться в обществе друг друга. Так продолжалось достаточно долго, пока мы не стали любовниками.

Она замолчала и стряхнула пепел в окно.

– Подробности тебя не касаются, – сказала она. – Мы любили друг друга и были счастливы. Я забыла Карла. Забыла о прошлом, о том, чем мы занимались, Клод говорил, что отречется от сана, чтобы жениться на мне. Но что-то мешало ему так поступить. Он долго не говорил мне, что именно. Я знала, что это не имело отношения к его чувствам или вере, потому что он был настроен достаточно радикально по отношению к политике Церкви. Потом он рассказал, в чем дело, объяснил, что начнется проверка счетов, которыми он занимался, если он покинет Церковь. Сказал, что ему плохо придется, если проверка будет достаточно глубокой. Я была потрясена. Думала, что подобные проблемы навсегда ушли из моей жизни. Он не стал ничего объяснять, просто попросил верить ему. Я верила.

Она повернулась ко мне лицом:

– Ты все знал или догадался?

– Догадался.

– Что еще тебе известно?

– Очень немногое.

– И тебе необходимо узнать больше, чтобы избавиться от неприятностей?

– Да.

– Я тебе верю. Я всегда тебе верила, – сказала она. – Но ты должен дать мне слово, прежде чем я продолжу рассказ.

– По поводу чего?

– Ты поможешь мне найти его убийцу.

Я стал лихорадочно соображать.

– Хорошо. Даю слово.

Она внимательно смотрела на меня в течение нескольких долгих секунд.

– Ты давно знаешь, что он убит? – спросила она.

– С тех пор, как ты мне сказала.

– Хорошо. Теперь я понимаю, почему тебя считают хорошим игроком в покер. Примерно месяц назад, – сказала она, закрыв глаза и потирая их большим и указательным пальцами, – он стал каким-то подавленным, но сначала отказывался говорить, что его угнетает. Так продолжалось в течение нескольких дней. Он начал пользоваться моим телефоном, чтобы позвонить за границу.

– Куда именно?

– В Южную Америку. В Бразилию. У него там брат.

– О чем они разговаривали?

– Не знаю точно. И не уверена, что он всегда звонил брату. Просто предполагаю, как предполагаю и то, что разговоры касались денег.

– Почему?

– Потому что потом он сказал мне, что начальство, судя по всему, в чем-то его подозревает. Он боялся, что его уличат, поэтому начал готовиться к бегству из страны.

– Ты знаешь, о какой именно сумме шла речь?

Она покачала головой:

– О крупной сумме, больше он ничего не сказал.

– Как развивались события?

– Он жил у меня, пока не оформил документы на другое имя. Потом мы забронировали номер в маленьком отеле в Лиссабоне. Он улетел, позвонил мне, сказал, что добрался нормально и уже нашел подходящее жилье. Я стала ждать, когда он сообщит, что я могу лететь к нему.

– Зачем такие сложности?

– Он должен был получить документы на нас обоих как на мужа и жену, под другими именами. Мы собирались стать гражданами Португалии. Мы не знали, сколько времени понадобится на оформление. Я ждала его звонка и говорила всем, что не знаю, где он находится.

– А кто-нибудь спрашивал?

– Да. Двое мужчин. Заявили, что они из Ватикана, что ищут его. Я сказала, что ничего не знаю. Вот и все. Больше они не приходили.

– Понятно. Что дальше?

– План был такой: с новыми документами он забронирует для нас билеты до Сан-Паулу или Бразилии, это зависело от информации, которую он должен был получить. Потом он поставит в известность меня, я присоединяюсь к нему в Лиссабоне, откуда мы улетаем вместе.

Она отвернулась от меня и стала смотреть в окно.

– А потом все пошло не так.

Я решил пока сохранять молчание.

– Он позвонил, сказал, что обстоятельства изменились. Он улетает один. Потом, решив некоторые проблемы, он свяжется со мной, скажет, что делать и где мы с ним встретимся. Попросил не волноваться. Сказал, что обо всем позаботится.

– Когда это было?

– Вчера.

– Вчера?

– Да. Буквально перед твоим звонком. Я как раз решала, что делать, когда ты позвонил.

– Он сказал, почему вынужден так поступить? Объяснил, какие именно обстоятельства возникли?

– Нет. Ничего не сказал.

– Тебе не показалось, что он был чем-то обеспокоен? Взволнован?

– Показалось. Но он не сказал почему. Поэтому я решила сама выяснить причину. Мне удалось купить билет на последний рейс в Лиссабон. На такси я добралась до отеля, где и нашла его… мертвым.

– Как его убили?

– Застрелили, – еле слышно произнесла она. – В голову.

– Как ты попала в номер?

– Портье дал мне ключ. Клод, когда приехал в отель, сказал, что скоро должна приехать его жена. У меня с собой была небольшая сумка, кольцо на пальце. Я поднялась и нашла его лежащим на полу.

– Признаки борьбы были?

– Да. Беспорядок в номере. Мебель разбита, все разбросано… А он лежал на полу с окровавленным лицом. Ему выстрелили чуть ниже левого глаза.

Она закрыла лицо руками и глухо зарыдала.

– Пистолет был в номере?

– Я не видела. Впрочем, номер я не обыскивала.

– Как ты поступила?

– Я была очень напугана, меня тошнило. Я задом вышла из номера и закрыла за собой дверь. Потом я ушла, но не мимо портье, а по черной лестнице.

– Кто-нибудь видел, как ты уходила?

– Не думаю.

– В номере ничего не оставила?

– Нет.

– Ничего не взяла из него?

– Нет, мне хотелось поскорее уйти.

– Что делала после этого?

– Ключ опустила в почтовый ящик, позвонила в полицию из уличной будки. Назвала отель и сказала, что в триста тридцать третьем номере совершено убийство. Повесила трубку и вернулась в аэропорт. Купила билет и утром уже была в Риме. Позвонила в галерею, сказала, что заболела. Остальное ты знаешь.

– Понятно. – Я встал, прошелся по комнате, потом положил ладони ей на плечи и не отпускал ее, пока она не перестала дрожать.

Потом мы долго сидели на диване в полной тишине.

– Что мне делать? – спросила она неуверенным голосом.

– Пока ничего. Я должен все обдумать, а думаю я медленно. Завтра я позвоню. Где…

– Я буду здесь, – сказала она. – Не забыл о своем обещании?

– Не забыл.

Мы еще посидели, она начала зевать, и я, конечно, начал зевать тоже.

– Сможешь заснуть? – спросил я.

– Да, – ответила она. – Если не смогу, приму таблетку. Не думаю, что она мне понадобится.

Я встал, взял пиджак.

– Свой номер я записал в блокноте рядом с телефоном.

Она кивнула, потом встала и проводила меня до двери.

– Обязательно запри за мной дверь.

– Конечно. – Она посмотрела мне в глаза. – Как в старые добрые времена.

– Спокойной ночи.

Она сжала мою руку.

– Спокойной ночи.

Я стал спускаться по лестнице и с каждым шагом в голове моей рождались все новые и новые вопросы, все новые и новые сомнения.

Звонок телефона разбудил меня прежде, чем я был готов встать. Впрочем, если бы телефона не было, я все равно не был бы готов встать. Я никогда не готов встать. Сознание мое можно уподобить холодной статуе в густо населенном голубями парке, которая каждое утро подвергается таинственному и не вполне благотворному процессу омовения определенными жидкостями, что вызывает у меня чувство негодования. Однажды знакомый психолог спросил, каким существом я хотел бы быть, если не человеком, и я не задумываясь ответил, что ленточным глистом. Впрочем, задал он этот вопрос прежде, чем я выпил утреннюю чашку кофе.

На секунду перестав ругаться, я схватил трубку и приказал звонившему убираться к черту.

– Овидий, я тебя разбудил? – услышал я вежливый голос Бруно, говорившего с самодовольством человека, проснувшегося несколько часов назад и явно гордившегося этим фактом.

– Нет, но отвлек от партии в хай-алай.[12]12
  Игра в мяч, распространенная в Испании и странах Латинской Америки.


[Закрыть]

Он засмеялся, потом спросил, не хочу ли я с ним пообедать.

– Хорошо, – согласился я. – Это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы загладить вину.

– Отлично. Заеду за тобой в отель ровно в час.

– Хорошо. До встречи.

– До свидания.

– До свидания.

Жидкости наотрез отказались прекратить свое таинственное и далеко не джентльменское воздействие, поэтому я доковылял до ванной, чтобы начать новый день как бы с чистого листа. Тело и сознание избавились от нечистот практически одновременно. Я оделся и вышел, чтобы попить кофе с булочками.

Поедая булочки и размышляя, я попытался систематизировать мысли, касающиеся моей миссии и информации, которую мне удалось собрать. Я был обязан привести эту информацию в порядок и передать ее человеку из посольства в течение ближайших нескольких часов. Эта информация, несомненно, должна была повлиять на мой статус. Оставалось только надеяться, что, сверив мой отчет с ответом португальских властей, кто-то придет к выводу, что я сделал все, что мог, чтобы найти священника, холодно и чопорно поблагодарит меня, скажет, что мои неприятности закончились и я могу отправляться домой. Если случится так, то определенные неясные моменты в этом деле будут беспокоить меня до скончания века, хотя я давно свыкся с мыслью, что подобные моменты будут существовать всегда. Что касается моего обещания Марии, то его можно будет считать выполненным лишь в том случае, если мой отчет возбудит интерес к дальнейшему расследованию с целью задержания убийцы Клода.

Все эти мысли чуточку подняли мое утреннее настроение. Я решил прогуляться и заодно прокрутить в голове, что буду говорить и каким именно образом докладывать о своих успехах.

Потом я позвонил в посольство и после довольно продолжительного ожидания поговорил с офицером из контрразведки по фамилии Мартинсон. Я начал рассказывать ему о том, что узнал, но он перебил меня и сказал, что не хочет разговаривать по телефону, что я должен немедленно явиться в посольство и доложить обо всем лично. Я ответил, что сейчас это невозможно, но я могу явиться в любое другое время, днем или вечером. Он спросил почему.

– Не могу сказать по телефону, – ответил я мстительно.

Мы договорились встретиться ближе к вечеру у него дома, который находился на виа Венето. Он говорил таким тоном, словно я причиняю ему лишние неудобства умышленно.

Почему бы и нет? Для меня он был не более чем еще одним моим мучителем, посему я имел право мешать ему жить, пока это сходило мне с рук. Кроме того, я не собирался пропустить бесплатный обед с Бруно, который предпочитал обедать в хороших ресторанах, любил вкусно поесть, к тому же мне нужно было с ним поговорить на профессиональные темы, да и просто хотелось посплетничать.

Потом я позвонил Марии, выразил сочувствие по поводу похмелья, пообещал позвонить еще раз вечером. В ответ на это она пробурчала что-то утвердительное, что я воспринял как хороший знак.

Я не торопясь направился к отелю. Был прекрасный теплый день, солнце весело светило с безоблачного неба, и вдруг я заметил, что чувствую себя почти счастливым.

– …итак, что ты надеешься найти в Бразилии? – спросил Бруно, закончив десятиминутный доклад об уровне развития науки, техники и искусства в этой стране.

Услышав его последнее слово, я оторвал взгляд от задницы удаляющейся официантки и пожал плечами, как научился еще в Неаполе.