Текст книги "Глубже (ЛП)"

Автор книги: Робин Йорк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Я снова моргаю и теперь понимаю. Вот как выглядит мир с одной контактной линзой.

Парень тоже немного размыт, но вполне симпатичен. У него очень короткие каштановые кудрявые волосы и ямочка на подбородке.

– Одну вышибло?

– Да. Эта женщина была сделана из кирпича?

Он улыбается. Там тоже ямочки. Повсюду ямочки.

– Она, наверное, превосходит тебя на 45 килограмм. Это было довольно жестко. Тебе помочь подняться?

Я беру его за руку, думая, что меня так сильно ударили, что я потеряла ориентацию.

– Я Скотт, – говорит он.

Я так отвлечена, что едва слышу его. Слишком занята мыслями: «Боже мой, меня сбили, но я не мертва, я в полном порядке».

– Кэролайн, – говорю я, но, наверное, не четко, потому что следующие пять минут он называет меня Кэрри, пока приносит мне воду из кулера Карсона и настаивает, чтобы я воспользовалась его складным стулом.

Я смотрю игру и пытаюсь разобраться в правилах. Прошу Скотта объяснить сложные моменты. Он объясняет и когда улыбается мне, я улыбаюсь ему в ответ.

Чему это может повредить? Он не знает моего имени.

Через несколько минут раздается свисток. Куинн смотрит на меня, приподняв бровь. Я киваю головой и трусцой возвращаюсь на поле.

После этого я узнаю, что все игры регби заканчиваются в баре. Похоже, это не подлежит обсуждению. Тренер команды Карсона пожимает руку Куинн и уезжает, а мы, оставшиеся, образуем одну огромную массу грязной, покрытой синяками женственности – плюс Скотт – и идем вдоль железнодорожных путей, пересекающих кампус Патнема. Мы проходим мимо научного центра и фаллической скульптуры, которая напоминает мне резинового цыпленка Уэста. Одна из девочек Карсон пытается забраться на нее.

К тому времени, когда мы врываемся в дверь бара, большинство игроков поют песню, настолько грязную, что я краснею. Скотт оказывается рядом со мной, почему-то именно в этот самый неподходящий момент.

– Не собираешься петь? – спрашивает он.

– Я не знаю слов.

Он улыбается.

– Ты действительно новичок в этом деле, не так ли?

– Я никогда не трогала мяч для регби до сегодняшнего дня.

Мое зрение немного затуманено из-за одной контактной линзы, но я все равно вижу, как углубляются все его ямочки. Одна на левой щеке, одна на правой, плюс одна на подбородке. Три ямочки. Когда он подходит к бару с одной из девушек своей команды, чтобы заказать первые кружки в бесконечном потоке пива, я закрываю один глаз, чтобы оценить, какие у Скотта широкие плечи и точеные икроножные мышцы.

Игроки Патнема начинают сдвигать столы в основной части бара. Сейчас только два часа дня, так что мы, регбистки, можем располагать всем необходимым. Я занимаю место и через несколько минут радуюсь, когда Скотт садится рядом со мной, а не с кем-то из игроков колледжа Карсон.

Когда он перекидывает руку через спинку моего стула, меня охватывает волнение и настороженность в таком сочетании, что я не знаю, что с этим делать.

Он флиртует с тобой. Ты ему нравишься.

Он хорошо выглядит, но насколько хорошо выглядит любой человек на самом деле? На что он смотрит, когда дрочит?

Может, он видел мои фотографии и поэтому так дружелюбен. Он думает, что я легкая добыча. Он представляет себе мой рот на нем. Называет меня шлюхой в своей голове.

– Итак, Кэрри, – он полуулыбается, его тело раскованно, все в нем расслаблено и легко. – Что привело тебя сегодня на игру в регби?

Я напоминаю себе, что, если мои фотографии есть в интернете, это не значит, что их видел каждый мужчина. До августа я даже не слышала об этих отвратительных порносайтах и, хотя я знаю, что парни смотрят гораздо больше порно, чем девушки, не думаю, что это означает, что все они ищут в интернете снимки промежности в каждую секунду своего свободного времени.

Вполне возможно, что Скотт – просто парень, который думает, что меня зовут Кэрри и хочет узнать меня получше.

Более чем возможно. Скорее всего.

Поэтому я делаю глубокий вдох. Я чувствую запах дрожжевого пива, грязи и пота. Я оглядываю стол и думаю: здесь я в безопасности. Эти женщины меня прикроют. И если они доверяют Скотту – если он им нравится, а это очевидно, – значит и я могу ему доверять. Хотя бы немного.

– Куинн заставила меня это сделать.

– Правда? – его глаза как бы скользнули по мне, но не в извращенном смысле. Просто нормальным образом, как парень смотрит на девушку, когда собирается сказать:

– Ты не производишь впечатление человека, которого легко запугать.

– Ну, я тогда была немного пьяна.

– А. Знаю, как это бывает.

Одна из девушек Карсон стоит на стуле, подняв в воздух кружку с пивом. Все кричат и радуются, и я не могу сосредоточиться на чем-то большем, чем обрывки разговора.

– Минет... Шесть попыток... Лучший ракер (игрок, который группируется вокруг мяча во время схватки за него) во вселенной. Кубок мира.

Куинн ухмыляется своей самой широкой улыбкой и шевелит пальцами, говоря:

– Некоторым из нас не нужен член, чтобы возбудиться.

Гвен наливает и подталкивает стакан в мою сторону.

– Пей!

Когда она отворачивается, я говорю Скотту:

– Просто чтобы ты знал, я не буду пить все это. У меня завтра контрольная работа.

– Это нормально. Я тоже не пью, – я смотрю на его стакан и вижу, что вместо пива у него вода. Я не заметила.

– Я сегодня водитель.

– Это, типа, твоя работа? – спрашиваю я.

– Нет, мне платят за помощь тренеру во время игр, но сейчас я здесь просто потому, что многие из этих девушек – мои подруги и я не хочу, чтобы они убились по дороге домой.

– Это хорошо.

Он улыбается.

– Это не трудно. Хочешь, я принесу тебе воды?

– Нет, спасибо. Я в порядке.

Он поднимает свой стакан и прикладывается к моему.

– За твою первую игру в регби. За твое здоровье.

– Выпьем.

– Подождите, чья первая игра? – спрашивает один из игроков Карсона.

Скотт показывает на меня.

– Кэрри. Она никогда не играла до сегодняшнего дня.

– Дамы, у нас в доме девственница!

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, я стою на вершине стола и сорок женщин подпевают мне.

О, регбистки – самые большие и самые лучшие.

И мы никогда не сдаемся

И мы никогда не даем сопернику отдохнуть

И мы строим лучший рак

И мы лучше трахаемся.

И неважно, с кем мы играем, мы никогда не можем получить достаточно

На поле! В схватке! Регбистки заставят тебя кончить!

Мое горло так пересохло, но я улыбаюсь.

Невозможно не улыбаться. Я чувствую себя сильной и быстрой, ушибленной и потрясенной, окруженной солидарностью.

Я снова чувствую себя нормальной, как раньше, до того, как все сошло с рельсов.

В Массачусетсе есть офисное здание, где чья-то работа заключается в том, чтобы стереть фото Кэролайн Пьясеки из интернета. Если все получится, через год этой девушки больше не будет. Она будет мертва и часть меня будет мертва вместе с ней.

Может, за это время я должна вырасти в кого-то нового. Найти во мне что-то зеленое, вскормить его, посмотреть, как оно выстрелит вверх к солнцу. Превратиться в девушку, которая играет в регби, танцует на вечеринках и флиртует с парнями, солнечными и открытыми, которые не употребляют наркотики и не избегают обсуждать даже мельчайшие подробности своей личной жизни.

Регби – это круто.

***

Когда я впервые вижу квартиру Уэста изнутри, его нет дома.

Я чувствую себя странно, но ведь я не пробралась внутрь тайком. Мы с Бриджит столкнулись с Кришной в студенческом центре, и он пригласил нас и Куинн посмотреть «плохое ТВ» и выпить «еще более плохого» алкоголя. Никто из нас не смог устоять перед соблазном загадочного «еще более плохого».

И вот мы здесь, раскинувшись на большом кожаном диване, делим бутылку ирисового шнапса, которую Кришна достал из глубин шкафа и смотрим повторы сериала «Что нельзя носить», который Криш сохранил на своем видеомагнитофоне в количестве, которое меня даже пугает.

Уэст работает в библиотеке, но скоро должен закончить. Я пишу ему:

Ты уже закончил?

Да, – отвечает он.

Иду домой. А ты?

Я в твоей квартире, тыкаю во все твои вещи.

Это неправда, но это привлекает его внимание.

ТЫ ВЗЛОМАЛА ДВЕРЬ?

Да. Я держу набор отмычек за щекой. Гудини так делал. Я нахожу эту идею отвратительной, но мне все равно это нравится.

Очень хитро. Ты действительно там?

Да, Криш пригласил меня. Мне нравится, что вы сделали с декором.

Это, конечно, шутка. Очевидно, что здесь произошло: Кришна купил все, что считал важным – диван, телевизор, алкоголь, двуспальную кровать, которую я вижу через открытую дверь в его спальню, а потом они с Уэстом купили все остальное за два бакса на распродаже. Вероятно, они купили свою посуду в больших бумажных пакетах с маркировкой 25 центов, потому что я пью ирисовый шнапс из стакана для желе из «Флинстоунов». Я положила ноги в носках на журнальный столик, сделанный из фанеры и шлакоблоков.

Я приложил много творческих усилий, – отвечает Уэст.

Вижу.

Если ты найдешь мою коллекцию щенков, НЕ ТРОГАЙ НИКОГО.

Они в спальне?

Ты можешь зайти и узнать. Посмотри вверх.

Почему?

Я держу своих щенков в гамаке.

Улыбаясь, я смотрю на закрытую дверь в его комнату.

Я могу войти. Могу сесть на кровать Уэста. Потрогать покрывало, какого бы цвета оно ни было. Посмотреть, что он повесил на стены, какие книги стоят на полках, сколько белья в корзине.

И я хочу этого.

Ты в моей комнате, Кэр?

От этого вопроса мне становится жарко – так жарко, как если бы он спросил, что на мне надето. Так горячо, как будто мы занимаемся секс-смс, а это не так. Даже близко нет. Так почему же, когда я делаю глоток из своего стакана с желе, шнапс идет не туда, и я начинаю неудержимо кашлять?

– Что ты там делаешь? – спрашивает Куинн.

– Пишет смс Уэсту, – говорит Бриджит. – Это видно по тому, что она прикусила губу и как бы сгорбилась над телефоном, как будто из него могут выпасть «Скиттлз» или радуга, и...

– Я вижу, – прерывает Куинн. – Я просто хочу знать, что он сказал, что она подавилась.

– Ничего, – прохрипела я.

– Скажи что? – спрашивает Бриджит.

– Вам двоим нужно потрахаться и покончить с этим, – говорит Кришна.

– Заткнись, – я гений с остроумными репликами.

Дверь открывается и входит Уэст. Увидев меня на диване, он улыбается.

– Думал, что найду тебя в своей постели.

Я вспыхиваю.

Не совсем, но вполне могла бы.

– Не с такими ушами, – говорю я.

Уэст фыркает и бросает свою сумку у двери.

– Привет, Куинни. Бриджит. Что Криш заставил вас выпить?

– Ирисовый шнапс, – говорит Куинн.

– Гадость.

– Это какое-то отвратительное дерьмо, – соглашается она.

– Я как раз говорил Кэролайн о том, что вам двоим нужно потрахаться, – говорит Кришна.

– Опять? Ты слишком зациклен на том, с кем я трахаюсь.

– Я не зациклен. Я озабочен. Ты двадцатилетний парень со слишком большим количеством работы и постоянным хмурым взглядом одиночки Джеймса Дина. Если ты не начнешь использовать это, чтобы трахаться, то, скорее всего, умрешь от депрессии. А вот Кэролайн...

– Не могли бы вы, ребята, перестать говорить обо мне, как будто меня нет в комнате?

– И перестаньте говорить "трахаться", – предлагает Бриджит. – Это унизительно. И я думаю...

– Видишь ли, в этом вся твоя проблема, – говорит ей Кришна. – Ты считаешь, что трахаться унизительно.

– Как будто это у меня проблема. И это говорит шлюха кампуса, которая...

– Это у тебя проблемы! Ты никогда не получаешь удовольствия.

– Я все еще здесь вообще-то. Предполагалось, что будет весело, – простонала Куинн. – Но пока веселитесь только вы двое.

Уэст подходит ко мне сзади и кладет руки мне на плечи. Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на него снизу-вверх, волнуясь, как он это воспримет, но его глаза светятся весельем.

– Мы с Кэр не пара.

Я улыбаюсь ему, потому что его отрицание звучит как подтверждение и потому что его руки на моих плечах плавно двигаются вперед-назад. Его большие пальцы находят точку и нажимают на заднюю часть моей шеи, отчего моя грудь становится полной и тяжелой, а в животе все расплавляется.

Мне до смешного приятно, что Кришна намекнул, что Уэст находится в середине того, что похоже на долгий засушливый период. Хотя, учитывая источник, Кришна мог просто иметь в виду, что у Уэста не было секса уже неделю.

Мне не нравится думать о том, что Уэст занимается сексом. Вообще.

– Тогда кто вы друг для друга? – спрашивает Кришна.

– Они друзья, – говорит Бриджит.

– Нет, не друзья, – говорит Уэст.

Бриджит выглядит смущенной.

Понимаю. Это немного сбивает с толку.

– Мы можем не говорить об этом?

Но Кришна сейчас слишком увлечен.

– Нет, мне нужно разобраться в этом. Последние несколько недель каждый раз, когда я захожу в пекарню, там оказываешься ты. Похоже, Уэст всегда пишет тебе. Он только что вошел в дверь, улыбаясь тебе, как будто солнце восходит и заходит из твоей задницы, а теперь его руки на тебе.

Куинн подхватывает:

– Он всегда тянет к тебе руки.

– Это неправда.

Но, вообще-то, правда? Его руки на моих плечах мне знакомы. В пекарне он часто прикасается ко мне вот так. Случайно касается моего колена, когда я прохожу мимо, когда он сидит, опускает руку мне на макушку, когда я собираюсь уходить, потирает мои плечи в свободную минуту, когда мы оба болтаем с Кришной.

Для него это ничего не значит.

Я та, чье сердце замирает, каждый раз.

– Это никого не касается, кроме нас, – говорит Уэст.

Любой нормальный человек замолчал при виде грозного выражения лица Уэста, но Кришна ненормальный.

– Если ты не собираешься трахаться, нам стоит подумать о том, чтобы свести Кэролайн с кем-то. Ей давно пора вернуться в игру, тебе не кажется?

Бриджит ударила его по руке.

– Это не игра.

Кришна повышает голос, точно подражая Бриджит.

– Это не игра, это не забава, она не кусок задницы, – затем, уже нормальным голосом: – Клянусь Богом, женщина, у тебя как будто аллергия на все на свете, что может случайно вызвать у тебя приятные ощущения.

– Не будь мудаком.

– Не будь ханжой.

Она высунула язык, и Куинн пробормотала что-то похожее на:

– Говоря о людях, которым нужно потрахаться.

– Что? – вскрикивает Бриджит. – На что ты намекаешь?! Потому что, если ты пытаешься сказать...

– Неважно.

Я ожидаю, что Кришна набросится на этот комментарий, но он удивляет меня тем, что встает с дивана и исчезает на кухне. Он возвращается с пивом, хотя у него уже есть напиток. Он откупоривает крышку и делает долгий глоток. Он совсем не смотрит на Бриджит, и мы просто зачарованно наблюдаем за ним.

Или, на самом деле, мне приходится ограничиться взглядом, потому что Уэст еще глубже впился большими пальцами в мышцы моей шеи, заставляя меня наклонить голову вперед. Мои волосы свисают мне на лицо. Его пальцы как утюги для клеймения, тупые и горячие, прочерчивают параллельные линии на моей коже от линии роста волос до низко опущенного воротника футболки. Снова. Снова. Его пальцы хватают мои плечи, мнут их так, словно я принадлежу ему, и я таю.

Я плавлюсь.

Я его.

– Давайте не будем отвлекаться от сути, – говорит Кришна. – Суть в том, что Кэролайн нужно вернуться к жизни.

– Неужели?

Я говорю так, будто я под наркотиками.

И я действительно одурманенная.

Бриджит протестует за меня.

– Не нужно.

– Серьезно, Криш, ты ведешь себя как осел, – говорит Куинн.

– Мы должны найти ей пару. После Дня благодарения я сделаю своей личной целью в жизни, чтобы Кэролайн немного пошалила.

– Кэролайн может сама начать действовать, – говорит Бриджит. – Я имею в виду, если она сама захочет, чего...

– Чего я не хочу.

– Потому что ты травмирована, – говорит Куинн.

– Я не травмирована.

Я взволнована и разгорячена. Я отчаянно надеюсь, что дрожь в сосках не означает, что фары включены и все в комнате видят, что Уэст делает со мной, прямо у них на глазах.

– Все в порядке, – говорит Куинн. – Никто тебя не осуждает. Это твоя безопасная зона.

– Кэролайн не нужна безопасная зона, – говорит Бриджит. – У нее все отлично. Расскажи им о...

Она видит мое лицо и останавливается, но уже слишком поздно.

– О чем? – спрашивает Кришна.

– Ни о чем.

– Это не похоже на ничего.

– Это ничего. Правда.

Я тянусь вперед за своим напитком, разрывая контакт с Уэстом, потому что ситуация вот-вот станет ужасной. Я чувствую это. Воздух стал тяжелым. Мое возбуждение улетучилось, как кролик, забежавший в свою нору.

Я отпиваю большой глоток ирисового шнапса и снова начинаю закашливаться, что является тактической ошибкой, потому что пока я изнемогаю, Кришна наступает на Бриджит.

– Скажи мне, что ты собиралась сказать, – требует он. Я опрокидываюсь набок на диван, кашляя так сильно, что мне приходится подтягивать колени. Уэст поглаживает меня по спине.

– Дыши, – говорит он низким шепотом.

Даже это сексуально. Я задыхаюсь, меня терзает чувство вины за то, что Бриджит чуть не раскрыла и у меня все еще есть кусочек мозга, посвященный обмороку от того, какой Уэст горячий. Я безнадежный случай.

Бриджит скрещивает руки, прижавшись к Кришне.

– Не скажу.

– Скажи мне.

– Нет.

– Скажи мне, скажи мне, скажи мне, скажи мне, скажи мне, скажи мне...

– О, хорошо. Я как раз собиралась сказать о парне, которого она встретила.

– Парень? – спрашивает Куинн.

Я едва в состоянии вдохнуть, когда говорю:

– Нет никакого парня, – я пускаю слюни на кожу и мне приходится вытереть их ладонью.

Я не могу посмотреть на Уэста.

– Слишком поздно отрицать это, – говорит Кришна. – Бриджит уже слила тебя. Кто этот парень?

Я не вижу никакого выхода, чтобы не сказать им. Я сажусь.

– Ты помнишь Скотта? – спрашиваю я Куинн.

– Регби Скотта?

– Да.

– Он пригласил тебя на свидание?

– Нет! Нет. Ничего такого. Просто... Я просто сказала Бриджит, что могу попытаться узнать его фамилию. От тебя. На всякий случай.

– Ты позвонишь ему?

– Может быть?

– Он был увлечен тобой, – говорит она. – Ты определенно должна ему позвонить.

– Думаешь?

– Конечно. Почему нет?

– Кто такой регби Скотт? – спрашивает Кришна.

– Он ходит в Карсон, – говорит Куинн. – Ты его не знаешь. И он очень милый. И горячий. Молодец, Кэролайн.

– Я еще ничего не сделала.

Она хлопает меня по плечу.

– Конечно, но ты должна. Вернуться в строй, понимаешь?

Я повернула голову и боковым зрением посмотрела на Уэста.

Он застыл.

Кришна тоже смотрит на него, и я не могу понять, то ли он специально подтолкнул Уэста к этому, то ли просто не замечает. Вот в чем дело с Кришной – я никогда не могу понять, придурок он или притворяется придурком.

Он опускается на диван рядом с Бриджит, допивает остатки пива и говорит:

– Может, нам стоит найти что-нибудь другое для просмотра.

Уэст открывает дверь своей спальни.

– Мне нужно заниматься.

Он закрывает ее и остается только звук телевизора и Бриджит, неловко переминающаяся на своем конце дивана.

– Я ничего не сделала, – говорю я. – Я даже не знаю его фамилии.

Но я не уверена, с кем говорю.

Никто не отвечает.

***

– Так, когда ты собираешься домой? – спрашивает Уэст.

– Завтра.

Сегодня вторник перед Днем благодарения или среда, не могу сказать точно, поскольку сейчас три часа ночи. Кампус превратился в город-призрак после обеда, а Уэст весь день был в пекарне. Ему пришлось прийти рано. И он задержится допоздна. Ему нужно сделать безумное количество выпечки, чтобы помочь Бобу выполнить праздничные заказы. Но он сказа мне, что это неважно. Потому что у него есть все оставшиеся каникулы, чтобы выспаться.

– Рано? – спрашивает он.

– Да.

– Можешь проветрить духовку для меня?

Я подхожу к духовке – которая больше похожа на металлический шкаф со стеклом в дверце – и нажимаю на кнопку, которая выпускает пар, чтобы буханки начали подсыхать в последние несколько минут выпечки.

– Спасибо.

Я запрыгиваю на стойку и изучаю комнату. С октября она стала для меня почти такой же привычной, как моя комната в общежитии, и я перестала замечать, как здесь тесно. Как выходящий пар пахнет влажным, сырым и мокрым тестом. Руки Уэста всегда заняты, пол всегда грязный, а я всегда в безопасности, даже если мне не всегда комфортно.

Теперь у нас официально перерыв, и я должна быть дома.

Дом становится все более сложным понятием. Я по-прежнему разговариваю с отцом раз в неделю, но стала бояться наших разговоров. Я всю жизнь была папиной дочкой, а теперь не знаю, что ему сказать. Он спрашивает меня, как идет изучение Права, такой ли сложный класс, как я боялась. Он напоминает мне, что я должна искать летние стажировки, потому что мне нужно иметь некоторый опыт, прежде чем я начну подавать документы в юридические школы через несколько лет.

Он говорит мне, что любит меня и напоминает, чтобы я была в безопасности.

Я кладу трубку с пронзительной болью в животе. Я чувствую себя лгуньей, но не могу сказать ему правду.

Впервые с тех пор, как приехала в Патнем, я не хочу ехать домой на каникулы. Папа затевает всю эту историю с индейкой, а я отвечаю за начинку. Моя сестра Жанель и ее жених делают клюквенный соус и рулеты. Элисон, моя вторая сестра, сейчас в Лесото в Корпусе мира, но если бы она была дома, то сделала бы тыквенный пирог.

Думаю, я должна взять на себя обязанности по приготовлению пирога.

Я должна примерить платье подружки невесты для свадьбы Жанель, которая состоится летом. Она посылает мне по электронной почте подробности о местах, которые они рассматривают, о цветах, которые ей нравятся, об открытках с датой, которые они делают на Этси. Я знаю, что должна быть взволнована, поэтому я так себя и веду, но я не могу вызвать никакого энтузиазма.

– Ты звонила тому парню? – спрашивает Уэст.

Прошло два дня с тех пор, как он закрылся в своей комнате. Это первый раз, когда кто-то из нас упоминает о том разговоре.

– Скотту, – говорю я.

– Я помню.

– Нет. Я ему еще не звонила.

Его телефон жужжит. Уэст проверяет его и набирает кому-то сообщение. Он был приклеен к нему всю ночь, отвлекаясь. Он не сказал мне, с кем он переписывается. Это может быть его сестра, его мать или какая-то подружка дома, о которой он никогда не упоминал.

Он ничего мне не говорит.

Сегодня ему нечему меня учить. За все эти недели глазирования и проб я чувствую, что мы никогда не говорили о том, чему именно я должна была научиться.

Я никогда не просила его быть моим учителем. Это не то, чего я от него хочу.

Но с другой стороны, я нашла подтверждение урокам Уэста, разбросанным по всей моей жизни. Доказательство того, что то, что Нейт сделал со мной, не единственное, о чем стоит говорить. Доказательство того, что так же, как я могла зайти в пекарню в любой вечер, я могу зайти на вечеринку или выйти на поле для регби.

Я все еще здесь. Со мной все в порядке. Мне не нужна опека, и я не собираюсь больше покупаться на всякую ерунду.

Меня переклинило, я совершенно устала от притворства. Потому что с октября я поняла еще одну вещь: Уэст ничего мне не говорит и, если я ничему не могу его научить, мы никогда не станем чем-то большим, чем мы есть в этой комнате.

Он остается здесь на каникулы. Слишком дорого и долго лететь в Орегон на те жалкие несколько выходных, которые мы получаем и, в любом случае, Бобу нужна его помощь.

Это то, что сказал мне Уэст.

Он не сказал мне, что хочет вернуться домой, но я знаю, что он хочет, хотя я не знаю, где находится дом, из какого он города, что его там ждет. Я не знаю, потому что он не говорит. Он не говорит мне, почему его внимание так приковано к телефону, почему он все время отвлекается в последнее время, о чем он беспокоится.

Я знаю, что он беспокоится. Знаю, что что-то с ним не так. Но я также знаю, что он никогда не поднимет глаза от хлеба и не скажет мне:

– Кэр, могу я тебе кое-что сказать?

Сегодня между нами установилась какая-то неловкая окончательность, и я думаю, что это из-за того разговора в квартире.

Может быть, я ошибаюсь. Может быть, это произошло, когда он передал мне конверт с деньгами. Возможно, деньги что-то изменили.

Если бы Уэст делился своей травой с друзьями, он был бы парнем, с которым весело проводить время. Поскольку он продает ее им, он преступник. Это из-за денег.

Я должна быть богатой. Он должен быть бедным. Он дал мне пятнадцать тысяч долларов и теперь между нами что-то изменилось, но он не говорит мне что, а я не спрашиваю.

Я не настолько храбрая, чтобы давить на него, но я хотела бы, чтобы он сказал мне. Я бы хотела, чтобы я была ему нужна. Потому что я не уверена, как долго еще выдержу быть единственной на этой кухне, кто признается в своей уязвимости. И я также не уверена, как долго еще мне это будет нужно – эти поздние ночные поездки в пекарню, эти часы с работающим Уэстом и миксерами.

Мы могли бы сказать друг другу еще столько всего, но не говорим.

Сегодня ночью дребезжащая песня миксера звучит как заупокойная молитва, и я не чувствую ничего, кроме печали. Я проснулась от кошмара, чтобы прийти сюда – от сна, в котором я была на поле для регби в ночной рубашке, пробираясь сквозь густой туман и не могла найти что-то нужное, не слышала, чтобы кто-то звал меня. Я чувствовала себя безвозвратно потерянной.

Эта ночь, этот момент – это конец чего-то.

– Я буду скучать по тебе, – говорю я ему.

Он стоит спиной ко мне. Не отвечая или даже не признавая, что я говорю, он включает миксер на высокую мощность. Он стучит так громко, что я не слышу музыки. Я закрываю уши и слушаю стук своего сердца с закрытыми глазами. Когда я открываю их, его рука лежит на моем бедре, и он стоит прямо передо мной, заполняя все мое поле зрения.

Его серебристо-голубые глаза напряжены и в тени из-за насупленных бровей.

Кришна и Куинн правы – Уэст всегда прикасается ко мне.

Я всегда это чувствую.

Его рука на моем бедре заставляет меня пульсировать. Между ног. В сердце. И в горле.

Везде.

Глупая девчонка.

Когда он убирает руку, я хватаюсь за нее. Я переплетаю наши пальцы и сильно сжимаю.

Уэст смотрит на наши руки и вздыхает.

– Что мне делать с тобой? Думаю, тебе лучше сказать мне, Кэр, потому что я ни черта не понимаю.

Я смотрю на его запястье. На темные волосы на предплечьях, на впадинку на горле, на участок под губой, где он пропустил несколько волосков, когда брился.

Его рот. Его глаза. Его рот.

Всегда его рот, широкий и умный, щедрый и скрытный.

Я жду, когда рот Уэста произнесет слова, которые я никогда не услышу.

Я буду скучать по тебе.

Я забочусь о тебе.

Я не хочу, чтобы ты встречалась с тем парнем, потому что я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы мы были чем-то большим.

Я хочу сказать: «Расскажи мне все, Уэст. Пожалуйста.»

Но утром я поеду домой и увижусь с отцом. Чтобы Уэст ни хотел сказать, сегодня не та ночь, чтобы он мог это сказать, и я не тот человек, которому он может это сказать.

Дело не только в нем. Дело во мне. Я недостаточно храбрая.

Кончики моих пальцев скользят по форме его лица. Изгибу брови и шраму, пересекающему ее. Изгибу его уха. По его пухлым губам.

Я хочу вдохнуть, когда он выдыхает, прижаться к его телу, обхватить ногами его талию и принять его в себя.

Я не знаю, как избавиться от этого.

Я не знаю, как отказаться от него.

Таймер духовки пищит. Уэст отходит от меня и выключает ее. Открывает дверцу. Вынимает хлеб.

Всю оставшуюся ночь он держится на расстоянии.

Утром я сажусь в машину и уезжаю, между нами 90 километров, но этого недостаточно.

Я не знаю, как далеко я должна была бы уехать, чтобы это было достаточно далеко.