Текст книги "Город Драконов"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 7
Драконьи сны

Полет не требовал никаких усилий. Алые крылья Синтары поймали жаркий поток, восходящий от раскинувшихся внизу полей с зерном, и подняли ее вверх. Она возносилась в небо. Прямо под ней жирные белые овцы щипали траву на зеленом пастбище. Когда ее тень скользнула по траве, они в страхе разбежались. Глупые создания! Ей совершенно не хочется набивать пасть их тошнотворной шерстью. Никто из драконов не любит их есть, за исключением тех случаев, когда их не тянет охотиться. Она втайне подозревала, что именно поэтому люди и разводят этих животных в таких количествах. Крупный рогатый скот нравится драконам гораздо больше. Однако для настоящего охотника – такого, как она, – пикировать на заключенное в загон животное не интересно. Она предпочтет добыть пищу охотой, отыскать какое-нибудь крупное рогатое создание, которое сможет хоть немного сопротивляться, возможно, даже будет сражаться, пока она не завоюет его мясо.

Но это будет не сегодня. Вчера она плотно поела и долго спала после обильной трапезы – весь вечер и всю ночь. Теперь ей хотелось утолить жажду, и жаждала она не крови и даже не жиденькой речной воды. Она накренила крыло, возвращаясь в небо над Кельсингрой. Наконец-то на Серебряной площади нет других драконов. Она опустится на нее, и ей не придется ждать своей очереди, чтобы Старшие… сделали что?.. Что-то, чего ей хочется. Чего ей хочется настолько сильно, что это ускользает из ее памяти. Что-то, составляющее тайну. Она беспокойно пошевелилась.

Она не Синтара. Глубоко во сне она спряталась от своего рычащего голода и замерзшей плоти, уйдя в воспоминания о другом времени и месте. Кто-то из ее алых предков летал над Кельсингрой в то благодатное время, солнечным днем. Ей знакомы были не только свобода полета, но и дружба со Старшими в тот период, когда те жили в симбиозе с драконами. Те времена были благодатными для обеих рас. Она не знала точно, что именно привело к концу того периода. В своих снах она уходила от неприятного настоящего и исследовала прошлое, ища там подсказки, что ей можно сделать, чтобы будущее стало именно таким, каким ему следовало быть.

Внезапный порыв ветра хлестнул по ее морде дождем и рассеял сны-воспоминания. Синтара открыла глаза под ночной грозой. Укрытие, которое соорудила для нее Тимара, было ненадежным – шаткий навес из бревен, крытых ветками. Постелью ей служил толстый слой лапника, не слишком хорошо изолировавший ее тело от земли. С того момента, как Тимара построила этот навес, драконица успела вырасти, и теперь ей приходилось неловко сворачиваться в тесном пространстве. Девице следовало построить помещение попросторнее, с более толстыми стенами, возможно, обмазанными глиной, да и крышу сделать прочнее. Синтара так ей и говорила. А девица раздраженно спросила, сколько времени она желает оставаться без пищи, пока Тимара будет тратить все свое время на то, чтобы соорудить такое укрытие. Воспоминания об этом ответе снова вызвали у Синтары раздражение. Эта девица ничего не может сделать как следует! Драконице приходится дрожать в плохо построенном жилище, ощущая, как у нее живот подводит от голода! В ее жизни нет ничего приятного. Только голод, лишения и обманчивые сны.

Синтара выскользнула из-под низкого навеса, ползя на животе. Казалось, дождь идет без перерыва. Луна и звезды спрятались за тучами, но, широко раскрыв глаза, она легко различала все вокруг. Здесь, на редколесье, где росло мало деревьев и кустов, хранители построили драконам поселок из убежищ. Как будто они – люди, которым всегда нужно лепиться друг к другу! Все укрытия были непрочными и не рассчитывались на долгое использование. Ее собственное было не только не хуже других, но даже лучше большинства из них. Тем не менее оно все равно смутно напоминало конюшни и псарни. Это были укрытия для животных, а не жилища, подобающие Повелителям Трех Стихий.

Конечно, сами хранители устроились немногим лучше. Они поселились в остатках хижин пастухов и фермеров, построенных на этом берегу в давние времена. От некоторых остались только стены, но хранителям удалось сделать их пригодными для жилья. Она слышала их разговоры и мысли. Они считали, что смогли бы устроиться гораздо лучше, если бы им удалось попасть на противоположный берег, где величественная Кельсингра успешно перенесла все разрушительное действие времени и непогоды. Они могли бы отправиться туда на спине у этой дуры Хеби, которая, похоже, считает себя не столько драконом, сколько ломовой лошадью. Но для этого им пришлось бы бросить остальных драконов.

И они этого не сделали.

Синтару возмущала та искорка благодарности, которую это в ней зажгло. Благодарность была чувством незнакомым и неприятным, совершенно не подобающим дракону, особенно в отношении человека. Благодарность подразумевает долг. Но как дракон может оказаться в долгу у человека? С тем же успехом можно быть должником голубя! Или куска мяса.

Синтара прикрыла глаза от хлесткого дождя и стряхнула с себя эти мысли вместе с каплями дождя, которые она отрясла со своих крыльев. Пора. Ветер утих, кругом темно, все остальные спят. Тихо ступая по ковру из мокрых листьев и лесного перегноя, она оставила укрытия позади и двинулась вниз по склону к лугу, выходившему на реку.

Дойдя до луга, она остановилась, озирая окрестности взглядом, открывавшим ее зрению ночь. Никто и ничто не шевелится. Вся сколько-нибудь крупная дичь разбежалась уже много недель назад, когда они только здесь оказались. Существа, которые поначалу смотрели на драконов с недоумением, быстро поняли, что их следует бояться. На лугу она находилась одна. Далеко внизу быстро текла река, ставшая полноводной из-за дождей: даже здесь был слышен ее шум. Она была широкой, темной, холодной и глубокой, с таким сильным течением, которое способно было затянуть вниз даже драконицу, удерживая ее там, пока она не утонет. У нее сохранились древние воспоминания, в которых она оказывалась в этой реке: тогда шок от холодной воды, принимающей ее разогретое на солнце тело, был почти приятным. В этих воспоминаниях она позволяла воде смягчить резкое приземление, разрешала своему телу погрузиться, плотно сложив крылья, пока не почувствовала под когтями песок и гальку. А потом, надежно сжав ноздри, чтобы не пропустить в легкие воду, она преодолевала напор течения и выбиралась на мелководье, а оттуда – на берег, и с каждой ее сверкающей чешуйки стекала вода.

Однако эти воспоминания были очень давними. Сейчас, судя по рассказам хранителей, тут не было песчаного пологого берега – только жадный обрыв в глубину у края города. Если она попытается взлететь и случайно упадет в воду, есть немалая вероятность, что жестокое течение утащит ее, и ей больше не удастся вынырнуть. Она огляделась. Сейчас разговаривали только река, ветер и дождь. Она одна. Никто не увидит ее и не сможет насмехаться над ее неудачей.

Она широко распахнула крылья и встряхнула ими: они захлопали на ветру, словно мокрые полотняные паруса. На секунду замерев, она задумалась над тем, откуда ей это известно, но тут же отмахнулась от этого бесполезного обрывка информации. Не все воспоминания были достойны сохранения – и тем не менее они у нее оставались. Она медленно пошевелила крыльями, растягивая их, проверяя каждый сегмент, заканчивающийся когтем, а потом подняла, чтобы наполнить их ветром. Правое крыло все еще было меньше левого. И слабее. Как может летать дракон, у которого одно крыло работает хуже другого?

Компенсируя. Наращивая мышцы. Притворяясь, будто это – травма, полученная в бою или на охоте, а не изъян, который присутствует с того момента, как она вышла из кокона.

Она раз десять развернула и сложила крылья, а потом, широко раскинув их, постаралась замахать как можно энергичнее, но так, чтобы они не ударялись о землю. Жаль, что здесь нет скалы, с которой можно было бы взлететь – или хотя бы голой вершины холма. Придется удовольствоваться этим луговым откосом с высокой мокрой травой. Она широко распахнула крылья, определила направление ветра – и неуклюже побежала вниз по склону.

Разве так надо учиться летать дракону? Если бы она вылупилась здоровой и целой, ее первый полет состоялся бы именно тогда, пока ее тело было поджарым и легким, а крылья составляли гораздо большую его часть. Вместо этого она топочет, как убежавшая от хозяев корова, а мышцы на ее теле наросли там, где это нужно для хождения, а не для полета. Да и крылья у нее не развились настолько, чтобы выдерживать ее вес. Дождавшись порыва ветра, она подпрыгнула в воздух и сильно забила крыльями. Высоты оказалось недостаточно. Кончик левого крыла запутался в высокой мокрой траве и развернул ее в сторону. Она отчаянно попыталась скорректировать это движение, но врезалась в землю. Приземлилась она на лапы, ошеломленная ударом и неудачей.

И разозлившаяся.

Она повернулась и снова потрусила вверх по склону. Она попытается еще раз. И еще. Пока небо на востоке не начнет сереть и не настанет время красться обратно в конюшню. У нее нет выбора.

* * *

«Где-то даже сейчас, – подумала Элис, – есть голубое небо. И теплый ветер». Она уютнее запахнула на себе поношенный плащ, глядя, как Хеби отворачивается от нее и несется по широкой улице, готовясь подпрыгнуть и полететь. Ее широкие алые крылья словно сражались с утренним дождем, чтобы поднять ее в воздух. Элис показалось, что драконица становится грациознее. Все более умело начинает полет. И, казалось, она с каждым днем вырастает все больше, и из-за этого роста на нее все труднее садиться верхом. Надо будет убедить Рапскаля в том, что его драконице нужна какая-то упряжь. Иначе ей очень скоро придется отказаться от поездок на Хеби в Кельсингру.

На нее налетел порыв ветра, который принес с собой более сильный дождь. Дождь, дождь, дождь… Порой лето и сухие теплые дни начинали казаться ей плодом ее собственной фантазии. Ладно: если она станет тут стоять и глядеть вслед улетающей драконице, это ее не согреет и не поможет выполнить намеченную на этот день работу. Она повернулась спиной к реке и устремила взгляд на свой город.

Элис ожидала почувствовать тот прилив бодрости, который обычно приносила ей эта картина. Как правило, когда Хеби приносила ее сюда и она смотрела на раскинувшуюся перед ней Кельсингру, она ощущала волну радостного нетерпения при мысли о целом дне исследований. «Сегодня», – неизменно говорила она себе. Именно в этот день ей предстоит сделать какое-то решающее открытие, отыскать нечто такое, что даст ей по-новому взглянуть на древних Старших. Однако сегодня это приятное предвкушение ей изменило. Она посмотрела на широкий проспект, лежащий перед ней, а потом перевела взгляд дальше, чтобы охватить всю панораму города. Сегодня ее взгляд не задерживался на сохранившихся целыми домах, а цеплялся за растрескавшиеся купола и обрушившиеся стены. Этот древний город был огромен. И задача, которую она перед собой поставила и выполняла с такой четкой последовательностью, была безнадежной. Ей не завершить свои исследования даже за десять лет. А десяти лет у нее нет.

Уже сейчас «Смоляной» с капитаном Лефтрином приближаются к Кассарику. Как только он сообщит там о результатах экспедиции, как только известие об их открытии дойдет из Дождевых чащоб до Удачного, сюда хлынут толпы людей. Искатели сокровищ и младшие сыновья, богачи, желающие стать еще богаче, и бедняки, надеющиеся сколотить состояние, – все последуют за ним сюда. Этот поток невозможно будет остановить, а стоит им только оказаться на этом берегу, как город начнет исчезать. Ее захлестнула волна отчаяния: она представила себе всех этих людей с кирками и ломами на плечах, и пирамиды бочек и ящиков для найденных ими кладов, сложенные на берегах. Когда они здесь появятся, древний город снова оживет. Стремление грабить принесет достаточно денег, чтобы восстановить причалы, и привлечет корабли и торговлю. Полному разрушению будет предшествовать жалкая имитация жизни.

Она набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула. Ей не спасти этот город. Она может только описать его таким, каким он был в тот момент, когда они его нашли.

Внезапно она необычайно остро ощутила, как ей не хватает Лефтрина: то была ужасная пустота, гораздо более мучительная, чем голод. Его нет уже больше месяца, и невозможно предугадать, когда именно он вернется. Дело было не в том, что он способен хоть как-то повлиять на то, что неизбежно случится, а в том, что он какое-то время был здесь вместе с ней, был свидетелем поразительной тишины, царящей в этом городе, ходил с ней там, где со времен Старших не ступала ничья нога. Благодаря его присутствию происходящее становилось более реальным, а с его отъездом все то, что она видела, нашла и зарегистрировала стало казаться эфемерным. Не подкрепленным его интересом.

Элис начала было поворачиваться налево, чтобы пройти по узкой улице и продолжить составление аккуратных планов, ведя свой поиск по хорошо отработанной схеме. Однако она вдруг резко остановилась. Нет! Если она и дальше будет действовать по-прежнему, то так и не войдет в более внушительные здания до того, как они будут разграблены. Значит, сегодня план меняется. Сегодняшний день не будет посвящен регистрации, зарисовкам и составлению заметок. Сегодня она будет просто смотреть, идя туда, куда ее потянет.

Она снова вернулась на широкий проспект, который вел от реки прямо к далеким горам. При ходьбе ветер дул ей в бок. Она задерживалась у каждой улицы, отходившей от проспекта. Здесь было столько всего, что следовало бы исследовать, занести в каталоги и описать! Она добралась до конца пологого подъема и, подумав минутку, повернула направо.

На этой широкой улице дома были гораздо богаче тех скромных жилищ и магазинчиков, в которых она побывала рядом с берегом. Черный камень, основной строительный материал этих зданий, блестел от влаги и сиял там, где сквозь него проходили серебряные прожилки. Вокруг дверей и окон и по колоннам шла резьба. Вот тут колоннада украшена лианами, из-за которых выглядывают звери. А там вход закрыт каменным экраном, искусно изображающим шпалеру, увитую цветами.

У следующего здания оказался портик, под которым она укрылась от дождя, перешедшего в ливень. Здесь колоннам была придана форма акробатов, опирающихся ногами на плечи партнера и удерживающих руками свод. Высокие двери из серебристого растрескавшегося дерева преграждали ей вход. Она осторожно толкнула створку, предположив, что какой-то древний запор все еще держит ее закрытой. Ее рука провалилась сквозь распадающуюся древесину. Испугавшись, она вытащила руку, а потом наклонилась, чтобы заглянуть в получившуюся дыру размером с кулак. За дверью оказался вестибюль, а дальше – еще одни двери. Она взялась за ручку двери и повернула – но та сразу же начала отламываться. Ужаснувшись творимым разрушениям, она отпустила ручку, но тяжелый медный набалдашник оторвался и со звоном упал к ее ногам. «Ну, молодец, Элис!» – кисло укорила она себя.

А потом, подгоняемая завывающим ветром и потоками дождя, она наклонилась и стала горстями убирать дерево, пока не сделала такую дыру, сквозь которую можно было пролезть внутрь. За дверью она остановилась и осмотрелась. Ей больше не слышен был стук дождя, а вой ветра стал приглушенным и далеким. Свет из высоких окон размытыми прямоугольниками падал на пол. Она прошла в центр вестибюля по распадающемуся у нее под ногами ковру, а потом подняла голову: на плафоне была изображена стая драконов. Некоторые несли в когтях украшенные лентами корзины, а фигуры в ярких одеждах сидели в самих корзинах и свисали с них.

Ее манили створки следующей двери. Она прошла через комнату к ним и обнаружила, что они сохранились гораздо лучше наружных дверей. Ухватившись за сверкающую бронзовую ручку, она повернула ее и толкнула створку. Та поддалась почти легко, тихо взвизгнув от долгой неподвижности.

Открывшееся помещение имело покатый пол, плавно уходящий к огромной сцене в центре театрального зала. Подмостки представляли собой островок, окруженный лентой пустого пространства, а затем шли ряды скамей и, в самом конце, кресла с пыльными призраками подушек. Подняв взгляд, она увидела отделенные занавесями ложи, величественно взирающие с высоты на сцену. Свет падал на нее сверху сквозь купол из толстого стекла. Многолетние слои пыли сильно задерживали свет ненастного дня, так что ему не удавалось рассеять таинственные тени, застывшие в дальних уголках зала. Стоящие в ожидании фигуры, едва различимые, казались заледеневшими от ее неожиданного вторжения.

Элис осторожно перевела дыхание и, подняв руку, смахнула дождевые капли с ресниц. Она не сомневалась в том, что сейчас эти фигуры исчезнут. Она уже успела понять, что это – фокусы черного камня. Порой он шептал, порой – громко пел, а порой, когда она слишком быстро сворачивала за угол или случайно прикасалась пальцами к какой-нибудь стене, то успевала мельком увидеть людей, лошадей и повозки – всю ту жизнь, которую этот город по-прежнему помнил. Она тщательно протерла глаза, опустила руки и снова огляделась.

Они по-прежнему взирали на нее из теней – и все головы были повернуты в ее сторону. Члены этой пестрой компании ясно демонстрировали свои профессии: это были акробаты и гимнасты, канатоходцы и жонглеры – такие же исполнители, каких она могла бы увидеть в труппе, приехавшей на Летнюю ярмарку, или которые выступали поодиночке на подходе к Большому рынку в Удачном, собирая брошенные зрителями монетки. Они были невозможно неподвижными, но даже окончательно поняв, что это статуи, она неуверенно проговорила:

– Привет…

Ее голос разнесся по залу и эхом вернулся обратно. В дальней части зала занавеси, драпировавшие одну из театральных лож, внезапно оборвались и с громким шелестом упали на пол водопадом ниток, пуха и пыли. Она испуганно вздрогнула, а потом застыла, стискивая руки и глядя на мириады пылинок, которые кружились и плясали в жидком свете.

– Это просто статуи, – решительно заявила она в полный голос, – вот и все.

Она заставила себя повернуться и двинулась по проходу за сиденьями, направляясь к первой из статуй.

Элис надеялась, что вблизи эти изваяния перестанут так ее тревожить. Она ошиблась. Каждая оказалась изумительно искусно вырезана и раскрашена. Жонглер, облаченный в синее и зеленое, застыл, держа два мячика на ладони одной руки, и три – на другой. Его голова была насмешливо наклонена, медно-зеленые глаза чуть щурились в зарождающейся улыбке. В двух шагах за ним замер акробат, протянувший руку напарнице: прижав подбородок к груди, он с любопытством взирал на пустые ряды. Его напарница была в бело-желтом полосатом наряде, сочетавшемся с его собственным, а ее волосы падали растрепанным каскадом черных кудряшек. Губы изгибались в озорной улыбке. За этой парой еще один акробат, слезший с ходулей; он придерживал их плечом, оглядывая пустой зал. На нем оказалась маска с птичьим клювом, а на голове был странный убор, имитирующий птичий хохол.

Она шла все дальше и дальше: тут не было ни одной повторяющейся фигуры. Вот стройный паренек ставит ногу на подставленное колено, готовясь забраться напарнику на плечи. Вот мужчина с флейтой у губ и тремя собачонками у ног: зверюшки стоят на задних лапах, готовые танцевать под его мелодию. Дальше оказалась девица с выкрашенными белой краской лицом и руками: ее платье было украшено позолотой, изображающей золотое шитье. Позолочены были и ее венец из перьев и петушиных голов, а в руках она держала скипетр, больше похожий на метелку для пыли. За ней оказались девушки-близнецы, мускулисто-поджарые, как хищные ласки, и облаченные только в коротенькие яркие юбочки и полоску ткани, едва прикрывавшую груди. Кожа их рук и живота была расписана яркими кругами – синими, красными и золотыми. Элис задержалась рядом с ними, пытаясь понять, были ли эти узоры татуировками, или же их наносили заново перед каждым выступлением. Она не сомневалась в том, что каждая статуя изображает совершенно реального и особенного члена труппы, которая когда-то давала представления в этом самом театре.

Завершив медленный обход театра, она снова остановилась, глядя на сцену. Как можно все это описать? Или объяснить? И к чему трудиться? Пройдет год или два, и все эти статуи исчезнут, будут отделены от труппы и увезены в Удачный, чтобы там их продали тому, кто предложит максимальную цену. Она тряхнула головой, но не смогла прогнать эту тягостную мысль.

– Мне жаль, – негромко сказала она им. – Мне так жаль!

Поворачиваясь, чтобы уйти, она заметила, что на полу что-то блеснуло. Поворошив обтянутым тряпицей ботинком мусор, она открыла серебристую полоску шириной со свою ладонь. Опустившись на колени, она стянула изношенную перчатку, чтобы рукой смахнуть остатки пыли, но при ее прикосновении серебристая полоска внезапно ожила. Свет пробежал по ней от того места, до которого дотронулись ее пальцы, распространяясь во все стороны. Ленты света, расходившиеся от места, на котором она стояла, очерчивали контуры помещения, карабкались по стенам и обрамляли дальнее верхнее окно сложным узлом света, поблескивающего серебром.

– Джидзин, – проговорила она негромко, почти спокойно. – Я уже такое видела: это металл, светящийся при прикосновении. Когда-то в Трехоге такого было много.

Однако Элис сомневалась в том, что в Трехоге было нечто подобное. Это устройство оказалось совершенно целым и работающим. Она так и осталась стоять, нагнувшись, прижав руку к полоске и, глядя вверх, изумлялась тому, как серебряный свет разбудил древний зал, наполнив радостью. Она почти что ожидала услышать музыку, которая возвестит об антракте перед началом представления.

Все волоски на ее теле встали дыбом, когда призрачная музыка действительно заиграла. Она была слабой и далекой, но явно веселой. Оживленно протрубил рожок, какой-то струнный инструмент повторил его мелодию нота за нотой. И тут статуи пришли в движение. Головы начали кивать в такт музыке, метелка для пыли превратилась в дирижерскую палочку, девушки-близнецы согласованно шагнули сначала вперед, потом назад. Ожившие фигуры заставили Элис всхлипнуть от ужаса. Она попыталась выпрямиться, но вместо этого шлепнулась на пол.

– Нет! – прошептала она в мучительном страхе.

Однако статуи не приближались к ней. Музыка играла, а они двигались, кивая в такт, мягко поводя руками. Губы их улыбались, но глаза оставались невидящими. На ее глазах музыка сбилась – и жесты статуй стали более неуверенными и несогласованными, а потом, когда мелодия прервалась и стала разбиваться на фрагменты, статуи с содроганием остановились. Музыка стихла, а серебряное сияние джидзина медленно померкло. Спустя несколько мгновений единственное освещение зала снова давал только далекий стеклянный купол наверху, а статуи стали неподвижными.

Элис сидела на полу, чуть покачиваясь.

– Я это видела. Это было на самом деле, – уверяла она саму себя.

И, произнося эти слова, она почему-то знала, что оказалась последним человеком, которому суждено было увидеть это проявление магии Старших.

* * *

Дождь прекратился. Ветер оставался холодным, но теперь он отгонял облака от солнца, и дополнительный свет был очень кстати. Элис закуталась во влажный плащ, но ветер находил в нем все прорехи и проникал в них, прикасаясь к ней своими холодными пальцами. Она быстро прошла по той же улице, а потом свернула на боковую, чтобы спрятаться от напора ветра. Внезапное недовольное карканье ворона заставило ее вздрогнуть. Птица снялась с крыши одного из зданий и быстро улетела. Здесь, идя рядом с фасадами зданий, она была укрыта от ветра, а слабый солнечный свет даже давал чуточку тепла. Когда ей в последний раз было совершенно тепло? Ответ пришел сразу же: в ночь накануне возвращения Лефтрина в Кассарик. Она гадала, где он сейчас находится, и как грозы влияют на его движение. Он уверял ее в том, что плаванье вниз по течению пройдет гораздо быстрее, чем вверх по реке, и что отмелей, которые так замедлили их продвижение, заставив задержаться на несколько дней, сейчас просто не будет.

– Нам просто нужно будет выбирать самое сильное течение, в этом нет ничего сложного. А если у нас будут сомнения, тогда я просто предоставлю «Смоляному» свободу, и он найдет для нас дорогу. Поверь мне. А если уж не можешь верить мне, то поверь моему кораблю! Он защищал от этой реки многие поколения моей семьи.

Элис действительно доверяла и своему капитану и его живому кораблю. Но ей безумно хотелось, чтобы Лефтрин сейчас был здесь. Она ждала его возвращения одновременно с нетерпением и ужасом, потому что, когда он вернется, дни этого города будут сочтены. Она снова ощутила острое чувство вины. Ее ждет работа, очень много работы. Короткий зимний день быстро закончится – и до заката она должна вернуться туда, где ее будет ждать драконица.

Она быстро миновала два здания, пострадавшие от времени или землетрясения – а, возможно, от того и другого сразу. Фасад одного из них обрушился горой обломков, занявших всю улицу и открывших заброшенные помещения внутри строения. Перебираясь через завал, она обратила внимание на то, что соседнее здание накренилось, наваливаясь на первое. Фундамент из черного камня пошел трещинами. Она поспешно миновала их, держась противоположной стороны улицы.

Дрожа от холода, проголодавшаяся Элис решила найти укрытие, где можно будет устроиться на дневную трапезу. При ней были сверток с полосками сухого мяса и небольшая бутылка воды. Простая пища, но благодаря голоду при одной мысли о еде у нее потекли слюнки. Вот только чего бы она не отдала за чашку горячего чая, приправленного корицей и подслащенного медом! И за несколько жирных пирожков с мясным фаршем, которые продавали удачненские лоточники! Такие трубочки из слоистого теста, масляные и чуть подгоревшие, начиненные пряным мясом с луком и шалфеем.

Не думай об этих вещах! Не думай о горячей сытной еде, о новых теплых шерстяных чулках или о толстом зимнем плаще с лисьим воротником и капюшоном, который лежит бесполезно сложенный на полке в доме Геста. Как бы ей хотелось ощутить на плечах его уютную тяжесть!

В конце улицы огромная площадь, вымощенная одним только белым камнем, блестела на солнце, слепя Элис глаза. Казалось, она была рассчитана на великанов. Огромный высохший фонтан украшало скульптурное изображение зеленого дракона, рвущегося в небо. Его сверкающие крылья были наполовину раскрыты. Интересно, этот дракон специально сделан слишком большим, или эти существа на самом деле достигают таких размеров? Она воззрилась на него, представляя себе, как в эту пасть одним глотком отправляется целая лошадь.

За фонтаном начиналась широкая лестница, ведущая к колоссальному зданию. Снаружи на черных стенах красовались гигантские белые фигуры барельефа, на котором женщина вспахивала поле, идя за упряжкой волов. На голове у нее была надета корона из цветов, а искусно изображенные полупрозрачные одежды словно вздувались позади нее из-за ветра. Ее изящные ноги были босыми. Это изображение вызвало у Элис улыбку: она представила себе, как эта женщина стала бы выглядеть по окончании хотя бы одной борозды, не говоря уже о целом вспаханном поле. В этом барельефе кто-то дал полную свободу очень творческой фантазии!

Элис подняла глаза на башню, возносившуюся над массивным зданием. Ее венчал купол с изогнутыми стеклами. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться: она дошла до самого высокого строения на вершине этого холма, а, возможно, и во всем городе. Когда она снова опускала глаза, ее взгляд зацепился за надпись, высеченную над входом. Буквы Старших извивались и танцевали, маняще знакомые, но ускользающие от понимания.

Ладно. Она зайдет внутрь, поест, а потом проверит, уцелела ли лестница, ведущая в башню. Если ступени сохранились, она воспользуется удачной возможностью, чтобы зарисовать весь город – что ей, наверное, следовало бы сделать первым делом, попав сюда! Она начала долгий подъем к зданию. Ступени были широкими и низкими.

– Что за идиотская конструкция! – проворчала она, но тут же смешливо фыркнула.

Эти ступени просто не рассчитывались для ног и шага человека. Для дракона они были бы идеальными. Она устремила взгляд на черный провал входа. Громадные деревянные двери, ведущие в это помещение, давно рухнули. Их кусками были сейчас усыпаны ступени. Добравшись до входа, она переступила через обломки упавшего дерева и бронзовых скреп и вошла внутрь.

Во внутреннее помещение попадало на удивление много света. Обширное пространство мраморного пола было усеяно остатками мебели. Это бывшие бюро или столы? А вот тут не скамья ли? Гобелены, когда-то украшавшие простенки между окнами, свисали неопрятными лохмотьями. Она двинулась в глубь огромной комнаты, и куски пересохшего дерева с хрустом крошились под ее ногами.

В оконных нишах оказались каменные скамьи, и на одной из них Элис устроилась, чтобы пообедать. Она села на холодное сиденье, притянув ноги к груди, и тщательно подоткнула под себя мокрый плащ, стараясь сохранить тепло тела. Ей вспомнилось платье Старших, подаренное Лефтрином: если бы оно сейчас было на ней надето, ей было бы тепло. Но, несмотря на кажущуюся прочность древней ткани, она предпочитала не выходить в нем на улицу. Оно было таким же уникальным и неповторимым, как и любой артефакт этого города, так что его следовало бы хранить и изучать, а не использовать как обычный предмет одежды.

Элис вынула из сумки сверток с копченым мясом и сняла кожаную флягу с водой, висевшую у нее на плече. Стащив с рук перчатки, она развернула свою трапезу. Скрученные полоски красноватого мяса были жесткими, однако ольховый дым придал им приятный вкус. Она упорно жевала, запивая каждую порцию глотком воды. Вода – это вода. Ее трапеза была необильной и быстро закончилась, однако она напомнила себе, что должна быть благодарна за то, что имеет. Во время еды она смотрела через пустой дверной проем на меркнущий свет. Зимние дни такие короткие! Она заберется так высоко, как только сможет, осмотрит город и зарисует то, что получится, а потом вернется к старым причалам дожидаться Хеби.

В дальней части помещения, напротив рухнувших дверей, широкая лестница уходила в полутьму. Элис встала, снова повесила фляжку на плечо и прошла к ступеням. На той поверхности, которую она миновала, можно было бы вырастить довольно большой сад. Когда она отошла от дверей, громадный размер помещения заставил ее почувствовать себя крошечной и уязвимой. Далекий шепот призрачных обитателей города стал громче. Чем глубже она заходила в здание, тем более ощутимым становилось присутствие древних Старших. Ей показалось, что уголком глаза она уловила какое-то быстрое движение, но когда она присмотрелась, там никого не оказалось. Она собралась с духом и пошла дальше.