Текст книги "Город Драконов"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Да. Но сбор дров нас обоих согреет.

Седрик не стал говорить, что может придумать более приятные способы, как им обоим согреться. Он не был лентяем, но питал отвращение к тяжелому физическому труду, который Карсон воспринимал как обычную часть своей жизни. Пока Элис не утащила его в это безумное плаванье вверх по реке Дождевых чащоб, Седрик вел жизнь, подобающую удачнинскому торговцу, пусть его семья и не была особо зажиточной. Он много работал, но головой, а не руками! Он вел учет как домашних расходов, так и тех многочисленных контрактов, которые Гест заключал от лица своего семейства. Он следил за гардеробом Геста и за назначенными им встречами. Он передавал указания Геста домашней прислуге и разбирался с их жалобами и вопросами. Он помнил даты прихода и отплытия всех кораблей в гавани, старался, чтобы Гест успевал выбрать самые удачные из доставляемых товаров и первым связывался с новыми купцами. Он был необходим для нормального существования дома и дела Геста. Он был необходимым. И высоко ценимым.

Тут перед ним возникла насмешливая улыбка Геста, которая мгновенно развеяла теплые воспоминания о тех временах. Была ли его жизнь хоть в какой-то мере такой, какой он ее видел, с горечью спросил он сам себя. Ценил ли Гест его умения все устраивать и находить связи? Или он просто с удовольствием пользовался телом Седрика и тем, как покорно он переносит те унижения, которыми осыпал его Гест? Он прищурил глаза, спасаясь от хлесткого дождя. Может, отец правильно оценивал его? Может, он действительно никчемный щеголь, годный только на то, чтобы наряжаться в дорогую одежду, которую оплачивал его наниматель?

– Эй, вернись! – Карсон ласково потряс его плечо. – Когда у тебя на лице появляется такое выражение, оно ничего хорошего нам обоим не обещает. Все уже прошло, Седрик. Давно закончилось и исчезло. Что бы это ни было. Забудь и перестань себя терзать.

– Я был таким дураком! – Седрик тряхнул головой. – Я заслужил эти терзания.

Карсон покачал головой, и в его голосе появились нотки раздражения.

– Ну, тогда перестань терзать меня. Когда я вижу у тебя такое выражение лица, я знаю, что ты думаешь о Гесте. – Он внезапно замолчал, словно собирался что-то сказать, а потом передумал. Спустя несколько мгновений он с неубедительным добродушием осведомился: – Так что на этот раз заставило тебя о нем вспомнить?

– Я по нему не скучаю, Карсон, если ты так подумал. У меня нет желания к нему вернуться. Я не просто согласен быть с тобой. Я счастлив.

Карсон снова стиснул ему плечо.

– Но не настолько счастлив, чтобы перестать думать о Гесте. – Склонив голову набок, он пристально посмотрел на Седрика. – Мне кажется, он плохо с тобой обращался. Не понимаю, откуда у него появилась такая власть над тобой.

Седрик тряхнул головой, словно хотел выбросить из головы все воспоминания о Гесте.

– Мне трудно объяснить. Он привлекает всех к себе. Он получает все, чего хочет, потому что искренне считает, что он этого заслуживает. Когда что-то идет не так, он никогда не признает виноватым себя. Он всегда обвиняет кого-то другого, а потом просто уходит, какой бы серьезной ни была катастрофа. Мне всегда казалось, что Гест способен просто уйти от любого случившегося ужаса, даже если он сам послужил его причиной. Всякий раз, когда, казалось бы, он должен был ответить за последствия соделанного, перед ним открывался какой-то другой выход.

Седрик замолчал. Карсон смотрел на него своими темными глазами, стараясь понять.

– И это по-прежнему тебя завораживает?

– Нет! В те времена мне неизменно казалось, что ему невероятно везет. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что он просто очень хорошо умел перекладывать вину на других. И я ему позволял это делать. Часто. Так что на самом деле я думаю не о Гесте. Я думаю о том, как я жил там, в Удачном, о том, во что он меня превратил… или, вернее, во что я позволил себе превратиться. – Седрик пожал плечами. – Стыжусь того, кем я стал рядом с Гестом. Стыжусь того, что собирался сделать и что сделал. Но в чем-то я по-прежнему тот же человек. И я не знаю, как мне измениться.

Карсон искоса посмотрел на него и широко улыбнулся.

– О, ты изменился. Поверь мне в этом, парень. Ты очень сильно изменился.

Они добрались до леса. Сбросившие листву деревья на опушке почти не защищали их от непрекращающегося дождя. Чуть выше по склону росли вечнозеленые деревья, дававшие лучшее укрытие, но высохших и упавших веток для топлива внизу было больше.

Карсон остановился у купы ясеней и достал два длинных кожаных ремня с петлей на одном конце. Седрик взял свой, подавив вздох. Он напомнил себе о двух вещах: во время работы ему действительно теплее, и когда он не отстает от Карсона, то начинает себя уважать. «Будь мужчиной», – сказал он себе, расправляя на земле петлю ремня, как его научил Карсон. Карсон уже начал подбирать сучья и укладывать их на ремень. Время от времени крепкий мужчина разламывал сук о ногу, делая его размер удобным. Седрик один раз попытался подражать ему, но результатом стали большие синяки, при виде которых Карсон содрогался. Больше он этой попытки не повторял.

– Надо прийти сюда с топором и срубить пару вон тех елок. Больших. Можно их свалить, оставить сохнуть сезон, и тогда на будущий год мы их порубим на хорошие долго горящие поленья. Будет нечто посолиднее всего этого, такие будут гореть всю ночь.

– Будет здорово, – согласился Седрик без всякого энтузиазма.

Еще одна тяжелая работа. И мысль о дровах на будущей год заставила его осознать, что и через год он, наверное, все еще будет здесь. Будет по-прежнему жить в этом домишке, есть приготовленное на огне мясо и носить Са знает что. И еще через год. И еще. Неужели он всю жизнь проведет здесь, состарится здесь? Некоторые из хранителей утверждали, что те изменения, которые вызывают у них драконы, превратят их в Старших, живущих гораздо дольше. Он взглянул на чешую у себя на запястьях, похожую на рыбью. Провести здесь сто лет? Жить в домишке и ухаживать за своей чудаковатой драконицей? Неужели его ждет именно это? Когда-то Старшие были для него легендарными существами, изящными и прекрасными созданиями, жившими в чудесных городах, полных магии. Вещи Старших, которые находили жители Дождевых чащоб, раскапывавшие погребенные города, были таинственными: украшения, сияющие сами по себе, ароматные драгоценные камни, каждый со своим чудесным запахом. Графины, охлаждавшие то, что в них наливали. Джидзин, волшебный металл, начинающий светиться при прикосновении. Чудесные музыкальные подвески, игравшие постоянно меняющиеся аккорды и мелодии. Камень, хранящий воспоминания, которые можно получить прикосновением. Старшим принадлежало столько поразительных вещей! Но Старшие давно ушли из мира. И если Седрику и остальным предстоит стать их преемниками, они окажутся поистине жалкой ветвью фамильного древа: связанные с драконами, которые едва способны летать, и лишенные магии Старших. Подобно искалеченным драконам этого поколения, созданные ими Старшие будут жалкими и чахлыми существами, влачащими существование в примитивных условиях.

Порыв ветра стряхнул целый ливень капель с голых ветвей у него над головой. Он со вздохом отряхнул брюки. Ткань их сильно вытерлась, отвороты истрепались до бахромы.

– Мне нужны новые брюки.

Карсон поднял мозолистую руку и потрепал его по мокрым волосам.

– А еще тебе нужна шляпа, – спокойно отметил он.

– А из чего мы ее сделаем? Из листьев?

Седрик постарался, чтобы его вопрос прозвучал иронично, а не горько. Карсон. У него есть Карсон. И разве он не предпочтет жить в примитивном мире с Карсоном, а не в удачненском особняке, но без него?

– Нет. Из коры, – совершенно прозаично ответил ему Карсон. – Если сможем найти нужный вид дерева. В Трехоге была одна умелица, которая разбивала древесную кору на волокна, а потом их них плела. Некоторые вещи она обрабатывала смолой, делая их непромокаемыми. Она изготавливала шляпы и, кажется, плащи. Я такие никогда не покупал, но в данных обстоятельствах готов попробовать что угодно. Кажется, у меня не осталось ни одной целой рубашки или брюк.

– Из коры, – мрачно откликнулся Седрик. Он попытался представить себе, как будет выглядеть подобная шляпа, и решил, что предпочтет ходить с непокрытой головой. – Может, капитану Лефтрин удастся привезти из Кассарика ткань. Думаю, до тех пор я обойдусь тем, что у меня есть.

– Ну, нам все равно придется обходиться, так что очень хорошо, что ты считаешь, что это возможно.

Такие слова в устах Геста стали бы жгучим сарказмом. У Карсона это звучало компанейской шуткой над теми трудностями, которые им предстоит переживать вместе.

Оба ненадолго замолчали. Карсон уже собрал большую вязанку хвороста. Он туго затянул ветки ремнем и попробовал поднять вязанку. Седрик добавил еще несколько веток к своему вороху и с ужасом воззрился на получившуюся груду. Вязанка будет тяжелой, ветки будут в него впиваться, и вечером у него разболится спина. Опять. А Карсон уже несет новые сучья, услужливо увеличивая размер его кучи. Седрик попытался придумать хоть что-то позитивное.

– Но когда Лефтрин вернется из Кассарика, разве он не привезет вместе с припасами и одежду?

Карсон добавил принесенные ветки к вороху Седрика и обернул их ремнем. Затягивая его вокруг вязанки, он ответил:

– Многое будет зависеть от того, отдадут ли члены Совета все те деньги, которые они ему должны. Я предвижу, что они не станут спешить. Но даже если они ему заплатят, он сможет привезти только то, что ему удастся закупить в Кассарике и, возможно, в Трехоге. Думаю, еда будет на первом месте. После нее – такие припасы, как деготь, ламповое масло и свечи, ножи и охотничьи стрелы. Все то, что позволит нам выживать самостоятельно. Одеяла, ткань и тому подобное будут на последнем месте. Тканые изделия в Кассарике неизменно дороги. На болотах нет пастбищ, поэтому нет овец, которые давали бы шерсть. Эти луга – одна из причин, по которой Лефтрин так воодушевился насчет заказа племенного скота в Удачном. Но прибудет скот только через многие месяцы, так что «Смоляному» придется за ними возвращаться.

Несколько дней назад, вечером, капитан Лефтрин собрал их на «Смоляном» для разговора. Он объявил, что собирается спуститься вниз по реке до Кассарика и Трехога, чтобы купить столько припасов, сколько сможет. Он доложит Совету торговцев Дождевых чащоб, что они выполнили свои обязательства, и получит причитающиеся им деньги. Если хранители желают получить из Кассарика нечто определенное, пусть дадут ему знать, и он постарается это им достать. Двое хранителей тут же попросили, чтобы их заработок передали их семьям. Другие захотели отправить своим родным сообщения. Рапскаль заявил, что желает потратить все свои деньги на сладкое – любое сладкое.

Смех не стихал до тех пор, пока Лефтрин не спросил, не хочет ли кто-нибудь, чтобы его увезли обратно в Трехог. Наступило короткое молчание: хранители обменивались недоуменными взглядами. Вернуться в Трехог? Бросить драконов, с которыми они соединены, и снова стать отверженными среди своего народа? Если даже до отъезда из Трехога люди их сторонились из-за их внешности, то что теперь о них станут думать другие жители Дождевых чащоб? Время, проведенное в обществе драконов, не уменьшило их странности. Наоборот: у них выросла новая чешуя, новые шипы, а у юной Тимары появились прозрачные крылья. Сейчас драконы управляли их изменениями так, чтобы они доставляли эстетическое удовольстивие. Тем не менее большинство хранителей явно больше не были людьми. Никто из них не сможет вернуться к своей прежней жизни.

Элис не связала себя с драконом и внешне осталась человеком, но Седрик знал, что она не вернется. В Удачном ее не ждет ничего, кроме позора. Даже если бы Гест пожелал принять ее обратно, она не захотела бы вернуться к фальшивому браку без любви. С тех пор, как он признался ей в своих отношениях с Гестом, она стала считать свой брачный контракт с этим богатым торговцем недействительным. Она останется здесь, в Кельсингре, и станет дожидаться возвращения своего чумазого речного капитана. И хотя Седрик не может понять, что привлекает ее в этом мужчине, он готов признать, что, живя с Лефтрином в каменной лачуге, она стала гораздо счастливее, чем была когда бы то ни было в особняке Геста.

А что он сам?

Он перевел глаза на Карсона – и на минуту задержал на нем взгляд. Охотник – крупный, грубовато-сердечный мужчина, вполне ухоженный по своим собственным примитивным меркам. Он сильнее, чем был способен стать Гест. И добрее, чем мог быть Гест.

Если подумать, то и он тоже чувствует себя гораздо более счастливым, живя в каменной лачуге с Карсоном, чем когда бы то ни было в особняке Геста. В его жизни не осталось обманов. Не осталось притворства. И еще есть маленькая медная драконица, которая его любит. Его тоска по Удачному унялась.

– Чему ты улыбаешься?

Седрик покачал головой, а потом честно ответил:

– Карсон, я счастлив с тобой.

Улыбка, осветившая лицо охотника при этих простых словах, выражала открытую радость.

– А я счастлив с тобой, удачненский парень. А сегодня ночью мы будем еще счастливее, если эти дрова будут приготовлены и сложены.

Карсон нагнулся, ухватил свою вязанку за ремень и вскинул себе на плечо. Легко выпрямившись, он стал дожидаться, чтобы Седрик проделал то же самое.

Седрик повторил его действия, с хриплым вздохом взвалив вязанку себе на плечо. Удержаться на ногах он смог только благодаря тому, что сделал два неровных шага, восстанавливая равновесие.

– Кровь Са, какая тяжелая!

– Точно. – Карсон ухмыльнулся. – Это вдвое больше того, что ты мог нести два месяца назад. Горжусь тобой. Пошли.

Он им гордится!

– Я горжусь собой, – пробормотал Седрик и зашагал следом за ним.

* * *

Седьмой день месяца Надежды – седьмой год Вольного союза торговцев

От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, – Рейалу, исполняющему обязанности смотрителя голубятни в Удачном

Дорогой племянник, приветствую и желаю тебе всего хорошего!

Мы с Эреком советуем тебе проявить в этом вопросе самообладание. Не давай Киму спровоцировать тебя на гнев или обвинения, которые мы не сможем доказать. Нам не в первый раз приходится вести с ним неприятную переписку. Я по-прежнему считаю, что он получил свое место за взятку, но поскольку это говорит о том, что у него в кассарикском Совете есть друзья, утвердившие его повышение, жаловаться туда скорее всего будет бесполезно.

Я по-прежнему знаю многих его подмастерьев, потому что они начинали обучение у меня, в Трехоге. Я постараюсь тайком сделать через них кое-какие запросы. Тем временем советую тебе передать его послание своим мастерам и предоставить действовать им. Пока твой статус смотрителя не будет подтвержден, ты не сможешь разговаривать с Кимом на равных. Мы с Эреком оба не уверены, что столь трудную задачу следовало возлагать на тебя.

Пока ты сделал все, чего можно было ожидать от тебя в твоем положении. Мы с Эреком по-прежнему не сомневаемся в твоей способности управляться с птицами.

Более приятная новость: два быстрых пестрых голубя, которых ты прислал нам в качестве свадебного подарка, нашли себе пары и выводят птенцов. Я предвкушаю возможность вскоре отправить тебе несколько их потомков, чтобы можно было определить время их обратных перелетов. Этот план вызывает у меня немалый энтузиазм.

Мы с Эреком все еще не решили, кто из нас переедет: для нас это непростой вопрос. В нашем возрасте хочется заключить союз быстро и без шума, но оба наши семейства к этому не склонны. Жалей нас!

С любовью и уважением,

твоя тетя Детози

Глава 3
Дороги

Вся жизнь Тимары прошла в Дождевых чащобах, но она ни разу не видела подобного дождя. В годы ее детства, проведенного в Трехоге и Кассарике, громадные деревья, обитавшие на берегах реки Дождевых чащоб, раскидывали над этими городами из древесных домов многослойные листвяные пологи. Мощные зимние дожди останавливали и отводили бесчисленные листья, находившиеся между нею и небом. Конечно, при этом деревья закрывали и солнечный свет, но к этому Тимара относилась иначе. Если ей хотелось солнечного света, она могла за ним вскарабкаться. Она не могла припомнить такого момента, когда ей хотелось бы почувствовать всю мощь грозового ливня.

Здесь же у нее выбора не было. Луг, раскинувшийся вдоль реки, был не похож на тенистый подрост Дождевых чащоб. Густая трава вырастала до бедра, а то и до плеча. Земля была не болотистой, а надежной и густо утыканной камнями, странным разнообразием твердых кусков разной структуры и цвета. Она часто недоумевала, откуда они все взялись и как здесь оказались. Сегодня ветер свистел по открытому пространству, бросал свободно летящие капли ей в лицо и за шиворот. Ее изношенная одежда, испорченная чересчур частым контактом с кислотными водами реки Дождевых чащоб, совершенно ее не защищала. Обвисшая и вымокшая ткань липла к коже. И Тимаре не приходилось сомневаться в том, что она весь день будет замерзшей и мокрой. Она потерла покрасневшие холодные руки. Трудно удачно охотиться с теми жалкими остатками оружия, которые были в ее распоряжении. Онемевшие руки только сильнее затрудняли дело.

Она услышала Татса раньше, чем тот ее догнал: мокрую траву, шлепающую его по ногам, и тяжелое дыхание бегущего следом за ней. Она не поворачивалась к нему до тех пор, пока он, запыхавшись, не окликнул ее:

– Идешь охотиться? Тебе не помочь?

– Почему бы и нет? Мне не помешает, чтобы кто-то отнес мою добычу драконам. – Она не стала говорить о том, что знали они оба: что Карсон не любит, чтобы кто-то из них охотился в одиночку. Он утверждал, будто видел следы крупных хищников – настолько больших, что они могли напасть на человека. – Крупная дичь обычно привлекает крупных хищников, – сказал он. – На охоту берите напарника.

Дело было не в том, что Карсон имел право ими командовать, просто у него был опыт.

Татс ухмыльнулся ей: его зубы ярко сверкнули на покрытом мелкой чешуей лице.

– О, так я, по-твоему, не способен завалить дичь, которую тебе надо будет помочь мне тащить обратно?

Она ухмыльнулась в ответ:

– Ты неплохой охотник, Татс. Но мы оба знаем, что я лучше.

– У тебя это врожденное. Твой отец обучал тебя с того момента, как ты смогла проковылять по ветке дерева. По-моему, у меня получается очень недурно для того, кто начал это позже.

Он зашагал рядом с ней. На узкой тропинке это было не слишком удобно. На ходу он сталкивался с ней локтями, но все равно не обгонял ее и не отставал. Когда они вошли в лес, луговые травы стали ниже, а потом сменились слоем листвяного перегноя и низкими кустами. Деревья останавливали ветер, чему Тимара была рада. Она кивнула, принимая комплимент Татса.

– Ты стал намного более умелым, чем был при отъезде из Трехога. И, по-моему, ты сможешь приспособиться к наземной охоте быстрее меня. Тут все не такое, как дома.

– Дом, – сказал он, и Тимара не смогла понять, как звучит для него это слово: сладко или горько. – Наверное, наш дом теперь тут, – добавил он неожиданно для нее.

Она покосилась на Татса, продолжая пробираться через кусты.

– Дом? Навсегда?

Он вытянул руку в ее сторону и приподнял край рукава, открывая покрытое чешуей тело.

– Не могу представить себе возвращение в Трехог. В таком-то виде. А ты?

Ей не нужно было ни шевелить крыльями, ни смотреть на массивные черные когти, которые были у нее с самого рождения.

– Если дом – это там, где тебя принимают, то для меня Трехог никогда не был домом.

Она отмела прочь сожаления и мысли о Трехоге. Пора начинать охоту. Синтара голодна. Сегодня Тимара собиралась найти звериную тропу – новую, на которой они еще не охотились. Пока они на нее не набредут, идти будет трудно. Они оба тяжело дышали, но Татс запыхался не так сильно, как сразу после их ухода из Трехога. Жизнь в экспедиции «Смоляного» закалила и сделала сильнее их всех. К тому же все хранители подросли: пареньки вымахали настолько сильно, что это почти пугало. Татс стал выше, и плечи у него были шире. Его драконица тоже его изменяла. Он единственный из хранителей при выходе из Трехога имел полностью человеческий внешний облик. Он был из тех освобожденных рабов, которые переехали в Трехог во время войны с Калсидой, и его рабский статус в младенчестве был ясно запечатлен на его лице в виде татуированного знака его бывшего владельца. На его левой щеке была растянута паутина, а рядом с носом изображена скачущая лошадка. Эти татуировки тоже стали изменяться, когда драконица начала покрывать его чешуей. Теперь рисунок татуировок стал более стилизованным и был нанесен чешуйками, а не краской под кожей. Его темные волосы и темные глаза остались прежними, но она подозревала, что его высокий рост отчасти связан с превращением в Старшего, а не с естественным возмужанием. Ногти у него были такими же сверкающе-зелеными, как Фенте, его раздражительная маленькая драконья королева. Когда на его кожу падал свет, на чешуе появлялись зеленые отблески. Он был тенью листвы и сосновыми иглами, зеленью ее леса… Она остановила опасный ход мыслей.

– Значит, по-твоему, ты проживешь всю жизнь здесь?

Тимаре эта идея показалась странной. Она была немного растеряна после того, как они добились своей цели и обнаружили город Старших. Когда они покидали Трехог, они подписали контракты, в которых была обозначена их цель: устроить драконов выше по реке. О поиске легендарного города Кельсингры практически не упоминалось. Она взялась за эту работу, чтобы уйти от прежней жизни. О дальнейших своих планах она не задумывалась. Теперь она попыталась свыкнуться с мыслью, что останется здесь жить навсегда. Что больше никогда не столкнется с теми людьми, которые сделали ее изгоем.

Однако оборотной стороной этой картины было то, что она больше никогда не вернется домой. Она не любила мать, и это чувство было взаимным. Однако она была очень близка с отцом. Неужели она больше никогда его не увидит? Неужели он не узнает, что она добилась своей цели? Нет, это глупая мысль. Капитан Лефтрин собирается плыть в Кассарик за припасами. Как только он там окажется, известия об их находке будут звенеть в ушах всех жителей Дождевых чащоб, словно туча комаров. Ее отец скоро об этом услышит. Не захочет ли он приехать сюда, чтобы увидеть все своими глазами? Или, может, она поедет домой, чтобы его навестить? Прошлым вечером, на общей встрече, Лефтрин спросил, не хочет ли кто-нибудь вернуться в город. После его вопроса наступила тишина. Хранители переглянулись. Оставить своих драконов? Поехать назад, в Трехог, вернуться к своей жизни отверженных? Нет! Другим этот ответ дался легко.

Ей он достался непросто. Были моменты, когда ей хотелось бросить свою драконицу. Синтара была не самым приятным в мире существом. Она командовала Тимарой, подвергала ее опасности ради собственного развлечения, а один раз чуть не утопила ее в реке, торопясь заполучить рыбу. Синтара и не подумала за это извиниться. Драконица была столь же саркастичной и циничной, сколь и великолепной. Но хоть Тимара и подумывала о том, чтобы бросить свою драконицу, ей не хотелось снова сесть на «Смоляного» и плыть вниз по реке. Ее все еще тошнило от жизни на барже во время бесконечного пути в этой тесноте и скученности. Возвратиться с Трехог с Лефтрином означало бы оставить своих друзей и так и не узнать, что же они найдут в городе Старших. Так что пока она останется здесь, с друзьями и будет продолжать охотиться для драконов, пока Лефтрин не вернется с новыми припасами. Что потом?

– Ты собираешься жить здесь вечно? – снова спросила она у Татса, заметив, что он так и не ответил на ее вопрос.

Он ответил еле слышно, чтобы не делать их передвижение по лесу менее тихим:

– А куда мы можем направиться? – он легким жестом указал на нее, а потом на свое лицо. – Наши драконы пометили нас, как принадлежащих им. И хотя Фенте ближе Синтары к тому, чтобы полететь, я не думаю, чтобы обе королевы в ближайшее время стали самодостаточными. Даже если бы они могли сами добывать себе пропитание охотой, им все равно захочется, чтобы мы были с ними ради ухода за ними и общения. Теперь мы Старшие, Тимара. Старшие всегда жили вместе с драконами. А драконы останутся тут. Так что – да, наверное, я останусь здесь до конца жизни. Или пока здесь остается Фенте.

Он поднял руку и молча указал направление, которое счел более правильным. Она решила с ним согласиться и пошла первой. Идя следом за нею по лесу, он сказал ей в затылок:

– Я правильно понял твои слова? Ты действительно думаешь вернуться в Трехог? Ты считаешь, что для кого-то из нас это возможно? Я знаю, что Синтара не всегда хорошо с тобой обращается. Но где еще ты теперь можешь жить? Тимара, у тебя теперь крылья! Не думаю, чтобы ты смогла карабкаться и бегать по деревьям, как раньше. Куда бы ты ни явилась, все станут на тебя глазеть. Или делать еще что похуже.

Тимара крепче прижала крылья к спине, а потом нахмурилась. Она не сознавала, что собирается это сделать. Чужеродные отростки все больше становились частью ее тела. У нее по-прежнему от тяжести крыльев ныла спина, и она каждый день досадовала на них, когда пыталась надеть поверх них изношенную одежду. Но теперь она двигала ими, не сосредоточиваясь на этом.

– Они прекрасны, – добавил Татс, словно подслушав ее мысли. – Они стоят всего, что тебе из-за них приходится терпеть.

– Они бесполезны, – парировала Тимара, стараясь не радоваться его похвале. – Я никогда не полечу. Они – как издевательство.

– Нет. Ты никогда не полетишь, но, по-моему, они прекрасны.

А теперь его согласие с тем, что она не сможет летать, задело ее так сильно, что даже его комплимент ее не утешил.

– Рапскаль считает, что я буду летать, – возразила она.

Татс вздохнул.

– Рапскаль считает, что в один прекрасный день они с Хеби навестят луну. Тимара, думаю, что твои крылья должны были бы стать гораздо больше, чтобы ты смогла летать. Наверное, тогда они оказались бы насколько большими, что при ходьбе заставляли бы тебя сгибаться. Рапскаль не задумывается о том, как все на самом деле устроено. Он полон собственных желаний и грез и готов говорить тебе что угодно, лишь бы добиться твоего расположения.

Она обернулась к нему с кислой улыбкой на губах.

– В отличие от тебя, – отметила она.

Он ухмыльнулся ей, вызывающе блеснув глазами.

– Ты знаешь, что я тебя хочу. Я говорю об этом честно. Я всегда честен с тобой, Тимара. Я считаю, что ты должна ценить правдивые слова человека, который ценит твой ум, а не предпочитать безумца, щедрого на самые дикие похвалы.

– Я ценю твою честность.

Сказав это, она вынуждена была прикусить язык, чтобы не напомнить ему, что он не всегда был с ней таким честным. Он не сказал ей, что сблизился с Джерд. Но и Рапскаль ей в этом не признавался. Конечно, Рапксаль этого от нее по-настоящему и не скрывал. Он просто не счел это особо важным.

Если на то пошло, то большинство мужчин-хранителей воспользовались расположением Джерд. И, возможно, продолжали это делать и сейчас: Тимара не могла бы утверждать обратного. Она снова задалась вопросом, почему это ей так важно. Татс больше не с Джерд. Не похоже, чтобы он придавал особое значение тому, что сделал. Тогда почему это так важно ей самой?

Тимара пошла медленнее. Они приближались к лесной поляне. Деревья редели, лес становился светлее. Она знаком велела Татсу соблюдать тишину и замедлить шаги. Достав лучшие из своих низкокачественных стрел, она приготовила лук. Пора двигать не телом, а глазами. Она прислонилась плечом к стволу, чтобы стоять тверже, и начала медленно осматривать открывшуюся перед ними лесную лужайку.

Она могла призвать к порядку свои глаза, но не свои непокорные мысли. Джерд моментально отбросила правила, которые им прививались воспитанием, полученным в Дождевых чащобах. Таким девушкам, как она, Джерд или Сильве, не позволялось брать мужей. Все знали, что дети Дождевых чащоб, у которых при рождении оказалась чешуя или когти, скорее всего умрут, не успев став взрослыми. На их выращивание не стоило тратить ресурсы, потому что, даже выжив, они редко рожали жизнеспособных детей. Те, кто пытались это сделать, обычно умирали родами, произведя на свет чудовищ, которых, если они не погибали при рождении, бросали умирать. Мужья были запрещены для тех, кто был сильно отмечен Дождевыми чащобами, – так же строго запрещены, как было запрещено совокупление без брака для всех жителей Дождевых чащоб. Но Джерд решила игнорировать оба эти правила. Джерд была хороша собой: светлые волосы, яркие глаза и гибкое тело. Она решала, кого из хранителей пригласить к себе в постель, а потом хватала по одному, словно кошка у мышиной норки – и, как кошка, не задумывалась о том, к чему приведет ее аппетит. Даже когда юнцы начинали из-за нее драться, она, похоже, принимала это как должное. Тимара разрывалась между завистью при виде той свободы, которую себе присвоила Джерд, и яростью из-за тех неурядиц, которые она привносила в их компанию.

Со временем Джерд пришлось за это заплатить – и Тимаре не хотелось вспоминать, как именно. Когда неожиданная беременность Джерд закончилась выкидышем, Тимара стала одной из тех женщин, которые ей помогали. Она видела трупик девочки-рыбы, который они потом отдали Верас, драконице Джерд. Странно было думать о том, что Тимара усвоила этот урок, а на Джерд он вроде как не подействовал. Тимара избегала делить свое тело с кем-то из хранителей, а Джерд продолжала ловить удовольствия там, где ей вздумается. Это было ужасно глупо. Тимара порой возмущалась недомыслием Джерд, которое могло принести проблемы им всем, но чаще она завидовала тому, как эта девушка присвоила себе свободу и право выбора, и, похоже, не заботилась о том, что о ней будут думать другие.

Свобода и право выбора. Она присвоит себе свободу и сделает выбор.

– Я останусь, – сказал она негромко. – Не ради моего дракона. И даже не ради моих друзей. Я останусь здесь ради себя самой. Чтобы создать для себя такое место, где я смогу жить.

Татс оглянулся на нее.

– Не ради меня? – спросил он безыскусно.

Она покачала головой.

– Честность, – спокойно напомнила она ему.

Он отвел взгляд.

– Ну, ты хотя бы не сказала, что останешься ради Рапскаля.

А потом Татс вдруг шумно, хрипло втянул в себя воздух. Спустя секунду Тимара на выдохе шепнула:

– Я его вижу.

Животное, осторожно выходившее из леса на открытую лужайку, было великолепным. Тимара постепенно привыкала к громадному размеру копытных в этом сухом лесу, но такого гиганта она еще никогда не видела. Между двумя концами его рогов с плоскими отростками можно было бы закрепить гамак. Они не походили на те, подобные ветвям рога, которые она видела у других оленей этой местности. Эти больше напоминали кисти рук с широко растопыренными пальцами. Существо, увенчанное ими, было вполне достойно столь массивной короны. Его плечи были гигантскими, и на них высился мясистый нарост плоти. Зверь вышагивал, словно богач, разгуливающий по рынку, неторопливо переступая ногами. Его большие темные глаза один раз скользнули по поляне, после чего он отбросил осторожность. Тимару это не удивило. Какой хищник смог бы угрожать животному такого размера? Она туго натянула тетиву и затаила дыхание, но надежды у нее было мало. В лучшем случае она сможет только чуть повредить ему плоть, пробив толстую шкуру. Если она ранит его достаточно сильно или вызовет обильное кровотечение, они с Татсом смогут пройти за ним до места его смерти. Но убить его прямо здесь не под силу никому из них.