Текст книги "Дворянин великого князя"

Автор книги: Роберт Святополк-Мирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Это не игрушка – не-е-ет… Добрый пес это…

– Да в этом мире нет ничего прекраснее лошадей, – горячо уверял Филипп. – Кто видел, как они на воле стадом несутся по степи?! Спины —волнами, глухой рокот кругом, будто сама земля гудит и пыль облаком стелется. Й-э-эх-ха!

– Да уж чего-чего, а это я как раз видел, – согласился Медведев, – все мое детство в степях прошло…

– А тарпаны?! – продолжал восхищаться Филипп. – Это еще лучше! Это только у нас есть,больше, говорят, —. нигде в мире! Нет, ты подумай – надо же такое чудо: лошади – в лесах! Серые, как пепел, черная полоса по хребту, мышцыиграют, шкура блестит, как маслом натертая! Эх,здорово! Ты знаешь, как они между деревьями виляют, если ты в лесу на тарпане – никто с тобой не потягается – ты царь!

– Наверно, мой Малыш – помесь с тарпаном, – потому что он в лесу чувствует себя как дома.

– Вполне вероятно! Естественным путем тоже новые породы появляются! Покажешь коня – я тебе сразу скажу! Ну, а ты-то сам, ты кого любишь?

– Да я… – смутился Медведев. – Я вообще-то…

– Лешего он любит, – вставил Картымазов,прерывая беседу е Андреем, – не слыхал разве? Часто поминает!

Медведев смутился еще больше.

– Да нет, понимаете, ж вырос в степи и леса до восьми лет в глаза не видал. А матушка мне все сказки рассказывала, и там: как только лес – так сразу леший! Так вот, когда я впервые в жизни поехал с отцом и другими казаками в лес за деревом для засеки, я все озирался по сторонам, ожидая,когда же он наконец появится и как будет выглядеть… И когда позже я уже много раз бывал в лесу,научился бесшумно ходить по нему, распознавать следы, ночевал там не раз в одиночестве, но нико

гда не встретил никакого лешего, я был очень разочарован. Й тогда в мою юную голову пришла мысль, что раз лешего нет, им можно клясться со вершенно безнаказанно – и вот я стал говорить:леший меня раздери, если, мол, то – не то. И ничем не рискую, поскольку если даже то окажется не тем – никто меня вроде и не раздерет…

– Хитер ты, однако, Василий, – рассмеялся Картымазов, – но все же не забывай, что леший – сила нечистая, и хоть его не видно, да вдруг есть?!

– Да уж меня много раз наказывал наш боевой батюшка поп Микула. Это было очень смешно: как услышит от меня про лешего, тут же басом: «А ну, Васюк Медведев – сто раз «Отче наш» на коленях – понял?! А еще раз услышу.– выгоню из храма к чертовой матери! Тьфу ты, прости меня,Господи, грешного, ей-богу, не виноват, с языка сорвалось!»

– Андрей, а у тебя есть что-нибудь в этом роде? – спросил Филипп, когда умолк смех после медведевского рассказа.

– Да. У меня есть лебедь. Даже два. Один – на гербе нашего рода, а другой – живой, он плавает в пруду возле нашего дома, и семейное предание гласит, что это прямой потомок того самого, что на гербе.

– Интересно! И что это за предание?

– Ну, наверно, вся эта история, если она действительно имела место, началась около трехсот лет назад. Основоположник нашего рода князь Святополк Владимирович не зря получил зловещее прозвище «Святополк Окаянный». Это был,пожалуй, самый кровавый из всех Рюриковичей. В борьбе за киевский престол, за власть и за славу он беспощадно убил ни в чем не повинных, любящих его братьев Бориса и Глеба, ставших потом православными святыми, а затем и брата Святослава. И только с последним оставшимся в живых братом – Ярославом – никак не удавалось ему сладить. В долгой, жестокой войне было пролито много крови и загублено много ни в чем не повинных людей, но победа все не давалась ни одному из братьев. Разобьет Святополк Ярослава —тот бежит к варягам и возвращается с новым войском. Разобьет Ярослав Святополка – тот бежит в Польшу к тестю своему, королю Болеславу Храброму, и идет обратно со следующими полками.

И так – много раз.

И устали князья-братья, и кровь разъела ржавчиной острия их мечей, тела их пропитались походной пылью, а головы и бороды побелели от седины.

В последний раз сошлись они с огромными войсками на том самом месте, где по приказу Святополка много лет назад был убит самый младший из братьев – Борис. Ив ночь перед битвой взглянул Святополк на своего единственного законного сына Андрея – и вдруг вспомнил, что ровно столько же лет исполнилось Борису, когда убивали его люди Святополковы во время молитвы, и что последние слова его были: «Не подниму руки на брата своего!»

И вдруг впервые дрогнуло давно очерствевшее сердце князя Святополка, и закрался в душу его страшный вопрос – а правильно ли он прожил жизнь свою?

А утром началась жуткая сеча, и три раза сходились биться и руками схватывались, а кровь ручьями текла по удольям в чистую воду реки Альты,

В самый разгар боя взглянул Святополк на сына Андрея, что храбро сражался рядом, и вдруг подумал, что независимо от того, выиграют ли они эту битву или проиграют, рано или поздно настигнет ни в чем не повинного юношу месть рода Ярославова. И тогда ослабела рука Святополка, и опустил он свой меч.

Страшное поражение потерпел в этой битве князь Святополк Окаянный и, весь израненный, истекая кровью, вывел из боя своего сына, и они поскакали прочь.

Три дня и три ночи мчались они на запад, в сторону Польши, а по пятам за ними гнались воины Ярославовы.

И под вечер третьего дня где-то под Берестьем изнемог Святополк. И ощутил он, что жизнь покидает его с каждой каплей крови, вытекающей из семи ран на его теле, и увидел, что вот-вот упадет с коня смертельно бледный, изнемогший от усталости его сын. А за спиной все громче и громче топот погони.

Помутившимся взором глянул князь Святополк на огромное багровое солнце впереди, на западе, над самым горизонтом, и увидел, как из этого солнца сочится ярко-алая кровь и, растекаясь по всему небосклону^ заливает землю там, куда они мчатся…

Тогда из последних сил взмолился Святополк Окаянный христианскому Богу, в которого никогда в душе не верил, горько покаялся во всей своей жизни и, умоляя наказать его самой лютой смертью на земле и самыми страшными муками в аду, просил только об одном – спасти его единственного сына.

И вдруг впереди, на красно-кровавом фоне -заката, низко, над самой дорогой, плавно и величественно пролетел белоснежный лебедь.

Радостно воскликнул князь Святополк и, горячо поблагодарив Господа за то, что Он послал Своего ангела, схватил под уздцы коня Андрея и, следуя за лебедем, свернул с дороги в густые заросли.

Погоня промчалась мимо и поскакала дальше, а Господь дал последние силы двум измученным всадникам, которые до самого рассвета, не разбирая дороги и не ведая куда, ехали вслед за лебедем.

И на рассвете, когда вставало солнце, лебедь наконец опустился на чистое зеркало дикого и глухого лесного озера и, застыв неподвижно, высоко поднял гордую голову.

Святополк Окаянный, братоубийца, умирал в грязи, на берегу безвестного, болотистого озера и, не сводя глаз с лебедя, завещал сыну свою волю.

Он завещал ему и всем потомкам его прожить свою жизнь в мире, никогда не посягать на чужие земли, не поднимать руки на братьев своих и никогда не желать ни власти, ни славы.

С трудом поднявшись на локте, Святополк швырнул далеко в болото боевой меч, с которым до сих пор никогда не расставался, и передал сыну княжескую корону с девятью зубцами и простой треугольный щит. Затем он указал на лебедя, как на Господня свидетеля, и потребовал от Андрея клятвы, что он выполнит волю отца. Услышав ее слова, впервые за много лет улыбнулся князь Святополк Окаянный, братоубийца, и, последний раз вздохнув, отдал Богу свою грешную душу.

Схоронил его сын на берегу лебединого озера, а позже, вступив во владение небольшим наследством, оставшимся от матери в Польше, выстроил на этом месте небольшой замок и основал поселение, которое в память о завещании отца назвал Мир, и с тех пор стал именоваться Андрей Святополк, князь Мирский.

Он женился на Барбе, дочери ятвяжского князя Гонвида, и выполнил все заветы отца. Но однажды пришлось ему выдержать тяжкое испытание. Явились к нему братья Барбы – суровые ятвяжские воины – и стали звать с ними в поход. А когда князь Андрей отказался, шурины презрительно сказали ему: «Что ты за князь, когда О тебе не слышали даже еоседи?! Почему ты не печешься о своей славе, почему не хочешь, чтобы имя твое звучало у всех на устах, чтобы летописи писали о твоих подвигах и чтобы дети твои гордились отцом, славным воином, покорителем земель и народов?!»

Вспыхнул гневом князь Андрей, поняв, что подозревают его в слабости, но, глянув со стены замка, где происходил разговор, увидел внизу на берегу озера Барбу е детьми и белых лебедей, которые плыли к ним со всех сторон. Вспомнил он отца, и очистилась душа его от гордыни. Он повернулся к братьям и твердо ответвил: «Честь выше славы!»

Далеко от стен Мирского замка по-прежнему шумели войны, сыновья Ярославовы и сыновья Изяславовы убивали друг друга, покоряли земли и теряли их, покрывали свои имена славой или позором, и все давно забыли о том, что живет на свете князь Андрей, сын Святополка Окаянного, братоубийцы.

А ему и его жене Барбе Господь дал самое лучшее, что может дать людям, – много хороших детей и тихую светлую смерть в собственном до"ме почти одновременно в возрасте девяноста семи лет.

Потомки его пытались хранить традиции рода, но ничто в мире не вечно, замок постарел и разрушается, не говоря уже о том, что давно не имеет никакого военного значения.

Однако и теперь он все еще стоит на том же месте, и мой старый отец кормит по утрам потомков того самого лебедя, а на стене центрального зала над камином висит большой герб нашего рода: княжеская корона с девятью зубцами, простой неразделенный треугольный щит, на нем – белый лебедь на червленом поле, а на ленте под щитом девиз: «Честь выше славы!»

Андрей окончил рассказ, но еще долго никто не шелохнулся и стояла глубокая тишина.

Давно уже наступила ночь.

– Вот интересно, – сказал Картымазов, – я однажды укрывался в одном монастыре. Там у них была большая библиотека, и поскольку мне пришлось укрываться долго, я перечитал все их списки1 с разных летописей. Там было много о Борисе, Глебе, Ярополке и даже о Святополке, но ни слова о его потомках. Почему?

– Наверно, потому, – ответил Андрей, – что летописи любят тех, кто воюет, завоевывает и убивает. Этих людей, и даже иногда их жертв, они хвалят или порицают, но, по крайней мере, помнят. А тех, кто не убивал и не был убит, не завоевывал и не был завоеван, – тех не замечают и не запоминают… Хотя, если подумать, большинство людей на свете относятся как раз к этим, безвестным и забытым. Впрочем, то, что я рассказал, —не история, а всего лишь семейное предание, легенда…

В темноте стало слышно, как Андрей встал, прошел к почти потухшей печи, и там что-то заскреблось и зашуршало.

– Зажечь лучину? – спросил Филипп.

– Нет-нет, – ответил Андрей. – Хорошо в темноте. Мы не видим друг друга, но знаем, что каждый тут, рядом, и что все мы – вместе.

– Клянусь тарпаном, хорошо сказано! – восхитился Филипп. – И знаете, меня вдруг поразила мысль – ведь это как в жизни: вот когда мы расстанемся – должно быть так же – не видишь друг друга, а чувствуешь, что все вместе! Нет, это очень здорово!

Медведев вынул свой трут, чиркнул кремнем и раздул маленький уголек. Картымазов сунул ему лучину, она затрещала и озарила комнату призрачным светом.

Андрея не было.

1_{Копии документов, переписанные от руки.}

На столе лежал большой лист бумаги, крупно и коряво исписанный в темноте угольком из печи.

Медведев поднес его к лучине и прочел вслух:

– «Не люблю прощаний. Посидите еще немного в темноте. Я с вами. Сейчас и всегда. Андрей».

Лучинка погасла.

Все молча уселись на прежние места и, застыв неподвижно, долго вслушивались в мерный, затихающий топот копыт, пока он не растаял окончательно в безветренной и теплой весенней ночи…

Глава вторая
ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ

Картымазов оказался прав.

Как только князь Андрей уехал, события немедленно стали разворачиваться в нарастающем темпе. Однако подготовка к этим событиям шла, должно быть, раньше, и первые следы ее Медведев обнаружил еще той же нгочью, когда они с Картымазовым вернулись от Филиппа и, попрощавшись, расстались на своем берегу Угры. Малыша Василию привел Никола, отсидевший весь день в наблюдателях со стороны монастыря, и рассказал о мелком происшествии, случившемся в конце дня. Какой-то мужик стал переплывать Уг-ру в границах Березок, и Никола тотчас просигналил отцу. Едва пловец успел выйти на берег и одеться (узелок с одеждой он держал над головой), как появился вооруженный до зубов Ивашко и грозно начал допытывать его, кто таков и что здесь делает. Мужичок страшно перепугался и заявил, что живет в Синем Логе, и хотел потихоньку от жены и монастырской проверки навестить куму, живущую в Даниловке. Его отпустили, и Никола проследил с вышки – тот бегом побежал по дороге в Медынь и скрылся в лесу.

–  А дальше?

–  Что «дальше»? – не понял. Никола.

* – Дальше куда он пошел?

– Ну-у, наверно, в Даниловку…

– Вот видишь – «наверно». А надо было, чтоб Гаврилко немедля поехал за ним следом да проследил его не только до самой Даниловки, но и до самого дома, да расспросил бы потом местных,действительно ли живет там женщина, имеющая кума в Синем Логе. Но я уверен, что ни в какую Даниловку он не ходил, а, исчезнув из виду, тут же вернулся кружным путем в Синий Лог и доложил обо всем, тем, кто его послал…

Значит, с минуты на минуту последует очередной шаг.

Что ж, я готов.

На следующее утро, когда Медведев давал своим людям разные советы из арсенала своего богатого военного опыта, Епифаний крикнул с дерева, что от Картымазовки мчится всадник.

Человек Картымазова передал, что его хозяин и срочно прибывший из-за Угры Филипп Бартенев с поклоном просят Медведева немедля приехать по важному делу.

Василий распорядился соблюдать полную боевую готовность, всех неизвестных задерживать, в случае непредвиденных ситуаций сразу посылать за ним, и помчался в Картымазовку.

У крыльца дома, где он впервые разговаривал с Картымазовым, его встретила Василиса Петровна и проводила в горницу,

Картьшазов и Филипп шагнули ему навстречу и оба по очереди молча обняли.

Федор Лукич протянул два листа грубой желтой бумаги,, свернутых в трубку, – один большой с печатью на шнурке, другой маленький, простой..

Медведев начал с большого.

Федору Картымазову —Ян Кожух Кроткий

Прослышал я о постигшей тебя беде – пропаже дочери твоей Настасьи. Места у нас тут для жизни недобрые, и много несчастий терпим от подлыхвсяких разбойников. Я сам в тот же день; когдадочь твоя пропала, пострадал от них: дом мой со-. жгли и много людей побили.

И вот подумал я: мне-то ничего – за мнойстоит славный князь Вельский, что пожаловалмне двор и земли, а за ним – великий корольКазимир. А вот каково-то тебе, бедному?! Отвласти далеко, людей мало, заступиться некому… И решился я протянуть тебе дружескую руку, облегчить горе, уменьшить страдания… Ведь имей ты крепкого заступника, тут бы тебе и помощь и спасение! Вот у меня – как только беда случилась – сразу князь Вельский помог дом лучше прежнего укрепить и людей много новых прислал, так что теперь я не боюсь ничьих набегов. Понимаешь, о чем я, соседушка?! Так вот я и говорю: взял бы ты да и послал грамотку князю нашему Семену Ивановичу Вельскому, что, мол, хочешь отойти под его защиту со всей землей своей из-под руки московского князя Ивана Горбатого – от него ведь не дождаться тебе помощи! А наш добрый князь Семен Иванович тут же и помог бы тебе дочку поскорее сыскать, да и отнять у насильников проклягНых, покуда, не приведи Бог, греха какого не вышло. Да еще, думаю, землями новыми да людьми бы тебя пожаловал, если попросишь хорошенько…

Уж ты не бойся – он сразу отыщет разбойников и отнимет у них дочку твою! А ежели медлить будешь, то можно и не успеть…

Ну, в общем, ты гляди сам – как оно для тебя лучше…

Подумай дня каких два-три, а то и сразу отпиши с гонцом.

Ну, а ежели до мая седьмого дня не получу оттебя весточки, то уж не пеняй – не моя вина – хотел я по-дружески, по-соседски помочь.

Кланяюсь тебе низко и гонца жду.

Писано в имении Синий Лог мая дня третьего,года 1479-

А писал и печать свою приложил Князя Семена Вельского слуга и дворянин

Ян Кожух Кроткий.

Василий взял меньший лист и прочел несколько строк; написанных ровно и четко:

Дорогой батюшка!

Я жива и здорова. Со мной обращаются хорошо и никакого зла не чинят. Говорят, что к тебе уже послали гонца и через три дня мы увидимся.Ежели понадобится для выкупа, продай все, что ты хотел отдать за мной в приданое – я знаю, что суженому моему дороже всего одна любовь моя, также как мне – его. Больше нам ничего не нужно. '

Низко кланяюсь тебе, матушке, братцу Петруше и, конечно, милому моему Филиппу.

Любящая твоя дочь Настенька.

– Это не все, – угрюмо сказал Филипп и протянул еще один лист с печатью.

Филиппу, Алексееву сыну Бартеневу – Ян Кожух-Кроткий

Узнал я, соседушка, о несчастье твоем – пропаже милой невестушки – да и написал тотчас батюшке ее Федору Лукичу. Советовал я ему обратиться за помощью к нашему доброму князю Семену Ивановичу, да заодно и тебе решил напи-,сатъ, чтоб поддержал ты меня и от себя еще поговорил с будущим тестем.

А чтобы вернее наши с тобой слова на негоподействовали, ты тоже попросил бы особойграмотой князя нашего о помощи и об опеке, ондевушку сразу и выручил бы – одному ведь королю все служим!

А то, если промедлить, кто знает, как делообернется…

Да, чуть не забыл! Батюшки твоего долго может не быть, а то, не дай Бог, и вовсе не вернется – они, московиты, народ крепко злопамятный,а мне тут купец один, давеча из Москвы вернувшись, сказывал, будто кто-то видал Алексея Бартенева в темнице сидящим. Не знаю, верен ли тотслух, да только пора бы тебе позаботиться об имении и животе своем, а то, глядишь, и тебя пожгуттати лесные, как меня давеча.

Да поторопись в тот же срок, что и Карты-мазов, князю Семену грамоту написать, а товедь жаль будет, если своим неразумением невестушку любимую погубишь…

С поклоном низким

Ян Кожух Кроткий.

– Как вам доставили эти письма? – спросил Медведев.

–  Мое прикололи утром к воротам, – сказал

Филипп. – Темно еще было.

–  А мне мой человек принес, – ответил Картымазов. – Он на рассвете в Медынь собирался,только вышел за Картымазовку – подъезжает к нему всадник весь мокрый, должно быть, через

Угру переправлялся, и протягивает письмо: «Неси, – говорит, – скорее хозяину, это весточка от пропавшей дочки его», а сам сразу ускакал. Я только прочесть успел, как тут Филипп приезжает. Мы сразу за тобой и послали.

– Значит, – медленно заговорил Медведев, – это, скорее всего, один и тот же гонец. Ночью он проехал по землям Филиппа, приколол письмо к воротам, потом переплыл Угру, передал письмо мужику и теперь… Федор Лукич, Филипп, прошу вас, отложим наш совет на час – я вернусь к себе и постараюсь схватить этого гонца живым – может, удастся от него что-нибудь узнать…

Василий упруго встал и ринулся к двери, но на пороге вдруг расслабился и вернулся обратно.

– Поздно. Слышите? Мне везут письмо. Леший меня раздери – они, конечно, убили гонца. Досадно.

Все вышли на крыльцо.

К дому во весь опор скакал Ивашко – бледный, взволнованный, голова перевязана окровавленной тряпкой.

Медведев шагнул навстречу. .—Ну?

– Василий Иваныч, государь, – Ивашко гово рил тихо, украдкой бросая взоры на Филиппа и Картымазова. – Боюсь, плохо получилось, прости, грех вышел…

– Рассказывай по порядку, – сурово сказал Медведев. ~

Ивашко прерывисто вздохнул и начал:

– Значит так. Только ты уехал, отец велел мне с братом и Алешкой осмотреть лес вокруг дома.

Мы разделились, я пошел сюда – в сторону Картымазовки. У самого горелого леса слышу, пробирается кто-то осторожно. Я – за куст. Смотрю,едет верхом чужой мужик с оружием и оглядывается. Я подождал, убедился, что он один, и выхожу на него с самострелом. Но он не испугался, даже улыбнулся так широко. «О, – говорит, – я как раз тебя ищу, ты небось медведевский? А у меня к твоему хозяину письмецо с добрыми вестями имеется». Ну, я же не дурак! «Отлично! – говорю, – слезай с коня, мил человек; я тебя сейчас отведу к Медведеву, сам ему и передашь». – «С удовольствием, – обрадовался он, – давно, – говорит, – хотел взглянуть на этого замечательного человека!» – и с коня слезает, И тут нога у него в стремени застряла – одной на земле стоит другую выпутать не может. Ну, хотел я ему помочь, а он меня медной рукояткой нагайки – бац по голове! Очнулся, башка трещит, все как в тумане, вижу, – письмо рядом валяется, самострел подальше в кусты кинутый, а он осторожно так, чтоб не шуметь, верхом уходит. Ну, я его и это… Лежа, значит, ножичком засапожным, как вы учили, шагов за десять был…

– Насмерть? – с досадой спросил Медведев.

– Так ведь, Василий Иванович, башка лопается,прицелиться трудно, боялся, что уйдет… Прямо в сердце… Даже не пикнул.

– Плохо, Ивашко. Очень плохо.

Ивашко прерывисто вздохнул.

– Я знаю.

– Если так дальше пойдет, вас всех через неделю перебьют, как зайцев! Кто это тебя учил подходить с самострелом близко к человеку, которого держишь на прицеле? Скажи спасибо, что рука у него была слабая, – от моей не уцелела б твоя глупая башка! Давай письмо!

Ивашко, низко кланяясь, поспешно протянул скомканный лист.

Василию Медведеву' – Ян Кожух Кроткий.

Хочу дать тебе добрый совет, соседушка. Вместе с новыми друзьями твоими Картымазовым иБартеневым проси-ка ты князя Семена ИвановичаВельского, чтоб принял тебя на службу, а землюсвою отдай короне Великого князя Литовского икороля Польского Казимира!

Только из благодарности за услугу, которуюты нам всем на литовской земле оказал, выкурив из этих мест разбойника Антипа Русинова, мы даем тебе возможность вспахать свое поле,чтобы ты и тати твои не померли с голоду.Эта заслуга будет учтена также при пожаловании новыми людьми и землями, когда перейдешьна нашу сторону. Ты, похоже, парень боевой – у нас таких ценят.

Решай до полудня мая седьмого, а то, гляди, несобрать тебе урожая с того, что готовишься сеять, или я не буду

Ян Кожух(Кроткий).

Медведев вспомнил Антипа.

А тебе теперь, Василий, за подвиги, которые ты тут ежедневно творил, самому расплачиваться придется.

А потом Картымазова.

«Меч живет хмельной минутой схватки. Мечне думает о завтрашнем дне…» Значит, вот он инаступил, этот завтрашний день… Тем лучше!Может, теперь-то, наконец, повоюем по-настоящему.

Он молча дал прочесть письмо Кожуха друзьям и обратился к Ивашке:

– Убитого хорошо осмотрели?

. – Да. Яков осматривал. Ничего приметного, но он с тобой об этом поговорит.

– Хорошо, Передай отцу: приготовиться к отражению набега. За смерть гонца могут отомстить. Пусть Алеша Кудрин немедля ложится спать. Ночью у него будет работа. А ты, за то, что позволил себя ударить, наказан. Будешь помогать женщинам по хозяйству. Все.

Ивашко низко поклонился, пряча покрасневшие от стыда щеки, и вскочил на коня.

– Можем продолжить наш совет, – повернулся

Медведев к друзьям.

Они вернулись в горницу и сели за стол.Прежде всего, – обратился Василий к Филиппу, – если это не секрет, объясни мне, что означают темные Намеки Кожуха о твоем отце и его возможном заточении в Москве!

– Понятия не имею! – воскликнул Филипп. —

Батюшка уехал в тот день, когда ночью произошло нападение…

– Да, я знаю, – сказал Медведев, – мне говорил Федор Лукич, и я сам – лучший свидетель,поскольку, судя по описанию, именно его я встретил под Медынью, куда он направлялся.

–  Совершенно верно! – подхватил Филипп. —Батюшка так и сказал нам с Анницей: он едет сперва в Медынь, а затем, если понадобится, в Москву по наследственным делам, и оставил в шкатулке запечатанное письмо, велев нам вскрыть его ровно через два месяца, если он не вернется. При этом батюшка тут же заверил, что его поездка не представляет ни малейшей опасности и он оставляет завещательное письмо из обычной предосторожности, ибо дорога – всегда дорога, мало ли что… Он оформил переезд в монастыре, законно переправившись на московскую сторону и получив свидетельство об этом. В Московском княжестве ему ничего не могло угрожать, и поэтому я не верю ни единому слову Кожуха. Этот мерзавец не может оказать на меня никакого давления: я такой же подданный короля Казимира, как и он, с той лишь разницей, что не нанимался на платную службу у князя Семена Вельского, а остаюсь независимым вольным дворянином! Думаю, он просто знает об отсутствии батюшки и хочет запугать нас с Анницей!

–  Возможно, – согласился Медведев и повернулся к Картымазову. – Я обещал вчера поделиться с тобой некоторыми мыслями о том, как вызволить из плена твою дочь. Однако сначала я хотел бы узнать, что вам известно о Кожухе, о его людях, имуществе, о землях, которыми он владеет,ну, в общем, все…

– Мы не знаем всего, – ответил Картыма-зов, – но все, что знаем, расскажем. Синий Лог —большой, неплохо укрепленный двор, обнесенный крепким частоколом, на той стороне, недалеко от берега Угры, наискосок от Березок, ближе к монастырю. Это центральная усадьба довольно солидного имения. Его земли тянутся на запад почти до Десны. На них – около двадцати деревушек, многие из которых тоже хорошо укреплены. Поскольку ты в этих местах человек новый, Василий, мне придется рассказать вкратце, что здесь происходило в последние годы, иначе не понять тебе наших отношений. Тридцать лет назад, в сороковых годах, отец нынешнего московского князя Василий Темный жестоко воевал за престол со своим родственником Дмитрием Шемякой, который, как говорят, ослепил его в темнице. Оба они по очереди сидели на московском престоле, и оба были в близких семейных связях с великими литовскими князьями. Бояре и служилые люди присягали на верность то тому, то другому – кто больше давал – и, соответственно, получали земли в кормление то от одного, то от другого. Наконец, Василий Темный победил окончательно, а Шемяка окончательно проиграл и убежал в Литву, где и остался до конца дней своих, а теперь его внуки – Шемячичи – литовские князья. Из-за всей этой неразберихи здесь на Угре образовалось множество земель, владельцы которых служили то Литве, то Москве, а часто даже, как у нас тут говорят, – «на обе стороны». Вот тебе пример: отец Филиппа, Алексей Бартенев, всегда адэно служил Шемяке и получил от него эти земли на той стороне Угры. Мой отец служил Василию и получил землю здесь. Предыдущий, убитый хозяин Березок, Михайлов, перешел служить Москве, но его отец был еще литовским подданным. И вот, когда недавно король Казимир и Великий князь Московский договорились, что рубеж меж княжествами пройдет по Угре, началась вся эта катавасия. Мне кажется, говоря просто, дело обстоит так: каждый отдельный человек хочет устроить свою жизнь, как ему лучше, и, естественно, стать побогаче, а потому лри удобном случае готов отхватить себе любой кусок земли любой ценой. А каждый монарх жалуется другому на разбой его людей, но своих за те же действия не наказывает, ибо тоже не прочь, чтоб земель в его княжестве прибавлялось. Вот что такое порубежная война, которая тянется у нас уже больше тридцати лет. Теперь вернемся к Синему Логу. Пока им владел старый князь Иван Владимирович – отец нынешних Вельских, у нас тут царили мир и покой. Когда он умер, начались беспорядки. Насколько я знаю, Синий Лог был завещан князю Федору Ивановичу, старшему сыну, человеку очень мирного и спокойного нрава, но он здесь редко бывал. Потом Синий Лог почему-то перешел к князю Семену Ивановичу, младшему сыну, прозванному Иудой за предательский и жестокий нрав. Немедля вокруг начались убийства, грабежи, захваты земель, словом – настоящая война. Потом снова все утихло – Синим Логом стала владеть их сестра, Агнешка, супруга гетмана Ходкевича. А с прошлого года там вдруг опять стал хозяйничать Семен, точнее, от его имени – Ян Кожух Кроткий – и сразу снова начались побоища – вот тогда-то и был убит со всей семьей Михайлов – твой, Вася, предшественник… Но пока здесь был Антип, он своими набегами постоянно ослаблял Семена, а сейчас. – Картымазов замолчал.

– Понял, – сказал Медведев. – Что ж – я виноват, мне и отвечать. Уверен, что мы без особого труда справимся с Кожухом, и я знаю, как это сделать, но прежде всего необходимо вызволить Настеньку. Прошу внимательно выслушать меня. Предлагаю следующий план…

Очень любопытно было Медведеву узнать, как же на самом деле охраняют имение его новые люди, а потому, возвращаясь от Картымазова, он поехал не по дороге, а, петляя по лесу и применяя известные ему приемы, попытался приблизиться к своему дому незамеченным.

Это ему почти удалось – только возле облом-, ков частокола вынырнул из-за березы ухмыляющийся Клим Неверов со своим любимым копьем, в использовании которого действительно большим мастером был. Медведев вовсе копьем не пользовался, а потому в диковинку ему было наблюдать несколько дней назад, когда Неверов показывал на лужайке свое искусство, – окованным древком он_ отражал удары меча, сабли и поражал врага неожиданными и в бою, несомненно, смер– тельными ударами, против него был бессилен любой всадник, а метал он копье с такой огромной силой, на такие расстояния и так точно, что Медведев был искренне удивлен: что касается военных штучек – он многое повидал, но такого – еще никогда.

– Проверить охрану хотел, Василий Иваныч? – лукаво спросил Клим. – И как – доволен?

– Недоволен, – строго сказал Медведев. – Куда годится охрана, при которой можно подъехать к самому дому, – он кивнул на развалины, виднеющиеся меж березок.

– Да неужто в лесу не заметил наших? – с притворной тревогой спросил Клим.

– Да это не я их должен замечать* а они меня, – почуял подвох Медведев.

– Позволь доложить, хозяин: не сходя е этого места, знаю весь твой путь. Как рубеж нашей земли от Картымазовки переступил, так все лесом,петляючи, шел, потом мимо сухого ясеня через ельник, после в дубнячке постоял, послушал, огляделся и березками, березками прямо сюда. Верно?

Неплохо, неплохо, может быть, и научатся…

— Кто следил?

Из-за другой березы вышел Гаврилко – брат-близнец Ивашки.

– Я, хозяин.

– За мной легко было проследить, потому что известно, куда и откуда я буду идти. Стоило только дождаться – когда. А вот письмоносца почему вот так же до дома не довели и живым не взяли, а вместо того убили в лесу, словно тати какие?*

– Виноваты, хозяин, учимся токмо, – смутился Клим.

– А ты, значит, – обратился к Гаврилке Медведев, – за мной по пятам шел и теперь тут стоишь?

А если следом за тобой Ян Кожух Кроткий крался, то, стало быть, он тоже здесь рядом и никто его не заметил?

– Э-э-э, неге, хозяин, – улыбнулся Гаврилко. —