Текст книги "Манзовская война. Дальний восток. 1868 г."

Автор книги: Роберт Кондратенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

ВВЕДЕНИЕ

Среди множества больших и малых вооружённых конфликтов, и которых довелось участвовать российской армии и флоту на протяжении XIX века так называемая Манзовская война занимает особое место. Почти совершенно забытая ныне, она с трудом укладывается в рамки существующих классификаций. Да и как определить ряд схваток с нерегулярным, но достаточно организованным с неприятелем, в большинстве своём попавшими на довольно ограниченный театр боевых действий с территории соседней империи, официальные лица которой не были непосредственно причастны к подготовке выступления, и страна поддерживала обычные дипломатические отношения с Россией? По сути дела Манзовская война представляла собой борьбу с выходцами из Китая – маньцзы, разбойниками и просто бродягами, издавна привыкшими беспрепятственно добывать золото, пушнину, женьшень, грабить местные племена, а также скрываться от правосудия на землях Приморья, долгое время остававшихся буферными, а потому не разграниченными. Поначалу не обратив особого внимания на считанные казачьи станицы и военные посты, появившиеся вдруг на правом берегу реки Уссури и в нескольких морских бухтах, китайская вольница вскоре столкнулась с проявлениями чужой власти, ограничивавшими её свободу, и попыталась организоваться для устранения неожиданного препятствия. На стороне китайцев был многократный численный перевес, хорошее знание местности, наконец, погода, затруднявшая их противнику сосредоточение и маневр силами, однако использовать эти преимущества они не сумели. Сколько-нибудь серьезные стычки продолжались чуть более двух месяцев, в апреле—июне 1868 года, и закончились полным поражением манзовских отрядов.

Сравнительная кратковременность событий, происходивших на далёкой, почти изолированной в то время от центральной России окраине, отсутствие впечатляющих сражений с обильным кровопролитием, лаконизм газетных сообщений не способствовали осознанию российским обществом значения и уроков Манзовской войны, тем более что завоевание Бухарского эмирата в 1868 году генерал-лейтенантом К.П. фон-Кауфманом, оккупация генерал-майором Н.Г. Столетовым в 1869 году Красноводского залива, а генерал-майором Г.А. Колпаковским Кульджи, Франко-прусская война 1870—1871 годов совершенно затмили её.

Сложившееся положение не могли изменить ни глухие упоминания происшедшего в работах некоторых авторов, ни занявшие страницу текста пояснения Н.М. Пржевальского в опубликованной им в 1870 году книге «Путешествие в Уссурийском крае, 1867—1869 г.»¹. Столь же незначительную роль сыграла статья одного из участников усмирения края, капитан-лейтенанта К.С. Старицкого, посвященная главным образом гидрографическим работам у берегов Приморья и включавшая развернутое, но все же сравнительно краткое описание начальной фазы боевых действий, да к тому же и напечатанная в «Морском Сборнике» за январь 1873 года, когда журнал уже потерял былую популярность².

Конфликт оставался весьма мало известным российскому читателю и после того, как в первом номере журнала «Русский Вестник» за 1883 год была опубликована третья глава очерка В.В. Крестовского «Посьет, Суйфун и Ольга». Известный писатель и опытный офицер, побывавший на полях сражений Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, Крестовский в июне 1880-го получил назначение официальным историографом при командующем Тихоокеанской эскадрой и отправился на Дальний Восток с чинами штаба адмирала С.С. Лесовского. Там ему довелось своими глазами увидеть места, где произошли первые столкновения, и переговорить с очевидцами. Крестовский, пожалуй, первым употребил название «Манзовская война». Однако она не попала в центр его внимания, и он не стал выделять и анализировать события 1868 года, трактовав их как одно из многих исторических отступлений своих путевых очерков. Причём, как официальное положение, так и некоторая поверхностность взгляда литератора сказались в стремлении Крестовского к упрощениям и переоценке положительной роли местных властей. В иную крайность впал А.Я. Максимов. Его статья «Уссурийский край», напечатанная тем же журналом в 1888 году, уж слишком сурово критиковала приморскую администрацию и военное начальство, демонстрируя, однако, недостаточное знакомство автора с обстоятельствами конфликта³.

Тема, почти произвольно затронутая Крестовским и Максимовым, стала обязательной для полковника А.Ф. Рагозы, составившего очерк истории освоения Приамурского края и последовательного усиления расквартированных в нем войск⁴. Небольшая книжка, отпечатанная хабаровской типографией в 1891 году, была посвящена продвижению русских людей на берега Амура, Уссури, Татарского пролива и Японского моря, начиная с XVII века и до конца 80-х годов XIX, что, конечно, обусловило лаконизм и общий характер изложения. Несколько страниц, отведенных Манзовской войне, не могли вместить ни детального её описания, ни сколько-нибудь развернутой оценки. Более того, будучи старшим адъютантом канцелярии военного губернатора Приамурской области, Рагоза не удержался от определённой идеализации войск, участвовавших в подавлении движения китайцев, и преувеличения роли начальствовавшего над ними полковника М.П. Тихменева, впоследствии занимавшего пост военного губернатора Приморской области.

Более объективным оказался сын М.П. Тихменева, полковник Н.М. Тихменев, опубликовавший в шести номерах «Военного Сборника» за 1908 год большую статью «Манзовская война», ставшую первой и до наших дней единственной попыткой подробного и вполне объективного изложения событий 1868 года с оценкой значения их для укрепления позиций России в дальневосточном регионе. В последующие годы краткие замечания на эту тему делали в своих исторических очерках Н.П. Матвеев, полковник Р. Иванов⁵.

В советский период исследователи, посвятившие свои труды различным аспектам истории освоения Приморского края и международным отношениям на Дальнем Востоке, о самом крупном до начала XX века вооруженном выступлении китайцев на российской территории практически не писали. Так, умолчали о нем А.П. Георгиевский, А.Л. Нарочницкий, В.М. Кабузан, А.И. Алексеев, Р.В. Макарова, Л.М. Горюшкин, Л.В. Александровская, авторы обобщающих трудов «Международные отношения на Дальнем Востоке», «История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма», «Очерки истории Дальнего Востока России»⁶. Отдельными фразами на этот счёт ограничивались биографы Н.М. Пржевальского. Опубликованная в 1983 году монография О.И. Сергеева о дальневосточном казачестве в двух абзацах дает некоторое представление о столкновении с манзами, хотя автор и преувеличивает роль официальных властей Китая. Такой же объём уделён данной теме Ф.В. Соловьёвым, выпустившим в 1989 году монографию о китайском отходничестве, а в 1996-м вскользь коснулся её в своей статье В.В. Синиченко⁷.

Между тем, история этого малоизвестного конфликта достаточно поучительна, особенно в наши дни, когда столь высока вероятность выступления сепаратистских и иных вооружённых формирований, условия для возникновения которых на территории России и у её границ существуют ныне и сохранятся в обозримом будущем.

Описываемые события, насколько позволяют источники и литература, датируются по старому стилю. В некоторых случаях для уточнения приводится двойная датировка.

НОВЫЕ ЗЕМЛИ

Безостановочным расширением на восток от Уральского хребта Россия обязана предприимчивым казачьим атаманам, уводившим свои ватаги «встреч солнца» в поисках земель, богатых золотом и пушниной, зверем и хлебом. Разные это были люди. Кто искал только поживы, кто добросовестно исполнял приказы поставленных Москвою воевод, кто стремился хоть ненадолго ощутить полноту собственной власти, выскользнув из-под их тяжелой руки, а кто и бежал от наказания. Не отставали от атаманов и воеводы, подчинявшие сперва ближнюю, а затем и дальнюю округу своих владений. Но всех одинаково манили, завораживали бескрайние пространства, расстилавшиеся за едва успевавшими потемнеть бревнами все новых и новых острогов. Где-то там, на востоке, лежали легендарные страны, изобиловавшие всякими плодами и дарами земными. Верной дороги туда не знал никто. Иногда шли просто наугад, по единственно возможным среди лесов, болот и гор путям – рекам, за сотни верст, встречая все ту же суровую природу и скудный быт туземцев. Однако чаще всего пленные, а то и доброхотные сибирские инородцы указывали, где искать зажиточные или попросту враждебные им самим племена.

Первые смутные слухи о таких местах дошли до российских землепроходцев в 1639 году, когда тунгусы (эвенки) сообщили томским казакам Д. Копылова, поставившим на Алдане Бутальский острог, о большой реке Чиркол (Шилкарь), в низовьях которой возвышалась серебряная гора.

Известие заинтересовало Копылова, и он отправил на поиск этой горы своего помощника И.Ю. Москвитина. По Алдану, Мае к хребту Джугджур, а затем по Улье к берегам Охотского моря добрались казаки на исходе лета 1639 года и основали Усть-Ульинское зимовье. К тому времени они уже знали, что Чиркол носит и другое имя – Омур. В 1640 году москвитинцы даже сходили на двух кочах к устью Омура, собрав по дороге сведения о населявших берега этой реки даурах и гиляках. Годом ранее люди атамана М. Перфильева, посланного енисейским воеводой за ясаком к истокам Витима, также проведали о Шилкаре⁸.

Когда эти сведения достигли якутских воевод П.П. Головина и М.Б. Глебова, они в 1641 году снарядили для их проверки две партии. Одну, под начальством письменного головы Е.Бахтеярова, послали на Витим, а вторую – казака А.Маломолки – в верховья Алдана. Ни та, ни другая ничего выяснить не смогли, рассказы же о серебряной горе не утихали. Тогда Головин поручил доверенному письменному голове В.Д. Пояркову начальство над 132 казаками и отправил на Алдан, дабы отыскать новые земли и «объясачить» инородцев. 13 июля 1643 года партия вышла из Якутска и двинулась сначала вниз по Лене, а затем вверх по Алдану, Учуру, Гонаму к Становому хребту. Плыли до ледостава, заставившего вытащить лодки на берег Гонама и срубить зимовье. Однако терять время Поярков не стал. Выждав хорошего снега, он оставил в зимовье четыре десятка человек, с наказом перетащить по волоку вслед за ним провиант, а с остальными двинулся на лыжах зимним путём через перевал, достиг реки Брянты, правого притока Зеи, и спустился по ней до устья Умлекана, где основал ещё одно зимовье. Когда же небольшой запас взятого с собой продовольствия иссяк, Поярков послал пятидесятника Юшку Петрова с людьми к ближайшему даурскому городку Молдикидычу. Его жители встретили казаков дарами, но десятка быков и сорока коробов просяной муки гостям показалось мало, и они попытались овладеть самим городком. Завязался бой, в котором хозяева перебили часть отряда, уцелевшие же, выдержав трехдневную осаду, едва сумели прорваться. Возвратились казаки с пустыми руками, отчего остаток зимы пришлось жестоко голодать. Многие умерли, а выжившие спаслись лишь благодаря провизии, доставленной с Гонама весной 1644 года.

Дождавшись вскрытия Зеи, Поярков спустился по ней к Амуру и двинулся вниз по течению. Атаман предпочёл эту дорогу, опасаясь новых столкновений с инородцами в верховьях реки и вняв обещанию бывшего при нем москвитинского толмача С. Петрова Чистого довести отряд морем до торного пути в Якутск. Поздней осенью, потеряв от рук туземцев едва ли не половину своего состава, экспедиция добралась до устья Амура. Перезимовав, собрав ясак с окрестных племен и нарастив своим судам борта, казаки весной 1645 года вышли в Охотское море. Держа путь на север, они шли вдоль берегов двенадцать недель, пока шторм не выбросил их коми выше устья Ульи. Места были знакомые, и, отыскав ясачное зимовье. Поярков остановился на отдых. В сентябре он отправил шестерых казаков во главе с М. Тимофеевым в Якутский острог, поручив им бумаги с описанием Амура, к сожалению, пропавшие на одной из переправ, а сам переждал холода и двинулся следом уже весной 1646 года.

Так состоялось первое знакомство русских людей с Амурским краем. Результаты экспедиции были неоднозначными. С одной стороны, она осмотрела большую реку, несущую свои воды в океан гораздо южнее уже освоенных водных путей, по землям, достаточно густо населенным преимущественно независимыми оседлыми племенами и пригодным для заселения русскими крестьянами. Более того, Поярков собрал ясак в низовьях Амура и занес его плательщиков в книги, тем самым формально включив их в число российских подданных. С другой – неудачный опыт общения с обитателями среднего течения реки обещал немалые трудности в будущем, особенно учитывая склонность некоторых племён опереться на поддержку «хана Богдоя», как они называли властителя маньчжуров. Впрочем, об этом в то далёкое и суровое время ни сами казаки, ни местные воеводы особо не задумывались. По крайней мере, как Головин с Глебовым, так и сменившие их В.Н. Пушкин с К.О. Супоневым, а затем Д.А. Францбеков сквозь пальцы смотрели на самоуправство атаманов, хотя, следуя государевым наказам, призывали их обходиться с инородцами ласково.

Поход Пояркова, сведения о котором были отправлены якутским начальством в Москву, послужил доводом в пользу решения о присоединении Приамурья к России. Но, прежде всего, он способствовал широкому распространению по Сибири слухов об открытых землях и, особенно о богатых владениях даурского князьца Лавкая, отчего промысловики стали искать более удобную дорогу к Амуру. Вскоре выяснилось, что с Лены к нему лучше всего идти по Олёкме и её притоку Тунгиру до Станового хребта. В 1647 году на Тунгир из Якутска была послана партия казаков, поставившая там зимовье, из которого в марте 1649 года отправились к берегам Амура и благополучно возвратились обратно промышленники С. Аверкиев Косой и И. Иванов Квашнин. В тс же дни подал воеводе Францбекову челобитную с просьбой о разрешении набрать за свой счёт охочих людей для похода на князьца Лавкая, крестьянин Е.П. Хабаров. Уроженец Великого Устюга, Хабаров не мог усидеть дома и переселился сначала в Енисейск, а затем на Лену, где завел пашни и открыл солеварню. Алчный, самоуправный, горячий и мстительный человек, он везде искал поживы и, конечно, не хотел упустить случая порастрясти зажиточных инородцев. Францбеков, получивший возможность без существенной затраты казённых средств приобрести немалые выгоды, одобрил его инициативу.

В конце лета 1649 года партия из 70 охотников отправилась вниз по Лене, затем вверх по Олёкме, Тунгиру, присоединяя всех желающих. На берегу последней реки остановились, дожидаясь зимы, а 18 января 1650 года двинулись дальше на лыжах, волоча нарты с припасами. Так перевалили через Становой хребет и спустились в долину реки Урки, по которой дошли до первых улусов князьца Лавкая. Однако все попадавшиеся им городки были пустыми: узнав о приближении русских, население бежало. Проведав, что даурские князьцы собирают силы для отпора, Хабаров вернулся к первому городку, укрепил его, оставил 50 человек охраны, а с остальными поспешил в Якутск за подкреплениями. Там он получил от воеводы два десятка служилых казаков, набрал ещё сотню с лишним промысловиков и 9 июля 1650 года отправился обратно на Амур. Спустившись по реке до третьего городка, прежде принадлежавшего князьцу Албазе, Хабаров встретил войско дауров, разбил их и, обнаружив в городке большие запасы хлеба, решил там зазимовать.

Так Албазин стал опорным пунктом казаков на Амуре. Оттуда они совершали набеги на окрестные даурские поселения, громили племенные ополчения, отнимали имущество, скот, продовольствие. Копья и луки дауров оказывались бесполезными против казачьих ружей и пушек. Одни городки сжигал Хабаров, едва ли не поголовно вырезая их жителей, другие предавало огню само население, укрывавшееся от набегов в окрестных лесах. Спустя год берега Амура, от устья Стрелки до устья Сунгари, были разорены. Осенью 1651 года Хабаров с сотней казаков спустился в земли ачанов (оджалов), где поставил острог и остался зимовать, отражая нападения местных жителей. 24 марта 1652 года к стенам Ачанского острога подошло маньчжуро-даурское войско, числом более 2000 человек при двух железных пушках, под предводительством Хайсэ (Изинея). Оцепив угрозу со стороны русских, впервые встреченных ими в июне 1651 года в Гуйгударовом городке, маньчжуры собирались изгнать из Приамурья нежданных конкурентов, но потерпели неудачу. Отбив приступ, казаки предприняли вылазку, захватили пушки, обернули их против прежних владельцев и переломили ход битвы. Потеряв до трети войска, маньчжуры ударились в бегство. Победа была полной и произвела впечатление на местные племена, однако она стала лишь первым актом в сравнительно непродолжительной, но ожесточённой борьбе двух государств за обладание Амуром.

Благополучно избежав встречи с другим, втрое сильнейшим маньчжурским войском, Хабаров летом 1652 года перешел из Ачанского острога к устью Зеи и остановился у Кокореевского улуса. К тому времени атаман осознал, что расходы на экспедицию превышают прибыли, и решил обыскивать амурские берега непрерывно. Не всем казакам такое решение пришлось по сердцу, и 136 человек, возглавляемых С. Поляковым и К. Ивановым, отделившись, спустились вниз по течению Амура до его устья. Оставшийся с Хабаровым отряд, несмотря на подошедшее перед тем из Албазина подкрепление, насчитывал почти столько же бойцов, сколько было перед схваткой с маньчжурами. Но после неё положение переменилось. Понимая это, атаман отправился в погоню, отыскал успевших поставить острог бунтарей, осадил и, взяв измором в феврале 1653 года, арестовал Полякова с Ивановым.

Между тем, о событиях на Амуре узнали в Москве, и задумали послать туда войско князя Н.Н. Лобанова-Ростовского, численностью 3000 человек, а для подготовки похода направили головной отряд дворянина Д.И. Зиновьева, которому поручили наградить Хабарова и вместе с тем собрать сведения о Даурии и упорядочить присоединение новых земель. Прибыв на место в августе 1653 года, Зиновьев немедля потребовал от атамана устройства острогов и распашки казённой десятины. Хабаров воспротивился было, но Зиновьев обвинил строптивца в нераспорядительности и растрате казенных средств. Затем он освободил Полякова с Ивановым и, возвращаясь в Москву, забрал всех троих с собой, назначив начальником О. Степанова Кузнеца, позднее официально утвержденного приказным человеком реки Амура. Однако Степанову, как и его предшественнику, было не до развития собственного производства. Недостаток продовольствия в опустошенных Хабаровым местностях заставлял приказчика думать только о грабеже дауров. Пять лет канаки Степанова совершали походы по Амуру, Сунгари и Уссури, собирая ясак, отнимая хлеб, сражаясь с местным населением и маньчжурами, разоряя улусы и закладывая собственные острожки, пока 30 июня 1658 года очередная маньчжурская рать на 47 судах не окружила их в Корчеевской луке, ниже устья Сунгари. В бою погибли или были пленены 270 человек, сложил свою голову и Степанов. Остальные либо вскоре пали от рук инородцев в низовьях Амура, либо разбежались. На некоторое время русские почти исчезли с берегов реки.

Возвратились они туда спустя семь лет, когда на пепелище Албазина явилась группа казаков во главе со смотрителем Усть-Кутской соляной варницы Н.Р. Черниговским, бежавшим от наказания после убийства илимского воеводы Л. Обухова, обесчестившего его жену. К тому времени маньчжуры, основные силы которых с 1644 года ушли на завоевание Китая и не могли надежно защитить собственные земли от проникновения пришельцев с севера, попытались создать на подступах к своим границам буферную зону. Приняв в расчет образ действий Хабарова и Степанова, они решили подорвать основу «продовольствования» казачьих отрядов в тех местах и переселили дауров и дючеров на реку Нонни (Наньцзян). Люди Черниговского застали Амур опустевшим. Но намерения их были иными, нежели у предшественников, и вскоре на месте прежнего Албазина вырос новый большой острог с тремя башнями, а вокруг него появились избы и пашни. Через шесть лет Черниговский отправил в Нерчинск и Москву богатый ясак, был прощён и назначен албазинским приказчиком.

Год от года множилось число заимок и деревень близ устья Зеи. В трех днях пути от Албазина возникла Покровская слобода, где вскоре насчитывалось более 80 крестьян пахавших государеву десятину. Опираясь на крепкую продовольственную базу, Черниговский и его преемники ходили в низовья Амура за ясаком. В 1677 году выше по течению Зеи был срублен Верхозейский острог, в 1679 – Селемджинский и Долопский. Постепенно по берегам Зеи и Амура сложилась довольно густо заселенная волость. Впрочем, главным городом Забайкалья стал к тому времени Нерчинск, заложенный десятником М. Уразовым на берегу Шилки ещё в 1653 году, но сожжённый инородцами через четыре года и восстановленный спустя год воеводой А.Ф. Пашковым на новом месте – при впадении в Шилку реки Нерчи.

Именно в Нерчинск, к воеводе Д.Д. Аршинскому, послали маньчжуры в 1669 и 1670 годах под видом чиновника разведчика Шаралдая с жалобой на казаков, собиравших ясак с дауров и дючеров, и требованием выдать перешедшего в подданство царю эвенкийского князьца Гантимура, называвшего себя властителем племён, живших по Шилке. В действительности же задачей этой миссии была рекогносцировка российских владений. Маньчжуры, занявшие на тот момент значительную часть Китая, но ещё не утвердившиеся в нём, старательно скрывали подготовку внезапного удара по своему северному соседу. По восшествии в 1662 году на китайский престол второго представителя новой, цинской династии, малолетнего императора Канси (Сюань Е), регентский совет, всерьёз опасавшийся продвижения русских к югу от Амура, повелел готовить войска для захвата уже освоенного казаками левого берега реки. При этом маньчжуры, недружелюбно принявшие в 1656 году российское посольство во главе с Ф.И. Байковым, в 1657 и 1668 годах радушно встречали посланных в Китай с торговыми караванами И. Перфильева и бухарца С. Аблина, а в 1670 году оказали почести направленному в Пекин воеводой Аршинским казачьему десятнику И. Милованову. На обратном пути он привёз в Нерчинск грамоту императора Канси. Вместе с тем, весной 1672 года в окрестностях острога появился с вооружённым отрядом сановник Монготу, распространявший среди ясачных инородцев слух о грядущем изгнании русских и пытавшийся заставить их уйти в Маньчжурию.

Оттого-то и не удалось цинам убаюкать сибирских воевод. Получавшие из разных источников сведения о военных приготовлениях на сопредельных землях, они настойчиво просили у Москвы подкреплений, но правительство, занятое урегулированием проблем на западных границах и подавлением бунтов, так и не смогло их выделить. Вместо усиления сибирских войск, оно попыталось защитить свои владения дипломатическими манёврами. В феврале 1673 года в Китай было отправлено посольство Н.Г. Спафария, достигшее Пекина 15 мая 1676-го. Однако миссия эта провалилась, так как цинское правительство под предлогом нарушения церемониала и невыдачи русскими Гантимура отказалось от переговоров. Оно делало ставку на силу, хотя, будучи занято подавлением антиманьчжурского восстания на юге Китая, ещё пять лет воздерживалось от выступления. За это время на подступах к землям, освоенным русскими, выросли Айхуньская и Кумарская крепости, были выстроены речные суда, собран запас продовольствия и подготовлены войска. Наконец, 16 сентября 1682 года император Канси приказал послать разведывательный отряд под командованием фудутуна Лантаня и гуна Пэнчуня к Албазину.

Рейд продолжался более трёх месяцев. Разведчики под предлогом переговоров о выдаче перебежчиков даже встречались с приказчиком острога И. Семёновым и осмотрели укрепление. По их мнению, для овладения им было достаточно 3000 воинов и 20 пушек, но ради обеспечения успеха пекинские власти решили удвоить силы. В результате сформированная к весне 1685 года Хэйлунцзянская армия насчитывала свыше 4000 пехотинцев и 1000 кавалеристов при 45 пушках. Командование ею поручили Пэнчуню. В мае войска выступили из Айхуня и через месяц подошли к стенам Албазина. Острог, в конце 1682 года объявленный центром отдельного уезда, оказался в осаде. Для его защиты воевода А.Л. Толбузин располагал 450 служилыми людьми и крестьянами, 300 мушкетами и тремя пушками с весьма малым боезапасом. Выручки ждать не приходилось, потому что маньчжуры успели к тому времени разорить Долонский, Селенбинский, Верхозейский и Тугурский остроги. 11 июня Толбузин получил от неприятеля требование сдать острог, но не ответил на него. Тогда маньчжуры начали обстрел Албазина, а затем попытались штурмовать, но неудачно. Лишь после того, как им удалось поджечь деревянные стены, уцелевшие защитники запросили пощады и были отпущены в Нерчинск. Однако когда они появились там, воевода И.Е. Власов приказал Толбузину вернуться обратно.

Возвращение подготовили без спешки. Прежде всего, отправили казаков на разведку, и лишь получив донесение, что маньчжуры дотла сожгли все строения, но не тронули посевов, собрались в дорогу. В конце августа Толбузин и служилый немец А.И. Бейтон во главе 669 человек при трех железных и пяти медных пушках прибыли на пепелище Албазина. Собрали с полей урожай и взялись за восстановление острога. До зимы успели возвести новые стены, на этот раз двойные, засыпанные в промежутке землей и обмазанные снаружи глиной, срубить дома, амбары. Жизнь постепенно возвращалась в прежнее русло. Но в феврале 1686 года слух о возрождении Албазина достиг ушей императора Канси, и он повелел Лантаню истребить русских там, а затем и в Нерчинске. Из Нингуты, Гирина и других городов были двинуты около 5000 человек при 40 пушках. Руководил операцией цзянцзюнь Сабсу. В июле эта армия стала лагерем под албазинскими стенами. Началась вторая осада, с обстрелами, вылазками, голодом, болезнями, потерями. Не прошло и двух месяцев, как погиб Толбузин. Командование обороной принял на себя Бейтон. Ему удалось продержаться почти полгода, вынудив маньчжуров перейти от осады к столь же долгой блокаде. И хотя от 830 защитников острога к маю 1687 года осталось всего 66 человек, взять Албазин маньчжуры так и не сумели.

Сознавая недостаток военных сил на востоке Сибири, царское правительство надеялось добиться дипломатического урегулирования конфликта. После первого же разорения Албазина из Москвы с грамотой, в которой от имени царей Петра и Ивана китайскому императору предлагалось отвести войска от острога и начать переговоры о разграничении, были отправлены подьячие Н. Венюков и И. Фаворов. Государевым уполномоченным для ведения переговоров назначили стольника Ф.А. Головина, а местом их проведения – Селенгинск, который, однако, пришлось переменить па Нерчинск из-за угрозы со стороны халхинских монголов. Получив конвой в 500 казаков полковника Ф. Скрипицына и присоединяя по дороге тобольские и енисейские стрелецкие и драгунские полки, Головин отправился в Сибирь. На пути к Амуру он встретил возвращавшихся из Пекина Венюкова и Фаворова и узнал, что они достигли соглашения о прекращении блокады Албазина, правда, ценой обязательства не позволять сбор ясака с приамурского населения. Тем не менее, цинское правительство, ещё недавно полное решимости отбросить русских к Якутску, о чём свидетельствовал февральский 1685 года указ императора Канси, под впечатлением стойкой обороны албазинцев явно умерило свои притязания.

В сентябре 1687 года посольство прибыло в Удинский острог, где Головину пришлось задержаться, чтобы организовать оборону от набега одного из властителей Халхи – Тушету-хана. В начале 1688 года стрельцы нанесли поражение монголам под Удинском, а в марте, при помощи бурят, отбросили их и от Селенгинска. Однако обстановка в Забайкалье и после этих побед оставалась тревожной: к югу от Удинска собиралось враждебное русским ополчение табунитских тайшей. Поэтому Головин двинул против них свои войска и в сентябре разбил, побудив некоторые табунитские и бурятские роды принять российское подданство. Вместе с тем, неизбежные потери в боях снизили число головинских стрельцов и казаков. К Нерчинску же направлялось цинское посольство во главе с сановником Сонготу, сопровождаемое войском, численностью свыше 5000 человек, иод командованием Лантаня и Сабсу. 17 июля 1689 года посольский караван с конвоем из 800 отборных солдат появился в окрестностях острога. Спустя три недели, 9 августа, в Нерчинск приехал и Головин.

На согласование протокола, места переговоров, численности эскорта ушли два дня, и 12 августа стольник встретился с Сонготу. В свите маньчжура особую роль играли иезуиты, француз Ф. Жербийон и португалец Т. Перейра, выступавшие в роли советников и переводчиков, так как переговоры велись на латыни. Поначалу цины заявили претензию на всю территорию по левому берегу Амура и его притоков до Байкала и «хребта Носсы» (видимо, Станового), включающую не только Албазин, но и Нерчинск. Однако Головин отказался даже обсуждать этот вариант, настаивая на границе по Амуру. Лишь переход на сторону маньчжуров более 2000 бурят и онкотов, а также угроза нападения цинского войска, превосходящими силами окружившего Нерчинск, заставили Головина предложить в качестве рубежа ближайшую к реке с севера горную цепь. Но посланцы Дайцинской империи на это не согласились. Впрочем, они также сделали шаг навстречу российской делегации, выдвинув проект границы по реке Аргунь, верховьям левого притока Шилки – Горбицы и далее – от «вершины скалы или каменной горы» в её истоках до моря, который и стал окончательным. 29 августа 1689 года Нерчинский договор, на полтора столетия определивший основы российско-китайских отношений, был подписан.

Формулировки договора, и без того довольно расплывчатые, в русском, латинском и маньчжурском текстах различались. К тому же, весьма поверхностное представление обеих сторон о географии пограничной полосы помешало им указать конкретные ориентиры, исключающие произвольное толкование договорных статей. Так, маньчжуры назвали «каменную гору», через вершину которой границу следовало проложить до моря, «Большим Хинганом» и одновременно «Хинганским хребтом». При определенном понимании этого ориентира, граница могла быть проведена и по Малому Хингану, захватывая часть территории в междуречье Сунгари и Уссури. По крайней мере, установленная первой статьей договора неразграниченность земель «между рекой Удью и вершиной горы» оставляла за Россией право претендовать на все пространство к югу и востоку от указанной черты. Во всяком случае, этот пункт, появившийся в статье благодаря усилиям российских дипломатов, не поддавшихся на ухищрения Жербийона и Перейры, позволял вернуться к обсуждению пограничных вопросов и определить рубежи в более благоприятных условиях⁹.