Текст книги "Эрос за китайской стеной"

Автор книги: Роберт ван Гулик

– Муж не встает с постели, к тому же и служанки в случае чего всегда нас предупредят. Можешь приходить спокойно, нам ничто не угрожает.

Получив такое известие, Ху откинул все свои сомнения и страхи. Он снова стал ходить в дом друга и настолько к этому привык, что забыл о всякой осторожности. Както раз, в задумчивости, он прошел мимо самой постели больного, и Те Жун его заметил.

– Почему это Ху Хуань остался у нас во внутренних комнатах? Я видел, как он только что оттуда вышел, – спросил жену удивленный Те Жун.

– Ху Хуань? Ты ошибаешься! Здесь никого не было! – воскликнула жена, и служанки в один голос ей поддакнули.

– Я видел собственными глазами – это был Ху, а вы толкуете, будто здесь никто не проходил! Неужели от болезни у меня и в глазах помутилось? А может быть, я увидел оборотня?

– Никакой это не оборотень! – возразила жена. – Просто ты целыми днями думаешь о госпоже Мэнь, вот тебе и показалось, что перед тобою ее муж, Ху Хуань.

Назавтра она рассказала о случившемся Ху Хуаню.

– На этот раз ты его провела, – промолвил Ху. – Но когда он поправится и поразмыслит обо всем на досуге, у него непременно родятся тяжелые подозрения. Вот если бы он убедился, что видел оборотня, тогда все было бы иначе. Надо и в самом деле показать ему оборотня. Только так мы сможем очиститься от подозрения.

– Легко сказать! – засмеялась госпожа Ди. – Где же нам взять оборотня?

– Нынче вечером я спрячусь у вас в дальней комнате, и мы проведем ночь в удовольствиях и радости, а завтра поутру выйду переодетый оборотнем.

На том и порешили. Вечером госпожа Ди впустила возлюбленного в дальнюю комнату дома. Служанкам она велела не отходить от постели больного хозяина, а сама, сославшись на усталость, сказала, что хочет отдохнуть. Оставив мужа, она направилась к Ху Хуаню и провела с ним всю ночь. Наутро, когда служанки доложили, что больной задремал, Ху Хуань намазал лицо синей краской, а волосы красной, обмотал ноги ватой, чтобы двигаться совершенно бесшумно, и в таком виде появился перед Те Жуном. Те Жун, ослабевший от долгой болезни, перепугался насмерть.

– Оборотень! Дьявол! – закричал он и, дрожа всем телом, натянул на голову одеяло.

– Что с тобою? Чего ты так испугался? – подбежала к нему жена.

– Я же говорил тебе, что вчера приходил оборотень; вот сегодня я снова его увидал, – со слезами вскричал Те Жун. – Видно, конец мой недалек! Надо поскорее позвать монаха-заклинателя, чтобы он рассеял и прогнал наваждение.

После этого недуг стал мучить Те Жуна сильнее прежнего, и жене, которая чувствовала себя виноватой, ничего не оставалось, как послать за монахом. В ста ли от их городка жил монах Ляо Во, носивший святое имя Сюйгу. Он славился по всей округе редкостным благочестием. Ляо Во явился в дом Те Жуна, и его сразу отвели в молельню, чтобы он просил Будду о спасении больного. Ляо Во погрузился в созерцание и пребывал в неподвижности до самых сумерек.

– Был ли у тебя предок, исполнявший должность судьи? – спросил он Те Жуна, когда тот очнулся.

– Такую должность занимал мой дед.

– А есть ли среди твоих приятелей человек по имени Ху?

– Да, он мой близкий друг.

Услыхав имя возлюбленного, госпожа Ди насторожилась и приставила ухо к двери.

– У меня только что было удивительное видение.

– Какое же именно, учитель?

– Погрузившись в созерцание, я увидел духа этой местности и твоего деда, который пришел к нему с жалобой. «Ху причиняет зло моему внуку», говорил твой дед. Дух, однако же, не принял его жалобу и отверг его мольбу, сославшись на то, что чин его невелик. Тогда твой дед сказал: «Сегодня духи Южного и Северного Ковша спустятся с небес у горного пика Юйсыфэн. Я обращусь к ним, и они, конечно, рассмотрят по справедливости мою просьбу». Твой дед попросил меня пойти вместе с ним. Когда мы достигли гор, то увидели двух старцев. Они сидели друг против друга и играли в шахматы. Один был одет в пурпурный халат, другой – в зеленый. Твой дед поклонился им и поведал свою обиду, но старцы не удостоили его ответом. Дед не отступился и продолжал просить. Наконец игра кончилась, и один из старцев сказал: «Небо благословляет добродетельных и карает распутных – таков его непреложный закон. Ты ученый конфуцианец и должен знать эту истину – зачем же ты обращаешься к нам с бессмысленной просьбой? Твой внук беспутен, он заслуживает смерти. Все же ты славный конфуцианец и не должен остаться без потомства. Мы помним об этом, и потому он не умрет. Ху Хуань – отъявленный блудодей; он и сам живет недостойно, и твоего внука вовлекает в соблазн. Если ему не воздается по заслугам в мире смертных, кара настигнет его за гробом. Возвращайся обратно. Не жалуйся больше и не гневайся на Ху Хуаня – над ним уже отяготела рука владыки. – Потом старец взглянул на меня и продолжал: – Тебе тоже было предопределено встретиться с нами. Ты все узнал, ступай же и объясни людям, что их долг – твердо и неукоснительно различать меж добром и злом».

И оба старца ушли. Вот что я увидел, погрузившись в созерцание. А сейчас я узнаю, что у тебя и в самом деле был дед судья и есть друг по имени Ху Хуань. Разве это неудивительно?

Выслушав речь монаха, красавица Ди очень испугалась и не знала, что делать.

– Да, Ху Хуань действительно толкал меня на путь разврата, дед жаловался не без основания, – промолвил Те Жун.

Он еще не догадывался, какая доля вины лежит на его супруге. Узнав от монаха, что часы его жизни продлены судьбою, он возликовал, и недуг начал мало-помалу покидать его тело. Наоборот, госпожа Ди, тревожась о будущем своего возлюбленного, впала в тоску, и у нее открылась сердечная болезнь. Спустя немного Те Жун был совершенно здоров, Ху Хуань же, напротив, стал жаловаться на боль в пояснице, а дней через десять у него пошли нарывы по всему телу. Позвали врача, и тот сказал:

– От чрезмерного винопийства и любовной страсти в теле больного резко уменьшилось количество влаги. Спасти его невозможно.

Те Жун ежедневно навещал приятеля, и жена Ху Хуаня, которая не отходила от его постели, не избегала его, памятуя о давней дружбе между их семьями. Видя, как Те Жун хлопочет и старается помочь, она прониклась к нему благодарностью, разговаривала с ним и переглядывалась. Те Жун, как мы знаем, давно питал нежные чувства к госпоже Мэнь и теперь не упускал счастливой возможности расположить и привязать ее к себе как можно более прочно. И вот наконец за спиною Ху Хуаня свершилось то, к чему всей душой стремился Те Жун и ради чего, сам того не ведая, он пожертвовал собственною женой. Верно гласят стихи:

 
Отворотится Небо от обмана,
За все воздается поздно или рано.
Бесчестный торг они вели друг с другом,
И каждому досталось по заслугам.
 

Мэнь и Те Жун стали неразлучны, словно склеенные лаком, – точь-в-точь как прежде красавица Ди и Ху Хуань. Зная, что судьба Ху на исходе и что надежд на его спасение нет, они поклялись стать супругами и жить, блюдя справедливость и добродетель. Однажды Те Жун сказал своей возлюбленной:

– Моя жена мудрая женщина. Она еще давно согласилась принять тебя в наш дом и даже помогала мне сблизиться с тобою. Как было бы хорошо, если бы мы зажили все вместе!

– Ну, она и себя не забывала, – усмехнулась Мэнь.

– Как так? – удивился Те Жун.

– Она давно спуталась с моим мужем, и он часто не ночевал дома. Стоило тебе уйти, как он сразу бежал к вам. Неужели ты ничего не знал?

Те Жун словно пробудился от сна или протрезвел после долгого опьянения. Значит, Ху Хуань его обманывал! Вот на что, оказывается, жаловался дед духам в присутствии монаха Ляо Во! Но теперь госпожа Мэнь в руках Те Жуна, и это веление судьбы.

– Да, во время болезни я видел его собственными глазами, но он сумел меня обмануть. Если бы ты мне не рассказала, я так бы ничего и не узнал, – промолвил Те Жун.

– Только не говори жене, а то она рассердится на меня, – сказала Мэнь.

– Ты стала моею, и никакой злобы против них у меня нет. Вдобавок дни твоего мужа сочтены. Стоит ли заводить дома свару?

Он вернулся к себе и ничего не сказал жене. Не прошло и двух дней, как Ху Хуань умер. Красавица Ди плакала, не в силах скрыть своего горя, но теперь Те Жуну были понятны ее слезы.

– Отчего ты так горько плачешь? – усмехнулся он.

Госпожа Ди не ответила.

– Тебе нечего скрывать, я все знаю, – продолжал он.

– Что ты знаешь? Что скрывать? – воскликнула жена и покраснела – Ведь умер твой друг, вот я и прослезилась.

– Как бы не так! Может быть, ты еще скажешь, что спала одна, когда меня не бывало дома? Или станешь утверждать, что Ху ночевал у себя? А когда я болел, кого я увидел? Оборотня? Он был твоим любовником. Сейчас он умер – вполне понятно, что ты проливаешь слезы.

Все это было чистой правдой, и госпожа Ди не могла возразить ни единым словом.

Госпожа Ди непрестанно думала о Ху Хуане, и он все время стоял у нее перед глазами как живой. От скорби и тоски она захворала, не могла ни есть, ни пить и вскорости умерла. Через полгода после ее смерти Те Жун заслал сватов к Мэнь и взял ее в жены – как говорится, продолжил нить жизни. Супруги жили в большом согласии. Те Жун часто вспоминал слова Ляо Во о воздании за добро и зло и прозрении, которое проистекает от праведной жизни.

– Я видел только твою красивую наружность, и во мне родилось нечистое чувство, – говорил он Мэнь. – Но вот Ху спутался с моей женою, и это было карою за мои блудливые вожделения. Но кара постигла и их обоих. Они обманывали меня за моей спиной, и вот они мертвы, а ты стала моею. Это должно послужить нам предупреждением против дурных помыслов и греховных побуждений. Так наставлял меня монах после того, как возвратился к жизни из глубин созерцания. Теперь я прозрел душою. Пусть я разорился кое-что еще можно вернуть. Мы будем жить честно и безмятежно.

Те Жун назвал Ляо Во своим наставником и дал обет не нарушать пяти запретов [240]240
  Пять запретов – запреты, которых должны были придерживаться буддийские монахи: не убивать живого, не грабить, не предаваться блуду, не лгать, не пьянствовать.


[Закрыть]. Прежде всего, он решил положить конец распущенности и не пускал свою супругу Мэнь гулять одну.

И там, где эта история случилась, все узнали, что возмездие за грехи неминуемо. Монах Ляо Во повсюду рассказывал о том, что он увидел, погрузившись в созерцание, и убеждал людей исправиться. А вот стихи, сложенные в память об этом:

 
Так повелось когда-то в Хань и в Цзян:
С мужьями шли прогуливаться жены,
И всякий ветреник, от страсти пьян,
Глазел на них, их прелестью прельщенный.
Красивых и нарядных жен своих
Мужья с собою в город выводили;
А сами домогались жен чужих,
Не ведая, что их опередили.
Хуань над другом посмеялся всласть.
За это и его постигла кара:
Внезапно жизнь его оборвалась,
Он умер от любовного угара.
Был грешен сам, других сбивал с пути
И под конец не избежал мучений.
От справедливой кары не уйти
Любителям веселых приключений.
 

КОММЕНТАРИИ

Перевод и комментарии Д. Н. Воскресенского. Стихи в переводе Л. Е. Черкасского.

Пу Сунлин (1640–1715 гг.)
НЕЖНЫЙ КРАСАВЕЦ ХУАН ДЕВЯТЫЙ

Хэ Шицань, по прозвищу Цзысяо, имел свою студию в восточном Тяоси. Ее двери выходили в совершенно открытое поле. Как-то к вечеру он вышел и увидел женщину, приближавшуюся к нему на осле. За ней следом ехал юноша. Женщине было за пятьдесят. В ней было что-то чистое, взлетающее [241]241
  …что-то… взлетающее – как в звуке, полученном от удара по прекрасному камню: гудит и куда – то улетает.


[Закрыть]. С нее он перевел глаза на юношу. Тому было лет пятнадцать-шестнадцать. Яркой красотой своей он превосходил любую прекрасную женщину.

Студент Хэ отличался пристрастием к так называемому «отрыванью рукава» [242]242
  …отличался пристрастием к… «отрыванью рукава». – В основе этого намека лежит следующее историческое повествование: Дун Сянь (1 в. до н. э.) попал во дворец путем протекции и по заслугам отца. Он вошел в необыкновенный фавор у государя, который стал его быстро выдвигать и отличать и, наконец, не расставался с ним ни днем, ни ночью. Однажды днем они оба спали рядом. Дун повернулся и лег на рукав государя. Тому нужно было встать, но Дун не просыпался. Тогда государь оторвал рукав, чтобы его не беспокоить, и поднялся, оставив его спать. С этих пор в китайской литературе существует такой образ для обозначения предосудительной любви мужчин друг к другу.


[Закрыть]. И вот, как только он стал смотреть на юношу, душа его вышла из своего, так сказать, жилища, и он, поднявшись на цыпочки, провожал юношу глазами до тех пор, пока не исчез его силуэт. Только тогда он вернулся к себе.

На следующий день он уже спозаранку принялся поджидать юношу. Солнце зашло, в темноте полил дождь. Наконец он проехал. Студент, всячески выдумывая, бросился любезно ему навстречу и с улыбкой спросил, откуда он едет. Тот отвечал, что едет из дома деда по матери. Студент пригласил зайти к нему в студию слегка отдохнуть. Юноша отказался, сказав, что ему недосуг. Студент стал настойчиво тащить, и тот наконец зашел. Посидев немного, он встал и откланялся, причем был очень тверд: удержать его не удалось. Студент взял его за руку и проводил, усердно напоминая, чтобы он по дороге заезжал. Юноша, кое-как соглашаясь, уехал.

С этих пор студент весь застыл в думе: у него словно появилась жажда. Он все время ходил взад и вперед, усердно всматривался, и ноги его не знали ни остановки, ни отдыха.

Однажды, когда солнце уже охватило землю полушаром, юноша вдруг появился. Студент сильно обрадовался и настоял на том, чтобы юноша вошел в дом. Слуге подворья было приказано подать вино. Студент спросил, как его фамилия и прозвание. Он отвечал, что его фамилия Хуан, он девятый по счету, прозвания, как отрок, еще не имеет.

– Наша милостивица [243]243
  Наша милостивица – то есть мать; отец называется «наша строгость». Вежливый язык в старом Китае при общем самоуничижении не позволял называть старших общими наименованиями.


[Закрыть]живет у дедушки и временами сильно прихварывает. Поэтому я часто навещаю ее.

Вино обошло по нескольку раз. Юноша хотел проститься и уехать, но студент схватил его за руку и задержал. Затем закрыл дверь на ключ. Юноша не знал, что делать, и с раскрасневшимся лицом снова сел.

Студент заправил огонь и стал с ним беседовать. Юноша был нежен, словно теремная девушка. Как только речь переходила на вольные шутки, его сейчас же охватывал стыд, и он отворачивался лицом к стене.

Не прошло и нескольких минут, как студент потащил его с собой под одеяло. Юноша не соглашался под предлогом дурноты во сне. Дважды, трижды заставлял его студент. Наконец он снял верхнее и нижнее платье, надел штаны и лег на постель.

Студент загасил огонь и вскоре подвинулся к нему; лег на одну с ним подушку, согнул руку, положил ее на бедра и стал его похотливо обнимать, усердно прося об интимном сближении. Юноша вскипел гневом.

– Я считал вас, – сказал он, – тонким, просвещенным ученым. Вот отчего я так к вам и льну… А это делать – значит считать меня скотиной и по-скотски любить меня.

Через некоторое весьма малое время, утренние звезды уже еле мерцали, юноша решительным шагом вышел.

Студент, боясь, что он теперь порвет с ним, стал опять его поджидать. Переминаясь с ноги на ногу, он устремлял взор вдаль, и глаза его, казалось, пронизывали Северный Ковш.

Через несколько дней юноша наконец появился. Студент бросился ему навстречу, стал извиняться за свой поступок и силком втащил его в студию, где торопливо усадил и стал весело с ним разговаривать. В глубине души он был крайне счастлив, что юноша, как говорится, не помнит зла. Вслед за тем он снял туфли, влез на кровать и опять стал гладить его и умолять.

– Ваша привязанность ко мне, – сказал юноша, – уже, можно сказать, врезана в мои внутренности. Однако близость и любовь разве же непременно в этом?

Студент сладко говорил о том, как бы они сплелись, и просил только разок прикоснуться к его яшмовой коже. Юноша позволил. Студент подождал, пока он уснул, и стал потихоньку учинять легкомысленное бесчинство. Юноша проснулся, схватил одежду, быстро вскочил и под покровом ночи убежал.

Студент приуныл, словно что-то потерял. Забыл о еде, покинул подушку и с каждым днем все более и более хирел. Он теперь только и знал, что посылал своего слугу из студии ходить повсюду и посматривать.

Однажды юноша, проезжая мимо ворот, хотел прямо направиться дальше, но мальчик-слуга ухватил его за одежду и втащил. Юноша, увидя, как начисто высох студент, сильно испугался, стал его утешать и расспрашивать. Студент рассказал ему все, как было. Слезы крупными каплями так и падали одна за другой вслед его словам.

Юноша прошептал:

– Моим маленьким мыслям всегда представлялось, что, сказать по правде, эта любовь не принесет вашему младшему брату [244]244
  …вашему младшему брату – то есть мне; ударение здесь, конечно, на слове «младший», что соответствовало требованию вежливости.


[Закрыть]пользу, а для вас будет гибельной. Вот почему я не делал этого. Но раз вам это доставит удовольствие, разве мне жалко?

Студент был сильно обрадован, и, как только юноша ушел, болезнь сейчас же пошла на убыль, а через несколько дней он вполне поправился.

Юноша пришел опять, и он крепко-крепко к нему прильнул.

– Сегодня я, пересиливая себя, поддержал ваше желание, – сказал юноша. – Сделайте милость, не считайте, что так будет всегда.

Затем он продолжал:

– Я хотел бы кое о чем вас попросить. Готовы ли вы мне посодействовать?

– В чем дело? – спросил студент.

– Мать моя, видите ли, страдает сердцем. Ее может вылечить только «Первонебная» пилюля Ци Евана. Вы с ним очень хороши, так что можете ее у него попросить.

Студент обещал. Перед уходом юноша еще раз ему напомнил. Студент пошел в город, достал лекарство и вечером передал его юноше. Тот был очень рад, положил ему на плечо руку и очень благодарил.

Студент опять стал принуждать его соединиться с ним.

– Не позволяйте себе привыкать ко мне, – сказал юноша. – Позвольте мне подумать для вас об одной красавице, которая лучше меня в тысячи и тысячи раз.

– Кто такая? Откуда? – любопытствовал студент.

– У меня, видите ли, есть двоюродная сестра-красавица, равной которой нет. Если бы вы могли снизойти к ней своим вниманием, я бы, как говорится, «взялся бы за топорище и топор» [245]245
  …взялся бы за топорище и топор – то есть стал бы сватом. Выражение из «Шицзина» («Канона стихов»).


[Закрыть].

Студент слегка улыбнулся, но не ответил. Юноша спрятал лекарство и ушел. Через три дня он пришел и опять попросил лекарство. Студент, досадуя, что он так опоздал, сказал ему много бранных слов.

– Я, видите ли, не могу допустить себя до того, чтобы принести вам несчастье, и поэтому отдаляюсь… Если же мне не удается дать себя понять, то, пожалуйста, не раскаивайтесь.

С этих пор они сходились и наслаждались, не пропуская ни одного вечера.

Каждые три дня юноша непременно хоть раз просил лекарство. Ци показалось очень странным, что оно так часто требуется.

– Это лекарство, – сказал он студенту, – таково, что не бывало еще человека, который принял бы его более трех раз. Как это так вышло, что долго нет выздоровления?

Ввиду этого он завернул тройную порцию и сразу вручил ее студенту. Затем, посмотрев на него, Ци сказал:

– Вот что, сударь, вид ваш и выражение лица что-то темны и бледны. Больны вы, что ли?

– Нет, – сказал студент.

Ци пощупал пульс и пришел в ужас.

– Да у вас в пульсе бесовщина! – вскричал он. – Болезнь сидит в «малом потайном»… Кто не остережется – беда!

Студент вернулся и передал юноше эти слова.

– Отличный врач, – сказал тот, вздыхая. – Я действительно лис и боюсь, что не принесу вам счастья.

Студент, боясь, что он обманет, спрятал лекарство и вручил ему не все: думал, что он не придет. Прошло совсем немного дней, и он действительно заболел. Позвал Ци освидетельствовать.

– Вот видите, – сказал тот, – в прошлый раз вы не сказали мне всей правды, и вышло, что теперь дыхание вашей жизни уже блуждает по пустырям… Даже Цинь Хуань [246]246
  Цинь Хуань – знаменитый врач древности.


[Закрыть], и тот смог ли бы вам помочь?

Юноша приходил каждый день проведать его.

– Вот, – говорил он, – не слушали вы моих слов – и действительно дошли до этого состояния!

Студент тут же умер. Хуан ушел, горько плача.

До этих еще происшествий в уездном городе, где умер студент, жил некий большой сановник с придворным званием. В молодости он делил со студентом Хэ, как говорят, кисть и тушь, но семнадцати лет уже был выдвинут и назначен в «Лес Кистей» [247]247
  «Лес Кистей» («Ханьлинь») – «собрание достойнейших и просвещеннейших литераторов», стоящих во главе государственного делопроизводства и особенно историографии. Своеобразная старая китайская академия наук.


[Закрыть].

В то время циньским фаньтаем [248]248
  Циньский фаньтай – финансовый комиссар от центрального правительства в какой-либо провинции, один из олигархов с весьма большой властью, правивших громадной территорией.


[Закрыть]был человек, жадный до насилия и взяток. Никто из придворных чинов об этом не говорил царю, но новый академик имел решимость написать доклад, обличающий злоупотребления фаньтая. Однако так как здесь было то, что называется «Переходом через жертвенные кубки» [249]249
  «Переход через жертвенные кубки» – превышение своей компетенции. Образ идет из притчей философа Чжуан-цзы (IV в. до н. э.), где читаем: «Хотя бы повар и не наладил к жертвоприношению своей кухни, однако тот, кто изображает и представляет покойника, не пойдет через все сосуды и блюда, чтобы сделать это вместо него», то есть каждый из них должен знать свое дело.


[Закрыть], то он потерял должность, а фаньтай, наоборот, был повышен в должность дворцового министра [250]250
  Дворцовый министр – губернатор, который называется так в литературном языке, потому что по своему значению и происхождению этот чин соответствовал древнему придворному цензору, блюстителю государственных интересов.


[Закрыть]. И вот он стал ежедневно следить, не прорвется ли где-нибудь молодой ученый.

А наш ученый сызмальства слыл за храбреца и в свое время пользовался, как говорится, «взглядом темных зрачков» взбунтовавшегося против династии князя [251]251
  …пользовался «взглядом темных зрачков» взбунтовавшегося…князя – то есть взглядом прямо устремленных зрачков симпатизирующего человека, в противоположность «белым глазам» – глазам, не желающим глядеть на неприличного и недостойного человека, и потому повертывающим к нему белки, а не «темные зрачки».


[Закрыть]. Зная это, бывший фаньтай приобрел покупкой старые письма от одного к другому и предъявил нашему ученому в письме угрозу. Тот испугался и покончил с собой. Его супруга тоже умерла, бросившись в петлю.

По прошествии ночи ученый вдруг воскрес:

– Я – Хэ Цзысяо, – заявил он.

Стали спрашивать, и все то, что он говорил, действительно происходило в доме Хэ. Тогда только поняли, что Хэ вернулся своей душой в чужое, заимствованное тело. Стали его удерживать, но он не счел это для себя возможным, вышел и побежал в свое старое жилище.

Губернатор, заподозрив обман, захотел непременно его унизить, погубить и послал к нему человека с требованием тысячи лан. Ученый сделал вид, что соглашается, но от горечи и досады он готов был порвать с жизнью.

Вдруг ему докладывают о приходе юноши; он обрадовался, заговорил с ним, и сразу явились к ним и радость, и горе. Только что он захотел снова учинить непристойность, как юноша спросил его:

– Скажите, сударь, у вас три, что ли, жизни?

– Мои раскаяния в своей жизни и мучениях не стоят этой смерти-блаженства!

И рассказал ему свои обиды и горечи. Юноша погрузился в глубокое, далекое раздумие и через некоторое время сказал:

– К счастью, вот я снова встретился с вами вновь живым, но вам пусто ведь так, без подруги. Помните, я тогда еще говорил вам о своей двоюродной сестре. Так вот, она умна, прелестна, у нее большая изобретательность. Она-то уж непременно сумеет разделить с вами неприятность!

Наш ученый пожелал взглянуть хоть раз на ее лицо.

– Это нетрудно устроить, – сказал юноша. – Завтра я возьму ее с собой к старой матери, и она пройдет по этой самой дороге. Сделайте вид, что вы мой старший брат, а я, под предлогом жажды, попрошу у вас напиться. Вы, положим, скажете так: «Осел убежал!» Так это будет знаком согласия!

Условившись, они расстались. На следующий день, только что солнце стало на полдень, как юноша и в самом деле прошел у ворот в сопровождении молодой девушки. Наш ученый сделал ему приветственный жест и стал с ним тихо-тихо шептаться, причем бросал на девушку беглые и косые взгляды. Перед ним была милая, привлекательная, стройная, очаровательная девушка – самая настоящая фея!

Юноша попросил чаю. Хозяин попросил войти, чтобы напиться в доме.

– Ты не удивляйся, сестрица, – сказал юноша, – это мой старший брат по клятвенной дружбе. Не беда, если мы несколько отдохнем у него!

С этими словами он помог ей слезть, а осла привязал к дверям. Вошли. Хозяин сам поднялся, чтобы заварить чай и сказал, смотря на юношу:

– То, что ты, милый, намедни говорил, не достаточно исчерпывает дело!.. Сегодня мне здесь приходит конец!

Девушка, видимо, догадалась, что он говорит о ней, встала с дивана и, стоя, сказала брату, словно щебеча:

– Уйдем!

Наш ученый, выглянув за дверь, сказал:

– Осел-то, гляди, убежал!

Юноша с быстротой огня выбежал. Ученый обнял девушку и просил сойтись с ним. У той по лицу пошли пунцовые переливы, она съежилась, словно попалась в тюрьму. Громко закричала, но юноша не отозвался.

– У вас, сударь, есть ведь жена, – сказала она, – к чему вам губить у человека честь и стыд?

Он объяснил ей, что неженат.

– Можете ли вы поклясться мне Рекой и Горой [252]252
  …поклясться мне Рекой и Горой – то есть так, как клялись в торжественных случаях в древности, а именно: «Пока Желтая река не станет с пояс, пока гора Тай не источится…» и т. п.


[Закрыть]? Не дайте осеннему ветру [253]253
  Не дайте осеннему ветру… – намек на знаменитое стихотворение поэтессы 1 в. до н. э. Бань Цзеюй «Осенний ветер»:
Только что сделанный из циского чистого шелка,Он бел, он чист, словно иней иль снег.Выкроен в виде веера слитной радости:Круглого-круглого, словно светлая луна.Он то выйдет, то уйдет к груди иль в рукав государя,Веет и машет… Нежный ветерок появляется.Всегда боюсь, что с приходом осенней порыХолодные бури унесут яркую жару…Бросит его он, кинет в сундук иль в корзину:Благодатное чувство прорвется в своем пути.  В этом стихотворении изображается боязнь фаворитки утерять расположение государя с приближением ее к возрасту, более напоминающему осень, чем жаркое лето.


[Закрыть]увидеть ко мне пренебрежение!.. А тогда только прикажите, и я послушаюсь!

И он поклялся блистающим солнцем. Девушка более не сопротивлялась.

Когда дело было сделано, явился юноша. Девушка, сделав строгое лицо, гневно забранилась.

– Это, милая, Хэ Цзысяо, – сказал он, – в прежнее время известный литератор, а ныне – придворный ученый. Со мною он в наилучшей дружбе. Это человек надежный. Сейчас мы доведем об этом до сведения тетки, и она, конечно, тебя не обвинит!

Солнце было уже к вечеру. Хэ хотел удержать их, не позволяя уходить, но девушка выразила опасение, как бы тетка не напугалась, и не подумала чего-нибудь особенного. Но юноша с решимостью взял это на себя, сел на осла и помчался.

Прожили так несколько дней. Появилась какая-то женщина за руку с прислугой. Ей было за сорок лет; одухотворенностью своей и своим общим видом она совершенно напоминала девушку. Хэ крикнул ей, чтобы та вошла… Действительно, это была ее мать. Посмотрев на дочь прищуренными глазами, она спросила с крайним удивлением, как это она очутилась здесь. Дочь, застыдившись, не могла ответить. Хэ пригласил мать зайти, сделал ей поклон и объявил, как и что. Мать засмеялась.

– Мой Девятый, – сказала она, – юная душа… Зачем, как говорится, «он оба раза не спросил» [254]254
  …«он оба раза не спросил…» – женщина говорит здесь словами книги «Цзочжуань», приложенной к летописи Конфуция. Там рассказывается о двух героях, которых их возничий не спросил, как поступить ни перед боем, ни во время боя, а поступил по-своему. Здесь мать намекает, очевидно, на двоякую деятельность ее сына около Хэ.


[Закрыть]?

Девушка сама пошла в кухню, поставила кушанья и угощала мать. Поев, старуха ушла.

С тех пор, как Хэ получил красавицу подругу, все его сердечные стремления были в высокой степени удовлетворены. Однако нить зла так и кружила в его душе, и он все время ходил надутый, недовольный, с видом страдальца. Жена спросила его, что это значит, и он рассказал ей все от начала до конца, что только пришло на память. Она засмеялась.

– Ну, это-то мой девятый братец и один может распутать, – сказала она. – Чего горевать?

Хэ спросил, как это может быть.

– Я слышала, – отвечала жена, – что господин губернатор тонет в песнях и музыке, да и к глупеньким мальчикам весьма неравнодушен. Во всем этом мой девятый братец, как известно, отличается. Пусть он приглянется губернатору, а мы и подарим. Его злоба может таким образом пройти. Кроме того, можно еще будет ему отомстить за его зло.

Хэ выразил опасение, что брат не согласится на это.

– Вы только, пожалуйста, умолите его, – сказала она.

Через день Хэ, увидя юношу, встретил его, идя на локтях. Тот был ошарашен.

– Как? – вскричал он. – В двух ваших жизнях я был вам друг… Везде, где только можно было это проявить, я не посмел бы пожалеть себя от головы до пят… Откуда вдруг взялась эта манера обращаться ко мне?

Хэ изложил ему все, что было надумано. Юноша изобразил на лице трудную борьбу.

– Я от этого человека потеряла свое тело, – вмешалась женщина. – Кто, скажи по правде, это сделал? Если теперь ты дашь ему завянуть и погибнуть среди его жизненного пути, то куда ты меня-то денешь?

Юноше не оставалось ничего другого, как согласиться. И вот Хэ тайно уговорился с ним и отправил спешное письмо к своему приятелю, сановнику Вану, прислав с письмом и самого юношу. Ван понял, чего хочет Хэ, устроил большой обед, на который пригласил и губернатора. Затем он велел юноше нарядиться женщиной и исполнить на обеде танец Небесного Мо [255]255
  …танец Небесного Мо – то есть дьявола, владыки шестого буддийского чувственного неба, младшего брата всех будд и злейшего их врага. Он старается всеми силами вредить буддийскому учению и буддийской вере. Он действует на человека через чувства, омрачая его мысли, искушает и обольщает подвижников, принимая разные виды, например прелестных женщин, даже отца и матери. «Мо» – китайское сокращение из Моло (санскритского Мара). Танец Мо зародился, по-видимому, ранее VIII в., ибо у знаменитого поэта того времени Ван Цзяня в его «Ста дворцовых песнях» эта тема уже встречается. Но окончательное его развитие относится к концу владычества в Китае монголов, больших покровителей буддизма. Последний император монгольской династии Юань был неумеренно пристрастен к «благам цивилизации», особенно отрицательного направления. Пируя дни и ночи, он выбрал шестнадцать наиболее красивых наложниц из своего гарема, нарядил их в наилучшие украшения, придав им вид святых бодхисатв, искушающих подвижника всеми своими прелестями. Таким образом, это своего рода танец сатанинского наваждения (христианские миссионеры отождествляли Мару с сатаной, дьяволом-искусителем).


[Закрыть]. Получилось полнейшее впечатление прелестной женщины.

Губернатор так и одурел. Стал тут же настойчиво просить Вана отдать ему юношу, причем готов был дать за него крупные деньги и единственно, чего боялся, так того, что ему не удастся за них получить его. Ван притворился, что это его вводит в глубокое раздумье и сильно затрудняет. Помешкав довольно продолжительное время, он наконец отдал юношу, но уже от имени Хэ. Губернатор был в восторге, и старая ссора была сразу разрешена. Получив теперь юношу, он от него уже не отходил: где бы ни был, что бы ни делал, двигался ли, сидел ли. У него было более десятка обслуживавших его девиц. На них он смотрел теперь, как на пыль и грязь.

Юноша стал у него пить и есть и пользоваться всяческой услугой. Через полгода губернатор захворал. Юноша, зная, что он уже совсем на дороге в тьму, сложил на повозку золото и парчу и временно поместил все это в доме Хэ. Вслед за этим губернатор умер. Юноша извлек деньги и выстроил целые хоромы, завел мебель и утварь, нанял слуг и служанок. Мать, братья, тетки – все пришли жить с ним вместе.

Когда юноша выходил из дому, на нем была великолепная шуба, его везли превосходнейшие кони.

Никто не знал, что он лис.

У меня (Ляо Чжая) есть некоторое по сему поводу сужденьице. Позвольте, улыбнувшись, приписать его сюда же. [256]256
  …приписать его сюда же. – Идущее дальше «сужденьице» написано самым богатым литературным стилем. Однако иногда то, что может быть легко изложено на китайском, неслышимом для уха языке, никоим образом не может быть переведено на русскую, всегда слышимую речь.


[Закрыть]

Перевод и примечания В. М. Алексеева.