Текст книги "Иштар Восходящая"
Автор книги: Роберт Уилсон
Жанр:
Культурология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Можем поэтому предположить, что, когда люди добровольно «отдают» часть своего тела (по терминологии Перлса и Шутца), они делают это, подавляя активность нервных узлов, связанных с соответствующей чакрой. В масштабе же человеческой истории это отражается на снижении роли того божества, что за эту чакру отвечает. Напротив, реактивация чакры возвращает божество на положенное место. Следовательно, ритуалы, основанные на концентрации ума на генитальных чакрах – такие, как тантра и ее западные эквиваленты, ассоциируемые с трубадурами, иллюминатами и алхимиками – реактивируют сексуальную богиню, тогда как ритуалы, акцент в которых делается на груди и грудном кормлении, обращены к богине в ее материнском аспекте.
Поэтому, как указывает Чарльз Селтман в классическом труде Женщины в древности, самые ранние терракотовые фигурки, найденные на Ближнем Востоке, изображают женщин, предлагающих груди в подражание богине. «Они держат или сжимают свои груди», объясняет далее Селтман, «либо обвивают руки вокруг солнечного сплетения под грудью»[34]34
Чарльз Селтман, Женщины в древности (London: Thames and Hudson, 1956)
[Закрыть]. Эта традиция существовала достаточно долго, чтобы суметь повлиять на Элеонору Аквитанскую, показавшую эти символы женственности на родине патриархальных божеств Иеговы и Аллаха. Неудивительно, что многие ученые согласились с предположением Томаса Райта, высказанным им в книге Поклонение гениталиям, что загадочный Бафомет, которому поклонялись современники Элеоноры, тамплиеры, был на самом деле так называемым Pater Met’ или Отцом Митрой, солнечным богом римских легионеров…
После этого Дева Мария внезапно проникает в самое сердце католического культа и почти полностью замещает образы Отца, Сына и Святого Духа в латиноязычных странах. Изображения ее, кормящей грудью младенца-Иисуса, (очень похожие, кстати, на аналогичные изображения египетской Исиды, пережившей полуматриархальный период) послужили прекрасным образцом для шедевров почти всех знаменитых художников прошлого. Этот оральный архетип стал на какое-то время символом христианства (можно себе только представить, что бы сказал об этом Августин, если бы смог вернуться), сумев просочиться в маленькую щель между Реформацией и Контр-Реформацией. Протестанты часто возражали, что сам культ девы Марии имел небиблейское, языческое происхождение, но и это не останавливало его медленного, но верного распространения. Объективно говоря, гуманисты могли бы счесть такую тенденцию неплохой, так как она заметно ослабила жесткий параноидальный контроль церковников. Легенды, в которых несчастного грешника спасает от Божьего гнева появляющаяся в последний момент Дева Мария, известны во всех католических странах, явившись, вероятно, из веселой и светлой Греции или сентиментального Рима. Интересно, что протестантские секты, исключившие Деву Марию из сферы почитания, придерживались традиционной христианской нетерпимости и презрения к женщинам. Как подчеркивает Уильям Карлос Уильямс в своей книге Американский характер, такой же переломной точкой становится момент, когда вы переплываете Рио-Гранде, ибо отсюда к югу и до нижней оконечности Южной Америки население в основном состоит из индейцев или полукровок, тогда как к северу индейцы уже фактически исчезают. Мы можем заметить тут разницу между быть завоеванными полу-матриархальными католиками и патриархальными протестантами. На какой-то момент в 60-х возмущение «верните их к чертям в Каменный век» достигло той точки, когда стали утверждать, что такая же политика геноцида повторяется и во Вьетнаме. Было бы любопытно узнать, как много молодых девушек показали свои груди перед Пентагоном в октябре 1967 (как сообщает об этом Норман Мэйлер в своих «Армиях ночи»). Здесь важно и то, многие ли из них осознавали, что делают, а сколько было просто под воздействием архетипа, возрождающегося через «sweater-girls» 40-х, моделей «Плейбоя» 50-х, и того незабываемого постера с вьетнамкой, кормящей грудью младенца, который часто можно было видеть на пацифистских митингах 60-х. Все это свидетельствовало о том, что богиня уже возвращается.
Появилась даже тенденция вернуть образ богини с гигантскими грудями из Каменного Века, причем заметна она была не только в мультфильмах и на обложках сомнительных журналов, но и в реальной жизни. Было это частично естественным, частично привитым, отчасти и рассудочным позывом; хватало, впрочем, и обыкновенного силикона. На самом деле силиконовые инъекции для увеличения груди стали в это время достаточно модными, чтобы их начали обсуждать в медицинской и феминистской среде так, как раньше обсуждали оральные контрацептивы. Естественно, что те врачи, которые жили за счет таких операций, искренне подтверждали их безопасность; однако другие, не бывшие в столь интимных отношениях с денежной стороной вопроса, склонялись к возможной опасности таких инъекций (Лорд Маколей заметил в прошлом веке, что если на кону финансовый интерес, даже закон гравитации можно оспорить).
Склонность человеческого существа мутировать или воображать, что оно мутирует, соответствуя некому социальному идеалу, имела довольно странные эротические последствия. Мы уже видели, как груди и фаллос изменялись и увеличивались по мере того, как мы эволюционировали от обезьян с их сезонным спариванием к людям, готовым спариваться круглый год; мы также видели понижение и повышение роли груди в соответствии с социальными фобиями. Уэйланд Янг пишет кое-что, что можно расценить и как изменение женского тела и как мутацию взгляда художника:
Мы видели, что в Греции и Риме к описанию секса прибегали часто и охотно. Напротив, в Cредние века глаза и уши искусства оставались в стороне от любовной близости мужчины и женщины. Более того, самих тел словно бы не существовало, поэтому обнаженная фигура в готическом искусстве была символом чего угодно, только не мужественности или женственности: мудрости, похоти, изобилия, глупости и так далее. Об этом хорошо пишет сэр Кеннет Кларк в книге Нагота, где облекает проблему в геометрические термины. К примеру, расстояние между грудями женщины в готическом искусстве равнялось половине расстояния от грудей до пупка. В классическом и ренессансном искусстве груди и пупок формировали равносторонний треугольник, а расстояние между грудями и пупком было равно расстоянию между пупком и промежностью… Сейчас любой, посмотрев на женщину, увидит, что треугольник, образуемый грудями и пупком, равносторонний лишь относительно и не удлинен вершиной вниз. Сложно предположить, что западные женщины так изменились в четвертом веке нашей эры и мутировали заново в 1500 году, так как все они двигались в одном направлении. Поэтому можно сделать вывод, что сами средневековые скульпторы и художники изображали далеко не то, что видели.[35]35
Уэйланд Янг Запрещенный Эрос. New York, Grove Press, 1964.
[Закрыть]
После того, как был сформулирован этот средневековый анатомический идеал, множество женщин тем или иным способом добилось его, тем самым этот идеал увековечив. Взгляните на наши иллюстрации в 1920-х и эта научно-фантастическая теория не покажется вам столь абсурдной.
Я вспомнил сейчас одну историю, демонстрирующую культурные различия основных наций современного мира. В ней международное научное сообщество предложило награду за самое лучшее исследование слона. Когда круг претендентов сузился до семи наиболее интересных работ, жюри увидело, что трактат французского университета называется «Сексуальные игры слонов», английская работа – «Разработка ружей для охоты на слонов» испанские ученые представили «Формы чести и вызова у слонов-самцов», русские предложили «Эксплуатацию слонов монополистами рынка слоновой кости», немцы – «Введение в изучение слоновьих ногтей на ногах» (в 4-х томах), южноафриканцы (по-видимому, белые) – «Сохранение слона в естественных условиях», а американцы «Выведение самых крупных и лучших пород слонов».
Американская гигантомания – одно из первых, что замечают иностранцы, тот же Empire State Building настолько высок, что в него однажды даже врезался аэроплан. Вслед за ним было построено еще более колоссальное здание Всемирного Торгового Центра. Устав все время быть вторым после Нью-Йорка, Чикаго возвел «самые высокое здание в мире» – John Hancock Building, хотя разумнее было бы построить там дома для малоимущих и заткнуть асфальтом дыры на тротуарах, которые больше походят на лунные кратеры. Нет: наши гигантоманы продолжают загрязнять воздух мельницами компании Gary и прочими благами цивилизации. Голливуд продолжает рекламировать «многотысячную массовку» в каждой крупной постановке, как если бы огромным числом людей можно было затмить любые другие недостатки. Наши политики, в особенности президенты, всегда поражают поистине астрономическими масштабами государственных проектов, надеясь, видимо, отвлечь нас от того вопиющего факта, что все эти «войны» (с бедностью, наркотиками, азиатами, еще каким-нибудь бездельем) не приносят ожидаемых результатов. Даже читающая публика, рудименты до-маклюэнской эры, разделяют это великое американское заблуждение: издатели знают, что легче продать 1200-страничный том за 30 долларов, чем 200-страничную книжку за 10. Чем больше – тем лучше, таков наш национальный девиз. Если бы сам Аттила участвовал во Вьетнаме, на который правительство сбросило в три раза больше бомб, чем было сброшено на всю Европу и Северную Африку во время Второй Мировой, для подчинения страны размером с Новую Англию, и устрашения тем самым половины мира и большей части своего собственного населения, он мог бы лишь повторять «Это больше, чем раньше, это лучше, чем раньше».
Даже наши геи, которые заявляют, что не разделяют чувства «превосходства» американской культуры, и те подпали под магию больших цифр. Их каракули в сортирах описывают размеры члена, подходящие больше для Книги Рекордов Гиннеса – «У меня девять дюймов и я люблю морячков», «У меня четырнадцать дюймов и я люблю порку» и далее в том же духе. Все они, скорее всего, лгут, жеребцы пока не выучились держать в копытах ручку и корябать ею что-то на стене в туалете. (Они просто дурачат нас, и могу здесь сослаться на одного писателя-гея, которого знаю лично. Если же вы наберете надписанные снизу телефонные номера, однажды вам придется разговаривать и с полицией нравов, и с инструкторами колледжей, людьми из Общества Джона Бирча[36]36
проправительственная правая организация – прим. переводчика
[Закрыть], и другими малоприятными джентльменами. Другой мой друг, гетеросексуальной ориентации, которого когда-то звали «Розой» и который утверждал, что «делает лучший минет в Бруклине всего за десять баксов», однажды обнаружил себя слушающим запись некой очаровательной старой леди, читающей детям библейские истории).
Наш уважаемый Мэйлер даже не подумал уведомить своих читателей о размерах грудей, распахнутых перед Пентагоном, хотя вообще довольно сомнительно, чтобы там был силикон. В общем и целом, девушки тогда предпочитали публичное кормление грудью, натуральную пищу, естественные роды, йогу и хиропрактики обычной медицине и питали глубокое отвращение ко всему пластиковому и искусственному. Как бы там ни было, и они и силиконовые звезды go-go – баров, каждые по своему, провозглашали возвращение богини. Пентагон, традиционная звездообразная форма которого напоминает о сатанинской магии, всегда жаждавший власти разрушения, был самым подходящим местом для демонстрации матриархальных ценностей. Поэтому вполне вероятно, что организаторы того митинга были знакомы с трудами Юнга и попытались воплотить его идеи на практике.
Надпись же «Пентагон сосет» в таком случае можно расценивать как попытку восставших обратиться к собственной исконной животной природе.
Глава 7. Чистосердечное признание
Я помню Мэрилин Монро на экране, напоминающую большую куклу, которая шепчет, поджимает губки и кажется такой доступной, такой уязвимой. Смотря на нее, я чувствую злость, даже унижение, сама не понимая, отчего. В конце концов, там ведь была и Джейн Рассел… да, это не просто та уязвимость, присущая всем женщинам с большой грудью.
Эта уязвимость женщин с большой грудью, как мы уже попытались показать, является результатом странной ненависти отцов церкви к женщине и материнскому архетипу вообще. В обществах, лишенных такой паранойи, грудь не провоцирует ни малейших проблем, какого бы размера она ни была. Например, у жителей островов Тробриан, о которых писал в своей известной работе Половая жизнь дикарей антрополог Бронислав Малиновски, женщины все время ходят с обнаженными грудями, не вызывая никаких негативных мужских реакций. Возможно, потому, что у тробрианцев отсутствуют табу на младенческую и детскую сексуальность, отсутствует понятие «подросткового возраста», нет также запрета на половые связи холостяков или незамужних, и они одними из первых эффективно превратили факт супружеской измены в повод для развода (Выглядело все это весьма занятно: мужчина, который хотел уйти, мог спокойно уйти и жить со своими братьями. Женщина же, желавшая развода, выносила из дома обувь своего мужа и после этого он туда уже не мог войти. Если обе стороны хотели возобновить отношения после такой размолвки, они должны были принести друг другу дары и подходящие аргументы, чтобы смягчить конфликт).
Понятно, что соски каждой проходящей девушки будоражили фантазию тробрианского сильного пола, однако они не испытывали постоянных разочарований вроде современных мужчин и не набрасывались с криками восторга на каждую. Информанты Малиновски так не смогли припомнить ни одного случая изнасилования или других сексуальных преступлений, а ведь эти люди, как и другие дописьменные народы, передавали историю устно и могли помнить яркие события в течение многих поколений. Они припомнили несколько случаев гомосексуальных отношений, показавшихся им чрезвычайно забавными, и одно-два самоубийства из ревности, но даже при этом обошлось безо всякого принуждения женщины силой (В Америке, для справки, изнасилование происходит каждые три минуты). Возможно, получив хорошее христианское образование, эти отсталые люди наконец встревожились бы видом обнаженных грудей, и рано или поздно там бы появились местные насильники и убийцы, и это ведь будет прогрессом, не так ли? В конце концов, на островах могло бы даже возникнуть самостоятельное движение феминисток, чтобы обязательно списать любое насилие на «сексизм» и призвать к дальнейшим репрессиям против бедного Эроса как лучшему решению проблемы.
Найдутся, конечно, и такие, кто скажут, что культурно оправданная жестокость по отношению к женщинам с большой грудью на наших улицах никак не связана с теми демонами, что провоцируют убийц и насильников. Они даже скажут, что обычный феминистский тон вообще напоминает фразу героини какой-нибудь викторианской мелодрамы, стенающей с комическим пафосом: «О, сэр, как смеете вы таким извращенным путем тревожить цветок белой женственности!». Кому-то понравится такой циничный взгляд, однако те же самые мужчины (говоря по правде) тут же разозлятся, когда так отнесутся к женщине, которую они счастливы сопровождать, и набросятся на обидчиков с криками «Вам, пидорам, больше заняться нечем?» или более изящными выражениями. А если они не выкажут такой защитной реакции, то весь вечер будут укорять себя за трусость, разве не так, братья мои?
Но несмотря на такие уличные атавизмы, распространенные больше в крупных городах, замечу следующее: в 18 веке в Лондоне были хулиганы, известные как «мохоки»: они забавлялись, швыряя прохожим в лицо перцем – общей тенденцией последней декады века стало чистосердечное признание. Теперь и среди богатых радикалов и нечесаных хипстеров зрелище женщины, публично кормящей грудью ребенка, стало почти обыденным, как у крестьян: викторианские табу в среднем классе уже давно не работают, топлесс-бары хотя и преследовались, но все же процветают. Соски, которые в Гавайях казались чудом, теперь можно увидеть чуть ли не в каждом фильме. Мало того: старомодный цирк, который больше забавлял зрителей, чем самих участников, теперь к нам гораздо ближе, чем какая-нибудь Тихуана или Гавана. Он в паре кварталов отсюда, в ночном клубе.
Посему не стало неожиданностью, что маммалофобия пала, как и остальные анальные принципы и запреты. Единственным сообществом, которое не сумело организоваться и жестко отстоять свои права, стали карлики, хотя, вероятно, Фронт Освобождения Карликов уже создается, пока я пишу эти строки («Всю Власть Мелким!»). За последнее время ни один президент не смог появиться на публике и не убедиться, что любим он далеко не всеми; в популярном телешоу All in the Family геи уже вызывают сочувствие, однако не выглядят при этом жалкими. Вам не удастся пройти через курилки в офисах, чтобы не услышать очередную сплетню о парне, который балуется косяками в своем кабинете. Трудно вообще не поверить в то, что Шалтай-Болтай свалился со стены, и вся королевская конница и вся королевская рать так и не смогли его в итоге поднять.
Не забудем и про нашу очаровательную Элеонору Аквитанскую и трубадуров, которые даже после Альбигойских Крестовых походов всё-таки смогли повернуть ситуацию в более-менее нормальное русло. Это был Ренессанс, когда венецианки публично щеголяют обнаженной грудью (именно тогда начали очерчивать алым соски, выделяя их контуры), а Микеланджело сбрасывает с лесов священника, уж слишком ревностно разглядывающего обнаженные фигуры на его потолочной росписи в Сикстинской Капелле; когда наука вырвалась из-под узды церкви и начала заниматься неизвестными доселе областями, а каждый художник считал своим долгом изобразить прекрасную Венеру в чем мать родила (всегда почему-то между образами Девы Марии в городских соборах); когда гуманисты иронически наблюдали за перепалками католиков и протестантов, уверенно заявляя, что рацио восторжествует, когда фанатики окончательно перебьют друг друга. Никто не мог предположить, что маятник в очередной раз качнется в другую сторону. В какой же точке мы находимся сейчас? Социологи могут ответить, что топлесс-бары все равно перевесят уже ушедшие в прошлое костры из книг, хотя обязательный анализ мочи снова становится популярным.
Лет сто назад Чарльз Дарвин с удивительным прозрением написал:
В зрелые годы, когда мы видим что-нибудь, напоминающее формой женскую грудь … все наше существо наполняется неизъяснимым блаженством, и если объект этот небольшой, мы не можем сдержать желания прильнуть к нему губами, как делали это во младенчестве у грудей наших матерей.
Вероятно, это и послужило первым толчком к тому, чтобы наши далекие предки впервые попробовали апельсины, яблоки, персики, сливы, грейпфруты и даже арбузы. Хотя, наслаждаясь этими фруктами, мы в какой-то степени осознаем, что искали чего-то совсем другого. Руководствуясь, видимо, такими же ассоциациями, римляне активно употребляли во время оргий виноград, вино и прочие оральные удовольствия. Та странная нежность, что сопровождает оральную ментальность, хоть и подвергалась жестоким гонениям (как показывает пример христианства), в принципе не могла быть полностью истреблена.
Ужасы первой половины 20 века, последовавшие непосредственно за оптимистичным настроем поздней викторианской эпохи, породили почти всеобщее уныние и то, что Перлс, Хефферлайн и Гудман в Гештальт-терапии назвали «затянувшимся чрезвычайным положением»– возрастающим до настоящей катастрофы, когда политики начинают грозно потрясать своими водородными бомбами и прочими недетскими игрушками. Большинство из нас в той или иной мере согласно со словами мула Бенджамина, персонажа Скотного Двора Оруэлла: «Дела идут так, как им и положено идти, то есть плохо». Почти каждый, наблюдая современную сексуальную революцию и достаточно погружаясь в эту мрачную атмосферу уныния, предсказывает скорое возвращение прежних репрессий. Маятник качнется в обратную сторону.
Но все же забавно и даже воодушевляющее звучит, если мы вспомним, что метафора маятника – это только один способ предсказания будущего, есть и множество других. Фантаст Роберт Хайнлайн, семантик Альфред Коржибски и Ричард Бакминстер Фуллер, математик и конструктор, все они убеждают нас, что наиболее подходящей моделью для оценки технологических тенденций является непрерывно повышающаяся экспоненциальная кривая, которая в итоге достигает своей высшей точки и устремляется в вечность. Именно по причинам, высказанным этими тремя авторами, стоит думать, что социальный прогресс обретет наконец устойчивость и верное направление, если, конечно, с его пути уберут кое-какие заграждения. Первым, от чего надо избавиться, должно стать пессимистическое убеждение, что это невозможно и что мы должны отказаться от всего, что завоевали, и вновь вернуться в нижнюю точку маятника.
Итак: если мы всмотримся с оптимизмом в наш хрустальный шар, то сможем различить контуры того будущего, которое обязательно наступит и будет оно куда приятнее прошлого. Современным технологиям вполне под силу (разумеется, если мы до этого не подорвем себя ко всем чертям) справиться с ужасающей нищетой многих наших граждан и сделать так, чтобы уровень жизни американского среднего класса стал нижним порогом жизни во всем мире, а многие будут жить даже лучше. Революции после этого будут устраивать не голодранцы, кричащие «Мы хотим хлеба!», а хорошо одетые и образованные люди, кричащие «Нам нужна свобода принятия решений!», и кричать они это будут и социалистам и капиталистам. Только такими либертарианскими акциями мы сможем получить желанную свободу, а не урезать ее (как часто случалось после революций прошлого).
Философия гедонизма, направленная в прошлом на «бессердечный эгоизм», в хороших экономических условиях не захочет возвращаться назад. Репрессии всех видов будут становиться все более и более глупыми. Лозунг французских революционеров 18 века – «каждый человек имеет право делать все, что не причиняет вреда другим» должен стать социальной аксиомой, если мы хотим гармонично жить все вместе, а любые исключения из этого правила должны быть четко и ясно оправданы либо обусловлены особыми обстоятельствами. Смею надеяться, что люди внимательно отнесутся к таким обстоятельствам и всегда будут на стороне обвиненного одиночки, а не озлобленной толпы. Любые аргументы, что мужчина или женщина не имеют права делать все, что им заблагорассудится, не нанося вреда другим, должны быть выстроены на достаточно разумных основаниях. «Стремление к счастью», провозглашенное целью нашей Декларации Независимости, должно стать нормальной жизненной позицией. В старом споре между Желанием и Властью Власть (наконец-то) должна будет защищаться.
Хайнлайн и Фуллер, констатируя растущую популярность нудистских пляжей в Европе (и некоторых частях Калифорнии) и заметные успехи в развитии отопительных технологий, предсказывают, что нагота в ближайшем будущем станет совершенно обыденным явлением. Одежда же, быть может, сохранится только как элемент определенных политических или религиозных ритуалов, ведь изначально она, если верить многим антропологам, появилась не для защиты от плохой погоды, а для разграничения и обозначения тех функций, которые человек выполняет в процессе религиозного обряда, военных действий или супружеской жизни. (Прямо как в той старой шутке про налогового инспектора, который, стоя в одних подштанниках, угрожает вам всеми карами небесными. В этом случае одежда усиливает и придает веса нашей социальной роли и играм, в которые мы играем). Голое же общество, насколько мы можем судить, будет наиболее равным из всех, что когда-либо существовали, и неважно, какая в нем будет экономическая платформа: социалистическая или капиталистическая.
Секс, определенно, будет признан одним из искусств, а не еще одной проблемой в жизни. Восточное отношение к эросу, выраженное во фразе «Это прекрасно; давайте же сделаем это еще прекраснее», постепенно вытеснит пуританское «Это отвратительно; давайте же сделаем это еще отвратительнее». Отношение к тантрическим культам в индуизме и буддизме, которые, как мы уже видели, сыграли свою скрытую роль в западной истории, станет более приемлемым безо всякой маскировки под «алхимию», «магию» или даже психотерапию. Всю тантричесую философию вообще можно суммировать в знаменитом пассаже Алистера Кроули из Книги Закона:
Отбросьте животное, будьте чисты в своих наслаждениях. Если вкушаешь ты пищу, следуй восьми и девяти законам искусства; если любишь ты, не останавливайся в наслаждениях; а если веселишься ты, восхищайся изящным…
Слово же греха есть Запрет.
Сексуальное эпикурейство станет вещью не более жестокой, чем наслаждение пищей; в богатой экономике, когда уменьшаться будут только репрессии, всеобщей тенденцией станет истинно эпикурейское наслаждение сексом. Флирт, одно из самых благозвучных слов в современном английском словаре, станет нормой и правилом, за исключением особых случаев. Почти наверняка поспешность, продемонстрированная Кинси в 1940-х, была вызвана желанием завершить половой акт поскорее, пока на эти действия не навесили ярлык «непристойности», подобно Бруту из Юлия Цезаря, который хотел побыстрее покончить с убийством, не желая столкнуться с ужасом от содеянного. Когда секс перестанет считаться хуже убийства, такая стыдливая спешка исчезнет сама собой. Слухи, что тантрики могут продолжать половое сношение в течение семи часов и даже больше, думаю, все-таки преувеличены, однако в ближайшем будущем вполне вероятно, что многие пары в западном мире будут стремиться к достижению предела своих сексуальных возможностей. Груди, исследуемые сладострастниками тысячелетиями, и в наше время не растеряют всех возможностей, в настоящем флирте каждая ночь будет дарить новые ощущения, как затяжка хорошей травы, а руки, губы и пенис будут встречаться с грудями каждый в свое время, создавая бесконечное разнообразие чарующих впечатлений. Например —
Руки. Поглаживание, мягкое сжатие, посасывание, потирание всей ладонью или только пальцами, я думаю, знакомо всем. Однако возможности пальцев этим не ограничиваются: любой мужчина, которому знакомо невероятное ощущение, когда его партнерша водит одним пальцем вокруг головки члена снова и снова, знает, что этот невыносимо сладостный процесс сравним даже с минетом, если его продолжать довольно долго. Такое же поглаживание одним пальцем сосков у некоторых женщин вызывает не меньшую эйфорию, особенно, когда другой палец или даже два и три заняты делом во влагалище. Как и другие эротические игры, эти в качестве прелюдии не подходят, однако хороши сами по себе. Совокупление вообще одно из величайших изобретений природы, однако, как пишет Норман Браун в Жизни против смерти, западная сексуальность потеряла многое, когда стали считать каждый элемент любовной игры лишь подготовкой к оргазму. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и придать играм более томный, восточный, характер, многие сексуальные практики стали проводиться под аккомпанемент индийской или японской музыки. В этой музыке, когда каждая нота имеет самостоятельное значение, а не является частью грандиозной композиции с финалом а-ля Бетховен, лучше всего выражается ощущение полного погружения в каждое мгновение. В этом и заключается особенность восточной чувственности.
Другие области грудей, как и всего тела, будут не менее отзывчивы на движения пальца. Пара, которая исследует этот океан наслаждений с рагой на заднем фоне, сможет почти вплотную приблизиться к тому гипнотическому трансу (состоянию, предшествующему сну, или, если уж вы не можете встать с кровати даже при звуках воздушной тревоги, сразу после сна), в котором обычная визуальная ориентация западного человека временно исчезает, и вы начинаете – даже без наркотиков – осознавать то, что Маклюэн назвал «тактильным участием», Фрейд «океаническим опытом», а Норман Браун – «воскрешением тела». Трехмерное пространство, которое современная физика и неврология считают продуктом зрительной коры головного мозга, легко трансформируется в многомерное сенсорное пространство, подобное тому, в которое мы входим, закрывая глаза и наслаждаясь музыкой Вивальди или Баха; но в случае искусных сексуальных игр мы можем достичь этих сфер путем обострения телесных ощущений до максимума, а не просто с помощью ушей и воображения.
Губы. Наше обычное посасывание сосков есть, разумеется, самый явный оральный элемент, хотя воображение и здесь не помешает, ведь вариантов поцелуев существует великое множество. Например, медленный сладострастный поцелуй, который через какое-то время станет приятнее даже тому, кто целует; серия легких быстрых поцелуев, от одного соска к шее или губам и обратно к другому соску; сочетание медленных, долгих поцелуев и коротких, очень нежных, страстных и причудливых, будто фуги Баха или абстрактные полотна Мондриана. Да и, в конце концов, где еще человек, лишенный таланта, сможет проявить свое эстетическое чувство? Вы будете покрывать тело любимой настоящими узорами из поцелуев – кругами вокруг сосков, эллипсами окружая груди, прямыми и изломанными линиями, и так до бесконечности. Варьируя по желанию темп и продолжительность ласк, вы сможете продлить их настолько, насколько современникам Кинси и не снилось.
Лизание, хотя и очень приятно для мужчины, по времени лучше ограничить, поскольку ощущение влажности у сосков либо на груди довольно быстро вызывает у женщины раздражение и ей становится холодно, так как вообще на голом теле от мокрых пятен становится холодно. Если уж вы совсем не можете удержаться от этого, то используйте ту же технику разнообразных поцелуев, а потом спросите даму, не холодно ли ей, и если да – согрейте ее. Последний момент – спросить, как бы случайно, о реакции партнера – очень важен, ведь наиболее частой причиной обид и непонимания как раз и становится боязнь таких вопросов или, в свою очередь, страх сказать правду, потому что это может прозвучать как жалоба. Как сказал один великий поэт: «Мир приходит с общением», также и с сексуальным удовлетворением. Запомните: молчание – это главное орудие обидчивых оральных невротиков (как некоторые дипломатические отношения служат первым шагом к войне), и гробовая, словно в монастыре, тишина на любовном ложе– первый признак того, что каждая сторона погружена в свои фантазии, и с партнером общаться не торопится.
Пенис. Многие американцы до сих пор не подозревают, что то же самое, что мы делаем пальцем, можно делать пенисом даже лучше. Например, массирование сосков пенисом не сравнимо по ощущениям с аналогичным массажем пальцами: им можно обводить соски, сами груди, шею, губы, ушные мочки и прочие приятные зоны, причем ласки эти можно продлить уже взаимно довольно долгое время, прежде чем перейти к другим развлечениям.
