Текст книги "Мистерия Сириуса"

Автор книги: Роберт Темпл

Пока же вернемся в Шумер и продолжим наши поиски. В табличке VI поэмы «Энума элиш» говорится об Ануннаках – сыновьях бога Ана (Ан значит «небо»), известного также как великий бог Ану. Их число составляло ровно 50, и чаще всего Ануннаков называли просто – «пятьдесят великих богов». Имена их особой роли не играли; акцент делался на количестве Ануннаков, их величии и основной функции – быть повелителями судьбы. Ниже мы увидим, что если кто-то из других шумерских богов и отождествлялся с кем-либо из Ануннаков, то в лучшем случае косвенно. Эти «пятьдесят великих богов» представляют собой серьезную загадку для шумерологов. С одной стороны, остается совершенно неясным, какое место занимали Ануннаки в шумерском пантеоне. С другой – они то и дело упоминаются в клинописных текстах без каких-либо дополнительных объяснений. Для шумеров образ этих богов явно имел большое значение.

В одном древнешумерском сказании, сочиненном задолго до возникновения вавилонской цивилизации и повествующем о деяниях эпического героя Гильгамеша, содержится явная перекличка с древнегреческим мифом об аргонавтах. Это сказание условно названо «Гильгамеш и Страна живых»; его перевод был сделан С. Н. Крамером.[184]184
  Ibid.


[Закрыть] Можно даже сказать, что здесь мы впервые встречаемся с героем, который много позже получит имя Ясона. «Страна живых» находится под покровительством солнечного бога Уту, и Гильгамеш стремится туда попасть, чтобы похитить священные кедры и перенести их в Урук. В мифе об аргонавтах Ясон разыскивает Золотое руно, представляющее собой, как доказали мифологи, солярный (солнечный) символ. В шумерском тексте присутствует и такая любопытная строка: «Этот герой, зубы его – как зубы дракона!» В свою очередь, Ясон, согласно греческому мифу, сеет драконьи зубы! (То же самое делает другой персонаж греческой мифологии – Кадм, и мы к нему еще вернемся.)

В цикле мифов об аргонавтах Ясона сопровождают пятьдесят спутников. Таково же и количество спутников Гильгамеша. Вот в каких словах говорит о них сам Гильгамеш:

… У кого [есть] дом, [тот пусть вернется] в свой дом. У кого [есть] мать – [пусть вернется] к своей матери. Только холостые мужчины, подобные мне, числом в пятьдесят, пусть встанут рядом со мной… У кого [был] дом, [тот вернулся] в свой дом. У кого [была] мать – [тот вернулся] к своей матери.

Только холостые мужчины, подобные ему, числом в пятьдесят, встали рядом с ним. В дом кузнецов направился он <…> – топор, «Мощь героизма», выковал он там. В… – сад на равнине направился он <…> – дерево, иву, яблоню, самшит срубил он там. Сыновья его города, сопровождавшие его, взяли [срубленные деревья] в свои руки.

Пятьдесят спутников Гильгамеша упоминаются в тексте эпоса неоднократно. Сам текст, однако, сильно поврежден и отнюдь не всегда понятен. Тем не менее он проливает дополнительный свет на мотив высеивания зубов дракона. Так, в одном из отрывков говорится, что заснувший Гильгамеш пробудился, встал «как бык земли великой», а затем «приблизил рот [свой] к земле, и зубы [его] заскрежетали». Замечу, что из текста никак не следует, о чьем рте и чьих зубах идет речь: «свой» и «его» добавлены переводчиком. Вот как это место выглядит в целом:

Он приблизил рот (свой) к земле, и зубы (его) заскрежетали. «Жизнью Нинсун, матери моей, давшей мне жизнь, [жизнью] светлого Лугульбанды, отца моего, Да воссяду я на коленях Нинсун, матери моей, давшей мне жизнь, Да будут все дивиться мне!»

Любопытный момент: Гильгамеш желает сидеть на коленях своей матери, богини Нинсун. Как известно, Гор, сидящий на коленях матери – богини Исиды, – это один из наиболее распространенных сюжетов в египетском изобразительном искусстве. Кроме того, здесь присутствует (правда, несколько туманное) указание на тот факт, что когда герой приближает свой рот к земле и зубы его скрежещут – силы героя восстанавливаются. Не исключено, что перевод этого отрывка нуждается в некоторой корректировке – но добиться от текста полной ясности трудно, ибо значения многих шумерских слов остаются пока не вполне понятными. Но идет ли речь о зубах Гильгамеша, или же имеются в виду зубы кого-то другого, не вызывает сомнения, что эпический герой пытается восстанавливать свои силы, размещая на (или в) земле какие-то зубы. Поскольку же выше в тексте ясно говорится, что «его зубы – как зубы дракона», можно допустить, что речь действительно идет о собственных зубах Гильгамеша – отождествляемых с зубами дракона.

Далее из текста мы узнаем, что Гильгамешу необходимы новые силы для поединка; вот почему он «приближает рот свой к земле». В истории плавания корабля «Арго» Ясон высеивает в землю зубы дракона, и из них рождаются воины в полном вооружении, немедленно вступающие в бой. Аналогичный эпизод присутствует в истории Кадма (см. ниже главу 7 и рис. 42). Таким образом, в двух греческих мифах, как и в шумерском эпосе, зубы дракона попадают в землю, давая герою сверхчеловеческую силу для боя. В одной из следующих глав мы убедимся, что нелепость этих утверждений – кажущаяся и что они восходят к египетскому сакральному каламбуру.

Пока же мы должны следовать по обозначившемуся маршруту. Эта книга – разновидность анабасиса, или путешествия к истокам.

Присмотримся внимательнее к истории о Ясоне и Золотом руне. Золотое руно было подарено Фриксу и Гелле богом Гермесом. Аналог Гермеса в египетском пантеоне – бог Анубис. Согласно мифу, Фрикс и Гелла отправились в Колхиду на спине золотого барана. Гелла не смогла удержаться и упала в море, получившее после этого название Геллеспонта (сегодня это пролив Дарданеллы, соединяющий Эгейское море с Мраморным). Диодор Сицилийский («Историческая библиотека», IV, 47) и Тацит («Анналы», VI, 34) объясняют происхождение Золотого руна тем, что на самом деле Фрикс и Гелла плыли на корабле, нос которого был украшен головой барана. Но летающий волшебный баран в мифе вполне мог быть отражением образа небесной ладьи. Таким образом, все совпадает.

В любом случае, если речь идет о египетской небесной ладье и если мы примем мнение Крамера и других специалистов о том, что шумеры называли Египет «страной Ма-ган», то для них это была бы «маганская ладья». Она представляла собой «дар Гермеса» или, другими словами, «дар Анубиса». Вполне понятно, таким образом, что число 50, связанное с системой Сириуса, ассоциируется также с Золотым руном и Анубисом. Заслуживает упоминания и то обстоятельство, что пятьдесят аргонавтов носили общее имя минийцев, ибо все они были родственниками и потомками Миния, царя греческого города Орхомена. Таким образом, на Ясоне и других аргонавтах также лежит тень анонимности, напоминающая о шумерских Ануннаках. По сути дела, это просто группа людей, связанных родственными отношениями и, так сказать, работающих гребцами в небесной ладье.

Ниже мы специально остановимся на истории корабля «Арго» и на связях между Колхидой, куда плыли аргонавты, и Древним Египтом, о которых писал Геродот. Но пока вернемся к отрывку из эпоса о Гильгамеше, рассказывающему о его путешествии в Страну живых. В этом отрывке присутствует даже ладья, соответствующая кораблю «Арго» в греческом мифе. Чуть выше я отождествил «Арго» с египетской небесной баркой. Но ладья Гильгамеша еще к тому же и называется в эпосе «маганской ладьей»! Можно добавить, что деревья, которые срубил Гильгамеш и «взяли в свои руки» его спутники, были, судя по всему, веслами! (На протяжении последующих четырнадцати строк текст настолько поврежден, что о его содержании можно только гадать.) Вот то место из эпоса о Гильгамеше, в котором описывается его ладья:

 
Никто другой за меня не умрет!
Лодка с грузом в воде не тонет!
Нить тройную нож не режет!
[Один двоих] не осилит!
В тростниковой хижине огонь не гаснет.
Ты мне стань подмогой, я тебе стану подмогой,
что сможет нас погубить?
Когда затоплена, когда затоплена,
Когда ладья Магана была затоплена,
Когда ладья Магилума была затоплена,
То в ладью, «Жизнь дающая», все живое было погружено!
Давай-ка твердо встанем здесь, на него [мы] глянем здесь!
Если мы встанем здесь,
Увидишь блеск, увидишь блеск, – тогда вернись! Услышишь вопль, услышишь вопль, – тогда вернись![185]185
  Цит. по переводу В. Афанасьевой. См.: «Жрец к «Горе Бессмертного»…». – Поэзия и проза Древнего Востока. М.: Худ. лит., с. 133. {Прим. перев.)


[Закрыть]
 

Здесь, впрочем, есть одна неясность. В примечаниях к своему переводу Крамер пишет, что, начиная со строки «Когда ладья Магана была затоплена…», непонятно, принадлежат ли эти слова Гильгамешу. Действительно ли «маганская ладья» утонула, или же это то, чего боится «верный слуга» героя, несколько ранее заявлявший ему:

 
О, мой хозяин, плыви в «страну», я же отправлюсь в город,
Я расскажу твоей матери о твоей славе, заставлю ее плакать,
Я расскажу ей о твоей неизбежной смерти, заставлю ее пролить горькие слезы.
 

Похоже, что Гильгамеш говорит своему перепуганному слуге (последний в тексте характеризуется как «охваченный ужасом») о том, что никто не умрет за него и «лодка с грузом не утонет». Затем этот слуга снова ужасается предстоящему плаванию и описывает свою предполагаемую беседу с матерью героя «после того, как ладья была затоплена»… Начиная же со слов «Давай-ка твердо встанем здесь…», снова говорит Гильгамеш.

Выражение «все живое» (или – в ином переводе – «те, кто выходят из лона»), примененное к экипажу маганской ладьи, судя по всему, имеет в виду детей богини Нинту (также известной под именами Нинмах, Нинхурсаг и Ки – «Земля»). Как и странное упоминание о зубах, оно подразумевает детей богини земли, рождающихся из ее лона. Ки, богиня земли (в шумерском языке слово «ки» значит «земля»), – это также Нинту, или богиня-мать. (Нинмах значит «великая богиня», а Нинхурсаг – «богиня холма». Ее сын насыпал холм – хурсаг, – от которого богиня и получила свое имя в честь одного из важных мифологических событий. В Египте Анубиса называли, в частности, «Анубисом холма», о чем речь еще будет впереди. Пока же я только хочу заметить, что по-шумерски это имя звучало бы как Анпухурсаг.)

В богине земли как матери всего живого можно увидеть объяснение сюжета о воинах, рождающихся из посеянных зубов дракона, а равно и объяснение эпизода с Дев-калионом, греческим Ноем, который бросал через голову «кости Земли» – камни, становившиеся людьми. (А зубы – это, вообще говоря, тоже кости.)

Есть и другие параллели между историей Ясона и историей Девкалиона. Ковчег Ноя также, по сути дела, идентичен с ковчегом Девкалиона: оба они – волшебные корабли, в которых плывут «те, кто выходят из лона», заселяя Землю после Потопа. Оба ковчега, и особенно Девкалионов, связаны с кораблем «Арго». (Как известно каждому, кто знаком с полным текстом Эпоса о Гильгамеше, образ «Ноева ковчега» возник на Ближнем Востоке задолго до того, как зародился еврейский народ и появилось имя «Ной». Это были ковчеги Зиусудры и Утнапиштима, ставшие неотъемлемой частью культурной среды Древнего Двуречья.) Что же касается ковчега Девкалиона, то он причалил к горе возле священной рощи оракула в Додоне, из которой «Арго» получил свой управляющий кибернетический брус. Наконец, сам миф о Потопе и о ковчеге (содержащем нечто вроде «архетипов» всех живых существ, «каждой твари по паре», причем от греческого слова «архе» впоследствии произошло английское «ark» – «ковчег») восходит к шумерской эпохе, если не к более древним временам. Именно из этого источника вышли и еврейский Ной, и греческий Девкалион. Мифы о них представляют собой поздние версии значительно более древней истории, возникшей много тысяч лет назад, когда не существовало еще ни греков, ни евреев. (Те, кого заинтересует происхождение греческой и еврейской культур, могут обратиться к блестящей книге профессора Сайруса Гордона «Общие истоки греческой и еврейской цивилизаций».[186]186
  Gordon C. The Common Background of Greek and Hebrew Civilizations. N. Y.: W. W. Norton & Co., 1965.


[Закрыть])

Главная цель моих рассуждений – показать, что мотив пятидесяти героев в одной лодке не появился вместе с мифом об аргонавтах; он существовал уже в Шумере, дополняя мотив «пятидесяти великих богов». Пятьдесят героев, плывущих в «маганской лодке», – это «те, кто выходит из лона», то есть, по сути дела, дети богини Нинту. Как и Ануннаки, они обычно сидят. Со своей стороны, Ануннаки – дети Ана и его супруги Ки, или Нинту. Другими словами, пятьдесят героев – это двойники небесных Ануннаков. Очевидно, таким образом, что количество и тех, и других вовсе не случайно. Древние, вне всякого сомнения, придавали числу 50 исключительно важное значение.

Это число фигурирует также в сказании «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир». В этом сказании Гильгамеш надевает на себя доспехи, весящие «пятьдесят мин». И здесь у Гильгамеша – пятьдесят спутников, которые в поздней вавилонской версии исчезают. По-видимому, символика числа 50 к этому времени оказалась забытой.

В своей монографии «Шумеры» Крамер подчеркивает,[187]187
  Kramer S. N. The Sumerians. University of Chicago Press, 1963, p. 67.


[Закрыть] что священное оружие – булава с пятьюдесятью головами – использовалась, начиная с правления царя Гудеа (около 2400 г. до н. э.).

Если мы ненадолго вернемся к загадочному «хурсагу» древних шумеров, этому странному «холму», то обнаружим, что богиня холмов Нинхурсаг и богиня-мать Нинту – это одно и то же божество. Интересно, что по-египетски слово «ту» значит «холм»; соединив шумерское слово «нин» («богиня») с египетским «ту» («холм»), мы и получим «богиню холмов».

На этом наше исследование, однако, не завершается. Египетская форма имени «Гор» (сын Исиды и Осириса) – Херу, и египтяне нередко говорили: Херуса-чжой-то (Гор-сын-такого-то). Не исключено, что странное и загадочное слово хурсаг произошло от египетского выражения Херу-са-Агга (Гор-сын-Агги). Агга – это одно из имен Анубиса. А с «Анубисом холма» мы уже знакомы. Более того, древнейшая форма шумерского слова «хурсаг» – «хурсагга», и соответственно имя богини звучало как Нинхурсагга.

Случайно или не случайно, но слово «Агга» было одним из распространенных шумерских имен. Известен короткий (115 строк) текст, условно озаглавленный «Гильгамеш и Агга»,[188]188
  Pritchard J. B. Op. cit.


[Закрыть] в котором упоминается некая «магурская ладья». Она описывается примерно в тех же выражениях, что и «маганская ладья» в «Гильгамеше и Стране живых». Если там обсуждался вопрос, утонет или нет «маганская лодка», то здесь речь идет о том, отсекут ли нос магурской ладье. Любопытно, что в обоих рассказах о несчастьях говорится как о событиях, уже случившихся. В «Гильгамеше и Агге», строка 98, мы читаем: «Ладье магурской нос отсек», точно так же, как в предыдущем тексте – «Когда ладья Магана была затоплена, Когда ладья Магилума была затоплена…»

Параллели между египетскими и шумерскими текстами столь многочисленны, что не замечать тесной связи, существовавшей между этими культурами, уже невозможно. Вот еще один пример. Гильгамеша то и дело именуют «срубившим кедр». В «Гильгамеше и Стране живых» сам герой говорит о себе: «Я войду в страну срубленного кедра»; далее снова его называют «срубившим кедр». Но это древнешумерская версия текста. В основной же (более поздней) версии Эпоса Гильгамеш отправляется в горы Ливана и убивает чудовище Хумбабу (или Хуваву) «на Кедровой горе, в обители богов». В табличке V читаем:

 
[Гильгамеш] поднял [топор рукою] [… и] срубил [кедр].
[Но когда Хувава] услышал шум,
[Он] рассердился: «Кто [пришел],
[Кто рубит деревья, которые] выросли в моих горах,
И кто срубил кедр?»[189]189
  Ср.: Temple, Robert K. G. He Who Saw Everything: A Verse Translation of the Epic of Gilgamesh. L.: Rider, 1991, p. 45.


[Закрыть]
 

В «Мельнице Гамлета» Сантильяна и фон Дехенд отождествляют Хуваву с планетой Меркурий. Помня, что Хувава – божество кедрового леса, нельзя не удивиться следующему совпадению: египетское слово себ означает и кедр, и планету Меркурий. Тема эта сложнее, чем может показаться на первый взгляд, но моя единственная цель здесь – продемонстрировать, что один из важных мотивов шумерской мифологии имеет свои корни в египетском каламбуре. Другими словами, Хувава связан и с кедром, и с планетой Меркурий потому, что в египетском языке и кедр, и Меркурий обозначались одним и тем же словом – себ.

Рис. 16. Видимое годовое движение планеты Меркурий. Символизируется узором на лице Хувавы (Хумбабы). Древняя терракотовая маска, хранящаяся в Британском музее.

Но отвлечемся пока от этого загадочного и чудовищного божества и рассмотрим Эпос о Гильгамеше несколько в ином плане. Обратим внимание на одно высказывание профессора Крамера, сделанное в очерке «Эпос о Гильгамеше и его шумерские источники[190]190
  Journal of the American Oriental Society, 64 (1944), p. 11.


[Закрыть]». Он полагает, что «эта поэма уже в первой половине второго тысячелетия до нашей эры существовала практически в той же форме, в какой мы знаем ее сегодня».

Вспомним, что, согласно шумерским сказаниям, матерью Гильгамеша была богиня Нинсун, «сведущая во всех знаниях», на чьих коленях он хотел сидеть (подобно Гору на коленях Исиды). В табличке I читаем:

 
Встал Гильгамеш и сон толкует,
Вещает он своей матери:
<…>
Мать моя, сон я увидел ночью:
Мне явились в нем небесные звезды,
Падал на меня будто камень с неба.
Поднял его – был он меня сильнее,
Тряхнул его – стряхнуть не могу я,
Край Урука к нему поднялся,
Против него весь край собрался,
Народ к нему толпою теснится,
Все мужи его окружили,
Все товарищи мои целовали ему ноги.
Полюбил я его, как к жене прилепился.
И к ногам твоим его принес я,
Ты же его сравняла со мною…[191]191
  Цит. по переводу И. Дьяконова. См.: «О все видавшем» со слов Син-леке-уннинни, заклинателя. – Поэзия и проза Древнего Востока. М.: Худ. лит., с. 171. (Прим. перев.)


[Закрыть]
 

Существует другой вариант этого отрывка (см. перевод Хейдела[192]192
  Heidel A. The Gilgamesh Epic and Old Testament Parallels. University of Chicago Press, 1970.


[Закрыть]) в начале таблички II старовавилонской версии эпоса, которая древнее, чем цитировавшаяся выше ассирийская версия, и сохранила больше от первоначального шумерского текста:

Встал Гильгамеш и сон толкует, вещая своей матери:

 
<…>
Мать моя, нынче ночью
Был я счастлив, пребывая
В кругу славных мужей Урука.
Пала на меня сила небесная.
Пытался поднять я ее,
Но слишком тяжелой была она.
Пытался оттолкнуть я ее,
Но не мог.
Край Урука собрался вокруг нее,
Славные мужи ноги ее целовали.
Уперся лбом я в нее,
И они помогали мне.
Поднял я се и принес тебе…
 

Крамер оба эти отрывка переводит несколько иначе.[193]193
  Pritchard J. B. Op. cit.


[Закрыть] Одно из наиболее существенных разночтений между ними касается выражения, переведенного Хейделом как «сила небесная».[194]194
  Heidel A. Op. cit.


[Закрыть] Крамер понимает слово «Ан» не как «небо», а как собственное имя бога небес, отца Ануннаков. А слову ки-сир, которое Хейдел перевел как «сила», он посвятил довольно пространный комментарий:

«Спектр возможных значений этого слова очень широк. Кроме того, несколько выше текст говорит о «ки-сир Нинурты», и правильный перевод должен охватывать все такие случаи, т. е. служить одной из характеристик… бога войны Нинурты, бога небес Ану, Энкиду и чего-то упавшего с неба. Вряд ли можно допустить, что автор текста использовал в этих отрывках один и тот же термин в разных значениях.

В предыдущем издании [моего перевода] я предполагал для слова кисру значение «вассал», но теперь я так не думаю. Подлинный смысл этого термина подсказывается его употреблением в медицинских текстах в значениях «сгущение», «сущность» (ср.: Е. Ebeling, JCS, IV, 1950, р. 219). Говорить о «сущности» – пусть даже с некоторыми нюансами – можно и по отношению к божествам, и по отношению к падающим с неба камням. Конечно, у автора Эпоса могли быть свои ассоциации, связанные с этим словом, но его общий смысл представляется теперь достаточно ясным».

И Крамер переводит «силу небесную» как «сущность Ану»: «Подобно сущности Ану, пала она на меня». Но что именно «пало», остается все же неясным: в следующей сноске Крамер задается вопросом: «Одна из звезд?»

Последние строки этого отрывка он также переводит несколько иначе:

 
Я был притянут к ней, словно к женщине.
И я поместил ее у твоих ног,
Ибо ты заставила ее соперничать со мною.
 

Выражение «был притянут к ней» может оказаться весьма существенным. Крамер продолжает:

 
Мудрая мать Гильгамеша, сведущая во всех знаниях,
Говорит своему повелителю; мудрая Нинсун, сведущая во всех знаниях,
Говорит Гильгамешу
<…> Твой противник – звезда небесная,
Павшая на тебя, словно [сущность Ану];
[Ты пытался поднять ее], [но] она была слишком тяжела
для тебя;
[Ты хотел оттолкнуть ее], но не мог сдвинуть с места; [Ты поместил ее] у моих ног,
[Ибо я заставила] ее состязаться с тобой; Ты был притянут к ней, словно к женщине…
 

Обратимся теперь к старовавилонской версии этого текста в переводе Крамера:[195]195
  См.: Pritchard J. B. Op. cit.


[Закрыть]

… Мать моя, этой ночью Был я радостен, пребывая Среди благородных мужей. Звезды высыпали на небо. Сущность Ану пала на меня.

Я пытался поднять ее; она была слишком тяжела для меня! Я пытался толкнуть ее, но толкнуть ее я не мог!..

Весь этот подробный анализ необходим, чтобы лучше понять смысл сказанного в приведенных выше текстах. Очевидно, что речь идет о чрезвычайно тяжелой звезде, в которой воплощена «сущность Ану». Она находится в окружении (пятидесяти) героев и «притягивает» Гильгамеша к себе.

Мы видим, таким образом, что у шумеров существовало представление о тяжелой звезде (значительно позже получившей наименование Аль-Вазн) и о том, что к ней имеет какое-то отношение число 50. А это нам уже знакомо, не правда ли?

В табличке VI поэмы «Энума элиш»[196]196
  Ibid.


[Закрыть] говорится об Ануннаках и их брате – звезде Лука, – находящемся среди них. По другой версии, звезда Лука – не сын, а дочь Ану. (Вспомним «сущность Ану»!) Похоже, что речь идет о Сириусе. Египетская богиня Сати (или Сатис), как мы знаем, плывет в небесной барке вместе с Сотис (Сириусом) и Анукис. В другом районе земного шара – Китае – лук постоянно ассоциируется с Сириусом (см. многочисленные примеры в книге «Мельница Гамлета»[197]197
  Santillana G. Dechend H. Hamlets Mill. London Macmillan, 1969.


[Закрыть]). Наконец, как отмечает Ней-гебауэр, «богиня Сатис, подобно Анукис, понималась не как отдельное созвездие, но именно как спутница Сотис». В шумерском же тексте бог Ану называет эту звезду, среди прочего, также и Звездой Лука:

 
Пятьдесят великих богов на своих местах воссели.
Семь богов судьбы и великих 300 [в небесах],
Энлиль поднял лук, свое оружие, и положил его перед ними.
Боги, отцы его, увидели сеть, сплетенную им.
И узрели они лук, искусно выгнутый,
Восхитились отцы работой его.
Подняв [лук], заговорил Ану в Собрании богов,
И поцеловал он лук, [говоря: ] <…> Это моя дочь!..
И перечислил он имена лука в таком порядке:
<…> Длинное дерево – первое его имя, <…> – второе;
Третье его имя – Звезда Лука, в небесах она сияет….
Среди богов, его братьев поместил его Ану…
 

В сноске переводчик подчеркивает, что слово «его» в последней строчке определенно относится к луку. (В египетском языке слово Септ, будучи наименованием Сириуса, также обозначает «некое дерево»; хотя можно ли его назвать «длинным деревом» – остается только гадать.) Но продолжим чтение «Энума элиш»:

 
И Луку судьбу предназначив,
И трон для него высокий поставив,
Воссел Ану в Собрании богов.
 

Выражение «Собрание богов» постоянно употребляется по отношению к пятидесяти Ануннакам. Итак, волею бога неба Ану его дочь – Звезда Лука – сидит на «высоком троне» среди пятидесяти богов-Ануннаков. В Египте Исиду-Сотис также рисовали сидящей в небесах на белом царском троне. И она тоже была дочерью бога неба. Вспомним, кроме того, что иероглиф с изображением трона обозначал Act (Исиду), а с изображением трона и глаза – ее мужа Асара (Осириса).

Перед тем как пойти дальше, остановимся ненадолго на «семи богах судьбы». Кто они такие? Нередко их называют Ануннаками подземного мира. Это обстоятельство, как мы увидим ниже, также имеет отношение к тайне Сириуса. Но употребление общего термина «Ануннаки» и в этом случае лишь подчеркивает его, так сказать, безликость. Ни у одного из этих семи Ануннаков нет собственного имени. Они – всего лишь семь подземных богов судьбы, и ничего сверх этого. Что касается небесных Ануннаков, их называли также Игиги. Шумерологи так и не смогли объяснить всего сплетения странностей вокруг этих безликих божеств. Необходима какая-то обобщающая концепция – пусть даже предварительная, но сводящая воедино то, что мы о них знаем.

Что может связывать между собой пятьдесят небесных Ануннаков и Сириус, с одной стороны, и семь подземных Ануннаков – с другой? Как известно, и в Шумере, и в Египте каждому из важнейших богов соответствовал свой десятидневный период, или «неделя». Умножив десять (дней) на семь (богов), получаем семьдесят. Имел ли этот промежуток времени некий особый смысл в Шумере или Египте? Да, имел! В Египте подземный мир назывался Дуатом (или Туатом), и богиня Сотис, как мы знаем, пребывала в нем именно в течение семидесяти дней.

Как отмечают Паркер и Нейгебауэр, «совершенно ясно, что Сириус (Сотис) рассматривался египтянами как главный декан».[198]198
  Neugebauer O., Parker R. Egyptian Astronomical Texts. Vol. I. Brown University Press, I960, p. 74.


[Закрыть] По сути дела, эта звезда лежала в основе всей системы религиозно-астрономических представлений древних египтян, и в частности, их календаря (известного по этой причине как сотический календарь). Гелиакический восход Сириуса отмечал начало Нового года и приблизительно совпадал с очередным разливом Нила. (Плутарх сообщает, что и сам Нил иногда называли Сириусом.) Он служил поводом для одного из главных египетских праздников, представлявшим собой нечто среднее между нашими Новым годом и Пасхой. В этот день Сотис впервые появлялась на небе после семидесятидневного отсутствия, во время которого она, как считалось, пребывала в Дуате. Здесь не обходилось и без собакоголового бога Анубиса: именно он бальзамировал тело Сотис в подземном мире. Но, как известно, главная цель бальзамирования – подготовить тело к последующему воскрешению, и именно это происходило с мумией Сотис. Богиня возрождалась к новому существованию, появляясь на небосводе на фоне солнечной зари. По словам Паркера и Нейгебауэра, «на протяжении всего периода очищения она (звезда Сотис) считалась мертвой, и лишь ее первый выход из Дуата возвращал Сотис в мир живых».[199]199
  Ibid, p. 73.


[Закрыть]

Египтяне с поразительным упорством держались традиционного представления о семидесяти днях пребывания богини Сотис в подземном мире. Как подчеркивалось выше, Сириус считался главным деканом. На протяжении всей истории Египта продолжительность ритуалов бальзамирования тел покойников не менялась – она составляла ровно 70 дней как на заре этой истории, так и в эпоху Птолемеев. Это было своего рода подражание Сириусу.

Итак, мы нашли объяснение для семи Ануннаков подземного мира! Интересно, кстати говоря, что, по представлениям обитателей Древней Мексики, в подземном мире было семь пещер.

Заслуживает упоминания и тот факт, что в истории царя Этаны,[200]200
  Pritchard J. B. Op. cit., p. 114.


[Закрыть] жившего после Великого потопа и вознамерившегося достичь неба (чтобы вымолить у богов рождение сына-наследника), упоминается «божественная семерка». Эти семь божеств именуются Игиги – что, по всей видимости, свидетельствует о взаимозаменяемости терминов «Игиги» и «Ануннаки». Кроме того, о «великих Ануннаках» говорится как о «творцах стран и законов».

В «Нисхождении Иштар в преисподнюю»[201]201
  Ibid, p. 106.


[Закрыть] Ануннаки, напротив, выступают в роли кукол, которых извлекают из чулана, очищают от пыли и… размещают на золотых тронах! Снова троны! Похоже, что единственная функция Ануннаков – где-то восседать и что-то символизировать.

И вот они скромно сидят кружочком, как стая собак, и улыбаются Ану. Бедняги абсолютно безлики. В их подземном мире есть семь ворот, ведущих в семь комнат (или семь пещер), следующих друг за другом. Период невидимости Сириуса – 70 суток – был разделен на десятидневные недели, каждой из которых соответствовал некий бог. Но эти боги были лишены каких-либо индивидуальных характеристик, чтобы не отвлекать внимание посвященных от их чисто «цифрового» смысла. И, разумеется, семь комнат, в которых они обитают, должны следовать друг за другом, как те семь «недель», в течение которых Сириус не показывается над горизонтом. Итак, мы снова обнаруживаем тесную связь между шумерской и египетской картинами мира.

В ходе развития шумерской культуры многое изменялось и в ее религии. Так, со временем центральное место в шумерском пантеоне занял бог Мардук Автор «Энума элиш» явно поддерживает эти перемены и воспевает доблесть Мардука. А перемены были значительны: небесная власть приобретала, так сказать, централизованный характер. Вряд ли «черноголовые» единодушно одобрили возвышение Мардука. (В текстах религиозного характера шумеры смиренно именовали себя «невеждами», но обычно – «черноголовыми»; небезынтересно, что греки называли египтян «меламподес», то есть «черноногими».) Не случайно мы находим в «Энума элиш» многочисленные свидетельства полемики со сторонниками иных взглядов. Вот автор уговаривает их:[202]202
  Цит. по: «Когда вверху… «– «Энума Элиш». Поэма о сотворении мира (в сокращении). Пер. В. Афанасьевой. – Я открою тебе сокровенное слово. Литература Вавилонии и Ассирии. Пер. с аккадского. М.: Худ. лит, 1981.


[Закрыть]

 
Славна его власть, да не будет ей равных!
Детищ своих, черноголовых, воистину пастырем он будет!
Во веки веков да не позабудут, да назовут они его деянья!
Но вот его голос становится более властным, сладкая улыбка исчезает:
Черноголовых да научит почитать его боязливо!
 

В следующий момент он уже снова готов к компромиссу, демонстрируя довольно-таки фальшивую терпимость:

 
Божествам да приносят хлебные жертвы!
Без небреженья богов да содержат!
Пусть храмы свои они возвысят, пусть храмы свои
они воздвигнут! Воистину поделят богов черноголовые между собою!
 

Иными словами, автор отчаялся убедить своих оппонентов и решил не перегибать палку. В следующих словах явно слышится желание махнуть на них рукой:

 
Нам же, сколько бы имен мы ему ни давали, главное —
он воистину бог наш! Назовем же пятьдесят имен его ныне!
 

Другими словами, сторонники Мардука полагали, что лучший способ прославить этого бога – снабдить его пятьюдесятью именами. В результате он обретал всемогущество.

Под именем Марукки Мардук «радует сердца Ануннаков, успокаивает их [души]». В тексте приводятся все пятьдесят имен, с краткими комментариями к каждому из них. В сноске Спейсер замечает: «Этимологические объяснения напоминают здесь те, которыми изобилует Библия; практически для каждого имени предлагается своя этимология, но скорее каббалистическая или символическая, а не лингвистическая. Впрочем, некоторые из них и в лингвистическом отношении вполне разумны». В конце списка имен читаем:

 
Пятьюдесятью именами величая, великие боги
Пятьдесят имен нарекли, деянья его возгласили.
 

Здесь еще раз подчеркивается важность титула «Пятьдесят» и пятидесяти имен верховного бога.

Кстати говоря, в число последних входят некоторые имена, заслуживающие отдельного рассмотрения. Это группа Асару-Асаруалим-Асаруалимнунна, с одной стороны, и Асарулуду-Намтиллаку-Намру – с другой. Я полагаю, что эти имена имеют отношение к египетскому Асару (Осирису). Выше мы уже отмечали, что египетский бог Ан был известен в Шумере не только как Ан, но и как Ану (с окончанием «у»). Можно, таким образом, допустить, что «Асару» – это шумерская форма египетского имени «Асар», опять-таки с окончанием «у». Но и у самих египтян существовало имя «Асару», или, точнее, «Асар-уу». Уоллис Бадж сообщает, что под этим именем Осириса знали (и поклонялись ему) в Нижнем Египте.

Если египетскому Асар-уу соответствует шумерский Асару, то нельзя ли найти какие-то параллели и для Асарулуду? По-египетски Осирис как бог растительности («Осирис растущих трав») именовался Асар-руту, но звуки «р» и «л» в египетском языке полностью взаимозаменяемы и обозначаются одним и тем же иероглифом. Поэтому Асар-руту вполне мог бы произноситься как Асар-луту, причем язычное «т» (в отличие от зубного «т») произносится скорее как «д», хотя и несколько мягче. Если транслитерировать имя «Осириса растущих трав» с учетом этих обстоятельств, то оно будет звучать как «Асар-луду». Интересно, что, согласно приведенному выше шумерскому тексту, Асару научил людей обрабатывать почву; он также – «творец зерен и трав, заставляющий их произрастать».