Текст книги "Перейти грань"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

36

«Легкий воздух, тяжелые широты», – гласила запись в его бортовом журнале. Он снял для Стрикланда летающую рыбу, затем сидел, лениво привалившись к мачте, и читал воспоминания яхтсменов-одиночников. Но оказалось, что они не вызывают у него большого интереса. За исключением Слокама, даже те из них, которыми он зачитывался на берегу ночами напролет, на море утрачивали свою привлекательность. Все эти авторы были так похожи друг на друга, что их можно было заподозрить в плагиате. Стиль у всех был британский, героический, с претензией на историчность.

«Они пишут о том, что нельзя описать во всей полноте, – думал Браун, – они низводят увиденное до своего понимания и выдают не более того, чего от них ждут». Любые предположения о самих авторах казались ему бессмысленными. Кто знает, какими они были на самом деле? Ему казалось, что они не очень похожи на него, но так ли это – как узнаешь? Их книги умалчивали об этом.

Браун привык к обществу, где другие не были похожи на него, впрочем, ему случалось порой приходить к согласию со своим окружением. «Но только не здесь», – думал Браун, оглядывая горизонт. Он казался безмятежным и не предвещающим ничего плохого, но о согласии здесь не могло быть и речи.

Во время своего разговора с Энн в День благодарения он солгал насчет погоды. Это было ему нелегко, но он считал, что немного неправды просто необходимо, чтобы ввести в заблуждение соперников. На самом деле пассаты были неустойчивыми, и яхта шла не совсем так, как он рассчитывал.

Сидя на люке, он пролистывал книги, стопкой лежавшие рядом, и рассматривал иллюстрации, запечатлевшие авторов. Как и полагалось, они выглядели на фото исхудавшими и огрубевшими. Он подумал, что вполне может добиться такого вида. У гонки есть своя публичная сторона, и ради этого можно сколько угодно позировать. Ему тоже хотелось иметь собственную книгу или фильм, а фотогеничность и подходящая для этого проза у него найдутся.

Солнце поднималось все выше, и Браун с Фрэнсисом Чичестером в руках искал укрытия в тени грот-паруса. В полудреме он подумал: а что, если фиксировать реальность, сопровождая ее мыслями и впечатлениями, которые она порождает? Попытаться найти грань, где внутренний мир приходит в соприкосновение с внешним. Вряд ли будет интересно многим, зато доставит радость некоторым изысканным умам. Это будет нечто, предназначенное для размышлений, плоды которого могут быть достоянием лишь ограниченного круга. Если он зафиксирует лишь то, что, как ему представлялось, было в реальности, со временем от этих ощущений мало что останется. Прошлое всегда маскирует себя, приспосабливаясь к нуждам момента. То, что имело место в действительности, подменяется официальной версией или художественным вымыслом автора.

Однажды он поддался искушению и, в нарушение своих собственных установок, связался с домом. Его беспокоил их разговор в День благодарения.

– Малыш, – сказала Энн. – Тебе не надо вести себя, как на сцене. Никто не ждет от тебя этого.

– Я знаю, чего от меня ждут, – ответил он. – Я читал книги, и мне известны правила игры.

– Будь самим собой, Оуэн, вот и все правила. Позже в тот день задули настоящие пассаты, погнав впереди себя слабые волны. Словно его ложь вызвала их.

Он поставил запись Элгара «На юге». Музыка была великолепной.

Ветер вновь усилился, и он решил поднять спинакер, предварительно установив в рубке камеру Стрикланда, чтобы заснять себя самого за этим занятием. Покончив с ним, он обтерся губкой и надел чистую одежду, решив отметить таким образом наступление благоприятной погоды.

Взглянув на себя в зеркало, он увидел на лице сильные солнечные ожоги. К тому же он давно не брился. Собственный вид напугал его. Он поспешно прилепил на нос защитную полоску, надел ветровку с кепкой и устроился на палубе в ожидании сообщений о местоположении участников. Записная книжка лежала рядом.

Ветер сохранял устойчивость всю вторую половину дня, но Браун так и не мог найти ничего, достойного своей записной книжки. В голове все время звучали голоса фальшивых морских повествований, которых он начитался. И все вокруг представлялось не таким, как ожидалось.

Вечером Браун испытал очередной приступ тоски по жене. Потом тоска отступила и нахлынуло одиночество.

Энн говорила, чтобы он не вел себя, как на сцене. Что от него не ждут этого. И что ему надо быть самим собой.

Его отец был профессиональным толкователем предчувствий. Оуэн откинулся на спину и смотрел на трепетавшие флажки.

– Как насчет этого, отец? – спросил он вслух. – Могу ли я просто быть самим собой в моей ситуации? Что скажешь?

Сама идея такого вопроса показалась ему столь смешной, что он покатился по полу рубки, сотрясаясь от хохота и представляя, как голос отца набирает силу при ответе на его вопрос.

– Самим собой?

Это было слишком смешно. Сначала мягкие и увещевательные нотки.

– Быть собой, ты имеешь в виду?

То был момент ужаса, когда тон менялся и голос плавно возвышался до громогласных высот, переходя в неистовство.

– Ты интересуешься, мой сын, будет ли твоя личность сочтена соответствующей тому месту в жизни, которое ты так стремишься занять?

Браун сцепил руки и захохотал еще сильнее. Он и вправду слышал голос своего отца.

– Правильно, отец. Как насчет этого?

– Ты?

Оттяжки ослабли, ветер изменился, и грот-парус повис. В голосе отца он слышал не ярость, а проклятия и слезы, что совершенно меняло дело.

В последних отблесках света он пристегнул спасательный леер, закрепил спинакер и поднял всепогодный кливер. Прибор космической навигации показывал, что он находится в точке с координатами тридцать шесть градусов и тридцать шесть минут южной широты, двадцать семь градусов тридцать три минуты западной долготы, пугая роковым сочетанием троек в своих показаниях. Он посидел немного, играя со страховочным леером и слушая мелодии танго, а затем перебрался на койку и устроился поудобнее.

«Если я простил его, – удивленно раздумывал Браун, покачиваясь на слабой волне, – то почему он здесь и поджидает меня?»

37

Накануне Рождества Мэгги вернулась домой с катка в Дариене приятно раскрасневшаяся и с сияющими глазами. Там был один из немногих мальчиков, который ей нравился, и она могла, по крайней мере на льду, терпеть его общество, не унижая и не терроризируя его. На мгновение Мэгги показалась счастливой, и Энн была приятно удивлена. Счастье даже в мыслях не ассоциировалось у нее с Рождеством, которого она боялась всей душой.

В отчаянии она пригласила Стрикланда с его помощниками и разрешила им снимать все, что захочется. Стрикланд прибыл на своем «порше» во второй половине рождественского дня, вскоре после того как Энн с Мэгги вернулись из церкви. Он привез один-единственный софит, одну камеру и Памелу, которая казалась задумчивее, чем обычно.

– Где Херси? – спросила Энн.

– Я предоставил ему отгул. Он, вероятно, в Нью-Джерси. Со своей девицей. Заглатывает наживку и торт с начинкой.

– Это совсем даже неплохо, – отозвалась Энн.

Стрикланд снял Энн с Мэгги, еще не переодевшихся после церкви, а затем и елку – благоухающую красавицу, за которой они ездили чуть ли не в Литчфилд. Под елкой лежали рождественские подарки в ярких обертках, которые можно было взять только после звонка Брауна. Энн приготовила сувениры даже для Стрикланда, Памелы и Херси, да еще кое-что про запас, на случай неожиданных гостей. Когда он отложил свою камеру, Энн переоделась и предложила ему выпить виски, не забыв налить порцию себе. Памела сидела в задумчивости возле елки с зажженными огнями и курила одну сигарету за другой, не спрашивая на то разрешения.

– Я обожаю ее. Это самая настоящая домашняя елка, – повторяла она.

Наверху Мэгги разговаривала по телефону и смеялась. Слушая ее, Стрикланд и Энн посмотрели друг на друга и улыбнулись. Его улыбка всегда вызывала в ней беспокойство, потому что в ней было что-то, не предназначенное для других. Она вдруг принялась извиняться задним числом.

– Мне жаль, что мы не смогли пообедать все вместе в День благодарения. Надеюсь, что это не заставило вас почувствовать себя наемным работником.

– Не смешите меня. – Стрикланд махнул рукой. – К тому же я и есть наемный работник.

– Как все это получилось?

Он не отвечал, и она поняла, что он не знает, что она имеет в виду.

– Пленка, которую вы сняли, – подсказала она. – Отснятый материал.

Он засмеялся.

– А-а, материал. Материал отличный. Действительно хороший.

Она не имела понятия о том, какой материал у него считается хорошим. Сомнения в его благих намерениях то охватывали ее, то вновь отступали. Со Дня благодарения у них был только один съемочный день, в редакции журнала «Андервэй». В голову пришло, что ей лучше выяснить, и как можно точней, какую цель он преследует, снимая этот фильм.

Когда индейка была готова, они сидели в гостиной и пили «скотч». Мэгги все еще торчала наверху, и Энн позволила себе заметить, что Рождество для нее – трудное время.

– Не успеешь разобраться в своих детских рождественских праздниках, – объясняла она, – а тут уже собственные дети со своими проблемами.

– Я предпочитаю встречать Рождество в мусульманских странах, – сказал Стрикланд. – Особенно замечательно в Иране. При шахе там, конечно, очень красиво украшали улицы. Теперь, я думаю, они отбросили эту традицию.

– Знаешь, что? – вдруг спросила Памела у Стрикланда. – Ты просто член.

Стрикланд не обратил на нее внимания. Энн сделала вид, что не слышит.

– Полагаю, что вы предпочли бы находиться сегодня где-нибудь в другом месте.

– Я бы не сказал этого, – ответил Стрикланд. Наступило молчание, и Энн поспешила развеять его.

– Мы – актеры в этом доме, – принялась пояснять она, – где разыгрываем рождественский спектакль. Конечно, в этом году все по-другому, когда Оуэн в море.

Со своего места Энн видела, как на лестнице появилась Мэгги и после некоторых колебаний стала спускаться. Стрикланд тоже услышал ее шаги.

– Откуда, – поинтересовался он, – берутся такие невинные красавицы?

– Пожалуйста, не дразните ее, – попросила его Энн. – Стрикланд упорно представлялся ей в виде фаллоса, в буквальном смысле этого слова, и она никак не могла избавиться от этого наваждения.

– Конечно, не буду, – пообещал Стрикланд. – А почему вы не встречаете Рождество у вашего отца?

Энн вздернула подбородок в вежливом негодовании.

– Это было бы слишком. К тому же Оуэн будет звонить.

– Рождественское радиовещание, – проговорил Стрикланд. – Интересно, что будет его предметом на этот раз.

Они уселись в столовой. Энн разделяла на порции индейку, а Мэгги раскладывала гарнир. На столе стояла бутылка великолепного виски, полученная от заграничных поставщиков в знак уважения к отцу Энн. Памела принялась поглощать его с жадностью. Она принесла на стол пепельницу и продолжала курить. Когда с первой бутылкой было покончено, она попросила еще.

– Так ты была на катке? – обратился Стрикланд к Мэгги.

– Да. – Мэгги улыбнулась. – Я весело провела время.

– Хорошо. Ты заслуживаешь этого.

Вспыхнув, Мэгги взглянула на мать, а затем опять перевела взгляд на киношника.

– Правда? А почему?

– Потому что ты знаешь, как надо веселиться.

– Но почему вы так уверены?

– Я разбираюсь в этом, – ответил Стрикланд. Мэгги сдвинула брови и задумалась над его словами.

– О Боже, – проговорила Памела, – как я любила бегать на коньках. – Тарелка перед ней стояла нетронутой. Она щурилась на Мэгги сквозь сигаретный дым. – Это так возбуждало меня.

– И правда, – согласилась Мэгги.

– Я ходила на каток в центр Рокфеллера. Там стояла елка. И было так здорово.

– Памела очень сентиментальна в это время года, – заметил Стрикланд. – Вот почему она пришла со мной.

– Я не заставляла его брать меня с собой, – заявила Памела. – Он сам так захотел.

– Расслабься, Памела, – сказал Стрикланд.

– Я балдела от безделья, а это Рождество все-таки.

– Мы всегда рады вам, Памела, – улыбнулась ей Энн. – Правда, Мэгги?

– Вчера в жутко элегантном французском ресторане этот джентльмен обделал меня с головы до ног. Ему захотелось, чтобы парень, с которым я была, подрался с ним.

– О Боже! – вырвалось у Энн.

– И они подрались? – спросила Мэгги. Памела пожала плечами.

– Я ушла.

– Естественно, – ответил за нее Стрикланд.

– Все это время, – проговорила Памела, все больше возбуждаясь, – этот молодой врач-идеалист искал для меня систему. Чтобы помочь мне выкарабкаться. И он все еще надеется, как и все, что такая система существует. – Она вынула изо рта сигарету и принялась искать следующую. – Парень, который заботится обо мне…

– Ешь свою индейку, – прервал ее излияния Стрикланд.

Вскоре она встала из-за стола, так и не притронувшись к еде.

– Мне бы хотелось посмотреть телевизор. Можно?

– Конечно, – сказала Энн. – Он в дальней комнате.

– Я поела. – Мэгги встала вслед за Памелой. – Я покажу, где телевизор.

– Прошу извинить меня за Памелу. У нее кризис.

– Я рада, что вы привезли ее. Вы правильно сделали.

– Я счел, что так будет лучше. Как было в церкви?

– Как вам сказать? – Энн задумалась. – Мы всегда ходим туда на Рождество.

– Надо было снять вас там.

– Чем меньше вы нас снимаете, тем лучше, – заметила Энн. – Вам так не кажется?

– Нам надо, чтобы все выглядело так, как оно обстоит на самом деле.

– Все будет выглядеть именно тан, – заверил ее Стрикланд.

– А вы как? Ходили в церковь сегодня утром? – В ее голосе звучали игривые нотки.

– Нет, я предавался другим удовольствиям.

Энн встала, прошла к окну и стала смотреть поверх городских крыш в сторону железной дороги и берега.

– Теплая и тоскливая погода. Вы больше не собираетесь снимать?

Стрикланд пожал плечами.

– Буду, когда позвонит ваш благоверный.

Она повернулась к нему.

– Вы устали от нас. Наверняка устали. А ведь еще только Рождество.

Стрикланд засмеялся.

– Не смейтесь надо мной, пожалуйста. Договорились?

– Извините, – сказал он. – Я подскажу, как надо вести себя, когда вас снимают в кино. Никогда не беспокойтесь о том, что вы утомили кого-то, или надоели кому-то, или что-то в этом роде.

– Может быть, это я устала от камер.

– Ну вот, начинается, – протянул Стрикланд.

– Хотя не сказала бы, что у нас сейчас много других дел.

– Снимать фильм всегда скучновато, – признался Стрикланд. – Зато интересно смотреть. Особенно на людей. Я могу целыми днями вглядываться в людей на экране. На одного я смотрел восемь часов подряд. И мог бы еще.

Она бросила на него быстрый взгляд, пытаясь разобрать, шутит он или нет. Но он казался не менее серьезным чем обычно.

На улице пошел дождь. Тепловатый ветер с Зунда хлестал каплями по окнам гостиной.

Мэгги положила в камин дрова и разожгла огонь. Памела ходила за ней с пучком щепок в руках, стараясь быть полезной. В ожидании звонка им пришлось еще выпить. До звонка оставалось всего несколько минут.

– А как вы праздновали Рождество в детстве? – обратилась Энн к Стрикланду.

– Расскажи ей о своей матери, – посоветовала Памела.

– Очень скромно, – ответил Стрикланд. – Семья у нас была маленькая и не очень состоятельная.

– Она состояла из Рона и его мамочки, – усмехнулась Памела.

– Я жил с матерью в отелях, которые когда-то назывались театральными и где ты мог родиться в сундуке.

Памела устроилась возле огня, разведенного Мэгги, и потягивала виски.

– Детишки, которые появлялись на свет в сундуках в таких отелях, попадали вместе с грязным бельем в прачечные, там и оставались.

– Да нет, все было не так уж мерзко, – возразил Стрикланд.

– Карнавальные ночи! – провозгласила Памела. Мэгги и Энн обернулись к ней. Стрикланд смотрел на огонь.

– Что ты знаешь о карнавалах, Памела? Ты их видела только в кино.

Памела положила руки на плечи Мэгги.

– Мне действительно нужно было встретиться с ровесниками, – объяснила она. – Даже Рони считал так. Даже психотерапевты.

Подобные жесты не вызывали восторга у Мэгги, но она терпела объятия Памелы из сострадания и по долгу гостеприимства.

– Какое-то время, – продолжал Стрикланд, – мы путешествовали с «Великим северо-американским шоу» братьев Хилл. Вот это были карнавалы, хотя уже близился их закат.

– Красотища! – воскликнула Мэгги.

– Настоящая красотища, – подтвердил Стрикланд. – Я помню маленькие городки в прериях. Конферансье. Клоуны. Фокусники. Колоритные фигуры. И моя мать работала на сцене.

– В каком жанре? – спросила Энн.

– Она вела что-то вроде семинара по самосовершенствованию. – Он усмехнулся, видя ее озадаченное выражение.

– Вы участвовали в нем? – поинтересовалась Мэгги.

– Иногда.

– У него есть совершенно сногсшибательные записи, – сообщила Памела. – Попросите, чтобы он дал вам послушать.

– Когда-нибудь мы обязательно устроим вечер воспоминаний, – не возражал Стрикланд.

Наступила полночь по Гринвичу, но звонка от Оуэна Брауна все еще не было. Прошло еще сорок пять минут. Одна только Памела была в состоянии говорить, но ее уже никто не слушал. Мэгги ушла наверх, в свою комнату.

– Хотите позвонить ему? – спросил Стрикланд.

Энн не хотела нарушать их договоренность о радиотелефонной связи. Она извинилась и ушла в кабинет. Там был еще один телефон. В ожидании прошло еще какое-то время, и она решила позвонить Даффи.

– Он продиктовал текст, – сообщил ей Даффи. – Догадываюсь, что он не хочет раскрывать свое местонахождение.

– Что за текст?

– Ну, это серьезная проза.

– Оно странное?

– Нет, ничего подобного. Это рождественское послание. Но у него возникла проблема. Вы знаете, что такое перехлест фока?

– Да. Ответчик у него работает нормально?

– Его отслеживают круглые сутки.

– И где он сейчас находится?

– По состоянию на полдень, около сорок первого градуса южной широты и двадцать восьмого западной долготы.

Она держала трубку и кусала ноготь большого пальца.

– Вы знаете, мы договорились, что я не буду звонить ему.

– У меня с ним такая же договоренность, – сказал Даффи. – Он должен звонить мне сам.

– Черт возьми, – вырвалось у нее. – У меня здесь кинооператоры.

– Что бы такое могло случиться? – размышлял Даффи.

– Думаю, он занят перехлестом. Может быть, забыл заказать разговор. Может, заснул.

– Хотите послушать его сообщение?

– Нет, – быстро отказалась Энн, опасаясь, что оно может оказаться высокопарным и это заставит ее смутиться. – Не сейчас. Позвоните мне, перед тем как будете выпускать его в эфир.

– Надо, чтобы он сам зачитал его. Так оно будет лучше.

– Меня не волнует все это, – сказала Энн, – но я должна знать, что с ним все в порядке. Сделайте так, чтобы кто-нибудь связался с ним, и попробуйте узнать для меня, какая там погода. Звоните в любое время. И передайте ему, чтобы он достал свои рождественские подарки. Если сможет найти их.

– Хорошо, – пообещал Даффи. – Счастливого Рождества.

Прежде чем вернуться в гостиную, она поднялась к Мэгги.

– Не беспокойся, – обратилась она к дочери. – Он выходил на связь с Даффи, так что с ним все в порядке. Наверное, занят.

– Мне не нравится, когда он звонит нам, а мистер Стрикланд записывает это на пленку, – нахмурилась Мэгги.

– А почему бы нет? – спросила Энн, думая при этом, что причина достаточно хорошо известна ей самой.

– Мне просто не нравится, и все.

Энн не нашла слов, чтобы приободрить дочь.

– Я возвращаюсь вниз. Ты можешь не спускаться, если не хочешь, – разрешила она Мэгги.

– Они и вправду какие-то странные, – оживилась она.

Встреча с Памелой могла стать поучительным и назидательным примером для Мэгги, решила Энн, и, кроме того, воспитывала в ней доброжелательность, особенно необходимую в эти дни. В будущем же надо позаботиться, чтобы Стрикланд больше не приводил эту девицу с собой.

– Она что, действительно одного со мной возраста?

– Нет конечно, – ответила Энн.

– Я спущусь вниз.

В гостиной у Браунов Стрикланд готовился записывать и снимать на пленку рождественский телефонный разговор.

– Он не будет звонить, – сообщила Энн. – Он сейчас занят и желает всем счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества? Вот так? И никаких поэм? Никаких цитат?

– У него перехлест вокруг фока.

– Это хорошо или плохо?

– Это крайне неприятная штука.

Она доставала подарки, Стрикланд снимал на пленку.

– Я не хочу сейчас открывать свой, – заявила Мэгги. – Я подожду.

Энн приготовила ей в подарок резную шкатулку для украшений с изображением кита и моржа на крышке.

– Надеюсь, что у него все о'кей. Я помню ту лодку. Она такая маленькая, – вздохнула Памела.

Стараясь сохранить улыбку на унылом лице, Мэгги вышла из комнаты. Памела смотрела ей вслед.

– Он справится, – заверила Энн.

Они сидели в тишине. Энн налила всем еще спиртного. Памела прикорнула на подушке возле камина.

– Мне кажется, ему пришлось повидать кое-что в Наме, – предположил Стрикланд.

– Да, – подтвердила Энн. – Была кое-какая работенка.

– Мне известно, что он занимался там связями с населением. А вот о своем участии в боевых действиях он никогда не рассказывал.

– Формально он и не участвовал в боях. Он был приписан к эскадрилье Управления тактической авиацией. «Такроны», как называли эти эскадрильи, обычно входят в состав морских десантных сил. Они работают с палубной авиацией. Во Вьетнаме же они использовались на суше. Это держалось под большим секретом. И до сих пор еще держится.

– Было ли это связано с особым риском?

– Так я слышала, – ответила она. – Но только не от Оуэна. Он никогда не рассказывал, насколько это было опасно.

– Тогда понятно, почему ему наскучило продавать яхты, – проговорил Стрикланд.

Она вдруг почувствовала, что не может отделаться просто вежливой шуткой.

– Я надеюсь, что по-человечески вы понимаете его. Во всяком случае, хотелось бы верить в это.

– Мне приходилось иметь дело с военными фанатами.

На мгновение его слова заставили ее похолодеть.

– Военные фанаты, – повторила она. – Вы так называете этих парней, Рон? Для меня это звучит оскорбительно.

В его ответном взгляде не было и намека на угрызения совести.

– Я не хочу, чтобы вы злились на меня. Это было бы неправильно.

– Неужели? – спросила она. – А я как раз злюсь. Что же в этом неправильного?

– Потому что я ваш друг и вы нравитесь мне. Я отношусь к вам с уважением. В моих словах нет ничего неуважительного по отношению к вам, потому что я имею в виду свой собственный опыт. Я тоже был там.

– Не изображайте из себя ветерана, пожалуйста. Вы были там в качестве репортера. А это совершенно другое.

– Эй, – произнес он потеплевшим голосом, – на моей груди нет ни одного лживого волоска, леди. Впрочем, у меня их вообще немного. Как известно, ваш муж работал там с прессой. И у меня тоже были свои черные деньки.

– Расскажи ей об «LZ Браво», Рон. – Памела пришла в себя и смотрела на них ясными глазами. Она лежала, скрючившись, на широкой красной подушке, сложив на плечах сжатые в кулаки руки. – Расскажи, что произошло.

– «LZ Браво», – пояснил Стрикланд, – это мой фильм о Вьетнаме.

– Я знаю, – отозвалась Энн. – Насколько я понимаю, антивоенный. Или, как говорят сейчас, с критической позицией.

– После съемок у меня были маленькие неприятности.

Памела поощряюще захихикала.

– Парни чуть не убили его.

– Когда я делал этот фильм, я был молод. И имел свой взгляд на происходившее. Все мы старались противопоставить что-то преобладавшему в то время военному фанатизму.

– И что же, кому-то не понравился ваш стиль?

– У меня не было проблем с теми, кого я снимал. Они не очень-то жаловали меня, но мирное сосуществование нам удавалось. Я не имел ничего против них. И даже сочувствовал им. Когда съемки были закончены и я торчал в Кучхи, ожидая отправки вместе с двадцать пятой дивизией, мне пришлось познакомиться с некими тоннельными крысами. Хоть я и не имел для этого ни малейшего желания. Они же знали обо мне только понаслышке.

– И что же случилось? – спросила Энн. Стрикланд насупил брови и сделал глоток виски. Речь его стала сбивчивой.

– Тоннельные к… крысы, это были низкорослые человечки. Они ходили во вьетконговские штольни в шахтерских касках и имели пистолеты с глушителями. У некоторых были ножи с выстреливающимися лезвиями. Такие крошечные, смуглолицые хищники. Рахитичные заморыши. Вообще-то они больше походили на мангуст, чем на крыс.

– Рикки-Тикки-Тави, – подсказала Памела.

– Они решили сыграть злую шутку и затащили меня в одну из горячих штолен, использовавшихся Национальным фронтом освобождения. Вход в нее был закрыт плетенкой из бамбука и похож на люк. В глубине пещеры была ловушка с колом, измазанным человеческими испражнениями. Они привязали меня к нему и оставили на всю ночь.

Энн смотрела в свой стакан.

– Это была долгая ночь, – проговорил Стрикланд, – но и ей наступил конец. Кончается даже самая беспросветная ночь.

– Даже самые долгие ночи имеют конец, – согласилась Памела.

Энн протрезвела.

– Как много страшного произошло. Как много пострадало людей. Там.

– Точно подмечено, – сказал Стрикланд. – И это едва ли худшее из того, что было. В действительности штольня, наверное, не была такой уж горячей.

– Все равно это не могло быть приятным.

– Не могло и не было, – согласился Стрикланд. – Но я нахожу утешение в том, что я делал свою работу. Когда идешь за правдой по пятам, нередко получаешь по зубам. От нее же. Выдающаяся пословица.

– Да, я понимаю, – заверила Энн.

– Поэтому я все еще здесь, – проговорил Стрикланд. – И все еще иду за ней.

Поскольку трезвых среди них не было, Энн оставила Памелу со Стрикландом у себя на ночь. Было слышно, как Памела бродит в гостевой комнате, где она расположилась, но ничего не произошло. Стрикланд спал на диване в кабинете.

Перед сном Стрикланд раздал привезенные с собой подарки. Памеле досталась шерстяная лыжная шапочка с бордовой окантовкой из Финляндии. Тут же надев ее, она стала похожа на очаровательного сорванца, но почему-то из прошлого столетия. Энн получила альбом с репродукциями картин «прерафаэлитов».

Энн вручила им свои подарки. Календарь с яхтами – Стрикланду, Памеле – кусочек ароматного мыла.

На следующее утро Энн проснулась с больной головой и смутными воспоминаниями о ночных разговорах. Альбом, подаренный Стрикландом, лежал на комоде. В нем было несколько поразительных картин: «Благовещение» Миллеса, «Леди Шарлотта» Холмана Ханта. Они были прекрасны, но чем-то смущали.

Стрикланд варил внизу кофе.

– С меня достаточно рождественских праздников дома, – сообщил он. – В следующем году отчалю в Тегеран.

– С вами было приятно встретить Рождество.

– Правда?

– Да, хотя поведение у вас было не из лучших.

– У кого, у меня? Я никогда не был таким паинькой, как вчера.

– Ну что же, вы были любезны с Мэгги, добры к своей подружке Памеле.

– Она действительно мой друг, – согласился Стрикланд. – Я стараюсь приглядывать за ней.

Энн отошла со своим кофе к окну и пила его, вглядываясь в туман во дворе. Деревья стояли темные и мокрые.

– Зачем вы рассказали ей об этом случае, который произошел с вами во Вьетнаме?

– Вы думаете, мне не следовало?

– Ну что же, – пожала плечами Энн, – наверное, ей нравится эта история, раз она заставляет вас рассказывать ее.

Стрикланд ничего не ответил.

– Это ужасный случай, – не успокаивалась Энн.

– Она рассказывала мне про свои приключения, – объяснил Стрикланд. – Я должен был в ответ рассказывать про свои.

– Большинство известных мне мужчин не стали бы рассказывать о подобном происшествии. Во всяком случае, женщине.

– А большинству и не пришлось бы. Большинство не испытало ничего подобного.

Ее рассмешила его надменность.

– Большинство относится к этому проще, вы хотите сказать?

– Есть много такого, о чем большинство мужчин никогда не узнают.

– К счастью для них.

– К счастью, – согласился Стрикланд. – Но это никого не заботит.

Ей осталось только гадать, кого заботит он со своими приключениями.