Текст книги "Перейти грань"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Время подходит, – проговорила Энн.

– Я должен оставить вас вдвоем, – заметил Стрикланд.

– Нет необходимости, – возразил Браун.

– Все в порядке, – подтвердила его жена.

Они возражали искренне, и он заподозрил, что их смущает возможность оказаться наедине друг с другом. Энн вдруг спохватилась:

– О Боже, а батареи?

Стрикланд посмотрел на Брауна. Его лицо было бледным и напряженным.

– Не беспокойся, – сказал он жене.

– Но как же я могла забыть, о Господи, – причитала Энн.

– Мне пришлось отказаться от них, – объяснил ей муж. – Они были заказаны поздно.

– Мне следовало проследить за этим.

– Это я виноват. – Браун говорил спокойно. – Обойдусь тем, что есть.

– Я оставлю вас, – быстро произнес Стрикланд. – Присмотрите за моей аппаратурой.

На площадке он увидел человека с полицейским пропуском для прессы и обратился к нему:

– К… когда они отправляются?

Он не справился с речью, и мужчина посмотрел на него со снисхождением.

– С приливом. – Полицейский взглянул на часы. – Меньше чем через два часа.

Стрикланд пробрался к фургону и разбудил Херси.

– Они прощаются. Пойдем.

Собираясь уже закрывать машину, Стрикланд вдруг остановился.

– Нам надо подарить ему что-нибудь.

– Что, например?

– Купи бутылку шампанского, – неожиданно решил Стрикланд. – Чтобы он мог выпить на Рождество. Поезжай на Чамберс-стрит или куда-нибудь еще и купи бутылку.

Херси знал свои права.

– Какая к черту бутылка! Мы лишимся нашего места на стоянке. К тому же сегодня воскресенье.

– Я должен подарить ему что-то.

– Да с какой стати?

Не обращая внимания на Херси, он принялся шуровать в багажнике машины. Там было полно старья, оставшегося от его прошлых съемок и мест пребывания: испорченные снимки, кассеты для пленки, упаковки от продуктов, пластиковые пакеты из-под марихуаны, куски заляпанного краской брезента. Откуда-то снизу он вытянул огромный альбом с вьетнамскими фотографиями, выпущенный в качестве приложения к «LZ Браво». На альбоме отпечатались разводы от кофейных чашек, фотография на обложке совершенно выцвела, но Стрикланд тем не менее решил взять его для Брауна.

– Позвольте заметить вам, – участливо проговорил Херси, – что вы выглядите несколько вздрюченным.

Стрикланд игнорировал его замечание.

Вернувшись на «Нону», Стрикланд увидел там Даффи и Гарри Торна. Все стояли на пароме и восторгались биноклем, присланным Брауну отцом Энн к предстоящему путешествию.

– Очень жаль, что он не смог приехать сам, – сказал Гарри.

– Все равно это очень великодушно с его стороны, – заметил Браун.

У Энн был все такой же напряженный и чуть ли не потерянный вид.

Даффи объявил, что у него есть план.

– Ты будешь от него в восторге, Рон, – обратился он к Стрикланду.

План Даффи сводился к тому, что Браун должен был провести последние минуты на берегу в молитвенной медитации в церкви благотворительной ассоциации моряков, расположенной неподалеку на Саут-стрит.

– Всего в пяти минутах отсюда. А интерьер там сногсшибательный – сплошное дерево и стекло. У них там есть огромный колокол, штурвал и прочая дребедень. Снимки будут потрясающие, даже на мой непросвещенный взгляд.

– Но это же чепуха, – дружелюбно отозвался Браун, – потому что я не из тех, кто посещает церковь.

– Все верно, Оуэн, – быстро проговорил Даффи. – Конечно, чепуха, но что тебе от этого? – Он повернулся к Стрикланду за поддержкой. – Он склонит голову в почтительном молчании. Они поместят это на календарях. Что вы скажете?

– А почему бы не отнестись с уважением к его убеждениям? – спросил Торн.

– Да будет тебе, Гарри, – не унимался Даффи. – Нельзя же быть евреем до такой степени.

– Давайте сходим, – согласился с Даффи Стрикланд.

– Да, – согласилась и Энн. Все присутствовавшие на пароме мужчины посмотрели на нее.

– Нет, – твердо ответил Браун. – Забудем об этом.

На борту «Ноны» Стрикланд дал Брауну еще несколько чистых видеокассет и сделал последние указания, а после наблюдал, как мореплаватель в одиночестве роется в своем снаряжении, выискивая свободное место для видеокамеры и кассет. В конце концов он втиснул их между двумя баллонами для подводного плавания.

– Собираетесь нырять? – спросил Стрикланд.

– Они могут понадобиться для какого-нибудь ремонта под водой. Я подумал и решил, что они стоят того, чтобы отвести им место.

– Правильно, – одобрил Стрикланд.

– Ну, я, кажется, уложился. – Браун с улыбкой взглянул на Стрикланда. – Пришлось повозиться, чтобы доставить все это сюда.

Стрикланд не мог произнести ни слова, что само по себе было неудивительно. Он вдруг ощутил в себе отчаянное нежелание отпускать Брауна в море. Возможно, по совсем простой, технической причине: как делать документальный фильм, главное действующее лицо которого находится в семи тысячах миль от тебя? Но его одолевало и какое-то другое чувство, острое, как лезвие, и неподдающееся осознанию. «Может быть, это гордость, – думал Стрикланд, – оттого, что именно Браун сделался объектом моих наблюдений».

– Как ваша нога? – удалось наконец произнести ему. Браун лишь пожал плечами.

– Очень жаль, что так получилось с солнечными батареями.

– Это мои заботы, – ответил Браун.

Стрикланд почувствовал, что его начинает бить дрожь. Он попытался заговорить, но поначалу его опять заело.

– Не ходите, – обратился он к Брауну. – Не надо.

– Как это?

– Да нет, это всего лишь шутка, – улыбнулся Стрикланд.

– Может быть, мне и не следовало идти, – не принял шутки Браун, – но я согласился.

Стрикланд нацарапал автограф на титульном листе альбома с вьетнамскими фотографиями, который он притащил из фургона, и бросил его на штурманский столик.

– Желаю удачи.

Когда он встал и повернулся, чтобы идти, Браун все еще смотрел на него и улыбался.

На причале Стрикланд присоединился к Даффи и Торну.

– Ну что ж, – сказал Торн, – наступает новая фаза.

– Этот парень еще покажет, на что он способен, – объявил Даффи. – Запомните мои слова.

– Брауны – достойные люди. – Торн плавно развернулся в сторону Стрикланда. – Они из той категории, которую это общество не пропускает вперед. Но оно должно узнать о них, вам не кажется? Оно может поучиться у них кое-чему.

– Всегда есть чему поучиться, – равнодушно ответил Стрикланд, – у людей.

Торн окинул его долгим взглядом, в котором не было уважения. Стрикланд отошел в сторону и остался стоять в одиночестве. Через двадцать минут баркасы, зафрахтованные Саутчестерским клубом, начали выводить участников на Ист-Ривер и оттуда – в Верхнюю бухту. Стрикланд арендовал лихтер, с которого намеревался снимать выход до самого форта Гамильтон, где находилась линия старта. Но в последнюю минуту он решил перепоручить это Херси.

– Смотри, чтобы на заднем плане был город, когда станешь снимать их, – наказывал он ему.

Торн, Херси и Энн сели в буксировочный баркас. Даффи отправился на лихтере. Стрикланд стоял на причале и смотрел, как «Нона» идет на буксире с голыми мачтами по волнам прибоя. Оркестр играл «Прощание с Ливерпулем». Вдали на фарватере загудели два парома департамента морских и воздушных перевозок. Портовое пожарное судно вздернуло в знак приветствия свой шланг. Высоко в небе появилась огромная серая туча и закрыла яркое солнце. Ветер заметно крепчал.

Пока Стрикланд наблюдал за отчаливающей «Ноной», подошла Памела и стала рядом с ним.

– Где ты была? – спросил он. – Я думал, ты отправилась вокруг света с этим красномордым.

Памела тряхнула головой и плотнее запахнула свою кожаную куртку.

– Он не понравился мне. Он говорил отвратительные вещи про Оуэна.

– Какие, например?

– Обычные для таких, как он, гадости.

– Ясно, – бросил Стрикланд.

Поеживаясь, Памела мрачно глядела на бухту. Глаза у нее покраснели, она выглядела усталой и простуженной.

– Господи, хоть бы он победил, – проговорила она.

– Тебе этого так хочется?

– Да. А тебе разве нет?

– Я не пытался формулировать это так четко. – Стрикланд пожал плечами.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она. – Это же гонка, разве не так?

Стрикланд подумал, что в конце концов ему придется ввести ее и в этот фильм, вопреки всему тому замешательству, которое испытывает публика при встрече с подобным персонажем.

– Конечно, конечно же, это гонка! – Он засмеялся и положил руку ей на плечи.

29

Когда Энн была маленькой, офис ее отца располагался в старинном здании на углу Бродвея и Ректор-стрит. Приходила она туда как на праздник, может быть, потому, что чаще всего это случалось как раз на Рождество. Потому и в воспоминаниях ее этот дом остался как сияющий дворец на фоне мрачных декабрьских вечеров. Помнились и праздничные толпы на улицах, посещение церкви Тринити и прогулка до «Шрафта» через парк городской ратуши под кружившимися над головой первыми снежинками.

У «Шрафта» она пила бродвейскую содовую, а отец весело поглощал изрядные порции виски, этот эликсир взрослого счастья, и подшучивал над официантками из Ирландии.

В начале семидесятых Кэмбл и Олсон перенесли свой офис в «небеса», разместив его в нескольких помещениях на девяносто первом этаже Всемирного торгового центра. В старом офисе повсюду стояли модели кораблей, кругом было полно фирменных регалий и бронзовых табличек с именами. Новые помещения вполне можно было принять за принадлежащие какому-нибудь космическому магазину. На окна, закрытые наглухо, наплывали облака. Невероятно далеко внизу с трудом угадывался знакомый ландшафт – Норд-Ривер и застройка вдоль палисадов Джерси.

Но в приемной ее, как обычно, встретила все та же Антуанетта Ламаттина, тридцать пять лет служившая у отца секретаршей и олицетворявшая для Энн те старые добрые времена, когда ей на Рождество дарили подарки.

– Энни, милочка! – вскрикнула Антуанетта. – Сколько же времени мы не видели тебя!

Энн заглянула в черные, проницательные и добрые глаза секретарши и почувствовала комок в горле.

– Ох, Антуанетта, – вздохнула она, когда они обнялись. Она стала называть секретаршу по имени только после того, как закончила колледж. – Ты выглядишь чудесно.

В свои без малого шестьдесят Антуанетта, бездетная вдова полицейского, была стройной и элегантной, словно всю жизнь пребывала в целомудренном трауре и только и делала, что причащалась в церкви, лишь изредка посещая танцзал Роузланд. Взволнованная встречей, она проводила Энн в кабинет отца.

– Капитан! Посмотрите, кто к нам пришел.

Отец встал из-за стола, чтобы встретить ее, и Энн была поражена его живостью и здоровым видом. Ростом он был футов шести, ненамного выше нее. От его прежней красоты осталось немного – стройная фигура да гладкая кожа, почти без морщин.

– Здравствуй, папа.

– Дай я посмотрю на тебя, – сказал Джек Кэмбл своей единственной дочери. Улыбчивый Джен, как называли его в гавани. С горечью.

Она хотела обнять его, но он отстранил ее, чтобы разглядеть. Краснея, но не теряя уверенности, она стояла под его взглядом.

– Ты выглядишь сногсшибательно, – одобрил он. – Хочешь выпить?

– Мне это просто необходимо.

Джек велел Антуанетте прислать одну из нелегальных ирландских иммигранток, которых брала на работу его фирма. Девушка принесла им неразбавленного виски, такого же нелегального, как сама. Его перевозили в бочках через Атлантику и разливали в Галифаксе, где неоднократно разбавляли водой. Это было все, что осталось от тех времен, когда семья крупно промышляла контрабандой спиртного.

– Я видел, – сказал Джек Кэмбл и повел стаканом в сторону телескопа, установленного на треноге у окна.

– Мы чувствовали, что твой глаз смотрит на нас. Кстати, спасибо за бинокль. – Она глотнула виски. – Почему ты не снизошел до яхты?

– Просто не нашел времени. По воскресеньям всегда так много дел. К тому же я не люблю, когда в порту много народу.

– Очень веские причины. Все до одной, – заметила Энн. – Но твое отсутствие не прошло незамеченным.

– Ты имеешь в виду Гарри Торна?

– Гарри. Оуэна. Себя. Когда я вернулась домой, Мэгги спросила, был ли дед. Я сказала, что был.

– Ты не должна врать ей. Она перестанет доверять тебе.

Она вздохнула и отвела взгляд.

– Итак, – самодовольно произнес через некоторое время Улыбчивый Джек, – он в объятиях океана.

На подобные выпады она научилась не реагировать.

– Мы отмечаем его продвижение на специальной карте, – продолжал Джек. – Антуанетта держит ее у себя. Ты видела?

Энн тем временем разглядывала свой стакан.

– Ну и ну. – Отец не унимался. – Это ошарашит весь мир, к чертовой матери. С удовольствием посмотрю на эту потеху.

– Ты знаешь, – не слишком уверенно выговорила Энн, – все может закончиться для нас не так уж плохо. Мы можем выпутаться из всего этого, добившись успеха.

– Ты так думаешь?

– Гарри был само обаяние.

– Правда?

– Оуэн может получить свое собственное дело в результате этого. Или даже местное представительство фирмы.

– Это просто здорово! – воскликнул Джек. – Только вот в результате чего – «этого» – победы или поражения?

– Что ты имеешь в виду?

– Мне интересно, Гарри поставил на то, что он победит или проиграет? Получит ли он местное представительство, если береговая охрана выловит его завтра утром из «лужи»?

Она еще отпила из стакана.

– Гарри хороший человек.

– Ты что, не понимаешь, что Гарри и вся его компания брошены на произвол судьбы и расхлебывают кашу, которую заварил Мэтти Хайлан? Он может оказаться не в состоянии помочь тебе. Несмотря ни на что.

– Возможно, Оуэн напишет книгу обо всем этом. У него хорошее перо. Или сделает видеофильм. Его все знают в спортивном мире.

Кэмбл поднялся, подошел к телескопу и посмотрел на лежавшую внизу гавань. На стене рядом с ним висела картина, нарисованная эмигрантом из Восточной Европы и изображавшая ночную набережную, где тени бесстрастно соседствовали с яркими пучками света.

– Дела у Мэгги в школе идут хорошо, – сообщила Энн.

– Я позабочусь, чтобы она осталась в школе. Не беспокойся об этом. И твоему чрезвычайно щепетильному муженьку совсем не обязательно знать, кто платит.

– Пожалуйста, папа.

– Извини. Но мне известна его гордыня. Его представления о чести и тому подобное.

«Он говорит, как антрополог, – подумала она, – описывающий не без юмора представителя какой-нибудь экзотической и чуждой культуры».

– Очевидно, – продолжал Джек, – этот человек гипнотизирует тебя. Тебе пришлось даже дожидаться, когда он уйдет в море, чтобы повидать меня.

– Мы не приходим наверх, – сказала Энн. – Ты не приходишь вниз.

– Я так полагаю, что это загадочное путешествие оплачивается Торном и группой «Хайлан»?

– Да.

Кэмбл повернулся к окну и скрестил руки на груди.

– Просто фантастика, – заявил он. – Я не могу поверить в это, клянусь. Никогда бы не подумал такое даже о нем. Пойти вокруг этой проклятой земли!

– Просто ты не моряк, папа.

– Скажем, я просто не яхтсмен, – поправил Джек. Джек Кэмбл был несколько велеречив, чтобы сойти за пролетария нью-йоркской гавани, но ему нравилось представлять себя таковым. Он закончил Йельский университет в двадцать пять лет, сразу после Второй мировой войны, прерывая свою учебу на время службы в торговом флоте. Там он проявил себя способным матросом и продвинулся до палубного помощника капитана, совершив восемь переходов из Дейвисвиля в Ливерпуль и с десяток в Мурманск из Скапа-Флоу. До этого, между семестрами, он неоднократно был вынужден выполнять черные работы в местах лишения свободы, где ему часто приходилось защищаться с прикроватной цепью в руках. Короче говоря, он не испытывал ностальгии по своим юношеским приключениям.

Еще больше пришлось хлебнуть его отцу – выходцу с судоремонтного завода «Кингз Коув» на Ньюфаундленде. Буксиры Старого Джека и его брата Дональда завоевывали гавань с помощью своей эксплуатационной надежности и террора. Дела у них пошли в гору, после того как Старый Джек женился на дочери состоятельного торговца, чье семейство некогда прозябало в лачугах на берегах Широкого пролива.

– Если бы Оуэн стал работать на тебя, – сказала она, – было бы гораздо хуже. Слава Богу, что он не сделал этого.

– Он слишком хорош для нас. Слишком благородный.

– Я очень горжусь им, папа. – Она самодовольно улыбнулась, хотя знала, что это выводило его из себя. – И Мэгги будет гордиться.

– Я полагаю, – сказал Джек, – он избрал отличный способ сбежать от всего сразу.

– Это может потребоваться на какое-то время любому из нас.

– Что обычно говорится в подобных случаях? – спросил Джек. – Понять свои чувства, побыть самим собой, осознать себя и прочая брехня. Да я выжал из своих носков соленой воды больше, чем твой благоверный видел за всю жизнь.

– Он не пытается состязаться с тобой.

Джон рассмеялся так, словно и помыслить не мог о подобном состязании.

– У меня есть парни, которые любят ходить под парусом и которые, тем не менее, работают на меня, – произнес Кэмбл примирительно. – Они в восторге от его поступка.

– Он не похож на тех, кто работает на тебя, – заметила Энн.

– Чем же не похож?

– Он считает, что в жизни есть вещи поважнее, чем деньги.

– Может быть, я чего-то не понимаю? – спросил Джек. – Разве не из-за денег ты пришла сюда?

– Он полагает, что в жизни есть еще и другие ценности. Даже Гарри Торн понимает это, если хочешь знать.

– Мне кажется, что Гарри облагодетельствовал его из-за тебя.

Она уставилась на него.

– Что ты имеешь в виду? Кто тебе сказал такое?

– Все говорят, – отмахнулся Джек.

– Что с вас, мужиков, взять, – усмехнулась она, – у вас одно на уме.

– Твой муженек не внушил к себе уважения. – Джек Кэмбл продолжал в своем духе.

– А что такое теперь уважение? – спросила Энн. – Если бы мне понадобилось узнать что-то о человеческом уважении, разве сюда я пришла бы за этим? – Она обвела рукой кабинет и все, что находилось вокруг.

– У тебя хорошая выдержка, девочка.

– В этом месте, где одни холуи, нет никого, кому было бы известно значение этого слова – уважение. Даже не пытайся рассказывать мне про моего Оуэна, папа.

– Вы с ним два сапога пара, – сказал Джек. – Вы стоите друг друга.

Оставаясь каждый при своем мнении, они сидели, потягивая виски, и ждали, когда успокоятся нервы. Энн уже готова была пригрозить отцу, что не даст ему видеться с Мэгги. Наконец она встала и прошла к окну, выходившему на юг. Открывшийся из него вид на узкий пролив, через который должен был идти Оуэн, наполнил ее сердце ужасом. Слова отца о побеге все еще звучали у нее в ушах. Оуэн представлялся ей как никогда далеким и потерянным для нее.

– Я не могу понять твоего отношения к Оуэну, – говорила она, не оборачиваясь к отцу. – Я прожила с ним двадцать лет и никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь недостойное, А ведь он мог избежать участия в боевых действиях. Мог пойти к тебе на какую-нибудь хорошо оплачиваемую работу, где ему не надо было бы выкладываться. Так и сделали некоторые людишки, о которых я не буду говорить. Почему же ты унижаешь его все время?

Она смотрела в окно. За ее спиной раздавался смех Джека Кэмбла.

– Ты считаешь, что это несправедливо? – спросил он. – Ну, я не знаю, в чем тут дело.

– Я замечаю, что Оуэн заставляет некоторых чувствовать себя неуютно.

Отец опять засмеялся, и она почувствовала, что ее раздражение растет.

– Мне известно, что он неплохо обеспечивает семью, Энни. Он не пьет и не бьет тебя. Но… – Он посмотрел на нее с легким замешательством, словно опасался, что не сможет доступно выразить свою мысль. – Знаешь, в порту, как бы тебе сказать, человек должен держать себя определенным образом. К примеру, на улице человек ведет себя так, а в салуне иначе. В порту тоже есть свои законы поведения. Он не понимает их, вернее, понимает не так, как все.

– И это все твои претензии? – спросила она.

– Его достоинства мне известны, – не ответил он на вопрос. – Но даже лучшие из них не вызывают у меня восторга.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я всячески подталкивала его к этому походу. – Сказав это, она ощутила паническое смятение в душе. – Ему необходимо было решиться на это. Ради себя и ради нас.

– Я бы не пошел на такое.

– Послушай, он любит яхты, любит море. Это же такие чистые и простые вещи. Я люблю его, потому что он любит их.

Терпение Джека, похоже, иссякло.

– Романтика моря? Да ведь океан – это Богом проклятая пустыня. Там нет ничего – одни только закомплексованные типы да чудаковатые филиппинцы. Там больше не найдешь американцев, потому что мы уже прошли через это.

– Ну что же, – проговорила Энн, – Оуэн имеет свой взгляд на океан и на отношение страны к этому.

– О Господи! – воскликнул Джек. – Пощади меня! Я никому не уступлю в своем патриотизме. Но совершенно не желаю знать взгляды твоего мужа на состояние страны.

Через мгновение они уже смеялись.

– Он и вправду такой хороший моряк? – мягко поинтересовался Джек. – У него есть темперамент?

– Он достаточно находчивый и сильный. Поверь мне, отец.

– И что же, он действительно дал себя уговорить? Ты и вправду думаешь, что он решился на гонку из-за вас?

– Я уверена в этом. Чтобы мы могли гордиться им. Такой уж он человек.

Довольная результатом своего визита, Энн на прощание обняла Антуанетту. Но при этом ей почудилось что-то зловещее в сочувствии, проявленном секретаршей при расставании. Словно промелькнул намек на тягучие вдовьи сумерки, которые она может разделить с ней, посещая по вечерам танцзалы, лишенные окон. И Энн вдруг резко выпрямилась и отшатнулась от объятий полицейской вдовы.

Спускаясь в одиночестве на скоростном лифте, она впервые задумалась о природе одиночества, в котором ей предстоит пребывать ближайшие месяцы. Каждому из них действительно придется остаться один на один со всем миром, как это было во время войны. Рассчитывать на чью-то поддержку и сочувствие не приходилось.

Да и сама мысль о чьей-то поддержке вызывала у нее отвращение. Нет, ей не требуется утешение. Им нужна только победа. Только она могла стать их реваншем. Утешение нужно другим – ничтожным и посредственным. Ей требовалась только победа.