Текст книги "Откройте небо"

Автор книги: Роберт Силверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 82 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

11

Мюллер почти полюбил гидрян. Особенно грацию их движений. Действительно, они, казалось, парили в воздухе. А необычность собственных взглядов никогда особенно его не поражала. Он часто повторял себе: ты жаждешь гротеска, так надо тебе его искать за пределами Земли. Жирафы, омары, верблюды. Посмотри объективно – вот верблюд. Что, он выглядит менее причудливо, чем гидрянин?

Его капсула села во влажной унылой части Беты Гидры IV много севернее экватора, где на амебоподобном континенте располагалось несколько больших квазигородов, занимающих пространство в несколько тысяч квадратных километров. У него были специальная аппаратура, спроектированная для этой местности и этой миссии, и фильтрующий комбинезон, который прилегал к телу, как вторая кожа. Он пропускал только чистый воздух. Двигаться он в нем было легко и свободно.

Прежде чем он впервые встретил жителей планеты, наверное, целый час он пробирался сквозь заросли гигантских деревьев, формой похожих на грибы. Они достигали высоты несколько сот метров. Может быть, небольшая сила тяжести – всего пять восьмых земной нормы – была в этом повинна, но их изогнутые стволы не казались крепкими. Он подозревал, что под корой, толщиной, по крайней мере, в палец, находится какая-то кашица, похожая на студень. Кроны этих деревьев, скорее шляпки, вверху соединялись, создавая почти цельную крышу или навес над головой, так что свет только в некоторых местах достигал земли. Плотный слой облаков над всей этой планетой пропускал только туманный расплывчатый перламутровый свет, а здесь даже эти неяркие лучи поглощали деревья, потому всюду господствовали рыжеватые сумерки.

Встретив гидрян, Мюллер был удивлен их огромным ростом – около трех метров. Со времени своего детства он не чувствовал себя таким маленьким. Он стоял среди этих существ, выпрямившись, как только мог, и пытался заглянуть им в глаза. Настало время использовать знания в области прикладной геоминистики. Он спокойно сказал:

– Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл к вам с дружеским визитом от народов Земли.

Конечно, гидряне не могли понять его слов. Но они стояли неподвижно, как будто прислушиваясь. Мюллер надеялся, что их молчание не означает недоброжелательности. Он опустился на колено, и на мягкой влажной земле начертил формулу Пифагора, затем поднял глаза и улыбнулся.

– Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления.

Гидряне наклонили головы. Ноздри, похожие на вертикальные щели, слегка дрожали. Ему показалось, что они обменялись взглядами. Когда у тебя столько глаз, сидящих вокруг всего тела, для этого даже не надо поворачиваться.

– А теперь, – сказал он, – я покажу вам еще кое-что и кое-какие доказательства нашего родства. Он нарисовал прямую линию, рядом с ней – две линии, а немного подальше – три. Дополнил это изображение знаками: I + II = III.

– Ну, как? – спросил он. – Мы называем это сложением.

Соединенные суставами руки начали описывать окружность. Двое гидрян выпрямились. Мюллер вспомнил, как гидряне, едва обнаружив зонд, тут же уничтожили его, даже не попытавшись исследовать. Он был готов теперь к подобной реакции. Но они только слушали. Внимательно. Он поднялся на ноги и показал то, что начертил.

– Ваша очередь, – сказал он. Он говорил довольно громко и улыбался. – Покажите мне, если поняли. Можете обратиться ко мне на универсальном языке математики.

Ничего.

Он снова показал на символы, а потом протянул раскрытую ладонь к гидрянину стоящему, ближе всех.

После длинной паузы другой гидрянин вышел вперед, поднял ногу и легко задвигал своей шарообразной стопой. Черточки исчезли. Он расчистил грунт.

– Хорошо, – кивнул Мюллер. – Теперь ты чего-нибудь нарисуй.

Однако гидрянин вернулся на свое место в окружающей Мюллера толпе.

– Еще один универсальный язык. Я надеюсь, что он не оскорбит ваши уши.

– Мюллер вынул из кармана флейту и приставил ее к губам.

Играть через фильтрующую оболочку было не очень-то легко. Но он уловил диатоническую гамму. Их конечности немного заколебались. Ага, значит слышат. Или, по крайней мере, чувствуют колебания. Он повторил диатоническую гамму. На сей раз в миноре. Потом начал играть хроматическую гамму. Они показались ему немного более возбужденными. «Это неплохо характеризует вас, – подумал он, – немного разбираетесь». Ему пришло в голову, что, может, полиотропная гамма более соответствует настроению этого унылого мира. Он сыграл ее и вдобавок кое-что из Дебюси.

– Это до вас доходит? – спросил он.

Они, вероятно, начали советоваться, затем ушли. Мюллер отправился за ними, но они передвигались очень быстро, и поэтому вскоре исчезли во мраке сумеречной чащи. Однако это не отбило у него охоту к контакту. И он, наконец, попал туда, где они стояли все вместе, ожидая его, как он подумал! Когда же он подошел, они опять ушли. Такими перебежками они довели его до своего города.

Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы неразумно угощаться тем, что употребляют в пищу гидряне. Он чертил теорему Пифагора много раз. Выписывал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равнобедренные треугольники. Пускался в стереометрию. Пел. Говорил с гидрянами не только по-английски, но и по-французски и по-китайски, чтобы показать им, как разнообразна человеческая речь. Он показывал различные сочетания элементов периодической системы. Но и после шести месяцев пребывания на их планете он знал об их мышлении не больше, чем через час после посадки.

Гидряне молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались жестами, прикосновением рук, вздрагиванием ноздрей. Какой-то язык у них был, но это был удивительный, полный всхлипываний шум, в котором он не различал никаких слов или хотя бы слогов. Он, конечно, все записывал, что слышал, но в конце концов, изрядно устав от его пребывания, они все же привыкли к нему.

И только значительно позже он понял, что они с ним сделали, пока он спал.

Ему было восемнадцать лет, и он лежал голышом под сиянием звездного неба Калифорнии. Он думал, что он может доставать звезды и срывать их с неба. Быть Богом! Овладеть Вселенной!

Он повернулся к ней, холодной и стройной, немного напряженной. Накрыл сжатой ковшиком ладонью ее грудь. Потом погладил по плоскому животу. Она чуть дрожала.

– Дик, – выдохнула она… – Ох…

«Быть Богом», – подумал он и поцеловал ее нежно, а потом горячо.

– Подожди, – шепнула она, – я еще не готова.

Он ждал. Помог ей приготовиться, или ему казалось, что он ей помогает, и уже скоро ее дыхание участилось. Она снова выдохнула его имя…

Сколько звездных систем успеет посетить человек за свою не слишком длинную жизнь?..

Бедра ее раскрылись. Он прикрыл глаза. Под коленями и локтями он чувствовал шелковистые иглы старых сосен. Она не была его первой девушкой. Но была первой, которую стоит считать. Когда его мозг пронизывала молния, он, как сквозь туман, чувствовал ее реакцию, сначала неуверенную, приглушенную, а затем пылкую. Сила ее страсти захлестнула его, и он утонул в ней. Но только на мгновение. Быть богом, наверное, нечто подобное.

Он лег рядом с нею на бок. Показывал ей звезды, говорил, как они называются. Причем не меньше половины этих названий он перепутал. Она, однако, этого не знала. Рассказал ей о своей мечте. Позже они ласкались еще не раз, и было еще лучше. Он надеялся, что в полночь пойдет дождь и они смогут потанцевать в его струях. Но небо оставалось безоблачным. Тогда они пошли к озеру просто поплавать. Они вылезли из воды, дрожа и хохоча. Когда он повез ее домой, она запила свою противозачаточную таблетку ликером. Он сказал ей, что любит ее. Они обменялись открытками с поздравлениями на Рождество. И обменивались ими многие годы.

Восьмая планета Альфы Центавра была гигантским газовым шаром с маленькой плотностью и такой же силой притяжения, как и у Земли.

Мюллер провел там медовый месяц, когда женился во второй раз. Кроме того, он занимался там кое-какими служебными делами, так как колонисты на шестой планете этой системы стали уж чересчур самостоятельными. Хотели вызвать смерч, который всосал бы большую часть атмосферы восьмой планеты для нужд их промышленности.

Мюллер провел довольно плодотворные конференции. Убедил местные власти, что стоит назначить плату за участие в использовании атмосферы, и даже удостоился похвалы за свой маленький вклад в межпланетную мораль.

Все время своего пребывания в системе Альфа Центавра он и Нола были гостями правительства. Нола в отличие от Лорейн, его первой жены, очень любила путешествовать. Они совершили еще много совместных космических перелетов.

В предохранительных костюмах они плавали в ледяном метановом озере. Смеясь, бегали по его аммиачным берегам. Нола, высокая, как и он, была рыжеволосой и зеленоглазой… Потом он обнимал ее в теплой комнате, все стены-окна которой выходили на безнадежно грустное море.

– И мы всегда будем любить друг друга? – спросила она.

– Да, всегда.

Однако в конце недели они расстались, почти врагами. Но тогда это было только развлечением, потому что чем злее ссора, тем нежнее примирение. На какое-то время, конечно. А потом им не хотелось даже ссориться. Когда подошел срок возобновления контракта, оба отказались от него. С течением лет, когда его слава росла, Нола изредка писала ему дружеские письма. Вернувшись с Беты Гидры, он хотел с ней встретиться. Рассчитывал на ее помощь. Кто-кто, а уж она-то не отвернется от него. Слишком крепкая связь их связывала.

Но Нола находилась на Весте со своим седьмым мужем. Сам он был третьим. И он не стал вызывать ее, понимая, что это не имеет смысла.

Хирург сказал:

– Мне очень жаль, господин Мюллер. Но мы ничего не можем для вас сделать. Мне не хотелось бы возбуждать в вас несбыточные надежды. Мы хорошо исследовали вашу нервную систему и не можем локализовать изменений. Мне очень жаль.

У него было девять лет, чтобы как следует изучить свои воспоминания. Он наполнил ими несколько кубиков. Занимался он этим в первые годы пребывания на Лемносе, когда еще думал, что иначе не будет помнить прошлого. Но потом обнаружил, что с возрастом воспоминания становятся все более живыми. Или, может, ему помогала его выучка. Мюллер мог вызвать в памяти пейзажи, звуки, вкус, мог воспроизводить целые беседы, цитировать полные тексты нескольких трактатов, над которыми когда-то трудился. Мог перечислить всех английских королей в хронологической последовательности от Вильгельма I, до Вильгельма IV. Помнил имя каждой своей девицы.

Он признавал в глубине души, что если бы мог, то вернулся бы на Землю. Это было ясно как для него, так и для Неда Раулинса. Мюллер действительно относится к человечеству с пренебрежением, однако это не означает, что он желает остаться в изоляции. Он с нетерпением ждал нового посещения. И в ожидании выпил несколько кубков напитка, который поставлял ему город. Затем азартно охотился и настрелял столько зверей, сколько не смог бы съесть и за год. И одновременно вел сложные диалоги с самим собой, мечтал о Земле.

Раулинс спешил. Запыхавшийся, раскрасневшийся, он вбежал в зону С и увидел Мюллера. Тот пришел аж сюда и теперь стоял на расстоянии ста метров от него.

– Здесь надо ходить осторожней и медленней, – напомнил Мюллер. – Даже в этой относительно безопасной зоне. Никогда ничего нельзя предугадать…

Раулинс упал в бассейн из песчаника, сжав руками его выгнутый край и переводя дыхание.

– Дай мне напиться, – выдавил он из себя. – Этого… твоего… специального…

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет.

Мюллер двинулся к ближайшему фонтану, наполнил плоскую бутылку ароматным напитком и подошел к Раулинсу. Нед даже не вздрогнул. Ему показалось, что он вовсе не воспринимает излучения. Он пил жадно, давясь, и капли сверкающей жидкости текли по его подбородку и падали на комбинезон. Закрыл глаза.

– Ты странно выглядишь, – сказал Мюллер. – Совсем так, будто минуту назад тебя изнасиловали.

– Потому что меня изнасиловали.

– Не понимаю.

– Подожди, дай мне отдышаться. Я ведь бежал всю дорогу от зоны F.

– Тогда тебе повезло, что ты остался жив.

– Ну да.

– Выпьешь еще?

– Нет, – Раулинс покачал головой. – Пока нет.

Мюллер пригляделся к парню. Перемена в нем была поразительна, одна только усталость не могла быть ее причиной. Лицо у него горело, как будто опухло, застыло, глаза бегали по сторонам. Напился? Или болен? Или накачался наркотиками?

Раулинс молчал.

Через некоторое время, чтобы как-то заполнить тишину, Мюллер заговорил:

– Я много думал о последней беседе. И понял, что вел себя, как последний дурак. Такая жалкая мизантропия, которой я тебя вчера угощал…

– он присел и попробовал заглянуть в мечущиеся глаза Неда Раулинса. – Послушай, Нед. Я отказываюсь от того, что вчера наболтал. Я охотно вернусь на Землю, буду лечиться. Даже если лечение будет экспериментальным, все равно рискну. Если даже оно не удастся.

– Нет никакой возможности вылечиться, – уныло сказал Раулинс.

– Нет… возможности вылечиться…

– Нет. Никакой. Это была ложь…

– Да. Конечно.

– Ты ведь сам сказал, – припомнил Раулинс, – что не веришь ни одному моему слову. Помнишь?

– Ложь.

– Да.

– А я уже был готов вернуться на Землю.

– Но ведь нет даже ни малейшей надежды на излечение, – Раулинс медленно встал и поправил рукой длинные золотистые волосы, одернул мятый комбинезон. Подошел к фонтану, брызжущему напитком, и наполнил бутылку. Вернувшись, отдал ее Мюллеру. Потом сам выпил из другой. Какое-то маленькое, явно хищное создание пробежало мимо них и юркнуло в ворота зоны D.

Наконец, Мюллер спросил:

– Ты хочешь мне что-нибудь объяснить?

– Прежде всего мы не археологи.

– Дальше.

– Мы прилетели сюда специально за тобой. Все это время мы знали, где ты находишься. Тебя выслеживали с тех пор, как девять лет назад ты покинул Землю.

– Я был довольно осторожен.

– Все твои хитрости были ни к чему. Бордмен отлично знал, что ты улетел на Лемнос. Он оставил тебя в покое лишь потому, что ты не был ему нужен. Но когда наступила такая минута, он вынужден был прилететь сюда. Он держал тебя в резерве, скажем так.

– Чарльз Бордмен прислал тебя за мной?

– Да, мы все здесь именно поэтому, – сказал Раулинс бесцветным голосом.

– Это единственная цель нашей экспедиции. А меня выбрали для контакта с тобой только потому, что ты знал моего отца и, конечно, мог мне довериться. И вид у меня довольно невинный. С самого начала Бордмен руководил мной. Говорил, что мне надо рассказывать, что мне надо делать, давал указания, как ошибаться, как петлять, чтобы все в конце концов удалось. Даже приказал мне войти в эту клетку, думая, что этим я расположу тебя к себе.

– Бордмен здесь? На Лемносе?

– В зоне F. У него там лагерь.

– Чарльз Бордмен?

– Да. Он.

Лицо Мюллера окаменело, а в голове молниеносно закружились мысли.

– Зачем он это сделал? Чего он хочет от меня?

– Ты ведь знаешь, что во Вселенной кроме нас и гидрян есть и третья раса разумных существ.

– Знаю. Мы открыли ее лет десять назад. Именно поэтому меня направили к гидрянам. Мне было поручено обговорить с ними дела оборонного союза, прежде чем та, внегалактическая раса доберется до нас. Но я не смог. А что это имеет общего с…

– Ты много знаешь об этой расе?

– Очень мало, – признался Мюллер. – Ничего, кроме того, что я тебе говорил когда-то. В первый раз я услышал о них в тот день, когда собрался отправиться на Бету Гидры. Бордмен сказал мне только, что в соседней Галактике живут какие-то существа, очень разумные, более развитые… и что у них есть возможность проникнуть в нашу Галактику и посетить нас.

– Теперь мы знаем о них больше.

– Но скажи сначала, чего Бордмен от меня хочет?

– Всему своя очередь, – Раулинс усмехнулся. – Многого мы еще о них не знаем, об этих существах. Мы запустили к ним одну ракету. Она пролетела несколько тысяч или миллионов световых лет. Мы выпустили ее из гиперпространства… Точно я не знаю. Это была ракета с передатчиком видеоизображений, посланная в одну из зон с усиленным рентгеновским излучением. Информация строго секретная, но я слышал, что это галактика Сигнус II или Скорпиус А. Мы как-то обнаружили, что одна из планет этой галактики населена существами с высокоразвитой цивилизацией. Совершенно чуждые нам существа.

– Совершенно?

– Они видят в более низком спектре, – пояснил Раулинс. – А основное поле зрения у них на волнах высокой частоты, в рентгене. Кроме того, они, видимо, могут воспринимать и радиоизлучение или, по крайней мере, черпать из него какую-то информацию, а также большинство волн среднего диапазона. Но не очень интересуются тем, что лежит в промежутке между инфракрасным и ультрафиолетовым излучением, то есть тем, что мы называем видимым светом.

– Подожди. Радиочувства? А ты знаешь, какой длины эти радиоволны? Чтобы черпать какую-либо информацию, нужно обладать огромными рецепторами. Каковы же размеры этих существ?

– Примерно со слона.

– Разумные формы жизни не могут быть такими.

– Что это за критерий? Их планета – огромный газовый шар, одни моря, силы притяжения, о которой вообще стоило бы говорить, никакой. Они парят над поверхностью своей планеты. Им не знакомы квадратные и кубические фигуры.

– То есть это стада суперкитов, достигших технической культуры. Но ведь ты не хочешь убедить меня в том, что…

– Вот именно. Достигли. Повторяю тебе, у нас с ними нет и не может быть ничего общего. Сами они не способны сооружать механизмы. У них для этого есть рабы.

– Ага, – сказал Мюллер.

– Мы, наконец, поняли, что там происходит. До меня доходят только обрывки этих сообщений, строго секретных, но я их сопоставляю и знаю, что существа эти используют других, то есть превращают их в какое-то подобие автоматов, управляемых по радио. Они используют всех, кто только обладает конечностями и может двигаться. Начали с маленьких животных на своей планете, подобных дельфинам, может, даже разумных, а потом и дальше развивали свою технику, пока не вышли в космос. Добрались до ближайших планет… овладели там какими-то существами вроде псевдошимпанзе. Теперь им нужны пальцы. Это для них очень важно. Сейчас зона их влияния охватывает около восьмидесяти световых лет и, насколько мне известно, расширяется поразительно быстро.

Мюллер покачал головой.

– Это еще худшая чепуха, чем твои рассказы об излечении. Слушай, скорость передачи радиоволн ограничена, правда? Если эти существа контролируют работу невольников на расстоянии в восемьдесят световых лет, эти же восемьдесят лет должна длиться передача приказов, каждое дрожание мысли, мельчайшее движение…

– Они могут покидать свою планету, – сообщил Раулинс.

– Но если они так велики…

– Невольники построили им собиратели силы притяжения. Они могут развивать также и межзвездную тягу. Всеми их колониями управляют надзиратели, которые находятся на орбитах, на высоте несколько тысяч километров, в капсуле с атмосферой родного им мира. Для каждой планеты достаточно одного надзирателя. Думаю, это какой-то сменяющийся дежурный.

Мюллер закрыл глаза. Вот непонятное гигантское чудовище распространяется по своей далекой галактике, подчиняя себе всех живых тварей, и постепенно создает рабовладельческое государство из послушных биологических роботов. Затем уже какие-то космические киты кружатся вокруг планет, контролируя свои великолепные предприятия, оставаясь при этом неспособными даже к незначительному физическому действию. Просто моря чудовищной стеклообразной массы, розовой протоплазмы, напичканной органическими рецепторами, которые охватывают оба конца спектра. Шепчут что-то друг другу вспышками рентгеновского излучения. Передают приказы по радио. «Нет, – подумал он. – Нет».

– Гмм… – сказал он осторожно. – Ну и что из этого? Они ведь в другой галактике?

– Нет. Они уже добираются до наших колоний. Знаешь, что они делают, когда наталкиваются на планету, заселенную людьми? Оставляют надзирателя на орбите и полностью господствуют над колонистами. Они уже поняли, что люди – наилучшие рабы. Сейчас они захватили уже шесть наших миров. Завладели бы и седьмым, но там удалось уничтожить надзирателя. Теперь это не так просто. Они отводят наши снаряды в сторону, отбрасывают их назад.

– Если ты все это придумал, – вскричал Мюллер, – то я тебя убью.

– Клянусь, это правда.

– А когда это началось?

– В прошлом году.

– И что происходит? Эти существа все больше и больше людей в нашей Галактике превращают в живые трупы?

– По мнению Бордмена, у нас есть возможность остановить это.

– Как?

Раулинс пояснил.

– Они, наверное, не отдают себе отчета, что мы тоже разумные существа. Потому что мы не можем с ними договориться. Они немые. Общаются каким-то телепатическим способом. Мы пытались по-разному передать им информацию, бомбардируем их на всевозможных частотах, но все напрасно. Видимо, они нас не понимают. Бордмен считает, что если бы мы убедили их в том, что у нас есть чувства и душа, то они, может быть, оставили бы нас в покое. Бог знает, почему он так думает. Вполне возможно, что у этих существ есть какой-то план, по которому они собираются поработить полезных, по их мнению, созданий, не наделенных, однако, разумом. Поэтому если бы мы смогли им доказать…

– Но ведь они должны видеть, что у нас большие города, что мы уже вышли в космос. Разве это не доказательство нашего разума?

– Бобры тоже строят плотины, но ведь мы не заключаем с ними союза, не платим за возмещение убытков, когда осушаем их территорию. Мы знаем, что по каким-то нашим правам чувства бобров в расчет не принимаются.

– Знаем? Скорее всего, мы считаем, что бобров можно уничтожать. И это значит, что все рассуждения об уникальности разумных существ – просто болтовня. Мы, конечно, умнее обезьян, но разве это качественная разница? Или мы считаем себя умнее, потому что можем регистрировать наши знания?

– Я сейчас не буду вдаваться в философские дискуссии, – резко ответил Раулинс. – Я только объяснил тебе ситуацию… насколько это касается тебя.

– Хорошо. Насколько это касается меня?

– Бордмен убежден, что мы действительно можем выгнать этих бестий из нашей Галактики. Если докажем им, что мы ближе всех созданий, которых они держат в рабстве, подошли к их уровню разума. Если как-нибудь покажем им, что мы тоже что-то чувствуем, переживаем. Что у нас есть желания, стремления, мечты.

Мюллер сплюнул и процитировал:

– «Или у Иудея нет глаз? Или у Иудея нет рук, членов, органов, разума, чувств, страстей? Когда нас уколешь, разве у нас не течет кровь?» Шекспир. «Венецианский купец».

– Именно так.

– Но не совсем так, раз уж они не знают речи.

– Не понимаешь? – спросил Раулинс.

– Нет. Я… да. Так, теперь я понимаю.

– Среди миллиардов людей есть только один человек, который говорит без слов. И он выражает свои самые скрытые чувства, обнажает свою душу. Мы не знаем, на какой частоте, но, может быть, они в этом разберутся.

– Да. Да.

– Поэтому Бордмен хотел просить тебя, чтобы ты еще раз послужил человечеству. Чтобы полетел к этим существам. Чтобы позволил им воспринять то, что ты излучаешь. Чтобы показал им, что мы нечто большее, чем животные.

– Зачем тогда понадобилась эта болтовня об излечении, о том, чтобы забрать меня на Землю?

– Трюк. Ловушка. Ведь мы должны были как-то вытянуть тебя из этого лабиринта. Потом мы объяснили бы тебе, в чем дело, и попросили бы тебя помочь.

– Признав, что излечение в любом случае невозможно? И вы допускаете, что я пошевелил бы хоть пальцем для защиты человечества?

– Твоя помощь могла бы и не быть добровольной.

Теперь все это излучалось с огромной силой – ненависть, мука, ревность, зависть, страх, страдание, упорство, ехидство, обида, пренебрежение, расстройство, злая воля, бешенство, резкость, возмущение, жалость, совесть, боль и гнев – весь этот огонь. Раулинс отшатнулся, как ошпаренный. Мюллер оказался на дне одиночества. Трюк. Все это было только трюком! Еще раз стать орудием Бордмена! Он весь кипел. Говорил немного. Это само изливалось из него бурным потоком.

Когда он овладел собой, то спросил:

– Значит, Бордмен бросил бы меня на растерзание этим чужакам даже вопреки моей воле?

– Да, он сказал, что дело очень важное, чтобы оставлять тебе свободу выбора. Твое желание или нежелание в расчет тут не принимались бы.

Со смертельным спокойствием Мюллер ответил:

– И ты участвуешь в этом заговоре. Не понимаю только, зачем ты мне все это рассказываешь?

– Я подал в отставку.

– Ну, конечно.

– Нет, правда. Я участвовал в этом. Рука об руку с Бордменом… и лгал тебе… Но я не знал финала. Того, что у тебя не будет выбора. Поэтому я должен был сюда придти. Я бы не позволил им это сделать, я должен был все сказать тебе.

– Очень мило с твоей стороны. Значит, у меня есть альтернатива, да, Нед? Я могу дать вытащить себя отсюда, чтобы снова стать козлом отпущения Бордмена… Или могу застрелиться, послав человечество ко всем чертям.

– Не говори так, – взволнованно сказал Раулинс.

– Почему? Ведь у меня только такой выбор. А раз уж по доброте сердечной ты предоставил мне возможность выбирать, я могу выбрать то, что захочу? Ты принес мне смертный приговор, Нед.

– Нет!

– А как это называть иначе? Я должен снова дать себя использовать?

– Ты мог бы сотрудничать с Бордменом, – Раулинс облизал губы. – Я знаю, это кажется сумасшествием, но ты мог бы показать ему, какого покроя ты человек. Забыть о своих обидах. Подставить вторую щеку. Помнить, что Бордмен – это еще не все человечество. Есть и миллионы, миллионы людей…

– Господи, прости им, они не знают, что творят.

– Правильно!

– Каждый человек из этих миллионов избегал бы меня, если бы я попытался к нему приблизиться.

– Ну и что? Здесь ничего нельзя сделать! Но ведь эти люди такие же, как ты!

– И я один из них! Только они не думали об этом, когда отталкивали меня!

– Ты размышляешь нелогично.

– И не собираюсь. И даже если бы я мог полететь как посол к этим радиочудовищам и хоть как-нибудь повлиять на судьбы человечества, во что все равно никогда не поверю, то, и тогда мне было бы очень приятно уклониться от такой обязанности. Благодарю, что ты предостерег меня. Теперь, когда мне уже известно, о чем идет речь, я нашел оправдание, которое все время искал. Я знаю тысячи мест, где смерть подстерегает быстро и почти безболезненно. Я…

– Прошу, не двигайся, Дик, – сказал Бордмен, останавливаясь примерно в тридцать метрах за спиной Мюллера.