355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Силверберг » Откройте небо » Текст книги (страница 21)
Откройте небо
  • Текст добавлен: 21 марта 2017, 07:30

Текст книги "Откройте небо"


Автор книги: Роберт Силверберг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 82 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

25

На этот раз собралась большая группа: двенадцать туристов, Метаксас и я. Руководство всегда добавляло на его маршруты несколько человек сверх нормы, поскольку он был в самом деле очень одаренным курьером, а маршрут пользовался необычайной популярностью. Я тащился за ним следом в качестве помощника, как губка впитывая его богатейший опыт, чтобы воспользоваться им во время своего первого самостоятельного маршрута, который был уже не за горами.

Наша дюжина экскурсантов состояла из трех молоденьких, хорошеньких девушек из Принстона, совершавших путешествие в Византию на подаренные их родителями средства; двух обычных для подобных вылазок самостоятельных супружеских пар среднего возраста, одна из которых была из Индианополиса, а другая – из Милана; двух моложавых художников-оформителей, мужчины и его сексуального партнера из Бейрута; недавно разведенного и поэтому жадного до женщин дежурного узла связи из Нью-Йорка, лет примерно сорока пяти; пухлолицего невысокого преподавателя старших классов из Милуоки, пытающегося расширить свой кругозор, и его жены – короче, стандартный набор участников.

К концу первого вводного занятия все три девчушки из Принстона, оба художника-оформителя и жена из Индианополиса уже совершенно явно выражали страстное желание завалиться в постель с Метаксасом. На меня никто не обращал ни малейшего внимания.

– После того, как маршрут начнется, все станет совершенно иначе, попытался утешить меня Метаксас. – Эти девушки станут доступными и для вас. Вы ведь хотите девушек, разве не так?

Он оказался прав. В нашу первую же, проведенную вверху по линии, ночь, он забрал себе одну из девушек, а две оставшиеся поспешили безропотно отдаться его помощнику, поскольку лучшего выбора у них просто-напросто не было. По каким-то непонятным для меня причинам Метаксас предпочел рыжую, курносую, с лицом, будто забрызганным веснушками, и толстыми ногами. Мне он оставил высокую, с виду надменную, стройную брюнетку, внешне столь безупречную, что становилось ясно: она явно была делом рук биоинженеров высшей квалификации; и миловидную смешливую блондиночку с озорными глазами, бархатистой кожей и грудью двенадцатилетней девочки. Я выбрал брюнетку и ошибся – в постели она была ничуть не лучше пластмассовой куклы. Под утро я заменил ее блондинкой и на этот раз мне повезло куда больше.

Метаксас оказался потрясающим курьером. Он знал все и вся и умел расположить нас так, что мы могли наслаждаться зрелищем великих событий с самых удобных точек обзора.

– Сейчас мы – в январе 532 года, – объяснял он. Правит император Юстиниан. Его целью является завоевание всего обитаемого мира и управление им из Константинополя, но большая часть его великих свершений пока еще впереди. Город, как вы смогли в том убедиться, все еще немногим отличается от того, каким он был в предыдущем столетии. Прямо перед вами Большой Дворец, слева все еще продолжается перестройка Айя-Софии Феодосия Второго на фундаментах старой базилики, но купола еще не возведены. В городе повсюду царит напряженность; в самом скором времени начнутся беспорядки среди гражданского населения. Пройдемте вот сюда.

Дрожа от холода, мы покорно плелись вслед за Метаксасом по городу, по тем его переулкам и проспектам, по которым мне не довелось пройти, когда я был здесь двумя неделями ранее, сопровождая Капистрано. Ни разу за всю эту экскурсию мне даже краем глаза не удалось увидеть ни себя, ни Капистрано или кого-нибудь еще из той нашей группы. Одним из самых легендарных качеств Метаксаса была его удивительная способность отыскивать каждый раз новый подступ к обозрению самых стандартных сцен.

Разумеется, без этого ему было просто никак нельзя. На данный момент здесь находилось до сотни Метаксасов, проводивших экскурсии по городу Юстиниана. И для него было вопросом профессиональной чести не допустить пересечения путей своих же маршрутов.

– Сейчас весь Константинополь разделился на две партии – «синих» и «зеленых», как они себя называют, – рассказывал он. – Обе партии имеют примерно по тысяче сторонников – отъявленных смутьянов, и влияние каждой из этих партий на население куда значительнее, чем это можно объяснить количеством решительных приверженцев. Фракции пока еще не являются политическими партиями, но это уже нечто гораздо большее, чем просто болельщики той или иной спортивной команды. Правильнее будет сказать, что для них характерно и то, и другое. «Синие» в большей степени связаны с высшими аристократическими кругами; «зеленые» опираются на поддержку менее знатных слоев населения и торгово-ремесленные круги. Каждая из этих партий поддерживает определенную команду в соревнованиях на ипподроме, и каждая борется за определенный курс политики правительства. Юстиниан вот уже в течение продолжительного времени симпатизирует «синим», и «зеленые» ему не доверяют. Но как император, он пытается сохранить внешний нейтралитет. В глубине души он желает подавить обе эти партии, являющиеся угрозой его единовластию. Каждую ночь сторонники обеих партий устраивают буйные шествия по улицам города. Глядите – вот «синие».

Метаксас кивком головы показал на скопление откровенно дерзких головорезов на другой стороне улицы – восемь или девять бездельничающих мужчин с длинными волосами, ниспадающими на плечи, и пышными бородами и усами. Они выстригали волосы только в передней части головы, над самым лбом. Рукава туник, туго перевязанные у запястий, отличались чрезвычайной широтой на всей остальной части. Туалет дополняли яркие накидки и короткие штаны, а сбоку висели обоюдоострые мечи. Вид у них в самом деле был зверски опасный.

– Подождите здесь, – велел нам Метаксас и подошел к ним.

«Синие» приветствовали его как старого своего приятеля. Они хлопали его по спине, смеялись, издавали веселые восклицания. О чем они говорили, мне слышно не было, но я видел, как Метаксас хватал их за руки, говорил что-то очень быстро, подкрепляя слова красноречивыми жестами, а временами даже весьма доверительно. Один из «синих» протянул ему бутыль с вином, и он изрядно отхлебнул прямо из горлышка. Затем, крепко обняв мужчину, будто он совсем уже тепленький, Метаксас ловко выхватил меч «синего» из ножен и сделал вид, будто проткнул его насквозь. Хулиганы запрыгали от восторга и стали аплодировать Метаксасу. Тогда он показал в нашу сторону, вызвав дружные кивки в знак одобрения, влюбленные взгляды на девушек, подмигивания, оживленную жестикуляцию. В конце концов нас позвали присоединиться к их группе.

– Наши друзья приглашают нас на ипподром в качестве своих гостей, сказал нам Метаксас. – Гонки колесниц начнутся на следующей неделе.

Сегодня вечером нам разрешено присоединиться к их пирушке.

Я едва верил происходящему. Когда я был здесь с Капистрано, мы тайком, будто мыши, крались по улицам, стараясь поменьше попадаться кому-либо на глаза, потому что именно по ночам наблюдался особый разгул насилия и убийств, и с наступлением темноты сразу же прекращалось действие абсолютно всех законов. Как же это Метаксас осмеливается оставлять нас в таком близком соседстве с преступными элементами?

Однако он осмелился это сделать. И всю ночь мы бродили по улицам Константинополя, став свидетелями того, как «синие» грабят, насильничают и убивают. Простого обывателя смерть ожидала за каждым углом, мы же были неприкосновенными, даже привилегированными наблюдателями террора и насилия. Метаксас, казалось, упивался своей главенствующей ролью в этом кошмарном разборе, будто оживший сатана с деревянной византийской иконы.

Он, как безумный, скакал среди своих друзей из партии «синих» и даже несколько раз подсказывал им, кто должен стать очередной их жертвой.

Утром все это показалось сном. Разгул насилия, как фантом, исчез вместе с ночной тьмой; хмурым зимним утром мы снова обозревали городские достопримечательности и слушали пояснения Метаксаса.

– Юстиниан, – рассказывал он, – был великим завоевателем, великим законодателем, великим дипломатом и великим строителем. Таков вердикт истории. Однако мы располагаем еще и «Тайной историей» Прокопия, в которой утверждается, что он был одновременно и мошенником, и болваном, а его жена Феодора – так та была просто демонической, до крайности распутной злодейкой. Я знаком с этим Прокопием: порядочнейший человек, прекрасный писатель, разве что несколько пуританского нрава и слишком уж доверчивый ко всяким сплетням. Юстиниан был великим человеком, когда творил великие дела и наводящим ужас чудовищем в повседневной жизни.

А Феодора, – тут он сплюнул, – блудница из блудниц, трудно даже себе представить более развратную женщину. Она танцует голая на официальных государственных обедах, выставляет напоказ свое обнаженное тело в общественных местах, спит со своими же слугами. Я прослышал о том, что она отдается даже псам и ослам. Ее распущенность полностью соответствует тому, что об этом пишет Прокопий.

На мгновенье в глазах Метаксаса вспыхнули озорные огоньки. Я без слов понял, что он наверняка разделял ложе с Феодорой.

Позже в этот же день он шепнул мне на ухо:

– Я могу устроить это и для вас. Риска почти никакого. Разве кому-нибудь может даже присниться, что ему удастся переспать с императрицей Византии?

– Риск…

– Какой там риск? У вас при себе ваш таймер! Всегда можно улизнуть в последний момент. Послушай меня, мой мальчик, ты даже себе не представляешь, какие акробатические трюки она в состоянии выделывать. Она может обнять своими пятками твои уши. Она просто пожирает тебя без остатка! Я могу это для тебя устроить. Саму императрицу Византии! Жену Юстиниана!

– Не в этот раз, – выпалил я. – В какой-нибудь другой. Я еще совсем новичок в подобных делах.

– Ты ее боишься.

– Я еще не готов к обладанию императрицей, – застенчиво признался я.

– Все остальные не отказывали себе в подобном удовольствии.

– Курьеры?

– Да, подавляющее большинство.

– Во время следующей вылазки, – пообещал я. Сама мысль об этом страшила меня. Ее нужно было каким угодно способом выбросить из головы.

Метаксас неправильно меня понял; я был парнем не робкого десятка и не боялся, что меня застукает Юстиниан или чего-нибудь другого в таком же духе, но я просто не мог еще осмелиться вот таким именно образом пересекаться с ходом истории. Для меня фантастикой была пока сама возможность путешествовать вверх по линии. Обладать же таким прославленным в веках чудовищем, каким была Феодора, для меня означало низвести очарование фантастичности происходящего до уровня обыденности. Метаксас откровенно смеялся надо мною, и какое-то время мне даже казалось, что он презирает меня. Но чуть позже он сказал:

– Все верно. Не позволяй мне торопить тебя в подобных вещах. Однако, когда станешь готов к обладанию ею, не упусти своего шанса. Я лично очень ее рекомендую.

26

Мы остались там еще на пару дней, чтобы увидеть самое начало восстания. Вот-вот должны были начаться новогодние состязания, и с каждым днем все более усиливалось противоборство «синих» и «зеленых». Стычки между ними перерастали в полнейшую анархию, никто не мог себя чувствовать в безопасности с наступлением темноты. Обеспокоенный таким положением дел, Юстиниан отдал распоряжение обеим партиям прекратить хищные грабежи и насилия, и арестовать ряд зачинщиков. Семерых из них приговорили к смертной казни: четверых – к обезглавливанию за то, что при них было найдено оружие, троих – к повешению за участие в тайных заговорах.

Метаксас повел нас к месту казни. Одному из «синих» удалось на некоторое время отсрочить исполнение приговора, так как веревка не выдержала тяжести его тела. Стражники императора снова его вздернули, но и на этот раз он не расстался с жизнью на виселице, хотя на его горле и остались ярко багровые следы от веревки. Поэтому на какое-то время его отвели в сторону и начали вешать «зеленого», однако и здесь дважды «напортачили». Они уже вознамерились в третий раз попытаться казнить каждую из своих жертв, когда на них набросилось целое полчище разъяренных монахов. Воспользовавшись суматохой монахи схватили приговоренных и, посадив их в гребную лодку, переправили на другую сторону залива Золотой Рог, чтобы спрятать там в одной из церквей. Метаксас, который уже видел все это прежде, дико хохотал, смакуя всю прелесть происходившего. Мне показалось, что его ухмылявшееся лицо смотрело на меня из тысячи различных мест в толпе, которая собралась, чтобы поглазеть на казнь.

А затем открылся сезон соревнований на ипподроме, и нас туда пропустили как гостей дружественно настроенной по отношению к Метаксасу одной из банд «синих». Компания нам подобралась более чем многочисленная трибуны вмещали около ста тысяч византийцев. Все ряды мраморных сидений были переполнены до отказа, однако для нас место все же нашлось.

Я пробежал взглядом по соседним трибунам, поскольку знал, что был уже здесь вместе с Капистрано во время предыдущей экскурсии в Византию. Но давка была такая, что мне не удалось себя разглядеть среди зрителей. А вот Метаксасы то и дело попадались мне на глаза.

Блондинка из Принстона разинула от удивления рот, когда мы наконец заняли отведенные нам места.

– Смотрите все туда! – воскликнула она. – Ведь это все из Стамбула!

Внизу, в центральной части арены, стоял целый ряд знакомых нам монументов, обозначая границу между наружной и внутренней дорожками скакового круга. Там была и колонна со змеями, привезенная сюда из Дельф императором Константином, и огромный обелиск Тутмоса Третьего, выкраденный из Египта первым из Феодосиев. Блондинка запомнила их в Стамбуле внизу по линии, где они все еще продолжали стоять, хотя сам ипподром давно уже исчез.

– А где же третий обелиск? – спросила она.

– А третий, – спокойно объяснил ей Метаксас, – еще не возведен. Лучше об этом помалкивать.

Был третий день состязаний – день, ставший роковым. Мрачное настроение охватило арену, на которой возводили на трон императоров и свергали их с трона. Вчера и позавчера, я это слышал собственными ушами, раздавались злобные, непристойные выкрики, стоило только Юстиниану появиться в своей императорской ложе. Толпа вопила о том, чтобы он освободил заключенных в темницы вожаков партий, но он не обратил внимания на эти крики и дал знак продолжать состязания. Сегодня, 13 января, весь Константинополь превратился в огнедышащее жерло вулкана. Времятуристы обожают катастрофы, эта была одной из самых грандиозных. Я знал это. Я уже был ее очевидцем.

Внизу судьи и священники завершали предварительный ритуал. Мимо трибун прошла торжественная процессия императорской стражи с развевающимися знаменами. Те из вожаков «синих» и «зеленых», которые не были арестованы, обменялись формальными холодными приветствиями. Но вот толпа вся пришла в движение – это в императорскую ложу прошел сам Юстиниан, мужчина среднего роста, несколько полноватый, с круглым, багровым лицом. За ним проследовала в ложу императрица Феодора, укутанная в тесно прилегающие к телу, насквозь просвечивающиеся шелка, через которые были видны напомаженные соски грудей. Они светились через ткань, как сигнальные огни.

Едва Юстиниан ступил на ступеньки, ведущие в его ложу, как толпа тотчас же взорвалась криками:

– Освободите их! Отпустите их на свободу!

Он спокойно и торжественно приподнял складки своего пурпурного облачения и благословил собравшихся, трижды изобразив крестное знамение, один раз в сторону центральной трибуны, во второй раз – в сторону трибун, расположенных справа от императорской ложи, в третий раз – слева. Рев толпы нарастал. Он швырнул вниз белый платок – пусть начинаются состязания! Феодора потянулась, зевнула и высоко подтянула полы своего одеяния, любуясь изгибом собственных бедер. Ворота конюшен широко распахнулись. Оттуда выехали первые четыре колесницы.

Это были квадриги – упряжки из четырех лошадей. Собравшиеся на ипподроме начисто позабыли о политике, как только колесницы, колесо в колесо, вступили в единоборство. Метаксас удовлетворенно заметил при этом:

– Феодора побывала в постели с каждым из возниц. Хотелось бы мне узнать, кто из них является ее любимцем.

На лице у императрицы явственно проступала глубочайшая скука. Когда я впервые, в предыдущую вылазку, очутился здесь, то был немало удивлен, увидев ее в императорской ложе. Я считал, что императриц не пускали на ипподром. И это на самом деле было так, но не для такой женщины, как Феодора, устанавливались какие-либо правила.

Колесницы быстро прошли прямой участок, проехав мимо монументов, обогнули арену и повернули назад. Каждая гонка состояла из семи кругов по арене; на специальной подставке было выставлено семь страусиных яиц, и после прохождения каждого круга с нее снималось по одному из них.

Мы поглядели на две гонки. Затем Метаксас произнес:

– Давайте шунтируемся на один час вперед и станем свидетелями кульминации сегодняшнего дня состязаний.

Только Метаксас мог позволить себе такое грубейшее нарушение всех норм поведения вверху по линии: каждый из нас произвел настройку своего персонального таймера, и мы шунтировались, все вместе и одновременно, вызывающе пренебрегши правилами совершения временных прыжков в общественных местах. Когда мы снова появились на ипподроме, вот-вот должен был начаться шестой заезд.

– Вот теперь-то и начнутся беспорядки, – с довольным видом объявил нам Метаксас.

Заезд прошел весьма гладко. Однако, когда победитель вышел вперед, чтобы получить причитавшийся ему венок, из группы «синих» раздался дружный рев:

– Да здравствуют «зеленые» и «синие»!

Мгновеньем позже, с трибуны «зеленых», раздался столь же дружный ответ:

– Да здравствуют «синие» и «зеленые»!

– Партии объединяются против Юстиниана, – тихо произнес Метаксас тоном бывалого школьного наставника. Хаос, наступивший на трибунах ипподрома, казалось, совершенно не задевал его.

– Да здравствуют «зеленые» и «синие»!

– Да здравствуют «синие» и «зеленые»!

– Да здравствуют «зеленые» и «синие»!

– Победа!

– Победа!

– Победа!

Только это одно слово, «победа», во всю мощь изрыгали тысячи глоток.

– Ника! Ника! Победа!

Феодора рассмеялась. Юстиниан, нахмурившись, посовещался с командирами своей императорской гвардии. «Зеленые» и «синие» стали торжественным маршем покидать ипподром, за ними по пятам следовала радостно возбужденная, кричащая толпа, готовая крушить все, что окажется на ее пути. Мы отпрянули подальше назад, стараясь сохранять благоразумное расстояние от взбесившейся толпы. В поле моего зрения попало еще множество в равной степени осторожных небольших групп зрителей, и я понял, что среди них не было ни одного византийца.

На улицах города вспыхнули факелы. Яркое пламя поднялось над императорской тюрьмой. Заключенные были выпущены на свободу, заживо горели тюремные смотрители. Личная гвардия Юстиниана, опасаясь вмешиваться, сумрачно взирала на происходящее. Мятежники начали нагромождать вязки хвороста, доски, ветки деревьев прямо напротив ворот Большого Дворца, расположенного на другой стороне площади, к которой примыкал ипподром.

Вскоре огнем был охвачен весь дворец. Горела и Айя-София Феодосия; бородатые священники, размахивая драгоценными иконами, появились на объятой пламенем крыше, а затем один за другим стали исчезать в огненном аду, бушевавшем ниже. Загорелось и здание сената. Было какое-то мрачное величие в этой оргии всеобщего разрушения. Как только ревущие бунтовщики приближались к нам, мы тотчас же прибегали к услугам своих таймеров и шунтировались вниз по линии, тщательно настраивая их так, чтобы с каждым прыжком удаляться не больше, чем на десять-пятнадцать минут, чтобы не очутиться в самом эпицентре только что возникшего пожара.

– Ника! Ника!

Небо над Константинополем заволокло черным чадящим дымом, все до самого горизонта было объято пламенем. Вытянутое лицо Метаксаса стало грязным от копоти и сажи, глаза возбужденно блестели. Он, казалось, был на грани и мог в любую минуту отколоться от нас и присоединиться к разрушителям.

– Сами пожарные грабят горящие дома, – обратил наше внимание Метаксас. – И смотрите – «синие» поджигают дома «зеленых», а «зеленые» поджигают дома, принадлежащие «синим»!

А тем временем уже начался массовый уход из города: тысячи напуганных горожан устремились к причалам и умоляли лодочников переправить их на азиатскую сторону. Целые и невредимые, мы смело передвигались внутри этого светопреставления. Мы стали очевидцами того, как рухнули стены прежней Айя-Софии, как пламя поглотило Большой Дворец, наблюдали, как вели себя грабители и поджигатели, видели, как насильники забегали в охваченные пламенем переулки, чтобы заполнить пролетарским семенем чрево какой-нибудь зазевавшейся, дико визжащей, облаченной в шелка аристократки.

Метаксас искусно разворачивал перед нами цельную картину бунта; точность выполнения его графика обеспечивалась многими десятками прошлых посещений. Он знал уже совершенно точно, когда нужно очутиться на месте того или иного достаточно примечательного события.

– Теперь мы шунтируемся вперед на шесть часов и сорок минут, говорил он.

– Теперь прыжок на три часа и восемь минут.

– Теперь прыжок на полтора часа.

– Теперь вперед на два дня.

Мы видели все, что только стоило увидеть. Город еще полыхал пожарами, когда Юстиниан приказал епископам и священникам принести реликвии кусочек креста, на котором был распят Христос, посох Моисея, рог овна Авраама, кости великомучеников. Перепуганные до смерти священнослужители прошли смелой процессией по улицам превратившегося в одно огромное пожарище города, умоляя, чтобы случилось чудо, но в ответ получали только каскады осколков кирпичей и камней. Один из военачальников вывел сорок стражников на защиту священнослужителей.

– Это знаменитый Велизарий, – сказал нам Метаксас.

Император издавал одно воззвание за другим. В них говорилось о смещении ненавистных чиновников, однако это не останавливало разгул безобразий: грабились храмы, была предана огню императорская библиотека, уничтожены бани Зевксиппа. 18 января Юстиниан осмелел настолько, что собственной персоной появился на ипподроме, призывая к миру. «Зеленые» затюкали его, и ему пришлось спасаться бегством, когда в него полетел град камней. Мы стали очевидцами того, как мятежники на площади Константина провозгласили императором одного из родственников Юстиниана, некоего Гипатия, полнейшее ничтожество; мы видели войска Велизария, промаршировавшие по пепелищу, в которое превратилась столица империи, на защиту Юстиниана; мы были свидетелями той бойни, которую эти войска учинили над мятежниками.

Мы повидали все. Я теперь понял, почему Метаксас больше всех других домогался и дальше оставаться курьером. Капистрано не жалел своих сил и умения, чтобы показать своим людям наиболее возбуждающие зрелища, но он очень много времени растрачивал зря на ранних стадиях того или иного события. Метаксас же, совершая прыжки с изумительной точностью через дни и часы, разворачивал перед нами катастрофу во всей ее полноте и цельности, пока не привел, наконец, группу к тому утру, когда был восстановлен порядок и потрясенный Юстиниан проезжал верхом среди обуглившихся руин Константинополя. В свете кроваво-багровой зари мы видели, как тучи пепла все еще пляшут высоко в воздухе. Юстиниан внимательно изучал почерневший остов Айя-Софии, а мы изучали Юстиниана.

– Сейчас в его уме, – сказал Метаксас, – зарождается замысел возведения нового собора. Он сделает его грандиознейшим храмом со времен храма Соломона в Иерусалиме. Идемте – мы достаточно насмотрелись разрушений, теперь давайте посмотрим на рождение подлинной красоты. Вниз по линии, все вниз! На пять лет десять месяцев вниз по линии – и нашему взору предстанет Айя-София!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю