Текст книги "Журнал «Если», 1997 № 05"

Автор книги: Роберт Сильверберг

Соавторы: Владимир Гаков,Джеймс Генри Шмиц,Роберт Рид,Кордвейнер Смит,Дмитрий Караваев,Арсений Иванов,Евгений Зуенко,Наталия Сафронова,Рене Баржавель,Екатерина Дубровская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

«Если», 1997 № 05

Кордвейнер Смит
ЗОЛОТОЙ БЫЛ КОРАБЛЬ, О ЗОЛОТОЙ!

Агрессия зародилась где-то далеко.

Война с Раумсонгом началась спустя каких-нибудь двадцать лет после столь нашумевшего Скандала Кошек: война, которая грозила на время отрезать планету Земля от отчаянно необходимого наркотика сантаклара. И была она жестокой и краткой.

Продажная, мудрая, старая и усталая Земля сражалась тайным оружием, поскольку лишь тайное оружие способно было сохранить столь древнюю власть, давным давно уже впрочем выродившуюся в мишуру пышных титулов, которые не уставало рождать человеческое тщеславие. Земля победила, а противники ее проиграли, проиграли потому, что правители Земли ничто не ценили так, как собственную шкуру. А в тот раз, решили они, им наконец пришлось столкнуться с истинной угрозой.

История войны с Раумсонгом так никогда и не получила широкой известности, лишь вновь и вновь сны человечества тревожили древние сумасшедшие легенды о золотых кораблях.

I

На Земле сошлись Лорды Провидения, дабы держать совет. Председатель обвел взглядом собравшихся и сказал:

– Итак, господа, все мы подкуплены Раумсонгом. С каждым из нас договаривались в отдельности. Лично я получил шесть унций чистого струна. Не назовет ли кто-нибудь более выгодной сделки?

Один за другим советники огласили размеры полученных взяток.

Председатель обернулся к секретарю:

– Занесите суммы в протокол, а потом пометьте эти записи грифом «не для протокола».

Остальные степенно закивали.

– А теперь придется драться. Подкупа недостаточно. Раумсонг грозился атаковать Землю, а мы никак не можем допустить, чтобы он осуществил эту угрозу.

– И как же нам остановить его, господин председатель? – проворчал, сидящий справа от него, мрачный старик. – Разве что вывести золотые корабли?

– Вот именно, – председатель был чрезвычайно серьезен.

По комнате пробежал легкий шепот.

Много столетий назад золотые корабли использовали против негуманоидов. Корабли эти до времени были скрыты в не-пространстве, и лишь немногие чиновники Старой Земли знали, насколько они реальны. Даже среди Лордов никто в точности не ведал, что они собой представляют.

– Одного корабля хватит, – сказал председатель совета Лордов Провидения.

И его хватило.

II

Несколько недель спустя диктатор Лорд Раумсонг воочию убедился, что это означает.

– Это несерьезно. Такого не может быть, – говорил он. – Столь грандиозных кораблей просто не существует. Золотые корабли – сказка, не более. Никто даже не знает, как они выглядят.

– Вот фотография, мой господин, – отозвался один из адъютантов.

– Монтаж, – глянув на картинку, фыркнул Раумсонг. – Фотоподделка. Корабль таких размеров просто невозможно построить. Но даже если и допустить подобное, кто в состоянии им управлять?

Он городил подобную чушь еще пару минут, пока вдруг не заметил, что люди смотрят на изображение корабля, а не на него.

Это заставило Раумсонга взять себя в руки.

– Длина этого корабля – девяносто миллионов миль, ваше высочество, – вновь заговорил самый решительный из офицеров. – Он сияет как солнце, а двигается столь быстро, что мы не смогли даже приблизиться к нему. Едва не касаясь наших кораблей, он на несколько микросекунд возник посреди вашего боевого флота. Вот он, решили мы. Нам удалось даже заметить признаки жизни на борту: там вспыхивали и гасли, метались световые лучи. Они изучали нас, а затем корабль погас, исчезнув в не-пространство. Мы даже не знаем теперь, где он, и что задумал противник.

Офицеры с тревогой уставились на своего генерала.

– Если придется драться, будем драться, – вздохнул Раумсонг. – Не впервой. В конце концов, что такое мили в пространстве меж звезд? Девять миль, девятнадцать или девяносто миллионов? – Он снова вздохнул. – И все же должен признать, девяносто миллионов миль – это неслыханно! Понятия не имею, чего они намереваются этим добиться.

III

Удивительно – удивительно и чуть жутковато – что любовь к Земле способна сделать с человеком. Взять, например, Тедеско.

Тедеско сопровождала громкая слава. Среди капитанов гиперкораблей Тедеско славился экстравагантными одеяниями, щегольскими складками официальной мантии и увешанной драгоценностями перевязью – знаком принадлежности к Лордам Провидения. Тедеско отличали томные манеры сибарита и привычка к роскоши. Экстренное сообщение застало Тедеско в обычном его состоянии.

Он возлежал на воздушной кушетке, а по многочисленным проводкам через центры удовольствия его мозга бежал возбуждающий ток. Тедеско настолько утонул в наслаждении, что еда, женщины, наряды, книги, заполнявшие его аппартаменты, – все было заброшено. Позабыто оказалось все, кроме восхитительного воздействия на мозг электричества.

Наслаждение было столь всепоглощающим, что Тедеско подключался к сети на двадцать часов в сутки, – явное пренебрежение предписаниями совета Лордов, коими получение удовольствия ограничивалось шестью часами.

И все же, когда пришло сообщение, – посредством бесконечно малого кристалла, встроенного в мозг Тедеско для передачи информации чрезвычайно секретной, – Тедеско стал медленно всплывать на поверхность из глубины наслаждения.

Корабли из золота… золотые корабли…. раз Земля в опасности.

Тедеско пробивался наверх. Земля в опасности! Придя в себя, он со вздохом нажал кнопку отключения питания. И, ощущая на лице холодное дыхание реальности, взглянул на мир вокруг и принялся за неотложные дела. Предстояло быстро закончить последние приготовления, чтобы послужить Лордам Провидения.

Председатель совета Лордов Провидения посылал Лорда Адмирала Тедеско командовать золотым кораблем. Сам корабль, размерами превосходящий многие звезды, любому показался бы невероятным монстром. Столетия назад он нагонял страх на агрессоров-негуманоидов из забытых уголков дальних галактик.

Лорд Адмирал вышагивал взад-вперед по капитанскому мостику. Рубка была сравнительно небольшой – двадцать на тридцать футов. В контрольном отсеке ни один из предметов не превышал ста футов. В остальном же корабль представлял собой гигантский золотой пузырь, не более чем оболочку из тонкой, но очень прочной золотой пены с пропущенной через нее сетью мельчайших проводков. Это создавало видимость мощного вооружения из закаленного металла.

Девяносто миллионов миль – это правда. А вот все остальное… Корабль был всего лишь гигантским муляжом, громаднейшим из пугал, какие когда-либо создавал человеческий разум.

Столетие за столетием он покоился в не-пространстве меж звезд, ожидая своего часа. Теперь же, беспомощный и безоружный, он скользил навстречу воинствующему и безумному диктатору Раумсонгу и орде его боевых и вполне реальных крейсеров.

Раумсонг нарушил общепринятые Правила полетов через космическое пространство. Он убивал свето-навигаторов. Брал в плен капитанов гиперкораблей. Использовал перебежчиков и недоучек, чтобы грабить грузовой межзвездный транспорт, и до зубов вооружал захваченные суда. Для мира, который никогда не знал настоящей войны, и прежде всего войны против Земли, он рассчитал все точно.

Он подкупал, мошенничал, плел интриги, в результате которых должна была пасть Земля.

Однако он не рассчитал силы боевого духа Тедеско.

Лорд Адмирал, не оправдавший в свое время возлагавшихся на него надежд, теперь превратился в бесстрашного и агрессивного капитана, посылающего на противника свой корабль – огромнейший корабль всех времен – с той же легкостью, как если бы это был теннисный мяч.

Смерчем ворвался он в боевой флот Раумсонга.

Тедеско направлял свой корабль вправо, на север, вверх, кругом.

Он появлялся перед врагами и исчезал из поля их зрения – вниз, вперед, налево, по диагонали.

И вновь возникал перед ними. Один-единственный удачный залп их орудий, и разрушена будет иллюзия, от которой зависит безопасность самого человечества. И он стремился не дать им такого шанса.

Тедеско был далеко не дурак. Он вел свою собственную странную войну-игру, но не мог не задаваться вопросом, где же идет настоящая война.

IV

Принц Лавдак ¹ 1
  Loveduck – Любящий уток (англ.)


[Закрыть]приобрел такое забавное имя благодаря предку китайцу, который действительно любил уток – собственно говоря, не уток, а утку по-пекински, – и мясистая утиная кожица не раз во сне возвращала последующих обладателей сего имени к кулинарным экстазам предков.

А еще к имени приложила руку одна из его пра-пра-пра – Лавдак и сам не мог бы сказать, кем она ему приходилась – бабка, английская леди викторианских времен, которая как-то сказала его прадеду: «Лорд Лавдак – вот это как раз по тебе!» И их потомки с гордостью приняли прозвище как фамилию. У нашего Лорда Лавдака был собственный небольшой корабль. Даже не корабль, а крохотный кораблик с простеньким, но таящим в себе угрозу названием: «Некто».

Корабль не числился ни в одном из списков космических судов, и сам Лавдак не принадлежал к Министерству космической обороны. Кораблик был приписан всего лишь к Комитету исследований и статистики, где проходил по списку «подвижные средства» казначейства Земли. Оснащение у него было самое примитивное. Вместе с принцем в путь отправился страдающий хронопатией идиот, существенно необходимый для маневров корабля.

Отправился с принцем и монитор. Монитор, как ему и полагалось, стоял себе тихонько в кататоническом ступоре, не думая, ничего не сознавая – если не считать магнитных отпечатков с человеческого, когда-то живого разума, который подсознательно регистрировал малейшее механическое движение корабля. Не стоит забывать правда и о том, что монитор готов был уничтожить и Лавдака, и его хронопата, и сам кораблик, если бы они попытались сбежать из-под власти Земли или повернуться против нее. Впрочем, от монитора не было особых неприятностей. Был у Лавдака и скромный арсенал, тщательно подобранный с учетом атмосферы, климата и прочих особенностей планеты Раумсонга.

И был у него талантливый псионик, бедная маленькая безумная девочка, которая всегда плакала и которую отказывались лечить жестокие Лорды Провидения, поскольку такой талант ярче проявляется, если обладатель его болен. Она была этиологической помехой третьего класса.

V

Лавдак подвел свой кораблик к атмосфере планеты Раумсонга. За то, чтобы стать капитаном, он выложил кругленькую сумму и теперь намеревался вернуть ее до последнего пени. Так и произойдет, будут и дивиденды, если удастся его рискованная миссия.

Лорды Провидения – продажные правители продажного мира, но они и коррупцию поставили на службу своим политическим и военным целям и не собирались прощать неудач. Если Лавдак провалит задание, можно просто не возвращаться. Никакая взятка не вызволит его из этой западни. Ни один монитор не даст ему сбежать. А если он вернется с победой, то станет богат, как житель Ностриллы или торговец струном.

Лавдак материализовал свой корабль ровно настолько, чтобы нанести радиационный удар по планете. Он пересек кабину и врезал девочке по физиономии. Девочка горько расплакалась. Тогда он стукнул кулаком по ее шлему, который был подключен к коммуникационной системе корабля. Удар послал эмоциональное состояние больной по всей планете.

Талантом девочки было изменять удачу, и в этом она преуспела. На несколько мгновений в каждой точке планеты – под водой и на ее поверхности, на суше и в небесах – удача чуть оступилась. Вспыхнули ссоры, произошли несчастные случаи, возможные неудачи чуть сдвинулись в пределах абсолютной вероятности. И все это случилось в одну и ту же минуту. В то мгновение, когда Лавдак изменил курс корабля, на командный пункт диктатора со всей планеты начали поступать сообщения о стычках, конфликтах и возмущении рабочих. Это был критический момент. Лавдак нырнул в атмосферу. Его мгновенно засекли. Рыщущие в поисках добычи ракеты рванули к его кораблю. От оружия исходила аура безжалостного разрушения, заставившая все живое на планете застыть в смертельной тревоге.

Ни одна система защиты, коими владела Земля, не в силах была отразить подобной атаки.

Лавдак и не думал защищаться, он только резко дернул за плечо хронопата. Идиот метнулся в сторону, уводя за собой корабль. Корабль отпрянул назад во времени на три-четыре секунды до того момента, как его успели засечь. Все приборы планеты Раумсонга вышли из строя, потеряв из виду объект преследования.

Лавдак только этого и ждал, чтобы дать залп изо всех стволов. И оружие его было отнюдь не благородным.

Лорды Провидения играли в рыцарственность и любовь к деньгам, но когда ставкой становилась жизнь или смерть, им было уже не до денег и даже не до чести. Они дрались как звери древнего прошлого Земли – они дрались, чтобы убить. Снаряды, выпущенные Лавдаком, содержали комбинацию органических и неорганических ядов, мгновенно растворявшихся и в воде, и в воздухе. Семнадцати миллионам человек, девяноста пяти процентам населения планеты, суждено было умереть этой ночью.

Лавдак вновь ударил хронопата. Несчастный всхлипнул, и корабль вновь укрылся от обстрела, повернув на несколько секунд в прошлое.

Выпуская начиненные ядом бомбы, Лавдак почувствовал, что его вот-вот обнаружат, и переместился на темную сторону планеты. Отвел суденышко назад во времени, выпустил последний заряд смертельных канцерогенов. И бросил свой кораблик обратно в не-пространство, в дальние пределы пустоты. Здесь он был вне досягаемости Раумсонга.

VI

Золотой корабль Тедеско безмятежно плыл к умирающей планете, а вокруг него сжималось кольцо боевых крейсеров Раумсонга. Они дали залп – он ускользнул, удивительно проворно для такого громадного судна. Ведь он был больше любого из солнц, какие когда-либо видели небеса в этой части галактики. А на сжимающих кольцо кораблях раздавались полные ужаса и отчаяния вопли радио:

«Мониторы связи погасли!»

«Раумсонг мертв!»

«Север не отвечает!»

«На трансляционных станциях гибнет персонал!»

Флот перегруппировался, корабли в последний раз связались между

собой и один за другим начали сдаваться. Золотой корабль вспыхнул еще на одно мгновение, а затем вновь исчез, очевидно, навсегда.

VII

Лорд Тедеско вернулся к своему электротоку, ждущему, чтобы его вновь впустили в человеческий мозг. Устраиваясь поудобнее на воздушной кушетке, Тедеско протянул было руку к кнопке… и задумался. Желает ли он такого наслаждения? И не большее ли счастье – отдых после боя, мысли о золотом корабле и о том, что он совершил – один, обманом, не нуждаясь в многословных похвалах? Тедеско опустился на кушетку и погрузился в грезы о золотом корабле, и наслаждение это было более острым, чем что-либо, испытанное ранее.

VIII

На земле Лорды Провидения милостиво признали, что золотой корабль уничтожил все живое на планете Раумсонга. Бесчисленные обитаемые миры засвидетельствовали им свое уважение. Лавдака, его идиота, его маленькую девочку и монитор отправили в госпиталь, где из их памяти стерли все, что относилось к событиям того дня.

Сам Лавдак получил аудиенцию совета Лордов Провидения. Бедняга лепетал, что он служил на золотом корабле, но при этом ему никак не удавалось вспомнить, что же он там делал. Он ничего не знал о несчастном хронопате, ничего не помнил о своем крохотном «подвижном средстве». По лицу его текли слезы, когда Лорды Провидения наградили его высочайшими орденами и выплатили невероятную сумму струном.

Они сказали:

– Ты хорошо послужил и теперь отправляешься в почетную отставку. Благословение и благодарность человечества пребудут с тобой навечно…

Лавдак вернулся в свое поместье, исполненный удивления, что заслуги его оказались столь велики. И оставшиеся столетия своей жизни недоумевал, каким образом можно стать героем, не имея при этом понятия о своих величайших свершениях.

IX

На отдаленной планете выпустили наконец из заточения остатки команды с крейсера Раумсонга, тех, кто остался жив. Специальным приказом с Земли в память их внесли чудовищную сумятицу, чтобы они не смогли раскрыть тайну своего поражения. Какой-то настойчивый репортер долго расспрашивал старого солдата. Но и спустя несколько часов обильных возлияний ответ оставался все тем же:

– Золотой был корабль, о золотой! Золотой был корабль….о!

Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ

Роберт Рид
УБИТЬ ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ

Вообще-то я вдоволь наслушался таинственных голосов и привык к их переменчивым, порой экстравагантным, требованиям. Однако на сей раз голос звучит иначе – четко и совершенно безапелляционно. Я должен подчиниться. Пребывая в своей старой развалюхе, в окружении жалкого имущества, я получаю инструкции, как стереть с лица земли все знакомое и прозаическое. Воспротивиться я не могу, даже для проформы. Я выползаю из своей берлоги с отчаянно бьющимся сердцем и отмечаю, что меня покидают последние остатки разума.

Я прожил в этом закоулке восемь месяцев, но на прошлое не оглядываюсь. Силой похвастаться не могу, подметки моих башмаков протерлись, зато я способен пройти несколько миль без отдыха и нытья. Другие мне под стать: на улице полно безмолвных пешеходов. Все эти ходячие олицетворения спокойствия и порядка встревожили бы любого здравомыслящего наблюдателя. Но я почти не замечаю их. Мне нужна конкретная улица. Я нахожу ее, сворачиваю налево, прохожу еще милю. Высокие здания сменяются аккуратными домиками рабочего люда. Я принимаюсь читать номера на почтовых ящиках. Нужный мне дом – угловой; он освещен, входная дверь распахнута. Я вхожу, не позвонив, с мыслью, что местечко выглядит знакомо, словно я здесь уже бывал или, может, видел этот дом во сне…

Начинается моя новая жизнь.

Я больше других привык к коренным переменам и причудам повседневного существования. Сегодняшняя перемена просто более внезапна и четче оторкестрована, чем прежние. Я не сомневаюсь, что оказался здесь не просто так. Существует какая-то причина и далеко не пустячная, которая будет в свое время разъяснена. Пока же я купаюсь в удовольствиях: впервые за долгие годы мое существование приобрело смысл, весомость и, как ни странно, колорит.

На столике стоит вскрытая банка пива. Я беру ее, нюхаю и ставлю обратно, что для меня не характерно. В углу стоит огромный телевизор; он по-прежнему передает картинку спортивного канала, однако никакого действия на экране нет, только пустой корт и трибуны. Игра отменена. Я почему-то в курсе, что этим видом спорта никто никогда уже не будет заниматься, потому что он прекратил существование. Однако Голос не позволяет чувству утраты завладеть моим сознанием. По его приказу я валюсь на засаленный диван, слушаю и киваю, уставясь в пустоту.

Мне сказано, что в гараже лежат инструменты. Я перетаскиваю их в гостиную и раскладываю в зависимости от назначения. Потом, вооружившись коротким ржавым ломиком, поднимаюсь наверх, нахожу ванную комнату с большой чугунной ванной и начинаю крушить заплесневевшую плитку и штукатурку, обращая в бегство разбуженных светом тараканов.

Через некоторое время я слышу, как открывается и снова закрывается входная дверь.

Я спускаюсь вниз, испытывая некоторое любопытство. Меня ждет красивая женщина. Завидев меня, она улыбается. На ней модная одежда, ей примерно столько же лет, сколько мне, однако она менее потрепана жизнью. Ее улыбка говорит о надежде, даже о вдохновении, однако за всем этим скрывается ужас.

Как ее зовут? Мне хотелось бы спросить ее имя, но я молчу. Она тоже не спрашивает, как меня зовут.

Вдвоем мы принимаемся освобождать гостиную от мебели и старого напольного покрытия. С телевизионного экрана уже исчезла картинка. Я выключаю телевизор из сети, и мы вместе выносим его на обочину. Электроника – важный ресурс. Наши соседи – такие же случайные пары, как мы, – заняты тем же: стереосистемы, микроволновые печи и телевизоры выстраиваются в пирамиды и накрываются пленкой. Небольшими горками лежит огнестрельное оружие. Примерно в полночь подъезжает громадный грузовик. Я как раз вытаскиваю из дома последний обрывок покрытия и задерживаюсь, чтобы поглазеть на детин, грузящих добро в длинный трейлер. Один из них мне знаком. Кажется, он был полицейским. Я помню его. Он несколько раз пытался меня припугнуть. Сейчас мы с ним равны, вражда стала недопустимой роскошью. Я приветственно машу ему рукой, но он не обращает на меня внимания.

Начинается дождь. Я не спеша возвращаюсь в дом. Крупные холодные капли падают мне на затылок, и меня настигает усталость, внезапная и неодолимая, от которой трясутся ноги и сбивается дыхание.

Голос уже сказал, что при необходимости мы можем спать. Мы с женщиной идем наверх и, не раздеваясь, ложимся в одну постель. Нагота разрешена, как и многое другое, – это мы слышали. Но, лежа рядом с женщиной, я чувствую ее ужас: ведь я грязный, небритый, весь в ссадинах и саже. Я принимаю решение ограничиться сном.

– Спокойной ночи, – шепчу я.

Она не плачет, но в ее вымученных словах «Спокойной ночи!» я угадываю сдерживаемые слезы. Была ли она в прошлой жизни замужем? Я не заметил на ее руке кольца, однако она похожа на человека, который не мыслит своего существования без супружества. Она не спит больше часа, но старается не шевелиться, видно, привыкла к прежней жизни и пытается отыскать хоть какой-то смысл в творящихся с ней и вокруг нее непонятных событиях.

Мне жаль ее.

Но сам я, скорее, приветствую перемены. Подо мной мягкая кровать и более или менее чистые простыни. Я тоже не засыпаю, но от удовольствия, а не от тоски: я слушаю, как шлепает по крыше дождь, и вспоминаю свою хижину из ящиков. Умершего прошлого мне совершенно не жаль.

Поразительно, но во сне я вижу траву.

А еще – питекантропа.

Нет, такое обозначение не годится. Правильнее назвать его «гоминидом». Эта тварь идет под ярким тропическим солнцем по своим нехитрым делам. Насколько я понимаю, это самец. Я гляжу на него в упор, но из будущего, и чувствую, как на меня накатывают волны веселья. Передо мной – предок рода человеческого, голый и трогательный; он не замечает меня, знай себе бредет, удаляясь и исчезая из виду. Я сумел пронзить взором время, ничего не изменив. Разве не умная я обезьяна?

Недостаточно умная, одергивает меня Голос. Он произносит свою отповедь тихо, почти шепотом.

Мы разделяем обязанности: каждый делает то, что может. Я посильнее женщины, поэтому мое дело – отделить ванну от стены, вытащить в коридор и спихнуть вниз по истертым дощатым ступенькам. Женщина тем временем в десятый раз прибирается в гостиной, закрывает окна фольгой и обрабатывает углы хлоркой, от которой и так уже невозможно дышать.

Тем временем грузовики всех размеров начинают подвозить новое оборудование. Термостаты и фильтры поступают, по моему мнению, с местных складов. Более сложная аппаратура появится позже. В самый темный из углов перетаскиваются фляги с густой прозрачной жидкостью. От нас не требуют абсолютной чистоты, однако женщина очень старается навести в комнате хирургическую стерильность в надежде, что Голос оценит ее усилия.

Она первой нарушает молчание.

– Голос звучит из будущего.

В этом нет сомнений.

– Из далекого будущего, – уточняет она.

Мне нечего ей возразить, и я соглашаюсь.

– А это утроба, – говорит она, указывая на ванну. – Здесь родится будущее.

Голос, судя по всему, говорит разным людям разное. Лично я полагал, что ванна представляет собой камеру выращивания, хотя не знал, как выращивается будущее.

Обхватив меня за пояс, она говорит:

– Оно будет нам как родное дитя.

Я утвердительно мычу, однако не во всем с ней согласен.

– Я люблю тебя, – заверяет она меня.

– И я тебя люблю, – вру я. Иллюзия семейного благополучия имеет для нее первостепенную важность.

Известно ли об этом Голосу?

Ночью, в промежутке между работой и забытьем, она приглашает меня на свою половину кровати. Я давно не практиковался и не могу показывать чудеса, однако испытываю удовольствие от ощущения новизны в наших отношениях. Потом мы забираемся под простыни и шепчемся, после чего погружаемся в глубокий сладкий сон. В темноте рождаются грезы.

В моих ночных грезах идет дождь.

Движение, узнаю я, – это материя, над которой поработал хаос. Малейшие изменения ветра и влажности приводят к зарождению или затуханию бурь. Ни один механизм и ничей мозг не способен уследить за всеми колебаниями, всеми вспышками вдохновения. Невозможно даже предсказать, какое крохотное событие обеспечит безоблачный день, а какое изменит одним махом миллионы судеб, внеся незаметную деформацию в фундамент мироздания…

«Представь себе, что ты способен путешествовать в прошлое, – нашептывает мне совершенно другой голос во сне. – Представь, что ты в курсе опасностей, которыми чревата любая перемена, но честолюбие заставляет тебя идти на риск. Ловко обращаясь с чудовищными энергетическими зарядами, ты прорубаешь окна исключительно из местного материала. Свой опыт ты ограничиваешь несколькими мгновениями. Ты не позволяешь себе ничего, кроме камеры и передатчика, очень совершенных приборов, не отличимых внешне от песка и шелухи. Гоминид может пялиться в твое окно, может на нем топтаться, хватать лапами, грызть, не обращать на него внимания. Что бы он ни сделал, оно все равно останется для него обычным грязным кусочком кварца.

Но все усилия напрасны, – продолжает голос. – Ты очень старался, но все равно не смог не наследить. То ли произошла утечка тепла из-за соприкосновения атомов, то ли недостаточно сбалансированной оказалась оптическая энергия, из-за чего к среде прошлого добавились или, наоборот, были из нее изъяты считанные протоны… Узнать, что случилось, невозможно, но последствия дадут о себе знать, количество изменений будет расти в геометрической прогрессии. И этот процесс неостановим, как цунами».

Вселенная, узнаю я, до невероятности хрупка.

И как человек, каким бы могучим ни был его ум, может надеяться вернуть все на прежние рельсы?

Парень, разносящий продовольствие и прочие необходимые припасы, появляется дважды в неделю и иногда задерживается на крыльце, рассказывая мне, что видел в городе. По его словам, заводы и склады удивительно преобразились. Там работают и живут старики и невероятно покорные дети. Некоторые из заводов делают приспособления, установленные в моей гостиной, то есть детской. Но чаще всего это что-то совершенно непонятное. Он ухмыляется, расписывая разноцветные огни, электростанции, бесчисленных роботов. Разве не поразительно? Чем не чудо? И сколько удовольствия!

Женщине мои беседы с парнем не по душе. Она считает, что он недостаточно усерден и не обращает должного внимания на Голос. Впервые – всего на мгновение! – у меня появляется подозрение, что Голос не ко всем применяет одинаковую силу. Женщина, к примеру, утверждает, что слышит его постоянно; терзавший ее поначалу страх сменился энергией и преданностью, а может, просто нервозным стремлением ему потрафить. Мне же знакомы затяжные периоды молчания, когда меня оставляют в покое. Бедная женщина первой вскакивает поутру, забывает про время, даже про голод и так драит пол, что начинают кровоточить руки. Она набрасывается на разносчика:

– Ты нам совсем не помогаешь.

На это он возражает:

– Как раз помогаю. – И продолжает, не колеблясь: – Часть моей работы – рассказывать людям о том, что я вижу, держать их в курсе происходящего. Откуда еще вы все это узнаете? Вы ведь никуда не можете отойти. Ваша задача – оставаться на месте, и вы превосходно с ней справляетесь.

Логика делает свое дело: она с ворчанием ретируется, чтобы в сотый раз начать полировать ванну.

Я же про себя задаюсь вопросом, все ли в словах разносчика правда. Вдруг он умелый лгун?

Непонятно, откуда у меня такие мысли. Представить, что кто-то увиливает, – значит уже увиливать самому. Тем более что я помимо собственной воли восхищаюсь смелостью паренька.

Втайне восхищаюсь.

Я узнаю во сне, что прошлое претерпело изменения.

Незначительные явления, наслоившись, переросли в колоссальные.

Возможно, избыточное тепло вызвало нестабильность, повлиявшую на рисунок падения дождевых капель в летний ливень. Гоминиды спаривались под дождем. Они делали бы это и в сухую погоду, но в дождь огромное значение имеет частота выпадания и величина капель. Сперматозоиды и яйцеклетки обладают высочайшей чувствительностью, узнаю я. Стоит изменить любой из параметров – момент семяизвержения, угол проникновения, тембр благодарного кряхтения – и в цель попадет другой сперматозоид. Результатом же становится изменение в эволюции человечества.

Вид не претерпевает серьезной трансформации. Люди остаются людьми, хорошими и дурными. Не меняется и характер человеческой истории. Люди овладеют теми же орудиями труда, потом станут воевать и создавать народы и государства. Просто сменятся отдельные лица, как известные, так и анонимные, и по времени пробежит мощная волна искажений.

Чтобы истребить самого себя, не обязательно поднимать руку на собственного дедушку. Достаточно вовремя вылить на него ушат воды.

Привозят эмбрион – и не в чем-нибудь, а в грузовичке для доставки цветов.

Каждый дом на нашей улице получает такие эмбрионы, и Голос внушает всем гордость и чувство долга. Мы закрыли сток ванны и наполнили ее густой жидкостью. Трубки качают в нее кислород. Операторы подсоединяют к эмбриону пластмассовую пуповину, потом я помогаю женщине проверить датчики и сенсоры, чтобы удостовериться, что наш крохотный комок живой ткани здоров.

Он каждый день становится вдвое больше; к концу недели появляются ручки и ножки. Растет он не как человеческий зародыш, но это, возможно, влияние жидкости или искусственных генов. Или бесчисленных поколений, целой эволюции, отделяющей его от меня.

Женщина дрожит и плачет.

– С ним всегда должен оставаться один из нас.

Это на случай разных непредвиденных осложнений.

– День и ночь! – причитает она.

Я прихожу к мнению, что надо уступить ей ночную смену.

– Это наше дитя, – заявляет она, с фантастической безапелляционностью повторяя то, что слышала от Голоса. – Ты видишь, дорогой, какой он хорошенький?

Но он мне не сын и не внук. Меня так и подмывает рассказать о своих снах про Африку и про причуды времени, но рассудок подсказывает, что этой женщине такие сны не снятся.

– Разве не хорошенький? – пристает она.

– Хорошенький, – неубедительно соглашаюсь я.

Но ей достаточно одного словечка. Она кивает, улыбается, на лице загорается радость.

Мне снится, что прошлое – это море. Я в настоящем: стою на низком берегу и небрежно перебрасываю через плечо песчинку. Место ее падения в воду невозможно заметить, но в ответ поднимается целая волна; беззвучный всплеск сменяется ревом наступающего на меня вала.

Что делать? Убегать в будущее? Но с каждым шагом будущее становится настоящим, да и не могу я далеко убежать – волна достанет меня и утопит, прекратив мое существование.