Текст книги "Монах: время драконов"

Автор книги: Роберт Ши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Глава 9

– До вчерашнего дня я не видел Аргуна с той самой ночи, – сказал Дзебу. – Он прекратил преследовать меня и покинул Священные Острова.

– Когда это было? – спросил правитель Лю.

– В последний Год Обезьяны, ваше превосходительство.

– Одиннадцать лет назад, – промолвил Лю. – Тогда умер Великий Хан Гуюк. Когда умирает Великий Хан, монголы прекращают все дела, где бы они ни находились, и возвращаются на родину, чтобы выбрать нового Великого Хана. Гуюк был внуком Чингисхана. Третьим из Великих Ханов. Мешу является четвертым.

В приемную правителя вошел китайский офицер.

– Командующий монголов прислал еще одного эмиссара, ваше превосходительство. Он просит аудиенции правителя и военачальника города.

Лю повернулся к Дзебу.

– Вы уже встречались с этим человеком, поэтому ваши наблюдения могут представлять ценность. Прошу пройти с нами.

– Это будет большой честью для меня.

– Он был полон решимости убить тебя с тех пор, когда ты был еще ребенком, – сказал Юкио. – Если мы перейдем ров для переговоров, он легко может пойти на то, чтобы убить тебя на месте.

– Мы не станем переходить ров, – сказал Лю. – Встретимся с ним на острове в центре озера Шань ху. Он будет один и постоянно под прицелом наших лучников на стенах.

– Если я приду к нему как посланник, он не сможет причинить мне вреда, – сказал Дзебу. – Это закон монголов.

На острове в центре озера Шань ху стоял маленький, изящный буддистский храм, построенный много веков назад. Ни монголы, ни китайцы не стали разрушать его умышленно, и восьмигранная ступа с медными украшениями чудесным образом избежала случайного повреждения, несмотря на постоянно перелетающие над ней каменные и огненные снаряды. Тем не менее Будда учил придерживаться золотой середины, не впадать в крайности, потакая своим желаниям либо самоуничтожаясь, а монахи этого храма не были полными дураками. В соответствии с учением о золотой середине они давно покинули храм. Лю и Аргун договорились, что он будет местом их встречи.

Красная с золотом лодка, украшенная фигурой дракона, была подведена по рву от речных ворот, и Лю, Юкио и Дзебу отправились на ней на остров. Кроме них в лодке находились два знаменосца: китайский с Белым Драконом Гуайлиня и самурай с Белым Драконом Муратомо. Они сошли на берег и остановились у ворот в низкой стене, окружающей храм.

Аргун и офицер, несущий флаг с тремя белыми конскими хвостами, были доставлены с противоположного берега на сампане. Единственным украшением Аргуна был золотой квадратный медальон, свидетельствующий о его ранге, висевший на шее на золотой цепочке.

Его лицо мало изменилось с момента их последней встречи с Дзебу одиннадцать лет назад. Длинные концы рыжих усов свисали ниже голого подбородка. Его глаза, узкие и голубые, как лед, безжалостно смотрели на Дзебу. Дзебу, не отводивший от них взгляда, услышал, как Юкио вздохнул и придвинулся к нему поближе.

Он пытался управлять своими чувствами, как его учили. Он признавал, что испытывает страх, что не может представить себя побеждающим Аргуна в бою. В то же время он не мог не вспомнить старое изречение: «Человек не может жить под одним небом с убийцей своего отца». Рано или поздно он вынужден будет убить Аргуна.

Но это не было изречением зиндзя. Как зиндзя, он являлся не сыном Дзамуги, а человеком, которого хотел убить Аргун, человеком, кровным долгом которого было убийство Аргуна. Он был простым проявлением Сущности, и Сущность была везде, и в Аргуне так же, как и в Дзебу.

Тем не менее он не смог удержаться от того, чтобы не обратиться к Аргуну с речью на монгольском языке, которую специально заучил:

– Приветствую тебя, убийца моего отца.

Аргун остановился и уставился на Дзебу ледяными голубыми глазами. На том же языке он ответил:

– Значит, ты выучил язык своего отца. Однако сражаешься против его народа.

– Я сражаюсь против убийцы моего отца.

– Для тебя нет места в этом мире. Ты не найдешь на этой земле пристанища, пока не ляжешь в нее.

В разговор вступил Лю:

– Вы пришли сюда, чтобы обмениваться угрозами с этим монахом или встретиться с правителями Гуайлиня?

Аргун вежливо поклонился правителю.

– Этот монах является причиной переговоров, – сказал он по-китайски. – Я должен выполнить свой долг. Дух Чингисхана не обретет покоя, пока не умрет этот монах.

– Кажется, ваш Великий Хан требует смерти всех нас, – сказал Юкио. – То, что вы страстно мечтаете отомстить нашему товарищу, не имеет для нас никакого значения.

Губы Аргуна искривились в чуть заметной улыбке.

– Вы не правы. Для вас это очень важно. Это может спасти ваши жизни. Будь моя воля, я убил бы всех после падения города.

– Вы оскорбляете нас, – сказал Юкио. – Говорите так, будто все уже решено.

Аргун кивнул:

– Я просто сказал все как есть. Не думаю, что взять этот город будет слишком трудно. Я завоевал четырнадцать городов с того времени, как Великий Хан милостиво сделал меня одним из своих гурханов. Некоторые из них были более крупными и оборонялись лучше, чем этот. Не думаю, что горстка людей из Страны Карликов слишком долго сможет причинять нам беспокойство.

– Тебе ли не знать обратное, Аргун, – сказал Дзебу. – Ты был в нашей стране, видел, как сражаются самураи. Ты сражался рядом с ними.

– Ты, наполовину монгол, наполовину карлик, считаешь ту страну своей. – Аргун высказал мысль, которая омрачала жизнь Дзебу, когда он оставался в одиночестве, – ощущение того, что он чужой везде, где бы ни находился. Наступали моменты, когда даже учение зиндзя, даже созерцание Камня Жизни и Смерти не могли прогнать печаль. «Он напомнил об этом именно сейчас, – подумал Дзебу, – чтобы сделать меня более слабым, погрузить в уныние и чтобы ему было легче убить меня. Я должен помнить, что я – сама Сущность, и это все, что мне необходимо знать сейчас».

Аргун повернулся к Юкио и Лю:

– Люди из Страны Карликов – отважные воины, но им неведомо искусство войны в осаде.

– Мы поделимся с ними своими знаниями, – ответил Лю.

– Пусть так, но я все равно возьму этот город. Когда это произойдет, я сровняю его с землей и убью всех живущих в нем, если вы не согласитесь на одно мое условие.

– Какое условие? – спросил Лю. Аргун указал на Дзебу:

– Разрешите мне взять этого монаха с собой в лагерь. Он умрет почетной смертью. Он связан родством с семьей наших правителей. В соответствии с законом, Яссой, кровь такого человека не может быть пролита. Он будет задушен тетивой лука. Такой смерти удостаиваются только люди знатного происхождения.

– Дай мне возможность защищаться мечом, а потом можешь попробовать убить меня тетивой, – сказал Дзебу.

– Ты насмехаешься, а ведь в твоей власти жизни всех людей, находящихся здесь, твоих друзей – самураев, жителей города.

– Мы не станем рассматривать такое предложение, – тихо заявил Лю.

«Они обсуждают мою смерть, – подумал Дзебу. – Я не могу поверить в это».

– Предположим, что мы сдадим весь город, здесь и немедленно, – сказал Лю.

– Сдайте город и монаха, и вы останетесь правителем. Карликов возьмут в плен, но с ними будут хорошо обращаться. Младший брат Великого Хана Менгу Кублай высказал желание видеть их.

– Но Дзебу умрет.

– Монах должен умереть.

– А если мы позволим ему бежать и потом сдадим город? – настаивал Лю.

– Город будет разрушен, его жители преданы мечу.

– Стремясь убить этого монаха, вы приносите в жертву жизни тысяч своих людей, которые безусловно погибнут, пытаясь завладеть городом. Ради этого вы готовы лишиться города и всех живущих в нем.

Аргун поднял вверх руки в перчатках, взывая к небесам. «Они ничего не поняли». Он покачал головой, глядя на Лю.

– Приказ Чингисхана – убить всех из рода Дзамуги. Любой монгол будет счастлив умереть, выполняя его приказ.

Дзебу внезапно почувствовал непреодолимую убежденность в том, что ему необходимо сдаться. Он ощутил это настолько ясно, что у него не было никаких сомнений, что именно это чувство Тайтаро называл проницательностью зиндзя.

Он вышел вперед.

– Поклянись нам, что сохранишь город в любом случае, сдастся он тебе или будет захвачен силой, и я пойду с тобой сейчас.

Он надеялся, что никто не услышит легкую дрожь в его голосе, которую он сам ощущал. Нелепо было Думать, что Лю и Юкио считают его жизнь равной жизням всех жителей Гуайлиня и воинов, которые их защищают. Они могли считать бесчестным выдавать товарища врагу. Но если таким образом можно спасти столько жизней, не было никакого смысла сохранять одну из них.

– Нет, – заявил Юкио, – я запрещаю это.

– Я тоже, – сказал Лю. – Вы умрете напрасно. Он просто найдет еще одно оправдание, чтобы разрушить город.

– Я верю, что он выполнит обещание.

– Позвольте поговорить с вами, – сказал Лю. Взяв Дзебу за руку, он вывел его на каменистый берег острова. Аргун и Юкио молча ждали.

– Я – монах зиндзя, ваше превосходительство, – сказал Дзебу. – Я не цепляюсь ни за что, даже за жизнь.

– В нашей стране ваш Орден называют Цзинь-ча, – сказал Лю. – Я знаю немного о его учениях. Если бы вы не предложили умереть, чтобы спасти так много тысяч жизней, вы не были бы истинным Цзинь-ча. Но на самом деле приносить себя в жертву было бы глупо. Это было бы признаком недостатка в вас мудрости Цзинь-ча.

Дзебу с любопытством смотрел в лицо старого человека. Черные глаза Лю, казалось, излучали свет.

– Я готов выслушать вас.

– Если вы приняли взгляд на вещи Аргуна, значит, он уже овладел вашим разумом и может убить вас, когда пожелает. Будущее закрыто для вас. Но, как член Ордена, вы должны знать, что любой отдельный взгляд на что угодно не может быть истинным, количество выходов, перед которыми мы стоим, бесконечно. Если вы выберете продолжение жизни, может случиться множество вещей. Вас все равно могут убить в бою. Император может прислать подкрепление и отогнать монголов. Аргун может погибнуть в бою, и его жажда вашей крови, быть может, умрет вместе с ним. Может разразиться чума и унести всех – и осаждающих, и защитников. Или монголы вдруг решат снять осаду и уйти.

– Этого не произойдет. Монголы никогда не сдаются.

– Вы такой знаток монголов, молодой монах. Правда, я забыл, что вы сами частично монгол. Возьмите обратно ваше предложение сдаться на милость Аргуна. Я верю в то, что жизнь еще многому вас научит и ваше время умирать еще не настало.

– Я не вижу ничего впереди. – Дзебу познал сладость жизни, но сейчас жизнь казалась слишком горькой. Он узнал Танико и потерял ее. Он познал радость победы в бою, а потом, потерпев поражение, был вынужден бежать из родной страны.

– Цзинь не находят счастья ни в чем, – сказал Лю.

– Вы знаете это?

Лю улыбнулся.

– И Цзинь не верят ни во что. Тем не менее вы поверили, что вам правильнее будет принести себя в жертву. Но вас учили, что нет ничего правильного или неверного. Цзинь не верят в добро или зло. – Он помедлил, его черные глаза смотрели прямо в глаза Дзебу. – Цзинь – дьяволы.

Дзебу не подозревал после всего, что он видел и совершил, что он сможет сильно чему-либо удивиться. Но сейчас он потерял дар речи. Он мог только стоять и пораженно смотреть на Лю. Он не знал, смеет ли он сказать хоть что-нибудь.

– Не все из нас носят серые одежды и живут в монастырях, – сказал Лю. – Я сумел убедить вас не отказываться от жизни ради Аргуна?

Дзебу поклонился.

– На какое-то время смогли, ваше превосходительство. Я не знаю, почему вы заговорили со мной подобным образом. Не знаю, есть ли причины, из-за которых я должен выслушивать вас. Я не могу знать, действительно ли вы являетесь одним из нас или просто узнали некоторые из наших тайн. Но ваши слова убедили меня, и я должен следовать своим убеждениям.

– Это все, на что я надеялся.

Они вернулись к тому месту, где стояли Юкио и Аргун, Лю шел впереди, Дзебу, на почтительном расстоянии, – сзади.

– Молодой монах решил, что у вас нет права требовать его жизнь, – заявил Лю Аргуну. Юкио с облегчением улыбнулся Дзебу.

Выражение лица Аргуна не изменилось.

– Он приговорил ваш город к смерти.

– Если вы захватите город и убьете всех живущих в нем, – сказал Лю, – вся вина падет на вас. Ничто не принуждает вас подвергать смерти так много людей, кроме собственной жажды крови.

Аргун повернулся к своему знаменосцу и кивнул. Воин прошел к сампану, взял стоящую на носу большую шкатулку из красного дерева, принес ее Аргуну и поставил у его ног.

– Я принес этот подарок вам, правитель Лю Май-цзы. Вы ожидали подкрепление, которое помогло бы вам выстоять осаду. Теперь поймите, что вы обречены. – Аргун наклонился, отомкнул запор и отошел.

Юкио вопросительно посмотрел на Лю. Дзебу затаил дыхание, ужасное предчувствие по поводу содержимого шкатулки охватило его. Правитель Лю жестом приказал Дзебу открыть шкатулку.

Внутри, на соломенной подстилке, лежала бледная, обескровленная голова сына правителя Лю.

Глава 10

«Я не позволю им сломить меня, – снова и снова говорила себе Танико. – Ни Хоригаве, ни монголам». Они могут изнасиловать и убить ее, как поступили с той бедной женщиной на дороге. Они могут, как предсказал Хоригава, поработить и мучить ее, пока она не закончит свои дни разбитой старухой. Но внутри нее существовало нечто, что не было Шимой Танико, слабой женщиной, поддающейся унижению. Это нечто могло быть тем, что Дзебу называл Сущностью.

После долгого ожидания в войлочном шатре с остальными членами свиты Хоригавы два китайца вызвали ее и проводили в другой шатер, разбитый неподалеку. Она слышала голоса поющих у костров мужчин. Слова понять она не могла, но мелодии были печальными и трогательными. Китайцы оставили ее.

В шатре было темно, пахло дымом и потом. У него были цилиндрические решетчатые стены и приплюснутая коническая крыша, спицы которой, отходящие от двух центральных столбов, напоминали спицы зонтика. На полу в несколько слоев лежали толстые мягкие ковры, вытканные замысловатыми узорами. Она села на шелковые подушки. Значит, таким было жилище соотечественников Дзебу. Мысль о Дзебу напомнила ей о предсказании Хоригавы, что он будет убит монголами. Хоригава уже пытался убить его и потерпел неудачу. Она молилась Будде, чтобы он помог Дзебу выжить.

Не имея возможности следить за ходом времени, она предалась грустным размышлениям, которые снова и снова возвращали печаль, страх и беспомощность. Вероятно, она никогда больше не увидит Священные Острова. И Дзебу, Она упала на подушки и зарыдала.

У нее было несколько возможностей убить Хоригаву. Почему она не сделала это? Для себя она решила, что, если ей еще раз удастся встретиться с ним, она перережет ему горло, невзирая на последствия. Какой она была дурой, полагая, что в результате этой поездки в Китай получится нечто хорошее.

Она села. Подушка, на которой лежала ее голова, пропиталась слезами. Ее грим был испорчен. Найдя кувшин с водой и таз, она вымыла руки и лицо. Шкатулку с пудрой и красками у нее отобрали вместе е остальной одеждой. Зеркала не было. Она отчаянно захотела принять ванну. Воздух в шатре был теплым и затхлым, и она чувствовала выступающий на теле пот. Эти монголы, вероятно, никогда не моются. Слухи оказались правдивыми: пахло от них отвратительно. Весь лагерь провонял сальными, немытыми телами пожирателей мяса.

Одна маленькая масляная лампа тщетно пыталась сражаться с тенями, окружавшими ее в круглом помещении. Сквозь круглое отверстие в центре крыши виднелся клочок неба с одинокой звездой. Стояла теплая безветренная ночь.

Язычок пламени лампы становился все ниже, она легла почти в полной темноте и воззвала к Богу Безграничного Света. «Почтение Амиде Будде». Немного погодя она погрузилась в долгий, тяжелый сон отчаяния.

Утром один из китайцев принес ей еду, несколько грубых лепешек и вина, подбросил углей в огонь. Она попыталась задать ему несколько вопросов, но он ничего не ответил.

В шатре находился фарфоровый сосуд, чтобы она могла справлять естественные надобности. Ей принесли свежую воду, и она разделась и тщательно вымыла все тело. Холодная вода освежила ее.

Одевшись, Танико подошла к выходу из шатра и приоткрыла низкую деревянную дверь. Яркий солнечный свет и пыль ослепили ее. Отовсюду слышался шум, издаваемый людьми и лошадьми. До этого момента она не знала, как хорошо монгольские шатры предохраняют от шума.

Стражник в шелковом плаще что-то крикнул ей на своем языке и взмахом руки приказал снова уйти в шатер. Она повиновалась, села на подушки и задумалась, каким образом сможет бежать отсюда.

Шансы убежать от всадников были такими же, как у зайчонка, пытающегося скрыться от сокола. Даже если ей удастся это сделать, как она сможет выжить в этой незнакомой, раздираемой войной стране? Совершив попытку к бегству, она даже скорее будет ранена или убита, чем если останется здесь.

Она потеряла все и всех, кого любила. То, что монголы с ней сделают, едва ли имело значение. Она снова закрыла лицо ладонями и заплакала.

Все же через некоторое время слезы течь перестали. Она вела себя именно так, как хотел Хоригава, – позволяла молоть себя жерновам однообразия и отчаяния, пока у нее не останется сил сопротивляться судьбе. Она напомнила себе, что происходит из рода самураев. Вспомнила, что дала слово не позволить сломить себя. Встала на ноги и сжала кулаки.

В двери появилось круглое лицо монголки.

– Да даруют тебе Вечные Небеса счастливую судьбу, – приветствовала она Танико по-китайски. – Я – Буркина, служанка нашего господина Кублай-хана.

Буркина могла быть любого возраста, от тридцати до семидесяти лет. Одета она была в желтый китайский шелковый халат, с шеи до самого пояса свисало Тяжелое ожерелье из золота и нефрита. Шагала она широко, жесты были повелительными, почти мужскими. Танико она напоминала крестьянку – женщину, всю жизнь занятую тяжелым трудом, которой недоставало изысканных манер дам высокого происхождения. Сейчас она могла обладать золотом и камнями, но при рождении, несомненно, была окружена бедностью. Ее глаза и волосы были темными, и Танико не могла заметить ни малейшего сходства с Дзебу.

Буркина вела себя очень заботливо. Удобно ли Танико? Нуждается ли она в чем-нибудь? Все вещи Танико будут принесены ей чуть позже, как только ихнайдут. Буркина спросила, какую пищу Танико предпочитает, и пообещала, что приложит все усилия, чтобы еда ей понравилась. Во всей этой заботе Танико почти не чувствовала теплоты. Как будто Буркину обязали заботиться об очень дорогой лошади. Единственное отличие было в том, что данная «лошадь» умела говорить.

– Могу я попросить материалы для письма?

Буркина выглядела изумленной.

– Для чего?

– Мне нравится записывать то, что я вижу и думаю.

Буркина посмотрела так, будто у Танико выросли крылья.

– Как ты научилась писать?

– В моей стране все в хороших семьях обучаются читать и писать. Женщины, конечно, пишут на языке, отличном от мужского, но он достаточно хорошо соответствует своему назначению.

– Наши женщины совсем не умеют читать и писать, и только некоторые мужчины способны это делать. Нашего Великого Хана Менгу, его брата Кублай-хана и двух других его братьев считают учеными. Но они совсем необычные люди.

– Ты говоришь по-китайски, а в моей стране это считается признаком образованности.

Буркина гордо улыбнулась.

– Для нас, монголов, это – необходимость. Как иначе мы сможем командовать своими рабами?

– Что стало с князем Хоригавой и его свитой?

– Твой хозяин передал послание императора Сун Кублай-хану и уехал.

– Он мой муж, а не хозяин, – Так как Хоригава сказал монголам, что она была простой куртизанкой, ей придется самой попытаться доказать важность своей персоны.

– Твой муж оставил тебя нам в качестве подарка? – Лицо Буркины выражало потрясение, смешанное с недоверием.

– Муж и жена могут быть врагами.

Буркина пожала плечами.

– Кем ты была раньше, не имеет значения. Моей задачей является определить твою теперешнюю ценность.

Танико почувствовала, как запылало ее лицо.

– Я знаю цену себе. – «Не позволю обращаться со мной как с мешком с рисом», – подумала она.

Монголка придвинула свое лицо к лицу Танико.

– Послушай, те, кто не могут жить с нами, умирают. Ты должна понять, если хочешь жить, что Вечные Небеса отдали моему народу всю землю, чтобы мы правили здесь так, как считаем нужным. Забудь, кем ты была раньше. Ты найдешь среди нас место, которое заслуживаешь.

Танико вздохнула и кивнула. Разговоры женщины могли казаться пустой похвальбой, но это была истина, какой ее видели монголы. Если она не предпочтет немедленную смерть, ей придется изучать жизнь этого нового мира.

– Я просто хотела сказать, что не хочу быть… я хочу быть не просто женщиной, телом которой будут пользоваться ваши мужчины.

Буркина улыбнулась.

– Наш господин Кублай-хан требует от всех тщательной оценки каждого человека, каждой вещи.

– Как ты будешь определять цену мне?

Буркина села на подушки и жестом пригласила Танико сесть рядом, Она щелкнула пальцами, и маленький китайчонок поспешил с лакированным подносом с сине-белыми фарфоровыми чашками и сосудом с чаем – тем самым напитком, который ввозил на Священные Острова Такаши.

– Расскажи мне о себе.

Попивая дымящуюся зеленоватую жидкость, Танико начала рассказ о своей жизни, не придерживаясь четкой хронологии, а излагая факты в той последовательности, в какой они приходили в голову. Она понимала, что, какой бы ласковой ни казалась Буркина, именно перед ней была поставлена задача составить мнение об этой странной женщине из-за моря. Поэтому, подобно каллиграфу, заботящемуся в равной степени о красоте каждого слова и его значении, Танико постаралась придать каждой части своего рассказа такую форму, чтобы показать себя в лучшем свете. Она сделала особый акцент на своем происхождении и образовании, близости с великими дамами своей страны, замужестве с князем.

– Он не говорил, что ты была его женой.

– Что он говорил обо мне?

– В Китае есть много женщин, которые продают свои тела за золото и серебро или за чашку риса. Князь сказал, что в своей стране ты была именно такой женщиной. Он сказал, что ты была наложницей одного из вельмож. Вельможа был убит, а ты грозила устроить скандал из-за того, что он не оставил тебе даже части своего богатства. Оказав любезность той семье, князь согласился взять тебя с собой в Китай.

Танико закрыла глаза. Она почувствовала, что вот-вот зарыдает при мысли о Кийоси и Ацуи. Но эта монголка будет только презирать ее за слезы. Она постаралась ничем не показать свои чувства.

– Я была, как и говорила тебе, женщиной из знатной семьи и женой князя Хоригавы. Мы разошлись с ним, и я действительно жила с человеком, который был не просто вельможей, а наследником самого могущественного рода на наших островах и командующим над всеми воинами. У меня был сын от него. Когда его убили в бою, я не хотела ничего из его богатств. Я только просила оставить мне сына, но его род отобрал у меня ребенка. Меня увезли из страны, чтобы я не смогла сопротивляться.

– Сколько у тебя было детей?

– Два. У меня была еще дочь, но князь Хоригава убил ее, так как он не был ее отцом.

– У моего народа наказанием за измену является смерть. И для мужчины, и для женщины.

Танико была поражена.

– Смерть? Если бы в моей стране существовал такой закон, были бы уничтожены лучшие в стране семьи. – Она тут же пожалела о сказанном. Если монголы считали таким страшным преступлением соединение с кем-то кроме супруга, Буркина могла признать верной низкую оценку, которую ей дал Хоригава. – Князь стал презирать меня задолго до того, как я легла с другим мужчиной, – поспешно сказала Танико. – Он женился на мне только потому, что моя семья была очень состоятельной.

Буркина похлопала ее по руке.

– Я видела князя. Его трудно назвать мужчиной. К тому же он дурак, если согласился отдать такую красивую и умную женщину. У тебя были все причины убежать с его пастбища. – Она поднялась. – Теперь позволь помочь тебе раздеться.

– Раздеться? Я должна сделать это?

– Мы достаточно поговорили, и я узнала о твоей жизни и твоем уме. Но тебя не собираются назначать на пост генерала или посла. Я хочу посмотреть, красиво ли твое тело, нет ли на нем изъянов.

Танико вздохнула и встала.

– Значит, правда, что я не более чем сосуд, которым будут пользоваться мужчины?

В голосе Буркины послышалось раздражение:

– Ты слишком хорошо знаешь мир, чтобы так говорить. Участь женщины зависит от ее красоты, как у мужчины – от силы. Совершенно очевидно, что твоя цена не ограничивается только ценой тела. Если бы тебя собирались отдать воинам на потеху, неужели ты думаешь, что я потратила бы на тебя столько времени.

Раздевание заняло некоторое время. Танико сняла халат, блузу, юбки и платья. Для удобства во время путешествия она высоко подвязала волосы. Сейчас она распустила их до талии, и брови монголки удивленно поползли вверх. Наконец Танико сняла последний покров и передала его Буркине, та бросила его на подушки, оценивая взглядом ее тело.

Танико никогда не стеснялась наготы, особенно перед другими женщинами. Когда соединялись мужчина и женщина, они не желали полной наготы. Самым привлекательным было чуть приоткрыть одежды, обнажив только участки тела и дав любовнику доступ к себе. Но полная нагота – по более практическим причинам, таким как мытье или смена одежды, – была обычной. Там, где она жила, Танико часто видела нагих мужчин и женщин.

Однако никто не изучал ее так тщательно, как Буркина. Не произнося ни слова, монголка ходила вокруг нее и, прищурив глаза, рассматривала от макушки до кончиков ног.

– Ты не связывала ноги, подобно китаянкам. Это хорошо. Мы считаем этот обычай отвратительным.

Теперь Буркина начала прикасаться к ней. Танико сжалась от прикосновения ее грубых пальцев, но монголка резко приказала ей стоять смирно. Танико чувствовала себя дыней, которую оценивает домашний повар. Буркина разомкнула ее губы и проверила зубы, Понюхала ее дыхание. Помяла груди Танико, ущипнула соски, ощупала ягодицы. Пробежала пальцами по животу.

– Неплохо. Совсем немного растяжек. Говоришь, у тебя было два ребенка? Сколько тебе лет?

Танико решила, что она могла свободно сбросить пять лет, пересекая Китайское море.

– Двадцать три.

– Тебе между двадцатью пятью и тридцатью. Но твой маленький рост и легкий вес сохранили тело молодым. Мужчина может решить, что тебе даже меньше двадцати трех. Ложись на спину и разведи ноги.

Танико уже поняла, что сопротивляться бесполезно, Она легла на подушки, отвернув лицо и сжав зубы, пока монголка осматривала и ощупывала ее внутри.

– Хорошо. Роды не сделали тебя вялой и рыхлой. Больной ты тоже не кажешься. Оденься. – Буркина сияла, темное круглое лицо прорезала широкая улыбка. – Могу я предположить, что ты опытна в искусстве любви, как замужняя женщина, у которой к тому же было два любовника?

– Думаю, что да.

– Готова ли ты использовать этот опыт с полной отдачей, чтобы счастливо жить среди нас?

– Что со мной будет? Ты должна мне сказать.

Буркина предостерегающе подняла руку.

– Я еще не знаю наверняка. Я должна сообщить обо всем. Потом будет принято решение. Пока тебе принесут всю одежду и другие личные вещи. Ты вымоешься. Оденешься в лучшие наряды, как на свадебную ночь. Сделай себя такой красивой, какой только можешь. Даю тебе время до заката. – Буркина пошла к выходу из юрты, путаясь йогами в полах халата. – Ты приехала из страны настолько отличной от нашей, что я с трудом могу представить ее себе. Но у тебя есть качества, которые понравились мне. Ты сильная, ты сообразительная, и ты жила достаточно долго, чтобы приобрести некоторую мудрость. Я дам тебе маленький совет. Не пытайся – только потому, что находишься среди монголов, – выглядеть красивой по их меркам. Стань красивой в соответствии с обычаями твоей страны, каким бы странным это нам ни показалось. Ты опытная женщина. Ты понимаешь мужчин и умела стать привлекательной для некоторых великих из них. Не выгляди испуганной. Постарайся быть спокойной и веселой. Веди себя так, будто ты находишься в своем доме среди друзей и семьи.

– Почему ты предполагаешь, что у себя дома я была спокойной и веселой? – спросила Танико.

Буркина рассмеялась.

– Я поняла твой совет, – сказала Танико. – Ты очень добра. Благодарю тебя. – Вспомнив, что Буркина соотечественница Дзебу, Танико почувствовала внезапный прилив расположения к этой крупной женщине.

Буркина снова улыбнулась ей:

– Я всегда счастлива помочь женщине, заслуживающей этого. Теперь займись приготовлениями, маленькая госпожа.

– Обязательно. Не забудь прислать бумагу, чернила и кисточку.