Текст книги "Монах: время драконов"
Автор книги: Роберт Ши
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
Глава 3
Танико и Ацуи играли, когда услышали шум от въехавших в ворота поместья Шимы повозок и всадников. Рука Ацуи, готовая поставить на поле белый камешек, который стал бы угрожать всей линии черных камешков Танико в углу поля, застыла в воздухе. Он медленно опустил камешек, и они посмотрели друг на друга.
Шума было больше, чем когда уезжал дядя Риуичи со своими всадниками, таким образом можно было предположить, что вернулось больше лошадей, а быть может, и больше повозок. Беспокойство, не оставлявшее Танико все утро, сменилось ужасом. Отодвинув доску для игры в го, она привлекла к себе Ацуи.
Через некоторое время экран шози в ее комнату отодвинулся, и в щели появилось заплаканное лицо тети Цогао. Один взгляд, и страх Танико перерос в дикий, отчаянный ужас. Ее тетя беспомощно покачала головой.
– Твой дядя требует Ацуи в главный зал.
Танико не разжимала рук, обнимавших мальчика.
– Если ему нужен Ацуи, ему придется прийти сюда и оторвать его от меня.
Цогао, зарыдав, ушла. Ацуи плакал в объятиях Танико. Она похлопала его по узенькому плечику под зеленым шелком.
– Мама, убей меня, как ты убила того человека, а потом убей себя. В Чистой Земле мы встретимся с отцом.
Танико прикусила губу.
– Перед тобой долгая жизнь, Ацуи-тян. Лучше я потеряю тебя, чем причиню вред. И даже в худшие моменты моей жизни я никогда не хотела убить себя. Предоставь свою судьбу Амиде. Почтение Амиде Будде.
– Почтение Амиде Будде, – повторил Ацуи.
В комнату вошел Риуичи. За ним появилась низенькая, до ненависти знакомая фигура в высоком черном лакированном головном уборе.
– Хорошего тебе дня, Танико-сан, – сказал Хоригава, обнажив свои черные зубы в широкой ухмылке.
С криком ярости Танико схватила первый попавшийся под руку предмет. Им оказалась зажженная масляная лампа. Она бросила ее в Хоригаву, который, смеясь, уклонился. Риуичи испустил тревожный крик, когда маленькие оранжевые языки пламени побежали по бумажной стене. Слуга с кувшином воды бросился на огонь и залил его, Риуичи потушил оставшиеся огоньки одеялом.
– Я вижу, госпожа Танико не оставила попыток поджечь чей-либо дом, – сказал Хоригава.
– Ты заронил в голову Согамори эту мысль, – произнесла Танико, обуреваемая желанием броситься на мужа и задушить его.
Хоригава развел руками.
– Наоборот. Я пытался убедить господина Согамори, что отпрыск душевнобольной женщины низкого происхождения вряд ли заслуживает его внимания. Но он настаивал. Я здесь только для того, чтобы убедиться, что его желания выполняются. По закону ты – моя жена, а этот мальчик – мой сын. Он будет усыновлен господином Согамори, а ты, начиная с этого момента, будешь жить у меня.
«У него. Меня посылают назад, к Хоригаве». Ее разум помутился от потрясения. На мгновение ей действительно захотелось покончить с собой. Все, что приносило ей счастье в последние годы, ушло, как будто проглоченное землетрясением.
Она встала на колени и прижала к себе Ацуи.
– Мы не поедем.
– Этот человек – не мой отец, – хныкал Ацуи.
– Конечно, нет, – сказала Танико сквозь сжатые зубы. – Он не способен быть чьим-либо отцом.
Риуичи умолял Хоригаву:
– Она вам не нужна как жена, ваше высочество. Я позабочусь, чтобы она не тревожила господина Согамори.
Выражение лица Хоригавы изменилось. Его щеки покраснели под белой пудрой придворного. Глаза сузились, тонкие губы растянулись, обнажая черные зубы. Хриплым от ненависти голосом он произнес:
– Она моя жена. Моя. Я поступлю с ней так, как считаю нужным. Не вмешивайся в это, Риуичи. – Хоригава отвернулся от Риуичи и сквозь ставни позвал своих людей, стоявших на террасе.
– Танико, – сказал Риуичи, – быть может, если ты позволишь забрать мальчика безо всяких сцен, нам удастся уговорить князя Хоригаву разрешить тебе остаться с нами.
– Не вводи себя в заблуждение, дядя, – холодно произнесла Танико. – У князя со мной старые счеты. Что касается тебя, ты подвел меня, когда я более всего в тебе нуждалась. Теперь я не хочу оставаться у тебя.
– Постарайся понять, Танико. Весь мир сгибается перед господином Согамори, как трава под ветром. Я не мог вынести этого.
– Я думала, что самурай может вынести все.
Двое мужчин в красных шелковых куртках и штанах по щиколотку длиной, с длинными мечами на поясе ввалились в комнату. Они выглядели немного робко, попав в комнату женщины, не защищенной ширмой. Встав у стены и отведя глаза от Танико, они вопросительно смотрели на Хоригаву.
– Право, ваше высочество, это совсем не обязательно, – сказал Риуичи. – Вы оскорбляете меня, позволяя самураям войти в мой дом.
– Ты уже доказал, что не можешь заставить членов своей семьи исполнять приказы господина Согамори, – сказал Хоригава. Он повернулся к самураям: – Возьмите у нее мальчика и посадите в повозку господина Согамори.
Танико оставалась на коленях, не отпуская от себя Ацуи. Риуичи протянул к ней руки:
– Пожалуйста, Танико, не позорь нас.
– Ты сам опозорил себя, дядя.
– Возьмите мальчика, – рявкнул самураям Хоригава.
Старший из двух подошел и остановился рядом с Танико.
– Простите, моя госпожа. Вы отдадите нам мальчика?
– Мне очень жаль, но я не могу сделать этого.
– Мы знаем вас, моя госпожа. Это вы помогли нашему товарищу уйти в другой мир. Вы пользуетесь огромным почтением у всех самураев. Но мы должны подчиняться приказам. Не заставляйте нас позорить вас.
Танико закрыла глаза и склонила голову.
– Простите меня. – Она еще крепче прижала к себе Ацуи.
– Это вы должны простить нас, моя госпожа. – Самурай наклонился и взял ее за руки. Ацуи закричал. Риуичи стонал и заламывал руки.
Внезапно Танико отпустила Ацуи и бросилась к младшему из самураев, пытаясь схватить его меч. Она наполовину вытащила его из ножен, когда самурай ладонью ударил ее по голове. Она упала, оглушенная, потеряв способность двигаться.
– В прошлой жизни она, видимо, была воином, – сказал старший из самураев.
– Мама! – закричал Ацуи. Танико открыла глаза И увидела своего сына во власти, молодого самурая. Она протянула к нему руки, он пытался вырваться.
– Уведите мальчика, – сказал Хоригава. Самурай утащил Ацуи из комнаты.
Закрыв свой разум для криков Ацуи, Танико повернулась к старшему из самураев. Ей пришлось говорить очень медленно, чтобы сдерживать рыдания.
– Прежде чем уйдете, попросите слуг принести его флейту, кото и сямисен и возьмите их с собой в Рокухару. Флейта Маленькая Ветвь – реликвия семьи Такаши – была подарена Ацуи его отцом. Упражнения мальчика не должны прерываться. Он очень хороший музыкант. – Она вспомнила, как несколько лет назад госпожа Акими сказала о сыне Домея Юкио: «Его игра на флейте очень приятна для слуха». Юкио, из-за которого погиб Кийоси. Юкио, жизнь которого она помогла спасти. До этого момента эта мысль не приходила ей в голову. Сейчас она ошеломила ее.
– Почтение Амиде Будде, – прошептала она. Только Бог Бесконечного Света мог понять то, что делало ее каким-то образом ответственной за смерть Кийоси.
Танико встала и повернулась к Хоригаве.
– Возьмите меня и делайте все, что хотите.
Маленькими шажками, как подобает настоящей госпоже, выпрямив спину, Танико покинула рыдающую семью Шимы Риуичи. Она понимала, что, вероятно, никогда не увидит никого из них, но молча прошла мимо, не попрощавшись. Ее семья подвела ее на один раз больше, чем это было возможно.
Хоригава приказал одному из самураев сесть в повозку вместе с ним и Танико.
Когда они уже катились по улицам Хэйан Кё, Танико спросила:
– Вы всегда будете вызывать охранника, оставаясь со мной наедине, ваше высочество?
Хоригава улыбнулся ей, улыбка была пропитана ненавистью.
– Ты не можешь представить, что я придумал для тебя. Будет очень интересно посмотреть, как слабая, хорошо воспитанная женщина, привыкшая, жить в столице, выдержит трудности поездки в Китай.
Танико, широко раскрыв рот, уставилась на Хоригаву. Китай? Но если Юкио, как она слышала, отправился в Китай, значит, Дзебу тоже там. Невозможно было поверить, что это не странный сон.
– Да, моя дорогая, Китай, – продолжал Хоригава. – Но это только начало. В конце путешествия ты окажешься в аду.
В доме Хоригавы к Танико относились скорее как к гостье. Дом для женщин некоторое время не использовался, был грязен, крыша текла. Но слуги Хоригавы, очевидно по приказу князя, работали быстро, и к ее приезду все было готово.
Она была полностью отрезана от остального мира. Слуги избегали разговоров с ней. Она стремилась узнать хоть что-нибудь об Ацуи. Иногда, проснувшись после ночного сна, она несколько мгновений не вспоминала, что Кийоси мертв, а Ацуи забрали от нее. Потом она плакала часами, прежде чем могла найти в себе силы одеться и принять утреннюю пищу. Вечером она плакала, пока ее не побеждал сон.
Делать было абсолютно нечего. Она пыталась писать стихи, но сердце ее не лежало к этому. Она пробовала писать в свою подголовную книгу, привезенную из особняка Шимы вместе с одеждой и другими личными вещами, но писать было нечего. Иногда она думала, каким пыткам мог подвергнуть ее Хоригава, какую мучительную смерть выбрать для нее, и ее охватывал ужас. Но понимание, что она потеряла и каким безнадежным будет ее будущее, делало ее невосприимчивой к страху. Когда печаль и страх становились невыносимыми, она находила успокоение в обращении к Будде.
Не единожды ей приходила в голову мысль, что, перерезав себе горло, она сможет раз и навсегда прекратить свои мучения. Но какой бы пустой ни была ее жизнь, что бы ужасное ни замышлял Хоригава, ее не оставляло чувство, что она каким-то образом сможет пережить все это и что ей еще предстоит выполнить свое предназначение. К тому же ее смерть доставит слишком сильное удовольствие Хоригаве, когда тот будет смотреть на ее труп и думать, что это он заставил ее покончить с собой. Кроме того, она не могла покинуть этот мир, пока Дзебу оставался его частью. Пока она жива, еще не все потеряно.
Наконец, были мысли о Китае, этой сказочной заморской стране, из которой пришли вся красота, вся мудрость и все законы. Она не могла умереть, не увидев Китая.
В один из дней к ней подошла служанка.
– Его высочество приказал вам собрать и упаковать самые лучшие свои одежды, потому что вы можете быть представлены многим великим господам Китая.
«Странно, – подумала Танико. – Почему он собирается представлять меня великим господам, когда сам испытывает ко мне отвращение?» С помощью служанок Хоригавы она начала составлять список того, что ей хотелось бы взять с собой. Страх рос в ее душе, и она пыталась подавить его при помощи молитвы Амиде Будде.
Официальная миссия не посылалась из Страны Восходящего Солнца в Страну Заходящего Солнца более двухсот лет, но визит Хоригавы не являлся посольством Сына Небес императору Китая. Тем не менее Хоригава посетил отставного императора Го-Ширакаву и канцлера Согамори и даже нанес церемониальный визит молодому императору Такакуре, зятю Согамори. Эти разговоры заняли большую часть дня. К вечеру Хоригава с Танико, своими самураями и слугами, под охраной всадников Такаши, выехали из города через ворота Расёмон.
Они проследовали по дороге Санийодо через равнины, разделенные на рисовые поля. Ночь провели в имении землевладельца из рода Такаши, а утром продолжили путь на юг. Дорога шла на юг до побережья, Потом – на запад, вдоль Внутреннего моря.
Сквозь зашторенное окно повозки, которую она делила с тремя служанками, Танико могла видеть острова, сверкающие на море, как изумруды, разбросанные по синему шелку. Рыбацкие лодки и другие маленькие суденышки сновали между островами и вдоль берега.
Наконец они прибыли в Хиого. Везде были флаги Такаши, они развевались на крышах складов, на высоких мачтах кораблей в бухте. Сама бухта была углублена по приказу Согамори для приема океанских кораблей с полной загрузкой. Отряд ехал вдоль каменных набережных под удивленными взглядами рабочих.
Три боевых галеры Такаши стояли пришвартованными в порту, паруса были спущены, весла сушились. «Именно отсюда, – подумала Танико, – Кийоси отправился в свой последний поход. Быть может, именно на одном из этих кораблей он поплыл навстречу собственной смерти. Теперь часть пути я последую тем же маршрутом, что и он, буду видеть то же, что видел он тогда».
Она вспомнила свое путешествие с Кийоси по Внутреннему морю. Тогда они тоже вышли из этого порта. Она вспоминала острова, на которых они останавливались, цветы, которые собирали, святыни и храмы, которые посещали. Глаза заполнились слезами, вид бухты потерял четкие очертания.
Служанки были возбуждены и испуганы одновременно при мысли о том, что им придется покинуть свою страну, но разговор во время поездки вели приглушенный из-за присутствия Танико. Сейчас они возбужденно загалдели, увидев корабль, на котором им предстояло плыть.
Это была китайская морская джонка, стоявшая в гордом одиночестве у каменной пристани. Танико, прижавшейся к зашторенному окну рядом со служанками, сначала показалось, что это плавучий замок. У корабля было пять мачт. Танико пришлось задрать голову, чтобы увидеть верхушку самой высокой, где сверкающая золотистая рыба, следовавшая за красным вымпелом, вертелась из стороны в сторону, показывая направление ветра.
Восьмигранные талисманы, выглядевшие как круглые свирепые глаза, были нарисованы по обеим сторонам носа. В центре каждого находился символ инь-ян. Борта и корма были ярко расписаны – в основном в красно-черно-золотых тонах – военными сценами, птицами, рыбами, цветами и драконами. Когда повозка подъехала ближе, Танико прочитала на корме слова доброго предзнаменования на китайском языке: «Вода, спящая в лунном свете». Огромный яркий корабль не был похож ни на один построенный на Священных Островах. Когда она ступит на борт, то уже окажется в Китае.
Ее пронесли по трапу на маленьком стуле, впереди и за которым шли служанки. Вокруг слышались голоса китайской команды, когда носильщики быстро прошли по палубе. Ее быстро спрятали в каюте на корме. Присутствие женщины на корабле могло вызвать большие беспорядки, поняла она.
Каюта, которую она разделила с одной из служанок, была маленькой, но, в определенном смысле, элегантной. Было окно и две деревянные полки, одна над другой, с матами и одеялами для сна. Ее багаж занял почти все оставшееся место.
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Мы уже пять дней в море. Оставив позади пролив Симоносеки, все время идем в прямой видимости земли. Останавливались на острове Цусима, потом в Пусане, на берегу Кореи. Оба места я видела только через окно каюты.
Один раз в день женщинам разрешают пройти по палубе ради поддержания здоровья. Все остальное время мы заперты в каютах, которые день ото дня становятся все меньше и вонючей. Когда я вижу Хоригаву, он улыбается мне своей отвратительной улыбкой. Как бы мне хотелось столкнуть его за борт, но он все время окружен охраной.
С того времени как мы вошли в Китайское море, мне нездоровится. Корабль постоянно поднимается и опускается, иногда качается с борта на борт. Когда я на палубе и могу смотреть на горизонт, все не так плохо, но когда я в каюте и море волнуется, я не могу задержать пищу в желудке и горячо желаю расстаться с этой жизнью.
На борту находится не менее двухсот пассажиров. Не могла себе представить, что под палубой им всем хватит места. Некоторые из самых важных пассажиров, включая Хоригаву и меня, занимают каюты в корме. Кроме группы Хоригавы на борту находятся священники, монахи и купцы. Есть китайские и корейские путешественники, а также люди из моей страны. Команда, как сказала мне одна из служанок, состоит из ста человек.
Китайцы значительно выше нас, кожа их светлее, за исключением моряков, кожа которых загорела на солнце в море до темно-коричневого цвета.
Несмотря на то что я больна, несчастна и испугана, приключение, связанное с пересечением этого огромного океана, и перспектива увидеть Срединную империю наполняют меня возбуждением».
Шестой месяц, пятнадцатый день,Год Лошади.
Глава 4
Два знамени с изображениями белых драконов развевались на зубчатых стенах Гуайлиня. Больший был древним флагом города, меньший – фамильным штандартом Муратомо. Когда Юкио со своими людьми прибыл в Гуайлинь по приказу главного советника императора Сун, и он и жители города были поражены сходством двух символов. Все посчитали это добрым предзнаменованием.
Дзебу, Юкио и Моко стояли у парапета южной части стены города и наблюдали за приближением монголов. Их подход, как надвигающийся с моря шторм, стал заметен из-за затуманившегося горизонта. Линия между далекими голубыми холмами и небом исчезла, превратившись в серую полосу. Постепенно серая пелена заволокла ближние холмы. Облака пыли поднимались в небо подобно гигантам.
Очень многое предупреждало о наступлении. Много дней по суше и текущим рядом рекам в город вливались потоки беженцев. За последние полтора дня под защиту городских стен перебрались все жившие рядом землевладельцы, ремесленники и крестьяне. Так приказал правитель города. Они принесли с собой все продовольствие до последней крошки, животных: волов, козлов, свиней, овец, кур и лошадей. Монголам не было оставлено ничего. Юкио и Дзебу были поражены, что город мог прокормить свое огромное население в обычное время, Будучи не самым крупным городом в южном Китае, он по населению в несколько раз превосходил Хэйан Кё.
Теперь беженцев больше не будет. Прибыли сами монголы.
Из облаков пыли слышались рев и гул, грохот барабанов и звуки рожков, крики команд. Над пылью поднялись знамена монголов – древки, украшенные рогами, наконечниками копий, крыльями крупных птиц и трепещущими хвостами животных. Появились первые всадники – темные фигуры, передвигающиеся легкой рысью в тишине.
– Они пугают тебя? – с улыбкой спросил Дзебу Юкио. – Их, должно быть, десятки тысяч. Крылья их армии расправлены от востока до запада.
– Я не испуган, – ответил Дзебу, – но поражен.
– А я испуган, – сказал Моко. – Меня путает даже один воин. А здесь их так много, как капель дождя в тайфуне.
– Мы постараемся вернуть этот тайфун туда, откуда он пришел, – сказал Юкио. Он был в обычном бодром настроении, но Дзебу подозревал, что в словах его было больше уверенности, чем он на самом деле чувствовал.
Монголы продолжали прибывать. Грохот от копыт их лошадей заполнил землю и небо, Их авангард находился совсем близко от двух озер – Рун ху и Шань ху, которые образовывали южную часть рва вокруг стен Гуайлиня. Они направлялись прямо к мосту Зеленого Пояса, единственному сохраненному Юкио. Деревянный мост разделял два озера и вел к южным укрепленным воротам города. Все остальные мосты были разрушены, все остальные ворота, кроме ворот со стороны реки, – заложены камнем.
Наблюдая за монголами, Дзебу вспомнил тот день, несколько лет назад, когда он стоял с отцом Юкио – Домеем на стене императорского дворца в Хэйан Кё и наблюдал за наступающими Такаши. Закончится ли сегодняшний день такой же неудачей, как и тот? Он надеялся, что нет, но потом напомнил себе, что зиндзя никогда ни на что не надеются.
Дзебу испытывал особое возбуждение, которое он не мог разделить с товарищами. Это был народ его отца. До сегодняшнего дня единственным монголом, которого он когда-либо видел, был Аргун Багадур. Дзебу, напрягая глаза, пытался разглядеть малейшие детали в одежде, внешнем виде и поведении воинов, наступающих с холмов к югу от Гуайлиня. Первым его впечатлением были мех и кожа, узкие глаза и темные лица, сохраняющие полною спокойствие.
– Я бы предложил, – сказал Дзебу, – ради поддержания духа наших людей и жителей города выехать и атаковать монголов, прежде чем они займут позицию.
Юкио кивнул:
– Дадим им возможность посмотреть, что их ждет в дальнейшем.
Юкио собрал своих самураев у основания городской стены. Стены – в четыре человеческих роста – были построены из желтого камня, добытого из известняковых холмов вокруг Гуайлиня. Ворота состояли из внутренних и внешних дверей, изготовленных из огромных бревен, усиленных железными полосами. Квадратные каменные башни стояли по обеим сторонам ворот.
Кроме тысячи воинов, прибывших сюда вместе с ним, под команду Юкио были переданы две тысячи китайских воинов. Еще вдвое больше гражданских лиц можно было вооружить из арсеналов города, если возникнет необходимость. На первую вылазку Юкио призвал только самураев, приказав остальным разместиться на стенах. Самураи на конях в полном вооружении сосредоточились на мощеной площадке за южными воротами.
Наблюдатели со стены сообщили, что монголы достигли озер и выстраиваются лицом к южной стене. Юкио приказал открыть ворота. Во главе с Юкио и Дзебу, за которыми следовал знаменосец с флагом Белого Дракона, самураи шеренгами по пять рысью выехали на мост. Барабанщики тайко выбивали сердитую дробь.
Глядя на строй воинов перед собой, Дзебу не мог рассмотреть монголов – свой народ – достаточно хорошо. В большинстве своем они были крепко сбитыми и значительно крупнее самураев. Лица их были темными, обожженными солнцем и обветренными. У всех были усы со свисающими концами, а волосы, торчащие из-под шлемов, перехвачены шнурами. У большинства волосы были черными, но кое-где Дзебу различил рыжие бороды и усы. Глаза были узкими, – это были глаза людей, которые всю жизнь щурились на солнце.
Юкио обнажил длинный, сверкающий меч и шпорами послал лошадь в галоп. Дзебу сделал то же самое, и деревянный мост задрожал от копыт лошадей последовавших их примеру самураев. Самураи издали свой воинственный клич «Муратомо!», кинувшись на строй неподвижных монголов. Дзебу обернулся и увидел за своей спиной лес сверкающих стальных клинков. Но половина воинов Юкио все еще находилась за стенами города.
Дзебу услышал тройной звук рога – сигнал монголов. «Сейчас, – подумал он, – они бросятся в атаку». Но стоявшие перед ним одновременно развернулись и ускакали от берега озера, оставив напротив моста открытое пространство, как бы приглашая воинов Юкио войти в него.
Сквозь грохот атаки раздался голос Юкио:
– Постарайтесь поджечь их осадные машины.
Дзебу вспомнил другой бой, когда Кийоси отвел отступающих Такаши, преследуемых Муратомо, от стен императорского дворца.
– Юкио, – крикнул он, – это ловушка.
– Я не могу их остановить.
Дзебу подстегнул свою лошадь и вылетел на конец моста, опередив Юкио. Там он остановил огромного китайского гнедого жеребца и поставил его поперек пути атакующих самураев. Он встал на стременах, чтобы люди Юкио заметили его, и поднял руки вверх, жестом приказывая остановиться. Рядом с его шеей просвистела монгольская стрела.
С криком прекратить атаку Юкио резко остановил свою лошадь. Всадники, непосредственно скакавшие за ним, последовали его примеру, и приказ криками был передан назад по мосту. Но смешавшаяся толпа всадников налетела на лошадь Дзебу, и он упал на деревянный настил.
Раздался двойной звук рога. Почти мгновенно на них обрушился град стрел. Монголы, продолжая скакать от рва, разворачивались в седлах и пускали в самураев стрелы. Лошадь Дзебу пронзительно заржала и встала на дыбы, когда в ее бок вонзилась дюжина стрел со стальными наконечниками.
Дзебу схватил Юкио за руку и сдернул с седла. Используя как прикрытие умирающих лошадей, они беспомощно наблюдали за массовым убийством своих людей. Три монгольских стрелы воткнулись в доспехи Дзебу. Он обломил их. Монголы остановились и повернулись лицом к городу. Снова и снова они осыпали людей на мосту градом стрел из мощных, двоякоизогнутых луков.
Войн, несший знамя Белого Дракона, упал. Несмотря на то что он становился особой целью, Юкио подхватил знамя и побежал с ним по мосту назад к воротам. Увидев знамя, самураи стали откатываться назад. Дзебу и Юкио перепрыгивали через мертвых людей и лошадей. Оба озера окрасились в алый цвет, заполнились телами. Стрелы падали на них тучами. Оставшиеся в живых самураи сломя голову бросились к южным воротам.
Мимо Дзебу и Юкио в противоположном направлении галопом пронесся всадник, глаза его были дикими, лицо – красным от ярости. Юкио попытался остановить его, но всадник даже не заметил своего вождя на полном скаку.
Пропел монгольский рог, град стрел прекратился.
Поднявшись на стременах, одинокий самурай прокричал в наступившей тишине:
– Хо! Я – Сакамото Мичихико из Овары, потомок в десятом поколении знаменитого воина Абе Иоритоки.
Юкио остановился, чтобы посмотреть на Мичихико. Сильно толкнув, Дзебу заставил его двигаться.
Внезапно раздался пронзительный звук фанфар. Несмотря на тренировку зиндзя, то, что произошло дальше, заставило Дзебу задрожать от страха. Подобно лавине, монгольская кавалерия бросилась к воротам Зеленого Пояса. Молчавшие прежде, сейчас они кричали как сумасшедшие, лица были искажены от ярости. Размахивая саблями, они неслись на одинокого самурая.
Неторопливо, как будто практикуясь в стрельбе, Мичихико натянул свой лук, который был выше человеческого роста, и выпустил стрелу в четырнадцать ладоней в возглавлявшего строй монгола. Пронзенный в глаз, всадник свалился с лошади. Мичихико выпускал стрелу за стрелой в наступающих воинов. Он был хорошим стрелком, и скоро упавшие люди и лошади без всадников стали замедлять атаку монголов.
Но теперь монголы были рядом с Мичихико. Отбросив лук, он обнажил свой длинный меч. Клинок зазвенел по изогнутым саблям монголов. Дзебу заметил, как один из них был разрублен надвое. «По крайней мере, наши кузнецы лучше их», – подумал он.
Окружившие Мичихико монголы отступили. Один из них раскрутил над головой веревочную петлю и, дернув запястьем, послал ее в сторону самурая. Еще одна петля захлестнула его через голову. Он был связан, руки прижаты к телу. Попытавшись перерезать веревки, когда монголы сдернули его с лошади, он тяжело упал на настил моста. Над озерами разнесся пронзительный хохот. Монголы окружили его, и дюжина пик вонзилась в извивающееся тело Мичихико.
Юкио не отводил глаз от разыгравшейся внизу сцены. Непристойная смерть для храброго воина. Невежественные мясники.
Большинство самураев уже находилось в безопасности за городской стеной. У ворот стоял Моко с зажженной масляной лампой. Дзебу взял ее у него и снова вышел на мост.
Один из монголов поднял на копье голову Мичихико. Они испустили триумфальные воинственные кличи, как будто убийство одного человека было великой победой.
– Возможно, они думают, что это был наш самый доблестный воин, – сказал Юкио. – Они не знают, что он был простым самураем, который решил, что сегодня хороший день, чтобы встретить смерть.
«Самураи, как зиндзя, научились не видеть в смерти зло, – подумал Дзебу. – Но они стали видеть в ней благо, что не характерно для зиндзя. Они бросаются в ее объятия».
Сейчас монголы кинулись к воротам по мосту, пытаясь помешать их закрыть.
– Отойди, – сказал Дзебу Юкио.
К пламени лампы он поднес шнур, натертый взрывчатым порошком китайцев. Искры с шипением побежали по шнуру и распределились в нескольких направлениях по всему мосту. Дзебу и Юкио бросились за массивные ворота из дерева и железа.
В то мгновение, когда ворота с шумом закрылись, раздался оглушительный грохот. Юкио слишком поздно зажал уши ладонями. Дзебу, в ушах которого тоже звенело, поманил его рукой, и они поднялись бегом по каменным ступеням к парапету.
– Посмотри, что мы сделали, – сказал Дзебу. Серое облако вонючего дыма нависло над Рун ху и Шань ху. Мост Зеленого Пояса, за исключением нескольких тлеющих опор, исчез совершенно. В воде было полно монголов и их лошадей, многие из них были мертвы или серьезно ранены, некоторые пытались доплыть до берега.
– Мы отплатили, – сказал Дзебу.
– Нет, – возразил Юкио. – Они могут потерять всех этих людей и даже не заметить этого. Для нас потерять двести человек – значит потерять каждого пятого. А мы потеряли именно столько, я уверен, в самом первом бою. – Он горько рассмеялся. – Я должен вспороть себе живот за то, что допустил такие потери.
– Я предложил немедленную атаку, – сказал Дзебу, Глаза Юкио были полны печали.
– Я отдал приказ. И если бы ты не остановил атаку вовремя, монголы уничтожили бы нас. Ты также предложил использовать громовой порошок для разрушения моста.
– Моко узнал о порошке от китайских ученых. – Дзебу осознал, что не испытывает сожаления по поводу неудачной атаки, но ему хотелось помочь другу. Он положил руку на закованное в доспехи плечо Юкио.
– Мы, зиндзя, говорим, что способность действовать находится во власти любого. Гарантировать успех действия не подвластно никому. Таким образом, если ты победил, не позволяй победе опьянить тебя. Если ты потерпел поражение, не будь удрученным. Воин, который слишком обращает внимание на победы и поражения, бесполезен. Сегодня несколько раз я вспоминал твоего отца и последний день восстания в Хэйан Кё, когда ты был еще ребенком. Он потерпел поражение и вынужден был отойти из города, но это не лишило его мужества. Он сказал, что сокол нападает и иногда остается с пустыми когтями, но продолжает полет и охоту. Он был жизнелюбивым самураем.
Юкио улыбнулся, обнажив слегка выступающие зубы, которые придавали ему мальчишеский вид.
– Я постараюсь быть жизнелюбивым самураем.