Текст книги "Лесной Охотник (ЛП)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая. В корабельной одежде

Через пару секунд после смерти прожектора прогремел выстрел с «Копья». Пуля угодила в фальшборт прямо перед Бушеном. Кто-то на «Софии» нажал на спусковой курок. Пуля попала в надстройку «Копья». А затем между судами началась беспорядочная пальба. Один иллюминатор «Софии» разлетелся вдребезги. Люди бросились врассыпную, пытаясь найти себе любое приемлемое укрытие. Пуля проскочила мимо левого плеча Майкла, когда он присел на колени за фальшборт. «Томпсон» Бушена содрогался от выстрелов и попадал в сталь.

Несколько выстрелов раздались буквально друг за другом, после чего последовал полный боли крик кого-то из экипажа «Софии». Майкл заметил человека в черном дождевике и шапке, который несся вверх по лестнице. Человека зацепило в левое бедро.

Пули врезались в фальшборт снова, заставив Майкла втянуть голову в плечи.

Вдруг откуда-то с «Копья» послышался звук отводимого затвора.

Затем заголосила пулеметная очередь, и тон ее был смертельным. Пули врезались в палубу, проникали внутрь «Софии», рикошетили от более прочных металлических покрытий и пробивали отверстия в спасательных шлюпках. Майкл поднял голову и увидел пулемет и команду, которая им управляла, стоя за бронированным металлическим щитом, который несколько секунд назад был скрыт под брезентом. Стрелок поворачивал свое орудие из стороны в сторону, буквально разбрызгивая пули по палубе «Софии». Прогремело еще два выстрела, и Майкл заметил искры, отскочившие от металлического щита. Затем пулемет принялся охотиться на него, и кусачие патроны лишь чудом не пробили фальшборт, чтобы достичь цели.

Шум выпускаемых пуль больше напоминал гул разворошенного гнезда раздраженных шершней. Майкл извлек дополнительные пули и принялся срочно перезаряжать оружие. Внезапно прорвавший пространство пронзительный сигнал клаксона едва не заставил его барабанные перепонки лопнуть. Звук исходил от электрического свистка на вершине надстройки. «Копье» набирало скорость и начинало менять курс, двигаясь вдоль левого борта «Софии». Стрельба продолжалась, пока два корабля увеличивали разделявшее их расстояние, хотя в ней уже не было никакого смысла – слишком далеко.

Майкл поднялся. Пороховой дым все еще кружил в воздухе. Майкл оглянулся и изучил «Копье», спешно пробивавшееся через серые волны.

– Кто ранен? – крикнул он, и Олаф отозвался, сказав, что голландцу прострелили правое запястье.

– Мы их обошли! – Гюстав Бушен был на ногах, хотя стоял нетвердо, пошатываясь от пережитого шока. – Мы их обошли! Mon Dieu, nous l’avons fait [Боже мой, мы сделали это! (фр.) ] – однако его легкомысленная улыбка быстро угасла: он посмотрел в сторону и в нескольких футах от себя увидел испанца, голова которого была пробита пулей, а сверкающие частички мозга брызгами осели на палубных досках.

Майкл тем временем, прищурившись, продолжал наблюдать, как «Копье» со скоростью в десять узлов уходит на другой курс. На корме вражеского судна вновь началась активность – с палубы поднималась темная фигура… нечто, покрытое брезентом. Майкл задался вопросом, уж не электрическая ли это лебедка.

В носовой части тоже кипела деятельность. Чуть выше фальшборта показался еще один невнятный контур, накрытый матерчатой тканью. При этом люди вокруг этого предмета двигались слаженно и упорядоченно.

Наконец, брезент был снят.

Майкл понял, что видит перед собой стальные бронированные щиты и стволы двух пятидюймовых пушек, которые были до этого искусно спрятаны под палубой.

«Копье» никогда не было грузовым судном – это был военный корабль.

Волк в овечьей шкуре, невольно подумал Майкл. И как только первый шок от увиденного чуть схлынул, он осознал, что «Копье» кренится, начиная разворот.

– Господи! – воскликнул Билли Бауэрс, стоя в нескольких футах от Майкла. – У них большие пушки!

Передняя пушка выстрелила, выпустив облако дыма. Настоящий водяной ураган с шумом громового раската разразился прямо перед носовой частью «Софии», которая со стоном качнулась на волнах, накренившись на правый борт. Шум дезориентировал и напугал многих – некоторые потеряли равновесие на скользких от дождя досках палубы.

Выстрелила кормовая пушка.

Повиснув на фальшборте, Майкл почувствовал смертоносный удар в корпус «Софии» и услышал ее болезненный металлический стон. В носовой части образовалась пробоина.

Первая пушка выстрелила снова, и до Майкла донеслось шипение воздуха, а у правого борта снова взметнулся водяной смерч, от которого судно угрожающе закачалось на волнах. Кормовая пушка не медлила, от ее второго удара «София» сотряслась еще сильнее, и только Медина – или швед – сейчас могли предотвратить завал, героически стоя в рулевой рубке, продолжая агрессивно лавировать. Стекла еще нескольких иллюминаторов от удара разлетелись вдребезги.

– Ложись! Ложись! – кричал кто-то. Впрочем, вряд ли это могло помочь. Отчаявшиеся бойцы-добровольцы попросту пытались превратить себя в более мелкие, неудобные цели, и толк стрелять по ним был весьма сомнительным. Если не считать троих: Майкл, Билли и Гюстав Бушен остались стоять, капитан нацелил «Томпсон» на ныне далекое «Копье» и открыл огонь, зайдясь в крике, в то время как его автомат вместе с ним выкрикивал пороховые ругательства в пропитанный дымом воздух. Орудия вражеского корабля начали палить почти в унисон. «София» качнулась, раненая в двух местах. Сноп пламени взметнулся в носовой части, вибрация прокатилась по палубе. Другой снаряд врезался в надстройку в опасной близости от рулевой рубки. Грузовое судно снова накренилось на правый борт, отчаянно пытаясь уйти из-под обстрела.

– Потушить пожар! – приказал Бушен своей команде, но тут же, пошатываясь, направился через палубу к очагу возгорания, чтобы выполнить свой приказ самостоятельно.

Еще один снаряд врезался в борт «Софии» рядом с тем местом, где стоял Майкл. Ударная волна оторвала его от палубных досок и опрокинула на борт. В ушах зазвенело, и звуки бедствия на обстреливаемом корабле смешались в один смутный гул. В течение нескольких секунд он лежал, не в силах подняться, чувствуя мощнейшее желание волка прорваться наружу из своей клетки.

– Вставай! – крикнул кто-то, протянув ему руку. Дезориентированный и ошеломленный, Майкл потянулся к руке, испугавшись, что его собственные пальцы уже могли деформироваться в звериные лапы и зацепить своего помощника когтями, но… обошлось.

Билли помог ему подняться.

– Ты в порядке?

Майкл рассеянно кивнул. Интересно, не кровоточат ли уши? Вроде бы, нет.

Новый снаряд ударил в кормовую часть, и «София» задрожала в агонии. В это время усилился дождь, рухнув почти сплошной стеной, резко ухудшив видимость. Майкл больше не мог разглядеть «Копье» через серую мокрую завесу. Повлияло ли ухудшение видимости на дальномеры, он не знал, но пушки прекратили обстрел.

Взгляд Билли упал на лежавший на палубе труп.

– Черт! – прошипел он. Майкл обратил внимание, что глаза его широко раскрылись, а лицо побледнело, став белым, как известка. На деле Билли был ребенком, просто игравшим роль мужчины. – Мне жаль… мне очень жаль, – сумел выдавить он из себя, а затем рванулся в сторону, оперся на борт, и его стошнило.

Группа мужчин сражалась с пожаром и пыталась сбить пламя. Бушен, принимавший активное участие, параллельно сыпал ругательствами и проклятьями, работая огнетушителем. Наконец, пламя сдалось, и от него остался только едкий черный дым, окрашивающий серый дождь в еще более мутный оттенок.

Майкл стоял над телом мертвого испанца. Несколько других членов экипажа – в том числе Олаф Торгримсен и Дилан Кустис – молча изучали последствия бойни, и это словно роднило их. К какому бы племени, к какой бы нации ни принадлежал человек, вид насильственной смерти одинаково больно колет сердце любого.

Дождь продолжал лить, попадая в раскрытые глаза мертвеца, и это заставило Майкла встрепенуться.

– Кто-нибудь найдет, во что завернуть его? – спросил он, и Олаф тут же очнулся от оцепенения и отправился за брезентом.

Капитан вышел и стал перед командой, словно одинокий артист печальной сцены. Плечи его поникли, а лицо было черным от копоти. Мысок его ботинка уперся в пробитую голову мертвеца.

– Кто-нибудь, уберите это! – приказал он, указывая на остатки мозга, разбросанные по палубе, но никто не пошевелился. Лишь через несколько секунд кое-кто вышел вперед. Он наклонился. Пара черных рук подняла то, что осталось от выбитого мозга, а затем Энам Кпанга подошел к фальшборту и отпустил свою ношу в море. Когда он снова повернулся к присутствующим, лицо его было непроницаемым, и невозможно было определить, намокли его глаза за стеклами очков от слез или от дождя. Кпанга опустил свои окровавленные руки по швам черных брюк и прошел мимо Майкла и остальных молчаливым духом.

– Заверни его! – сказал Бушен, завидев Олафа, вернувшегося с брезентом. – Кто-нибудь, кто хочет что-нибудь сказать, говорите сейчас. Я не знал его. Когда закончите, бросьте тело за борт. Кто-нибудь, заберите его винтовку и патроны. Comprenez? [Понятно? (фр.)] – его взгляд переместился на Майкла. – Ты мне нужен, – кивнул он. – Дойди до рулевой рубки. Передай Медине мой приказ вернуться на курс 4-2-0. Иди!

Похоже, самостоятельно Бушен сейчас этого сделать не мог, потому что ему предстояло поспешить и поговорить с грузным седобородым человеком – одним из двоих бортовых инженеров.

Майкл поднялся по лестнице в рубку. Неприятный, но, несомненно, способный швед все еще был у руля. Дождь неустанно хлестал по ветровому стеклу, и, хотя утро уже полностью вступило в свои права, видимость в выдавшуюся погоду была ограничена серыми прожилками капель, и разглядеть что-то можно было лишь метров на двадцать вперед от носа «Софии». Медина развалился в кожаном кресле, закрыв лицо руками.

– Вернитесь к своим обязанностям! – строго и возмущенно проговорил Майкл, тут же передав ему команду Бушена.

Медина отнял руки от лица, глаза у него были запавшие, словно он постарел на несколько десятков лет за последние полчаса.

– Мы все умрем здесь, – пролепетал он.

Майкл положил руку на рукоять револьвера на поясе.

– Если не станете выполнять приказ капитана, я этот процесс могу ускорить.

Итак, команда была исполнена. «София» легла на новый курс и, израненная и искалеченная, направилась в Англию.

– Мистер Медина! – позвал русский радист из своей радиорубки. – У нас сообщение для капитана!

Майкл не стал дожидаться, пока второй помощник соберет волю в кулак для ответа. Он сам направился в радиорубку. Странный статический шум, напоминавший игру на волынке, кошачий дурной вой и работу бензопилы одновременно, продолжал пульсировать из динамика.

– Нас все еще глушат? – спросил Майкл по-русски.

Радист ошеломленно уставился на него. Секунду назад он курил сигарету, а теперь едва не выронил ее, но удержал, выпустив из носа две струи дыма. Несколько мгновений у него ушло на осознание, а затем он выдавил слабую улыбку и ответил на родном языке.

– Глушат, да. Иногда они уменьшают помехи, чтобы послать нам сообщение и, может, получить от нас ответ, но потом снова запускают. У них шумовой генератор. Очень мощная штуковина, – он с уважением посмотрел на Майкла. – Ты откуда будешь?

– Я родился в Петербурге.

– Ах! – радист с улыбкой ударил себя в грудь и кивнул. – А я из Сталинграда… ну, когда я только родился, он еще Царицыном назывался. А ты хорошо говоришь по-английски.

– Ты тоже.

– Да. Мы тут русское красноречие не тратим на лишние уши, правильно? – он заговорщицки улыбнулся и протянул руку к ящику, где держал инструменты для радио, затем извлек оттуда самокрутку и предложил ее Майклу. – На, держи! Личный запас.

– Спасибо, – Майкл с благодарностью принял сигарету, но вовсе не потому, что собирался курить, а потому, что это был подарок от земляка.

Шум помех затих достаточно, для того, чтобы передать новое сообщение.

От немецкого судна «Копье» – норвежскому грузовому кораблю «София». Повторяем наше сообщение: капитан Мансон Кённиг просит о встрече между братьями по морю. Он искренне сожалеет, что пришлось применить такие жесткие меры. Капитан Кённиг просит дозволения ступить на борт вашего прекрасного судна. Капитан Кённиг прибудет безоружным, лишь с необходимой поддержкой экипажа. Он достаточно смел, чтобы ступить на борт вашего судна безоружным. Приемлемо ли это для капитана «Софии»?

Майкл задумчиво потер подбородок.

Помехи все еще были слабыми – немцы ждали. И Майкл собирался сделать то, за что его запросто могли повесить на этом судне сотню раз. Но, так как жизнь Вессхаузеров была под его личной ответственностью, необходимо было принять важное решение.

– Скажи им, что они могут прийти, – приказал Майкл.

– Я не могу этого сделать! – воскликнул радист, продолжая говорить по-русски. – Я понимаю, что ты корчишь из себя тут большого зверя, но полномочий у тебя нет, – его взгляд невольно опустился на револьвер. – Если только ты, конечно, не собрался форсировать события…

Намек был понят.

– Что ж, ладно, – вздохнул Майкл, извлек оружие и поднял его. – Скажи им, что они могут прийти. Полагаю, они все еще находятся по левому борту от нас. Скажи, что к капитану Кённигу мы отнесемся справедливо, но мы – будем вооружены. И если нам дадут хоть малейший повод, мы разнесем наших визитеров в щепки. Давай!

Радист нахмурился, но передал сообщение на немецком языке, которым владел на удивление хорошо.

Пауза длилась примерно минуты две, и помехи за это время усилились. А затем искаженный голос снова прорвался сквозь шум, произнеся одно лишь слово:

Принято.

И вновь зазвучали лишь помехи. Радисту пришлось убавить громкость.

– Итак, они в пути, – заявил он с кривой ухмылкой и ироничным фатализмом, понятным только истинному русскому человеку.

Глава восьмая. Приятный момент

– Что ты сделал?

Майкл стоял лицом к лицу с капитаном Бушеном в коридоре за радиорубкой, и лицо его собеседника было багровым от ярости. Оставшись спокойным, Майкл повторил то, что говорил до этого. Это случилось через двадцать минут после отправки сообщения, когда Бушен, наконец, освободился от огромного количества задач, которые было необходимо решить, чтобы сохранить «Софию» на плаву и удержать часть экипажа от панического бегства на спасательных шлюпках.

– Я позволил им прийти.

– Ты не имел права!

– Мне нужно увидеть, с кем мы имеем дело.

– Oui [Да (фр.)], а о том, что они увидят, ты подумал? – Бушен посмотрел Майклу прямо в глаза. – Что у нас только несколько винтовок и пистолетов, которыми мы отстреливались от их блядских пулеметов! Впрочем, они, надо думать, и так это поняли, но… Merde! [Дерьмо (фр.)], что за бардак!

– Да, бардак, согласен. Но мы сумеем найти пару способов разобрать его, как только встретимся с Кённигом.

– Твоими бы молитвами…

– Не волнуйтесь, – заверил Майкл. – Я знаю, о чем говорю.

Бушен ненадолго задержал взгляд на Майкле, затем покачал головой и лихорадочно провел рукой по мокрым волосам. С усталым вздохом он сказал:

– Так, заходи ко мне. Выпьем.

Майкл последовал за ним через дверь на другой стороне коридора. В каюте Бушена был иллюминатор, из которого открывался бы прекрасный вид на море, если б погода была не такой скверной. И, пожалуй, эта деталь была лучшей во всей каюте. В остальном здесь наличествовала двухъярусная кровать, стол, два стула, нуждавшихся в замене обивки, грязный зеленоватый ковер, старая напольная лампа, карикатурная картина, изображавшая марширующих солдатиков (казалось, ее принесли сюда из игровой детской комнаты), тусклая настольная лампа и стопка книг и газет, разбросанных по столу. На полке тоже стояло несколько книг – все в весьма плачевном состоянии. Было очевидно, что капитан любил есть здесь в одиночку и частенько пачкал книги остатками еды. К слову, несколько грязных тарелок тоже были сгружены в углу, и подходить к ним лишний раз не хотелось. В каюте совершенно жутко пахло – здесь стоял затхлый и спертый смрад грязных носков… как в дешевой ночлежке. Стены соответствовали навеянному образу: они были сделаны из сосновых панелей, но имели совершенно унылый и грязный вид.

Бушен ничего не объяснял и оправдываться за внешний вид своего обиталища явно не собирался. Он запер дверь и поставил свой автомат в углу, затем сел за стол, открыл нижний ящик, из которого извлек полупустую бутылку коньяка и один стакан, стекло которого – Майкл отметил это – уже потемнело от пятен янтарного напитка, потому что его, видимо, никогда не мыли. Бушен налил коньяк в грязный стакан и протянул его Майклу. Тот принял его без колебаний – в конце концов, это был явно не самый худший напиток, который ему приходилось пить в жизни.

Бушен глотнул из бутылки.

– Пятеро получили ранения, двое погибли, – сказал он, когда жидкий огонь крепкого коньяка прошел по его горлу. – В остальном… можно сказать, что нам повезло. В следующий раз вряд ли так поведет. Сильных повреждений на судне нет, слава Богу. Рулевая рубка и двигатели целы, – он глотнул снова. – По сути, нам больше беспорядка здесь навели, чем повредили корабль. Как будто здесь пробежала толпа раскидывающих игрушки детей… но это пока. Дальше игры будут далеко не детские. А самой большой проблемой для меня сейчас является вопрос, как накормить мою команду. Большая часть посуды была разбита, пока люди носились по столовой, как ужаленные в жопу маньяки. У повара рука сломана. Похоже, у доктора сегодня не останется героина, когда он всех залатает. Ты чего не пьешь?

Майкл сделал небольшой глоток, решив сначала распробовать напиток. Что ж, лучшим во Франции его назвать было нельзя…

– Садись, где нравится, – предложил Бушен, и Майкл выбрал один из двух старых стульев. – Ну вот, – казалось, Бушен обращался уже не к Майклу, а к бутылке. Тревожный признак. Можно сказать, один из главных признаков алкогольной зависимости. Впрочем, Майкл подумал, трудно выделить худшее из зол между привыканием к героину и привыканием к алкоголю.

– Ah, oui! [О, да (фр.)] – Бушен снова сделал глоток и прикрыл глаза от удовольствия, откинувшись на спинку стула. – Le moment mignon [Приятный момент (фр.)]

Майкл кивнул, потому что знал перевод.

– И много их было? – хмыкнул он. – Помимо тех, что связаны с бутылкой.

– Не так много, но спасибо, что спросил, – капитан печально усмехнулся, но глаза его остались закрытыми. А затем вдруг распахнулись, и в них заплясал огонек прежней ярости. – Да кто ты, черт возьми!? Точнее, кем ты, блядь, себя тут возомнил?! Принимаешь мои радиограммы, отдаешь приказы… да тебя застрелить мало…

– И что потом? – бесстрастно спросил Майкл. – Вы просто лишитесь одного из действующих стрелков.

– И одной занозы в заднице. Надо бы тебе мозги вышибить за то, что ты устроил, – что-то в собственных мыслях заставило его нахмуриться и снова всмотреться в бутылку. На этот раз он сделал большой глоток, словно это был не коньяк, а живительная вода, которой можно было утолить мучительную жажду. – Черт, ну что за день? – сокрушился он.

Майкл должен был задать вопрос.

– Почему вы его ненавидите?

– Его? Кого «его»?

– Вы знаете.

Бушен хмыкнул.

– Я уже тебе сказал. Он черный ниггер и мальчик из колледжа. Они подсадили его сюда, чтобы он мне плешь проел! Только представь! Все эти годы у меня на спине сидел чертов ниггер. И не просто ниггер, а обученный мальчик из колледжа! О, у них на него большие планы, можешь не сомневаться, – он наклонился вперед и уперся локтями в столешницу. – Ко мне его определили, чтобы он, видите ли, опыта набрался. Так они сказали. Чтобы он получил реальный опыт моряка. Корабельного человека. Но, знаешь… знаешь… это не все! Non! [Нет (фр.)] Они хотят, чтобы он приглядывал за мной. Делал заметки. Судил меня за любые ошибки. Потому что в прошлом я делал ошибки. Впрочем, ты же шпион, ты и так все знаешь. И знаешь, что это были пустяки. Несколько царапин и немного «левого» груза, и все. Во мне пробоина, так они считают. Во всем, что происходит на судне, всегда виноват капитан, oui [да (фр.)]? А теперь только посмотри, во что втянул меня ты! Если мы вообще сумеем выбраться из этой передряги, как ты мне предлагаешь искать работу? – еще один глоток смертельного янтаря опустился ему в пищевод. – Двое мужчин уже никогда не вернутся домой. Они мертвы, понимаешь ты это?! А скольким еще предстоит такая участь? А? Как после такого капитану Гюставу Бушену искать работу? – он поставил бутылку на стол, грозно стукнув дном о столешницу. – Ответь мне! – закричал он, и лицо его исказилось уродливой гримасой чистой ярости.

Майкл знал, что ему необходимо быть крайне осторожным в своем ответе.

– Когда мы выберемся из этой передряги, британская секретная служба поможет с трудоустройством вам и любому из членов вашего экипажа, кому это потребуется. Это я могу обещать.

– Серьезно? – скептически хмыкнул Бушен. – Прямо можешь обещать? Обещать мне работу по перекладыванию бумажек вместо моря? Или, может, поможешь мне снова устроиться пекарем? Печь булки и маленькие чайные тортики?

Пожалуй, только сейчас Майкл окончательно понял: Гюстав Бушен ненавидел не только своего помощника-африканца, но и весь остальной мир.

Бушен был довольно умен. Он уже увидел возможность своей будущей реализации в лице представителя британской секретной службы. Подтверждая эту догадку, капитан мрачно улыбнулся и сказал:

– Ты хоть знаешь, что это для меня значит? Разве об этом писали в твоих жалких шпионских докладах? Ты знаешь, что я был пекарем в третьем поколении там, в Париже? Это должно было стать делом моей жизни. Я должен был продолжать семейный бизнес Бушенов. О, да! Когда я не сплавлялся по Сене, я был занят только тем, что в нашей семье называли традицией. Великой традицией Бушенов! – он произнес это так, будто эта фраза несла в себе некую заразную болезнь.

Капитан вновь взялся за бутылку и взглянул в залитый дождем иллюминатор. По морю шли небольшие волны, цеплявшиеся за корабль, словно раненые.

– А потом, – сказал он, и что-то в его голосе изменилось: словно углубилось и пересохло. – Я встретил женщину. Она была очень красива… и удивительна. Я был недостоин ее, и все же она не отказала мне. И я постарался оправдать ее ожидания. Эта женщина… ох, что я могу сказать? – он прикоснулся к бутылке губами, но пить не стал, а опустил ее снова. Из его груди вырвался вздох, полный внутренней печали. – Мы поженились, – продолжил он. – И она хотела… многого. Ей было нужно многое. Красивые и дорогие вещи, в которых нуждается красивая женщина. И я… ну… я должен был зарабатывать больше денег для нее, не так ли? Я должен был дать ей то, чего она хотела. Чтобы она не оставила меня, понимаешь? Потому что такая женщина… если ты потеряешь такую, ты будешь ненавидеть себя до конца своих дней. Поэтому я начал играть в азартные игры. Все больше, чаще. И вскоре это само по себе сделалось привычкой. О, я иногда выигрывал, oui [да (фр.)], но, ты сам знаешь, у таких, как я, игорный дом всегда выигрывает.

Бушен на некоторое время замолчал. Молчание хранил и Майкл Галлатин.

– Дом, – наконец, снова заговорил капитан. – Всегда выигрывает. Пришлось заняться семейным делом. А потом… я узнал о других мужчинах. Узнал случайно – только об одном. Потом я начал наблюдать и следить за ней. И оказалось, этих других у нее было очень много! Похоже, для нее это было настоящим захватывающим приключением. И тогда я подумал… ну конечно, такая красивая женщина, как она, просто не может быть удовлетворена всего одним человеком. И уж точно не мной. Ну, ты только посмотри на меня! А ведь тогда я был лучше, чем сейчас, но все равно не мог выдерживать конкуренцию с ее фаворитами. Обычный бедняк, каких миллионы… как бы я мог удержать такую женщину?

Он качнул головой.

– А потом… потом… я последовал за ней в гостиницу. Прошел за ней вверх по лестнице. К комнате. Я позволил ей войти туда. Она шла туда так, как идет женщина, ожидающая встретить любовника. Когда-то так она приходила ко мне. В тот день я немного подождал, а потом пнул дверь и вошел…

Он снова поднес бутылку к губам – и снова опустил. Похоже, напиток был сильным, но не сильнее воспоминаний, которые он так и не сумел за эти годы заглушить.

– Она была там, – произнес Бушен, глядя через иллюминатор на серый мир, залитый дождем. – В постели. И эти черные руки лапали ее. Они оба тогда посмотрели на меня так, будто я был никем. У нее в глазах не было ни капли стыда. Думаю, она и так знала, что я следую за ней, поэтому ожидала меня увидеть. Может быть, это добавляло остроты ощущениям? Она даже улыбнулась… знаешь… слабо так улыбнулась. Ты когда-нибудь испытывал на себе, месье Галлатин, какую смертоносную силу может иметь простая улыбка?

Вопрос его был острым, как клинок.

– О, – выдохнул Бушен с печальнейшей из улыбок. – Я любил ее больше жизни.

Майкл отвернулся, чтобы не глядеть на лицо этого человека. Он не хотел… не мог сейчас его видеть.

– Знаешь, в чем основная ирония? – нервно усмехнулся он, но в голосе его звучала настоящая агония. Это была так и не зарубцевавшаяся рана, все еще влажная от крови, постоянно открывающаяся. – Судьба – ироничная сука, месье Галлатин. Она сделала меня капитаном корабля, носящего ее имя, – он повернулся к Майклу, и весь серый и дождливый мир был в его глазах. – Ты понимаешь теперь, откуда во мне столько ненависти? Да, ты прав. Я ненавижу кавказцев, азиатов, африканцев, британцев, поляков, шведов, норвежцев, голландцев, испанцев, немцев, русских и всех остальных. Я ненавижу французов и ненавижу французских женщин. Я ненавижу высоких, низкорослых, страшных и красивых. Я ненавижу тех, кто недоволен, и тех, кто улыбается. Я ненавижу везунчиков в жизни и любви. А больше всего, месье Галлатин, я ненавижу…

Раздался стук в дверь.

– Капитан?

Это был молодой африканец.

– Больше всего я ненавижу людей с зелеными глазами, – прошипел Бушен, вновь делая глоток, после чего направился к двери. – Чего тебе?

– Сэр… корабль приближается по левому борту. Нас просят не стрелять. Вы нужны…

Бушен наклонил бутылку к губам и допил коньяк.

– Опустить лестницу. Один человек должен ступить на борт. Только один. Как только он попадет сюда, обыскать его на предмет оружия и завязать ему глаза. Проводить его в столовую и приказать всем не стрелять в него. Приказ ясен?

– Да, сэр, – кивнул Кпанга и удалился.

– Ну, хорошо, – Бушен вернулся к столу и поднял свой «Томпсон», перезарядив его. – Не волнуйся, – усмехнулся он, глядя на Майкла, который в самом деле начинал волноваться. – Я буду нежным, как сливочный сыр. Готов?

Майкл был готов.

Они вышли из каюты, чтобы встретить своего гостя.