Текст книги "Лесной Охотник (ЛП)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Хотите сказаться больным? – спросил Колльман.

Майкл опустил руку и улыбнулся, глядя в синие стекла очков. Лицо его вытянулось.

– Вы верите в Ад?

– Разумеется, верю.

– Вы чертов лжец, – ответил Майкл. – Потому что, если бы вы верили, вы бы уже подняли зад с этого кресла и бежали, спасая свою жизнь.

Священник снова сцепил пальцы.

– О, понимаю, – его губы с лакричной палочкой в уголке искривились в ухмылке. – У нас образовалось некоторое осложнение.

Майкл смотрел в пол, слыша, как это слово нелепо звякнуло в его сознании.

– Я напомню вам, майор, – сказал священник. – Что эта женщина сыграла не последнюю роль в серии жестоких убийств многих немецких патриотов. Многих прекрасных мужчин, женщин и даже детей. Вы должны понимать, что она помогала уничтожать целые семьи, делала так, что они просто исчезали без следа, неминуемо проходя через штаб-квартиру Гестапо. Некоторые из этих людей рискнули всем, чтобы спасти эту страну от тирании, чтобы закончить это тоталитарное безумие. Некоторые из этих людей были моими друзьями, и их кости и пепел теперь даже невозможно отыскать. Перед тем, как продолжить, следует ли мне ознакомить вас со списком имен и фотографиями? Могу показать вам несколько снимков детей, которые улыбаются в своих красивых костюмчиках. Вы ведь знаете, что улыбка ребенка – это нечто совершенно непередаваемое? Хотите знать, что с ними стало?

Майкл держал голову опущенной.

Колльман кивнул, продолжая жевать лакрицу.

– Они – будущее. Такие вот дети. В них огромный потенциал сделать этот мир лучше. Но сейчас очень сложное время. Иногда – похоже, намного чаще, чем нам хотелось бы, учитывая их возраст – тьма и свет в их мире перемешиваются друг с другом. И лишь по-настоящему разборчивые, умные люди могут понять, что происходит. А особенно умные – могут влиять на то, что происходит, и в этом их самая важная задача. Сейчас, пока я сижу здесь, какая-нибудь женщина или мужчина попадает под чары очередного такого человека, чтобы чуть позже найти себя в компании людей, ненавидящих весь мир и пытающихся превратить Германию в монструозного диктатора со спикером-фанатиком, – он вынул изо рта лакрицу и многозначительно проговорил. – Она – одна из тех, кто принимает в этом участие день ото дня и теперь обязана поплатиться за эти убийства. Не только убийства людей. За убийство страны, которую я знал. Потому что, майор Йегер, моя родная земля сгорела. И я изо всех сил пытаюсь сэкономить несколько семян, чтобы бросить их на выжженную почву в надежде, что здесь когда-нибудь снова что-то прорастет.

Некоторое время стояла гнетущая тишина.

– Итак, – нарушил молчание священник. – Вы видите, что я верю в ад. Я живу в нем.

Майкл потер руками лицо.

– Неужели нет другого способа? – спросил он, и в голосе его послышалась мольба.

– Вы не обязаны это делать. Наш общий друг лишь предположил, что вы сможете сделать это беспрепятственно. Но если вы откажетесь, можете прямо сейчас отправиться со мной в Безопасный Дом, и мы как можно скорее переправим вас через реку.

– Но ее – все равно убьют?

– Да. У нас есть люди для этого с нужным опытом.

– Как… – голос его сорвался. Он постарался собраться с силами и проговорить снова. – Как они это сделают?

Священник посмотрел, как морской офицер пересекает фойе в компании стильно одетой женщины, державшей его за руку.

– Ворвутся в ее студию поздно ночью. Выстрелят из пистолета с глушителем ей в голову. Или кто-то задушит ее проволокой сзади. Все сделают быстро.

– О, Боже… – прошептал Майкл в агонии. – Я полагаю, вы считаете это убийство справедливым возмездием за ее прошлые грехи?

Лицо Колльмана осталось бесстрастным.

– Мне не всегда нужна лакрица, чтобы освежать дыхание, майор.

Будущее наступило, Майкл знал это. И это будущее было намного страшнее, чем он мог себе представить. Летчики-истребители не смогли убить женщину, потому что оставили эту грязную работу земным стрелкам. Проклятые тени мужчин. И он – самый темный из всех…

– Не могу я просто увезти ее? – попытался он. – Оглушить, использовать хлороформ или что-то?.. Неужели нельзя просто вывезти ее, обставив все так, будто миссия выполнена?

– Слишком рискованно. В нашей схеме эта женщина нужнее мертвой, чем живой.

Майклу Галлатину потребовалось время, чтобы суметь сформулировать мысль и заставить себя говорить связно.

– Если… если я все же соглашусь… как это должно быть сделано?

– Вы убийца, – пожал плечами Колльман. – Вам и решать.

Майкл закрыл глаза. Но когда открыл снова, он все еще сидел в черном кожаном кресле в фойе гостиницы «Гранд-Фредерик» в присутствии священника, и у него все еще было задание, которое нужно было выполнить. Нельзя убежать от будущего…

– Да, – согласился он. – Я убийца. Да. Итак, – он поднял взгляд, уставившись за голубые стекла. – Я полагаю, у вас есть химик.

– Да.

– Я хочу таблетку. Что-то, что действовало бы быстро. Что-то без вкуса и запаха, – ему пришлось остановиться, потому что собственные слова приносили слишком много боли. – Что-то, что просто заставит ее заснуть в течение… пятнадцати-двадцати минут. Вот, чего я хочу. Чтобы она просто уснула.

Колльман задумался об этом, его тонкие пальцы чуть сжали ручку кожаного кресла.

– Непростой заказ.

– Да, – согласился Майкл. Глаза его пылали гневом, но голос был устрашающе спокойным. – Но ведь я убийца. Мне решать. И я говорю вам как убийца, что, если она почувствует боль, начнет выблевывать собственные внутренности или что-то в таком духе, я обещаю, что за посланником я приду следом. И тогда посланник сможет подумать, насколько он чист в своей праведной любви к тому, какой когда-то была Германия. Он может думать об этом сколько угодно, потому что его это не спасет. Ведь я – убийца. Я буду рвать его на куски, и, если он попытается скрыться, я порву на куски всех на своем пути, пусть даже это будет весь город. Может быть, я все равно так поступлю, потому что когда она умрет, работа убийцы будет закончена, и жить ему будет незачем.

Колльману потребовалась пара секунд, чтобы расслабиться. Должно быть, он действительно верил в Бога, потому что следующим вопросом его было:

– Тогда мне следует принести вам две таблетки?

Майкл уже думал об этом. Однако самоубийство было слишком противно его природе. Волк внутри него этого не допустит. Нет, никогда.

– Только одну, – ответил он.

Священник встал. Майкл тоже.

– Мы придумаем для вас то, что нужно. До сих пор… у нас не было таких веществ, но появится возможность проверить свои навыки. Задача непростая.

– Помолитесь, может, это поможет, – посоветовал Майкл.

Колльман протянул ему руку. Майкл просто смотрел на нее и думал, сколькими способами может сейчас оторвать это запястье.

Не дождавшись ответного рукопожатия, Колльман ушел. На своем пути через фойе он был остановлен мужчиной и женщиной. Сначала тихо заплакала женщина, а потом ее спутник. Священник заговорил с ними, положил руки им на плечи, но так и не снял свои тонированные синие очки.

Майкл шаткой походкой поднялся вверх по лестнице в свой номер, где он, побледневший и едва дышащий, перегнулся через унитаз как раз вовремя, чтобы показать, насколько жестоко и мучительно он болен.

Глава одиннадцатая. Десятая женщина

Он отправился на долгую прогулку и до самого вечера бродил по улицам Берлина, пока не сгустились сизые сумерки, отправившие свою армию снежинок кружить вокруг прохожих. Он шел все дальше и дальше, словно стремился заблудиться, но его чувство направления было безошибочным, и он всегда точно знал, где относительно него находится гостиница.

Майкл Галлатин прошел через взорванные районы, где выжившие люди до сих пор старались спасти хоть что-то из своей прошлой жизни, копаясь в руинах. На глаза попалась перевернутая повозка с двумя мертвыми лошадьми, следы от копыт которых уже припорошило снегом. Он увидел свору отчаянных собак, которые выгрызали у мертвых лошадей внутренности, стараясь прокормиться.

В тишине вечерних улиц ему встретилось не так много людей – несколько велосипедистов, группа случайных прохожих и пара машин. Майкл подумал, что, возможно, сможет скоро снова услышать шум артиллерийской стрельбы на востоке. Русские могли замедлиться ненадолго, но ничто не могло удержать их от того, чтобы войти в город. Майкл знал это, потому что упорная, неуступчивая и часто жестокая природа этого народа была ему известна, ведь в душе он все еще был одним из них.

В гостинице служащий передал сообщение от Франциски. У нее было важное мероприятие – ужин по случаю чужой помолвки, который она никак не могла пропустить, а после ей нужно было сделать еще кое-какую работу в своей фотолаборатории. Однако она обещалась позвонить в одиннадцать часов.

Служащий прочитал последние строки сообщения: Думай обо мне, когда будешь ужинать. Целую тебя тысячу раз. Слушала прогноз погоды: ожидается еще больше снега.

Служащий странно посмотрел на майора, будто подозревал, что в этих словах, которые он только что произнес, содержался некий тайный шифр.

Майкл взял бумагу и отправился на ужин в ресторан, заказав себе стакан хорошего бренди. Далее он заказал целую бутылку, вместе с которой отправился в номер. Он ждал, полупьяный, когда же раздастся телефонный звонок. Телефон зазвонил без четырех минут одиннадцать.

– Придется сегодня работать допоздна, – сказала она ему. – Фотографий оказалось чуть больше, и мне нужно закончить сегодня.

– По приказу Герра Риттенкретта? – спросил он.

Она несколько секунд не отвечала, а затем:

– Ты сам на себя не похож, судя по голосу. С тобой все в порядке?

– За ужином я просто немного выпил, – ему показалось, или он говорил слишком невнятно? Нужно быть осторожным, чтобы не допустить проскальзывания английского акцента. Что, черт возьми, с ним творится, раз он позволяет себе такую недальновидность?

– Ты выпил, – повторила она.

– Да. Бренди. И сейчас я смотрю на почти пустую бутылку, которую я собираюсь опустошить в ближайшие… о… десять минут.

Франциска ахнула, словно кто-то дал ей пощечину.

– Тебе пришел твой приказ, – сказала она. Это был не вопрос.

Он закрыл глаза, представляя себе ее, когда отвечал:

– Да.

– О… Хорст… Я сейчас же приеду.

– Нет! Франциска… лучше закончи свою работу.

– Я сейчас же приеду. Это может подождать.

– Нет! Послушай меня! – выкрикнул он резче, чем намеревался. – Просто… оставайся там и сделай все, что нужно сделать. Сосредоточься на своей работе.

– О… ну… хорошо, – ему показалось, или на том конце провода послышался тихий всхлип?

– Я серьезно, – он задавался вопросом, что бы сказали Мэллори и Колльман, если б услышали сейчас его слова. Он ведь был отправлен сюда, чтобы помешать ей делать работу, отвлекать от нее, а не подстрекать к ней. Впрочем, не все ли равно? – Франциска, – заговорил он более спокойным тоном. – Я не уезжаю прямо сегодня. И не уезжаю завтра.

– А когда же ты тогда уезжаешь? – да, она, определенно, всхлипнула. Ее голос звучал сдавленным от печали.

Я уйду после того, как ты умрешь, с горечью подумал он. Но сказал только:

– Разве может быть достаточно времени? – Франциска промолчала, и он повторил свое наставление. – Поэтому возвращайся к работе.

– Я приеду сразу, как только закончу, – она повесила трубку.

Майкл откинулся на кровать, затем взял бутылку бренди и сделал еще один глоток для храбрости. Он спустился вниз, намереваясь купить еще одну бутылку, но предостерег себя, что слишком сильно напиваться нельзя. Нельзя терять себя… кем бы он сегодня ни был.

Когда без двадцати минут час он услышал стук в дверь и открыл ее, Франциска бросилась ему в объятия. Одетая в бежевое пальто и берет цвета морской волны, все еще холодная с зимнего мороза, она принялась целовать его в щеки, в лоб, в губы и в шею, прижимаясь к нему так, будто больше никогда не собирается отпускать. Затем Франциска положила голову ему на плечо и прошептала прямо на ухо:

– Я знаю людей, которые могут помочь. Они могут решить, что тебе гораздо важнее будет остаться здесь. Все, что мне нужно сделать, это…

Он знал, что ей придется сделать.

Он взял ее за подбородок и внушительно посмотрел на нее.

– Нет! Ты не станешь этого для меня делать. Ты слышишь? Не для меня, – он увидел печать боли на ее лице, и эта боль отдалась в нем самом так сильно, что у него едва не подломились колени. С неимоверным трудом он попытался натянуть улыбку. – Нет никакой нужды печалиться. Разве не ты говорила мне, что в этом мое предназначение? И ты тогда сказала, что Господь ни за что не допустит, чтобы такой человек, как я…

– Это было раньше, – перебила она, и он увидел, что глаза ее увлажнились от слез. Одна – особенно упрямая – сбежала ручейком по правой щеке.

– Раньше? До того, как мы начали спать вместе?

– Нет, – по щеке скатилась вторая слеза. – До того, как я захотела, чтобы ты остался со мной. Я знаю, что «навсегда» – это очень опасное слово, поэтому я не стану его произносить. Но мы могли бы просто подразумевать это. Разве нет? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – она вдруг опустилась на колени, схватила его за руку, поцеловала тыльную сторону его ладони и прижала ее к своей мокрой щеке. – Пожалуйста, я могу об этом позаботиться. Я могу встретиться с нужными людьми, для меня нет ничего проще, я могу…

– Встань! Давай, поднимайся! – он поднял ее на ноги, глядя строго, как никогда. – Не умоляй, – приказал он. – Никогда не умоляй. Никого. Поняла? Ни одного мужчину.

– Я не хочу, чтобы ты умер! – прохрипела она. И это было правдой. Реальностью среди всех фикций, игр и интриг. Она дрожала, и слезы медленно текли вниз по ее щекам.

Убирайся отсюда, едва не сказал он. Он думал, что накричит на нее, что может даже ударить ее, потому что это было уже слишком. Это невозможно было вынести. Но факт оставался фактом: у них двоих в запасе были лишь короткие часы, и если ей придется умереть – если придется – тогда он хочет провести с нею все оставшееся время. Он не позволит ей умереть от пули какого-то незнакомца, который никогда не сможет узнать ее настоящую. Нет, Майкл Галлатин возьмет на себя ответственность за то, чтобы ее смерть была как можно мягче. И вдруг – совершенно неожиданно – он почувствовал жжение в собственных глазах. Он опустил голову, но она уже успела увидеть все.

Она приложила палец к его губам и прошептала – твердо и ясно:

– Я не позволю тебе потеряться.

– Я тебе лгал, – услышал он собственные слова. – Мой вестфальский акцент – фальшивка. Я его тренировал. И я не родился в Дортмунде. Я… отличаюсь от других. Я родился и провел детство в России. А то, что ты слышишь в моем акценте – это…

– Тссс, – сказала она. – Это неважно. Просто ответь мне на вопрос: это ведь не ты предатель, верно?

– Нет, я не предатель.

– Тогда что еще может быть важно? Очень хорошо, что ты родился в России, – она не ждала от него комментариев. – Если бы ты послушал истории большинства гостей на вечеринке «Сигнала», ты бы нашел множество людей с нежелательными семейными корнями.

Сила иллюзии, подумал он. Прямо сейчас она создавала в своем разуме его новую историю, представляла его ребенком злополучной любви между немецким офицером и русской девицей накануне Первой Мировой Войны. Представляла себе, как нежная и простодушная девушка после отправила своего сына в Дортмунд с отцом ради лучшего будущего, в котором он получит образование и просвещение. Но на самом деле это казалось слишком похожим на фильм, который они смотрели несколько дней назад.

Какой смысл идти по пути истины? Его история была слишком нереальной, чтобы поверить в нее. Или показать ей? Но… что тогда?

Он мог бы убить ее страхом, а после – отправиться домой, как настоящий герой. Вместо того он крепко обнял ее. Они цеплялись друг за друга так, будто бы остались единственными опорами друг для друга во вселенной.

– Мне так жаль, – сказал он. Ему было жаль, что она не родилась в Англии, что они не встречались прежде и что их пути не могли по-настоящему пересечься. На деле они всегда находились на разных краях пропасти. Жизнь была жестокой, как и всегда, и, вопреки всеобщему мнению, время не могло этого исцелить.

– Это была плохая ложь, – ответила она недоумевающе. – Но я прощаю тебя.

Она поцеловала его в губы, провела языком по контуру его рта. Затем сбросила свою одежду и прижалась грудью к его груди, а ее второе сердце жаждало, чтобы он оказался внутри нее. Однако он не мог отозваться на это.

– Я… тебе надоела?

Может ли человек когда-нибудь устать от солнца холодной зимой?

– Нет.

Когда Майкл сел на край кровати, Франциска встала на колени позади него и начала разминать его напряженные мышцы сильными пальцами.

– Я сделаю все, что угодно, – сказала она. – Я – десятая женщина.

Он нахмурился.

– Десятая женщина?

– О, да. Ты разве не знаешь? Пять женщин из десяти дадут человеку пощечину за непристойное предложение. Две развернутся и молча уйдут. Одна просто пнет мужчину по яйцам за такое, и одна начнет раздумывать, не согласиться ли ей. Я – десятая женщина.

Он слегка улыбнулся, несмотря на испытываемую горечь.

– Я женщина, которая отказалась покинуть Райский Сад, – сказала она, продолжая разминать его плечи. – Я пекла пирожки из запретного плода, но подам их лишь тому, кого сама выберу.

– Звучит вкусно, – ответил он.

– Ты думаешь, я плохой человек? – спросила она. – Я имею в виду… ты думаешь, что я… – она замолчала, и Майкл почувствовал, что руки ее остановились. Он понимал, что она спрашивает на самом деле. Она спрашивала: что ты чувствуешь ко мне?

Он повернулся к ней, и снова ощутил несуществующий удар, потому что… Боже, как же она была прекрасна! Она была для него шедевром живописи, произведением искусства, которое показывает все свое совершенство лишь единожды, при свете голубоватой луны. На ее лице всегда что-то менялось: оттенки ее чувств сквозили осторожной рекой, постоянно перетекая во что-то иное. И теперь все они вместе смотрели на него сквозь это лицо, задавая вопрос, который был обернут в идеальную упаковку пьянящего аромата ее кожи.

Он собирался показать ей, что он к ней чувствует. И неважно, что завтра никогда не наступит. Она хотела знать, а слов будет недостаточно. Поэтому он положит ее на кровать и покажет ей со всей своей силой, нежностью и желанием, что именно он чувствует, потому что она заслуживает знать, а он обязан был ей показать. Тогда он даст свое обещание обоим ее сердцам, и она не будет сопротивляться, когда он скажет, что завтра он намеревается взять ее на ужин туда, где музыка играет и не заканчивается. А теперь он возьмет ее в постели, чтобы она показала ему, насколько сладок запретный плод.

И шампанское, подумал он. Разумеется, мы будем пить шампанское в последнюю ночь нашего мира.

Она обвила его ногами, он вошел в нее, и она сладостно застонала ему на ухо.

Глава двенадцатая. Свет и Тьма

Плохая новость пришла утром, когда Майкл, вернувшись с прогулки, поинтересовался у гостиничного служащего, не приходило ли ничего для майора Хорста Йегера.

– Да, майор. Как раз после того, как вы ушли, – клерк достал из-под высокого дубового стола небольшую коробку, завернутую в простую оберточную бумагу. Майкл сразу отметил, что в такую коробку обычно упаковывают ювелирные украшения. В такой упаковке могла содержаться…

– Если вы не возражаете, я спрошу, – служащий прервал мрачные раздумья Майкла. – Я несколько раз видел вас в компании красивой молодой женщины. Эм… это ведь кольцо для нее, сэр? Простите мое любопытство.

Майкл прекрасно понимал, что за картину рисовал себе этот человек. Благородный солдат Рейха, который скоро вновь отправится на войну и вынужден будет разлучиться с любимой. Ну, разумеется, в этой коробочке должно быть обручальное кольцо, как же иначе! Многозначительное обещание прекрасного будущего…

– Мне понадобится бутылка охлажденного шампанского в мой номер примерно к полуночи, – без каких-либо эмоций в голосе сказал Майкл. – Два бокала. Я хотел бы, чтобы это была лучшая бутылка из всего ассортимента.

– Хорошо, сэр. Кажется, у нас еще остался «Моэт» в запасе.

– Подойдет. Запишите на мой счет, – он направился к лестнице, зажимая коробочку в правой руке.

– Мои искренние поздравления, сэр, – сказал клерк.

Майкл не ответил.

В своей комнате он открыл коробочку и извлек оттуда маленький шарик, отложив в сторону бумагу и ленту. Таблетка была белой с легким голубым оттенком – такого же цвета, как жемчужины в бусах Франциски, только чуть меньшего размера. Он вернул ее обратно, затем убрал в ящик шкафа, спрятав эту маленькую смерть за сложенным одеялом.

Большую часть дня Майкл спал… или, по крайней мере, пытался. Он свернулся на кровати в позе эмбриона при сером дневном свете, проникавшем в окна номера, и глядел на то, как снежинки врезаются в стекло.

Франциска позвонила в три часа и сказала, что приедет в половине седьмого. Они заказали столик для ужина на семь часов. По телефону она назвала его своим любимым и сказала, что очень счастлива.

Повесив трубку, Майкл вновь погрузился в тяжелые раздумья о предстоящем вечере.

Да, я убийца.

Он спустился по лестнице, чтобы встретить ее в своем форменном пальто, вышел на крыльцо гостиницы и стал ждать.

«BMW» прибыл, верх его был поднят и закреплен накладками против непогоды. Когда Майкл сел в машину, Франциска быстро поцеловала его в уголок рта и сказала, что очень голодна: работы оказалось настолько много, что у нее даже не нашлось времени пообедать. Все больше фотографий, которые будут вскоре отправлены в печать. Она выглядела так, будто сегодня ей не пришлось выспаться, но довелось поплакать, потому что глаза чуть раскраснелись, а макияж не сумел скрыть обозначившиеся под глазами темные круги.

Двигатель заревел, и автомобиль полетел навстречу проклятому снегу.

Я убийца. Да.

Они ели в ресторане с чудесным видом на реку Шпрее. Кругом горели свечи, бросая свои огненные блики на темно-красные портьеры. Бродячий скрипач проделал свой путь между столиками, из которых, помимо того, за которым ужинали Майкл и Франциска, были заняты лишь два, однако, получив указание не мешать личной встрече, удалился прочь. Майклу пришлось немного переместить свой стул, потому что с его ракурса иногда были видны огни войны на востоке. Франциска держала его за руку, а ногой потиралась о его голень под столом. Она пила настой из шиповника, ела суп и картофельный салат. Сегодня – ввиду отсутствия и обеда, и даже завтрака – у нее был очень хороший аппетит, в то время как Майклу и кусок не лез в горло.

Он знал, что должен поехать с ней в свой номер сегодня. Он должен был вести себя естественно: слушать, говорить, кивать, улыбаться, когда нужно. Ничем себя не выдавать. В эту ночь он запоминал все: и поездку на серебристом гоночном автомобиле на огромной скорости, и ее прекрасное черное платье, и ее блестящие волосы с удивительным ароматом, забранные заколкой в виде полумесяца. Он не мог прекратить смотреть в ее горящие серые глаза, говорившие: я единственное в твоей жизни существо из другого мира, и все мое внимание сосредоточено на тебе. Он знал, что ему одному так повезло.

Вот так она и работает, подумал Майкл. Она может очаровать любого: военного, ученого, офисного работника, женатого, холостого. Любой будет счастлив, если такое прекрасное существо просто обратит на него внимание, и развяжет язык. Любой проявит определенное рвение и готов будет раскрыть любые, самые страшные тайны, чтобы эта Богиня оценила его усилия по достоинству. Молчаливое одобрение провоцирует откровенность. А после приходит Гестапо и забирает этих петухов, чтобы они кукарекали только в своем личном Аду и варились в кипящем масле для картофельного салата…

Да.

Я – убийца.

– Ты выглядишь таким взволнованным, – сказала она, накрыв его руку своей. – Тебе не нужно быть…

– Дело не в волнении. Просто стараюсь подготовиться.

– Я знаю, – кивнула она. – Ты хочешь выполнить свой долг. Я знаю, что ты воин. Разве ты мог стать кем-то другим? И кем? Офисным клерком? Или приближенным советником какого-нибудь генерала? Нет, ты тот, кто ты есть, и я благодарю Бога за то, что он создал тебя таким. Но ты также и человек, Хорст. Мой человек. Плоть и кровь… и эмоции. Беспокойство – это нормально для любого человека. И это тяжкое бремя, которое, ты считаешь, женщине не вынести. Но женщины хотят разделить это беспокойство. Так что, если тебя беспокоит хоть что-то, ты можешь поговорить об этом со мной… пожалуйста… я здесь, с тобой. И я выдержу.

Майкл сделал глоток своего кофе. Ее человек. Так она выразилась.

Как же невыносимо больно!..

Он взял вилку и провел борозду на белой скатерти.

В этом и есть ее работа, ее сила, напомнил он себе. И он готов был этой силе поддаться. Хотел сказать, что он должен быть убийцей, хотя больше всего на себе желает быть ее человеком. Желает начать все с чистого листа и рассказать ей всю свою историю. Рассказать о том, где родился и о том, как заново начинал жить. Рассказать о своей первой женщине и о своем пропавшем сыне. О мире, который был ему известен, и о мире, который он себе представлял. Он мечтал рассказать о том, как правдивы старые мифы о ликантропах. Он хотел бы, чтобы у него была возможность все это рассказать, а после – поднять взгляд, заглянуть в ее глаза и увидеть в них не страх, а любовь.

Но Майкл не сказал ничего из этого, потому что времени у него не было, а таблетка была в кармане. И если он действительно ее человек, то он не станет просить ее поддержки в этих тяготах – эту ношу он должен нести один.

– Все будет хорошо, – утешающе сказала она. – Вот увидишь.

Майкл кивнул.

Через несколько минут одна из других пар в зале – пожилая чета – встала и начала грациозно танцевать рядом с их столом под мелодичную игру скрипки, и Майкл, глядя в лицо Франциски, едва не умер от сердечной боли когда она улыбнулась добродушному старику, который придержал для жены стул и поцеловал ей руку, как истинный джентльмен.

После ресторана они отправились в музыкальный зал, где посещаемость была почти столь же скудной, однако темное пиво было хорошим, и трио гитариста, пианиста и барабанщика играло очень приятную музыку, развлекая немногочисленных гостей. Свет мерцал – но не для эффекта, а из-за перебоев в проводке, которую повредила одна из упавших на город бомб. Майкл попросил Франциску станцевать с ним медленный танец, во время которого он боролся с желанием прижать ее к себе слишком крепко и никогда не отпускать. И внезапно они поняли, что остались в зале одни, музыка закончилась, а заведение начало готовиться к закрытию.

– Подожди минуту, – сказал он ей, и под мерцающими огнями в тишине они протанцевали еще некоторое время под их собственную, им одним знакомую музыку.

Наконец, пришло время вернуться в гостиницу, обратно в номер 214, потому что больше им было некуда идти.

Бутылка «Моэта» стояла в ведерке со льдом на прикроватной тумбе, и два бокала с эмблемой гостиницы привлекли внимание Майкла, потому что под ними лежала записка. Майкл быстро взял ее и развернул:

Дорогой майор Йегер!

В знак признательности за вашу службу Рейху и по прекрасному поводу, о котором сообщил мне наш клерк Оскар, пожалуйста, примите эту бутылку с лучшими пожеланиями от нашей гостиницы и, пожалуйста, вспомните о «Гранд-Фредерик» в следующий раз, если вам понадобится помещение для торжества. Желаем вам долгой и счастливой жизни!

Искренне ваш,

Андриан Байерберген, управляющий.

– Что это? – Франциска обняла его сзади.

Он сложил записку.

– Счет, – криво улыбнулся он. – К сожалению, в этом мире нет ничего бесплатного.

– О, я бы не была так уверена в этом, – она поцеловала его и нежно потерлась о его щеку. – Я, к примеру, с тобой совершенно безвозмездно.

– Ты совершенство, – качнул головой он, затем повернулся к ней лицом, прикоснулся к ее подбородку и заглянул ей в глаза. Сердце, казалось, билось сильнее, чем двигатель «BMW 328». – Что я могу сделать для такого совершенство, как ты?

– Ну, – выдохнула она практически шепотом. – Для начала я хотела бы размять свой рот сочным, влажным и сладким… – она подняла бокал для шампанского и поднесла его к губам. – Напитком.

Он только сейчас смог вздохнуть.

– Тогда я открою шампанское.

– Очень любезно, – глаза ее чуть округлились.

Он открыл шампанское и наполнил ее бокал, затем свой. Она легонько чокнулась с ним.

– За свободу? – спросила она. – Нет, нет! Подожди! За… хорошие решения? Нет, подожди! – она нахмурилась. – Ах! – наконец, она нашла подходящее слова. – За солнце, что заходит на западе.

– Это какой-то особый тост? – непонимающе качнул головой он.

– Я надеюсь, ты его вспомнишь, когда придет время, – ответила она. – Ну же, пей.

Он повиновался, стараясь не думать над тем, что она сказала. Может, в ней говорит пиво?

– Прости, мне нужно на секунду отлучиться в уборную.

– Можно составить тебе компанию?

– Ты можешь остаться прямо здесь и выпить еще немного, – он улыбнулся ей, ушел в уборную и склонился над унитазом, чувствуя, что сердце его стучит бешено, а на лице выступает пот. Он мог быть убийцей, но он не был монстром. Он не мог этого сделать. Нет, завтра он пойдет в Безопасный Дом и скажет, что с него хватит, что он выходит из игры. Пусть они посылают убийцу с пальцами ангела и незатуманенным разумом, чтобы он вычеркнул Франциску Люкс из этого мира.

Он вытащил шарик, завернутый в бумагу, из своего кармана и занес его над унитазом.

Однако он спросил себя: будет ли эта таблетка, отправленная в самые недра канализации Берлина для него знаком героизма или печатью труса?

Свет и тьма, перемешанные между собой. Нечто подобное ведь сказал тот священник?

– Дорогой? – позвала Франциска. – Мне позвонить водопроводчику?

– Нет, все хорошо! – отозвался он, стараясь, чтобы голос его звучал легко.

Когда он потянул цепь, вода спустилась, и бумага исчезла. Он вышел из ванной и нашел Франциску обнаженной на кровати с полосой простыни между ног. Она пила свое шампанское и читала вчерашний выпуск «Дойче Аллемагне Цайтунг» с таким видом, будто просто ожидала трамвая.

– О! – улыбнулась она. – Так это вы – новая обслуга?

– Меня выдала униформа, мадам? – подыграл он.

– Выдала. Прошу, будьте добры, снимите ее и обслужите меня.

Она смотрела, как он раздевается, иногда улыбаясь и отпуская короткие комментарии, изучая его. Затем, нагой, Майкл взял ее бокал и подлил еще шампанского. В этот момент она наклонилась вперед и звонко шлепнула его по ягодице, как раз, когда он уронил небольшую таблетку, которую держал, в ее бокал шипучего шампанского. Он посмотрел на нее, изобразив на лице замешательство.

– У тебя очень странное выражение лица, – заметила она.

– Возможно, просто у меня странные мысли?