Текст книги "Лесной Охотник (ЛП)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Глава четырнадцатая. Клетка Души

– Я убью тебя, – повторил майор. Впрочем, сейчас его голос уже походил не на скрежет, а на рычание зверя. С его телом начали происходить изменения.

Одним из преимуществ его положения была поистине идеальная маскировка. И идеальное умение перевоплощаться. Такое умение может прийти лишь после сотен попыток измениться. А за свою насыщенную жизнь Майклу Галлатину приходилось проходить через боль превращения не одну сотню раз, поэтому он отточил умение контролировать трансформацию, будучи в любом состоянии, в любую погоду, в любое время года, сколько угодно раз на дню. Он мог обратиться из любого положения – как из торжественно неподвижного в лесной чаще в надежде обогнать локомотив самого Сатаны на рельсах подземного мира, так и во время сражения на крыше движущихся аэросаней.

Он был в своем мастерстве чрезвычайно хорош и теперь… он быстро открыл клетку своей души и освободил свой собственный Ад.

Несколько изменений в почти неуловимо быстрой последовательности произошли друг за другом. Послышался треск ломающихся костей и трансформирующихся суставов, мокрое скольжение заново группирующихся сухожилий, которые могла, но не успела вывести из строя дыба. Тело начало покрываться шерстью. Лицо словно растворилось, его заменило второе – темное лицо – которое было скрыто под маской первого. Оно было столь же избитым и окровавленным, сколь и первое, ведь раны человека являлись и ранами зверя. Пальцы рук и ног деформировались, на них вырастали когти. Клыки вырывались из кровоточащих десен. Уши обрастали шерстью, удлиняясь, словно хищные цветы. Грудная клетка дрожала, меняя форму. Торс перекраивался, позвоночник искажался, шея утолщалась, плечи нарастали, как пульсирующие серые канаты, а черная шерсть скользила по ним, пересекая грудь, живот и пах. Боль была невыносимой и сакральной. Боль была религиозным опытом, потому что благодаря ей Майкл Галлатин возрождался.

Все это произошло в считанные секунды – так быстро, что черные волк, шерсть которого местами была серой, соскочил с дыбы раньше, чем Аксель Риттенкретт успел даже вскрикнуть, выронить сигариллу или отступить от окровавленной морды, которая теперь рванулась ему в лицо. Клыки ухватили щеку, нос и лоб. Голова волка моталась из стороны в сторону так быстро, что расплывалась перед зрением, мускулы на его шее напряглись, и внезапно у Акселя Риттенкретта, как когда-то говорила Франциска, действительно стало два лица.

Оба они были красными. Одно из них истекало кровью из рваных и подергивающихся мышц. С одной стороны уже не было глаза, потому что глаз был раздавлен вольными волчьими челюстями и проглочен, как сваренное вкрутую яйцо. На месте носа оставалась лишь зияющая дыра, потому что нос стал пищей для волка вместе с глазным яблоком. Фактически ею стала вся захваченная острыми зубами сторона лица. С губ Снеговика сорвалось дымовое кольцо красного цвета. Зубы трещали, как рычаг дыбы, а белые ботинки скользили на залитом кровью полу – теперь и они уже не были цвета снега.

Майкл Галлатин разорвал горло Снеговика своим следующим укусом. И, возможно, дело было в волчьей ярости, но челюсти сомкнулись так сильно, что искалеченная голова Риттенкретта покатилась по камням подобно большому красному резиновому мячу. Она прокатилась мимо ботинок Зигмунда, который, как и все остальные в комнате, превратился в застывшее в абсолютном апокалиптическом ужасе изваяние.

Пока люди стояли в ошеломлении, чудовище на задних лапах окончательно выскользнуло с пыточного орудия. Одну веревку, правда, пришлось перегрызть, но на это ушло всего несколько ударов сердца. Вторая нога же освободилась достаточно легко. В своем лихорадочном сне Майкл почувствовал, что каждый человек в этой комнате только что обмочил свои штаны и задумался о пеленках. Волк прыгнул на пол, и его зеленые глаза приметили еще одно горло.

Могут ли пять мужчин кричать в унисон? Эти – могли.

Начался спешный побег к двери, служители Гестапо в панике цеплялись друг за друга и спотыкались, напоминая неудавшихся комедиантов.

Майкл остановился, прикончив еще одного упавшего человека. Это было сделано быстро и чисто, да и на вкус жертва оказалась приятной. Затем он, пригнувшись, снова бросился на охоту.

К сожалению, думал Майкл, перескакивая через камни, невозможно открыть дверь, когда так много рук беспорядочно цепляется за нее.

– Помогите нам! Господи, помогите нам! – закричал один из беглецов, врезаясь в деревянную дверь. Возможно, это был Зигмунд. Что ж, пожалуй, настал его черед. Зигмунд уплатил свой кровавый долг в течение трех секунд.

Кто-то либо сошел с ума, либо внезапно обрел мужество, потому что в темноте вдруг начал стрелять «Люггер». Пуля срикошетила от пола и задела левый бок Майкла. Человек вскрикнул:

– Откройте! Открывайте же! – в голосе, без сомнения, звучало безумие. Второй «Люггер» выстрелил, пуля прошипела в воздухе, прочертив болезненную полосу на спине Майкла. Внезапно раздался шум задвижки, с лестницы пролился свет, когда дверь открылась, и трое кроликов в мохнатых штанах попытались выбраться друг за другом.

Майкл пригнулся, как полагалось зверю. Он мог контролировать свои реакции и желания, а также мог рассматривать своих врагов так подробно, что их движения казались замедленными. Он позволил им подняться по лестнице, его морда пульсировала болью, особенно в нижней челюсти. Боль в паху все еще мучила его.

Ох, подумал он, прислушиваясь к тому, как его жертвы в панике взбираются по лестнице, все равно вам от меня не скрыться.

И тогда животное окончательно взяло верх. Он зарычал глубоким, горловым рыком и бросился через дверь в погоню за тремя людьми, а из его пасти текли ручейки слюны.

Росс поднимался первым, и у него был «Люггер». Когда он обернулся и увидел приближавшегося монстра, он в панике вскрикнул и произвел дикий выстрел… к сожалению, не настолько дикий, чтобы пропустить голову человека, поднимающегося следом за ним и также вооруженного «Люггером». Волосы Росса стояли дыбом, словно наэлектризованные, лицо его приобрело цвет влажной бумаги. Когда человек посередине упал, ближайший к Майклу гестаповец закричал, и звук этот напоминал визг перепуганной дамочки. Он попытался ударить монстра ногой, в которой сил было не больше, чем у маленькой девочки. Удар этот не увенчался успехом: перепуганный мужчина рухнул, как куча грязного тряпья, когда Майкл вцепился ему в ногу и пренебрежительно сбросил его с лестницы. Подбородок гестаповца ударился о перила, его шея сломалась с жутким тихим хрустом, и он непослушной грудой мяса полетел вниз в своих вонючих штанах.

Настала очередь бандита.

Росс начал палить через плечо, не глядя. Пули откалывали куски от неровностей в стенах, рикошетили от них, попадая в пол и ступени, но миновали волка. Затем Росс поднялся на верхнюю ступеньку и повернул направо, с сильным воплем бросившись вдоль по коридору в направлении большого окна. Он умудрился где-то потерять ботинок по пути и теперь мчался наполовину босой. Майкл, словно безжалостный воинствующий зеленоглазый демон, несся вслед за ним. Внезапно новая пуля врезалась в стену, а другая прорвалась сквозь стекло. Кто-то – вероятно, охранник у двери – стрелял из пистолета. Майкл мог представить, в каком изумлении находился этот человек: как, во имя Болтливого Геббельса[19]19
  Пауль Йозеф Геббельс – рейхсканцлер Германии. С 1933 по 1945 годы был министром пропаганды, осуществлял контроль в сфере культуры и СМИ, контроль за просвещением среди населения и осуществлял пропаганду национал-социализма в Германии. За счет сочетания демагогической риторики, умелой организации массовых мероприятий и эффектного использования современной техники – радио и кино – в целях пропаганды ему удалось обратить в свою веру широкие слои немецкого населения и привить им идеалы национал-социализма, очернив при этом коммунистов, социал-демократов, евреев и служителей церкви. Геббельс был одним из самых молодых идеологов нацистской Германии и проявил себя как искусный манипулятор массовым сознанием. (Возможно, в связи с этим автор выбирает именно такой эпитет – в упоминании Йозефа Геббельса).


[Закрыть], эта огромная собака сюда попала? А большая собака теперь хотела выбраться наружу и видела свой путь к свободе.

Майклу удалось разогнаться так, что он почти взлетел… и вдруг он резко вздрогнул. За мгновение до того, как ему удалось настичь Росса, убийца, должно быть, ощутил клыки смерти на своем затылке заранее, и каким-то образом собрался с духом, чтобы встретиться с нею лицом к лицу. Он повернулся и выстрелил, скорее всего, понимая, что это будет его последний выстрел. Майкл вздрогнул, почувствовав, как пуля вошла ему в левое бедро и нанесла серьезный урон. Но в следующую секунду он уже прыгнул на Росса, пока тот пятился спиной к окну. Они врезались в стекло, и снежный пейзаж за окном начал стремительно приближаться. Падавший первым Росс принял на себя всю тяжесть удара. Воздух вырвался из легких бандита, но в следующий миг он уже и не нуждался в этом воздухе, так как острые мстительные волчьи клыки навсегда перекрыли ему доступ кислорода в легкие. Росс лежал на снегу, дергаясь в последний судорогах. Майкл услышал крики солдат, среди которых выделялся жесткий и авторитарный голос офицера:

– Сюда! Живо!

Он понял. Он находился в каком-то дворе. В небольшом парке, возможно? Так или иначе, на фонарных столбах светились огни. Вокруг были рассажены заснеженные кусты и голые деревья, виднелась бетонная арка. Повсюду – то тут, то там – возникали статуи знаменитых гестаповских мучителей, а рядом были с намеком на уют приставлены скамейки, укрепленные бетонными блоками. Вероятно, здесь можно было передохнуть после изнуряющего для экзекутора пыточного процесса.

Снегопад усилился, свет в окнах больше не вспыхивал. Нужно было скорее искать выход отсюда. Но бедро… рана была тяжелой, и с каждой секундой общее состояние Майкла ухудшалось. Боль все нарастала, ей не было конца. Одновременно с тем казалось, что левая нога заледенела и стала холодной, почти потеряв чувствительность. Теперь единственное, на что она была способна, это волочься мертвым грузом. Ноздри Майкла были настолько полны крови – как своей, так и чужой – что он едва мог дышать.

Нужно было уходить.

Он пошатнулся при первом же шаге и едва не повалился в приступе немого отчаяния.

Что делать волку без четырех здоровых лап, которые просто необходимы, чтобы бежать и уклоняться от выстрелов?

Плохо дело.

Он подошел к стене. Высокая. Слишком высокая.

Майкл направился в другую сторону, прорвался сквозь подлесок и снова наткнулся на стену.

– Кровь на земле! – послышался солдатский голос справа.

О, да. У него действительно сильное кровотечение.

Майкл подумал, что посетившую его идею можно сразу причислять к вздору, однако все же сдаваться был не готов. Он отвернулся и бросился в противоположную сторону от той, где звучал голос. Боль в бедре заставляла жалобное хныкающее поскуливание вырываться из его груди. Он пробежал мимо двух попавшихся на дороге солдат, которые даже не подозревали о том, что происходит в здании. Сзади послышался выстрел, но пока, судя по расстоянию, опасности не было.

– Сюда! – донесся крик, за которым последовал еще один странствующий выстрел. Похоже, солдатам под каждым кустом мерещились большие собаки…

Этот двор… есть ли здесь выход? Откуда ворвались солдаты? Должно быть, они вышли из здания, а туда возвращаться было никак нельзя. Уж точно не с такой ногой.

Придется каким-то образом перебираться через стену, пока в измученном и изувеченном организме еще достаточно сил.

Майкл отошел от стены, стараясь скрыться от рыщущих вокруг солдат. Стрельба из винтовки началась из-за деревьев справа от него, заставив легкий тремор прокатиться волной по его телу. Слишком близко.

– Он здесь, сержант! – закричал стрелявший. – Я, кажется, достал его! Майкл прорвался сквозь подлесок и упал на спину, глядя на возвышавшуюся перед собой стену. Слева от него у тропинки стояла скамья. Справа, ближе к стене, возвышалась статуя человека с простертыми к небесам руками, будто он взывал к Божьей помощи для уничтожения злодеев… возможно, после того, как прижигал им гениталии паяльной лампой.

Волк оценил расстояние и вскочил. Требовался большой и сильной прыжок, и он будет тяжелым – особенно с такой травмой. Но у него действительно не было выбора.

Люди приближались: он слышал хруст снега под их ногами. У кого-то был фонарь, луч которого бродил из стороны в сторону. Сколько солдат? Слишком много, чтобы убить их всех. Отряд безопасности Гестапо… значит, в нем, по меньшей мере, человек десять.

Нужно идти – прямо сейчас.

Он побежал по тропинке.

– Вот он! – свет окутал его, заставив на миг потерять ориентацию.

– Стреляй! – прозвучала команда, но большая собака резко вильнула в сторону и пропала из поля зрения преследователей.

Майкл бежал, но одна его нога продолжала волочиться за ним мертвым грузом. Боль была невыносимой, от нее перехватывало дыхание. Если он недооценит ее силу, если сделает ошибку, живым ему не уйти.

Быстрее! Быстрее! – приказывал он себе.

Будь готов отдать за это все!

Он вскочил на скамью, вздрогнул от холода и боли. На этот раз он и впрямь жалобно заскулил, а перед глазами поплыла красная пелена. Однако в воздухе он вытянул свое мускулистое черное тело настолько, насколько вообще позволяли мышцы, сухожилия и кости. Прогремел выстрел винтовки, и пуля просвистела мимо правого уха. Другая задела хвост. Третий удар пришелся в статую просителя, бросив в Майкла отколотый камень.

Лапы волка скребли по вытянутым ладоням. Он услышал, как что-то сломалось: его кости или руки статуи – ему было наплевать. Он снова оттолкнулся со всей силы от рук каменного гестаповца, а затем перед ним появилась заснеженная вершина стены, и он зацепился за нее передними лапами, пытаясь залезть на нее единственной здоровой задней.

Винтовки продолжали свой смертельный монолог. Пули рикошетом отскакивали от стены. Кто-то выпустил короткую очередь из автомата. Взорвалась верхняя часть стены, дым и снег закружились вокруг в воздушных вихрях.

– Прекратить огонь! – воскликнул сержант. Прозвучало несколько последних выстрелов, но после сурового взгляда сержанта и эти свинцовые выкрики прекратились. Затем, довольный, что его не подстрелят собственные люди, он подошел вперед и навел свой фонарик на стену за статуей Рудольфа Дильса, первого командира Гестапо с 1933-го по 1934-й годы.

– Черт, – сплюнул сержант, потому что большая собака не лежала мертвой на земле, вопреки его ожиданиям. Быть может, она уже на другой стороне, за стеной? Похоже, двор она, так или иначе, покинула. На территории царил настоящий беспорядок, за одно допущение которого можно было поплатиться своей головой. Вполне возможно, сегодня сержанту и его жене придется предпринять спешную поездку на Запад…. в течение следующей четверти часа, к примеру…

Он видел множество бездомных животных, но никогда не видел ничего подобного. Может, это была даже не собака, а волк, сбежавший из зоопарка?

Сержант – старый однорукий ветеран – знал все о волках. Когда он был ребенком, его бабушка Типпи пугала его на ночь своими страшными сказками про волков, и временами ему все еще снились кошмары о пробуждении, во время которых его ладони превращаются в волчьи лапы. Единственное положительное, что было у него в этих снах – это вновь обретенная вторая рука. Но он не переставал думать о том, что когда полная луна ярко светит на ночном небе, где-то в лесах блуждает особенно коварный зверь.

И прочие отбросы нечестивого мира…

Но сегодня полнолуния не было. И, в самом деле, уже скоро должна была заняться заря.

– Проклятье! – прошипел он себе под нос.

Нужно было взять себя в руки.

– Ладно, – обратился он к окружавшим его людям. – Идем, посмотрим, удалось ли нам его подстрелить.

Им не удалось.

Волк продолжал двигаться. Пошатывался от боли и едва волок за собой левую ногу, но продолжал движение. Вскоре он позволил себе немного отдохнуть, привалившись к углу здания, как смертельно уставший человек. Затем он немного прошел дальше, снова пошатнулся и принялся снова искать опору, способную выдержать его неустойчивое тело.

Белый снег продолжал мирно сыпать на каменные и кирпичные здания Берлина. Ветер поднялся и принялся закручивать маленькие снежные вихри. Ночь может быть жестокой. Ночь может стать прибежищем заблудшей души, и именно такой была эта ночь для Майкла Галлатина.

Но он был жив.

Приближался грузовик с солдатами. Майкл укрылся в усыпанной мусором аллее и прижался к груде кирпичей, левая задняя лапа чуть отставала от земли, а под ней разливалась лужа крови. Грузовик проехал мимо. Они не торопились в погоню – все солдаты с беспечным видом курили сигареты, придерживая свои винтовки. Они не искали его.

Майкл опустил голову.

Франциска, – горестно подумал он. – Господи…

Вообрази это. Бедная Франциска, сражающаяся за жизнь своего честного и благородного рыцаря с помощью единственного доступного ей оружия.

А взамен она лишь получила синяки и ядовитую таблетку.

Зеленые глаза потускнели. Майклу казалось, что в битве под названием «жизнь» попросту пропал смысл. Возможно, в этот день победа оказалась за теми, кто пал в битве.

Я никогда тебя не забуду, – подумал он.

И затем, преодолевая боль разбитого сердца и боль искалеченного тела, он подумал о том, что в Берлине он был один – голый и израненный – а, если бывший Снеговик не врал, то какое-то страшное секретное оружие, называемое «Черным Солнцем», готовилось уничтожить врагов Рейха.

Несколько дней – так сказал Риттенкретт.

Майкл подумал: это дает мне еще несколько дней… если смогу пережить ночь.

У него было больше стойкости к боли в обличье волка. Когда он снова станет человеком, ему понадобятся костыли и долгий сон. Итак… среди голубей с винтовками и овец с автоматами проследует волк. И у него оставалось стойкое ощущение, что чем ближе он подберется к Черному Солнцу, тем больше от его волчьей натуры ему понадобится.

Едва заметное движение справа привлекло его внимание. Там, в дальнем конце переулка.

Кто там? – подумал он, принюхавшись к воздуху и уловив запах…

Белая собака – грязная, но все еще достаточно белая – подошла чуть ближе и остановилась. Уши Майкла стали торчком, и он снова понюхал воздух. Он знал, что она чувствует его кровь. А он чувствовал ее, знал, что к нему приближается сука.

Вскоре рядом появилась еще одна собака, маленькая, с темно-коричневой шерстью. Такса. Кобель.

Третья сука возникла позади первой. Грациозная, с золотистой шерстью, через которую виднелись красноватые язвы. Эта собака была больна, и запах ее болезни разносился по воздуху.

Все стояли и смотрели на него. Снег все сыпал и сыпал, закручиваясь в миниатюрные торнадо, и Майкл Галлатин дрожал от холода, слабости, боли и кровопотери.

Показалась четвертая собака. Остальные расступились, чтобы дать ей дорогу. Неудивительно. Это был кобель. Большой черный доберман с мощными мышцами и глазами цвета янтаря. Он встал между волком и своими подопечными и пристально посмотрел на вновь прибывшего, в глазах читался вопрос: хочешь драться?

Майкл Галлатин, несмотря на свои внушительные размеры и тот факт, что даже будучи раненым, он мог разорвать их всех в клочья в считанные секунды, опустил голову почти до бетона и пригнулся к земле.

Нет, не хочу, – ответил он.

Доберман оставался в своей напряженной позе наблюдателя. Майкл подозревал, что именно в этом заключалась его основная работа в условиях жизни в этом переулке. Белая собака начала выходить вперед, и доберман потерся о нее своей мордой. Это была его сука.

Майкл подумал о собаках, бродивших по Берлину. Потерянные животные, когда-то любимые своими погибшими хозяевами – ныне брошенные и никому не нужные. Они вырывали в мусорных баках все, что могли, чтобы выжить, и укрывались… а где именно?

Сука с язвами на теле подошла к нему. Она понюхала его, и он, выказывая вежливость, ответил на комплимент. Она смотрела на него глазами, полными боли и, возможно, ждала какого-то чуда. Она была старой, и, судя по ее запаху, доживала свои последние дни. Худоба, болезнь, бездомность – вот она, триада безнадеги.

Она подошла ближе, и Майкл мог поклясться, что увидел в глазах этой старухи всю ее жизнь. Увидел очаг и теплые хозяйские тапочки. Увидел, быть может, детскую радость. И грусть матери тоже. А еще видел очень много боли. У этой собаки был царственный вид и самоуверенное достоинство. Майклу показалось, что она чем-то похожа на императрицу, чей дворец рухнул в одночасье, и никто не был в этом виноват. Возможно, ее дом уничтожила одна из бомб.

Маленькая такса подкралась и очень осторожно понюхала пришельца, понимая, что ничего от него не получит. Когда Майкл сместился всего на один дюйм, кобель таксы взвизгнул и бросился прочь.

Затем появилась прекрасная белая собака. Похоже, эта красотка в прошлой жизни участвовала в собачьих выставках где-нибудь в Париже и нежилась на подушках, демонстрируя свою красоту. Она осторожно приблизилась, остановилась, а затем снова приблизилась, двигаясь грациозно и осторожно.

Императрица заговорила низким хрипом: он в порядке. Затем красотка преодолела еще несколько шагов, разделявших их. Она немного дрожала, как и всякая женщина в присутствии подобного раненого монстра, готовая в любой момент броситься бежать.

Последним приблизился доберман.

Он оценивал Майкла на безопасном расстоянии, не забывая смотреть по сторонам, затем принюхался к воздуху, тихонько зарычал, чтобы все знали, кто командует этой армией, а после притворился, что смотрит куда угодно, только не на волка. Снег смастерил доберману свое холодное пальто, и тот раздраженно стряхнул его с себя. Затем внезапно он подошел прямо к Майклу, уставившись ему на ухо, а волк, стараясь проявить должное смирение, покорно уставился в землю.

Язык коснулся его – едва-едва – и тут же убрался прочь.

Императрица обнаружила его огнестрельную рану.

Маленькая такса бегала по кругу, вокруг груды мусора, которая когда-то могла быть обеденным столом.

Затем командир ткнулся в ребра Майкла своей мордой. Он не старался причинить боль, а лишь хотел проверить, крепки и целы ли кости. Его поведение говорило: может быть, мы сможем тебе помочь.

Майкл думал о том же самом.

Собаки отпрянули от него и поспешили в дальний конец переулка. Императрица повернулась и стала ждать, а затем остановились и остальные – один за другим – чтобы дождаться раненого. Последним замер командир, приняв военную позу.

Ты идешь? – словно бы спрашивал он.

Майкл поднял глаза к небу и почувствовал мягкость снега. Он чувствовал также и приближающийся рассвет задолго до того, как первые лучи солнца должны были прорезать берлинские облака. Он подумал, что стая, должно быть, нашла где-то укрытие. Его интересовал тот факт, знала ли Императрица все подземные туннели, в которых когда-то ходили поезда, когда Берлин еще был городом с сердцем, душой и разумом.

Черное Солнце.

Он понял, что может быть единственным, кто об этом знает. Единственным, кто когда-либо слышал об этом. Что ж, он позволит кому-либо убить себя в следующий раз. Он уже потерял смысл жить и был готов к скорой смерти, когда закончит работу. Но не в этот день.

Итак, его ждали собаки.

Майкл подумал, что скоро он найдет тихое место. Место, где сможет передохнуть без угрозы быть замеченным. Место, где он сможет смотреть на городское ночное небо. И в этом месте он сможет выть на звезды, призывая Бога, которого корил за несправедливость и безумие этого мира. А еще он бы выл за нее.

Моя Франциска.

Он надеялся, что этой ночью она уже спит среди ангелов.

Так непобедимый и несломленный Майкл Галлатин продолжил свою борьбу.