Текст книги "Люди и призраки"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5
Шестнадцать капель крови

Я вернулся домой.

Ящик с динамитом, снаряженный часовым механизмом и взрывателем, с дополнительной шашкой, добавленной щедрой рукой Блэйлока Большое Дуло, действительно был найден вскоре после того, как я поведал Леди, кто и при каких обстоятельствах являлся мне в снах. Разглядывая снимок в журнале, я, должно быть, накрепко запомнил его, и после истории с горящим крестом, а тем более после того, как я стал свидетелем ночной сделки в лесу, я подсознательно знал, что могло содержаться в ящике. Вот почему я несколько раз сбивал с прикроватного столика тикающий будильник. Единственным слабым местом в этом логическом построении оставалось то, что до своего визита в Музей гражданских прав я никогда не видел фотографии девочек-негритянок, погибших во время взрыва в баптистской церкви на 16-й стрит. Не уверен, но, может быть, их фотография тоже была в журнале «Лайф». Впрочем, мама выбросила журнал, и сказать что-то наверняка было невозможно.

Леди поняла, что к чему, как только я описал ей свои сны. Она привлекла всех посетителей Центра досуга на поиски деревянного ящичка, который мог находиться либо в самом Центре, либо в Музее гражданских прав, либо где-то поблизости на улице. Поиски закончились безрезультатно, хотя мы обшарили все вокруг. Потом Леди вспомнила, что мистер Харджисон служит почтальоном. На Букхарт-стрит, прямо перед Центром, был большой почтовый ящик. Чарльз Дамаронд подсадил Гэвина, тот заглянул внутрь, и мы все услышали, как он крикнул: «Нашел!» Гэвин не сумел вытащить ящичек, потому что тот был слишком тяжел для него. Вызвали шерифа Марчетта, явившегося вместе с зефирским почтмейстером мистером Конрадом Оутмэном, который принес ключ. В деревянном ящичке оказалось столько динамита, что им можно было взорвать не только Музей гражданских прав, но и Центр досуга, а заодно и два-три близлежащих дома. Оказывается, за четыре сотни долларов можно устроить очень большой взрыв.

Мистер Харджисон отлично знал, когда достают письма из почтовых ящиков. Никто не должен был туда соваться до полудня 26 декабря, поэтому таймер был установлен ровно на 10 часов утра. По словам шерифа Марчетта, бомба была изготовлена настоящим профессионалом: часовой механизм можно было установить так, чтобы он сработал через двенадцать, двадцать четыре и даже сорок восемь часов. Он попросил Леди не разглашать известие о находке, потому что не хотел, чтобы мистер Моултри или мистер Харджисон узнали об этом раньше, чем с внутренностей ящичка будут сняты отпечатки пальцев. По возвращении домой из Братона мы с мамой обо всем рассказали отцу, и тот, конечно, держал язык за зубами, когда вместе с шерифом Марчеттом находился в доме Моултри и там появился мистер Харджисон. Признание мистера Моултри завершило дело, поскольку полиция обнаружила на бомбе отпечатки пальцев мистера Харджисона. Их обоих препроводили в бирмингемский офис Федерального бюро расследований, и, понятное дело, их имена надолго исчезли из списка жителей нашего города.

Торжества по случаю открытия Музея гражданских прав удались на славу. Кошмарные сны с участием четырех девочек-негритянок больше не посещали меня. Теперь, если бы вдруг мне захотелось их увидеть, я знал, куда идти.

В последовавшие за Рождеством дни главной темой разговоров были две бомбы – та, что упала на город с реактивного самолета, и та, которую нашли в почтовом ящике рядом с Музеем гражданских прав в Братоне. Бен, Джонни и я устроили дискуссию о том, действительно ли мистер Лайтфут боялся перерезать проводки бомбы или нет. Бен считал, что на месте мистера Лайтфута любой бы испугался, а мы с Джонни придерживались точки зрения, что в области механики, пусть даже дело касалось бомбы, монтер-негр был таким же асом, как Немо Керлисс в бейсболе, и, глядя на проводки, он точно знал, что делает в каждое мгновение. Кстати, в Бирмингеме Бен повидал кое-что любопытное. Вместе с родителями он гостил у своего дяди Майлса, служащего одного из городских банков, и дядя устроил Бену экскурсию в подвал, где хранятся деньги. Теперь единственное, о чем мог говорить Бен, – какой приятный аромат у денег и как красив их зеленый цвет. Он рассказал, что дядя Майлс даже дал ему подержать пачку из пятидесяти стодолларовых купюр, от которых Бен до сих пор испытывает приятное покалывание в пальцах. Бен объявил, что хоть и не решил еще, чем будет заниматься в жизни, но одно знает наверняка; его будущее будет связано с деньгами, большими-большими деньгами. Слушая Бена, мы почувствовали, как нам не хватает Дэви Рэя: уж он-то нашел бы, что ему ответить.

Джонни получил два рождественских подарка, о которых давно мечтал. Первым был полицейский комплект с номерным значком, справочником полицейского, комплектом для снятия отпечатков пальцев, наручниками и порошком, который пристает к обуви грабителей и обнаруживается только под ультрафиолетовым светом. Вторым подарком был специальный деревянный ящичек для коллекций с множеством отсеков, в котором удобно хранить и демонстрировать наконечники для стрел. Джонни уже заполнил все отсеки, оставив только один-единственный для идеально гладкого наконечника вождя Пять Раскатов Грома, если, конечно, тот соблаговолит когда-нибудь вернуть его Джонни.

Оставался невыясненным лишь один вопрос, касающийся бомбы и мистера Лайтфута. Мама задала его на третий день после Рождества, когда на крыши домов Зефира лил холодный дождь.

– Том? – спросила она.

Мы сидели в гостиной и грелись перед пылающим камином. Я читал «Золотые яблоки Солнца» – эту книгу с недавних пор невозможно было вырвать у меня из рук даже силой.

– Скажи мне, каким образом мистер Лайтфут оказался в доме Моултри? Не думаю, что он добровольно вызвался разминировать бомбу.

Отец ничего не ответил.

Точно так же, как родители каким-то шестым чувством догадываются о настроении своих детей, так и дети чувствуют настроение своих родителей. Я отложил книгу. Отец как ни в чем не бывало продолжал читать газету.

– Том, так ты не знаешь, кто велел мистеру Лайтфуту это сделать?

Отец откашлялся и прочистил горло.

– Можно сказать, что знаю, – тихо отозвался он.

– И кто же это был?

– Можно сказать… что я приложил к этому руку.

– Ты приложил руку? Каким же образом?

Отец оставил газету, очевидно поняв, что придется выложить все до конца.

– Я… съездил к Леди и попросил ее помочь.

Мама потрясенно молчала. В окно барабанил дождь, в камине трещало полено.

– Я так поступил, решив, что это единственный шанс для Дика. После того, что она сделала с патронташем Большого Дула, в общем, я подумал, что, может быть, она сумеет ему помочь. И я оказался прав. Леди тут же, прямо при мне, позвонила Маркусу Лайтфуту.

– Так ты был у Леди дома? Ушам своим не верю! Ты сам пришел к Леди?

– Да, я побывал у нее. Сидел в ее кресле. Она угостила меня чашечкой кофе.

Отец пожал плечами.

– Честно говоря, я ожидал увидеть высохшие черепа на стенах и пауков «черная вдова» в каждом углу. Но ничего такого я не заметил. Я даже не знал, что она верующая.

– Ты был в доме у Леди, – повторила мама. – Не могу поверить! И это после всех твоих страхов – ты вдруг сам явился к ней!

– Я никогда не боялся Леди, – поправил маму отец. – Просто мне было немного не по себе, когда я думал о ней, только и всего.

– И она согласилась помочь Дику Моултри? Зная, что это он подложил бомбу к музею в Братоне?

– Как тебе сказать… там все было совсем не так просто, – признался отец.

– Не так просто? – Мама ждала продолжения, но отец замолчал. – Я хотела бы услышать, как все было, – сказала мама.

– Она заставила меня пообещать, что я к ней загляну. Говорит, одного взгляда на меня достаточно, чтобы понять: меня что-то гложет изнутри, просто ест заживо. Ей даже не нужно было видеть меня, это заметно и на твоем лице, Ребекка, и на лице Кори. Будто бы это утопленник на дне озера Саксон не дает нам всем покоя.

Отложив газету, отец устремил взор на огонь.

– И знаешь, она права. Я пообещал прийти к ней завтра в семь часов вечера. Я собирался тебе все рассказать. А может быть, и не сказал бы ничего, не знаю.

– Это все твоя гордость, Том, – упрекнула его мама. – Выходит, ты сделал для Дика Моултри то, что отказался сделать для меня.

– Не совсем так, Ребекка. Просто я тогда не был готов прийти к Леди. А Дику была нужна помощь, и я нашел ее для него. А теперь я готов обратиться к ней за помощью для себя и для вас с Кори.

Поднявшись из кресла, мама подошла к отцу и встала за его спиной. Опустив руки ему на плечи, она прислонилась подбородком к его затылку. Я взглянул на их тени и увидел, что они слились в одну. Отец поднял руку и обнял маму за шею. Несколько мгновений они так и стояли, прижавшись друг к другу, под треск огня в камине.

И вот настал вечер, когда отец должен был отправиться к Леди.

Мы подъехали к ее дому без десяти минут семь. Мистер Дамаронд открыл нам дверь. Отец без всяких колебаний переступил порог дома Леди, все его страхи улетучились. К нам вышел Человек-Луна в халате и домашних туфлях и предложил отведать сухих крендельков, посыпанных солью. Миссис Дамаронд сварила нам кофе с цикорием по-новоорлеански, и мы подождали в гостиной, пока Леди готовилась принять нас.

Свои подозрения относительно дока Лезандера я решил пока держать при себе. Я все никак не мог поверить, что док Лезандер, который был так добр и внимателен к Бунтарю, может оказаться жестоким убийцей. Я составил цепочку из двух попугаев, но в конце этой цепочки не было звена, которое соединяло бы ее с доктором Лезандером и мертвецом на дне озера Саксон. Кроме зеленого перышка, у меня не было ничего – одни догадки. Разве тот факт, что доктор не любит молоко и не спит по ночам, делает его убийцей? Прежде чем я расскажу родителям о своих подозрениях, я должен запастись куда более весомыми доказательствами.

Нам не пришлось долго дожидаться. Мистер Дамаронд пригласил нас следовать за ним, но провел нас он не в спальню Леди, а в комнату напротив. Там нас дожидалась Леди, сидевшая на стуле с высокой спинкой перед раскладным карточным столиком. На ней не было ни мантии жреца культа вуду, ни шляпы колдуна – она надела обычное темно-серое платье с булавкой в форме танцующего арлекина на отвороте. Но эта комната определенно была ее приемной, на полу лежал плетенный из тростника коврик, а в углу в большом глиняном горшке росло кривое деревце. Выкрашенные бежевой краской стены были голыми. Мистер Дамаронд вышел, закрыв за собой дверь, после чего Леди кивнула моему отцу:

– Присядьте, Том.

Отец повиновался. Я знал, что папа нервничает: он сглотнул, и в горле у него щелкнуло. Когда Леди взяла с пола докторский саквояж, стоявший возле стула, отец чуть вздрогнул. Поставив саквояж на стол, Леди раскрыла его.

– Надеюсь, будет не больно? – спросил отец.

– Не знаю. Это от многого зависит.

– Отчего?

– Насколько глубоко нужно будет залезть, чтобы добраться до истины, – ответила Леди.

Она опустила руку в саквояж и достала оттуда что-то завернутое в кусок синей ткани. Развернув ткань, она поставила на стол серебряную шкатулку филигранной работы и положила рядом колоду карт. Вслед за картами на стол лег листок бумаги для пишущих машинок. В свете лампы я увидел на бумаге водяные знаки «Нифти» – точно таким же сортом я пользовался, печатая свои рассказы. Вслед за бумагой Леди достала из саквояжа аптекарский пузырек с тремя речными камушками-голышами: один был черный, как эбеновое дерево, другой – красновато-коричневый, третий – белый с серыми полосками.

– Раскройте правую руку, – сказала она отцу и, когда тот исполнил ее просьбу, вытряхнула из пузырька речные голыши ему на ладонь. – Теперь потрите камни в руке, – велела она отцу.

Услышав эту просьбу, отец нервно улыбнулся, но повиновался.

– Эти камни случайно не из живота Старого Мозеса?

– Нет. Это простые голыши, я сама их нашла. Покатайте их в руке, они успокоят вас.

– Хорошо, – отозвался отец, и камни зашуршали в его ладони.

Мы с мамой стояли в стороне, не желая мешать Леди, что бы там она ни собиралась делать. Я терялся в догадках, чего следует ожидать. Может быть, сейчас начнется церемония с факелами, когда люди танцуют, образовав круг, и безумно орут? Хотя на это пока не было похоже. Леди принялась тасовать колоду. Судя по тому, как ловко она это делала, можно было подумать, что она давала уроки Маверику [33]33
  Маверик – герой сериала 1957–1962 годов о знаменитом азартном игроке с Дикого Запада.


[Закрыть].

– Расскажите мне о своих снах, Том, – попросила она под монотонный шелест летящих между ее гибкими пальцами карт.

Отец с тревогой оглянулся на нас.

– Вы хотите, чтобы они вышли? – спросила Леди, но отец покачал головой.

– Мне снова и снова снится, как автомобиль падает в озеро Саксон. После этого я оказываюсь в воде и вижу сквозь стекло автомобиля мертвеца. Его лицо… оно полностью разбито. На его запястьях – наручники. Вокруг горла затянута рояльная струна. Машина погружается в пучину, вода заливает салон… – Отец на секунду замолчал. Камешки щелкали в его руке. – И тут утопленник поворачивается ко мне и улыбается. На его разбитом лице улыбка выглядит особенно ужасно. А потом он начинает говорить, и голос звучит глухо… словно грязь булькает в его горле.

– Что он говорит вам?

– Он говорит… он говорит мне: «Пойдем со мной вниз, в темноту».

Лицо отца исказилось от боли. Глядя на него, я тоже страдал.

– Именно это он и говорит мне обычно: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Потом он протягивает ко мне руку, ту, на которой нет наручника. Он тянет руку, и я отшатываюсь, потому что ни за что на свете не могу позволить ему прикоснуться ко мне. На этом сон кончается.

– У вас бывают и другие сны?

– Бывают иногда, но этот повторяется особенно часто. Иногда мне кажется, что я различаю доносящуюся откуда-то издалека музыку, словно кто-то играет на пианино или рояле. Иногда мне кажется, что я слышу, как кто-то громко кричит, но разобрать слова невозможно. Иногда я вижу пару рук: в одной из них рояльная струна, а в другой – толстая деревянная дубинка, обмотанная черной изолентой. Лица в снах, как правило, расплывчатые, будто я вижу их сквозь кровь, которая заливает мне глаза, а иногда я едва могу сфокусировать взгляд. Но все-таки чаще всего я вижу во сне падающую в озеро машину.

– Ребекка рассказывала вам, что иногда я тоже вижу обрывки ваших снов? – спросила Леди, не прекращая тасовать карты. Звук был гипнотическим, успокаивающим. – Как и вы, я тоже слышу фортепианную музыку и вижу рояльную струну и бейсбольную биту. Я видела и татуировку, но больше ничего.

Леди тихо улыбнулась.

– Сдается мне, Том, что мы во сне подключены к одной и той же розетке, но на вашу долю достается больше электричества. Что скажете?

– Вам виднее, ведь это вы мистик, а не я, – ответил отец.

– Точно, я. По крайней мере, так считают. Но у всех людей, Том, во сне открывается особое зрение. Все люди, кто больше, кто меньше, видят во сне отдельные лоскутки одеяла. Вышло так, что вы, Том, оказались ближе всех к иному, не нашему миру. Ближе меня, Том. Вот такие дела.

Отец продолжал катать в ладони камушки. Леди тасовала карты и ждала.

– Сначала я видел сны сразу, как засыпал, – заговорил он. – Но потом сны начали приходить, когда я вообще не спал и даже днем. Мерещится одно и то же, раз за разом – лицо за окном машины и распухшие губы, которые зовут: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Я слышу этот голос, словно в горле у него булькает донная грязь, и я… Я уже близок к помешательству, потому что никак не могу от этого избавиться. Совсем не отдыхаю. А по ночам я не сплю, просто боюсь заснуть… – Голос отца смолк.

– Чего вы боитесь? – попыталась помочь Леди.

– Боюсь… снова услышать мертвеца, боюсь, что он заставит меня сделать то, чего желает.

– Чего же он хочет от вас, Том?

– Думаю, он хочет, чтобы я убил себя, – глухо ответил отец.

Леди перестала тасовать карты. Рука мамы нашла мою руку и крепко сжала ее.

– Мне кажется, он хочет, чтобы я пришел к озеру и утопился. Он ждет меня к себе вниз, в темноту.

Леди пристально смотрела на отца, казалось, что ее изумрудные глаза вбирают в себя свет.

– Зачем же ему это нужно, Том?

– Не знаю. Может быть, ему одиноко там, внизу.

Отец попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло: губы его не слушались.

– Я хочу, чтобы вы крепко-крепко подумали. Вспомните, что говорит утопленник, слово в слово.

– Да. Он говорит мне: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Он говорит это неразборчиво, потому что у него разбита челюсть и в горле что-то клокочет. Грязь, или кровь, или вода, не знаю, но слова точно такие.

– И больше ничего? Он не называет вашего имени?

– Нет, ничего такого.

– Вам не кажется это забавным, Том? – спросила отца Леди.

Отец хмыкнул.

– Знаете, я давно уже не нахожу в этом ничего забавного!

– Дело вот в чем: мертвец имеет возможность поговорить с вами – передать послание с того света – и тратит все время на то, чтобы склонить вас к самоубийству. Почему бы ему не сказать вам, кто его убил?

Отец мигнул. Теперь настала его очередь прекратить катать в ладони камушки.

– Я… я никогда не задумывался об этом.

– Тогда подумайте теперь. У мертвеца есть голос, пусть даже и не слишком разборчивый. Почему бы ему не назвать имя убийцы?

– Не знаю. По-моему, он бы сделал это, если бы мог.

– Он назвал бы это имя, – согласилась Леди. – Если бы знал, что разговаривает с вами.

– Не понимаю.

– Может быть, в эту розетку включены три вилки?

Лицо отца озарилось пониманием. Точно так же, как и мое лицо, и лицо мамы.

– Мертвец разговаривает вовсе не с вами, Том, – сказала Леди. – Он разговаривает со своим убийцей.

– Вы… хотите сказать, что я…

– Вы видите сны убийцы, Том, точно так же, как я вижу ваши сны. Господи, Том! Похоже, во сне у вас открывается зоркое око!

– Значит, он не хочет… чтобы я убил себя за то, что не смог вытащить его из машины?

– Нет, – ответила Леди. – Я в этом уверена.

Отец зажал свободной рукой рот. В его глазах заблестели слезы, и я услышал, как мама рядом со мной всхлипнула. Отец наклонил голову вперед. На стол упала одна-единственная слеза.

– Теперь надо сделать разрез поглубже, – сказала Леди, кладя руку на предплечье отца. – Это будет больно, но принесет вам облегчение, Том. Словно вырезать из тела рак.

– Да. – Голос отца звучал хрипло. – Да.

– Если хотите, можете выйти и полчасика погулять, а потом возвращайтесь назад.

Плечи отца задрожали. Непомерная ноша покидала его, тонна за тонной. Он глубоко, с усилием вдохнул воздух, словно человек, чья голова только что показалась на поверхности темных вод.

– Со мной все в порядке, – сказал он, но так и не поднял глаз. – Дайте мне всего минуту.

– Я не тороплю вас, подождем сколько нужно.

Наконец отец взглянул на Леди. Он по-прежнему оставался тем же человеком, что и мгновение назад; его лицо все так же было изрезано морщинами, а подбородок немного отвис. Но в глазах его появился свет, словно он снова стал мальчишкой. Он был свободен.

– Наверно, вы пытаетесь угадать, кто убийца? – спросила отца Леди.

Отец кивнул.

– На том берегу реки у меня много друзей. Доживете до моих лет, Том, и у вас там друзей будет больше, чем на этом берегу. Они видят и знают гораздо больше нас и иногда говорят об этом мне. Но они обожают играть со мной в игры, загадывать всякие шарады. Ни разу в жизни я не получила от них четкого и прямого ответа на свой вопрос. Ответ всегда был уклончивым, но я не помню ни одного случая, чтобы обитатели того берега ошиблись. Как вы посмотрите на то, что я обращусь к ним по этому поводу?

Леди спросила отца так, словно говорить о таких вещах для нее было делом привычным.

– Я не возражаю.

– У вас не должно быть возражений. Вы ведь твердо решили, Том?

– Да, – после краткого колебания ответил отец.

Открыв серебряную шкатулку, Леди вытряхнула на стол шесть небольших гладких костей.

– Положите на стол голыши, – приказала она отцу. – А это возьмите в правую руку.

Отец брезгливо посмотрел на то, что лежало перед ним на столе.

– Это обязательно? – спросил он.

Леди ответила не сразу. Потом вздохнула и сказала:

– Вовсе нет. Эти кости создают нужное настроение, только и всего.

Быстрым движением руки Леди смахнула со стола кости обратно в серебряную шкатулку и отставила ее в сторону. Потом снова взялась за саквояж. На этот раз на столе появился флакон с прозрачной жидкостью и пластмассовая коробочка с ватными тампонами. Поставив все это между собой и отцом, Леди откупорила бутылочку.

– Оставьте в покое голыши, Том, – сказала она отцу. – И дайте мне указательный палец.

– Зачем?

– Затем, что я об этом прошу.

Отец повиновался. Откупорив пузырек, Леди перевернула его, смочив один из ватных тампонов, после чего протерла тампоном кончик указательного пальца отца.

– Это спирт, – объяснила она. – Я купила его у доктора Пэрриша.

Взяв лист бумаги, она положила его на стол. Потом развернула нечто, находившееся в куске синей ткани. Это была палочка с двумя иголками на одном из концов.

– Не отдергивайте палец, – предупредила Леди отца, взяв в руку палочку с иглами.

– Что вы собираетесь делать? Вы что, хотите уколоть меня этим?

Быстро качнувшись вниз, иглы впились в кончик отцовского пальца.

– Ой! – вскрикнул он.

Я тоже вздрогнул, даже почувствовал в кончике указательного пальца фантомную боль. Через мгновение в дырочках, пробитых иглами, появилась кровь.

– Держите палец так, чтобы кровь не попадала на бумагу, – велела Леди отцу.

После этого, действуя очень быстро, она протерла спиртом кончик собственного указательного пальца на правой руке, а левой резко уколола себя иглой. У нее тоже потекла кровь.

– Теперь задавайте свои вопросы, – сказала она. – Проговорите их отчетливо, но не вслух, а про себя. Спрашивайте так, будто ожидаете, что вам сразу ответят. Давайте говорите.

– Сделано, – сказал отец через несколько секунд. – Что теперь?

– Какого числа машина упала в озеро Саксон?

– Шестнадцатого марта.

– Капните восемь капель крови в центр листа. Не жалейте. Восемь капель – ни больше ни меньше.

Отец сдавил кончик пальца, и капли крови закапали на бумагу. Леди добавила на белый лист бумаги восемь капель своей крови.

– Хорошо, что это случилось не тридцать первого, – пробормотал отец.

– Возьмите бумагу в левую руку и скомкайте так, чтобы кровь оказалась внутри, – приказала Леди отцу, не обращая внимания на его шутку.

Отец сделал все так, как она сказала.

– Держите бумагу и повторите свои вопросы вслух.

– Кто убил человека, который лежит на дне озера Саксон?

– Сожмите бумагу крепче, – сказала отцу Леди, зажимая ранку на своем кровоточащем пальце другим ватным тампончиком.

– Ваши друзья сейчас здесь? – спросил отец, стискивая левой рукой бумажный комок.

– Мы скоро все узнаем, чуточку терпения.

Леди вытянула вперед левую руку, раскрыв ладонь.

– Отдайте бумагу мне.

Как только она оказалась на ее ладони, Леди строго проговорила, обращаясь в пустоту:

– А теперь не выставляй меня дурой. Вопрос, который ты слышала, очень важный и заслуживает ответа. И по возможности, поменьше загадок. Нам нужен ответ, который мы могли бы понять. Надеюсь, ты поможешь нам.

Леди замолчала и ждала, наверно, секунд пятнадцать. Потом бросила скомканный листок бумаги на середину стола.

– Разверните бумагу, Том.

Отец послушно принялся разворачивать листок. Сердце мое бешено колотилось. Если бы я увидел написанное кровью имя «доктор Лезандер», наверно, тут же грохнулся бы в обморок.

Когда листок наконец был развернут и разглажен на столе, мы с мамой заглянули туда через плечо отца. В самом центре листка расплылось большое пятно крови, несколько капелек поменьше кольцом окружали его со всех сторон. Я не смог бы разглядеть в этом беспорядке имя, даже если бы речь шла о моей жизни. Леди несколько секунд рассматривала бумагу, а потом, достав из саквояжа карандаш, принялась соединять между собой отдельные пятнышки.

– Я ничего не вижу, – признался отец.

– Нужно верить, – сказала Леди.

Как завороженный, я следил за тем, как кончик карандаша скользит по бумаге от одного пятнышка крови к другому. За карандашом тянулась длинная изогнутая линия.

Кончик карандаша продолжал двигаться, и неожиданно я понял, что вижу перед собой цифру «3».

Карандаш снова вывел кривую.

Вторая тройка. Карандаш остановился и оторвался от бумаги. Все пятна крови были соединены между собой.

– Вот все, что мы получили, – сказала Леди, нахмурившись. – Две тройки.

– Но это не имя, верно? – спросил отец.

– Они снова решили заставить меня поломать голову. Хотела бы я, чтобы на этот раз они предложили загадку полегче!

Леди в раздражении отбросила от себя карандаш.

– Что ж, это все, чем мы располагаем, – сказала она.

– Неужели этовсе? – Отец пососал уколотый палец. – Вы уверены, что сделали все правильно?

Взгляд, которым Леди удостоила отца, невозможно описать словами.

– Две тройки, – повторила она. – Вот и весь ответ. Может быть, это тридцать три. Если мы догадаемся, что это значит, раскроем имя убийцы.

– Не знаю никого, у кого бы было по три буквы в имени или фамилии. Или это адрес?

– Понятия не имею. Все, что мне известно, – эти две тройки, что я вижу перед собой.

Леди подтолкнула измятый листок к отцу – теперь бумага, которой надлежало оберегать его от душевной боли и неприятностей, принадлежала ему.

– Извините, Том, но это все, что я могу сделать.

– Понимаю, – сказал отец, вставая и беря со стола бумагу.

Как только это было сказано, Леди тотчас сняла маску официальности и снова превратилась в общительную пожилую женщину. Она сказала, что чувствует запах свежего кофе и шоколадного рулета, приготовленного миссис Перл из булочной «Бейк-шопп». Отец, который до визита к Леди ел как птичка, умял два огромных куска рулета, запив их двумя чашками черного кофе с цикорием. Они с Человеком-Луной поговорили немного о том памятном дне, когда семейство Блэйлоков потерпело поражение в схватке с законом у автобусной остановки компании «Трэйлвейз». Отец посмеялся, вспомнив, какой ужас охватил Большое Дуло, когда он вместо патронов обнаружил в своем подсумке садовых змеек.

Отец выздоровел и снова стал самим собой, может быть, даже лучше прежнего.

– Спасибо вам за все, – сказал он Леди, когда мы уже стояли в дверях.

Мама взяла ее за руку и поцеловала в черную, как эбеновое дерево, щеку. На прощание Леди взглянула на меня своими зелеными, сияющими, как изумруд, глазами.

– Ты по-прежнему собираешься стать писателем? – спросила она.

– Я еще не решил, – ответил я.

– Мне кажется, писатель держит в своих руках множество ключей. За свою жизнь он успевает посетить огромное количество миров и побывать в шкуре самых разных людей. А если писателю повезет и он по-настоящему талантлив, ему выпадает шанс жить вечно. Как тебе это нравится, Кори? Тебе хотелось бы жить вечно?

Я подумал об этом. Вечность, так же как и небеса, были понятиями, подразумевавшими невероятную протяженность времени.

– Нет, мэм, – наконец ответил я. – Я бы просто устал.

– Ты должен понимать, – сказала она, положив мне руку на плечо, – что я веду речь о голосе писателя, о его книгах – они-то и живут вечно, в отличие от мальчика, который вырастет, и мужчины, который когда-нибудь умрет.

Леди наклонилась ко мне, приблизив лицо. Я почувствовал исходившее от нее тепло жизни, словно в глубине ее тела горело неугасимое солнце.

– Тебя будут целовать девушки, много девушек, – прошептала она мне. – Ты тоже будешь целовать девушек. Но этоты должен запомнить навсегда.

Она легко поцеловала меня в лоб.

– Помни во все следующие лета, полные поцелуев и девушек, что первой, кто тебя поцеловал, – на ее старом, но прекрасном лице появилась улыбка, – была Леди.

После этого мы отправились домой. Взяв телефонную книгу, отец проштудировал все страницы, разглядывая и сравнивая имена, изучая адреса в поисках заветного числа 33. Оно встречалось в адресах двух частных домов и одного офиса. То были: Филип Колдуэлл, Риджетон-стрит, 33; Дж. И. Грэйсон, Дирман-стрит, 33, и «Крафтс Барн» на Мерчантс-стрит, 33. По словам отца, мистер Грэйсон ходил в одну с нами церковь и ему было около девяноста лет. Что касается мистера Филипа Колдуэлла, то, насколько мог припомнить отец, тот служил коммивояжером в компании «Вестерн Авто» в Юнион-Тауне. В «Крафтс Барн» всем заведовала женщина с голубыми волосами по имени Эдна Хатауэй, которую мама немного знала. По маминым словам, было весьма сомнительно, что миссис Хатауэй, дама преклонного возраста, которая не отваживается на прогулки по городу в одиночестве, имеет какое-либо отношение к трагедии на озере Саксон. Отец решил нанести визит мистеру Колдуэллу завтра, с утра пораньше, пока тот не уехал на работу.

Любая тайна не могла оставить меня равнодушным и гнала из постели. Я был умыт и причесан, не успела стрелка часов указать на цифру 7, и отец сказал, что я могу составить ему компанию в поездке к мистеру Колдуэллу, если обещаю держать рот на замке, когда он будет разговаривать с хозяином.

По дороге отец сказал, что я должен понимать: из дипломатических соображений в разговоре с мистером Колдуэллом ему придется прибегнуть к откровенной выдумке. Я был несколько шокирован, услышав от отца такое признание, но напомнил себе, что и сам в последнее время нередко прибегал ко лжи во спасение, поэтому не имею морального права осуждать своего родителя. Так или иначе, оправдание у нас имелось.

Небольшой дом мистера Колдуэлла, сложенный из красного кирпича, находился в четырех кварталах от заправочной станции и был ничем не примечателен. Припарковав пикап у тротуара, мы вылезли из машины и прошли к входной двери. Отец нажал кнопку звонка. Ждать нам пришлось долго. Дверь открыла женщина средних лет с отвислыми щеками и заспанными глазами. На ней был розовый стеганый халат.

– Прошу прощения, мистер Колдуэлл дома? – спросил отец.

– Филип! – крикнула женщина внутрь дома. – Фи-и-и-ли-и-ип!

Ее голос напоминал циркулярную пилу, на высоких оборотах вгрызающуюся в толстое бревно.

Через минуту перед нами появился седовласый мужчина с галстуком-бабочкой, в коричневых брюках и свитере цвета ржавчины.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, я Том Маккенсон. – Отец протянул мужчине руку. – Я слышал, что вы работаете в компании «Вестерн Авто» в Юнион-Тауне? Вы шурин Рика Спаннера?

– Совершенно верно. Вы знаете Рика?

– Одно время мы работали вместе в «Зеленых лугах». Как у него дела?

– Дела у него пошли в гору после того, как он недавно нашел работу. Правда, для этого ему пришлось переехать в Бирмингем. Не завидую Рику, сам бы я ни за что не согласился жить в большом городе.

– Совершенно с вами согласен. По правде сказать, я заявился к вам в такую рань только потому, что сам недавно потерял работу на молочной ферме.