Текст книги "Час волка"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– А кто тогда поручится за вас, зеленоглазый? – спросила старушка. Профессионалы так не поступают. – Она перевела взгляд с Майкла на Габи и обратно, и ее взгляд остановился на Габи. – А! – решила она, кивнув. – Вы любите его, а?

– Конечно, нет, – лицо Габи залилось румянцем.

– Ну, может теперь это называется по-другому. – Она опять улыбнулась, но легонько. – Любовь всегда была словом из шести букв. Зеленоглазый, я сказала вам снять эту форму.

– Если меня собираются убить, я бы предпочел, чтобы это было проделано, пока на мне есть штаны.

Старушка хрипло рассмеялась.

– Мне кажется, что вы относитесь к тому типу мужчин, которые участвуют в перестрелках большей частью без штанов. – Она помахала ему рукой. – Давайте, не тяните. Здесь никто никого не собирается убивать. По крайней мере, сегодня.

Майкл снял плащ, и один из мужчин принял его и стал отпарывать подкладку. Другой взял у Габи чемодан, положил его на стол и открыл. Он стал рыться в одежде, которую она везла. Старушка сорвала медаль "За Сталинград" с груди Майкла, осмотрела ее под лампой. – Этот хлам не одурачит и слепого жестянщика.

– Это – настоящая медаль, – холодно ответила Габи.

– О? А откуда вы это знаете, моя маленькая влюбленная?

– Знаю, – сказала Габи, – потому что сама сняла ее с трупа, после того как перерезала ему глотку.

– Для тебя это здорово. – Старушка отложила медаль. – Хотя для него было плохо. Ты тоже снимай форму, влюбленная. Поскорее, пока я не умерла от старости, ожидая.

Майкл стал раздеваться. Он снял все до нижнего белья, и Габи тоже разделась.

– Вы, однако, волосатый паршивец, – обозрела его старушка. – Каким же животным был ваш отец? – Одному из мужчин она сказала: – Принесите ему его новую одежду и обувь. – Он вышел в другую комнату, а старушка взяла "Люгер" Майкла и обнюхала ствол. Затем сморщила нос, почуяв запах недавнего выстрела. – У вас были какие-то происшествия по дороге?

– Одно маленькое неудобство, – сказал Майкл.

– Ладно, не думаю, что мне хочется слушать. – Она взяла серебряные карманные часы, дважды щелкнула заводной головкой и посмотрела на капсулу с цианидом, когда открылась задняя крышка. Тихо проворчала, закрыла часы и вернула их ему. – Это вам тоже может понадобиться. Знать правильное время сейчас очень важно.

Седоволосый человек вернулся с охапкой одежды и парой поношенных ботинок. – Нам сообщили ваши размеры по радио, – сказала женщина. – Но мы ожидали двух мужчин. – Она указала на содержимое чемодана Габи. – Значит, вы привезли свою одежду с собой? Это хорошо. У нас нет для вас хороших гражданских документов. А сейчас в городе слишком легко оказаться выслеженным. Если кто-то из вас попадется... – Она глянула на Майкла, глаза ее были жесткими. – Думаю, вы хорошо понимаете, какое сейчас время? – Она дождалась, чтобы Майкл понимающе кивнул. – Теперь вы больше никогда не увидите ни своей прежней формы, ни автомобиля. Вам дадут велосипеды. Если вам покажется, что вам нужен автомобиль, мы об этом поговорим отдельно. Денег у нас тут не много, но, к счастью, много друзей. Зовите меня Камилла, и разговаривать будете только со мной. Вам не нужно иметь дело с вот этими двумя господами. – Она показала на двух французов, которые аккуратно складывали немецкую форму и укладывали ее в корзину с крышкой. – Оставьте себе свой пистолет, – сказала она Майклу. – Такой достать трудно. – Она несколько секунд разглядывала Габи, как бы оценивая ее, потом глянула на Майкла. – Уверена, оба вы имеете опыт в таких делах. Мне нет дела до того, кто вы или что вы делали; важно то, что от вашей ловкости – и осторожности – зависят многие жизни. Пока вы в Париже, мы поможем вам, чем сможем, но если вас схватят, мы вас не знаем. Это ясно?

– Абсолютно, – ответил Майкл.

– Хорошо. Если хотите пока отдохнуть, ваша комната там. – Камилла кивнула в сторону коридора и выхода. – Я как раз только что приготовила луковый суп, если хотите перекусить.

Майкл подхватил пару ботинок и охапку одежды со стола, на котором они лежали, а Габи закрыла свой чемодан и подняла его. Камилла сказала: – Вы, ребятки, ведите себя прилично, – а затем вышла и пошла в маленькую кухню, где на чугунной печке кипела кастрюля.

– После вас, – сказал Майкл и пошел по коридору за Габи к их новой квартире. Дверь скрипнула петлями, когда Габи толкнула ее. Внутри была кровать на четырех столбиках, с белым покрывалом и весьма скромная раскладушка с зеленым одеялом. Комната была маленькая, но опрятная, хорошо освещенная солнцем, с окном, выходившим на пьяные пастельные строения.

Габи положила свой чемодан на кровать с четырьмя столбиками с безапелляционной уверенностью. Майкл глянул на раскладушку, и ему показалось, что он услышал, как застонала его спина. Он подошел к окну и раскрыл его, вдохнув полные легкие парижского воздуха. Он был все еще только в нижнем белье, как и Габи, но, как казалось, не было нужды куда-то торопиться, включая одевание – или раздевание, как получится. Габи легла на кровать и накрылась чистой хлопчатобумажной простыней. Она смотрела на него, рисовавшегося в окне, и позволила себе задержаться взглядом на его мышцах, гладкой спине и длинных, покрытых темными волосами ногах.

– Я собираюсь пока отдохнуть, – объявила она, натянув простыню до подбородка. – А в этой постели для двоих места не хватит.

– Конечно, нет. – Он быстро глянул на нее, увидел длинные черные волосы, распущенные теперь, когда на ней не было фуражки, по набитой гусиным пухом подушке как узорчатый веер.

– Не хватит, если даже я ужмусь, – продолжала Габи. – Так что вам придется спать на раскладушке.

– Ладно, придется на раскладушке.

Она улеглась, нежась на матрасе с гусиным пухом. Простыни были прохладные и слегка пахли гвоздикой: ароматом, который Майкл почуял сразу же, как только они вошли в комнату. Габи не сознавала, как она устала; она поднялась в пять часов, и сон ее тогда был беспокойным, если не сказать тревожным. Зачем она поехала с этим человеком? – спрашивала она себя. Она его едва знала. В сущности, и вовсе не знала его. Кто он был для нее? Ее глаза слипались; она открыла их и увидела, что он стоит над ней, уставившись, так близко, что у нее мурашки пошли по коже.

Ее голая нога вылезла из-под простыни. Майкл провел пальцами по ее лодыжке, отчего у нее пошла гусиная кожа. Потом нежно взял ее за лодыжку и подсунул ногу под ароматную простыню. На мгновение ей показалось, что на ее ноге осталось жгучее ощущение от его пальцев.

– Спи спокойно, – сказал он и надел коричневые брюки с заплатами на коленях. Затем двинулся прочь из комнаты, и Габи села, придерживая на груди простыню.

– Куда вы?

– За миской супа, – ответил Майкл. – Я голоден. – Потом повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Габи опять легла, но заснуть не могла. Внутри у нее горело, нервы были расстроены. Это от налета истребителя, решила она. Кто бы смог спокойно отдыхать после чего-нибудь подобного? Им просто повезло, что они остались в живых, а завтра...

Ну, завтра будет завтра. Как всегда и бывает.

Она слезла с кровати и подвинула раскладушку на несколько дюймов ближе. Он не узнает. Затем, успокоившись и задремывая с подушкой в объятиях, Габи закрыла глаза. Через несколько минут в мозгу ее закрутились картины с самолетом и строчащими пулеметами. Они стали путаться, как дневная дрема.

Она спала.

4

Майкл слез, и пружины мягко заскрипели. Он приставил поржавелый велосипед марки "Пежо" к фонарному столбу на пересечении улицы Бельвилль с улицей Пиренеев и посмотрел на желтом свету свои карманные часы. 9:43. Камилла сказала, что время заступления полиции на дежурство – одиннадцать часов ровно. После этого часа немецкая военная полиция, грубые крепконосые подлецы, шляются по улицам. Он держал голову опущенной, глядя на часы, пока Габи медленно проезжала мимо него, направляясь к юго-востоку, по улице Пиренеев. Темнота скрыла ее.

Доходные дома, большинство из которых когда-то были элегантными строениями, украшенными статуями, стояли вокруг, в некоторых окнах мелькали замаскированные огни. Улица была пустой, не считая нескольких велотакси и одной-двух телег, запряженных лошадьми. Во время поездки от Монмартра по запутанным улицам Майкл и Габи видели много немецких солдат, фланировавших по бульварам буйными группами или сидевших в кафе на тротуарах, как подвыпившие лорды. Они видели также несколько военных транспортных грузовиков и бронемашин, деловито, неторопливо двигавшихся по булыжным мостовым. Но в своем новом облике Майкл и Габи не привлекли ничьего внимания. На Майкле были заплатанные штаны, синяя рубашка, видавший виды темно-коричневый парусиновый плащ; на ногах у него были поношенные черные ботинки, а на голове коричневая кепка. На Габи были черные брюки, желтая блузка и мешковатый серый свитер, под которым прятался "Люгер". У них была внешность обычных заполнявших Париж горожан, главной заботой которых теперь было скорее добыча пропитания, а не установление европейской моды.

Майкл мгновение-другое смотрел на нее, потом сел на велосипед и поехал за ней среди старых и печальных каменных красот. Он видел, что многие статуи разбиты. Кое-какие из них отсутствовали – видимо, были выломаны из своих пьедесталов и украдены, вероятно, чтобы украшать нацистские жилища. Майкл с ровной скоростью крутил педали. Мимо проехал в противоположном направлении экипаж, копыта лошади цокали по мостовой. Майкл подъехал к указателю с надписью "Рю Тоба" и повернул велосипед вправо.

Дома здесь были построены тесно, огней было мало. Этот район, некогда преуспевающий, теперь имел вид разрушающегося и разваливающегося. Некоторые оконные стекла были разбиты и склеены бумажными полосками, и много резной кладки обрушилось или было снято. Майклу пришло на ум сравнение с ногами балерины, распухшими, с проступающими венами. Безголовые статуи стояли в центре фонтана, заполненного вместо воды мусором и старыми газетами. С каменной стены бросалась в глаза нацистская свастика и слова "ДЕЙЧЛАНД ЗИТТ АН АЛЛЕН ФРОНТЕН" – "Германия победоносна на всех фронтах". Скоро увидим, подумал Майкл, проезжая мимо.

Он знал эту улицу, хорошо изучил ее по карте. Справа сейчас приближалось серое здание, некогда величественное, с разбитыми каменными ступенями, поднимавшимися от тротуара. Это здание он тоже теперь хорошо знал. Продолжая крутить педали, он быстро глянул вверх. На втором этаже в угловом окне сквозь занавески пробивался свет. Квартира номер восемь. В этой комнате жил Адам. И Майкл не стал смотреть туда, потому что также помнил про серый дом напротив, где гестапо пристроило своих наблюдателей. Прохожих на улице не было, а Габи замедленно крутила педали впереди, поджидая, когда он ее догонит. Проезжая мимо дома Адама, Майкл ощущал, что за ним наблюдают. Возможно, с крыши дома напротив. Возможно, из темневшего окна. Это была ловушка для мышей, подумал Майкл. Адам здесь был сыром, а коты облизывали свои усы.

Он перестал крутить педали и повел велосипед за руль через растрескавшуюся мостовую. Боковым зрением увидел слева вспышку огня. Кто-то, стоя в дверях, подносил к сигарете зажженную спичку. Спичка погасла, показалась струйка дыма. Мяу, подумал Майкл. Он продолжал идти, опустив голову, и справа увидел приближавшийся переулок. Он направил велосипед в его сторону, свернул в него, проехал на велосипеде футов двадцать и остановился. Он прислонил "Пежо" к стене из серого кирпича и пошел назад по переулку до въезда в него с Рю Тоба, потом, присев на корточки за несколькими мусорными бачками, стал всматриваться через улицу в тот дверной проем, где стоял человек из гестапо, куривший сигарету. Крошечная красная точка вспыхивала и угасала в ночи. Майкл видел мужчину, одетого в темный плащ и шляпу, силуэт которого рисовался слабым голубым мерцанием. Медленно протянулись семь или восемь минут. Внимание Майкла привлекла полоска света, и он глянул в окно на третьем этаже. Кто-то отодвинул черную занавеску дюйма на два-три; занавеска была отодвинута только на несколько секунд, потом опять вернулась на место, и свет исчез.

Майкл сообразил, что несколько людей гестапо держали квартиру Адама под наблюдением круглые сутки. С этого наблюдательного поста на третьем этаже они просматривали насквозь всю Рю Тоба и могли видеть каждого входящего или выходящего из дома Адама. Они наверное имели также в квартире Адама подслушивающие устройства, и все его телефонные разговоры записывались. Итак, связной должен передать записку Адаму где-то на его пути на работу; но как это возможно, если гестапо ходит за ним по пятам?

Майкл привстал и попятился обратно в переулок, по-прежнему наблюдая за курившим сигарету. Человек его не видел; его взгляд прохаживался взад и вперед вдоль улицы с рассеянной, даже скучающей бдительностью. Майкл сделал еще два шага назад и тут почуял его.

Пот от испуга.

Позади него кто-то был. Кто-то очень тихий, но Майкл расслышал слабое хриплое дыхание.

И вдруг лезвие ножа ткнулось ему в позвоночник.

– Отдавай деньги, – сказал мужской голос по-французски с сильным немецким акцентом.

Вор, подумал Майкл. Подстерегающий по темным углам. У него не было кошелька, чтобы уступить, а при любой драке мусорные бачки обязательно загремят и вызовут интерес у людей гестапо. Он решил, как надо действовать, в течение секунды. Он встал в полный рост и сказал по-немецки:

– Хочешь умереть?

Наступила пауза. Затем:

– Я сказал... отдавай... – Голос дрогнул. Вор был перепуган до смерти.

– Убери нож от моей спины, – сказал спокойно Майкл, – или через три секунды я тебя убью.

Прошла секунда. Другая. Майкл напрягся, готовый крутануться назад.

Нажим ножа на позвоночник исчез.

Он услышал, как вор побежал назад по переулку, в сторону Рю де ла Шин. Первой его мыслью было ему дать убежать, но тут в его мозгу сверкнула идея и стала раскаляться добела. Он повернулся и побежал за вором; этот человек бежал быстро, но недостаточно. Прежде чем вор добежал до Рю де ла Шин, Майкл нагнал его, ухватил за развевающийся грязный плащ и почти сбил с ног. Человек, во весь свой пять футов с двумя дюймами ростик, обернулся и с приглушенным проклятьем ударил ножом, не целясь. Кулак Майкла ударил по его запястью, выбил нож из его онемевших пальцев. Затем Майкл схватил человечка и ударил его о стену из серого кирпича.

Глаза у вора вылезли на лоб, светло-голубые под челкой грязно-бурых волос. Майкл схватил его за воротник, зажал ему ладонью рот и сдавил подбородок.

– Тихо, – прошептал он. Где-то за переулком противно вякнул кот и смылся в укрытие. – Не дергайся, – все еще по-немецки проговорил Майкл. Тебя еще никуда не ведут. Я задам тебе несколько вопросов, и хочу, чтобы ты ответил на них честно. Понял?

Вор, испуганный и дрожащий, кивнул.

– Хорошо, сейчас я уберу руку, но если ты крикнешь, в одно мгновение сломаю тебе шею.

Он крепко встряхнул этого человека, для пущей убежденности, затем опустил руку. Вор издал слабый стон.

– Ты – немец? – спросил Майкл. Вор кивнул. – Дезертир? – Пауза, затем кивок. – Сколько времени ты в Париже?

– Шесть месяцев. Пожалуйста... отпустите меня. Я ведь не тронул вас, верно?

Ему удавалось скрываться в Париже, оккупированном немцами, шесть месяцев. Хороший знак, подумал Майкл.

– Не ной. Чем ты еще занимался, кроме попыток резать людей? Воровал хлеб на рынке, может овощи то тут, то там, пирог-другой с лотка?

– Да, да. Примерно так. Пожалуйста... Я не гожусь в солдаты. У меня слабые нервы. Пожалуйста, отпустите. Ладно?

– Нет. Ты карманничал?

– Немного. Когда приходилось. – Глаза вора сощурились. – Погодите-ка. А кто вы? Ведь не военная полиция. В чем ваша игра, а?

Майкл этот вопрос проигнорировал.

– Ты – хороший карманник?

Вор ухмыльнулся, блефуя умело. Под серостью и уличной грязью ему было наверно около сорока пяти. Немцы действительно скребли по сусекам, выискивая солдат.

– Я еще жив, разве нет? Теперь, вы-то кто, черт возьми? – В глазах его появилась мысль. – Ага, конечно. Подпольщик, да?

– Вопросы задаю я? Ты – нацист?

Человек грубо рассмеялся. Отхаркнулся на мостовую.

– Я что, похож на некрофила?

Майкл слегка улыбнулся. Может, он и вор не по одну сторону баррикады, но симпатичны друг другу. Он придавил человека, чтобы тот присел, но не снял руку с грязного ворота. Со стороны Рю де ла Шин в переулок заворачивала Габи.

– Эй! – в тревоге прошептала она. – Что случилось?

– Встретил кое-кого, – сказал Майкл. – Того, кто может нам пригодиться.

– Я? Пригодиться подполью? Ха! – человек оттолкнул руку Майкла, и пальцы Майкла разжались. – Да оба вы можете сгнить в аду, и я не буду о вас беспокоиться!

– На твоем месте я бы вякал потише. – Майкл показал в сторону Рю Тоба. – Там через улицу стоит гестаповец. В том доме их может быть целое гнездо. Не думаю, что ты хочешь, чтобы они заинтересовались, правда?

– Пожалуй, не хочу, – ответил тот. – Итак, на чем мы остановились?

– У меня есть работа для карманника, – сказал Майкл.

– Что? – Габи соскочила с велосипеда. – О чем вы говорите?

– Мне нужны ловкие руки, – продолжал Майкл. Он жестко посмотрел на вора. – Но не для того, чтобы стащить из кармана, а чтобы в карман кое-что положить.

– Вы совсем очумели! – проговорил вор с усмешкой, от которой его мрачное, с нависшими бровями лицо стало еще мрачнее. – Может, мне все же стоит позвать гестапо, чтобы они разобрались с вами?

– Прошу, – предложил Майкл.

Вор съежился, посмотрел на Майкла, на Габи и опять на Майкла. Плечи его обвисли.

– Ох, ладно, черт с ними, – сказал он.

– Когда ты в последний раз ел?

– Не знаю. Кажется, вчера. А что? Обслужите пивом с сосисками?

– Нет. Луковым супом. – Майкл почти услышал, как Габи раскрыла рот, когда поняла, что он собирается делать. – Ты на своих двоих?

– Мой велосипед за углом. – Он показал большим пальцем за угол, на Рю де ла Шин. – Я шарю по переулкам в этом районе.

– Ты совершишь с нами маленькое путешествие. Мы будем ехать у тебя по бокам, и если ты позовешь солдат или доставишь какие-либо другие неприятности, мы тебя прикончим.

– Зачем мне куда-то ехать с вами? Вы же, наверно, все равно меня убьете?

– Может, убьем, – сказал Майкл, – а может, нет. По крайней мере, умрешь ты с полным желудком. А кроме того... мы, может, сумеем выработать некое финансовое соглашение. – Он увидел, что во впалых глазах человека появилась искра интереса, и понял, что нажал на правильную кнопку. – Как тебя зовут?

Вор замялся, все еще осторожничая. Он посмотрел вперед и назад вдоль переулка, как будто боясь, что ослышался. Потом: – Маусенфельд. Просто Маусенфельд. Бывший повар полевой кухни.

Мышь, подумал Майкл. Немецкое название мыши... – Я буду звать тебя Мышонок, – решил он. – Поехали, пока не наступил комендантский час.

5

Разозленная Камилла совсем не походила на приятную пожилую даму. Глаза ее покраснели, лицо стало бордовым от кончиков седых волос до подбородка.

– Привести немца ко мне в дом! – вопила она в припадке злобы. – Не я буду, если казнят за это вас, как предателя! – она сверкнула глазами на Майкла и поглядела на Арно Маусенфельда, как будто тот был чем-то таким, что она только что соскребла вместе с грязью с ее подошв. – Ты! Убирайся! Я не обеспечиваю кровом нацистских бродяг!

– Мадам, я не нацист, – ответил Мышонок со строгим достоинством. Он вытянулся, как только мог, но в нем было на три дюйма меньше, чем в Камилле. – И я не бродяга.

– Убирайся! Убирайся, а не то я... – Камилла резко развернулась, подскочила к шкафу и распахнула его. Рука ее вытащила старый громоздкий револьвер "Лыбель". – Я выбью твои грязные мозги! – истерично кричала она, все ее галльское изящество исчезло, она прицелилась пистолетом в голову Мышонка.

Майкл схватил ее за запястье, направил ствол вверх и вытащил оружие из кулака. – Ни в коем случае, особенно сейчас, – выругался он. – Эта реликвия может оторвать вам руку.

– Вы сознательно притащили в мой дом этого нациста! – рассвирепела Камилла, оскалив зубы. – Вы решили рискнуть нашей безопасностью! Зачем?

– Потому что он может помочь мне в моем деле, – сказал ей Майкл. Мышонок вошел в кухню, при свете его одежда казалась еще более рваной и грязной. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь доставил записку нужному мне человеку. Это нужно сделать быстро и не привлекая внимания. Мне нужен карманник – и вот он здесь. – Он кивнул на немца.

– Да вы не в своем уме! – сказала Камилла. – Он явно совсем ненормальный! О, Боже, у меня под крышей сумасшедший!

– Я не сумасшедший! – ответил Мышонок. Он уставил на Камиллу свое лицо с глубокими морщинами, серое от грязи. – Врачи говорят, что я определенно не сумасшедший. – Он поднял крышку с кастрюли и вдохнул запах. – Чудесно, – сказал он. – Но пресноват. Если у вас есть паприка, я могу сделать его вам поострее.

– Врачи? – сказала нахмурясь, Габи. – Какие врачи?

– Врачи из психушки, – продолжал Мышонок. Он откинул волосы с глаз грязными пальцами и затем сунул эти же пальцы в кастрюлю. Затем попробовал на вкус. – О, да, – сказал он. – Сюда можно положить немного паприки. Возможно, также чуточку чесночку.

– Какой психушки?! – в голосе Камиллы послышались визгливые ноты, он завибрировал, как расстроенная флейта.

– Да той, из которой я сбежал шесть месяцев назад, – сказал Мышонок. Он взял поварешку и набрал немного супа, потом шумно отхлебнул. Остальные молчали, продолжая глядеть на него. Рот у Камиллы открылся так, будто она вот-вот испустит вопль, от которого задребезжит посуда. – Она расположена где-то в западной части города, – сказал Мышонок. – Для чокнутых и тех, кто стрелялся в ногу. Я сказал им, когда меня туда привезли, что у меня слабые нервы. Да разве они слушают? – Еще один шумный глоток, и по подбородку на грудь пролился суп. – Нет, они не слушали. Они сказали, что я – на полевой кухне, и мне не придется видеть каких-нибудь боевых действий. Но разве эти гады упомянули что-нибудь о воздушных налетах? Нет! Ни словечка! – Он набрал полный рот супа и жевал, надувая щеки. – Знаете, Гитлер подрисовывает себе усики, ведь правда? – спросил он. – Это правда! У этого бесполого гада не могут расти усы. А на ночь он надевает женскую одежду. Спросите любого.

– О, Боже нас храни! Нацистский псих! – тихо простонала Камилла, теперь ее лицо цветом подходило к волосам. Она опустилась назад, и Габи подхватила ее, не дав ей упасть.

– Сюда не помешало бы положить целый зубок чеснока, – сказал Мышонок и облизнулся. – Был бы настоящий шедевр!

– Ну, что вы собираетесь делать? – спросила Габи Майкла. – Вам надо от него отделаться. – Она быстро глянула на револьвер, который тот держал в руке.

Редкий случай в его жизни, когда Майкл чувствовал себя дураком. Он ухватился за соломину, а вытащил целый прутик. Мышонок, довольный, пил суп из поварешки и оглядывал кухню, для него место привычное. Контуженный бомбой немецкий беглец из дома умалишенных был весьма хрупкой лесенкой, чтобы подобраться ближе к Адаму; но что у него есть другое? Проклятье! подумал Майкл. Почему я не отпустил этого психа? Трудно сказать, что может случиться, если...

– Вы говорили что-то о финансовом соглашении, мне кажется, – сказал Мышонок и положил поварешку на кастрюлю. – Так что вы хотите мне предложить?

– Монеты на глаза, после того как спустим тебя в Сену! – закричала Камилла, но Габи ее утихомирила.

Майкл колебался. Бесполезен этот человек или нет? Возможно, никто кроме психа не рискнет попытаться сделать то, что он собирался предложить. Но у них есть только один шанс, и, если Мышонок промахнется, все они могут поплатиться своими жизнями. – Я работаю на британскую разведку, – спокойно сказал он. Мышонок продолжал шарить по кухне, но Камилла раскрыла рот и опять чуть не упала в обморок. – Гестапо следит за нашим агентом. У меня есть для него записка.

– Гестапо, – повторил Мышонок. – Грязные сволочи. Они же повсюду, вы знаете.

– Да, знаю. Вот поэтому мне и нужна твоя помощь.

Мышонок глянул на него и моргнул. – Я же немец.

– Мне это известно. Но ты – не нацист, и ты не хочешь попасть обратно в больницу, так ведь?

– Нет. Конечно, нет. – Он осмотрел сковородку и побарабанил по ее дну. – Пища у вас здесь ужасная.

– И я также не думаю, что тебе хочется продолжать жизнь вора, добавил Майкл. – То, что я хочу от тебя, что должно быть тобой сделано, займет, быть может, пару секунд – если, конечно, ты и в правду хороший карманник. Если же ты не сумеешь, гестапо сцапает тебя прямо на улице. И если это произойдет, я тебя в тот же момент убью.

Мышонок уставился на Майкла, глаза его были изумительно голубыми на грязном морщинистом лице. Он отложил сковороду.

– Я дам тебе сложенный лист бумаги, – сказал Майкл. – Этот лист нужно положить в карман плаща человека, которого я тебе опишу и покажу на улице. Это нужно проделать быстро, и все это должно выглядеть так, будто ты просто наскочил на него. Две секунды, не больше. Там будет куча гестаповцев, идущих за нашим человеком по пятам, следящих, вероятно, за ним по всему пути, которым он ходит. Любое, даже малейшее, подозрение привлечет их внимание к тебе. Мой друг, – он кивнул на Габи, – и я будем поблизости. Если дело пойдет плохо, мы постараемся тебе помочь. Но моей первой заботой будет наш человек. Если случится, что мне придется вместе с гестаповцами убить и тебя, я не задумаюсь.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал Мышонок и подцепил из керамической вазы яблоко. Он осмотрел, нет ли в нем червей, и откусил. – Вы из Британии, ага? – спросил он жуя. – Мои поздравления. Немецкий выговор у вас отличный. – Он оглядел чистенькую кухню. – Это совсем не похоже на то, как я себе представлял подполье. Я предполагал, что это – кучка французов, скрывающихся в канализации.

– Канализацию мы оставили таким, как вы! – огрызнулась Камилла, все еще не успокоившаяся.

– Таким, как я! – повторил Мышонок и покачал головой. – О, мы жили в канализации с 1938 года, мадам. Нас так долго насильно кормили дерьмом, что мы стали получать от его вкуса удовольствие. Я был в армии два года, четыре месяца и одиннадцать дней. Великий патриотический долг, говорили они! Шанс расширить границы Рейха и создать новую жизнь для правильно мыслящих немцев! Только чистых сердцем и безупречной крови... ну, остальное вам известно. – Он сделал гримасу: ему наступили на мозоль. – Не все немцы – нацисты, – тихо сказал он. – Но у нацистов голоса громче других и самые большие дубинки, и им удалось выбить разум из моей страны. Итак, да, мне действительно знакома канализация, мадам. Я действительно очень хорошо ее знаю. – Глаза его казались горящими от внутреннего жара, и он бросил огрызок яблока в корзинку. Его взгляд вновь обратился к Майклу. – Но я все еще немец, сударь. Может, я сумасшедший, но я люблю мою родину, – возможно, скорее я люблю память о моей родине, чем ее реальность. И потому – зачем я должен помогать вам делать что-то такое, что поможет убивать моих соотечественников?

– Я прошу вас помочь мне предотвратить гибель многих моих соотечественников. Вероятно, тысяч, если я не смогу добраться до нужного мне человека.

– О, да, – кивнул Мышонок. – И это, конечно же, связано с вторжением?

– Господи, порази нас всех! – простонала Камилла. – Мы погибли!

– Каждый солдат знает, что вторжение грядет, – сказал Мышонок. – Это не тайна. Никто просто пока не знает, когда оно начнется и где. Но оно неизбежно, и даже мы, тупые повара полевых кухонь, знаем о нем. Одно уж будет наверняка: как только бритты и американцы начнут двигаться на побережье, никакая паршивая "Атлантическая стена" их не удержит. Они будут двигаться до самого Берлина; я просто молю Бога, чтобы они дошли туда раньше, чем дойдут туда проклятые русские!

Майкл дал этой ремарке пройти. Русские, конечно, с 1943 года яростно пробиваются на запад.

– В Берлине у меня жена с двумя детьми. – Мышонок тихо вздохнул и провел рукой по лицу. – Моему сыну было девятнадцать лет, когда его забрали на войну. На Восточный фронт, не иначе. Они даже не смогли наскрести от него достаточно, чтобы прислать назад в ящике. Они прислали мне его медаль. Я повесил ее на стенку, где она очень красиво блестит. Его глаза увлажнились, потом опять стали жесткими. – Если русские придут в Берлин, моя жена и дети... Ну, этого не случится. Русских остановят задолго до того, как они войдут в Германию. – Тон, каким он это сказал, давал понять, что сам он в это не очень-то верит.

– Вы могли бы уменьшить эту угрозу, сделав то, о чем я попрошу, сказал ему Майкл. – Между здешним побережьем и Берлином большое пространство.

Мышонок ничего не сказал, он просто стоял, уставившись в никуда, руки его висели по бокам.

– Сколько вы хотите денег, – подтолкнул его Майкл.

Мышонок молчал. Потом тихо сказал:

– Я хочу домой.

– Хорошо. Сколько для этого нужно денег?

– Нет. Деньги – нет. – Он посмотрел на Майкла. – Я хочу, чтобы вы доставили меня в Берлин. К жене и детям. Я пытался найти способ выбраться из Парижа с того самого момента, как удрал из госпиталя. Но я не уйду и двух миль за окраину Парижа, как патруль меня схватит. Вам нужен карманник, а мне нужно сопровождение. Вот в таком случае я согласен.

– Невозможно, – высказалась Габи. – Об этом не может быть и речи.

– Погодите. – Голос Майкла стал твердым. Как бы то ни было, он все равно планировал найти возможность попасть в Берлин, связаться с агентом Эхо и разыскать охотника на крупную дичь, который был причиной смерти графини Маргерит. Фотоснимок Гарри Сэндлера, стоявшего ногой на теле льва, всегда был в памяти Майкла. – И как же я смогу доставить вас туда?

– Это – ваши заботы, – сказал Мышонок. – Мои заботы – положить кусок бумаги в карман нужного человека. Я это сделаю, я без сомнения сделаю это, но я хочу попасть в Берлин.

Теперь наступила очередь Майкла безмолвно поразмышлять. Пробраться в Берлин самому – одно дело, но захватить при этом беглеца из приюта для психов – совсем другое. Инстинкт подсказывал ему сказать "нет", и он редко ошибался. Но здесь подворачивался редкий случай, и у Майкла выбора не было. – Согласен, – сказал он.

– Вы тоже безумны! – закричала Камилла. – Так же безумны, как и он. Но в голосе ее было меньше истерики, чем раньше, потому что она признала, что в его безумии была определенная система.

– Мы займемся этим завтра утром, – сказал Майкл. – Наш агент выходит из своего дома в восемь тридцать две. Чтобы пройти по своему пути, ему нужно около десяти минут. Я укажу на карте, где я хочу, чтобы это было сделано; а пока что, на сегодня, вы останетесь здесь.

Камилла опять начала было ругаться, но в этом уже не было смысла.