Текст книги "Славное дело: Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц)

Следующим утром, в четверг 29 августа, Джонстон вернулся и публично объявил об отставке, однако толпа еще не до конца исчерпала свой порыв. Один из ее активных лидеров, английский моряк Джон Уэббер, хвастался на улицах своей руководящей ролью, а также предпринял слабо завуалированную попытку вымогательства, которая оскорбила его купцов-покровителей. Эти купцы обратились с жалобой на Уэббера к шерифу; заключенный Уэббер был доставлен на королевский корабль «Сигнит» для содержания под стражей. В результате сторонники Уэббера начали угрожать погромом (в особенности купеческим домам и складам), так что купцам пришлось отправить несчастного шерифа вызволять Уэббера с «Сигнита». Вернувшись на улицы Ньюпорта, Уэббер подтвердил свою непокорность возобновлением угроз. Запаниковавшие купцы дали ему денег, чтобы утихомирить, а шериф, к тому времени уже совершенно униженный и загнанный в угол, предложил Уэбберу перемирие. В тот день никто из участников не отправился в постель со спокойной душой.

Уэббер встал на рассвете и еще раз пообещал уничтожить своих бывших спонсоров. К этому моменту Огастес Джонстон, теперь уже бывший распределитель марок, но все еще действующий генеральный атторней, вернулся в город. Джонстон всегда отличался смелостью и теперь, несомненно, пребывал в крайнем гневе. Столкнувшись с важно расхаживающим по улице Уэббером и услышав его угрозы, Огастес Джонстон решил проблему Ньюпорта, просто-напросто отправив наглеца за решетку[174]174
  Об Уэббере см.: Morgan Е. S., Morgan Н. М. Stamp Act Crisis. P. 191–194.


[Закрыть].

В Коннектикуте, так же как и в Род-Айленде, политические фракции ухватились за Акт о гербовом сборе как за возможность навредить ненавистным конкурентам. Но тогда как в Род-Айленде группы Уорда и Хопкинса объединились против приспешников тори, которых они воспринимали как угрозу для правительства хартии, в Коннектикуте две фракции решили использовать кризис, чтобы уничтожить друг друга. Эти две фракции иногда называют «новосвет-никами» и «старосветниками»; новосветники поддерживали великое пробуждение 1740-х годов, а старосветники были его противниками. Начало этому противоборству дала религия; изначально новосветники и старосветники не интересовались политикой. Они приобщились к ней постепенно благодаря попыткам утихомирить их энтузиазм и вследствие действия некоторых других факторов[175]175
  Ibid. P. 221–237.


[Закрыть].

Великое пробуждение, естественно, ужаснуло некоторых солидных горожан, так же как и вдохновило некоторых других. Это было пугающее, даже оглушительное событие: тысячи мужчин, женщин и детей были убеждены, что их вдохновляет Святой Дух; возрожденцы отвергали местных священников как необращенных, из-за чего церкви разделялись, а люди повсеместно впадали в крайности. Почтенные горожане, контролировавшие легислатуру, да и вообще большинство важных ведомств, попытались остановить то, что представлялось им общим помешательством. В 1742 года им удалось протолкнуть статуты, запрещающие деятельность бродячих проповедников, а также делавшие кафедры недоступными для нерукоположенных.

В следующем году они отменили давно действовавший статут о религиозной терпимости[176]176
  Gaustad Е. S. The Great Awakening in New England. New York, 1957; Morgan E. S. The Gentle Puritan: A Life of Ezra Stiles, 1727–1795. New Haven, 1963. P. 20–41.


[Закрыть].

Эти действия привели новосветников в замешательство и фактически заставили их начать мыслить в политическом ключе. Разгоревшийся в следующем десятилетии горячий спор в Йельском колледже, противниками в котором стали ректор-новосветник и Первая церковь Нью-Хейвена, заставил их задуматься о политике. Обсуждавшийся в Йеле вопрос был в первую очередь связан с планом Томаса Клэпа, ректора, или главы Йеля, назначить профессора теологии, который должен был проповедовать истинную веру факультету и студентам. Таким образом Йельский колледж превратился бы в церковь, что в глазах Клэпа являлось замечательным обстоятельством, так как преподобный Джозеф Нойес из Первой конгрегационалистской церкви в Нью-Хейвене проповедовал в характерной холодной и пресной манере. Йельский колледж был важным учреждением, и борьба, которая продолжалась до 1756 года, когда Клэпу удалось добиться своего, еще больше разделила колонию[177]177
  Morgan E. S. Gentle Puritan. P. 103–107.


[Закрыть].

Земля и деньги также послужили расколу. Выпущенная в 1662 году Коннектикутская хартия постановляла, что западной границей колонии должен считаться Тихий океан. Настаивать в 1750-х годах на законности такого рубежа, определенного отчасти в результате характерных для XVII века заблуждений относительно американской географии, было не совсем разумно, что отмечали некоторые жители Коннектикута. Тем не менее в 1754 году была учреждена «Компания Саскуэханны» – организация земельных спекулянтов с экспансионистскими взглядами, которая планировала колонизацию верхней части долины Вайоминг. Одна из проблем компании заключалась в том, что долина Вайоминг являлась частью Пенсильвании. Другая проблема состояла в том, что легислатура критически отнеслась к компании и ее притязаниям[178]178
  The Susquehannah Company Papers. 11 vols. Wilkes-Barre, 1930–1971.


[Закрыть].

В 1750-х годах члены легислатуры и губернатор были старосвет-никами. Старосветники проживали во всех уголках колонии, но их большинство было сосредоточено в западной ее части и особенно в округе Фэйрфилд. Новосветники тоже распространились довольно широко, но и у них были свои места скопления – в основном в восточных округах Уиндем и Нью-Лондон. Большинство акционеров «Компании Саскуэханны» также жили в восточных графствах и преимущественно являлись новосветниками[179]179
  Morgan E. S., Morgan H. M. Stamp Act Crisis. P. 228–230.


[Закрыть].

Джаред Ингерсолл, распределитель гербовых марок в Коннектикуте, был старосветником, выпускником Йельского колледжа, юристом и в прошлом королевским атторнеем в округе Нью-Хейвен; он также хорошо знал и любил Англию. Он критиковал планы Томаса Клэпа по превращению Йеля в церковь новосветников и выступал против притязаний «Компании Саскуэханны» на долину Вайоминг. Неудивительно, что Джаред Ингерсолл приобрел в колонии вполне определенную репутацию, а новосветники его откровенно ненавидели[180]180
  Gipson L. H. American Loyalist.


[Закрыть].

Хотя Ингерсолл и предвидел неприятности от Акта о гербовом сборе, он все равно во время своего пребывания в Англии принял должность распределителя гербовых марок. Должно быть, уверенности ему придали первые отклики, поступившие из Америки, после того как там в конце мая 1765 года стало известно о его назначении. Почта доставила Ингерсоллу множество писем из всех городов Коннектикута с просьбами принять на службу местных представителей. Многие из этих писем были написаны в характерной подобострастной манере, например: «Быть признанным достойным для Вашей службы было бы величайшей честью; я бы принял эту любезность с огромной благодарностью… и надеюсь, что в моих силах убедить Вас, насколько это позволяет мое несравнимое с Вашим положение, что я Ваш самый искренний друг и покорнейший слуга»[181]181
  New Haven Colony Historical Society. Papers. 9. 1918. P. 327.


[Закрыть].

Вскоре после своего возвращения из Англии, 28 июля, Ингерсолл убедился в том, что все эти «искренние друзья» оказались весьма непостоянны в своем желании содействовать ему. Местное недовольство новыми налогами только начинало выражаться публично, частично спровоцированное виргинскими резолюциями. Конечно, имелись и другие причины: никто не был восторге от обязанности платить налоги, а жители Коннектикута, и без того уже сильно обремененные долгами и просрочившие выплаты на многие тысячи фунтов, содрогались от мысли об очередном требовании. Этим и объясняются выступления против Акта о гербовом сборе и его местного представителя Ингерсолла, ставшего объектом злобных нападок.

Старые враги Ингерсолла воспользовались его шатким положением, чтобы расквитаться за прежние обиды. Нафтали Даггетт, йельский профессор теологии и новосветник, нанес ему сокрушительный удар на страницах Connecticut Gazette. Несомненно, что Даггетт ненавидел Акт о гербовом сборе, считая его посягательством на права американцев, но Ингерсолл оказался для него желанной мишенью еще и из-за его борьбы в 1750-х годах за профессорскую кафедру. Даггетт описывал Ингерсолла как человека вероломного, который в оправдание принятия должности распределителя гербовых марок задает такой вопрос: «Но разве не приятнее вам видеть в этой должности вашего собрата, нежели иностранца?» Даггетт заклеймил Джареда Ингерсолла предателем, и когда очередной критик указал на то, что инициалы J. I. также являются инициалами Иуды Искариота, его «предательство» стало казаться еще более достойным порицания[182]182
  Connecticut Gazette, Aug. 9, 1765.


[Закрыть].

Ингерсолл и несколько его самых стойких друзей отвечали на это, как только могли, однако страсти накалялись. Первое проявление жестокости было связано, похоже, не с Ингерсоллом, а с его помощником, преподобным Натаниэлем Уэльсом из Уиндема. В один из дней после 15 августа толпа окружила дом Уэльса и предостерегла его от поездки в Нью-Хейвен для получения полномочий от Ингерсолла. Уэльс тут же сдался и написал Ингерсоллу, что решил все-таки не занимать пост. Другим представителям этого распределителя повезло меньше, особенно если они упрямились и не желали отказываться от должности. В Нью-Провиденсе толпа угрожала заживо закопать служащего, когда тот отказался уволиться. Они положили этого храбреца в гроб, заколотили крышку и спустили в могилу, после чего стали забрасывать гроб землей; только услышав отвратительный звук падающей на доски земли, он попросил отпустить его и подал в отставку[183]183
  Gipson L. H. American Loyalist. P. 167–168, 168n, th. 1.


[Закрыть].

Основной мишенью толпы, ведомой так называемыми «Сынами свободы», был, конечно, главный злодей Коннектикута – Джаред Ингерсолл. 21 августа «Сыны» повесили его чучело в Норвиче, а на следующий день – в Нью-Лондоне. Уиндем и Лебанон последовали их примеру 26 августа, Лим – 29 августа, а в Вест-Хейвене сожгли «ужасного монстра, двадцатифутового великана, чья голова светилась изнутри»[184]184
  Ibid. P. 168–172. См. также рассказ Ингерсолла о своей отставке, к которой его принудили во время событий 18 и 19 сентября (Connecticut Gazette, Sept. 27, 1765; Mr. Ingersoll’s Letters Relating to the Stamp Act. New Haven, 1766. P. 62–68).


[Закрыть]. В Нью-Хейвене, где жил Ингерсолл, никаких чучел не сжигали, но одним сентябрьским вечером толпа окружила его дом, угрожая сносом, если он не согласится уйти с должности. Ингерсолл вышел к толпе и объяснил, что не может этого сделать, пока правительство Коннектикута не примет какую-то определенную сторону; до тех пор он обещал не исполнять своих обязанностей и даже разрешил людям уничтожать присылаемые ему марки.

Очевидно, следуя примеру того, как бостонцы обошлись с Эндрю Оливером, толпа обычно как-нибудь связывала чучело Ингерсолла с дьяволом, либо же на таковую связь указывали ораторы на собраниях. Граф Бьют также неизменно упоминался на этих выступлениях, в основном как главный инициатор закона о гербовом сборе. В Нью-Лондоне, например, оратор назвал Питта Моисеем, а сборщика налогов Ингерсолла «зверем, которого граф Бьют прислал сюда, чтобы все перед ним преклонились». Это было путаное, но действенное напоминание о страхе перед антихристом[185]185
  Gipson L. H. American Loyalist. P. 169.


[Закрыть]. Бостонские «Сыны» дали пример для подражания: теперь же их коннектикутские последователи ввели собственные новшества. В нескольких городах «Сыны свободы» проводили инсценированные судебные процессы со скрупулезными разбирательствами, напористыми допросами и смехотворными аргументами защиты. В Лиме, например, «Сыны» обвинили «Джареда Марочника» в заговоре с целью «убить и уничтожить собственную мать, Американу»; орудием убийства должна была стать «марка, пришедшая из древних и ныне захваченных Бьютом земель в Европе»[186]186
  Ibid. P. 171.


[Закрыть]. В защиту говорилось, что, поскольку судьба его матери была «совершенно определена, и другого выхода не было, ему лично пришлось стать палачом, ибо таким образом он мог сэкономить восемь процентов от ее состояния, которые иначе прикарманил бы кто-нибудь другой». Конечно же, с такой защитой обвинительный приговор был неизбежен и гласил, что узника следует привязать «позади повозки, провезти по главным улицам города, а также публично высечь плетью на каждом углу и перед каждым домом; затем его надлежало доставить к виселице и вздернуть на высоте 50 футов, пока не наступит смерть». Ингерсолла также заочно судили в Лебаноне[187]187
  The Georgia Gazette. Oct. 10, 1765.


[Закрыть].

II

Пока в Америке нарастало сопротивление, в Англии усиливались настроения как за применение закона, так и за его отмену. Если бы кабинету министров во главе с Гренвилем удалось остаться у власти, то он бы постарался собрать налог во всех колониях, но Джордж Гренвиль был отстранен от должности 10 июля – за три с половиной месяца до вступления акта в законную силу. Гренвиль был вынужден уйти по нескольким причинам. Он стал лично неприемлем для короля после того, как сыграл свою роль в попытке парламента удалить мать короля из регентского совета. Этот совет был составлен на случай болезни короля, чтобы управлять государством до его выздоровления или же – в случае его смерти – до достижения совершеннолетия его наследником. Болезнь сразила Георга III в начале 1765 года (вопреки слухам, он не сошел с ума), и документ, учреждающий совет, был предложен в связи с опасением его скорой кончины. Члены кабинета убеждали короля в том, что палата общин не согласится с включением его матери в совет. Когда билль дошел до членов палаты, имя матери все-таки там значилось, и он был утвержден. Король был смущен, раздражен и винил премьер-министра Джорджа Гренвиля, который на самом деле отказался давать какие-либо рекомендации по поводу назначений в совет. Этот инцидент, а также череда неудачных событий, связанных с Гренвилем, определили решение короля, и он избавился от кабинета, когда представилась возможность[188]188
  Brooke J. King George III. New York, 1972. P. 109–122; Watson J. S. The Reign of King George III, 1760–1815. Oxford, 1960. P. 109–112.


[Закрыть].

Новое министерство представляло собой очень шаткую конструкцию. У лорда Рокингема, который возглавил его как первый лорд казначейства, имелись сторонники, так называемые виги Рокингема, но они не могли похвастать ни постоянством, ни особым влиянием. Самому Рокингему не хватало опыта, и он был практически беспомощен в парламентских дебатах. Однако хотя его кабинет не отличался замечательными принципами или политикой, у Рокингема, тем не менее, имелись некоторые идеи насчет того, что нужно предпринять в колониях. Более того, он мог спросить совета у Эдмунда Берка – члена парламента от Бристоля и его личного секретаря. И все же трудно было рассчитывать, что этой опоры будет достаточно, чтобы правительство надолго оставалось у власти, а Рокингем – во главе его. Это и стало проблемой двух новых коллег Рокингема, государственных секретарей Конвэя и Графтона, которые хотели, чтобы его место занял Питт. А еще два министра – лорд-канцлер Нортингтон и министр военных дел Баррингтон – являлись «друзьями короля», работавшими еще в предыдущем кабинете. Учитывая все это, сложно представить себе более бесперспективное начало[189]189
  Langford P. The First Rockingham Administration, 1765–1766. Oxford, 1973.


[Закрыть].

Не успели виги Рокингема приступить к исполнению своих обязанностей, как на их головы свалилась проблема Америки. Торговля находилась в состоянии упадка долгие месяцы, поскольку американцы сократили потребление британских товаров, пытаясь добиться отмены Сахарного акта, и британские купцы в полной мере испытали на себе, насколько трудно востребовать долги в период экономического кризиса. Эти купцы вскоре заявили о своих проблемах в череде жалоб на торговую и общественную политику.

Пока торговцы утирали горькие слезы, приостановивший работу парламент наслаждался летней тишиной, но в октябре даже парламентарии вынуждены были прислушаться, когда до них начали доходить тревожные вести о бесчинствующих толпах бунтарей в Америке. Когда же стали очевидными масштаб беспорядков и их влияние на распределителей гербовых марок, это вызвало негодование. Еще до возобновления работы парламента поведение американцев описывалось словами «измена», «анархия» и «мятеж». А когда в декабре заседания возобновились, многие члены парламента выступили против отмены Акта о гербовом сборе, пребывая, очевидно, в уверенности, что таковая создаст опасный прецедент, способный подорвать британское влияние в колониях.

Король разделял их страхи, хотя, казалось, не испытывал гнева по отношению к американцам, возбуждавшего членов парламента. Сообщения о протестах и беспорядках скорее печалили его и наполняли мрачными предчувствиями. Например, он писал министру Конвэю: «Меня все больше и больше огорчают доклады о положении дел в Америке. Невозможно сказать, к чему приведет такое настроение»[190]190
  Gipson L. H. British Empire. X. P. 373.


[Закрыть].

В обращении Георга к возобновившему работу парламенту 17 декабря 1765 года почти ничто не выдавало беспокойства. Король, конечно же, не писал свою речь сам: этой деликатной работой занимался кабинет министров, который позаботился о том, чтобы король не сказал чего лишнего, особенно про рост американского сопротивления. Поэтому в его обращении содержалось весьма общее описание ситуации в Америке без конкретных примеров, а лишь со смутными отсылками к «важным вопросам». Палата общин отвечала не более определенно, она могла сдержать свой гнев, но не гнев Гренвиля, речи которого во время этих декабрьских заседаний были очень желчными. Эдмунд Берк, который в личной переписке язвительно назвал Гренвиля «большим дельцом», несколько дней спустя рассказал, что Гренвиль обращался к палате каждый день, добиваясь принятия своей поправки с выражением негодования по поводу бунтов. Палата выслушала его, проголосовала против поправки и 20 декабря прекратила работу для проведения специальных выборов, чтобы заполнить свободные места[191]191
  Correspondence of Edmund Burke. I. P. 223–224. Обращение короля см.: Parliamentary History of England from the Earliest Period to the Year 1803. 36 vols. London, 1806–1820. XVI. P. 83–84. Гренвиль говорил, что обращение короля звучит так, будто написано «главарем разбойников» (Correspondence of George the Third. I. 202).


[Закрыть].

Кабинет министров в эти декабрьские дни делал гораздо больше, чем просто вкладывал неопределенные выражения в уста короля и отражал атаки Джорджа Гренвиля. Поскольку кабинет не имел твердой опоры в парламенте и его дальнейшее существование зависело от успешного преодоления кризиса, спровоцированного Актом о гербовом сборе, он стал искать внешней поддержки, а именно поддержки купцов и производителей в городах по всей Англии, переживавших застой в бизнесе. Купцы охотно внимали Рокингему и уже в начале декабря организовали встречу в Лондоне, чтобы спланировать национальную кампанию за отмену акта. При поддержке Рокингема и Берка лондонские купцы сформировали комитет и начали писать друзьям и коллегам, а вскоре и другим подобным комитетам в Англии и Шотландии. Барлоу Трекотик, богатый купец, выросший в Новой Англии, возглавил лондонскую группу и показал себя превосходным руководителем. К концу января 1766 года многие торговцы частным образом написали своим представителям в палате общин, а парламент получил несколько десятков заявлений и петиций от больших групп[192]192
  Correspondence of Edmund Burke. I. P. 231–233; Prologue. P. 130–131; The American Correspondence of a Bristol Merchant, 1766–1776: Letters of Richard Champion. Berkeley and London, 1934. P. 9–12; Sutherland L. S. Edmund Burke and the First Rockingham Ministry // Essays in Eighteenth-Century History from the English Historical Review. London, 1966. P. 45–71.


[Закрыть].

Эти призывы были сформулированы так, чтобы не идти вразрез с конституционными принципами. Колонисты с их разговорами о своем представительстве в нем и так уже посягнули на эти принципы; купцы, которые были если и не умнее, то, по крайней мере, осторожнее, больше напирали в своих петициях на благополучие экономики. Сложившаяся ситуация, прогнозировали они, могла только ухудшиться, если ничего не предпринять; лондонский комитет даже предупреждал об угрозе «полного разрыва» торговых связей с Северной Америкой. Все что-то знали о спаде в коммерции; купцы также сообщали о банкротствах, вызванных Сахарным актом и Актом о гербовом сборе, и о трудностях сбора долгов в Америке. Не было никакой точной оценки объема просроченных выплат, но предполагалось, что потери могут достичь нескольких миллионов фунтов стерлингов[193]193
  ЕНО. P. 686–691; Prologue. P. 129–131.


[Закрыть].

Даже с такой мощной поддержкой работы у Рокингема было по горло. Когда парламент вновь собрался 14 января, он и кабинет министров решили попытаться добиться отмены Акта о гербовом сборе. Ранее они уже обдумывали идею о поправках, например, о разрешении каждой отдельной колонии платить налоги в их собственной валюте. Разворачивавшиеся события открыли кабинету глаза на то, что лишь отмена закона способна положить конец беспорядкам в Америке.

Учитывая негодование парламента, вызванное мятежами американцев, которые бросали вызов его верховенству, Рокингем решил воспользоваться недовольством английских купцов и производителей. Если бы он смог продемонстрировать, что следствием отказа от отмены спорного закона может стать экономический крах, то у него бы появился неплохой шанс избавить свод законов от Акта о гербовом сборе. Проблема заключалась в том, чтобы решить, как быть с неприятным фактом неповиновения парламенту. Колонии отвергали его верховенство, говоря, что у парламента нет права облагать американцев налогами, поскольку американцы в нем не представлены. Конечно, парламент являлся высшим органом в империи и мог принимать законы, касающиеся колоний. Законотворчество было одним из его основных прав как центра власти, однако это законотворчество не включало в себя права на налогообложение, которое принадлежало представительным органам. Какие бы разграничения между законодательством и налогообложением не проводили колонисты, факт оставался фактом: они посягнули на право, которым парламент всегда дорожил. Как же можно смягчить или, еще лучше, предать забвению этот вызов?

И действительно, как, если, к отчаянию Рокингема, эти вопросы поднял сам Уильям Питт, от которого виги Рокингема ждали помощи в решении проблем, но никак не их создания? Питт вступил в дебаты вскоре после их открытия 14 января, причем «вступил» – слишком слабое слово, чтобы описать то, какую сенсацию произвела его речь. Он начал очень тихо, так, что его почти не было слышно, а затем, сказав, что он не слышал королевского обращения, попросил зачитать его вновь. Как и в декабре, кабинет министров подготовил для короля одни лишь туманные речи, чем Питт и воспользовался, чтобы сообщить палате и сидящему рядом с ним Джорджу Гренвилю, что «все основные шаги», сделанные предыдущим кабинетом, «были абсолютно неверны!». Разделавшись с кабинетом Гренвиля, Питт поддержал конституционную борьбу американцев. «Я считаю, – сказал он, – что у этого королевства нет права собирать налоги в колониях. Но в то же время я отстаиваю власть этого королевства над колониями, ее главенство и превосходство, независимо от правительства или законодательства». С точки зрения Питта, американцы имели те же права, что и англичане, были связаны английскими законами и точно так же защищались ее конституцией. И ключевым здесь было право быть облагаемыми налогом только своими представителями. В конце концов налогообложение не являлось «частью исполнительной или законодательной власти». Напротив, «налоги – суть добровольный дар, пожертвование от общин. В законодательстве все три сословия королевства рассматриваются одинаково, но согласование налога с пэрами и короной необходимо лишь для его закрепления в форме закона. Однако сам этот дар предоставляют исключительно общины».

После этого Питт спросил, что происходит, когда члены палаты общин принимают налог. Ответ казался ему очевидным: «Мы даем и даруем то, что принадлежит нам». Но что произошло при обложении налогом Америки? «Мы, члены палаты общин Вашего Величества в Великобритании, даем и даруем Вашему Величеству что? Нашу личную собственность? Нет. Мы даем и даруем Вашему Величеству собственность общин Вашего Величества в Америке. Но это бессмыслица».

Питт знал, что некоторые англичане, в том числе, возможно, Джордж Гренвиль, предвидели возражение против налогообложения без представительства и настаивали на том, что американцы «фактически представлены» в парламенте. Питт отверг эту точку зрения в нескольких предложениях. Кто представляет американцев в Англии, спрашивал он с насмешкой, рыцари графств, представители боро? Это тоже было бессмыслицей, «самой презренной идеей, которая могла прийти в голову человеку»[194]194
  Parliamentary History… XVI. P. 97–100.


[Закрыть].

В «Истории парламента», где эта речь была напечатана, сказано, что после выступления Питта последовала «продолжительная пауза». Понятно, что членам палаты не хотелось соглашаться с Питтом, но министр Конвей все-таки собрался с духом и признал его правоту, хотя на самом деле имел несколько иное мнение по некоторым вопросам, не связанным с конституционным спором[195]195
  Ibid.


[Закрыть]. Палата не желала слушать Конвэя, и он, несомненно, знал об этом. Все ждали Гренвиля, который поднялся, чтобы ответить Питту.

Ответ Гренвиля был блестящим с риторической точки зрения и во многом точно отражал сомнения и недовольство палаты. Он начал с осуждения кабинета министров за запоздалое сообщение о восстании в Америке, а затем стал пророчить, что если «доктрина» Питта получит поддержку, то восстание превратится в революцию. После этого он заявил, что «не видит разницы между внешними и внутренними налогами»[196]196
  Речь Гренвиля: Ibid. P. 101–103.


[Закрыть]. Также он не мог понять и разницы между законодательством и налогообложением. Налогообложение, утверждал он, являлось частью суверенной власти и «одной из ветвей законодательства». Более того, налогами облагались и многие из тех, кто не имел своего представительства, например крупные промышленные города. Что же касается Америки, то ни один член палаты не высказался против права парламента взимать налоги с колоний, когда Акт о гербовом сборе был предложен.

До этого момента Гренвиль держал свой гнев под контролем, теперь же он начал открыто обвинять неблагодарных американцев, которым империя предоставила военную защиту и экономические привилегии.

Защита и подчинение взаимосвязаны. Великобритания защищает Америку; Америка обязана подчиняться. Если это не так, то скажите мне, когда это американцы получили свободу? Когда им нужна защита этого королевства, они без колебаний просят о ней.

Мы всегда предоставляли им эту защиту в самой полной мере. Государство взяло на себя огромные долги, чтобы обеспечить им эту защиту, и теперь мы просим у них небольшую плату для покрытия государственных расходов, которые были направлены на них самих, а они отвергают вашу власть, оскорбляют ваших служащих и поднимают, можно сказать, открытое восстание[197]197
  Ответ Питта: Ibid. P. 103–108.


[Закрыть].

Гренвиль говорил еще, но именно эти несколько слов задели Питта, который поднялся, едва только Гренвиль закончил. Теперь Питт говорил с небывалым красноречием, чем, вероятно, смог увлечь за собой многих парламентариев, по крайней мере на некоторое время. Однако кое в чем он только усложнил задачу кабинета министров. Питт превозносил американское сопротивление: «Я рад тому, что Америка начала сопротивление. Три миллиона людей, забывших о свободе и добровольно согласившиеся на рабство, стали бы идеальным орудием для того, чтобы превратить в рабов всех остальных». Он также повторно заявил о том, что парламент имеет всю полноту власти для издания законов для колоний. Англия и ее колонии были связаны, и «один неизбежно должен править; больший должен управлять меньшим; но править так, чтобы не нарушать общих для них обоих фундаментальных принципов»[198]198
  Ibid.


[Закрыть].

На вопрос Гренвиля «Когда это колонии получили свободу?», Питт кратко ответил: «А мне интересно знать, когда они стали рабами?» Этот ответ развеял всю риторику и ударил точно в цель, которой был главный вопрос о свободе в рамках конституционного строя. Конечно, вооруженные силы могут сокрушить американцев, заметил Питт, но опасности, последующие за их поражением, будут огромны. «Если Америка падет, то падет она, как настоящий боец. Она ухватится за самые столпы государства и рухнет только вместе с конституцией»[199]199
  Ibid.


[Закрыть].

Красноречие Питта до такой степени поразило нескольких его слушателей, что в итоге они не вполне поняли, о чем он говорил. Один парламентарий так описал свое впечатление от речи Питта:

Похоже, мы все заблуждались насчет конституции, так как мистер Питт утверждает, что наша страна не имеет никакого права облагать внутренним налогом колонии; что они никак не представлены, а следовательно, не подпадают под нашу юрисдикцию в этом вопросе. Однако как метрополия мы можем взимать налоги и регулировать их торговлю, запрещать или ограничивать их производства и делать все, за исключением Акта о гербовом сборе. В своей представительской функции мы взимаем налоги внутри страны, и в своей законодательной функции мы осуществляем все остальные акты власти. Если вы понимаете разницу между представительской и законодательной функцией, то вы разбираетесь в этом лучше меня, но я уверяю вас, то, что я услышал, звучало очень убедительно[200]200
  Historical Manuscripts Commission, Report on the Manuscripts of Mrs. Stopford-Sackville. London, 1904. I. P. 104.


[Закрыть].

Возможно, многих Питт привел в замешательство, а некоторые и оскорбились его одобрительным высказыванием в отношении сопротивления колонистов. Рокингем никак не попытался развеять замешательство, но поспешил перевести внимание палаты с зыбучих песков конституционной теории на твердую почву экономики. Между 17 и 27 января были представлены и зачитаны петиции от купцов со всего королевства. В этих петициях приводились экономические доводы против Акта о гербовом сборе: в них описывался упадок торговли, неспособность купцов востребовать долги в Америке; трудности, коснувшиеся всех сословий в Британии, а в некоторых содержались намеки на то, что купцы могут бежать с островов, если добиться отмены не удастся[201]201
  Prologue. P. 130–131; Correspondence of Edmund Burke. I. P. 231–233.


[Закрыть].

С этого момента кабинет министров усилил нажим на палату общин. Прежде всего 28 января он убедил ее действовать как комитет всей палаты для обсуждения предложений, которые бы легли в основу программы по противодействию кризису. Эта программа не предполагала никаких уступок Питту, которые бы касались права парламента взимать налоги с колоний. Об этом следовало заявить в первую очередь, если кабинет надеялся добиться отмены акта. По этой причине 3 февраля 1766 года Конвей выдвинул резолюцию, в которой объявлялось, что парламент обладает необходимой полнотой власти для принятия законов, связывающих колонии «тем или иным образом»[202]202
  О резолюции Конвэя см.: Gipson L. H. The Great Debate in the Committee of the Whole House of Commons on the Stamp Act, 1766, as Reported by Nathanael Ryder // PMHB. 86. 1962. P. 11–14; Correspondence of George the Third. I. P. 254–255.


[Закрыть]. Во вступлении к эФой резолюции (которая стала основой для Акта о верховенстве) Конвей объяснял, что хотя право на налогообложение очевидно, в его целесообразности есть сомнения. Имела ли эта резолюция какое-либо значение, учитывая намерение кабинета предложить отмену гербового сбора для Америки? Этот вопрос задал член парламента Ханс Стэнли. Другие явно разделяли его сомнения: декларация, казалось, шла вразрез с идеей об отмене закона. Генеральный атторней Йорк защищал кабинет министров, как только мог, доказывая, что резолюция имеет смысл. В результате она была успешно принята на следующий же день, причем против проголосовали только Питт, который в этих дебатах проявил себя на удивление нерешительно, и еще три или четыре парламентария. В следующие два дня были утверждены две резолюции, в которых заявлялось, что восстания в Америке противозаконны и что они поощрялись американскими законодательными ассамблеями. Люди, получившие травмы или понесшие потери из-за своего стремления подчиниться закону, должны были получить компенсацию от колоний, а также могли рассчитывать на защиту палаты общин, а всем, с кого было взыскано из-за недоступности гербовых бумаг, полагалась компенсация[203]203
  См.: Gipson L. Н. Great Debate // РМНВ. 86. 1962. P. 11–25.


[Закрыть].

Эти последние две резолюции были предложены Гренвилем и приняты кабинетом министров. Их одобрение, вероятно, доставило ему удовольствие, хотя у него и так не могло быть никаких заблуждений по поводу того, что палата не собиралась церемониться с колониями. Тем не менее 7 февраля он внес резолюцию с предложением обратиться к королю и уведомить его, что члены палаты общин поддержат его в борьбе за проведение в жизнь Акта о гербовом сборе. И хотя данное предложение оказалось отклонено 274 голосами против 134, спор получился ожесточенным: Гренвиль обвинял кабинет министров в том, что он готов пожертвовать британским суверенитетом ради успокоения колоний. Питт разнес эту резолюцию в пух и прах, продемонстрировав, как выразился Хорас Уолпол, «абсурдность применения акта, который, скорее всего, отменят в ближайшие дни»[204]204
  Ibid. P. 25–31; Walpole Н. Memoirs. II. P. 285.


[Закрыть].