Текст книги "Славное дело: Американская революция 1763-1789"
Автор книги: Роберт Миддлкауф
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 57 страниц)
Те члены парламента, которые сопротивлялись принятию Акта о гербовом сборе, сделали все, что от них зависело, и в некоторые моменты выглядели очень достойно, как, например, полковник Барр со своим ответом Чарльзу Тауншенду. Оппозиция выиграла состязание по риторике, но проиграла голосование, то есть именно ту часть парламентского действа, которая имеет значение. Одобрившие акт проголосовали так отчасти из-за раздражения налоговым бременем, которое приходилось нести уже слишком долго, а отчасти в результате убежденности, что справедливость требует от колоний финансово участвовать в обеспечении своей обороны. Их голоса были получены достаточно просто, если верить протоколам дебатов; большинство возражений не стали предметом обсуждения. Палата общин решила очень быстро, и Гренвиль, убедившийся в наличии необходимой поддержки, спокойно позволил оппозиционерам распевать свои грустные песни, а затем протолкнул законопроект с легкостью, граничившей с пренебрежением.
II
Одобрение короля стало последним этапом в продвижении Акта о гербовом сборе, но вскоре он спровоцировал в Америке невиданный кризис. Бунты и волнения лета и осени 1765 года оказались в каком-то смысле самыми интересными особенностями этой истории, но организация протеста и трансформация местной политики под влиянием кризиса имели также большее значение. А самым важным было формирование конституционной позиции колоний – выразительной и свидетельствовавшей о развитии самосознания колонистов.
Новости о гербовом сборе достигли колоний в первой половине апреля. Первые полтора месяца колониальная пресса о законе почти ничего не писала, и уж конечно, ни один государственный институт не готов был возглавить оппозицию. Однако в мае официальный орган – палата горожан Виргинии – начал действовать: 31 мая ее члены одобрили ряд резолюций, в которых говорилось, что конституция предоставляет право налогообложения только народу или его представителям и что это право принадлежит виргинцам в силу того факта, что они британские подданные, живущие по британской конституции. Подтекст был очевиден: парламент – орган, в который они не посылали своих представителей, не имел полномочий облагать их налогом[118]118
Jour. Va. Burgesses. X. P. 360. Эти резолюции, наряду со многими другими документами, важными для понимания Акта о гербовом сборе, см.: Prologue.
[Закрыть].
На первый взгляд, это действие не кажется потенциально опасным, но именно таким оно и оказалось. То, что взрыв произошел в Виргинии, было своего рода исторической случайностью или, по крайней мере, событием, в котором случай (или непредвиденные обстоятельства) сыграли необычайно важную роль. Впрочем, случай здесь мог быть всего лишь хитроумным расчетом нескольких политических интриганов, от лица которых выступал Патрик Генри. Генри представил виргинские резолюции в самом конце сессии законодательного собрания после того, как большинство его членов разъехались по домам. Когда Генри взял слово, чтобы предложить свои резолюции, в зале оставалось лишь 39 членов из 116.
В 1765 году Патрику Генри было 29 лет. Этот щеголь любил музыку и танцы и привлекал юных леди своей решительностью и шармом. Для столь молодого человека он был очень хорошо известен, поскольку прославился борьбой против платежей англиканским священникам в Виргинии, которая получила название дела Парсона[119]119
О деле Парсона см.: Morton R. L Colonial Virginia. 2 vols. Chapel Hill, 1960. II. P. 751–819; Beeman R. Patrick Henry: A Biography. New York, 1974. P. 13–22; Isaac R. Religion and Authority: Problems of the Anglican Establishment in Virginia in the Era of the Great Awakening and the Parson’s Cause // WMQ. 3rd Ser. 30. 1973. P. 3–36.
[Закрыть].
Дело Парсона началось из-за цены на табак. В середине XVIII века табак занимал в экономике Виргинии доминирующее положение, совершенно немыслимое сегодня. Табак был тогда важнейшей сельскохозяйственной культурой, выращиваемой на плантациях, хотя некоторая диверсификация уже началась. Собранный и высушенный табак отправляли в Англию для продажи или последующей отправки на европейский континент. Большая часть обрабатываемых земель в Виргинии отводилась под табак, над которым от рассвета до заката в поте лица трудились тысячи чернокожих рабов. Плантаторы днем контролировали производство и продажу, а по ночам мечтали о расширении и росте доходов[120]120
Gray L. C. History of Agriculture in the Southern United States to 1860. 2 vols. Washington, 1933 (тщательное исследование довоенного плантаторства).
[Закрыть].
Векселя, выписанные под хранившийся на местных складах табак, использовались вместо денег, а во многих частных контрактах оговаривалось, что оплата должна производиться табаком, а не деньгами. Правовые акты также иногда требовали оплачивать долги табаком. Например, в соответствии с законом 1748 года англиканскому священнику полагалось получать 17 280 фунтов табака в год.
В 1758 году случилась засуха, из-за которой урожай табака оказался очень скудным, так что дефицит взвинтил цены примерно до четырех с половиной пенсов за фунт, что было почти втрое выше обычного. Эта инфляция угрожала интересам должников, которые, конечно же, взяли кредиты, когда табак стоил дешевле. Эти дебиторы (в основном табачные плантаторы) требовали защиты от законодателей Виргинии, и те в ответ приняли акт, согласно которому долги, подлежащие оплате табаком, можно было в течение одного года уплачивать наличными по курсу два пенса за фунт табака, что значительно превышало обычную его цену. Этот закон, получивший название Двухпенсового акта, не был направлен против священников, однако они явно пострадали, ведь их жалованье принято было платить табаком.
Этот закон ударил по кошелькам всех кредиторов, но они почти не жаловались, как, впрочем, и большинство священников, но те, что возмущались, делали это очень громко. Не удовлетворившись протестами, они отправили в Англию преподобного Джона Камма с поручением убедить Тайный совет отменить закон. Были проведены слушания, представлены аргументы и переданы петиции, после чего в августе 1759 года Тайный совет аннулировал акт. По мнению виргинцев, это решение было неудачным, в особенности потому, что члены Совета также постановили, что впредь законы, принятые в нарушение предписаний правительства, будут считаться недействительными с самого начала. На практике данное постановление делало самоуправление проблематичным.
Духовенство еще больше испортило колонистам настроение, когда отдельные его представители подали судебные иски, требуя в полном размере свое жалованье по прежней ставке в 17 280 фунтов табака, а чрезвычайные обстоятельства, такие как засуха и инфляция, их мало интересовали.
Первые два иска, которые слушались в окружных судах колонии, священники проиграли. Третий иск, который подал преподобный Джеймс Мори из округа Луиза, заслушивался в округе Хановер. Суд (по неизвестным причинам) решил в пользу Мори, и теперь присяжные должны были назначить сумму возмещения ущерба. Чтобы помочь присяжным принять справедливое решение, округ нанял Патрика Генри, который выступал в качестве защитника, то есть представлял интересы местных жителей[121]121
Beeman R. Patrick Henry. P. 16.
[Закрыть].
Поскольку Генри тогда еще не был большим знатоком права, он пренебрег юридическими тонкостями ради блестящего нападения: духовенство, по его словам, являлось врагом колонистов и заслуживало не компенсации, а наказания за то, что начало это дело. В конце концов именно духовенство не пожелало соблюдать закон. Что же касается британского правительства, то оно, аннулировав Двухпенсовый акт, посягнуло на свободу колоний. Апофеозом его выступления стало смелое заявление о том, что «король, отменяя столь благотворные законы, превращается из отца своего народа в тирана и утрачивает всякое право рассчитывать на подчинение подданных»[122]122
Цит. по: Ibid. P. 19.
[Закрыть]. В этот момент раздались крики «измена!», но председатель суда полковник Джон Генри – отец Патрика, не симпатизировавший священникам и королям, позволил сыну продолжать, даже не сделав замечания. Преподобный Мори, страдая, наблюдал за тем, что присяжные слушали речь, одобрительно покачивая головами. По-видимому, Генри говорил действительно убедительно: присяжные назначили Мори роскошную сумму в один пенни.
Это дело прославило Генри на всю Виргинию, но он укрепил свою известность сотнями других эффектных речей. А восхищенные им жители округа Луиза избрали его в палату горожан на специальных выборах, проведенных весной 1765 года. Генри впервые выступил в палате 20 мая, а десять дней спустя этот еще неопытный, но уже знаменитый деятель представил виргинские резолюции.
Основные события 30 и 31 мая хорошо известны, но несколько важных аспектов принятия виргинских резолюций не вполне ясны. Неопровержимы два факта: в зале оставались 39 из 116 членов (остальные разъехались по домам), и эти 39 человек приняли пять резолюций (причем отнюдь не единогласно) 30 мая. После этого Генри покинул палату, видимо, удовлетворившись этим достижением. Однако на следующий день пятая резолюция была отменена совсем небольшой остававшейся там группой[123]123
Историю резолюций см.: Morgan Е. S., Morgan Н. М. Stamp Act Crisis. P. 88–97. Важные источники, из которых Морганы брали информацию: Prologue. P. 46–48.
[Закрыть].
Текст первых четырех резолюций напечатан в The Journal of the House of Burgesses:
Решено, что первые поселенцы этой королевской колонии и доминиона Виргиния принесли с собой и передали потомкам, а также всем прочим подданным Его Величества с момента заселения вышеуказанной колонии, все свободы, привилегии, права и льготы, которыми когда-либо владели и пользовались жители Великобритании.
Решено, что двумя королевскими хартиями, дарованными королем Яковом I, вышеупомянутые колонисты объявлены вправе рассчитывать на все свободы, привилегии и льготы граждан и естественных подданных, во всех отношениях, как если бы они родились и проживали на территории Англии.
Решено, что налогообложение народа им самим или им же избранными его представителями, которые знают, какие налоги народ может вынести, и способны предложить самый простой способ их сбора, а также уплачивают их сами в полной мере, является единственной гарантией против чрезмерно обременительного налогообложения и отличительной особенностью британской свободы, без которой древняя конституция не могла бы существовать.
Решено, что подданные Его Величества этой его самой старой и верной колонии беспрерывно имели это бесценное право жить по таким законам, уважающим их внутреннюю политику и налогообложение, которые принимаются с их согласия и одобрения их суверена или его представителя; и что данное право никогда ими не утрачивалось и всегда признавалось как королями, так и народом Великобритании[124]124
Jour. Va. Burgesses. X. P. 360.
[Закрыть].
Годом ранее состоялось гораздо более многочисленное заседание палаты, в ходе которого были одобрены утверждения примерно такого же характера. Отсюда возникает вопрос, отчего же теперь эти резолюции вызвали столь сильные разногласия? Возможно, ответ связан с составом сторонников резолюций. Патрик Генри был весьма молодым человеком, как и большинство поддерживавших его делегатов. А вот в число его оппонентов входили одни из самых выдающихся членов палаты, например Пейтон Рэндольф, Джон Робинсон, Роберт Картер Николас, Ричард Бланд, Джордж Уайт, которые были старше и, по-видимому, совсем не симпатизировали выскочке из округа Луиза и его молодым сторонникам и не одобряли их подстрекательских речей[125]125
Beeman R. Patrick Henry. P. 33–35 (автор убедительно объясняет, что Генри, не получивший столь же хорошего образования, как большинство членов палаты, и обладавший меньшим политическим опытом, не возглавлял демократического движения в палате – такового попросту не существовало).
[Закрыть].
И вот мы подходим к речи Генри в поддержку резолюций. Ее копии не сохранилось, но отдельные фрагменты известны, их передал неизвестный французский путешественник, наблюдавший за событиями 30 и 31 мая из вестибюля палаты. Как он рассказывает, Генри начал в возвышенном стиле, заявив, что «в прежние времена на Тарквиния и Юлия нашлись свои Бруты, на Карла нашелся Кромвель, и он нисколько не сомневается, что и сейчас добрый американец встанет на защиту своей страны»[126]126
Journal of a French Traveller in the Colonies, 1765 // AHR. 26. 1921. P. 726–747.
[Закрыть]. В этот момент Джон Робинсон, спикер палаты, прервал Генри, назвав его речи мятежными. Генри немедленно попросил прощения у Робинсона и всех собравшихся и заверил их, что готов доказывать верность Георгу III «до последней капли крови». Возможно, страсть завела его слишком далеко, сказал он. Страсть и «неравнодушие к гибнущей свободе своей страны».
Генри отступил, но не сдался. Между тем определенный эффект уже был достигнут, потому что палата разделилась. Молодые люди отстояли свою точку зрения в четырех резолюциях и успешно протолкнули пятую. Однако в «Журнале» палаты о ней нет ни слова, и установить ее точное содержание вряд ли удастся. Возможно, она звучала примерно так (текст взят из бумаг Генри):
Решено, в силу вышесказанного, что генеральная ассамблея этой колонии имеет исключительное право и полномочие облагать налогами и сборами жителей этой колонии и что всякая попытка наделить такой властью кого-либо, помимо вышеупомянутой генеральной ассамблеи, очевидно способствует разрушению британской и американской свободы[127]127
Prologue. P. 48.
[Закрыть].
Несколько колониальных газет напечатали эту резолюцию, сообщив читателям, что она была принята. Newport Mercury напечатала не только ее, но также шестую (или седьмую) резолюцию:
Newport Mercury, однако, опустила третью резолюцию, вошедшую в журнал палаты. Maryland Gazette напечатала все семь, а большинство других газет приводили тексты шести или семи[129]129
Maryland Gazette. July 4, 1765.
[Закрыть]. Последняя резолюция (шестая в Mercury и седьмая в Maryland Gazette) звучала наиболее грозно и вызвала споры в палате. Французский путешественник настолько заинтересовался происходящим, что записал общий смысл последней резолюции:
Даже отважные фанатики, остававшиеся в Вильямсбурге в конце мая, не хотели связываться с чем-то настолько опасным, но первые четыре резолюции, без сомнения, отражали преобладающее мнение делегатов, хотя их и смущала инициативность таких молодых людей, как Патрик Генри.
Эти последние дни мая обнажили поколенческий раскол в палате, хотя он не был глубоким, а других значительных разногласий в этом органе не наблюдалось. Конечно, имели место различия политические и общественные, однако они не проникли в официальные институты. Разумеется, эти способствующие расколу интересы появились вовсе не в палате горожан. Кстати, там, как и вообще в правительстве и политике Виргинии, доминировал интерес табачных плантаторов – жестких производителей, владевших землей и рабами и поставлявших главный продукт колонии в Англию и на европейский континент. Если палата была едина, то же самое можно сказать и о колонии в целом, потому что эти люди определяли весь курс ее жизни. В колонии существовали разные группы интересов (например, диссентеры на западе, баптисты, пресвитерианцы и методисты), но эти радикалы духа еще не пробились в руководящие ряды.
Каждая газета, писавшая о событиях в Виргинии, представляла их еще более вызывающими, чем они были на самом деле. Палата представителей приняла четыре резолюции; в Мэриленде напечатали шесть, а в Род-Айленде – семь. А истории, которые пересказывались в частных письмах и обсуждались в тавернах, в приходах, на городских собраниях и в залах суда, вносили все новые и новые искажения. В них неизменно упоминалась бравада Генри, но не его отступление.
III
Поскольку в Виргинии были сделаны официальные шаги, повсюду нарастало давление, подталкивавшее людей к аналогичным действиям. До конца 1765 года нижние палаты восьми других колоний одобрили резолюции, денонсирующие Акт о гербовом сборе и отказывающие парламенту в праве облагать налогами американские колонии. А в октябре состоялся конгресс против Акта о гербовом сборе, собравший представителей девяти колоний, в ходе которого были приняты аналогичные декларации колониальных прав[131]131
Рго1оёие. P. 62–63-
[Закрыть].
Эти заявления отличались ясностью и убедительностью, из чего можно сделать вывод, что в их отношении легко удавалось достичь полного согласия. Вообще почти в каждом случае такая реакция на Акт о гербовом сборе позволяла приобрести политическое преимущество в долговременной борьбе. Там, где локальные противоречия были достаточно глубокими и острыми, акт еще больше усиливал конфликт.
Ни один из этих законодательных органов не принял резолюции до осени 1765 года. Большинство из них завершили весенние сессии к тому времени, как появились виргинские резолюции, и ни один из них не смог собраться с силами проявить столь же мощную инициативу. Пример Виргинии, а также летнее общественное оживление помогли им начать активные действия осенью. К началу 1766 года политика большинства колоний уже существенно отличалась от той, что была характерна для них в марте 1765 года, когда принимался Акт о гербовом сборе.
Массачусетс (где начались акты насилия и политика сильно трансформировалась) может служить поучительным примером политического противостояния, которое сначала сдерживало протест, а затем (когда он вспыхнул) усугубило конфликт. Действительно, давняя политическая вражда способствовала как минимум одному проявлению необузданного насилия – нападению на дом Томаса Хатчинсона – и общей неприязни к стремлению парламента вводить налоги на колонии. Дело в том, что эти политические разногласия в провинциях давали противникам налогообложения возможность запятнать своих врагов обвинениями едва ли не в измене Америке. Однако поначалу (весной 1765 года) политические раздоры и странный состав альянсов в Массачусетсе вызывали только паралич[132]132
Следующие работы хорошо помогают проследить линии раскола в политике Массачусетса: Waters J. J., Schutz J. A. Patterns of Massachusetts Colonial Politics: The Writs of Assistance and the Rivalry Between the Otis and Hutchinson Families // WMQ. 3rd Ser. 24. 1967. P. 543–567; Schutz J. A. Thomas Pownall. Glendale, Calif, 1951; Schutz J. A. William Shirley. Chapel Hill, 1961; Brennan E. Plural Office-Holding in Massachusetts, 1760–1780. Chapel Hill, 1945; Waters J. J. The Otis Family in Provincial and Revolutionary Massachusetts. Chapel Hill, 1968; особенно ценный источник: Bailyn В. Ordeal of Hutchinson.
[Закрыть].
Самый серьезный политический раскол в Массачусетсе в 1765 году был связан с начавшимся ранее, еще в 1757 году, противостоянием между Джеймсом Отисом и Томасом Хатчинсоном. Слово «противостояние» для описания конфликта между Отисом и Хатчинсоном, пожалуй, слишком мягкое; они по-настоящему враждовали. Как это до сих пор нередко случается в политике, яблоком раздора послужил политический пост: сначала кресло в губернаторском совете, которого жаждал Джеймс Отис из Барнстейбла, а затем должность верховного судьи, о которой мечтали они оба. Отис надеялся, что в 1757 году палата изберет его в совет, а когда этого не случилось, он обвинил Томаса Хатчинсона. Эти двое и раньше оказывались противниками, например, когда проводились выборы в совет: Отис поддерживал действующего губернатора Томаса Паунолла, который опасался, что Хатчинсон претендует на его место[133]133
Bailyn B. Ordeal of Hutchinson. P. 47–50; Waters J. J. Otis Family. P. 104–105.
[Закрыть].
Отис не придавал большого значения своему разочарованию вплоть до того момента, когда Фрэнсис Бернард сменил Томаса Паунолла на посту губернатора в 1760 году. Колонисты Массачусетса хорошо представляли себе, кто такой Фрэнсис Бернард, еще до того как увидели его своими глазами. Он был весьма типичным для колоний ставленником, назначение которого объяснялось его связями «дома». В его случае влиятельным английским покровителем выступал лорд Баррингтон – родственник Бернарда и секретарь по военным делам. Бернард ранее служил губернатором Нью-Джерси и считал это назначение недостойным своих способностей или, по крайней мере, не отвечающим его финансовым чаяниям. Бернарду требовались деньги, чтобы содержать свою растущую семью; из своего у него имелись разве что амбиции. К сожалению, ему не хватало не только денег, но и ума[134]134
О Бернарде см.: Barrington-Bernard Correspondence.
[Закрыть].
Бернард прибыл в колонию с инструкциями приводить в исполнение Сахарный акт, то есть бороться с контрабандистами. Есть причины считать, что он одобрял эти приказы, ведь губернатор получал треть от средств, вырученных от продажи конфискованных товаров. Бернард сразу же показал свой вес, пусть и небольшой, решив остаться в стороне от группировок Отиса и Хатчинсона, чтобы объединить свои интересы с Тингом в палате представителей. Тинг имел определенное влияние в палате, но ни один губернатор не выжил бы без дружбы со сторонниками Отиса или Хатчинсона.
Бернард пробыл в Массачусетсе не больше месяца, когда возникла одна из тех ситуаций, от которых у политиков случаются кошмары. Она состояла в необходимости произвести назначение на пост, к которому стремились двое более сильных соперников (Отис и Хатчинсон), – пост верховного судьи, освободившийся после смерти Сэмюэля Сьюэлла. На тот момент пятидесятивосьмилетний Отис являлся спикером палаты и пользовался большим влиянием в ней, а также среди фермеров внутренних колоний. Он утверждал, что Уильям Ширли (губернатор с 1741 по 1756 год) обещал назначить его на этот пост в верховном суде, как только появится вакансия. Вакансия в сентябре открылась, но Фрэнсис Бернард по вполне понятным причинам не чувствовал себя обязанным выполнять обещание Ширли. Разочаровать Джеймса Отиса и его родственников и сторонников означало напрашиваться на неприятности, поэтому Бернард, мечтавший просто о спокойном и выгодном губернаторском сроке, медлил в нерешительности[135]135
Waters J. J. Otis Family. P. 118–119.
[Закрыть].
Кроме Отиса на эту должность претендовал, конечно, только Томас Хатчинсон, которому в 1760 году было 49 лет. Он, как и Отис, происходил из массачусетской семьи. Истэблишмент Массачусетса не считал ее вполне безупречной, ведь одной из ее основательниц являлась прапрабабушка Томаса Энн Хатчинсон – знаменитая антиномистка, которую изгнали из колонии в 1638 году. Томас Хатчинсон не имел духовных пристрастий и вряд ли мог заслужить изгнания: солидный выпускник Гарварда, осторожный и успешный купец и непревзойденный совместитель. Совместителем в Массачусетсе XVIII века не обязательно был священник, владеющий несколькими бенефициями; Хатчинсон собирал государственные должности. В 1760 году он был членом совета, вице-губернатором колонии, командующим Касл-Айленда и судьей по наследственным делам в округе Саффолк. Эти должности приносили ему 400 фунтов стерлингов в год[136]136
Brennan Е. Plural Office-Holding. P. 32.
[Закрыть].
Большой аппетит Хатчинсона вдохновил его семью следовать его примеру (только такое вдохновение и принималось во внимание в этом клане XVIII века). Его шурин Эндрю Оливер был секретарем провинции, судьей суда общегражданских исков в округе Эссекс и членом совета. Двое других его родственников по браку, Питер Оливер и Бенджамин Линд, являлись судьями верховного суда и советниками. Этот список нетрудно было бы продолжить.
Губернатор Бернард, возможно, счел, что оставить без пропитания это прожорливое племя неправильно, но, скорее всего, он думал, что Хатчинсон в качестве верховного судьи будет строже к контрабандистам, чем Отис. Так или иначе в ноябре Бернард назначил Хатчинсона, и борьба началась – борьба с семьей Отис, их сторонниками, включая многих купцов, а также большинством палаты, настроенной против администрации Бернарда – Хатчинсона[137]137
Baityn В. Ordeal of Hutchinson. P. 47–50.
[Закрыть].
Отису не составило труда сплотить вокруг себя врагов администрации, ведь Бернард и местный адмиралтейский суд вели грязную игру, подавляя контрабандистов. По закону конфискованное имущество полагалось делить на три равные части, из которых одну получал губернатор, вторую – чиновники, проводившие изъятие, а третью – провинция. Однако на практике провинция получала свою треть не в полном объеме, потому что из нее платили еще и осведомителям. По справедливости такие расходы следовало бы распределять поровну. Неизвестно, руководствовались ли Отис и поддерживавшие его купцы соображениями справедливости, когда после начала противостояния с администрацией они убедили палату представителей подать иск от провинции с требованием причитавшейся ей полной трети. Это дело тянулось весь 1761 год и оставалось открытым в 1762 году, когда вышестоящий суд во главе с судьей Томасом Хатчинсоном отменил постановление суда низшей инстанции и вынес решение против провинции[138]138
Waters J.J. Otis Family. P. 120–121.
[Закрыть].
Пока слушалось это дело, шел еще один процесс, имевший большое значение для интересов купцов. Он касался распоряжений о содействии – ордеров на обыск, с помощью которых сотрудники таможни приводили в исполнение навигационные акты, накладывая арест на товары, с которых не были уплачены таможенные пошлины. Эти ордеры потеряли силу со смертью Георга П, и их необходимо было продлить. Перед массачусетскими судами встал вопрос о законности распоряжений, отданных судом высшей инстанции. Этот суд не мог претендовать на юрисдикцию канцлерского суда, в рамках которой английский суд казначейства обычно издавал свои распоряжения, ведь он все-таки не мог привлекать к ответственности таможенное ведомство. Оксенбридж Тэчер, представлявший купцов вместе с Джеймсом Отисом-младшим, отметил этот момент в своих осторожных доводах против распоряжений о содействии после того, как Джеремайя Гридли, выступавший от имени таможни, заявил о приоритете нужд государства над личными свободами. Младший Отис пренебрег подобными юридическими тонкостями и апеллировал к конституции: распоряжения о содействии, по его мнению, нарушали основополагающие конституционные принципы, так что даже парламент не имел право их издавать. Томас Хатчинсон сохранял хладнокровие во время этой напряженной схватки и затем, проконсультировавшись с властями в Англии, признал законность распоряжений[139]139
Legal Papers of John Adams. 3 vols. Cambridge, Mass., 1965. II. P. 106–147.
[Закрыть].
Одно противостояние породило другое: стороны обменивались язвительными замечаниями насчет контроля за политическими постами, применения таможенных законов и массы других вопросов. В 1763 году Бернард, безуспешно пытавшийся залечить гноящуюся рану неподходящим средством, предложил Отису-старшему вакантную должность судьи в округе Барнстейбл. Отис согласился и принялся работать в свойственной ему независимой манере. Бернарду больше повезло на следующий год, когда он смог сдержать назревавшее в палате недовольство Сахарным актом[140]140
Waters J. J. Otis Family. P. 148–149.
[Закрыть].
Неудивительно, что «народная» фракция, возглавляемая двумя Отисами, чувствовала себя совершенно подавленной накануне утверждения Акта о гербовом сборе. Когда легислатура собралась в январе 1765 года, всего лишь за месяц до внесения Акта о гербовом сборе в парламент, она обнаружила, что новые разочарования ему сулят не губернатор Бернард или Томас Хатчинсон, а Джеймс Отис-младший. Дело в том, что Отис предпринял одну из его странных перемен курса: сначала он проголосовал за губернаторского ставленника Ричарда Джексона, чем помог тому стать представителем колонии, а затем поддержал назначение Томасу Хатчинсону дополнительного жалованья как верховному судье, хотя успешно сопротивлялся этому тремя годами ранее.
Если такое поведение шокировало палату, то следующие действия Отиса потрясли всех, кто его знал. Весной Отис опубликовал два памфлета, которые вроде бы опровергали ту конституционную позицию, которую он выразил прежде в «Правах британских колоний» (1764)[141]141
Эти трактаты назывались A Vindication of the British Colonies и Brief Remarks on the Defense of the Halifax Libel on the British-American-Colonies.
[Закрыть]. В этих двух новых работах признавалось главенство английского парламента, право парламента облагать колонии налогом и, что наиболее странно, утверждалось, будто бы колонии представлены в парламенте де-юре или даже де-факто.
Оцепенение, которое эти аргументы вызвали среди его друзей, возможно, удивило Отиса, который никогда не считал, что он отказался защищать права колоний. И в некотором смысле он был прав. Обе позиции основывались на том допущении, что парламент есть орган, решительно исправляющий собственные ошибки, а именно к этому Отис и призывал его годом ранее в «Правах британских колоний». В то время он искусно обосновывал права колоний, теперь же в статьях 1765 года он несколько скорректировал баланс, указав на верховенство парламента.
Для Массачусетса и для палаты допущения Отиса не имели ни малейшего значения. Было похоже, что он обратился в парламентскую ортодоксию, и это его превращение в сторонника английской политики отнюдь не делало его святым в глазах бостонцев; более того, на деле город решил, что он тоже может «поиграть в отрешение», и в мае избиратели проголосовали так, что Отис едва смог попасть в палату. Бостонские газеты, никогда не скупившиеся на резкие суждения, писали, что британское правительство купило Отиса с потрохами. Это обвинение казалось правдоподобным (хотя и не являлось верным), и потрясенный Отис поспешил опровергнуть его в своей статье, которую Boston Gazette напечатала в середине мая. В тот же день Сэмюэль Уотерхаус (таможенный чиновник, писавший для другой газеты) зашел слишком далеко и куснул Отиса эпиграммой под названием «Джеммибуллеро» – пародией на военный марш «Лиллибуллеро». Вот что прочли бостонские избиратели:
И они решили, что Отис, пожалуй, заслуживает второго шанса. Он не возглавил список представителей, но все-таки выиграл выборы.
Пока Отис приводил в смятение народную фракцию, Массачусетса достигли новости об Акте о гербовом сборе, а вместе с ними информация о том, что Эндрю Оливер – родич Томаса Хатчинсона – назначен распределителем гербовых марок в колонии. Палата, сбитая с толку и нерешительная после кажущегося перехода Отиса на другую сторону, кажется, не могла сплотиться. Губернатор Бернард советовал подчиниться, и палата, в сущности, не возражала. Справедливости ради надо сказать, что она присоединилась к совету, обратившись к парламенту с протестами против закона, но это заявление в общем-то заслуживало характеристики, данной ему Boston Gazette: «робкое, малодушное и пустопорожнее»[143]143
Boston Gazette. July 8, 1765.
[Закрыть]. Вся слабость палаты стала очевидной, когда ей не удалось заблокировать назначение Оливера и Хатчинсона в совет. Когда в начале июня губернатор назначил перерыв в работе палаты, она вроде бы довольно покорно проглотила горькую пилюлю Акта о гербовом сборе.
Эта пйлюля еще больше возмутила желудки и мозги несколькими днями позже, когда были доставлены и перепечатаны местными газетами копии виргинских резолюций. Boston Gazette клеймила всякого, кто утверждал, что у какого-либо иного органа, кроме законодательного собрания Массачусетса, есть право вводить налоги в колонии, как «ВРАГА ЭТОЙ КОЛОНИИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА»[144]144
Boston Gazette. July 8; Aug. 5, 12, 1765.
[Закрыть]. А вскоре она напечатала статью, осуждавшую «черствых политиков» колонии, которые назвали действия виргинцев изменой, что явно имело отношение к Джеймсу Отису-младшему, все еще не отказавшемуся от своего странного поведения.
После этого головы и желудки, по-видимому, прочистились, а черствые смягчились под влиянием резолюций. Губернатор Бернард назвал их «сигналом тревоги для недовольных»[145]145
Цит. по: Jensen M. Founding. 108.
[Закрыть]. Вносили свою лепту и газеты, публиковавшие эссе и письма, которые были призваны возбудить общественное мнение.
Небольшая группа людей, настроенных не ограничиваться статьями и разговорами, планировала устроить нападение на Эндрю Оливера. Эти мужчины, называвшие себя «Девять лояльных», вскоре переименовались в «Сынов свободы». В их число входили ремесленники, лавочники, а также печатник Бенджамин Идее, который вместе с Джоном Гиллом издавал Boston Gazette. Ни один лидер законодательного собрания к ним не присоединился, хотя Сэмюэль Адамс, возможно, тайно встречался с некоторыми из них; единственным их членом, претендовавшим на сколь бы то ни было высокий социальный статус, являлся купец Джон Эйвери, выпускник Гарварда 1759 года, происходивший из хорошей семьи. «Девять лояльных» обычно собирались в здании винокуренного завода Чейза и Спикмена на Ганноверской площади, и там же они, вероятно, планировали мятеж 14 августа[146]146
Morgan E. S., Morgan H. M. Stamp Act Crisis. P. 121–122.
[Закрыть].
