Текст книги "Вампиры Лос-Анжелеса"

Автор книги: Роберт Мак-Каммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

6.

Палатазин удивленно посмотрел на часы. Оказывается, он на несколько минут заснул. Двадцать минут четвертого. Коронадо–стрит, казалось, совершенно опустела. Даже “Фелиц–клаб” закрыл двери, выключил неон вывески. Два силуэта в машине по другую сторону улицы не двигались. Очевидно, они тоже задремали. “Нужно было взять с собой кофе,– раздраженно подумал он. Потом появилась другая мысль – что, если мы напали на ложный след? Убийства ведь прекратились. Возможно, он исчез из города навсегда. А может, Таракан просто затаился на время?”

В дальнем конце Коронадо мелькнул свет фар. Палатазин выпрямился, сердце забилось чуть быстрее. Машина приближалась очень медленно, и еще минуту спустя Палатазин увидел, что это “фольксваген–жук” светлого цвета. В горле у него пересохло. Машина остановилась у обочины примерно в тридцати ярдах от машины Палатазина, и Палатазин стремительно нырнул в тень приборной доски. Фары “фольксвагена” погасли. Открылась дверца, потом снова затворилась. По бетону простучали шаги.

Когда Палатазин снова поднял голову, то успел заметить, как затворяется дверь за вошедшим в “Мекку” человеком. “Это он! – подумал Палатазин. – Это тот самый человек, которого мы ищем!” Минуту спустя в дверное окошко машины Палатазина заглянул Цейтговель:

– Нам идти за ним, капитан?

– Нет. Подождем и посмотрим, что он будет делать. Если он снова выйдет, то поедем за ним, а если останется дома, то арестовать мы всегда успеем.

– Если только это он. В смысле, если он – Таракан.

– Вот и посмотрим. Оставайтесь настороже.

Цейтговель напряженно смотрел на затворенную дверь здания. Когда она снова отворилась и на крыльцо вышел Бенфилд, сердце Палатазина подпрыгнуло, словно получив сильнейший удар электричества. Мужчина нес маленький мешок. Что это могло быть? Тряпка, смоченная в той отвратительной одурманивающей жидкости? Значит, сегодня ночью он снова решил выйти на дело?

Бенфилд подошел к своему автомобилю, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую, проверяя, нет ли кого–нибудь на улице. Палатазин так стремительно пригнулся, что у него треском отозвались шейные позвонки. Бенфилд сел в машину. Заработал мотор “фольксвагена”, зажглись фары, машина медленно покатилась вперед.

Светлый “фольксваген” неспешно миновал машину Палатазина, направляясь к концу Коронадо–стрит, потом свернул на 61–ю.

Палатазин быстро включил зажигание, завел машину, резким поворотом руля развернул ее и последовал за Бенфилдом. В зеркальце заднего вида он видел фары машины Цейтговеля, идущей примерно в пятидесяти ярдах позади. Серый “фольксваген” свернул на Западную авеню, и Палатазин понял, что этот человек направляется прямо в Голливуд. Пульс у него болезненно участился, ладони, сжимавшие руль, стали влажными. Он старался не приближаться к преследуемой машине слишком близко, не включал фары, чтобы Бенфилд не заметил хвоста. Через несколько минут “фольксваген” повернул на Голливудский бульвар, все еще полыхавший неоном баров, дискотек, массажных салонов и порнографических книжных магазинов. На бульваре было достаточно много машин, поэтому Палатазин включил фары и прибавил скорость. Он держался на дистанции в несколько машин от “фольксвагена” Бенфилда. Девушки на тротуаре в узких брюках, коротких юбках, облегающих футболках, разрезных рубахах делали зазывные жесты, пальцами указывая цену. Большинство девушек, приехавших в Лос–Анжелес в надежде стать кинозвездами, были очень симпатичны. Возможно, пару раз им удалось провести сеанс позирования для фотографов или им дали какую–то эпизодическую роль в фильме, но теперь по какой–либо причине удача покинула их. Они стали отверженными, они были измятыми салфетками, которыми пользовался режиссер, продюссер, дискотечный “король”, а потом отбросил вместе с прочим мусором в корзину. Все они были потенциальными жертвами Таракана.

Впереди под огромным красным “Х”, рекомендовавшим посетить порнокинотеатр, “фольксваген” сделал поворот. Автомобиль направился к обочине.

7.

Голову его наполнял повелительный голос Хозяина, поэтому нужно было спешить. Он миновал несколько девушек, старавшихся соблазнить его. Сегодня он искал ЕЕ. Их было столько, любой выбор, самый большой кондитерский магазин в мире – все цвета, все размеры. У него уже случилась эрекция, но он знал, что не достигнет оргазма, пока не прижмет к ЕЕ лицу пропитанной химикалиями тряпки.

И потом он увидел ее. Она стояла под красным “Х” Голливудского кинотеатра для взрослых. У нее были длинные волнистые волосы платинового цвета, чувственно выступающие вперед губы. Лицо больше напоминало лицо маленькой девочки, а не женщины. На ней было розовое платье, розовые чулки и, что лучше всего, она была не такая тощая, как многие остальные. Что–то в выражении ее рта и глаз напоминало ему Бев. Конечно, это случалось в той или иной степени со всеми этими девушками, но именно эта… Да, это БЫЛА БЕВ! ОНА В САМОМ ДЕЛЕ БЫЛА БЕВ! Ему уже столько раз казалось, что он нашел ее, что она пожалеет, что бросила его, и вернется, и каждый раз он убеждался, что его снова провели. И поэтому он продолжал убивать злых, нехороших женщин, которые смеялись над ним за его спиной, да, да! Они помогали Бев прятаться.

Но это была она – он в этом был сейчас уверен. О, Хозяин, он будет так доволен – он нашел свою Бев!

На глаза навернулись слезы, он подвел свой “жук–фольксваген” к обочине, затормозил, подозвал взмахом руки девушку. Она посмотрела по сторонам, надеясь, что ей подвернется что–нибудь получше малопрестижного автомобильчика, потом подошла к “фольксвагену”, вглядываясь в сидевшего за рулем мужчину с темными тяжелыми веками и темными глазами.

– Меньше, чем за семьдесят пять не поеду,– сказала она равнодушно тонким голосом. Раньше она строила планы войти в труппу сопроводительного вокала для какого–нибудь певца, вроде Боба Сигера. Но в этом городе на сцену не пробьешься.

– Пятьдесят,– сказал Таракан. Он начал вытаскивать бумажник.

– Ты что, насчет быстренького договариваешься, или как?

– Ага, быстренького.

– Работа для губ?

Вид у него, конечно, отвратительный, но за пятьдесят зеленых! И она сможет купить те новые туфли, которые присмотрела на Бродвее. В машине был какой–то странный запах к тому же. Алкоголь? Лосьон для бритья? Но запах пропал – его занесло лишь случайным порывом ветра. В самом деле, какого черта! Она скользнула в машину.

– Меня зовут Ким,– сказала она и игриво сжала бедро мужчины.

Он улыбнулся, вливаясь обратно в поток движущихся автомобилей.

– Я знаю твое имя. Ты меня не проведешь.

– Что? – пробормотала Ким. “Боже, кажется, это какой–то ненормальный,– подумала она. – А может, это Таракан?” От этой мысли пробрала ледяная дрожь, но она отбросила ее. Слишком этот парень маленький, только руки здоровенные. Перец у него, наверное, совсем как стручок. От этой мысли она разразилась хихиканьем.

– Над чем это ты смеешься? – резко спросил он.

– Ооооо! – сказала Ким голосом маленькой девочки. – Только не откусывай малышке голову, дорогуша. Почему бы тебе не свернуть вот туда, миленький? Там твоя малышка даст тебе все, что тебе нужно.

– Ладно,– сказал он. – Отлично.

Он свернул с бульвара, но проехал через всю боковую улицу, оказавшись на авеню Франклина.

– Эй! Куда это ты меня везешь?

– Увидишь,– сказал он, пересекая авеню и направляясь на север, к Юкка –стрит. – Ты только сиди тихо, и ты увидишь.

– Останови машину! – вдруг потребовала Ким. – Я хочу выйти!

– Нет, не выйдет. Ты тогда сбежишь. Я давно искал тебя, очень давно. И теперь, Бев, я не позволю тебе сбежать.

Девушку охватил ужас. Дыхание ее участилось.

– Выпусти меня,– прошептала она, пытаясь открыть дверцу, но одной рукой водитель “фольксвагена” стремительно поймал ее за шею, обхватив сзади.

– Не делай этого! – крикнул он. – Все должно быть не так!

Он повернул на Палмеро–стрит и проехал улицу до самого тупика, где стояло несколько темных многоквартирных блоков. В центре заросшего сорняками пустыря, бывшей стоянки, высилась громадная куча земли и мусора. Ким боролась изо всех сил, пытаясь вырваться на волю.

– Прекрати! – закричал он. – Бев, перестань же!

Она на секунду ослабела, перестала сопротивляться, и когда его хватка ослабела, она повернулась и впилась ему в щеку ногтями, потом снова рванулась к двери. Он схватил ее за волосы, притянул голову к себе.

И тут он прозрел истину, как прозревал каждый раз до этого – это не Бев! Это кто–то другой, кто старался обмануть его, надуть, провести, посмеяться над ним, за его спиной, жирно накрашенными красными губами посмеяться. Это было злобное, неправильное, испорченное существо, и только прикосновение Хозяина могло исправить его.

– Ты не Бев! – сказал с отчаянием Таракан. – Ты не… не… она!

Он протянулся в промежуток между сиденьями, чтобы достать пропитанную снотворным тряпку, потом быстро поднес ткань к лицу Ким. Она вскрикнула и принялась отбиваться, но он лишь плотнее прижал к ее рту и ноздрям тряпку.

И тут его ослепила вспышка автомобильных фар.

8.

Палатазин и Цейтговель включили фары своих машин почти одновременно, и Цейтговель закричал:

– Полиция! Ни с места!

Бенфилд отчаянно завертел головой. В следующее мгновение он распахнул пассажирскую дверцу и пинком ноги выпихнул блондинку наружу. Она с трудом встала на колени, потом подалась вперед и упала лицом вниз, потеряв сознание. Мотор “фольксвагена” заревел, потом машина сделала резкий разворот и устремилась к импровизированному заградительному блоку, который образовали машины Цейтговеля и Палатазина. В последний момент “фольксваген” попытался отвернуть в сторону, но Цейтговель нажал на педаль газа и ударил радиатором в борт машины Таракана. Таракан выбрался наружу, за стеклом его толстолинзовых очков глаза сверкали, подобно огненным кругам. Он бросился бежать в темноту, но Палатазин был уже снаружи, направив в его сторону свой пистолет.

– Стоять, или я стреляю! – крикнул он.

Бенфилд продолжал бежать. Палатазин выстрелил в воздух, и Бенфилд рухнул на землю дрожащей грудой плоти. Держа пистолет в вытянутой руке, Палатазин подошел к лежавшему человеку.

– Не шевелиться! – коротко приказал он. – Не двигаться, или я стреляю!

Позади он слышал щебетание возбужденных голосов в передатчике Цейтговеля, в кабине машины, а к Палатазину, топоча, словно дикий буйвол, бежал Фаррис.

Подойдя к Бенфилду, Палатазин увидел, что этот человек свернулся, словно младенец в утробе матери. Он сосал собственный большой палец. Фаррис силой заставил его подняться на ноги, защелкнул наручники, сообщил арестованному о его правах. Глаза Бенфилда остекленели, были пусты, он смотрел куда–то в сторону далеких холмов.

Палатазин вернулся на пустую стоянку – пустырь, и нагнулся над лежащей девушкой. Дыхание ее было неровно, но во всем остальном она, казалось, не пострадала. Рядом с ней лежал кусок ткани, очень сильно пахнувший той самой жидкостью, которую они обнаружили под раковиной в комнате Бенфилда. На глаза Палатазина навернулись слезы. Где–то рядом завыли сирены. Минуту спустя рядом затормозили два патрульных автомобиля, за ними следовала карета “скорой помощи”. Один из санитаров разломил пластиковую ампулу под носом девушки, и она зашлась кашлем. Потом она села, по лицу стекали ручейки черной туши, смешанной со слезами.

Ночь была наполнена вспышками “мигалок” на крышах машин, щелканьем и треском передатчиков патрульных. Фаррис обыскивал Бенфилда, стоя рядом с патрульной машиной. Палатазин спрятал пистолет.

Бенфилд бормотал, словно в бреду:

– … звал меня, я слышал его голос, звал меня, я слышал. Он не позволит вам, не позволит… он спасет меня, защитит…

– Конечно,– сказал Фаррис. – А теперь садись в машину и заткнись!

Но Бенфилд смотрел теперь на Палатазина:

– Он не позволит вам расправиться со мной. Он знает, что вы хотите сделать! Он видит все, видит всю злобную грязь мира! – Он устремил взгляд в темноту мимо плеча Палатазина. – Хозяин! – крикнул он и всхлипнул. – Хозяин! Помоги мне! Моя жизнь – твоя! Моя жизнь принадлежит тебе!

– Садись! – сказал Фаррис, подталкивая Бенфилда, заставляя его опуститься на заднее сиденье машины.

Палатазин почувствовал, как его охватил внезапный холод. Что сказал этот человек? Он сказал: “Хозяин”? Он имел в виду Бога… или что–то другое? Он заглянул в кабину, увидел, что Бенфилд спрятал лицо в ладони, словно ему было очень стыдно чего–то. Патрульная машина задним ходом выбралась на Палмеро–стрит, развернулась, потом исчезла в ночной темноте, оставив Палатазина стоять и вглядываться в ночь. Потом он медленно повернулся, глядя на Голливудское шоссе, на Голливудские Холмы, и мимо него вдруг пронесся порыв холодного ветра, как невидимое гигантское животное. Откуда–то издалека, показалось ему, донесся тоскливый собачий вой.

– Капитан, вы будете возвращаться в департамент?

Палатазин посмотрел через плечо на Цейтговеля:

– Нет. Пусть пока подержат Бенфилда на льду, и если кто–то до утра посмеет вызвать прессу, то клянусь, он у меня будет просить подаяния на Сельма–авеню! – Он провел рукой по лбу. – Пойду домой, надо немного поспать.

Цейтговель кивнул, двинулся было к машине, потом обернулся:

– Вы думаете, мы взяли Таракана?

– Моя догадка не лучше твоей.

– Я надеюсь, мы не дали промаху. Если же ошиблись, то зря рвали ж… Увидимся в конторе.

Цейтговель поднял руку, прощаясь, и зашагал к своему автомобилю со свежепомятым радиатором.

– Пока,– тихо сказал Палатазин. Он снова всмотрелся в темноту, словно его окружали невидимые, собирающиеся силы ночи. “Где он прятался? Каковы его планы? Когда он ударит? Даст ли Бенфилд ответы на эти вопросы?” Палатазин еще немного постоял, чувствуя, как поднимаются у него на затылке волосы. Потом сел в свой “форд” и умчался прочь.

9.

Госпиталь Милосердной Матери размещался в старом десятиэтажном здании из кирпича и стекла, примерно в пяти минутах ходьбы от Сан–Бернардского шоссе. В пять минут пятого стоянка автомашин была погружена в тишину, почти все окна в здании госпиталя погасли. В операционной срочного приема последняя операция завершилась час назад, когда полиция доставила туда восемь или девять человек – членов банды “Человеко–убийц” и “Гадюк”, которые выясняли с помощью ножей отношения в кинотеатре для автомобилей “Матадор”. Трое были ранены довольно серьезно, пришлось переливать кровь, но остальных разукрасили йодом и пластырями и загнали обратно в полицейский фургон. Дежурство оказалось в эту ночь довольно спокойным – пара жертв дорожной аварии, одно огнестрельное ранение, малыш, принявший банку с ядом для муравьев за банку с медом, разнообразные переломы, вывихи. Ничего необычного. Но сегодня работники ночного дежурства хотели бы занять руки и головы срочным делом, чтобы не думать о слухах, которые доходили до санитарок и медсестер. Слухах о тех пятидесяти семи, что лежали в изоляторе на десятом этаже. Сестра Ломакс сообщила, что в их телах не осталось ни капли крови. Пако, санитар с девятого этажа, сказал, что видел, как некоторые из этих странных мертвецов дергались, словно бешеные, хотя у них не было ни пульса ни дыхания. Гернандо Вальдес, пожилой привратник и признанный оракул народной мудрости среди служащих госпиталя, сказал, что кожа у них, как мрамор, и под ней видны синие полоски сплющенных вен. Он сказал, что это “мальдито”, проклятые существа, и что лучше держаться от них подальше, когда они проснутся. Сестра Эспозито сказала, что у них все мертвое, кроме мозга – когда к головам их присоединялись контакты, на электроэнцефалограммах танцевали кривые.

Работавшие в срочной операционной согласились – все, что происходит – “муй мистериозо”, очень загадочно.

Поэтому ни один из них не заговорил, когда доктор Мариам Дельгадо, чьи глаза припухли после недолгого сна, вошла в кабину лифта, словно не замечая тех, кто собрался в служебной дежурной комнате операционной. Светящиеся цифры над дверью лифта обозначили путь кабины – наверх, до последнего, десятого этажа.

Доктор Дельгадо минут двадцать назад получила телефонное сообщение от миссис Браунинг, старшей сестры изолятора. Голос у женщины был крайне озадаченный:

– Доктор Дельгадо, в нескольких показаниях у пациентов произошли изменения. Мы регистрируем усиление мозговой деятельности.

Дельгадо снились перед этим те жуткие глаза, смотревшие на нее сквозь прозрачные бескровные веки, словно у спящих рептилий. Казалось, они окружают ее, кружатся бешеным кругом, словно лампы вышедшего из–под контроля карнавала. Когда она проснулась, то обнаружила, что вся дрожит, и никак не могла унять эту дрожь.

Двери лифта раздвинулись – она была на десятом этаже. Мозг Дельгадо все еще не мог избавиться от воспоминания о кошмарном сне, а так же о сверхоживленной дискуссии, в которой она участвовала вчера с доктором Штейнером и доктором Рамесом, директором госпиталя. Теории создавались с головокружительной быстротой. Диагнозы формулировались так же стремительно, как и отбрасывались. Вокруг кружили репортеры, но агент госпиталя по массовой информации держал их на расстоянии – пока, по крайней мере. Что было облегчением для доктора Дельгадо, потому что ей требовалось время выяснить, с чем же в действительности имеют они дело в данном случае. Вирус? Какое–то вещество, загрязнившее воду в трубах? Какая–то составляющая в краске на стенах? Что–то в воздухе? Одна санитарка обнаружила несколько колотых ран на трех пострадавших, но они были в разных местах. Двое были ранены в горло, третий в изгиб локтя. Остальные имели кровоподтеки, порезы – или на затылке, или в задней части шеи, сразу под линией волос. Медсестра сделала довольно разумное предположение – укус змеи. Но пока что ни на одну из сывороток–противоядий ни одна из жертв не показала положительной реакции.

Доктор Дельгадо была на полпути от лифта к двери изолятора. На белой двери имелась предупредительная надпись – “Вход только с белым значком”. Первое, что она увидела – разбросанные по полу в проходе папки с историями болезни. Голубая кофейная чашка упала со стола и разбилась. На самом столе бумаги были залиты кофе, стаканчик для карандашей перевернулся, высыпав содержимое на мокрый стол. “Черт побери! – подумала она. – Что здесь происходит? Как эти ночные дуры дежурные могут быть такими неряхами?” Она позвонила в небольшой колокольчик, лежавший на столе, но на ее звонок никто не ответил.

– Поразительно! – сказала она с возмущением и двинулась дальше к белой двери изолятора, который состоял из нескольких просторных комнат, разделенных центральным коридором. Сквозь большие зеркальные окна в стенах коридора Дельгадо могла прекрасно наблюдать за тем, что происходит в палатах. Жертвы таинственной болезни лежали рядами на койках, подсоединенные к капельницам и пластиковым мешкам с кровью, а также к массе энцефалографов, которые доктор Дельгадо и ее подчиненные всеми правдами и неправдами добыли во всем госпитале. Она наблюдала за прыжками зеленых кривых и с удовлетворением отметила, что мозговая активность необычных пациентов успела почти вдвое усилиться за прошедшее время. Неужели они начали, наконец, реагировать на вливание крови? Возможно ли, что они начали выходить из своего странного коматозного состояния? Она подошла к двери с надписью “Изолятор 1” и взяла зеленую хирургическую маску в целлофановом пакете с подноса из нержавеющей стали. Она завязала маску, потом вошла в палату.

В комнате тихо гудело электричество, пощелкивали мониторы ЭЭГ. Доктор Дельгадо останавливалась у каждой кровати по очереди, наблюдая за нарастающей пульсацией элекрических фосфоресцирующих кривых на экранах мониторов, хотя по–прежнему не могла обнаружить пульса у пациентов. Глаза, похожие на несформировавшиеся глаза эмбрионов, смотрели, казалось, прямо на нее, сквозь прозрачные молочно–туманные пленки закрытых век.

Потом она увидела, что пять кроватей у дальней стены палаты пустовали.

Она поспешно с участившим удары сердцем подошла к пустым койкам. Она увидела мешанину спутавшихся сорванных со своих мест трубок и проводов, сорванных с кожей черепа, выдернутых из вен. Тут же лежало несколько досуха опустошенных пластиковых мешочков из–под консервированной крови.

– Мадре Диос! – прошептала она и была поражена звуком собственного голоса, он испугал ее. – Что здесь происходит?

Ответом ей было усиление треска мониторов ЭЭГ. Словно хор сверчков сошел с ума, наращивая силу треска, переходящего в отвратительный шум. Она стремительно развернулась – ей показалось, что краем глаза она заметила какое–то движение за своей спиной. Но тела на покрытых белыми простынями койках оставались неподвижными. Треск энцефалографов казался теперь звуком оживленной беседы, происходящей между мертвыми–живыми телами. Треск был ужасающе громок, как будто полумертвые–полуживые люди кричали друг на друга. Доктор Дельгадо прижала к ушам ладони и поспешила к двери. Она почти достигла двери, когда одно из тел – это была средних лет женщина–чикано с колышущимся животом и глазами, как у гремучей змеи,– села на кровати, срывая с головы контакты датчиков ЭЭГ, вытащив иглу капельницы из вены в изгибе локтя. Женщина протянула руку и поймала доктора за подол халата, потащив к себе. Дельгадо вскрикнула. На другой койке потянулось и село на постели еще одно мертвенно белое тело. Мужчина с седыми висками стащил с крючка капельницы мешок с кровью и жадно прокусил пластик, разбрызгивая кровь. Когда невероятное существо потащило доктора к койке, она совсем близко увидела бледные губы раскрывшегося рта, увидела в темной пещере ротовой полости тускло мерцающие влажные клыки. От потрясения она едва не потеряла сознание, но поняла, что если сейчас позволит себе потерять сознание, то уже никогда не придет в себя.

Она вырвалась на свободу – один рукав халата остался в цепких пальцах мертвящего ужаса на койке, и бросилась бежать к двери. Существа, вскочившие с коек, бросились за ней. Белые больничные пижамы развевались на бегу.

Доктор Дельгадо добежала до двери, и в этот момент костеподобные пальцы ухватили ее за плечо. Она вскрикнула, попыталась вырваться, чувствуя, как лопается кожа. Она захлопнула за собой дверь, но одно из жутких существ прыгнуло прямо сквозь стекло окна и приземлилось на пол коридора вместе с водопадом серебристых осколков. За первым ужасом последовал второй. Они помчались вслед за бежавшей по коридору женщиной. Но прежде, чем она успела добежать до двери, ведущей в изолятор, дорогу ей заступила ухмыляющаяся девушка, по лицу которой ползли вниз капли крови. Глаза ее были черны, как само зло. Слева от доктора Дельгадо имелась закрытая дверь с надписью “кладовая”. Она вбежала в темную комнату, прислонилась всем телом к двери, навалившись на нее изо всех сил – один из вампиров, да, ВАМПИРОВ! – ударил в дверь с противоположной стороны, пытаясь пробиться во внутрь. Дверь начала подаваться. Дельгадо захныкала от ужаса, из последних сил прижимаясь плечом к двери. Но она знала, что еще секунда – и они ворвутся сюда. Она протянула руку, нащупала выключатель – комнату залил свет. И первое, что увидела она, был труп миссис Браунинг – если только это в самом деле был труп – лежавший на полу у самых ног Дельгадо. Лицо Браунинг было желто–белым. Над ее головой имелся вделанный в стену прямоугольник металла с рукояткой. Сердце доктора Дельгадо подпрыгнуло. Это был транспортер–труба, в который в прачечную спускали тюки с бельем. Прачечная располагалась в подвале. Она сотни раз до этого открывала люк, пользуясь трубопроводом, и теперь она молилась, чтобы труба оказалась достаточно широкой для нее. Она должна протиснуться.

В дверь ударили с ужасающей силой. Ее отбросило, обожгло болью плечо, и в следующий миг в комнату начали впрыгивать вампиры. Она впилась ногтями в глаза первому из бросившихся на нее созданий, потом отворила люк трубопровода и попыталась протиснуться в него.

– О, Боже, помоги мне! – услышала она собственный вскрик, эхом отозвавшийся от металлических стен трубы. – Пожалуйста…

Но холодные руки ухватили ее за лодыжки, не давая телу провалиться в трубу, ведущую в спасительный подвал. Она отбивалась, извивалась, продолжала кричать, но они уже вытаскивали ее обратно, и со сводящей с ума уверенностью она поняла, что ей не убежать.

Вампиры повалили ее на пол, между ними началась драка за право первому совершить глоток. Победитель уселся верхом на Дельгадо, в то время как остальные прижимали к полу ее руки и ноги, и с наслаждением погрузил свои клыки в горло врача. Когда с ней было покончено, они отбросили ее в сторону, как опустошенную бутылку, и помчались в поисках новых жертв. Между ними и улицей лежало еще много палат и множество пациентов госпиталя, которым уже не суждено было проснуться людьми.