Текст книги "Вампиры Лос-Анжелеса"

Автор книги: Роберт Мак-Каммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

Викинг снова приложился в бутылке пива, капли пены сверкали в густых волосах его курчавой бороды.

– Всем наплевать на все. Кроме “Смерть–машины”, конечно. Вот тут у нас собралась приличная группа крепких братьев. Мы со стариной Дико только что вернулись из наезда на Сан–Диего. Нет, если бы ты только был там и видел морды этих остолопов, когда наши “Смерть–машины” промчались через лагерь, во все стороны полетели корзинки, столики и прочая гадость. Да, это было здо–о–орово! Верно, Дико?

– Точно.

– Ну, как ты, Кобра? Что расскажешь?

– Особенно рассказывать нечего,– сказал Кобра. – На некоторое время я присоединился к “Ночным мотоциклистам”, в Вашингтоне, потом началась у меня дорожная лихорадка, и я ринулся дальше. Если прикинуть, то я ездил с десятком банд с тех пор, как ушел из “Ангелов”.

Викинг наклонился, глаза его сверкали от пивного возбуждения.

– Слушай,– секретным шепотом сказал он. – Кого–то ты пришил в Нью–Олинз? Что там было?

– Пара “Диско–демонов” выпотрошила моего дружка. Я прикончил их, чтобы сделать приятное его душе на небесах.

– А как ты это сделал? Быстро или медленно?

Кобра усмехнулся:

– Первому я прострелил коленные чашечки. Потом локтевые суставы. И швырнул в могучую Маму–Миссисипи. Барахтался, подлец, долго, как лягушка, но почти сразу утонул. Второго я поймал в туалете бензоколонки. Заставил вылизать до блеска писуар, а потом… трах–бах!.. прямо сквозь старый мешок с дерьмом. Крови было… как болото. – Взор Кобры слегка затуманился. – Плохо только, что он работал на ФБР, собирал материал по какому–то грязному делу “Демонов”. И пошла на меня охота! Еще повезло, что я выбрался в Мексику, верно?

– Точно. – Викинг откинулся на спинку стула и удовлетворительно рыгнул.

Кобра пил кофе, чувствуя, как горячая жидкость бурлит в желудке. Он чувствовал на себе взгляд Дико – как будто к щеке прилип лишай.

– Викинг,– сказал минуту спустя Кобра. – А в Лос–Анжелсе ничего такого интересного сейчас не происходит, нет? Что–нибудь серьезное, крупное? Может, кому–то срочно нужен парень из другой местности, который хорошо управляется с пистолетом?

Викинг взглянул на Дико, потом покачал головой:

– Ничего подобного не слышал. “Рыцари” и “Давители Сатаны” ведут в Ла–Хабаре небольшую войну, но она через пару дней лопнет. А что?

– Да чувство у меня такое появилось. Словно в Л.А. что–то должно вот–вот произойти.

Глаза Дико замерцали:

– А какое чувство? Странное такое, как будто внутри головы жужжит электричество?

– Да. Что–то в этом роде. Только оно постепенно все сильнее становится, а совсем недавно мне почудилось, что я слышу слова… парни, вы не знаете, есть тут такое здоровенное здание, вроде как на обрыве или горе с высокими башнями и цветными стеклами в окнах? Вроде собора или церкви?

Дико был удивлен:

– Гм… на обрыве? Над Лос–Анжелесом? Замок, может быть?

Викинг хрипло и отрывисто засмеялся:

– Чертов замок! Да, уж кто–кто, а старина Дико об этом замке все знает. Ты ведь про домик Кронстина толкуешь? Ведь как раз там Дико и его компания, набравшись под завязка ЛСД и мескалина, устроили небольшую вечеринку…

– Одиннадцать лет,– тихо сказал Дико. – Одиннадцать лет назад это было.

– Что было? – спросил Кобра. – О чем вы говорите?

– Хочешь туда пойти? – взгляд Дико снова помертвел.

– Может, это не то место, которое я ищу,– сказал Кобра. – Не знаю. Но хочу посмотреть. Это далеко отсюда?

– Вверх, в Голливудские Холмы. Но если хочешь, то доберемся еще до рассвета. Я слышал, кто–то туда переехал жить.

– Кто? – спросил Кобра. “И как тебе это нравится? – спросил он сам себя. – Замок, а не церковь.”

Дико пожал плечами:

– Какой–то дерьмовый иностранец. С месяц назад была заметка в газете. Я ее вырезал.

– О'кей. Все равно делать больше нечего. Докурим эту сигарету до конца. – Кобра вдруг почувствовал желание поскорее отправиться в дорогу. “Неужели мой путь завершен? – подумал он. – Или он только начался?” Казалось, кровь вскипает в его венах.

– Вперед! – сказал Викинг и вытолкнул свой мощный корпус из тесной кабинки.

3.

Из мертвой голубой тьмы над Голливудскими Холмами взошли три луны. Слева от Дико ехал Кобра, повторяя все извилины дороги почти со сверхъестественным чутьем. Они довольно быстро покрыли расстояние от закусочной Миллиз – хотя Викингу, который ехал на правом фланге на своем скрежещущем, как старая лошадь, мотоцикле, приходилось каждые несколько минут останавливаться и сливать избыток выпитого пива. Теперь они взбирались по невероятно крутой дороге, двигатели трещали и стреляли в ночной тишине холмов. Дико быстро повернул на более узкую боковую дорогу, вдоль которой выстроились сто высохших деревьев. Они продолжали карабкаться все выше и выше, и ветер, словно вихрь, закручивался вокруг.

А потом они остановились у протянутой поперек дороги цепи с надписью: “Частная собственность – проезд воспрещен”.

– Сейчас все устроим,– сказал Кобра.

Он слез со своего мотоцикла и подошел к дереву, стоявшего с левой обочины дороги. Цепь была обвита вокруг ствола и закреплена с помощью замка, который явно было не прострелить даже с пистолета. Кобра притронулся к цепи, потянул. Натянута она была потуже, чем канат на ринге, объехать было не возможно. Слева дорога резко ограничивалась обрывом, уходящим в темноту, справа блокировалась валуном, большим, как дом.

– Придется дальше топать на своих двоих,– сказал Кобра и перешагнул через цепь. Вдруг он услышал щелчок, и цепь со звоном упала на дорогу.

– Отлично–о–о! – сказал Викинг, форсируя двигатель. – Как ты это сделал?

– Не з–з–знаю.

Кобра попятился, наклонился, глядя на открывшийся замок. Замок был новенький, блестящий.

– Ржавый замок,– сказал он, выпрямляясь.

“Что там, наверху, ждет меня? Судьба или смерть?” Он вернулся к своей машине, колени начали слегка дрожать.

– Вы уверены, что хотите туда подниматься? – спросил у остальных членов компании Дико. В слабом свете глаза его казались глубокими синими впадинами, а рот извивался тонкой линией, как серый червяк.

– Да, а почему бы и нет?

– Дорога там чертовски хитрая: я здесь уже давненько не бывал. Будем надеяться, что не сверзимся вниз, прямо к Лос–Анжелесу.

– Думаешь повернуть назад, Дико? – с тихим смехом спросил Викинг, насмешливо посверкивая глазами.

– Нет,– быстро сказал Дико. – Я могу. Но… знаешь… я снова вспомнил ту ночь. Голову отрезал один ненормальный по имени Джий Тагг.

– А я совсем другое слышал,– начал Викинг, но после этого замолчал. Дико с ревом промчался над упавшей на дорогу цепью, за ним вплотную последовал Кобра. Чем выше они поднимались между каменными выступами и валунами, тем чаще им приходилось между ними лавировать. Очевидно, они скатились сюда с каменных выступов. Дорога повернула почти на девяносто градусов и сквозь просвет в деревьях Кобра увидел всю погруженную в сияние ночных огней долину – от Топанга–каньона до Альхамбры. И наконец в следующий момент замок был перед ними, на самом краю каменного обрыва, как стервятник, усевшийся на верхушке скалы. Замок был огромным, гораздо больше, чем воображал себе Кобра. На него словно хлынул поток ледяной воды. Да, это было именно то место, в этом не оставалось сомнений. В небо упирались черные башни, мягко мерцали голубизной окна, расположенные в шестидесяти футах над землей. Весь замок был окружен десятифутовой каменной стеной, по верхней кромке которой шел заслон из колючей проволоки… Громадные деревянные пластины створок ворот были раскрыты, и сквозь ворота Кобра видел заросший травой и сорняками въезд, ведущий к каменным ступеням входа. На верху ступеней имелась дверь, огромная, как подвесной мост. “Там должен быть ров с погаными крокодилами”,– подумал Кобра.

– Кто же выстроил такую махину? – спросил он у Дико.

Дико выключил двигатель и остальные сделали то же самое. В наступившей тишине они слышали, как шелестит ветер в листве. Ветер коснулся лица Кобры, словно холодные пальцы, исследуя лицо.

– Какой–то ненормальный киноартист, по имени Кронстин,– тихо ответил Дико, спустившись с мотоцикла и поставив его на подножку. – Перевез весь замок по частям из Европы. Ты его фильмы вообще не видел?

Кобра покачал головой.

– Фильмы ужасов, с чудовищами,– продолжал Дико, взгляд которого тем временем скользил по острым выступам парапетов и башен. – Верно, они–то в конце концов и свели старого дурака с ума. Видел все эти засохшие деревья, мимо которых мы проезжали. Кронстин нанял парней, чтобы они обрызгали их черной краской – вроде как на декорациях из фильма ужасов.

– А он давно здесь стоит? – спросил Кобра, слезая с седла своего “чоппера”.

– Давненько. Кажется, с сороковых годов. Но сам замок очень старый. В Европе он простоял со средних веков.

– Но только старик Кронстин вовсе не был таким богачом, как вы, дураки, рассчитывали, а? – усмехнулся Викинг. Потом отрыгнул и что–то пробормотал.

Дико долго не отвечал.

– Там почти ничего не было, даже мебели. Ни золота, ни статуй, ни сундуков, набитых драгоценностями. Вообще почти ничего, только множество пустых комнат. Ну, ладно, ты посмотрел на него, теперь поехали.

Кобра сделал пару шагов по дорожке, гравий захрустел под его ногами.

– Погоди немного.

“Что же это было? Что звало меня сюда?” – озадаченно думал он.

– Поехали, брат, сказал Викинг. – Давайте… Эй! Ты видел? – Он повел рукой, и Кобра посмотрел вверх и вправо, куда указывал Викинг.

В одном из окошек башни светился огонек свечи, оранжевый из–за окрашенных стекол витража. Уголком глаза Кобра заметил, что еще одна свеча загорелась слева в одном из окон. И вот почти в каждом окне замка уже горело по свече! Крохотные язычки пламени казались красными, голубыми, оранжевыми, зелеными – такими их делали стекла витражей. Свечи горели, словно дружелюбные фонари, приветствующие вернувшегося домой охотника.

Парадная дверь беззвучно отворилась. Кобра ощутил, как струя радости и страха пронзила его, словно электрический заряд, пронесшийся между двух полюсов батареи. Ноги его по собственной воле понесли тело вперед.

– Ты куда направился? – окликнул его Викинг. – Кобра, ты что, спятил?

– Оно зовет меня,– услышал Кобра собственный голос и оглянулся на Викинга и Дико, стоявших у дальнего конца въездной дорожки. – Пошли,– позвал их Кобра, дико ухмыляясь. – Пошли со мной! Оно зовет нас всех, оно требует нас.

Но ни один из них не сдвинулся с места.

Замок каменной глыбой навис над Коброй, превращая его в муравья, сквозь огромные открытые двери он чувствовал запах замка – холодный, сухой запах самого древнего времени. На пороге он остановился, оглянувшись на друзей, и голос, подобно порыву холодного ветра, пронесся сквозь его мозг: КОБРА! ИДИ КО МНЕ! – Сделав шаг в темноту, он услышал голос Викинга:

– Кобра! – Но это был голос уже из другого мира оставшегося снаружи.

Он стоял в чреве тьмы, в месте, где не было ни потолка, ни пола, ни стен. Слышались далекие звуки, словно вода капала на бетонный пол, или кто – то быстро пробегал, слабо шлепая по полу ногами в мягкой обуви. Когда Кобра двинулся вперед, ботинки застучали о грубый каменный пол, словно мертвые кости. Глаза начали уже привыкать к темноте, и он видел окружавшие его гладкие стены, переплетение толстых деревянных потолочных балок на высоте, наверное, футов двадцать.

Старая ржавая металлическая люстра косо свисала с потолка, в ней еще сохранилась пара электрических лампочек, похожих сейчас на две одинокие слезы. Где–то далеко в глубинах замка посверкивало пламя свечи. Кобра двинулся на это свет, ведя пальцами вдоль стены. Он был в высоком бесконечном – так казалось – длинном коридоре который уходил вдаль, как в фокусе с зеркалами в карнавальном балагане. Одна половина сознания Кобры тряслась от ужаса, как последняя дворняга, вторая – вопила от пьяной радости, и именно эта половина его сознания заставляла ноги Кобры нести его все дальше. “Я в пещере ужасов, на ярмарке В Новом Орлеане,– сказал он сам себе. – Я пробираюсь сквозь сумасшедший лабиринт. Сейчас я почувствую на лице паутину, увижу чучело в маске обезьяны”.

Он достиг манившей его свечи. Она стояла на длинном столе из черного полированного дерева. За пределами светового круга ничего не было видно, но у Кобры сложилось впечатление, что комната огромна, настоящий зал, больше похожий на пещеру, чем на комнату. Он слышал, как свистит в разбитых окнах ветер, где–то очень высоко над собой.

Слева он увидел еще одну свечу. Она плыла прямо по воздуху, как будто ее нес призрак.

Но потом он увидел быстрый отблеск пламени на лице молодой девушки. У нее были длинные эбеново–черные волосы, чувственные полные губы, лицо, прекрасное, как осенняя луна. Теперь и справа появилась свеча. Эту держал в руках молодой человек в футболке с изображением группы “Кисс” на груди. У него было худое с резкими чертами лицо и хищный взгляд глаз. И третья свеча, за спиной Кобры. Высокая улыбающаяся девушка, рыжие волосы каскадом ниспадали на плечи. И все остальные: пара девушек–чикано, негр с повязкой на голове, мужчина и женщина средних лет, которые смотрели на него с любовью, словно Кобра был их давно пропавшим сыном, который неожиданно вернулся. В молчании горели окружившие его свечи.

И потом рука, холодная, как кусок льда, коснулась плеча Коры. Он стремительно повернулся, готовый выхватить верный маузер. Но рука метнулась бледной молнией и поймала его за запястье, не причиняя боли, но и не давая руке шевельнуться. В золотом свете свечей Кобра увидел лицо человека, казавшегося одновременно очень старым и очень молодым.

На белой коже не было морщин, но глаза казались древними и мудрыми, в них таились тайны тысячелетий. Там, где руки Кобры коснулась белая, как снег, рука, по коже побежали электрические искры. Чувство распространилось по всему телу Кобры, пока он вдруг не ощутил, что, должно быть, подключен к какому–то могучему источнику энергии, который снабжает всю вселенную. Ему казалось, что сейчас он взорвется от страха и возбуждения, и что он должен встать на колени на каменный пол и поцеловать зимнюю ледяную руку Смерти.

Смерть улыбнулась – улыбкой мальчика сквозь глаза старика – и сказала:

– Добро пожаловать!

Викинг и Дико долго ждали, стоя на краю подъездной дорожки, но Кобра так не появился. На восточном горизонте засерело – приближалась заря. После того, как они несколько раз – и без результата – окликнули Кобру, Викинг вытащил из ножен громадный кривой охотничий нож, который носил на поясе.

– С Коброй что–то стряслось,– сказал он Дико. – Я выясню, что там такое. Ты со мной?

– Да,– сказал Дико. – Я с тобой.

Они двинулись к замку, переступили порог и были проглочены тьмой.

Восточный горизонт светлел все больше, на дорожку упали первые тени. Незадолго до восхода солнца огромные двери медленно затворились и щелкнул засов.

4.

Утро воскресенья выдалось ясным, ярким, теплым. В сотне колоколен сотни церквей Лос–Анжелеса зазвонили воскресные колокола. Богу Света возносились молитвы – от формальных церковных служб до простых молитв на Малибу–бич, где имелась Тихоокеанская церковь. Святой орден Солнца зажег ароматические конусовидные свечи, католики читали свои мессы. Бог Света почитался сотней различных способов. Склонились перед своими алтарями буддисты. Город казался затихшим, отдыхающим, планета безмятежно вращалась, пронося сквозь упорядоченную вселенную.

Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного света, покуривая сигару, вспоминая сон о гробах, конвейерной ленте. Этот сон снова приснился ему, и он вскочил в постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный припадок. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться со дна этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда нужно было играть в гольф в “Уисти–кантри клаб”, и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.

Энди и Джо Палатазин сидели на своих обычных местах в реформированной венгерской церкви на Мелров–авеню – всего в нескольких кварталах от дома. Она сжимала его ладонь, чувствуя, что мысли мужа где–то далеко. Он, улыбаясь, делал вид, что слушает священника, но мысли его разделялись между двумя черными заботами – Тараканом, присутствие которого в городе было теперь так же трудно доказать или опровергнуть, как и присутствие призрака в доме, и последними событиями на Голливудском Мемориальном кладбище. Фоторобот человека, который пытался заманить в машину Ами Халсетт, был напечатан, размножен и роздан детективам и агентам в штатском, чтобы они могли использовать его в разговорах с людьми на улицах. Конечно, этот человек мог и не быть Тараканом, просто парнем, которому хотелось поразвлечься за свои денежки, но это была зацепка, которую нельзя было просто так взять и отбросить. Все труды Брашер привели к тому, что был обнаружен владелец темного–голубого “фольксвагена”, но он оказался совершенно противоположным по внешности тому человеку, которого описала проститутка. Палатазин поставил к нему агента, чтобы следить за действиями мужчины, на всякий случай.

Вторая проблема вызывала у него больше беспокойства. На пути в церковь он проехал мимо кладбища и увидел, как сторож Кельсон отпирает ворота утренним воскресным посетителям. “Значит, это был всего лишь акт бессмысленного вандализма, и ничего больше”. Палатазин очень надеялся, что так оно и было. Другие ответы – один ответ, который затаился в глубине его памяти – были способны свести с ума.

В своей огромной круглой кровати в своем Бель–Зарском особняке зашевелился, проснувшись, Вес Ричер. Он протянул руку, чтобы коснуться прохладной коричневой плоти Соланж. Его пальцы сомкнулись, чувствую лишь ткань простыни в том месте, где Соланж должна была быть. Он открыл глаза и повел плечами, вздрогнув – свет просачивался в спальню сквозь плотные бежевые шторы, но был достаточно ярок, чтобы шокировать его оптические нервы. Он рухнул на спину, прижав к глазам ладони, ожидая, пока минует первая волна жуткой головной боли.

– Соланж! – позвал он, и звук собственного голоса болезненно запульсировал в барабанный перепонках. Ответа не было, и наконец Вес уселся на краю постели.

– Соланж – снова, уже с раздражением позвал он. – “Черт побери! Где она может быть?” – подумал он. Сознание и восприятие были затуманены смешанным ароматом марихуаны и жасминовой эссенции, с хорошей ледяной струей кокаина вдобавок. “Как прошло шоу? – подумал он вдруг. – Как я смотрелся?” Вес встал и с трудом натянул халат.

Когда он вошел в гостиную и огляделся по сторонам, он громко выругался. Он увидел окончательно испорченный ковер, испещренный безобразными шрамами, кофейный столик красного дерева, пустые чаши, которые за вчерашнюю ночь наполнялись до краев раз пять по крайней мере, серебряные кокаиновые подносы, очищенные до блеска, блестящие на ковре осколки стекла, а между ними прожженые дыры, окурки, пятна–следы острых дамских каблуков – и эти же следы – Бог мой! – на крышке рояля,– и… “А, к чертям”! – подумал он. Разгром был полный и окончательный.

И посреди всего этого разгрома сидела Соланж в своем длинном белом халате с низким вырезом, чтобы хорошо были видны плавные мягкие выпуклости смуглых грудей. Она сидела на софе, скрестив плотно на груди руки, словно ей было холодно. Она смотрела на планшет для Оуйи.

– Привет, доброе утро,– сказал Вес и усадил свое непослушное тело на стул. Секунду спустя он поднялся, чтобы убрать с сиденья набитую доверху пепельницу. На сиденье остался пепельный след.

– Боже! – тихо пробормотал он, оглядевшись по сторонам. – Если бы меня только видели сейчас парни из Димино–клуба! Как они говорят… – Он увидел, что Соланж не обращает на него внимания – глаза ее были сосредоточены на точке в центре планшета. – Я не слышал, как ты поднялась. Сколько сейчас времени?

Соланж мигнула, поняла голову, посмотрела на него, словно только сейчас заметила, что он вошел в комнату.

– Вес,– сказала она. – Я… я… Уже давно не сплю. Я не могла спать с самого восхода. – Она посмотрела на него, потом сочувственно улыбнулась. – У тебя такой вид, словно кто–то наложил злобное проклятие.

– Что такое?

– Злобное проклятье. Очень сильное.

Соланж слегка нахмурилась, снова повернулась к доске. Потом подняла пластиковую пластинку и провела по ее нижней плоскости пальцем.

– Лучше не трогай эту дрянь,– сказал Вес. – Вдруг укусит. А Мартину я набью задницу, как только поймаю. Эта дрянь чуть мне глаз не выколола!

Она положила планшетку на место.

– О чем ты, Вес? Ты думаешь, что это Мартин управлял всем, что произошло здесь прошлым вечером?

– Конечно! Я видел, я следил за его руками! Это он столкнул эту штуку с доски!

Когда Соланж ничего не ответила, он подошел к окну и посмотрел вниз, в бассейн. Там плавал полотняный шезлонг в желтую и зеленую полоску. У дальнего края прибилась к борту стайка пустых жестянок.

– Ну, ладно,– сказал он наконец. – Тишина эта мне знакома. О чем ты думаешь?

– Это сделал не Мартин,– сказала она. – Он не имел власти над происходящим так же, как и я. Нами руководило что–то очень сильное и дикое…

– Ах, перестань! Послушай, я могу слушать эту магическую ересь, когда вокруг гости, но сейчас мы ведь одни, и я хочу, чтобы ты позабыла о существовании мира духов.

– Ты мне не веришь? – холодно спросила Соланж.

– Не–а.

– А Богу ты молишься?

Он повернулся, глядя на нее:

– Да. Но это ведь совсем другое дело.

– Разве? Подумай еще раз. Вспомни, ты играл в покер, ставки были высоки, это было в Лас–Вегасе, в “Хилтоне”, девять месяцев тому назад. Ты играл против некоторых весьма богатых и влиятельных людей.

– Я помню.

– Ты помнишь последнюю сдачу? Ты закрыл на секунду глаза и только потом взял последнюю карту. Какому духу молился ты тогда?

– Я… я попросил удачу у Леди Лак, чтобы она послала мне туза. Это совсем не дух.

Соланж слегка усмехнулась, ноздри ее трепетали:

– А я говорю, что это одно и то же. Все божки – это духи, а все суеверия переходят в поклонение божкам. Да–да, Вес, поверь мне. – Она снова посмотрела на доску. – Ты ведь видел. Ты читал слова.

– Какие слова? Это была чушь.

– Это было послание,– тихо сказала Соланж. Она вздрогнула и посмотрела на Веса. – Духи взволнованы, Вес. Вокруг нас повисла в воздухе жуткая, страшная тайна. Если бы у тебя в жилах текла кровь банту, ты бы почувствовал ее судорожные вибрации, почувствовал бы запах, словно вонь уксуса. Духам известны все загадки, они прозревают будущее и пытаются предохранить нас от ошибок, если только мы в состоянии слушать, что говорят нам они. – Вес усмехнулся, и в глазах Соланж загорелись сердитые искры гнева. – Я никогда не ощущала такой энергии, как та, что ворвалась в эту комнату вчерашней ночью! Все доброжелательные голоса духов были просто заглушены. Эта энергия отмела в сторону дружественных духов, словно мух! Именно эта сила вывела последнее сообщение, и именно она управляла планшеткой, когда та прыгнула.

– Прекрати! – потребовал вдруг Вес.

Лицо Соланж окаменело. Несколько секунд она смотрела на него своими, как иногда называл их Вес, “расплавленного эбена” глазами, потом грациозно поднялась.

– Я не хотела тебя расстроить.

– Я и не расстроился.

–… Но я хотела, чтобы ты знал правду!

– Ради Бога, перестань же!

– … о том, что произошло прошлой ночью. Я с о о б щ и л а тебе эту правду, я сделала то, что должна была сделать.

– И правда сделает нас свободными. – Вес широко улыбнулся. – Что–то подобное я слышал и раньше.

– Вес! – Теперь в ее голосе слышалось предельное напряжение. – Ты можешь шутить на сцене, с другими людьми, можешь корчить рожи, менять голос, и пусть они думают, что ты живешь, чтобы дать им минуту смеха. Но не надевай на себя маску передо мной! Иногда наступает конец всем шуткам. Смех умирает. И тебе приходится смотреть на мир без фальшивых очков, смотреть на мир в таком виде, в каком он существует на самом деле.

– О каком мире ты говоришь, милая моя? О пристанище астральных духов, я так понимаю?

Соланж уже отвернулась. Она пересекла жилую комнату, полы халата то обвивали ее ноги, то разлетались в стороны, и исчезла в дальнем коридоре. Он услышал слабый звук затворившейся двери. “Вот в чем ее проблема! Не понимает шуток”,– подумал он. Вес встал, пересек гостиную и через короткий коридор вышел на кухню, где с полок сверкали медные кухонные принадлежности, а стены украшали африканские маски и резьба по дереву. Он нашел картонку с апельсиновым соком в холодильнике и снял несколько пластиковых капсул с витаминной полки в шкафу. Проглатывая завтрак, он почувствовал, что сердце его бьется слишком сильно. Он вспомнил, как метнулась к его лицу белая пластиковая планшетка, и он понимал, что Мартин Блю ни коим образом не мог быть тому причиной. Он просто не мог заставить эту планшетку лететь так далеко и с такой силой – щелчком пальца этого не сделаешь. “Он сам, поганец, был перепуган до смерти. Что же это было тогда? Духи, как говорит Соланж? Нет, это все чушь! Стоит только Соланж войти во вкус, она в самом деле может кому угодно забить баки, и слова еще какие знает – сантерия, бруйерия, нкиси, мауто”. Однажды он заглянул в резной ящик, который она держала под кроватью. Там находилась забавная коллекция из петушиных перьев, морских раковин, черных и красных свечек, белых кусков коралла и нескольких непонятных железных гвоздей, обмотанных проволокой. Вес равнодушно относился к верованиям Соланж, но провел пограничную черту два месяца назад, когда Соланж хотела повесить веточки, перевязанные красной лентой, за каждую дверь в доме.

Он не знал ее фамилии, потому что человек, который проиграл ему в покер Соланж в Лас–Вегасе, тоже ее не знал. Она сказала Весу, что родилась в Чикаго, мать ее была классической японской актрисой, отец – африканцем, практиковавшим “сантеро” – добрую магию. Она родилась, как рассказала она сама, на седьмой день седьмого месяца года, ровно в семь часов вечера. За день до рождения отцу приснилось, что она сидит на троне из слоновой кости, и несколько звезд сверкают над головой, как тиара. Это было добрым предзнаменованием, как объясняла Соланж. Это должно было означать, что она унаследует способности и возможности отца в области белой магии, и что ее следует считать теперь живым талисманом. Соланж никогда не рассказывала о том, что выучила от своего отца за годы детства, но Вес понимал, что это должно было быть что–то очень важное. Сколько помнила себя Соланж, люди всегда приходили домой к ее родителям, чтобы коснуться ее, Соланж, кожи или попросить совета, если у них возникали какие–то проблемы с делами или любовью.

Когда ей было десять лет и она возвращалась домой из школы – мягко падал снег – к обочине подъехала машина, два негра схватили ее, заткнули рот кляпом и бросили на заднее сиденье. Машина мчалась куда–то всю ночь. Когда с глаз сняли повязку, она увидела, что находится в каком–то большом особняке, стоящем посреди покрытого снегом леса. Несколько дней она провела под замком в очаровательно мебилированной комнате, еду приносил темнокожий слуга в белой ливрее. На третий день ее повели в комнату со стенами из стекла, полную красных цветов и вьющихся лиан, где ее ждал чернокожий человек в сером полосатом костюме, куривший сигару. Он был с ней очень ласков, дал ей шелковый платок, чтобы она вытерла слезы – она начала плакать, когда этот человек сказал, что домой она больше не вернется, и что теперь это будет ее д о м. Его звали Фонтейн, и он сказал, что Соланж должна ему помочь. Она должна приносить ему удачу и защищать от злых заклинаний. Или в противном случае что–то нехорошее случится с ее папой и мамой.

Только постепенно, рассказывала Весу Соланж, она поняла, что это был очень плохой человек, гангстер, контролировавший большую часть гарлемского рэкета. Он в последнее время начал терять свое положение, и услышал от своих людей в Чикаго о существовании Соланж, которая несколько раз приносила этим людям удачу. Соланж стала живым талисманом. Четыре года она почти ничего не делала, только читала линии на его ладони и прикасалась к фотографиям некоторых людей, чтобы определить их слабые места. Фонтейн никогда не пытался лечь с ней в постель, ни разу не притронулся даже пальцем. Он оставил ее в покое, потому что сам начал бояться слишком точных предсказаний будущего и заклинаний, которые вдруг вызывали у его недругов необъяснимые расстройства до того очень крепкого здоровья. Кроме того, сифилис неутомимо пожирал его мозг изнутри. Очень часто по ночам она слышала, как Фонтейн бродит по коридорам огромного особняка, воя, как дикий зверь. В конце концов, прикончили его не враги, а тот же сифилис – и ни одно из заклинаний Соланж не в силах было остановить прогрессирование болезни. Фонтейн был заперт за массивными дубовыми дверями, а очень скоро пара хорошо одетых белых мужчин приехала к домоуправителю особняка, заплатила ему огромную сумму денег и покинула дом вместе с Соланж. Они поехали на Запад.

Новым владельцем Соланж был престарелый мафиози – “капо”, которому срочно требовалась добрая удача. Он прослышал о том, что делала она для Фонтейна, и знал также, что дела Фонтейна пошли почти в два раза лучше с тех пор, как у него появилась Соланж. Он тоже ни разу пальцем не тронул Соланж, но двое телохранителей однажды пришли к ней ночью и сказали, что если она кому–то проговорится о том, что они с ней сделают, то они перережут ей глотку. Так продолжалось еще долго, потом Соланж сделала из початка кукурузы кукол этих людей и сожгла. Оба телохранителя вскоре погибли в огне, когда их “линкольн” врезался в автоцистерну с бензином на шоссе Сан–Диего.

И так продолжалось год за годом. Целая цепь влиятельных и жадных людей. Еще один офицер мафии, потом директор киностудии, потом глава грамзаписывающей фирмы, который грабил своих партнеров. Именно с ним и была Соланж в Лас–Вегасе, когда встретила Веса. Денег у него немного, но их должно было хватить, чтобы пережить черную полосу, начавшуюся после отмены второй серии его шоу. Он искал какого–то развлечения, и поэтому согласился на партию в покер в “Хилтоне”. Среди игроков был и хозяин Соланж. Во время игры она сидела за его спиной. Вес помнил, что на щеке у нее был синяк. Во всяком случае, удача этому парню начала изменять. Потеряв первые тридцать пять тысяч долларов, он отвел Соланж в соседнюю комнату и устроил там скандал. Когда они вернулись, глаза ее распухли и покраснели. Глава записывающей фирмы начал по–настоящему потеть. Спустя три часа игра велась уже лишь между Весом и им. Перед Весом возвышалась гора красных фишек, в глазах пластинщика читался животный страх. Но он желал продолжать игру, и она продолжалась, пока у него не осталось ни фишек, ни денег, ни ключей от его голубого “кадилака”. Вес хотел на этом прекратить игру.