Текст книги "Сент-Ив. Принц Отто"

Автор книги: Роберт Льюис Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

Глава XXVIII
Что произошло в понедельник. Вечер у мистера Робби

На другое утро, ровно в половине девятого, я уже звонил у дверей адвокатской конторы на Касл-стрит, где ждал меня мистер Робби; он удобно расположился за письменным столом; по стенам его кабинета сверху донизу тянулись полки, уставленные зелеными папками с делами. Поздоровался он со мною, как со старинным другом.

– Слушаю вас, сэр, слушаю, – сказал он. – Это все равно, что рвать зуб, и я, ваш дантист, обещаю вам, что операция пройдет безболезненно.

– Позвольте мне в этом усомниться, мистер Робби, – возразил я, пожимая ему руку. – Но по крайности постараюсь не отнять у вас ни одной лишней минуты.

Пришлось мне сознаться в том, что я бродил с двумя гуртовщиками и их стадом, что прикрывался вымышленным именем, что убил или смертельно ранил человека в драке и допустил, чтобы двое ни в чем не повинных людей просидели немалое время в тюрьме по обвинению, от которого я с легкостью мог бы их избавить. Все это я выложил мистеру Робби с самого начала, чтобы худшее поскорее осталось позади, и все это он выслушал очень серьезно, однако не высказывая ни малейшего удивления.

– А теперь, сэр, – продолжал я, – пришла мне, видно, пора расплачиваться за мои неудачные похождения, но я очень бы хотел, ежели возможно, устроить это, не появляясь самолично на сцене, и так, чтобы даже мое настоящее имя не было упомянуто. За все время моего сумасбродного бродяжничества у меня хватило ума называться вымышленным именем; мои родичи до крайности бы встревожились, дойди до них какие-либо слухи. Однако же, если рана этого Фэя приведет к роковому исходу и против Сима Тодда и Кэндлиша будет возбуждено еще и дело об убийстве, я отнюдь не намерен спокойно смотреть со стороны, как их станут допекать или еще, чего доброго, покарают, а потому вверяю свою судьбу вам: ежели вы полагаете нужным, отдайте меня под суд, а ежели нет, приготовьтесь защищать Тодда и Кэндлиша в суде. Надеюсь, сэр, что вы не сочтете меня Дон-Кихотом, но я решился во что бы то ни стало добиться справедливости.

– Прекрасно сказано, – отвечал мистер Робби. – Все это, правда, не совсем по моей части, что, без сомнения, подтвердил бы вам и ваш друг мистер Роумен! Я редко берусь за уголовные дела и стараюсь не иметь к ним касательства. Но для вас, молодой человек, я мог бы, пожалуй, сделать исключение и смею надеяться, что в этом случае сумею вам помочь скорее, нежели кто-либо другой. Я незамедлительно отправлюсь в канцелярию государственного прокурора и наведу нужные справки.

– Одну минуту, мистер Робби, – возразил я. – Вы забываете о расходах. Я полагал для начала вручить вам тысячу фунтов.

– Соблаговолите подождать, уважаемый сэр, покуда я предъявлю вам счет, – строго сказал мистер Робби.

– Но мне казалось, что раз уж я свалился к вам как снег на голову и навязал дело столь для вас необычное, некая солидная гарантия моей добропорядочности… – начал я.

– У нас в Шотландии так дела не делаются, сэр, – тоном, не допускающим возражений, прервал мистер Робби.

– И все же прошу вас, мистер Робби, позвольте мне договорить, – продолжал я. – Я имею в виду не только расходы по ведению моего дела; я думаю также о Тодде и Кэндлише. Это весьма достойные люди, и из-за меня им пришлось немалое время пробыть в тюрьме. Прошу вас, сэр, не жалейте средств для того, чтобы их вызволить. Вот почему я хочу вручить вам тысячу фунтов, – прибавил я с улыбкой. – Я желал бы дать вам понятие, какими капиталами располагаю для успешного проведения моих дел.

– Прекрасно понимаю, мистер Дьюси, – отвечал адвокат. – И чем быстрей я приступлю к делу, тем больше у нас надежды на успех. Мой секретарь проводит вас в приемную; полистайте, если угодно, свежие номера «Каледонокого Меркурия» и «Реджистера», это поможет вам скоротать время до моего возвращения.

Мистер Робби отсутствовал часа три, не менее. Наконец я увидел в окно, как он выходит из кареты, и почти тут же меня вновь пригласили к нему в кабинет; держался он на сей раз столь сурово, что у меня душа ушла в пятки от самых дурных предчувствий. У него достало жестокости начать с пространного нравоучения о том, сколь неправдоподобно глупы, чтобы не сказать безнравственны, были все мои поступки.

– Мне тем приятнее откровенно высказать вам свое мнение, что, кажется, вам все сойдет с рук, – сказал он наконец, и, право же, на мой взгляд, именно с этого ему и следовало начать.

– Вашего Фэя выпустили, он совершенно излечился, а приятели ваши Тодд и Кэндлиш давным-давно вышли бы из тюрьмы, не будь они так безгранично вам преданы, мистер Дьюси… то бишь мсье Сент-Ив, видимо, так мне следует теперь вас называть? Эти два старых дурака словечка не проронили, ни единым намеком не дали понять, что есть на свете некто Сент-Ив, а когда им предъявили версию Фэя о том, что произошло, они вдруг заговорили совсем несообразно, наперекор и прежним своим показаниям и друг другу, вовсе сбили прокурора с толку, и он вообразил, будто за этим кроется что-то серьезное. Ну, разумеется, я высмеял его подозрения и с легкостью их рассеял. А затем имел удовольствие наблюдать, как обоих ваших друзей освободили и они с радостью воротились к своим гуртам.

– Ах, сэр! – вскричал я. – Почему вы не привели их обоих сюда?

– Вы не давали мне такого поручения, мистер Дьюси, – отвечал мой адвокат. – Как я мог знать, что вы пожелаете возобновить знакомство, которое наконец столь благополучно пришло к концу? И, по совести говоря, я бы воспротивился, даже если бы вы мне это поручили. Пусть себе идут своей дорогой! Им уплачено, они вполне довольны и почитают мистера Сент-Ива величайшим своим благодетелем. Когда я выдал каждому по пятьдесят фунтов – как вам угодно, мистер Дьюси, а этого более чем достаточно, – Тодд стукнул посохом оземь и сказал (вообще-то я только его голос и слышал, второй уж вовсе ни разу рта не раскрыл): «То-то, я ж говорил, он самый настоящий джентльмен!» А я ему в ответ: «Знаете, Тодд, то же самое мистер Сент-Ив говорит про вас».

– Словом, обмен любезностями, как в великосветской гостиной!

– Нет, право, мистер Дьюси, эти самые Кэндлиш и Тодд ушли из вашей жизни – и скатертью дорога! Конечно, они на свой лад превосходные люди, но вам не компания, и, сделайте милость, обещайте мне оставить наконец свои проказы и не связываться более с гуртовщиками, разбойниками, мастеровыми и прочим сбродом, а наслаждайтесь жизнью, подобающей вашим летам, богатству, уму и, ежели мне позволено об этом упомянуть, вашей наружности. И первым шагом на этом пути будет холостяцкий обед у меня дома, – докончил он, глядя на часы.

За обедом, кстати говоря, отменно вкусным, мистер Робби продолжал развивать свою мысль.

– Вы, без сомнения, любитель потанцевать? – спросил он меня. – Так вот, в четверг состоится бал в Благородном собрании. Вы непременно должны там быть, и позвольте мне к тому же выполнить долг чести и от имени нашего города послать вам приглашение. Я твердо верю, что молодой человек всегда и во всем остается молодым человеком, но заклинаю вас, хотя бы из уважения ко мне: довольно гуртовщиков и разбойников! Кстати, мне вдруг пришло на мысль, – я ведь и сам был молод когда-то! – что у вас может на бале не оказаться дамы, и потому, ежели только вас соблазнит скучнейшее семейное чаепитие в холостяцком доме стряпчего в обществе его племянниц и племянников, внучатых племянников и племянниц, а также его подопечных и многочисленных родственников его бывших клиентов, то загляните ко мне сегодня часу в седьмом. Надеюсь, мне удастся представить вас двум или трем барышням, на которых стоит посмотреть, и затем на бале в Благородном собрании вы пригласите их потанцевать.

И мистер Робби принялся описывать мне девиц, по его мнению, подходящих, с которыми я могу познакомиться у него дома.

– И еще у меня будет мой задушевный друг, мисс Флора, – сказал он под конец. – Но ее я даже не пытаюсь вам описать. Увидите сами.

Вы, конечно, понимаете, что я с радостью принял приглашение и, воротясь домой, поскорее занялся туалетом, достойным той, кого мне предстояло повстречать вечером, а также тех добрых вестей, которые я готовился ей сообщить. Туалет, полагаю, удался на славу. Мистер Роули отпустил меня, сказав на прощание:

– Вот это да! Вы, мистер Энн, прямо картинка!

Даже твердокаменная миссис Макрэнкин была – как бы это получше выразиться? – ослеплена и в то же время скандализирована моим видом, и хотя она, разумеется, скорбела о моем суетном тщеславии, однако же не могла не восхищаться его плодами.

– Ох, мистер Дьюси, дурное это занятие для богобоязненного христианина! – сказала она с укоризной. – Когда Христа презирают и отвергают во всех краях земли, а Завет совсем позабыт, вам больше пристало бы преклонить колена и молиться. Впрочем, не скрою: наряд вам очень к лицу. И ежели вы собираетесь к тому же повидать нынче вечером вашу милую, придется мне, верно, вас простить. Молодость – она и есть молодость, – прибавила миссис Макрэнкин со вздохом. – Помню, когда мистер Макрэнкин приходил поухаживать за мной – ох, давненько это было! – я надевала зеленое платье, все расшитое бисером, и люди говорили, шло оно мне на диво! Я, правда, не была, как нынче говорят, хорошенькая, а все-таки интересная, бледная такая, на меня сразу внимание обращали.

И склонясь со свечой над перилами лестницы, она глядела мне вслед, пока я не скрылся из виду.

Вечер у мистера Робби оказался совсем скромный; не то, чтобы малолюдный, нет, гостей было полным-полно, но никто не старался их принимать и развлекать. В одной комнате приготовлены были карточные столы, и гости, пожилые, солидные, самозабвенно предались игре в вист; в другой, что попросторнее, собралась молодежь и довольно скучно развлекалась: дамы сидели на стульях в ожидании кавалеров, а молодые люди стояли вокруг в различных позах, от совершенно равнодушных до вкрадчиво-льстивых. Единственным занятием здесь были разговоры, да еще порою молодые люди брали со столов разложенные на них многочисленные альбомы со стихами и рисунками либо иллюстрированные рождественские сборники и принимались показывать девицам картинки. Сам хозяин дома почти все время пребывал в карточной комнате и только время от времени, выйдя из игры и замешавшись в общество молодежи, весело, вразвалочку, переходил от одного к другому – этакий добродушный всеобщий дядюшка.

Случилось так, что в тот день Флора повстречала его на улице.

– Приходите нынче пораньше, мисс Флора, – сказал ей мистер Робби. – Я хочу познакомить вас с чудом совершенства, неким мистером Дьюси, моим новым клиентом, в которого я, клянусь вам, попросту влюбился.

И добряк в нескольких словах описал меня, да так верно, что Флора сразу же заподозрила истину. Поэтому она приехала на вечер, вся трепеща от волнения и тревожных предчувствий, и выбрала себе место у самой двери, где я и нашел ее, едва – переступив порог, окруженную толпой прескучных желторотых юнцов. Когда я подошел к ней. Флора вся подалась мне навстречу и самым непринужденным образом произнесла, должно быть, заранее приготовленное приветствие.

– Как поживаете, мистер Дьюси? – сказала она. – Мы с вами не видались целую вечность!

– Мне многое нужно вам рассказать, мисс Гилкрист, – отвечал я. – Разрешите к вам подсесть? – ибо плутовка догадалась сохранить один стул подле себя свободным: усевшись у двери, она как бы ненароком бросила на него свою пелерину.

Теперь она на диво естественным движением освободила этот стул для меня, и у толпившихся вкруг нее юнцов хватило смекалки скромно удалиться. Как только я сел. Флора подняла веер и, прикрываясь им, шепнула:

– Вы сошли с ума!

– Только от любви, – отвечал я, – но ни в каком ином смысле.

– Вы несносны! Неужто вы не понимаете, каково мне? – продолжала Флора. – Чем вы объясните ваше здесь появление Рональду, майору Шевениксу, моей тетушке?

– Тетушка? – содрогнувшись, ахнул я. – Поделом мне, грешному! Неужто она здесь?

– В карточной комнате играет в вист, – отвечала Флора.

– Пожалуй, она просидит там весь вечер? – с надеждой спросил я.

– Быть может. Обычно так и бывает.

– Что ж, значит, мне надобно держаться подальше от карточной комнаты, – сказал я. – Собственно, я и не собирался туда заглядывать. Не за тем я сюда пришел, чтобы играть в карты, а за тем, чтобы досыта наглядеться на одну молодую особу, если только сердце мое может когда-либо насытиться ее созерцанием, и сообщить ей кое-какие добрые вести.

– А Рональд и майор? – воскликнула Флора. – Они-то не станут весь вечер сидеть за картами. Рональд будет бродить по всем комнатам, а майор Шевеникс… он ведь…

– Всегда держится поближе к мисс Флоре? – прервал я. – И они беседуют о несчастном Сент-Иве? Я так и предполагал, дорогая, и мистер Дьюси пришел положить этому конец! Но ради бога успокойтесь: мне не страшен никто, кроме вашей тетушки.

– Почему же именно тетушки?

– Потому что она женщина, дорогая моя, и женщина очень умная, и, как все умные женщины, склонна к поступкам опрометчивым, – пояснил я. – От таких женщин неизвестно чего ждать, разве что удастся застигнуть ее в каком-нибудь укромном уголке, – вот как я сейчас застиг вас, и убедительно и серьезно с нею поговорить, вот как я сейчас говорю с вами. Ваша тетушка не постесняется поднять самый страшный скандал: она будет равнодушна к тому, сколь это опасно для меня и в каком положении окажется наш добрейший хозяин.

– Ну хорошо, – согласилась Флора. – А как же Рональд? Уж не думаете ли вы, что он неспособен поднять скандал? Вы, верно, еще плохо его знаете.

– А я как раз убежден, что прекрасно его знаю, – возразил я. – Просто мне надобно первым заговорить с ним, не дать ему начать разговор, вот и все.

– Тогда подите и поговорите с ним сейчас же! – умоляюще сказала Флора. – Вот он – видите? – в другом конце залы, разговаривает с девушкой в розовом.

– Но ведь я потеряю место рядом с вами, а я еще не передал вам мои добрые вести! – вскричал я. – Нет! Ни за что! И, кроме того, милая, подумайте хоть немного обо мне и моих новостях. Я-то полагал, что гонец, несущий добрые вести, – всегда желанный гость. И я даже надеялся, что ему немного обрадуются и ради него самого! Подумайте: у меня ведь в целом свете есть только один-единственный друг! Так позвольте же мне остаться подле него. И я жажду услышать лишь одно-единственное слово – так дайте же мне его услышать!

– Ах, Энн! – вздохнула Флора. – Ежели бы я вас не любила, отчего бы мне так тревожиться? Я стала совсем трусихой, милый! Представьте себе на минуту, что все приключилось наоборот: вы живете совершенно спокойно, а я в смертельной опасности – и что бы вы чувствовали?

Она еще не договорила, а я уже клял свою безмерную тупость.

– Да простит мне бог, дорогая! – поспешно молвил я. – Мне, признаться, и невдомек, что у этой медали тоже две стороны!

И я поведал ей все, как мог короче, и поднялся, чтобы разыскать Рональда.

– Вот видите, дорогая, я вам во всем послушен, – сказал я.

Взгляд, который бросила мне Флора, уже был немалою наградой, и, когда я отворотился от нее с таким чувством, будто отворачиваюсь от солнечного света, взгляд этот остался у меня в душе, подобно ласке.

Девица в розовом оказалась лукавым кокетливым созданием: она строила Рональду глазки и сверкала белыми зубками, играла плечиками и трещала без умолку. Судя по виду Рональда, он боготворил даже стул, на котором она восседала. Но я был беспощаден. В ту минуту, как он склонился над нею, словно курица над цыпленком, я опустил руку ему на плечо.

– Можно вас на минутку, мистер Гилкрист? – сказал я.

Рональд вздрогнул, круто обернулся и только рот раскрыл от изумления, не в силах выговорить ни слова.

– Да, да, представьте, это я, – продолжал я. – Простите, что нарушил столь приятный tкte-а-tкte, но, понимаете, дружище, первейший наш долг – не ставить в затруднительное положение нашего любезного хозяина, мистера Робби. Негоже рисковать тем, что в чужой гостиной разыграется неприятная сцена; вот почему мне прежде всего надобно было вас предупредить. И заметьте на всякий случай, меня теперь зовут Дьюси.

– Н-ну, знаете! – вскричал Рональд. – Что вы тут делаете, черт побери?

– Тише, тише! – сказал я. – Здесь не место, дружище, здесь не место. Приходите ко мне, если угодно, нынче же вечером прямо отсюда либо завтра поутру, и мы все обсудим за хорошей сигарой. Но здесь, вы и сами понимаете, надобно соблюдать приличия.

И прежде чем он нашелся что ответить, я уже дал ему свой адрес на Сент-Джеймс-сквер и вновь замешался в толпу гостей. Но увы! Мне не суждено было так легко воротиться к Флоре. На пути моем встал мистер Робби; он был неиссякаемо словоохотлив, он болтал и болтал, а я глядел, как мою богиню вновь окружают прескучные желторотые юнцы, и проклинал свою судьбу и речистого хозяина. Он вдруг припомнил, что мне еще предстоит в четверг присутствовать на бале в Благородном собрании и что мой нынешний выезд в свет – лишь подготовка к этому балу. А потому он вздумал познакомить меня еще с одной молодой особой, но разговор с нею я повел столь искусно, что, оставаясь безукоризненно учтив и даже сердечен по отношению к сей девице, ухитрился в то же время удержать возле себя и Робби и, едва представился случай, отошел от нее вместе с ним. Мы двигались по зале рука об руку, как вдруг я заметил издали моего старого приятеля, майора Шевеникса: он приближался к нам, прямой, как шомпол, и, как всегда, до тошноты лощеный.

– А, вот с кем я очень желал бы познакомиться, – сказал я, сразу беря быка за рога. – Пожалуйста, мистер Робби, представьте меня майору Шевениксу.

– Извольте, мой милый, – сказал Робби и закричал: – Майор! Подойдите-ка сюда и разрешите представить вам моего друга мистера Дьюси; он ищет чести с вами познакомиться.

Майор заметно покраснел, но ничем иным не выдал своего замешательства и пренизко мне поклонился.

– Мне что-то сдается, мы уже встречались? – сказал он.

– Да, но не были друг другу представлены, – отвечал я, возвращая ему поклон. – И я с нетерпением ждал случая и удовольствия свести с вами знакомство по всем правилам.

– Вы очень добры, мистер Дьюси, – сказал майор. – Не поможете ли освежить мою память? Где я имел удовольствие…

– Ну, это значило бы раскрывать тайны мадридского двора, – со смехом возразил я, – да еще в присутствии моего адвоката!

– Бьюсь об заклад, Шевеникс, что когда вы встречались с моим клиентом, а прошлое нашего друга мистера Дьюси – черная бездна, полная ужасающих тайн, – бьюсь об заклад, вы знали его под именем Сент-Ива, – вмешался мистер Робби и изо всех сил толкнул меня локтем в бок.

– Ошибаетесь, сэр, – отвечал майор, поджав губы.

– Что ж, надеюсь, вы не обнаружите за ним особенных грехов, – продолжал адвокат, и никогда еще веселая шутка не была столь некстати. – Сам-то я вовсе его не знаю. По мне, он может быть авантюристом, недаром у него столько разных прозвищ. Напрягите-ка свою память, майор, и как только припомните, где и когда вы с ним встречались, всенепременно мне об этом расскажите.

– Положитесь на меня, сэр, – сказал майор.

– А за хлопоты – с него! – крикнул Робби, удаляясь, и помахал нам рукою.

Едва мы остались одни, майор с обычной своей невозмутимостью поглядел на меня в упор.

– Да, – сказал он, – смелости вам не занимать.

– Смелость моя столь же неоспорима, как ваша честь, сэр, – отвечал я с поклоном.

– Могу ли поинтересоваться: вы ожидали застать меня здесь? – осведомился он.

– Во всяком случае, как вы сами видели, я просил меня вам представить, – отвечал я.

– И не побоялись? – спросил Шевеникс.

– Я был совершенно спокоен. Я знал, что предо мною джентльмен. Это могло бы послужить вам даже эпитафией.

– Но вас ищут и другие, – возразил он, – и эти другие нимало не заботятся о чести. Разве вы не знаете, дорогой сэр? Полицейские прямо с ног сбились, разыскивая вас.

– Весьма невежливо с их стороны, – заметил я.

– Видели вы уже мисс Гилкрист? – спросил майор, явно желая переменить разговор.

– Ту, чьей благосклонности, как я понимаю, мы равно добиваемся? – в свой черед, спросил я. – Да, я ее видел.

– А я как раз искал ее, когда мы с вами встретились, – сказал Шевеникс.

Я уже с трудом сдерживал гнев; думаю, он испытывал то же. Мы смерили друг друга взглядом.

– Забавное положение, – заметил майор.

– Вы правы, – отвечал я. – Но позвольте сказать вам прямо: ваши усилия будут напрасны, и предупредить вас об этом мой долг, ибо вы были добры к узнику Шандиверу.

– Вы хотите сказать, что сердце молодой леди уже занято и судьба оказалась благосклоннее к вам? – заметил Шевеникс с усмешкой. – Весьма признателен. Но откровенность за откровенность: выслушайте же и вы меня. Честно ли это, деликатно ли, достойно ли порядочного человека – компрометировать молодую девушку вниманием, которое, как вы и сами прекрасно понимаете, ни к чему хорошему привести не может?

Я молчал: я просто не находил слов.

– Прошу прощения, но я вас покидаю, – продолжал Шевеникс. – Надо полагать, разговор наш бесплоден, а меня ждет беседа более приятная.

– Да, – сказал я. – Вы правы, говорить нам с вами не о чем. Вы бессильны, связаны по рукам и ногам путами чести. Вы знаете, что меня обвиняют ложно, да если бы и не знали, вы мой соперник, и потому у вас только два выхода: либо молчать, либо совершить подлость.

– Этого я бы не сказал, – возразил майор, побледнев. – Мое терпение может лопнуть. – И он направился туда, где среди унылых желторотых юнцов сидела Флора, мне же оставалось лишь последовать за ним да по пути немилосердно корить себя за недостаток самообладания.

Замечали ли вы когда-нибудь, как тушуются молодые люди, еще не достигшие двадцати лет, при одном появлении мужчин постарше – лет двадцати пяти и более? Едва подошли мы с майором, как желторотые юнцы бежали с поля брани, даже не подумав сопротивляться; правда, иные еще помешкали неподалеку с видом глупейшим и беспомощным, но затем скрылись и они, и перед Флорой остались только мы двое. В этом углу залы от дверей слегка тянуло сквозняком, и Флора накинула пелерину на обнаженные плечи и руки; обшитый темным мехом край пелерины оттенил ее дивную кожу, и она как бы засияла в лучах света, а лицо от волнения вспыхнуло румянцем… Поистине Флора была ослепительна! Какую-то долю секунды она переводила взор с одного поклонника на другого и словно колебалась. А затем обратилась к моему сопернику.

– Вы, разумеется, приедете на бал в Благородное собрание, майор Шевеникс? – спросила она.

– Боюсь, что нет; в этот вечер я, вероятно, буду занят, – отвечал Шевеникс. – Долг превыше всего, превыше даже удовольствия танцевать с вами, мисс Флора.

Несколько времени мы беседовали о каких-то безобидных пустяках, – кажется, о погоде – потом разговор как-то коснулся войны. Никто в этом не был повинен, просто война была у всех на языке, и упоминания о ней не удалось избежать.

– С театра военных действий поступают хорошие вести, – сказал майор.

– Вести эти хороши, пока положение не меняется, – возразил я. – Но не выскажет ли нам мисс Флора свое мнение о войне? Конечно, она восхищается победителями, но не примешивается ли сюда и малая толика жалости к побежденным?

– О да, сэр! – с живостью отвечала Флора. – И отнюдь не малая. Мне кажется, с девушками о войне говорить не следует. Я ведь волей-неволей… как бы это сказать… не воин. Зачем же напоминать мне о том, что приходится совершать другим, и о том, как они страдают? Это просто несправедливо.

– У мисс Гилкрист нежное, истинно женское сердце, – заметил майор.

– Напрасно вы так в этом уверены! – вскричала Флора. – Я была бы очень рада, если бы мне позволили сражаться!

– На чьей же стороне? – спросил я.

– Вы еще спрашиваете! – горячо воскликнула она. – Ведь я шотландка.

– Она шотландка, – повторил майор, выразительно глядя на меня. – Она вас жалеет, но в этом вам никто не позавидует.

– А я упиваюсь каждой каплей ее жалости, – возразил я. – Ведь жалость – сестра любви.

– Что ж, давайте спросим у нее самой. Мисс Гилкрист решать, а нам – покорно склоняться перед ее решением. Скажите, мисс Флора, что ближе к любви – восхищение или жалость?

– Полноте, – прервал я, – будем говорить прямее. Нарисуйте перед дамой всю картину, без утайки: опишите вашего кавалера, а я опишу моего – и пусть мисс Флора сделает выбор.

– Кажется, я вас понимаю, – сказал Шевеникс. – Что ж, попробуем. Вы полагаете, что женское сердце прежде всего подвластно жалости и родственным ей чувствам. Нет, я более высокого мнения о женщинах. Я убежден, что тот, кого женщина полюбит, должен сначала завоевать ее уважение: он тверд, ему смело можно довериться; он горд; если угодно, быть может, суховат… но превыше всего тверд. Вначале она будет глядеть на него с сомнением, но под конец поймет, что лицо его, суровое для остального мира, смягчается для нее одной. Прежде всего доверие, говорю я. Так любит женщина, достойная героя.

– О да, сэр, он у вас большой честолюбец и несомненный герой, – сказал я. – Мой кандидат проще и, смею думать, человечнее. Он и сам не особенно уверен в себе и не обладает столь необыкновенной твердостью, чтобы ею восхищаться; он видит прекрасное лицо, слышит милый голос – и вот без всяких пышных слов он уже влюблен. О чем же ему просить, как не о сострадании, о сострадании к его слабости, к его любви, которая составляет всю его жизнь! Для вас женщина всегда в подчинении у героя, она должна глядеть на него снизу вверх, а он стоит, точно мраморное изваяние, задравши нос! Но господь бог мудрее вас, и даже самый неколебимый ваш герой может в конце концов оказаться всего лишь человеком. А теперь выслушаем приговор королевы, – закончил я, оборотясь к Флоре, и низко пред нею склонился.

– Но как же королеве судить, кто из вас прав? – спросила Флора. – Мне придется дать ответ, который вовсе не послужит ответом на ваш вопрос. Кто прикажет ветру, куда дуть? Кто прикажет девушке, кого любить?

Говоря это, она закраснелась, и мои щеки тоже вспыхнули, ибо я услышал в ее словах признание, и сердце мое переполнилось радостью. Шевеникс же побледнел.

– Вы превращаете жизнь в весьма опасную лотерею, сударыня, – сказал он. – Но я не стану отчаиваться. Наперекор всему я отдаю предпочтение чести и безыскусственности.

И должен признать, что в эту минуту он был на диво хорош и в то же время презабавно походил на мраморную статую с задранным носом, с которою я его сравнил.

– Просто понять не могу, как это у нас зашел такой разговор, – молвила Флора.

– Из-за войны, сударыня, – сказал майор Шевеникс.

– Все дороги ведут в Рим, – заметил я. – О чем же еще мы с мистером Шевениксом можем разговаривать?

Тут я ощутил позади себя в комнате какое-то оживление, суету, но отнесся к этому без должного внимания – и совершенно напрасно! Флора переменилась в лице, поспешно замахала веером; глаза ее жалобно молили меня о чем-то; я с несомненностью понял, что она от меня чего-то ждет… Неужто она хочет, чтобы я отступил и оставил поле брани сопернику? Ну нет, не бывать этому! Наконец она в нетерпении поднялась.

– Мне кажется, вам пора откланяться, мистер Дьюси, – сказала она.

Но я не видел к тому никакой причины и так прямо и сказал.

– Моя т-е-т-у-ш-к-а вышла из карточной комнаты, – был устрашающий ответ.

Во мгновение ока я откланялся и был таков. В дверях я на секунду оглянулся и имел честь узреть величественный профиль и лорнет в золотой оправе: миссис Гилкрист выплывала из карточной комнаты. При виде ее у меня словно выросли крылья, сам не помню, как я вылетел вон; через минуту я уже стоял на тротуаре на Касл-стрит, а надо мною сияли освещенные окна, в которых, точно в насмешку, мелькали тени тех, кто остался на вечере у мистера Робби.