Текст книги "Уловка «Прометея»"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Лейла, я очень признателен тебе за все…

– Не надо, – перебила его женщина. – Мне не нужна твоя признательность. Ты ничего обо мне не знаешь. Но у меня есть свои причины для любопытства – можно сказать, шкурные причины. Мы оба выслеживали каналы, по которым осуществлялась торговля оружием, – в разных регионах, с разными конечными пунктами. Но эти каналы пересекаются, а временами и накладываются друг на друга. А те, кто желал твоей смерти, – кто бы ни были эти люди, их нельзя назвать дилетантами. Это видно невооруженным глазом. Слишком уж большими ресурсами они располагают, и слишком уж у них хороший доступ к информации. Возможно, это какие-то правительственные службы.

Брайсон кивнул. Лейла попала в самую точку.

– А теперь… Извини, но мне не хочется тебе врать. В той церкви была очень хорошая акустика, и я отлично слышала, как ты допрашивал того итальянца, хоть нарочно и не прислушивалась. Если бы у меня были какие-то задние мысли насчет тебя, я просто не стала бы тебе об этом рассказывать. Но на самом деле, такое было.

Брайсон снова кивнул. Тоже верно.

– Но ты же не понимаешь фриульянского, разве не так?

– Я понимаю имена. Ты упомянул тогда Анатолия Пришникова, а это имя известно всякому, кто работает по нашей специальности. И Жак Арно – он, возможно, не настолько широко известен, но он снабжает оружием многих врагов Израиля. Он разжигает пожар на Ближнем Востоке и наживается на этом. Я знаю его, и я его ненавижу. И у меня, возможно, есть способ добраться до него.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю, куда следы привели тебя. Но я могу с уверенностью сказать, что на корабле присутствовал один из агентов Арно – продавал оружие Калаканису.

– Это такой длинноволосый, в двубортном костюме?

– Он самый. Он действовал под именем Жана-Марка Бертрана. И частенько наведывался в Шантийи.

– Шантийи?

– Так называется место, где находится замок, в котором проживает Арно, – он регулярно устраивает там приемы, причем довольно расточительные.

Лейла встала и ненадолго удалилась в ванную комнату. Несколько минут спустя она вернулась, на ходу вытирая лицо полотенцем. Без макияжа она казалась еще прелестнее. Нос у нее был красиво очерченным и изящным, губы – полными. Но самыми заметными на лице Лейлы были большие карие глаза – одновременно и теплые, и напряженные, и умные, и игривые.

– Ты что-то знаешь о Жаке Арно? – спросил Брайсон.

Лейла кивнула.

– Я часто имела дело с теми кругами, в которых он вращается. Моссад уже некоторое время старается приглядывать за Арно, так что я побывала в Шантийи, на одном из его приемов, в качестве гостьи.

– А под каким прикрытием?

Лейла сняла покрывало с кровати.

– Под видом коммерческого атташе посольства Израиля в Париже. Человека, чьим расположением стараются заручиться. Жак Арно не склонен к дискриминации. Он торгует с израильтянами так же охотно, как с нашими врагами.

– А как ты думаешь, ты могла бы свести меня с ним?

Женщина медленно обернулась и взглянула на Брайсона широко раскрытыми глазами. Потом покачала головой.

– По-моему, это не слишком разумная идея.

– А почему?

– Потому, что я не могу больше рисковать своим заданием.

– Но ты сказала, что мы идем по одному пути.

– Отнюдь. Я сказала, что наши пути пересекаются. А это совсем не одно и то же.

– И твой путь не ведет к Жаку Арно?

– Возможно, ведет, – признала Лейла. – А может, и нет.

– В любом случае, это может оказаться полезным для тебя – завернуть в Шантийи.

– В компании с тобой – я верно полагаю? – поддразнивающим тоном поинтересовалась женщина.

– Ясное дело, именно об этом я тебя и прошу. Раз у тебя уже имеются дипломатические контакты в окружении Арно, с твоей помощью мне было бы гораздо легче туда проникнуть.

– Я предпочитаю работать в одиночку.

– Когда такая красивая женщина является на светский прием, разве спутник-мужчина не будет выглядеть совершенно правдоподобно?

Лейла снова вспыхнула.

– Ты мне льстишь.

– Нет, просто выкручиваю тебе руки, – сухо сообщил Брайсон.

– В надежде, что хоть что-то сработает?

– Примерно.

Лейла улыбнулась и покачала головой.

– Тель-Авив никогда не даст на это разрешения.

– Значит, не проси его.

Женщина заколебалась, опустила голову.

– Но это будет лишь временный союз. И обстоятельства в любой момент могут сложиться так, что мне придется его разорвать.

– Ты только проведи меня на виллу – а там можешь бросить меня сразу же, как только мы переступим порог. А пока скажи-ка мне одну вещь: почему именно Моссад счел нужным следить за Жаком Арно?

Лейла удивленно воззрилась на Брайсона. Судя по выражению ее лица, ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что произносить его вслух было пустой тратой времени.

– Потому что за прошлый год, или чуть больше того, Жак Арно стал одним из ведущих поставщиков оружия террористам. Именно поэтому я заинтересовалась тем человеком, которого вызывали посмотреть на тебя – как там его зовут, Жанретт? – потому, что он явился на корабль вместе с агентом Арно, Жаном-Марком Бертраном. Я подумала, что этот американец, Жанретт, закупает оружие для террористов. И потому мне захотелось посмотреть, как будет проходить твоя встреча с Жанреттом. Да и вообще, надо признаться, большую часть того вечера я размышляла, чем занимаешься ты сам.

Брайсон онемел, но разум его лихорадочно работал. Жанретт, оперативник Директората, которого сам Брайсон знал под именем Ванса Гиффорда, прибыл на борт «Испанской армады» вместе с агентом Жака Арно. Арно продает оружие террористам. Директорат – покупает. Не следует ли из этого – чисто логически, – что Директорат спонсирует терроризм во всем мире?

– Мне очень нужно добраться до Жака Арно. Это вопрос жизни и смерти, – тихо произнес Брайсон.

Лейла покачала головой и печально улыбнулась.

– Но мы можем и не получить никакой пользы от этого визита, ни ты, ни я. И это на самом деле еще не самое худшее. Арно – очень опасный человек, которого ничто не остановит.

– Но я хочу воспользоваться этим шансом, – отозвался Брайсон. – Это единственное, что у меня сейчас есть.

Команда профессиональных убийц пришла на крики. Им было велено довести зачистку до конца, а это подразумевало, что они должны обыскать и узкие, мощенные булыжником улочки, отходящие от Празо-до-Обраидоро, главной площади Сантьяго-де-Компостелла. Теперь, когда они окончательно утвердились во мнении, что их подопечный выскользнул изо всех подготовленных ловушек, им следовало заняться следующим пунктом программы – собрать всех отбившихся по ходу дела членов группы. Убитых погрузили в неприметные машины и отвезли в согласный на сотрудничество местный морг. Там им состряпают подложные документы, выпишут свидетельства о смерти, а тела будут захоронены в безымянных могилах. Родственникам убитых выплатят хорошую компенсацию и дадут понять, что им не стоит задавать лишних вопросов: в общем, стандартная процедура.

Когда уцелевшие собрали и пересчитали всех раненых и убитых, выяснилось, что по-прежнему недостает двух членов команды – братьев-фриульянцев, уроженцев глухого северо-восточного района Италии. Быстрое прочесывание улиц не дало никакого результата – нигде никаких следов. На повторяющиеся вызовы по радио братья не отвечали. Вероятно, они были убиты, но утверждать это с точностью было нельзя. А порядок проведения подобных операций требовал, чтобы всех раненых либо вывозили, либо ликвидировали. А значит, так или иначе, но братьев следовало вычеркнуть из списка.

В конце концов поступило сообщение о приглушенных криках, раздающихся на боковой улочке, и это сообщение привлекло внимание группы. Следуя указаниям, они добрались до заброшенной, заколоченной церквушки. Ворвавшись внутрь, ликвидаторы обнаружили сперва одного из братьев, а затем и второго. Обоих братьев кто-то крепко связал и заткнул им рты кляпом. Но, к счастью, у одного из фриульянцев кляп сидел неплотно – и именно его крики и помогли наконец-то отыскать пропавших.

– О господи, что ж вы так долго! – выдохнул он сквозь кляп. – Мы могли тут умереть! Паоло потерял жутко много крови.

– Мы не можем этого допустить, – отозвался один из ликвидаторов. Он извлек полуавтоматический пистолет и двумя выстрелами в голову прикончил фриульянца. – Слабые звенья следует изымать.

К тому моменту, как второго брата обнаружили – бледный, дрожащий, он лежал, свернувшись клубком, а вокруг него расплывалась лужа крови, – стало ясно, что Паоло знал, чего ему ожидать. Это видно было по его широко раскрытым, немигающим глазам. Он встретил прозвучавший выстрел без единого звука.

Глава 10

Шантийи, Франция

Великолепный Шато-де-Сен-Мерис был расположен в тридцати пяти километрах от Парижа – огромный замок семнадцатого века, чью роскошь, словно на сцене, подсвечивали десятки искусно размещенных прожекторов. Под стать замку – и по красоте, и по величественности – были его окрестности, обширный парк с вычурно подстриженными деревьями; этим вечером он был освещен, словно театральные подмостки. Пожалуй, это было самое подходящее сравнение – ведь Шато-де-Сен-Мерис действительно являлся сценой, по которой прогуливались богатые и влиятельные особы, заботливо рассчитывая момент своего появления на подмостках и момент ухода и обмениваясь старательно продуманными шутками. Впрочем, актеры одновременно исполняли и роль зрителей. И все это делалось лишь ради того, чтобы произвести впечатление друг на друга; все сознательно разыгрывали роли в пределах искусственных рамок тщательно разработанных масок.

Поводом для сегодняшнего приема являлась встреча министров торговли европейских стран, этакое подобие ежегодной конференции Большой семерки, но на самом деле состав присутствующих в Шато-де-Сен-Мерис почти не менялся от вечеринки к вечеринке. Здесь были все лучшие люди Парижа и их окружение, tout le beau monde[6]6
  Весь высший свет (франц.).


[Закрыть] или, по крайней мере, все, кто что-то собой представлял. Гости прибывали сюда в сверкающих «Роллс-Ройсах» или «Мерседес-Бенцах», облачившись в свои лучшие наряды, смокинги или вечерние платья. Дамы блистали драгоценностями, которые обычно хранились в сейфе или в банке. Здесь были графы и графини, бароны и баронессы, виконты и виконтессы; здесь были заправилы акционерных обществ и знаменитости из мира телевидения и театра; они являлись сюда с Ке-д'Орсе, из самых изысканных кругов, где высший свет пересекался с верхушкой финансового мира.

Проход, ведущий через подъемный мост и главную лестницу замка, был окаймлен сотнями свечей, и язычки пламени плясали под дуновением легкого вечернего ветерка, равно освещая элегантных седовласых мужчин и мужчин совершенно неэлегантных, коренастых, лысеющих, за невзрачной внешностью которых таились огромная сила и влияние; некоторые из них вели под руку самые яркие свои украшения – длинноногих, очаровательных любовниц, которых эти мужчины желали продемонстрировать всем и каждому.

Брайсон был одет в смокинг от «Ле-Кор-де-Шасса», а Лейла облачилась в черное открытое платье от «Диора». На шее у нее красовалась скромная нитка жемчуга, которая подчеркивала элегантность Лейлы, но не отвлекала внимания от ее потрясающей красоты. В своей прошлой жизни Брайсону частенько приходилось бывать на подобных приемах, и он всегда ощущал себя скорее наблюдателем, чем участником, хотя каждый раз старался приноравливаться к присутствующим – что ему неизменно удавалось. Он всегда умел казаться своим – а вот быть своим на самом деле получалось гораздо хуже.

Лейла же, судя по всему, чувствовала себя легко и непринужденно. Чуть-чуть косметики, несколько штрихов, нанесенных быстро и искусно – для этого понадобились всего лишь подводка для глаз и блеск для губ, – подчеркнули природную красоту Лейлы, ее оливковую кожу и большие влажные карие глаза. Волнистые каштановые волосы были подколоты, и лишь несколько прядей свободно падали вниз, привлекая внимание к изумительной лебяжьей шее; весьма смелое, но изящное декольте выставляло в выгодном свете великолепную грудь. Лейла с равным успехом могла сойти и за израильтянку, и за арабку, являясь фактически и тем и другим. Она непринужденно улыбалась и радостно смеялась; ее взгляд одновременно и притягивал, и удерживал на расстоянии.

Время от времени с ней кто-нибудь здоровался – похоже, здесь, в соответствии с ее легендой, все относились к ней как к дипломату из Тель-Авива, работнику израильского министерства иностранных дел, даже с весьма загадочными целями и связями. Лейлу знали все, не зная при этом о ней ничего – идеальная ситуация для оперативника, работающего под прикрытием. Днем раньше она позвонила одному из случайных знакомых с Ке-д'Орсе, известному своими тесными связями с Жаком Арно, хозяином Шато-де-Сен-Мерис, неизменному посетителю всех его вечеринок. Знакомый – он служил для торговца оружием одним из индикаторов общественного настроения – пришел в восторг, услышав, что Лейла на несколько дней завернула в Париж, несказанно огорчился, узнав, что она не приглашена на этот прием – конечно же, по досадному недосмотру! – и принялся твердить, что Лейла просто-таки должна там появиться. Месье Арно ужасно обидится, если она не придет! Да-да, конечно, она может прихватить с собой спутника. Кто же не знает, что очаровательная Лейла редко бывает одна?

В тот вечер Брайсон и Лейла проговорили допоздна, планируя свой визит в замок Арно. Это было чрезвычайно рискованное предприятие – в особенности теперь, после взрыва «Испанской армады». Конечно же, выживших, которые могли бы их опознать, не осталось, но если такие влиятельные люди, как Калаканис и множество его гостей, а также эмиссары и агенты других влиятельных людей, исчезают в огненном аду, это не может не вызвать тревогу в залах заседаний и кабинетах, рассеянных по всему миру. Так что все эти влиятельные люди, вовлеченные в гнусные, но очень, очень прибыльные предприятия, сейчас наверняка были настороже. Жак Арно потерял один из своих каналов и потому беспокоился о собственной безопасности. Кто знает, вдруг уничтожение корабля Калаканиса было лишь первым ударом, началом широкомасштабной операции, направленной против незаконных торговцев оружием? Жак Арно, ведущий французский торговец оружием, всегда был очень осторожен, когда речь заходила о его жизни и благополучии; сейчас же, после взрыва у Кабо-Финистерре, он должен быть сверхосторожен.

На корабле Лейла действовала в облике зеленоглазой блондинки, так что по крайней мере ее внешность изменилась кардинальным образом. Брайсон же не мог исключить вероятности того, что его как-нибудь да сумеют опознать. Если кто-нибудь успел до затопления корабля переслать через спутниковую связь записи, сделанные скрытыми камерами, то эти записи наверняка разошлись среди частных служб безопасности, обладающих огромными ресурсами.

Поэтому Брайсон сделал кое-какие покупки в театральном магазинчике неподалеку от «Гранд-опера», и на следующий день его внешний вид разительно изменился. Волосы Ника сделались седыми – причем именно такого оттенка, который появляется у седеющих блондинов. Волшебники из технической службы Директората в свое время хорошо обучили Брайсона искусству маскировки. Защечные вкладыши сделали его лицо одутловатым, а накладки из латекса помогли создать мешки под глазами и прорисовать морщины вокруг глаз и рта. Главное – это мелкие детали; за долгие годы маскировки Брайсон отлично усвоил эту истину. Незначительные изменения могут создать потрясающий эффект, не вызывая при этом подозрений. Теперь Брайсон выглядел по меньшей мере лет на двадцать старше: видный пожилой джентльмен, чьи манеры и положение в обществе вполне соответствуют прочим завсегдатаям Шато-де-Сен-Мерис. Он превратился в Джеймса Коллье, банкира из Санта-Фе, штат Нью – Мексико, занимающегося инвестициями и спекуляциями. Как и большинство специалистов по финансовым спекуляциям, предпочитающих работать подальше от взоров публики, мистер Коллье мало говорил о себе, а в ответ на вежливые расспросы просто отшучивался.

Брайсон и Лейла остановились в маленькой, скромной, безымянной гостинице на рю Труссо. Никто из них здесь прежде не проживал; главным достоинством этой гостиницы была ее полнейшая заурядность. Из аэропорта Лабаколла они добирались в Париж разными путями: Брайсон через Франкфурт, а Лейла через Мадрид. Правда, при размещении в гостинице возникла некоторая сложность – увы, неизбежная. Они путешествовали вдвоем, а в отелях обычно подразумевалось, что путешестующая вместе пара делит постель. Или, по крайней мере, комнату. Однако Брайсон попросил, чтобы им предоставили отдельные спальни в смежных номерах. Возможно, это слегка выбивалось из принятного порядка вещей, но зато свидетельствовало об определенном уровне пристойности, каковой поддерживала эта неженатая пара, о некой старомодной осторожности. Если же говорить правду, Брайсон боялся, что искушения плоти его одолеют. Лейла была красивой и очень сексуальной женщиной, а он слишком много времени провел в одиночестве. Но ему не хотелось рисковать едва сложившимися рабочими взаимоотношениями – так он себе говорил. Или, возможно, он боялся утратить необходимую осторожность? Или… Может, он хочет продолжать держаться наособицу, пока не разберется, что же случилось с Еленой и какое место она теперь занимает в его жизни?

В настоящий момент Лейла вела Брайсона через заполненный людьми зал, улыбаясь, кивая светским знакомым и продолжая мило болтать:

– История гласит, что этот замок был построен в семнадцатом веке одним из министров Людовика Четырнадцатого. Он был так великолепен, что король возревновал, арестовал министра, похитил его архитектора, садовника и всю мебель, а потом, подстрекаемый завистью, начал строить Версаль – чтобы его уже никто и никогда не смог превзойти.

Брайсон улыбался и кивал, сохраняя вид богатого человека, на которого его окружение произвело весьма приятное впечатление. Пока Лейла говорила, Ник обшаривал взглядом толпу и, замечая знакомое лицо, быстро отводил глаза. Он проделывал подобный фокус бессчетное число раз, но сейчас все было иначе: сейчас он вступил в область неизведанного. Кроме того, его план был готов лишь в самых общих чертах, и необходимо было импровизировать, опираясь на свои отточенные инстинкты.

Какая именно связь существовала – если существовала – между Жаком Арно и Директоратом? На борту «Испанской армады» группа убийц, намеревавшаяся прикончить его, действовала совместно с человеком Арно. Братья-фриульянцы были наемниками Директората, а это с высокой долей вероятности указывало на то, что Арно по меньшей мере как-то связан с Директоратом – связан неким загадочным, не до конца понятным образом. Более того, находившийся на борту корабля человек Директората – Ванс Гиффорд, или, как он сам себя именовал, Жанретт, – прибыл на «Испанскую армаду» в компании с эмиссаром Арно.

Все эти детали даже сами по себе были в высшей степени многозначительны, но, будучи собранными вместе, кусочки косвенных улик образовывали мозаику, наводящую на крайне красноречивые мысли. Похоже, Жак Арно являл собой одну из закулисных сил, ныне контролирующих Директорат.

Но Брайсону необходимы были доказательства. Веские, неопровержимые доказательства.

Они ведь где-то существовали. Но где?

По словам Лейлы, израильтяне считали, что фирма Жака Арно участвовала в отмывании огромных денежных сумм для различных преступных группировок, в том числе и для русской мафии. Наблюдатели Моссада предполагали, что Арно часто ведет деловые телефонные переговоры отсюда, из своего замка. Но неоднократные попытки Моссада и других спецслужб подслушать эти переговоры окончились безрезультатно. Переговоры Арно были защищены мощным шифратором и декодированию не поддавались. Брайсон сильно подозревал, что где-то в глубинах замка припрятано специальное оборудование связи – как минимум «черный» телефон, способный зашифровывать и расшифровывать сигналы, поступающие по телефонной линии, то есть разговоры как таковые, факсы и электронную почту.

Пока они пробирались через толпу, переходя из комнаты в комнату, Брайсон обратил внимание на картины, в изобилии развешанные по стенам, и это навело его на одну идею.

Расположенная наверху маленькая комната была погружена в полумрак. Лица двух мужчин в деловых костюмах освещал лишь мрачный синеватый отсвет экранов. Переплетение нержавеющей стали и полированных хромированных поверхностей, оптоволоконных кабелей и электронных лучевых трубок на фоне старинной каменной стены создавало некую странную модернистскую композицию. На каждом экране красовалось изображение определенной комнаты. Незримые для многочисленных гостей миниатюрные видеокамеры, спрятанные в стенах, арматуре и осветительных приборах, передавали качественное изображение на рассмотрение работников безопасности, дежуривших перед экранами. Оно было настолько четким, что наблюдатель мог разглядеть любое лицо, по какой-либо причине вызвавшее у него интерес или беспокойство, а мог и увеличить изображение так, чтобы это лицо заняло весь экран. Полученные таким образом снимки можно было оцифровать и сравнить с прочими фотографиями, хранящимися в сети. Это давало возможность установить личность любого подозрительного гостя – и при необходимости тихо попросить его удалиться.

Пальцы пробежались по кнопкам. На экране возникло увеличенное изображение лица, и двое мужчин принялись пристально его разглядывать. Это был седовласый, слегка одутловатый, загорелый мужчина, заблаговременно внесенный в список службы безопасности Арно – некий Джеймс Коллье из Санта-Фе, штат Нью-Мексико.

Работники безопасности заинтересовались этим человеком не потому, что они его узнали. Напротив – их внимание привлекло именно то, что они его не узнали. Этот человек был неизвестной величиной. А для сверхбдительной службы безопасности Жака Арно любая неизвестная величина являлась поводом для беспокойства.

Жена Жака Арно, Жизель, была высокой надменной женщиной с аристократической осанкой, орлиным профилем и черными волосами, уже тронутыми сединой. Линия волос располагалась неестественно высоко, а кожа лица была чересчур туго натянута, безошибочно свидетельствуя о регулярных посещениях некой швейцарской «клиники». Насколько заметил Брайсон, мадам Арно собрала свой «двор» в углу библиотеки – комнаты, чьи стены были сплошь покрыты книжными полками. Небольшая толпа сгрудилась вокруг Жизели, ловя каждое ее слово. Брайсон узнал ее – это лицо регулярно появлялось в отделе светской хроники «Пари матч», а он, воспользовавшись услугами Национальной библиотеки, внимательно просмотрел подшивку этой газеты за несколько лет.

Прихлебатели, казалось, были ослеплены остроумием мадам Арно и откликались на каждую ее реплику взрывом веселья. Взяв у официанта с подноса два бокала с шампанским и вручив один Лейле, Брайсон указал на полотно, висящее неподалеку от мадам Арно. Он размашистым шагом приблизился к картине, оказавшись таким образом в пределах слышимости хозяйки дома, и произнес – достаточно громко, чтобы перекрыть гул расположившейся по соседству компании:

– Просто фантастика! Вы видели написанный им портрет Наполеона? Это потрясающе: он изобразил Наполеона в облике римского императора, превратил его в статую, в живую икону.

Уловка сработала. Гордая владелица картины не устояла перед соблазном и повернулась туда, откуда доносился другой разговор, на ее взгляд – более интересный. Еще бы, ведь он касался принадлежащего ей произведения искусства! Одарив Брайсона милостивой улыбкой, она произнесла на хорошем английском:

– А вы когда-нибудь встречали такой же гипнотический взгляд, которым Энгр наделил Наполеона?

Брайсон улыбнулся в ответ и просиял, как человек, встретивший родственную душу. Он поклонился и протянул руку:

– Вы, должно быть, мадам Арно. Я – Джеймс Коллье. Прекрасный вечер.

– Прошу прошения, – обратилась Жизель к своему окружению, вежливо давая понять, что они могут удалиться. Подойдя поближе, она произнесла: – Я вижу, вы почитатель Энгра, мистер Коллье?

– Скорее мне следовало бы сказать, что я – ваш поклонник, мадам Арно. Ваша коллекция картин свидетельствует о том, что ее собирал человек с безупречным вкусом. Кстати, разрешите представить вам мою подругу – Лейла Шаретт, из израильского посольства.

– Мы уже встречались, – отозвалась хозяйка дома. – Очень рада вас видеть, – добавила она, пожимая руку Лейле, но ее внимание по-прежнему было приковано к Брайсону. Насколько мог судить Брайсон, в молодости Жизель Арно была потрясающей красавицей. И даже сейчас, перешагнув шестидесятилетний рубеж, она все еще была не прочь пококетничать. Мадам Арно обладала талантом, которым некогда славились куртизанки, – она заставляла мужчину почувствовать, что он – самый очаровательный человек в этой комнате, а все прочие присуствующие все равно что не существуют.

– Мой муж твердит, что, на его взгляд, Энгр скучен. Увы, его нельзя назвать таким знатоком искусства, как вас.

Однако Брайсон не желал пользоваться подвернувшимся предлогом, позволяющим ему быть представленным Жаку Арно. Напротив, он предпочел бы держаться подальше от оружейного магната и не привлекать к себе его внимания.

– О, если бы судьба была настолько благосклонна к Энгру, что позволила бы ему написать ваш портрет! – произнес он, с сожалением покачав головой.

Мадам Арно деланно нахмурилась, но Брайсон видел, что втайне она польщена.

– Ах, что вы! Мне совершенно не хотелось бы иметь мой портрет, написанный Энгром!

– Над некоторыми своими портретами он работал целую вечность, не так ли? Бедная мадам Муатесье позировала ему двенадцать лет.

– И он превратил ее в Медузу, со щупальцами вместо пальцев!

– Но это потрясающий портрет.

– На мой взгляд, он вызывает ощущение клаустрофобии.

– Поговаривают, будто он использовал для создания некоторых своих композиций камеру-люциду – можно сказать, шпионил за теми, кого хотел нарисовать, прежде чем увековечить их.

– Да неужели?

– Впрочем, при всем моем восхищении его полотнами, я бы сказал, что на самом деле несравненными следует назвать его карандашные рисунки. Вы согласны?

– О да, целиком и полностью! – воскликнула Жизель Арно. – Хотя сам Энгр считал свои рисунки халтурой.

– Да-да, я знаю – когда он жил в Риме и бедствовал, ему приходилось ради заработка рисовать портреты туристов. Но ведь некоторые величайшие полотна были созданы художниками, работавшими ради куска хлеба. На самом деле карандашные рисунки Энгра намного превосходят лучшие его работы в живописи. Использование белого цвета, черный фон, тонкая передача света – о, эти рисунки – подлинные шедевры!

Мадам Арно понизила голос и доверительным тоном произнесла:

– На самом деле, у нас в биллиардной висит несколько его рисунков.

Уловка сработала. Мадам Арно пригласила Брайсона и его спутницу пройтись по той части дома, что обычно была закрыта для гостей. Она предложила лично показать ему рисунки, но Брайсон отклонил это великодушное предложение. Нет-нет, он не может похищать ее у остальных гостей. Но если мадам Арно действительно не возражает, может быть, они сами быстренько взглянут на эти шедевры?

Пока они с Лейлой неспешно шли по коридорам и жилым, не рассчитанным на приемы комнатам, где на стенах висели уже менее впечатляющие работы не самых прославленных французских художников, Брайсон старался сориентироваться. Он хорошо подготовился: в той же Национальной библиотеке он отыскал сборник чертежей замков-памятников истории и изучил план Шато-де-Сен-Мерис. Брайсон знал, что Арно вряд ли станет менять планировку замка; единственное, что могло измениться, – это назначение комнат, размещение спален и кабинетов, в частности, личного кабинета Арно.

Брайсон рука об руку с Лейлой лениво прошел по коридору и свернул влево. Завернув за угол, они услышали негромкие приглушенные мужские голоса.

Брайсон и Лейла застыли словно вкопанные. Голоса постепенно сделались погромче и зазвучали более разборчиво. Разговор шел по-французски, но один из собеседников говорил с отчетливым иностранным акцентом: Брайсон быстро опознал в нем русского – возможно, уроженца Одессы.

– …вернуться к гостям, – произнес француз.

Реплику русского Брайсон толком не расслышал.

– Но после событий в Лилле, – отозвался француз, – поднимется беспримерная волна возмущения. Путь будет открыт.

Знаком велев Лейле оставаться на месте, Брайсон распластался вдоль стены и принялся дюйм за дюймом бесшумно продвигаться вперед, прислушиваясь изо всех сил. Ни голоса, ни шаги, похоже, не приближались. Ник извлек из нагрудного кармана смокинга предмет, выглядящий как серебряная шариковая авторучка, затем вытащил из кончика «ручки» длинную тонкую проволочку, на вид словно бы сделанную из стекла, и растянул ее на максимальную длину – восемнадцать дюймов. Он согнул кончик гибкой оптоволоконной проволоки-перископа, затем принялся осторожно перемещать ее вдоль стены, пока она не высунулась из-за угла буквально на полдюйма. Теперь, глядя в маленький окуляр, Брайсон мог отчетливо разглядеть двух собеседников. Один из них – щеголеватый поджарый мужчина в массивных темных очках, почти лысый, – явно был сам Жак Арно. Он беседовал с высоким краснолицым мужчиной, которого Брайсон сперва не узнал. Лишь несколько секунд спустя до Ника дошло, кто перед ним: сам Анатолий Пришников.

Пришников. Тот самый магнат, который, как полагали многие, стоял за спиной марионетки, ныне занимающей президентский кабинет в Кремле, и которому и принадлежала реальная власть.

Слегка переместив оптоволоконный перископ, Брайсон обнаружил еще одного человека. Он располагался гораздо ближе – точнее говоря, сидел почти у самого угла. Охранник, причем наверняка вооруженный. А здесь, в начале коридора, у него пост. Еще раз передвинув перископ, Ник увидел еще одного сидящего человека – еще одного вооруженного охранника. Второй охранник находился в середине коридора, перед большой, обитой железом дверью.

Личный кабинет Арно.

В этой части замка не было окон; как правило, в таких местах кабинеты не размещают. Но Арно интересовали не виды, открывающиеся из окна, а безопасность.

Двое мужчин изобразили нечто вроде прощальных жестов, дающих понять, что разговор окончен, и, к счастью для Брайсона, зашагали в противоположную от него сторону. А значит, Брайсону и Лейле не нужно было немедленно исчезать отсюда.

Убрав оптоволоконный перископ и загнав его обратно в ручку-футляр, Брайсон обернулся к Лейле и кивнул. Женщина поняла его без слов. Они отыскали свою цель, точку средоточия деловой активности Жака Арно.

Двигаясь все так же плавно и беззвучно, Брайсон принялся отступать и отступал, пока не оказался перед открытой дверью комнаты, мимо которой они незадолго перед этим проходили. Это была, как он успел еще тогда заметить, гостиная – темная и скромно обставленная. Очевидно, ею редко пользовались. Брайсон взглянул на светящийся циферблат своих наручных часов, «Патек Филлип». Выждав минуту, он подал знак Лейле, а сам нырнул в гостиную и укрылся в темноте.