Текст книги "Дорога Патриарха"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 1

ЖИЗНЬ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ

Это и дверью-то сложно было назвать, просто несколько досок, связанных между собой веревкой, тряпками и лозой. Когда разъяренный дворф с разбегу бросился на нее, она разлетелась на куски, и в маленькую пещерку посыпались щепки, тряпье и обрывки веревки.

Большего смятения, чем последовало за этим, не могло бы вызвать ни одно порождение Девяти Кругов Ада. На бедных гоблинов обрушился свирепый дворф с развевающимися черными волосами и длиннейшей бородой, заплетенной в две косицы, с непревзойденным мастерством размахивающий парой кистеней.

Он бросился к самой многочисленной группке гоблинов – их было четверо. Не обращая ни малейшего внимания ни на их жалкое оружие, ни на попытки защищаться, он врезался прямо в них, брыкаясь, топча и калеча их металлическими шарами, утыканными острыми шипами, со свистом крутившимися на концах адамантиновых цепей. Одному бедняге он нанес удар в грудь, да такой, что смял ему легкие и отбросил футов на десять. Пригнувшись и уклонившись от заостренной палки другого гоблина, игравшей роль копья, дворф развернулся к нему и двумя ударами проломил несчастному плечо и череп. Когда же тот упал на пол, еще и наподдал ногой под подбородок, раздробив челюсть. Но противник его уже успел распрощаться с жизнью, поэтому даже не пискнул.

Взметнув косицами, дворф прыжком обернулся к двоим оставшимся. Гоблинов настолько ошеломила его свирепость, что они на мгновение замерли в растерянности. А тому только это и нужно было.

Размахнувшись в стороны, он одновременно нанес два удара. Одному гоблину досталось крепко, а другого он только задел, но все равно удар был такой силы, что бедняга покачнулся. Набросившись на него, дворф свалил гоблина наземь пинками и тычками.

Потом он ринулся к входу, кувыркнулся и, еще вскакивая, ударил одного из гоблинов, спешивших удрать по склону горы, кистенем в спину. Тот и впрямь оказался на склоне быстрее, чем мог бы вообразить. Правда, мгновением раньше у него был раздроблен позвоночник, и потому он упал на землю, уже ничего не ощущая.

Широко расставив ноги, дворф выпрямился в проеме. Чуть присев и раскинув руки с кистенями, болтающимися на концах цепей, он бешено вращал выпученными глазами.

Он мог бы биться об заклад, что в пещере, когда он туда ворвался, было около десяти гоблинов. Пятерых он уложил, но теперь ему противостояли только двое.

Точнее, один, потому что второй неистово колотил в заднюю дверь в глубине пещеры, более крепкую, сделанную из прочного дерева, соединенного железными скобами. Второй, жавшийся спиной к товарищу, в ужасе не смел отвести взгляда от разъяренного чужака.

– А, у вас там укрытие! – проворчал дворф, делая шаг вперед.

Гоблин съежился и что-то пискнул, клацнув зубами. Второй же с удвоенным рвением замолотил в дверь.

– Ну-ка, давай, – подбодрил дворф. – Возьми палку и защищайся, повеселимся!

Уродец чуть распрямил плечи, и дворф воспринял это как сигнал. Крутанувшись, он махнул кистенем, но удар не достиг цели. Сначала дворф решил напугать несчастного.

Он сделал еще шаг, снова развернулся на месте, и очередной удар разбил гоблину лицо. Если бы не дверной косяк за спиной, он отлетел бы далеко назад.

Оба бедолаги принялись колотить в дверь уже в совершеннейшем отчаянии. Дворф же, вздохнув, пренебрежительно покачал головой, подошел ближе и в два счета проломил им сзади головы. Взяв оба кистеня в одну руку, другой он схватил одного из гоблинов за шею и легко, как щепку, отшвырнул футов на десять, к стене. Вслед за ним полетел и второй.

Дворф поправил ремень из толстой кожи – волшебную вещь, наделявшую и без того сильного воина мощью великана.

– Красиво сработано! – похвалил он, рассматривая главный вход.

Дверь и косяки явно делали не гоблины; скорее всего, они стащили их из развалин какого-нибудь замка в заболоченных землях Ваасы. Но нужно отдать уродцам должное – все это они хорошо вделали в стену.

Дворф постучал и довольно бегло прокричал на гоблинском языке:

– Эй вы, сопляки плоскоголовые! Вряд ли вы обрадуетесь, если я сломаю такую красивую дверь, а? Тогда открывайте, и не будем тянуть время! Я, может, даже пощажу вас, но уши все равно заберу!

И, приложив свое собственное ухо к двери, он услышал там едва уловимый всхлип, а потом «Ш-ш-ш!».

Вздохнув, дворф постучал снова:

– Ну ладно. Ваш последний шанс.

Отступив на шаг, он пошептал над обернутыми кожей ручками кистеней, высвобождая их волшебную мощь. Из шипов правого шара засочилась прозрачная маслянистая жидкость, а из левого – красновато-серая. Смерив взглядом дверь, дворф решил бить в центральное скрещение кованых полос.

Досчитав до трех (в конце концов, он же обещал им последний шанс!), он резко развернулся в прыжке и левым кистенем нанес удар точно в намеченное место. Правым он ударил по инерции, но главное, что на двери осталась красноватая жидкость.

Это был ихор страшного чудовища, при виде которого наверняка побледнел бы любой рыцарь в сияющих доспехах. В считанные мгновения толстые железные оковы приобрели такой же бурый цвет и рассыпались ржавым прахом.

Дождавшись, когда железо совсем разрушилось, дворф с ревом развернулся еще раз, вложив в движение всю свою силу, и треснул правым кистенем в ту же самую точку. Может, таким ударом он расшиб бы дверь и собственными силами, но узнать это наверняка не пришлось никому, поскольку вещество из правого шара при соприкосновении с поверхностью вызвало взрыв.

Дверь вместе с тяжелым засовом с обратной стороны раскололась надвое, одна ее половина, криво повиснув на петле, качнулась в сторону дворфа, а другая грохнулась на пол.

В проеме стояли трое гоблинов, наряженных в нелепые доспехи явно с чужого плеча – на одном даже был шлем с открытым забралом, – и каждый сжимал оружие: короткий меч, копье и боевой топор. Если неопытного бойца их вид и мог припугнуть, то дворф с первого взгляда понял, что бедняги даже обращаться с этим оружием не умеют, – недаром он провел в сражениях почти четыреста лет.

– Ну что ж, если вы отдадите мне свои уши, то ступайте на все четыре стороны, – сказал он по-гоблински с сильным акцентом. – Будете вы жить, плоскоголовые, или сдохнете, мне без разницы, но ваши уши – мне. – И, достав с этими словами маленький нож, он метнул его, всадив в пол у ног незадачливой троицы. – Отдадите мне каждый левое ухо и вернете нож, а потом идите себе. Не хотите – срежу уши с ваших трупов. Выбирайте.

Гоблин, что стоял правее, поднял копье и с воплем бросился в атаку.

Именно на это Атрогейт и рассчитывал.

* * *

Услышав, что Атрогейт с шумом ломится в дверь, Артемис Энтрери скользнул за ширму. Он не только недолюбливал дворфа, но и не доверял ему, потому возможность подслушать пришлась кстати.

– Вот где эта тощая полукровка, что хочет меня обскакать! – взревел Атрогейт, переступив порог комнаты Калийи.

Женщина мельком взглянула на дворфа, ничуть не испугавшись, – Энтрери понимал, что она спокойна, зная, что он рядом.

– Ну, чего, думаешь, имя себе здесь заработала?

– Ты это о чем?

– Ах, госпожа Калийа, первая в списке, – кривляясь, ответил Атрогейт.

Среди смельчаков из Ворот Ваасы, отправлявшихся в походы в необжитые земли, шло своеобразное соревнование. За уши диких тварей, населявших эти территории, было назначено вознаграждение, но, чтобы подстегнуть энтузиазм, командиры крепости еще стали вести и список самых удачливых «охотников за головами». Почти с самого начала имя Атрогейта бессменно возглавляло этот список, пока несколько месяцев назад Калийа не обошла его. А ее погибшая подруга Парисса отстала от дворфа всего на пару очков.

– Думаешь, меня это волнует? – спросил он.

– Во всяком случае, явно больше, чем меня, – невозмутимо ответила полукровка, а Энтрери за ширмой удовлетворенно кивнул, довольный ответом подруги.

Посопев, Атрогейт взревел:

– Недолго тебе там быть!

Энтрери чутко прислушивался, стараясь понять, угрожает он Калийе или нет. Машинально сжав эфес, он неслышно ступил, переместившись к ближайшему к двери краю ширмы, откуда удобно было бы атаковать дворфа с фланга, если потребуется.

Атрогейт поднял руку с зажатым в ней туго набитым мешочком, и наемный убийца успокоился, сообразив, что там внутри.

– Тебе снова придется смотреть мне в спину, полукровка, – потрясая мешком, сказал Атрогейт. – Четырнадцать гоблинов, парочка тупоголовых орков и один огр на закуску.

Калийа равнодушно пожала плечами.

– Так что если ты крепкая, продолжай охотиться и зимой, – вещал Атрогейт. – Я же отправлюсь на юг и буду пить, пока снег не сойдет, поэтому снова можешь стать первой на несколько месяцев, если повезет. Но как только снег растает, все, уступишь мне место.– Помолчав, дворф ухмыльнулся в кустистую бороду. – Правда, подружки-то твоей больше нет, с кем пойдешь? Если только этого проныру уговоришь, только он, небось, холодов побоится!

Калийю передернуло при упоминании о Париссе, и Энтрери, заметив это, даже не рассердился на оскорбление в свой адрес. Полукровка все еще тяжело переживала потерю. Парисса с Калийей дружили много лет, бывали во многих передрягах, но она погибла по дороге в Палишук, выпав из повозки, которой правил Энтрери, во время битвы со страшными, похожими на змей летающими чудищами.

– Добрый мой дворф, мне совсем не хочется тащиться куда-то убивать гоблинов, – сказала Калийа, справившись с собой.

– Ну, как знаешь, – фыркнул дворф. – Мне-то все едино, я так и так весной буду первым, так что ты и другие, кто думает меня обойти, можете даже не надеяться! Не выйдет!

– И наплевать.

Гордо выпятивший грудь Атрогейт несколько растерялся, услышав такой ответ. Буркнув нечто нечленораздельное, он еще раз тряхнул своим мешком перед носом у Калийи, сказал: «Н-да» – и повернулся к двери.

Энтрери даже не посмотрел в его сторону, целиком сосредоточив внимание на подруге, которую, несмотря на внешнюю невозмутимость, разговор с дворфом явно расстроил.

Глава 2

ДОРОГА В БЛАДСТОУН

Трудно было вообразить себе спутников более непохожих друг на друга. Джарлакс, ехавший на высоком сильном жеребце, был одет отменно – шелковая одежда, широкий плащ, пурпурная шляпа с огромными полями, украшенная пером диатримы. Дорожная грязь как будто не приставала к нему – ни пылинки, ни пятнышка не было на его вещах. И сам он, изящный и стройный, сидя в седле очень прямо, походил на безупречно воспитанного знатного вельможу. Его нетрудно было принять за какого-нибудь принца-дроу, искушенного в дипломатии.

Рядом с ним трясся на осле дворф – полная ему противоположность. Можно было подумать, что вся грязь на дороге – от коренастого, неряшливого Атрогейта. К несчастью бедного ослика, дворф носил доспехи из кожи и металлических пластин, с бесчисленным количеством пряжек, бляшек и ремешков. Седло он, видно, считал ненужной роскошью, поэтому сидел просто на спине бедного животного, крепко обхватив его ногами, подпрыгивая и подскакивая при каждом шаге. За спиной у него крест-накрест крепились знаменитые кистени, сделанные из стеклостали, и их утыканные шипами головки тоже болтались на ходу.

В отличие от наголо бритого дроу, черная кожа которого поблескивала под полями шляпы – а когда он снимал ее, становилось видно, что никакой растительности, кроме тонких изогнутых бровей, на голове эльфа нет, – дворф был чрезмерно волосат, чем гордился, как лев своей гривой. Черные космы, будто копна, торчали во все стороны, сплетаясь с пучками, торчавшими из ушей, и длинной бородой, заплетенной в две косицы, каждая из которых была перехвачена ленточкой, украшенной драгоценными камнями.

– Ну, мы прям настоящие герои,– обратился дворф к своему спутнику.

Впереди следом за парой солдат ехали Артемис Энтрери и Калийа, а солдаты позади сопровождали гроб с телом командира Эллери из Армии Бладстоуна, молодой воительницы, подававшей большие надежды, дальней племянницы короля Гарета Драконобора. Все жители Бладстоуна скорбели о ней. Она погибла в замке, порожденном темной магией, который неожиданно возник неподалеку от северного городка Палишука, населенного полуорками.

Никто не знал правды о ее гибели, кроме Джарлакса и Энтрери. На самом деле женщина погибла от руки наемного убийцы, тем самым разрешившего исход поединка между Эллери и темным эльфом.

– Да, действительно, – согласился Джарлакс.– А ведь именно это я тебе и предсказывал, когда вытащил из той ямы. Видишь, какая слава нас ожидает, так что злиться из-за печальной участи Калгана было глупо.

– А кто сказал, что я злился? – фыркнул Атрогейт. – Просто мне не шибко хотелось есть бедолагу.

– Э нет, меня не обманешь, добрый дворф.

– А-ха-ха-ха!

– Ты вполне законно мог нарушить свои клятвы, – проговорил Джарлакс и искоса посмотрел на собеседника, следя за его реакцией.

Там, в замке, Атрогейт вызвал на бой Энтрери, и Джарлаксу пришлось вмешаться в ход поединка. С помощью одной из множества своих волшебных вещиц темный эльф создал под ногами дворфа довольно глубокую яму, куда тот в пылу схватки и свалился. Попав в ловушку, дворф все равно долго упирался, не желая присоединиться и помочь остальным, пока Энтрери не сбросил вниз труп его приятеля, мага Кантана.

– Просто ты не знаешь Нелликта так, как знаю его я, – приблизившись к Джарлаксу, доверительно прошептал Атрогейт.

Уже не в первый раз дроу подивился дрожи, появлявшейся в голосе бесстрашного дворфа, когда тот поминал имя мага. Нелликт считался правой рукой Тимоско, главы Цитадели Убийц, могущественной гильдии наемных убийц в Дамаре, а может, – как утверждали слухи – даже управлял ею.

– Однажды я видел, как он одного дворфа превратил в лягушку, а другого – в голодную змею, – продолжал Атрогейт, и при воспоминании об этом его передернуло. – А потом расколдовал, когда один уже наполовину съел другого.

Подобная жестокость вряд ли могла поразить Джарлакса, третьего сына Дома Бэнр, которого родная мать чуть было не убила ударом ножа в грудь еще в младенчестве, чтобы принести его в жертву кровожадной богине дроу. Джарлакс буквально впитал в себя дух жестокости, проведя несколько веков в Мензоберранзане, населенном коварными и злобными соплеменниками. Так что ничто из того, что рассказывал или мог бы рассказать дворф, не заставило бы Джарлакса содрогнуться.

К тому же он уже отчасти составил себе мнение о Нелликте. Видимо, именно он держал в руках эту страшную организацию. Будучи сам главой банды наемников Бреган Д'эрт, Джарлакс по опыту знал, что обычно в таких сообществах предводитель – в Цитадели Убийц им считался Тимоско – роль представительская, он должен быть дипломатом, тогда как заместители зачастую не останавливаются ни перед чем и их гораздо больше, чем главаря, на лице которого хоть изредка можно увидеть милостивую улыбку, боятся как враги, так и друзья.

К тому же Нелликт – маг, а Джарлакс считал, что именно маги способны на самую страшную жестокость. Возможно, благодаря интеллектуальному превосходству они считают себя неизмеримо выше прочих и, творя зло, не испытывают угрызений совести, подобно тому как обычный человек не переживает, скажем, наступив на таракана. А может, все из-за того, что волшебник обычно нападает издали. Если воин наносит удар, его нередко забрызгивает теплая кровь врага, а волшебник, произнеся где-то вдалеке заклинание, словно и не связан с разрушительными последствиями своих действий.

Сложно понять их, чародеев и кудесников, а иметь с ними дело опасно: многие из них спесивы и жестоки. Именно по этой причине Джарлакс часто назначал магов своими заместителями в Бреган Д'эрт.

Раздумывая обо всем этом, дроу лишний раз напомнил себе, что и к дворфу, трясущемуся рядом на осле, не стоит относиться легкомысленно. Несмотря на все его бахвальство и шумливость, опасно иметь этого бывалого воина в числе недругов. Ведь именно он едва не победил Артемиса Энтрери в схватке в замке Женги. Атрогейт был совершенным орудием разрушения, просто мечта для любого войска или тайной организации. Он мешками таскал уши разных тварей в крепость и заработал тем самым себе громкую славу в Воротах Ваасы. За крикливостью, хвастовством и приземленностью дворфа Джарлакс разглядел одну важную особенность его характера. Даже будь они с Энтрери друзьями Атрогейта, дворф все равно не задумываясь прикончил бы обоих, получи он на это приказ сверху. Он лишь выполнил бы очередное задание, примерно как Энтрери долгие годы выполнял заказы пашей в Калимпорте.

– Твой приятель хоть понимает, какая честь его ожидает? – спросил Атрогейт, кивнув в сторону Энтрери. – Сейчас, при Гарете, стать рыцарем Ордена в Бладстоуне – большое дело.

– Уверен, что не понимает и не поймет, – ответил дроу, усмехаясь.

Всех их, участников похода против драколичи Уршулы и другой нечисти, обитавшей в замке Женги, кроме полуорков Ольгерхана и Аррайан, оставшихся дома, должны были как героев чествовать завтра в Бладстоун-Виллидже. Почета удостоились даже Калийа, не ходившая в замок, и солдат Армии Бладстоуна Дэвис Энг, раненный по дороге к Палишуку. Их двоих и Атрогейта провозгласят почетными гражданами Дамары и Ваасы, наделив их тем самым заметными преимуществами: скидками у торговцев, размещением в гостиницах и бесплатной первой порцией выпивки в тавернах, что особенно должно было радовать дворфа. Джарлакс в красках представил себе, как тот бегает по Гелиогабалусу из одного кабака в другой, поглощая бессчетные «первые» порции.

Джарлакса, сыгравшего во всем предприятии более важную роль, удостоили более высокого звания героя Ваасы, что включало в себя все преимущества предыдущей ступени, а также давало право свободного проезда по всему недавно созданному королевству и обеспечивало покровительство короля Гарета. Сам Джарлакс не спорил, что в победе над драколичи его участие сыграло решающую роль, ибо у него имелись свои тайны, но все же был несколько озадачен раздачей наград. Ведь Атрогейт дрался с чудовищной нежитью самозабвенно, не щадя себя, а его обделили. Поначалу дроу думал, что тому виной не самая безупречная репутация дворфа. Однако, узнав, какой почет окажут наемному убийце Энтрери, прикончившему драколичи, он все понял. При помощи тайных рычагов и средств влияния распределение наград негласно инициировалось Нелликтом и Цитаделью Убийц. При личной встрече Нелликт весьма прозрачно намекнул Джарлаксу, что его участие в этой организации будет необходимо, поскольку Эллери, племянница Гарета, тайно связанная с бандой, погибла.

Для Энтрери же после того, как он хитроумно заманил драколичи в ловушку – заставил его сунуть голову в пещеру, где устроил взрыв, – мир изменился. Теперь он превратился во всеобщего героя, и король Гарет сделает его кандидатом на рыцарство, что значило – почти рыцарем Ордена.

Наемный убийца Артемис Энтрери – рыцарь Ордена, учрежденного благочестивым королем Гаретом! Это, пожалуй, слишком – и Джарлакс в голос рассмеялся.

– А-ха-ха-ха! – поспешил присоединиться Атрогейт, хотя понятия не имел, что так насмешило дроу. Поэтому, спохватившись, поинтересовался: – Ты чего веселишься, черномазый?

* * *

Низкие облака на западе перекрывали сияние вечернего солнца, и прохладный ветерок приятно овевал лицо. Мастер Кейн сидел, скрестив ноги и положив на колени раскрытые ладони. Глаза его были закрыты, тело расслаблено, он глубоко дышал, обратив взор внутрь себя.

Никто, кроме Кейна, бывшего магистра Цветов в монастыре Желтой Розы, не отважился бы лететь на ковре-самолете с закрытыми глазами, но его не занимали такие будничные вещи, как управление ковром. Лишь время от времени он открывал глаза и чуть исправлял курс, хотя и сознавал, что ему ничто не грозит, если только дракон не окажется на его пути, внезапно взмыв в небо над Бладстоунской долиной.

Его внутреннее чувство пространства было столь безошибочно, что он вышел из медитации как раз в тот момент, когда внизу показался Бладстоун-Виллидж. Он даже различил большие нарядные здания и великолепный дворец своего друга, Гарета Драконобора, но они не поразили его.

Ни одно произведение человеческих рук не могло произвести впечатления на Кейна, видевшего изумительные коридоры монастыря Желтой Розы, но вот Белое Дерево…

Едва монах разглядел его в большом саду, разбитом на берегу озера Мидаи, его сердце преисполнилось торжественным покоем, будто приобщилось к чему-то великому, причастилось вечности. Когда-то, в награду за победу над королем-колдуном и его дьявольскими приспешниками и уничтожение волшебной палочки демона Оркуса, семечко этого дерева, так называемое перл-семя, было подарено Кейну и его друзьям платиновым драконом Бейамутом.

Белое Дерево стало символом этой великой победы и, кроме того, служило магической защитой земель Бладстоуна от демонических порождений Абисса. Глядя на него, Кейн всем существом чувствовал, что они не просто временно одержали верх, но обеспечили его родной земле благословение на долгие годы. Протянув руку, Кейн взял свой посох, сделанный из ветви волшебного дерева. На ощупь он был гладкий, как полированный камень, и по-прежнему снежно-белый, как и в тот день, когда сломили ветвь, ибо никакая грязь не могла его замарать. К тому же дерево было твердым, как адамантин, и Кейн легко мог расколоть своим посохом камень.

Мысленным приказом Кейн развернул ковер к дереву и мягко опустился на ровную площадку перед ним. Сидя со скрещенными ногами и посохом на коленях, он вознес молитвы дереву и благодарность Бейамуту, повелителю добрых драконов, за его чудесный дар.

Но вдруг чей-то громогласный возглас вывел его из медитации:

– А, благословенны пьяные боги, когда у них двоится в глазах!

Встав с ковра, Кейн не удивился, увидев брата Дугальда, тучного здоровяка весом фунтов в четыреста, который в следующее мгновение навалился на него. Другой на месте бывшего магистра не удержался бы на ногах, но Кейн даже не шелохнулся.

Дугальд облапил его мясистыми ручищами и с чувством похлопал по спине, после чего отодвинул на расстояние вытянутых рук, точнее, отодвинулся сам, поскольку Кейн стоял как скала.

– Сколько же времени прошло! – трубно возвестил монах. – Дружище, ты то путешествуешь, то сидишь в монастыре на юге и совсем забыл своих друзей здесь, в Бладстоун-Виллидже.

– Вы всегда со мной, – ответил Кейн, – в мыслях и молитвах. Никого из вас я не забыл.

Дугальд очень энергично закивал, и Кейн понял не только по его оживленности, но и по запаху, что брат уже причастился крови виноградных лоз. Дугальд был членом близкого ему по духу Ордена бога Ильматера и служил святому Дионису, покровителю возлияний. Дугальд был весьма ревностным его приверженцем.

Кейн когда-то сознательно и добровольно отказался от крепких напитков, потому не судил других с позиций собственного выбора.

Отвернувшись от Дугальда, он погрузился в созерцание дерева, широко раскинувшего свои ветви. Спокойная гладь озера служила ему обрамлением. За те два года, что Кейн не был в Бладстоун-Виллидже, дерево еще выросло и теперь достигало тридцати футов, хотя ему не было и двенадцати лет. Ветви у него были длинные и крепкие, и время от времени одна из них доставалась в дар тому или иному из героев, чтобы он мог сделать для себя какую-нибудь вещь из волшебной древесины.

– Что-то слишком долго тебя не было, – проговорил Дугальд.

– Уж такова моя жизнь.

– Да, что тут скажешь? Ты прибыл на церемонию?

– Да, чтобы поговорить с Гаретом.

Дугальд внимательно посмотрел на него:

– О чем же?

– О том, что его решение повесить медаль на шею дроу несколько неожиданно.

– Тем более что Кейн так сказал, – подхватил Дугальд. – Говорят, к тому же этот дроу очень странный, даже по сравнению с остальными из их команды. Ты что-нибудь знаешь о нем? Гарету известно лишь то, что говорят о нем в крепости.

– И, несмотря на это, он наградит его званием героя Бладстоуна, а его товарища произведет в рыцари Ордена?

– Кандидатом в рыцари.

– Со временем и рыцарем станет.

Дугальд согласно кивнул. Любой, кто становился кандидатом, в течение двух лет получал рыцарское достоинство – за исключением сэра Лайэма из Хафлинг Дауне, который после почетной церемонии пропал или был убит по дороге домой.

– Друг мой, у тебя есть основания сомневаться, что дроу достоин такой чести? – спросил монах.

– Он – темный эльф.

Дугальд посмотрел на Кейна почти с упреком.

– Да, мы все знаем сестер Эйлистри, – согласился Кейн. – Одна из заповедей монастыря Желтой Розы – судить людей по их поступкам, а не по происхождению. Но этот дроу объявился здесь совсем недавно. Мы не знаем, где и как он жил раньше, и никто не слыхал, чтобы он имел хоть какое-то отношение к культу Эйлистри.

– Как раз сейчас генерал Даннауэй из Ворот Ваасы на аудиенции у короля Гарета и королевы Кристины, – сказал Дугальд. – Он очень хвалебно отзывается о подвигах этого типа, Джарлакса, а также и его товарища.

– Видимо, отличные воины.

– Похоже.

– Но для того, чтобы стать рыцарем Ордена, умелое обращение с оружием – последнее из требований, – заметил Кейн.

– Однако любой из рыцарей должен быть готов жизнь свою отдать во имя долга, – возразил монах.

– «Чистота намерений, жизнь по совести, взвешенность решений и умение отступить, если это в интересах Бладстоуна»,– осадил его Кейн, процитировав отрывок из клятвы рыцаря. – Без сомнения, слову генерала Даннауэя можно верить, когда дело касается истребления всяких тварей за Воротами Ваасы, но ему почти ничего не известно о характерах этой пары.

Дугальд взглянул на него с любопытством:

– Тогда, быть может, тебе известно?

Кейн пожал плечами. Перед тем как отправиться в Бладстоун-Виллидж, он беседовал с Хобартом Брейсгирдлом, предводителем боевого отряда хафлингов, именовавших себя Коленоломами; в последнее время они промышляли в окрестностях Ворот Ваасы. Кое-что Хобарт порассказал Кейну об этих странных друзьях, Джарлаксе и Энтрери, но недостаточно, чтобы с уверенностью сделать какие-либо выводы. Собственно, оснований предполагать, что эти двое не так хороши, как проявили себя в крепости и во время похода в Палишук, не было, но сами их поступки и мотивы не всегда поддавались четкому определению.

– Просто я считаю решение короля Гарета относительно этих двух чужаков несколько скоропалительным, – только и сказал Кейн.

Дугальд снова кивнул в знак согласия и, обернувшись, широким жестом указал на великолепный дворец Гарета и Кристины. Стройка длилась уже больше десяти лет. Ядром нового здания стал старый дворец Трантов, родовое гнездо баронов Бладстоуна, его расширили и пристроили два крыла. Основные работы были завершены, продолжалась отделка – украшали лестницы, делали витражи. Жители не только города, но и всех земель королевства хотели, чтобы дворец их правителя был достоин его подвигов и славы. А создать нечто соразмерное славе Гарета Драконобора было непросто, задача оказалась столь трудоемкой, что потребовала усилий и мастерства лучших ремесленников королевства.

Оба монаха отправились в сторону великолепной постройки, желая поскорее повидаться с друзьями. Стража, с почтением склонившаяся перед странником в потрепанной одежде, пропустила их без лишних вопросов. Человек, никогда не слышавший о магистре Кейне, увидев его, ни за что не догадался бы, что он на самом деле собой представляет. Кейн был уже в возрасте, очень худой, с заметно поредевшими седыми волосами и бородой. Одет он был почти что в лохмотья, а из украшений носил только два магических перстня. Вместо пояса – грубая веревка, на ногах – потрепанные сандалии. Примечательным в его внешности был лишь белоснежный посох в руке, и для знающего человека этого было бы достаточно, чтобы понять, что перед ним не просто бедный странник, а выдающаяся личность.

Ведь именно Кейн, такой неприметный на вид, нанес последний решающий удар королю-колдуну Женги и освободил от его владычества земли Бладстоуна.

Стражники знали его, поэтому отвесили почтительные поклоны и оживленно зашептались, едва он прошел.

Когда другие стражи торопливо бросились открывать перед двумя товарищами великолепные резные белоснежные двери в аудиенц-зал Гарета (еще один дар волшебного дерева), Кейн и Дугальд уже на пороге поняли, что кое-кто еще из их боевых соратников прибыл во дворец. До них донеслись возгласы вечно оживленного и подвижного Селедона Кирни.

– Значит, Гарет бросил Клич Дозорных, – заметил Кейн Дугальду. – Это хорошо.

– А ты разве не поэтому здесь? – удивился монах, ведь Кейн, как и Селедон, состоял в числе осведомителей короля Гарета по всему королевству и являлся его самым доверенным лицом в Ваасе.

– Нет, никакого вызова я не получал, – покачал головой бывший магистр, – но посчитал свое присутствие необходимым.

И они переступили через порог. Все разговоры в зале разом смолкли. Красивое лицо короля Гарета осветилось улыбкой. Появления Дугальда ожидали, а вот прибытие Кейна стало приятным сюрпризом.

Прекрасная Кристина тоже улыбнулась, но она всегда была более сдержанна в проявлении чувств, чем ее импульсивный супруг.

Селедон поднял правую руку тыльной стороной кверху, оттопырив большой палец и сжав остальные, а потом большим пальцем коснулся сердца – так приветствовали друг друга Дозорные.

Кейн кивком поздоровался с ним и бок о бок с Дугальдом подошел к возвышению, на котором стояли троны Гарета и Кристины. Он сразу подметил усталость, затаившуюся в голубых глазах короля.

Гарет, одетый в тунику без рукавов, выглядел на свои сорок с лишним. Обнаженные мускулистые руки по-прежнему сильны, в черных волосах хоть и появилась седина, но немного. Решительный подбородок все так же тверд.

Но вот глаза…

На первый взгляд они блестели молодо, как прежде, но Кейн заметил, что веки набрякли, а вокруг глаз появились бледные круги. Бремя власти легло на его плечи и своей тяжестью медленно истощало короля, несмотря на всенародные любовь и уважение.

Кейн понимал, что это неизбежное следствие высокого положения. Ни один человек на месте короля не мог бы переносить его иначе.

Согласно этикету король должен был заговорить первым и поприветствовать вновь прибывших, но Селедон Кирни встал между тронным возвышением и гостями.

– Д-дроу! – вскричал он, немного заикаясь и размахивая руками. – Наверняка поэтому мастер Кейн и пожаловал ко двору… Он удивлен, да нет, потрясен, что ты принял такое решение!

Вздохнув, Гарет бросил на Кейна просительный взгляд.

Но тот отвлекся на генерала Даннауэя, при виде него гадливо сморщившего нос. Монах, одетый в грязные лохмотья, привык к такому отношению и обычно не обращал на это внимания. Все же он встретил взгляд генерала таким спокойным и твердым взором, что тот не только отвел глаза, но даже отступил на шаг.