Текст книги "Луна жестко стелет"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Но если окажется, что вам не отрешиться от мысли иметь представительное правительство, то для его созыва возможны лучшие приемы, чем выборы по территориальным округам. Например, каждый из вас представляет около десяти тысяч человеческих существ, то есть около семи тысяч допущенных к выборам по возрасту, но кое-кто избран незначительным большинством. Предположим, что вместо проведения выборов мы введем представление кандидатом списка сторонников, скажем, на четыре тысячи подписей. Такой депутат твердо опирался бы на поддержку четырех тысяч человек, и притом отсутствовало бы раздраженное меньшинство, ибо те, кто вошел бы в такое меньшинство по территориальным округам, теперь получат свободу либо устроить свой сбор подписей, либо присоединиться к другому. Таким образом, каждый имел бы возможность быть представленным через депутата, которого он предпочел бы. А человек, набравший восемь тысяч подписей, имел бы право на два голоса при принятии решений. Здесь есть ряд трудностей, возникнут возражения, придется вырабатывать новую практику, – да всего не перечесть! Но выработайте, – и тогда вы избежите хронической болезни представительных правительств, а именно – существования недовольного меньшинства, которому сдается, – причем правильно сдается! – что его лишают гражданских прав.

Что бы вы ни делали, не давайте прошлому напялить на вас смирительную рубашку!

Мне попалось на глаза предложение превратить конгресс в двухпалатный орган. Отличное предложение: чем больше препятствий на пути законотворчества, тем лучше. Но вопреки традиционному решению, я предложил бы, чтобы одна из палат принимала законы, а другая – только отменяла их. Установил бы правило приема законов в первой палате большинством в две трети голосов и правило отмены законов во второй палате меньшинством по крайней мере в одну треть. По-вашему, это нелепо? А вы вдумайтесь. Если законопроект не в состоянии обеспечить себе поддержку двух третей депутатов, то не окажется ли он скверным законом? А если по крайней мере трети из вас закон не по нраву, то не лучше ли вообще без него обойтись?

При подготовке конституции разрешите мне обратить ваше внимание на замечательные достоинства запретов. Четко установите запреты. Пусть в этом документе побольше говорится о том, что правительству запрещается делать на веки вечные. Нет обязательной военной службе, нет малейшим покушениям на свободу печати, слова, переездов, собраний, религии, образования, средств связи, занятий. Решительное нет принудительному налогообложению. Камрады, если вы лет пять проведете, изучая историю и одновременно думая над тем, что вашему правительству предстоит обязаться не затевать, и при этом проект конституции окажется состоящим сплошь из таких запретов, у меня не будет страха за последствия.

Больше всего я опасаюсь разрешительных постулатов трезво мыслящих и благонамеренных людей, готовых вручить правительству власть делать что-нибудь из того, что представляется необходимым. Пожалуйста, постоянно помните, что Главлуна была создана для достижения благороднейших целей именно такими трезво мыслящими и благонамеренными людьми, каждый из которых был всенародно избран. Именно этим напоминанием я хотел бы проводить вас к взятым на себя трудам. Благодарю".

– Гаспадин президент! Есть вопрос! Вы сказали: «Нет принудительному налогообложению». А как, по-вашему, мы будем платить за всё за это? Элдээнбэ!

– Помилуйте, сэр, но теперь это ваши трудности. Можно было бы предложить несколько способов. Во-первых, добровольные взносы подобно тому, как поддерживают себя религиозные организации… Или, скажем, правительственные лотереи, но без принудительного охвата… А может быть, вы, господа конгрессмены, пороетесь в собственных кошельках и заплатите за всё необходимое. Последнее представляется мне единственным способом заставить правительство всегда по одежке протягивать ножки. Если будет одежка. С меня было бы довольно, если бы единственным законом было Золотое Правило[25]25
  Золотое Правило – см. Евангелие от Матфея, гл. 7, ст. 12; от Луки, гл. 6, ст. 31.


[Закрыть]. Не вижу нужды ни в чем другом, как, впрочем, и необходимости навязывать это силой. Но если вы действительно верите, что для собственного блага ваши соседи нуждаются в законах, пришедших вам в голову, то почему бы вам за это не заплатить? Камрады, очень вас прошу: не прибегайте к обязательному налогообложению. Нет в мире худшей тирании, чем принуждать человека платить за то, чего он не хочет, просто потому, что с вашей точки зрения это для него благо.

Проф откланялся и удалился, мы со Стю подались следом. Когда в капсуле кроме нас троих никого не осталось, я взялся за него.

– Проф, многое, что вы сказали, мне во ндрав… но насчет налогоообложения не говорите ли вы одно, а делаете другое? Кто, по-вашему, разогнался бы платить за то, на что мы гроши тратим?

Он молчал, молчал, а потом сказал:

– Мануэль, я одного хочу: дожить до дня, когда смогу перестать притворяться высшей государственной персоной.

– Это не ответ.

– Ты затрагиваешь дилемму правительства целиком и повод, почему я стал анархистом. Власть учреждать налоги, будучи однажды дана, предела не имеет. Это оковы, а оковы не иначе, как рвут. Я не шутки шутил, когда предложил им порыться в собственных кошельках. Вероятно, без правительства обойтись невозможно. Иногда мне кажется, что правительство – это неизлечимая болезнь человечества как такового. Но возможно не дать правительству разрастись, держать впроголодь, лишить напористости. А можно ли придумать лучший способ для этого, чем потребовать, чтобы правители сами оплачивали цену своей антиобщественной страстишки?

– И всё-таки вы не сказали, каким образом расплачиваться за то, что мы сейчас делаем.

– Каким образом? Мануэль, но ты же сам прекрасно знаешь, каким. Деньги на это мы воруем. Нечем гордиться, но и нечего стыдиться. Уж такое мы выбрали средство. Если нас на этом прихватят, то, поди-ка, ликвиднут, и я к этому готов. По крайней мере, воруя, мы не создаем разбойного прецедента налогообложения.

– Проф, мне жутко неприятно об этом говорить…

– Тогда зачем говоришь?

– Затем, ё-моё, что сижу в этом по уши так же, как и вы… И хочу понять, как потом вернуть эти гроши. А жутко неприятно потому, что эта ваша речь, на мой слух, это сплошное лицемерие.

Он хрюкнул.

– Мануэль, милый мой! Неужели у тебя столько лет ушло на то, чтобы сообразить, что я лицемер?

– Так вы признаете это?

– Нет. Но если тебе так сдается, изволь, думай на здоровье, пусть я буду твоим козлом отпущения. Но перед самим собой я не лицемер, потому что в тот день, когда мы задумали эту революцию, я четко представлял себе, в какие деньги она станет и как их придется добывать. Мне это воровство совести не гложет, потому что, я разочел, лучше оно, чем голодные бунты спустя семь годов и людоедство на восьмой. Я сделал выбор и по этому поводу не угрызаюсь.

Я заткнулся, но гад буду – чего-то не договорили. Тут начал Стю:

– Профессор, очень приятно было слышать, что вы стремитесь перестать быть президентом.

– Это по тому случаю, что вы разделяете заблуждения нашего общего друга?

– Только отчасти. Меня отроду учили быть богатым, и поэтому воровство меня смущает гораздо меньше, чем его. Но главным образом потому, что пока этот конгресс занимается конституцией, я намерен сидеть там вплотную. Хочу добиться, чтобы вас провозгласили королем.

Вот тут профа тряхнуло.

– Сэр, если меня провозгласят, я аннулирую это решение. Если изберут, я отрекусь.

– Не спешите. Возможно, это единственный способ ввести конституцию, которая вам по нраву. И мне по нраву при примерно том же мягком дефиците энтузиазма. А провозгласить вас королем – дело вполне возможное, и народ вас примет. Мы, лунтики, с республикой не венчаны. А милое дело – этикет, облачения, двор и всё такое прочее.

– Нет!

– А вот и да! Когда настанет время, у вас не хватит духу отказаться. Потому что нам нужен король, а другого приемлемого кандидата нет. Бернардо Первый, Король всея Луны и Государь прилегающего космоса.

– Стюарт, мне придется просить вас перестать. Меня попросту тошнит.

– Привыкнете. Я роялист, потому что демократ. И как не остановила вас мысль о воровстве, так не станет поперек дороги и эта идея.

Я сказал:

– Стю, постой. Ты говоришь, ты демократ, потому что роялист?

– Конечно. Король – это единственная защита народам от тирании… особенно от худшей из всех тираний, тирании их самих. Проф – идеальная фигура на этот пост… потому что его не хочет. Единственная помеха – он холостяк, и у него нет наследника. Но мы с этим сладим. Собираюсь провозгласить наследником тебя. Кронпринцем. Его Королевским Высочеством принцем Мануэлем де ла Мир, герцогом Луна-сити, генерал-адмиралом вооруженных сил и Заступником слабых.

Я опупел. Закрыл лицо руками и сказал:

– Готтсподи, боже ты мой!

Книга третья
Элдээнбэ!

23

В понедельник 12 октября 2076 года около девятнадцати ноль-ноль чапал я помалу домой после трудного пропащего дня у нас в конторе, то есть, в «Дрянде». Делегация от фермеров, что зерно производили, хотела видеть профа, ну, и кликнули меня, поскольку проф был в Лун-Гонконге. Я говорил с ними жестко. Шел второй месяц эмбарго, а ФН, хотя мы здорово изгалялись, ничем себя не проявили к нам. По большей части игнорировали нас, на наши выпады не отвечали. Я считал, дело клонится, чтобы нас признать. Стю, Шини и профу хватало работы насчет передергивать новости с Эрзли в целях не допустить потери боевого духа.

Поначалу-то все держали гермоскафы под рукой. Даже ходили в них, шлем под мышкой, на работу и обратно. Но помалу заглохло, поскольку дни шли, а никакой опасности вроде не просматривалось. Гермоскафы-то, пока в них надобности нет, штука неудобная, поскольку объемистая. И вот в харчевнях даже стали вывешивать объявы «В ГЕРМОСКА-ФАХ НЕ ОБСЛУЖИВАЕМ». А ежели лунтику по дороге домой из-за гермоскафа на кружку пива не заскочить, так он эту хренобель либо дома бросит, либо на вокзале или там, где может занадобиться. Положа руку-то, в тот день я и сам пренебрег. Срочно вызвали в «Дрянд», я схватился и только на полдороге припомнил.

И как раз подходил к нашему шлюзу тринадцатый номер, как вдруг услыхал и всем телом почуял звук, которого любой лунтик вусмерть пугается – пшш! – а следом через момент спад воздушного давления. Сиганул в шлюз, уравнял давление, захлопнул за собой, рванул к нашему люку, проскочил и ору:

– Всем в гермоскафы! Ребятню из туннелей, в гермоскафы! Перекрыть все люки в переборках!

А на глаза из взрослых попались только Мама и Мила. У обеих вид ошарашенный, но без единого звука врубились. Влетел я в мастерскую, цап свой гермоскаф.

– Майк! – ору. – Ответь!

– Я здесь, Май, – не дрогнув, отвечает.

– На слух, взрывная декомпрессия. Доложи ситуевину!

– Шухер на третьем уровне в Эл-сити. Разрыв на Западном вокзале, в данный момент частично локализован. Приземлилось шесть бортов, Эл-сити атакован…

– Как?!

– Ман, дай договорить. Приземлилось шесть транспортных бортов, Эл-сити атакован, предположительно атакован Гонконг, релейная телефонная связь прервана на ретрансляторе БЛ. Джонсон-сити атакован. Я перекрыл бронещитами трубу между Эл-сити и бункером комплекса. Неволена не вижу, но момент-прогноз – вероятно атакован. То же самое касаемо Черчилла и Саб-Тихо. Один борт на высоком эллипсе надо мной, стадия восхождения, предположительно – командный. На данный момент информация вся.

– Шесть бортов! А ты-то куда смотрел, ё-моё!

А он так не дрогнув отвечает, что я взял себя в руки.

– Ман, подошли скрытно, зайдя за обратную сторону. Там у меня не было постов наблюдения. Подошли на бреющем полете, чуть не брюхом горы утюжили и лихо сели подходом Гаррисона. Я едва успел глазки вскинуть, как Эл-сити накрыли. Сумел проследить только борт, что на Джонсон-сити целился. Прочие посадки вычислил по траекториям от вспышек ТДУ. Четко усек только взлом трубы возле Западного вокзала в Эл-сити и сейчас слышу бой в Новолене. Остальное предполагаю с вероятностью ноль девяносто девять. И сразу вызвал профа и тебя.

Я зажмурился, вздохнул.

– Операция «Булыган»! Товсь!

– Пошла программа. Ман, пока до тебя было не добраться, я твоим голосом команды подавал. Прослушаешь?

– Нет! То есть, йес-да-да!

Услышал, как вроде я приказываю дежурному офицеру на запуске старой катапульты готовность номер раз по «Булыгану»: первый блок на пусковой стол, прочие на транспортерах, товсь к метанию одиночными по моему личному приказу и никак иначе, после первого броска последующие автоматом. И требую повторить приказание.

– Окей, – Майку говорю. – А как с расчетами буровиков?

– Оповещены. Опять же твоим голосом. Вперед скомандовал им готовность номер раз, а потом перевел на номер три. Командный борт достигнет апоселения через три часа четыре и семь десятых минуты. Цели не будет больше пяти часов.

– А вдруг он сманеврирует? Или даст ракетный залп?

– Ман, не спеши. Даже ракету я увижу с запасом в несколько минут. А солнце нас сейчас вовсю поливает. Хочешь, чтобы люди дозу огребли? Представляешь, какую? И вдобавок, без пользы делу?

– Ясно. Извини. Тогда дай мне Грега.

– Вперед прослушай…

И я услышал, как я в кавычках говорю со своим со-мужем в Море Волн. В голосе напряжение, но без дерготни. Майк изложил ему ситуацию, приказал готовить операцию «Праща Давида», держать наготове запуск полным автоматом. Я в кавычках заверил его, что главный компьютер передал его машине всю программу, так что если связь прервется, его машина пойдет в автоматическом режиме. А также я в кавычках сказал, чтобы в случае обрыва связи больше чем на четыре часа он брал команду на себя и действовал по обстоятельствам, сообразуясь с известиями, идущими в радиопередачах на Эрзле.

Грег принял молча, повторил приказания, а потом сказал:

– Манни, передай семье, что я всех люблю.

Майк сработал за меня в лучшем из лучших стиле. У меня в кавычках при ответе голос дрогнул.

– Обязательно, Грег. Имей в виду, я тебя тоже люблю. И ты об этом знаешь, правда?

– Знаю, Манни… И сейчас особо помолюсь за тебя.

– Спасибо, Грег.

– Будь! Вали, делай всё, как надо.

И я будто бы отвалил и сделал всё, как надо. Майк сыграл мою роль в элементе, как я сам, а то и почище. Финна он достал, когда сумел, от имени «Адама». Так что я вышел из мастерской уверенно, передал Маме за Грегову любовь. Она была уже в гермоскафе, Деда растолкала и тоже в скаф засунула. Впервые за десяток лет. Я шлем пристегнул, взял лазерное ружье и подался в город.

Дошагал до тринадцатого шлюза, и оказалось, что он с той стороны намертво заблокирован и сквозь глазок никого поблизости не видать. Всё правильно, так и учили. За исключением, что с той стороны кто-то из стиляг должен дежурить…

Колотил, колотил, но без толку. Пришлось назад шлепать, пройти через дом, через наши туннели под овощами и подняться к нашему частному выходу наверх к солнечным батареям.

Приложился к глазку осторожно, чтобы солнечным светом не жигануло, а там тень. Гляжу – десантный борт с Эрзли ухнул, гад, как раз на наш участок. Сошники его треногой надо мной, я ему тик-в-тик в сопла зырю.

Сдал назад в темпе и рванул оттуда, заблокировал оба захвата и потом все люки на обратном пути намертво позапирал. Маме сказал и велел послать одного из пацанов на черный ход с лазерным ружьем, вот, мол, бери это.

Ни парней, ни мужиков, ни женщин посильней в доме. Одна Мама, Дед и малышня, больше никого не осталось. Все в город ринулись по тревоге. Мими от лазерного ружья отказалась. Мол, не знаю, как им пользоваться, Мануэль, а учиться поздно. Мол, оставь себе. А в туннели Дэвисов им, мол, хода не будет. Мол, она кое-что знает, о чем я слыхом не слыхал.

Я не стал спорить. С Мамой спорить – только время зря тратить. И она в натуре могла знать кое-что, насчет чего я не в курсе. Столько лет на Луне, а жива осталась, причем бывала в переделках, какие мне не снились.

На этот раз у тринадцатого шлюза оказался пост.

Двое пацанов на дежурстве. Пропустили меня. Я спросил, что нового.

– С давлением в норме, – ответил старший. – По крайней мере, на этом уровне. Дерутся ниже, в стороне Пересечки. Генерал Дэвис, можно мне с вами? Один боец при этом шлюзе – за глаза и за уши.

– Нихьт.

– Хочу своего эрзлика прихватить.

– Пост за тобой, вот и стой на нем. Ежели эрзлик сюда сунется, он твой. И смотри, чтоб он был твой, а не ты – его.

Вот так из-за собственной халатности насчет гермоскафа я застал только самый конец Битвы в коридорах. Министр обороны хренов!

Рванул северной стороной Кольца, откинувши шлем. Добрался до переходного шлюза на пандус к Пересечке. Шлюз открыт оказался. Матюкнулся, проскочил, запер за собой, гляжу – а шлюз-то открыт неспроста: парнишка, что его стерег, убитый лежит. Так что со всей предосторожностью проскочил пандус почти до самой Пересечки.

Верхний конец пандуса пустой был, а в нижнем кто-то мелькал, оттуда пальба неслась, крик, шум. Гляжу – двое в гермоскафах с самопалами в мою сторону бегут. Я их обоих жиг! Жиг! Насмерть.

Мужики в гермоскафах да с ружьями все друг на друга похожи. По-моему, они приняли меня за своего флангового. Да и я с этого расстояния не отличил бы их от людей Финна, но мне эта мысль даже в голову не пришла. Новички иначе ходят, чем кореша. Ноги высоко задирают и всю дорогу подскакивают на ходу. Мне даже соображать не пришлось насчет этого, я просто распознал чужаков. И жикнул. А они на полу распластались, даже не успели допетрить, что я делаю.

Приостановился, хотел у них самопалы прихватить. А самопалы у них оказались на цепочках пристегнуты, а как их отстегнуть, я ни бум-бум. Ключ, наверное, нужен. И кроме того они были не лазерные, хотя я таких прежде не видал. На вид, как ружья. Уже потом узнал, что они шмаляли разрывными ракетными пулями. А в тот момент в упор не сек, как ими пользоваться. И ножи с острым концом насажены, «багинеты» называются, из-за этих ножей-то я на те самопалы и нацелился. Мое-то ружьецо могло жикнуть на полную мощь всего десять раз, а резервного источника питания не было. Вот эти острые багинеты, я подумал, мне и сгодятся. На одном кровь была. Думаю, кровь лунтика.

Секунды две подергал, плюнул, выхватил нож, у меня нож был на поясе, сунул тому и другому, чтоб уж точно подохли, и кинулся дальше со своей жикалкой наизготовку.

Не битва это была, а свалка. Хотя, может, битвы всю дорогу на свалку похожи: шум, никто ничего не соображает и не видит, что по сторонам. В самой широкой части Пересечки, против «Bon Marche», где Большой пандус вливается с третьего уровня по северной стороне, было несколько сотен лунтиков: мужиков, женщин и детворы, которой надо бы дома сидеть. Меньше половины в гермоскафах, а оружие, похоже, только у нескольких человек. А вниз по пандусу солдаты валят, все при оружии.

Главное, что помню, был шум, гвалт, весь шлем откинутый был полон гвалта, аж по ушам било. Жуткий рев. Не знаю даже, как назвать. Все в нем было, что только можно от злости выорать. От визга малышни до рыка взрослого мужика. Будто собачий бой, только, без балды, за всю историю такого еще не было. И вдруг я дорубил, что и сам ору, не то матерюсь, не то визжу, не понять что.

Девчушка не старше Хэзел вспрыгнула на перила пандуса и пошла, как заплясала, в нескольких сэмэ от солдатских плеч. Что-то у нее в руках было, по виду – кухонный секач мясо рубить. Видно было, как она им замахнулась и рубанула. Сильно поранить не могла, гермоскаф не так просто разрубить, но мужика с ног сбила, он покатился и еще несколько через него попадали. А потом один солдат поднял багинет, ткнул ее в бедро, она запрокинулась и упала, а куда – не видно.

Ни тогда я толком не видел, что происходит, ни потом припомнить не мог. Как вспышки. Вроде как насчет той девчушки, как она падает. Не знаю, кто она была, не знаю, жива ли осталась. Оттуда, где оказался, целиться не мог, чьи-то головы мешали. Но слева, там игрушечный магазин знаете? Вот перед ним стол стоял, ну, открытый прилавок. Я вскочил на него. Оказался на метр выше мостовой, и стало видно, как эрзлики по пандусу валят. Спиной к стенке привалился, целился – старался, метил в левую сторону груди. Сколько времени прошло, не считал, но вдруг усек, что мой лазер перестал работать – моща кончилась. Думаю, душ восьми по моей милости дома не дождались, но так-то я не считал, а время будто до без конца растянулось. Хотя все метались, как бешеные, мне помнится всё замедленное, как учебное кино.

И только это я дорубил, что моща кончилась, какой-то эрзлик меня засек, да как шмальнет! У меня над самой головой как рвануло, как даст осколками от стены по шлему! По-моему, не один раз, а два.

Кончилась моща – я прыг с прилавка, хвать лазер за ствол, как дубину, и ринулся в рукопашную, что у подножья пандуса ходуном ходила. И всё это длиннющее время (так-то, наверное, минут пять) эрзлики в толпу шмаляли. Слышно было «шпок!», «шпок!», когда эти ракетульки в мясе взрывались. И «банг», когда ударяли в стенку или во что-то твердое. И я всё еще ломился сквозь кучу малу к подножию пандуса, как вдруг до меня дошло: больше не стреляют. Все, кто шел в атаку вниз по пандусу, все полегли.

А сверху – больше никого.