Текст книги "Луна жестко стелет"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

3

Ваечку я догнал на полпути наверх в шестой уровень, на пандусе. Она неслась, как шальная, так что я еле успел ухватиться за рукоятку люка в переборке, чтобы поспеть за ней. Там я ее остановил, сдернул с ее кудрей красную шапку и сунул к себе в сумку.

– Так-то лучше.

Мой шляпокол куда-то делся.

Она, похоже, испугалась. Но ответила:

– Йес, да-да.

– Вопросы, прежде чем я люк отдраю, – сказал я. – Вы куда? Вам есть, где приткнуться? Мне их тут задержать или лучше проводить вас?

– Не знаю. Давайте лучше подождем Мизинчика.

– Мизинчик погиб.

У нее глазищи сделались во такие, но молчит. Я продолжил:

– Вы у него остановились? Или у кого-нибудь еще?

– У меня заказан номер в гостинице «Украина». Но как туда добраться, понятия не имею. Приехала поздно, времени не хватило на устройство.

– Не знаю, но, по-моему, как раз там вам лучше не показываться. Не дюже секу, куда повернет, Вайоминг. В первый раз за много месяцев вижу Вертухаевых охранничков в Эл-сити и впервые в жизни не в роли почетного эскорта. Конечно, мог бы взять вас к себе домой, но за мной тоже могут прийти. В любом случае, нам надо бы держаться подальше от людных мест.

Кто-то замолотил в переборку со стороны шестого уровня, и в глазке замаячило чье-то личико.

– Здесь торчать ни к чему, – сказал я и отдраил люк.

Вошла девчушечка мне по грудь. Глянула на нас, как на последних пижонов, и сказала: «Идите целоваться в другое место! Вы же людям ходить мешаете!» И протиснулась между нами в люк напротив, который я перед ней тоже отдраил.

– Последуем доброму совету, – сказал я. – Возьмите-ка меня под руку, сделайте вид, что без меня жить не можете. Мы вышли на прогулку. Не торопимся.

Так мы и сделали. Попался боковой коридор, народу никого, одни детишки постоянно под ногами крутятся. Если бы Хаевы охраннички вздумали выслеживать нас на манер эрзлицких ментов, сразу дюжина, а то и сотня детворы могла бы указать, куда пошла высокая блондинка; хотя вряд ли малолетние лунтики настолько скоры на подмогу Вертухаевым ищейкам.

Пацан, по возрасту уже способный оценить прелести Вайоминг, остановился перед нами и выдал восторженное «фьюить». Она улыбнулась и сделала ему ручкой.

– Туго дело, – сказал я ей на ухо. – Вы как полная Эрзля в небе. Надобно нырнуть в какую-нибудь гостиницу. Есть тут одна поблизости в соседнем коридоре. Не ахти, кабинки для парочек на эники-беники. Но рядом.

– На эники-беники нет настроеники.

– Ваечка, о чем разговор! Я и не имел в виду. Можно взять отдельные номера.

– Извини. Не знаешь, где тут поблизости туалет? И «Химтовары»?

– Туго дело?

– Мимо. Туалет, чтобы на время с глаз долой, потому что действительно в глаза бросаюсь, а «Химтовары», чтобы купить косметику. Телесный грим и краску для волос.

С первым было легко, оказался рядом. Когда она заперлась, я нашел «Химтовары» и спросил, сколько надо косметики для девушки вот такого роста (показал себе по подбородок) и массы сорок восемь. Купил сепии, сколько сказали, заскочил в соседние «Химтовары», купил столько же, там подороже, зато тут подешевле, так что в среднем нормально. Потом заскочил в универмаг, купил краску для волос и красный комплект.

Вайоминг была в черных шортах и черном пуловере – в дороге практично, а на блондинке красиво. Но я женат с детских лет, замечал, что женщины носят, и в жизни не видел, чтобы смугляночка, да еще при косметике, по доброй воле ходила в черном. Опять же, юбки носили в Луна-сити только модницы. А комплект был – юбка и что-то сверху, судя по цене, должно быть, модный. Размер выбрал наугад, но материал здорово тянулся.

Встретил троих знакомых, обменялись парой слов, но с их стороны никаких необычных комментариев. Никто, похоже, паром не писал, торговля шла как обычно; трудно было поверить, что пару минут назад уровнем ниже и меньше чем в километре отсюда учинилась заруба. Я отложил это на потом подумать. Сам шума не поднимал, мне-то ни к чему было.

Отнес все эти причиндалы Ваечке, позвонил, передал; завалился на полчасика в харчевню на кружку пива, поглядел, что по видео гонят. Ни гу-гу, никаких тебе «слушайте срочный выпуск новостей». Вышел, опять позвонил, жду.

Выкатилась Вайоминг – я ее не узнал. Потом узнал и выдал переходящие в овацию. «Фьюити», щелчки пальцами, охи и полные круговые обзоры.

Ваечка стала смуглей меня, причем пигмент лег великолепно. Должно быть, кое-что у нее в сумке с собой было, потому что глаза стали темные, ресницы тоже темные, рот вдвое больше и пунцовый. Волосы она покрасила тем, что я купил, зачесала наверх то ли узлом, то ли гребнем, но ее крутые кудряшки в достаточной мере не поддались, и вышел какой-то сногсшибательный фик-фок. Не афро, но уж и не Европа. Что-то смешанных кровей и, стало быть, больше похоже на лунтичку.

Красный комплектик оказался мал, в облипочку, как набрызганная эмаль, и с бедер стебал статическим зарядом. Из сумочки она вытащила какие-то помочи, но их пришлось пропустить под мышками. Туфли она ликвиднула или в сумочку спрятала, оказалась босиком и чуть ниже ростом.

В целом вышло в струю. А главное дело, совсем непохоже на агитаторшу, которая толкает речугу перед гопой фраеров.

Пока я выдавал овацию, она вовсю улыбалась и боками покачивала. Два пацаненка приостановились и с визгом поддержали меня, цокая каблуками. Пришлось им намекнуть, чтобы отвалили. Вайоминг подплыла ко мне и взяла под руку.

– В натуре подходяще?

– Ваечка, вы как тот игральный автомат. Поет и манит, и так и тянет воткнуть монету да в щелку эту.

– Ну, раздухарился! Много хочешь за монету. Тоже мне турик-дурик!

– Не злись, красотка. Не по купле, а по любви. Скажи, что тебе надо. Если меда, то у меня целый улей.

– Ты даешь! – она ткнула меня кулачком под ребра. – Насчет меда, я сама пчелка, кореш. Если у нас с тобой когда-нибудь будут эники-беники, на что непохоже, со стороны нам не понадобится. Пошли, поищем эту гостиницу.

Что мы и сделали. Я заплатил за номер. Вайоминг сунулась, но не было нужды. В конторке глаз не подняли от своего вязанья, не соизволили. Войдя, Вайоминг задраила люк.

– Красота!

Еще бы не красота за тридцать два-то гонконгских! По-моему, она всерьез ожидала кабинку, но я ее туда ни за что не сунул бы даже ради спрятаться. Комфортный люкс на двоих с ванной, вода без ограничений. Телефон и автоподатчик из харчевни, что мне весьма кстати.

Она открыла сумочку.

– Я видела, сколько ты платил. Давай рассчитаемся.

Я потянулся, закрыл ее сумочку.

– Сама говоришь: со стороны не понадобится.

– Так то про эники-беники. Ты же на эту ночлежку потратился из-за меня. Так что…

– Кончай насчет этого.

– Слушай: пополам. С тебя половина, с меня половина.

– Нихьт. Ваечка, ты же не дома. Тебе еще гроши понадобятся.

– Мануэль О'Келли, если ты не хочешь, чтобы я внесла свой пай, я линяю.

Я поклонился.

– Дасведанйа, гаспажа, и спакойнноучи. Надеюсь, еще встретимся.

И пошел отдраить двери. Она глянула волком, захлопнула сумочку.

– Хрен с ним! Я остаюсь, будь ты неладен!

– Добро пожаловать с радостью.

– Но я это запомню. Я тебе очень благодарна, но я к подачкам не привыкла. Я вольняшка-одиночка.

– Поздравляю. И не сомневался.

– А ты тоже не злись. Ты мужик что надо, я таких уважаю. Хорошо, что ты за нас.

– Вовсе я не за вас.

– То есть как это?

– Остынь. Я не за Вертухая. Но не скажу, чтобы Мизинчик, упокой готт его благородную душу, постоянно мне снился. Нежизненная у вас программа.

– Но, Манни, ты не понял. Если мы все…

– Вай, не надо. Хватит политики. Я устал и есть хочу. Ты когда в последний раз ела?

– О господи! – она вдруг сделалась маленькая, молоденькая, усталая. – Не помню. По-моему, в вертокате. Шлемный рацион.

– Что бы ты сказала насчет филе по-канзасски, с кровью, с жареной картошечкой, плюс соус Тихо, зелень и кофеёк? А перед этим глоточек?

– Божественно!

– И я про то же. Но в этот час в этой дыре нам крупно повезет, если сыщутся хлорелльные щи и сосисочный фарш. Что будешь пить?

– Всё равно. Хоть спиртягу.

– Окей.

Подошел к автоподатчику, нажал кнопку.

– Меню, пожалуйста.

Он сработал, и я выбрал пару отбивных с гарниром, две порции яблочного пирога со взбитыми сливками, полбанки и ледок. Пометил.

– Как, думаешь, ванну принять успею?

– Валяй. Ароматней будешь.

– Всё тело чешется. Двенадцать часов в гермоскафе – и ты провонял бы. Вертокат жуткий попался. Я скоренько.

– Секундочку, Вай. А эта штука не смоется? Она тебе еще понадобится при отъезде, как ни кинь, куда ни сунься.

– Само собой. Но ты купил втрое, чем я пользуюсь. Извини, Манни. Когда я езжу по этим делам, обычно беру с собой запас. Разное бывает. Как нынче вечером, хотя нынче уж вовсе не в дугу. Но тут времени не было, капсулу пропустила и чуть не пропустила вертокат.

– Раз так, объявляется генеральный мокрый драй.

– Йессэр, капитан. Спинку мне тереть без надобности, но дверь я не закрою, поболтать охота. Просто ради компании, не сочти за приглашение.

– Делай, как знаешь. Я с женщиной не в первый раз.

– А она дрожит, бедняжка.

Вай улыбнулась, снова ткнула меня кулачком под ребро, сурово ткнула, вошла и приступила.

– Манни, может, ты вперед меня? Для этой смази мне и после тебя сойдет, а тебе меньше вонять будет.

– Дорогуша, вода без ограничений. Лей, не жалей.

– Какой кайф! Дома я одной водой пользуюсь три дня подряд, – она засвистела от тихого счастья. – Манни, ты такой богатый?

– Не богатый, но не плачу.

Звякнул податчик. Я отозвался, заделал два мартини, водку со льдом, ей подал ейный, сглотнул свой и сел, где не видно. Да и зрелища не предвиделось: она была по шею в мыльной пене, пьяная от счастья.

– Чтоб жизнь была полная чаша! – произнес я.

– И тебе того же, Манни. Твоя медицина мне в самую точку.

Помолчала и спросила:

– Манни, ты женатик, йа?

– Да. А что, видно?

– Без очков. С женщиной вежлив, без напряга, не заискиваешь. Значит, женатик, причем давно. Дети есть?

– Семнадцать на четверых.

– Кодла?

– Цепочка. Приняли в четырнадцать, я пятый из девяти. Так что номинально семнадцать детей. Большая семья.

– Должно быть, чудно. У нас в Гонконге цепочек мало, мне редко случалось видеть. Всё кодлы, кучки, полиандрии хватает, а цепочки никак не прививаются.

– Не «должно быть», а просто «чудно». Цепочке почти сто лет. Восходит к Джонсон-сити и первым этапникам. Двадцать одна связь, нынче девять актуальных, разводов не было. Когда наши потомки и всякая родня съезжаются на именины или на свадьбу – это же сумасшедший дом! Детей, конечно, больше, чем семнадцать, но тех, кто женился, мы уже за детей не считаем, а то бы я имел детишек, что мне в дедушки годятся. Живем славно, никакого принуждения. Возьмем, например, меня. Никто не гавкает и не названивает, если меня неделю нету. Появляюсь – мне рады. В цепочках разводы – редкость. Прикажешь желать добра от добра?

– Не прикажу. Меняетесь? И как часто?

– Не оговорено. Как придется. В прошлом году был обмен вплоть до самых старших. Мы женились на девчонке, когда потребовался мальчик. Но не просто так потребовался.

– То есть как именно?

– Моя самая младшая жена – внучка самых старших мужа и жены. По крайней мере, «Мамина», – старшую мужья зовут «Мамой», иногда «Ми-ми», – и, возможно, дедова, но другим женам не родня. Так что не было препятствий жениться, не было даже кровного родства, обычного в других марьяжах. Ни-ни, нихьт, чистый ноль. Людмила росла у нас в семье, потому что матушка завела ее до нас, а потом переехала вместе с ней к нам из Новолена. Подросла, время замуж выдавать, а она и слышать не хочет насчет уйти из семьи. Плакала, просила, не знаю как, сделать для нее исключение. Ну, мы и сделали. Дед в этом смысле уже не считается, он женщинами интересуется не прикладным манером, а чисто галантно. По старшинству провел с ней свадебную ночь, но для ради формы. Дело сделал второй муж, Грег, а мы с Гансом что, не люди? Вот и поменялись. Людочка – прелесть, сейчас ей пятнадцать, в первый раз беременна.

– От тебя?

– По-моему, от Грега. А может, и от меня, но вряд ли. Я в Новоленинграде вкалывал. Скорее всего, от Грега, если только Милочка со стороны не поимела. Но уж это-то навряд ли, она девочка домашняя. И повариха великолепная.

Звякнул податчик. Я похлопотал, расставил стол, откинул креслица, расплатился, отослал податчик.

– Слушай, еду свиньям отдадим?

– Иду-иду! Мне накраситься?

– Иди как мама родила, мочи нет больше ждать.

– Он заждался, многоженец! Секундочку! В темпе вышла, опять блондиночка, мокрые волосы зачесаны. Своего черного не надела, была в красном, что я купил. Красное ей шло. Села, сняла крышки с еды.

– Ну, ты даешь! Манни, а на мне твоя семья не женится? Ты же чудо-юдо-сват!

– Я спрошу. Консенсус требуется.

– Пока что не толпитесь.

Подхватила прибор, делом занялась. Тысячей калорий позже заговорила:

– Я тебе сказала, я вольняшка-одиночка. Не всегда так было.

Я ждал. Женщины говорят, когда захотят. Или молчат.

– Когда мне было пятнадцать, я вышла за двух близняшек, им было по тридцать, и я была жутко счастливая.

Повертела, что было на тарелке, и, похоже, переменила тему.

– Манни, насчет желания войти в вашу семью – это так, звон. Можешь меня не бояться. Если я когда-нибудь выйду замуж еще раз, – непохоже, но я в принципе не против, – то за одного мужика, как у эрзликов. Не пойми так, что запру и стану стеречь. По-моему, неважно, где мужик ест ленч, если на обед домой приходит. Я постаралась бы, чтобы он был счастлив.

– С близнецами не заладилось?

– Не из той оперы. Я забеременела, мы все трое так радовались, я родила, да такого урода, что пришлось ликвиднуть. Они на меня зла не поимели, но я сумела прочесть анамнез. Взяла развод, стерилизовалась, переехала из Новолена в Гонконг и начала заново как вольняшка-одиночка.

– А не переборщила? Такое бывает чаще из-за мужиков, чем из-за женщин. У мужиков экспозиция намного больше.

– Со мной иначе. Нам это высчитала лучший генетик-математик в Новоленинграде., одна из лучших в Совсоюзе, пока не сцапали. Я знаю, что со мной произошло. Я была из добровольцев, то есть, моя мама, мне тогда было пять лет. Отца этапировали, мама решала лететь с ним и меня взяла. А было предупреждение насчет солнечной бури, но пилот решил, что успеет. А может, наплевал: он-то кибер. И он успел, но нас прихватило на грунте, – вот из-за этого-то я и полезла потом в политику, – нас четыре часа проманежили, прежде чем разрешили покинуть борт. Главлуна волокиту развела, наверное, кто-то себя поберег. Я маленькая была, не знала. Зато уже не маленькая была, когда расчет показал, что родила урода из-за Главлуны: ей плевать было, что с нами, отверженными, стрясется.

– Не «плевать было», а «плевать всегда». Но, Ваечка, по-моему, ты перегнула. Ну, получила ты радиационное поражение, так не только генетики в этом разбираются. У тебя была поврежденная яйцеклетка. Но это не значит, что следующая тоже повреждена. Статистически это маловероятно.

– Да знаю я.

– Хммм. А какая стерилизация? Радикальная или контрацептивная?

– Контрацептивная. Трубы можно снова открыть. Но, Мании, женщина, которая урода родила, во второй раз не рискует.

Она в протез мой пальчиком ткнула.

– Вот эта штука у тебя. Разве ты не стал в восемь раз осторожнее, чтобы не рисковать вот этой? – она провела по моей натуральной правой. – У меня то же самое. У тебя свой мандраж – у меня свой, и я тебе вовек бы не призналась, не будь ты тоже подранок.

Я не стал разливаться, насколько моя левая мастеровитей правой, поскольку Вай была права: правую на такую же, как левая, я не обменял бы. Чем бы я девчонок гладил, не говоря о прочем?

– И всё же уверен, что можешь иметь вполне здоровое потомство.

– И еще как! Восьмерых имею.

– Как это?

– Мании, я зарабатываю выноской детей.

Я открыл пасть, закрыл пасть. Идея не новая. Я об этом читал в газетах с Эрзли. Но сомневался, чтобы в Луна-сити в 2075 году нашелся хирург, хоть раз сделавший такую пересадку. Ино дело у коров, это да, но очень уж непохоже, чтобы какая-нибудь женщина в Эл-сити носила за другую, хоть озолоти ее. Даже у последней замарахи было от мужа до шести (поправочка: замарах вообще не было; все красавицы, одни чуть больше, другие чуть меньше). Глянул на ее фигуру, быстренько прикинул.

– Не пяль глаза, Макни. Сейчас я не ношу, – отозвалась. – Слишком в политику ушла. А для вольняшки-одиночки это хорошее занятие. Платят весьма неслабо. Есть китайские семьи – богатейшие, все мои младенчики были китайчата, китайчата меньше нормы, а я коровища та еще! мне китайчонок на два с половиной или три кило – это запросто. Фигуры не портит. А насчет этих, – глянула она на свои прелести, – так я же их не кормлю, я их даже не видела ни разу. Так что выгляжу, как нерожалая, и не исключено, что моложе своих лет. Я сама не своя была от радости, когда в первый раз услышала, что есть такая возможность. Я тогда счета вела у одного индийца в лавчонке, платили – еле на еду хватало, и вдруг читаю в «Гонконггун» объявление: требуется! Подманилась на мысль, что смогу иметь ребенка, здорового ребенка. Никак не могла выбраться из эмоциональной травмы из-за своего урода, так что это мне было в самый раз. Пропало ощущение, что мне по женский линии конец. Денег огребла больше, чем могла бы рассчитывать на любой другой работе. И время почти целиком мое, ребенок меня почти не связывал, самое большее – последние шесть недель, и то только потому, что я хотела быть с клиентами по-честному: ребенок – штука ценная. И в темпе ударилась в политику. Стоило звякнуть – подполье само со мной связалось. Манни, тут-то и началась для меня настоящая жизнь. Я взялась за политику, экономику, историю, научилась говорить с трибуны, вышло, что у меня есть организаторские способности. Эта работа меня радует, потому что я в нее верю, убеждена: Луна будет свободной. Только… Хорошо бы иметь мужа, который спешит домой… Если ему без разницы, что я стерильна. Но я об этом не думаю, времени нет. Услышала про твою счастливую семью – вот язычок и распустила, и не сверх того. Прошу прощения, что надоела.

Это редкость, чтобы женщина просила прощения. Но Ваечка в некотором смысле была больше мужчина, чем женщина, невзирая на восемь своих китайчат.

– Да вовсе не надоела.

– Дай то бог. Манни, почему ты говоришь, что наша программа нежизненна? Ты бы нам очень сгодился.

Ох, и устал я! Сразу почувствовал, как это услышал. Как сказать очаровательной женщине, что ее заветная мечта – сплошная лажовина?

– Ваечка, давай начнем сначала. Ты им сказала, что надо делать. Они начнут? Возьмем, к примеру, тех двоих, которых ты сама выделила. Заложусь на что хочешь, тот ледокол кроме как в своем ледокопстве больше ни в чем не рубит. И так и будет ковырять свой лед и продавать Главлуне, потому что больше ни на что не способен. И с тем фермером то же самое. В свое время попался на ссуду под урожай – так до сих пор и водят телка на веревочке. Чтобы стать независимым, надо завести многоотраслевое хозяйство. Часть себе на прокорм, остальное на рынок, и держаться подальше от среза катапульты. Уж я-то знаю, я же сам фермер.

– А говорил, что по компьютерам.

– И по ним. Иллюстрация на ту же тему. Компьютерщик я не ахти, хоть и лучший на Луне. Служить вольняшкой не пойду, так что Главлуне приходится при нужде платить мне по трудовому соглашению, сколько запрошу. А иначе надо посылать за эрзликом, платить страховку, платить проездные сюда и назад и следить, чтобы умотал на Эрзлю до наступления необратимых физиологических изменений. Сколько я ни запрошу, всё дешевле. Так что когда имеет место случай, я на них вкалываю, при том, что Главлуна меня не касается: я свободнорожденный. А когда работенки нет, – обычно-то находится, – я сижу дома, а поесть-то люблю во как! Но есть своя ферма, однако не монокультурная зерновая. Цыплята. Белолобики на мясо плюс молочные коровы. Свиньи. Фруктовый сад. Огород. Пшеница тоже есть, мелем сами, на белой муке не настаиваем, излишек продаем, – вот и твой свободный рынок. Пиво свое, самогонка своя. По буровому делу я намастачился, когда наши туннели наращивал. Все работают, причем не убиваются. Подростки скотине физзарядку дают, причем разнообразную; стандартной мы не пользуемся. Малышня яйца собирает, цыплят кормит, насчет механизации мы не усердствуем. Воздух можем покупать от Эл-сити: мы от города недалеко, есть связь по спрессованному туннелю. Но чаще продаем, благо растения; общий цикл дает избыток кислорода. Так что на оплату счетов деньжат хватает.

– А вода? А энергия?

– Не так уж дорого. Энергию частично берем от солнечных экранов с поверхности, ледяной карманчик есть. Вай, наша ферма была основана еще до двухтысячного года, когда Эл-Сити был просто естественной пещерой, и мы постоянно что-нибудь совершенствуем. В том-то и преимущество цепочек. Они не умирают, а серьезные улучшения накапливаются.

– Но ведь ваш лед всяко не навеки!

– Ннуу, видишь ли, – я поскреб в затылке и улыбнулся. – Мы бережливы. Отходы и помои собираем, сами стерилизуем и пользуемся. В городскую систему ни капли не сбрасываем. И-и, только чур Вертухаю не говори, очень давно, когда Грег учил меня буровому делу, мы нечаянно проткнули дно главного южного бассейна, у нас был с собой кран, так что почти ничего не пролили. Но мы обязательно покупаем воду по счетчику, чтоб никто не догадался, а на ледяной карман ссылаемся, объясняя, почему мало берем. А что касается энергии, то ее слямзить еще легче. Ваечка, я же классный электрик.

– Вот здорово! – Вайоминг в полном восторге вознаградила меня долгим «фьюитем». – Все бы так!

– Не дай готт, ведь обнаружится. Пусть сами продумывают, как с Главлуной тягаться. Они – по-своему, мы – по-своему. А что касается вашего плана, Ваечка, то в нем две ошибки. Во-первых, вы никогда не добьетесь «солидарности»: типы вроде Хаузера ее подорвут, потому что они и впрямь в западне; не удержатся. А во вторых, предположим, что вы ее добились, солидарности этой самой. Такой прочной, что на срез катапульты не поступает ни одной тонны зерна. Забудем про лед, весу Главлуне придает именно зерно, но ведь она не просто агентство, ради этого учрежденное. Итак, зерна нет. Что последует?

– Переговоры насчет справедливой цены, вот что!

– Дорогуша, ты и твои дружки, вы слишком слушаете то, что сами поете. Главлуна объявит это бунтом, выведет на орбиту крейсера с бомбами, а те возьмут на мушку Эл-сити, Гонконг, Саб-Тихо, Черчилль и Неволен, высадят десант, и фрахтовики с зерном пойдут, по приказам комендатуры пойдут, а фермеров заставят сотрудничать. У Эрзли есть пушки, есть власть, бомбы и крейсера, и она не потерпит беспорядков со стороны бывших зеков. Подстрекателей вроде вас и меня, – ведь я в душе с вами, – переловят и ликвиднут, проучат нас. А эрзлики подряд скажут, что по заслугам, поскольку нас-то с вами на Эрзле ни одна душа в жизни не выслушает. Ваечка, похоже, заупрямилась.

– Но ведь прежде революции побеждали. Ленин победил, а с ним была всего горсточка.

– Ленин действовал в условиях вакуума власти. Вай, поправь меня, если я неправ: революции побеждали в том случае, – и только в том случае, – когда правительства начисто сгнивали или отсутствовали.

– Неправда! А Американская революция?

– Это когда Юг откололся?

– Нет, не тогда, а сотней лет раньше. У американцев было с Англией примерно то же, что у нас с Эрзлёй, и они победили.

– Ах, ты про ту. Но ведь Англию тогда крепко взяли в оборот. Франция, Испания, Швеция, то есть, я хотел сказать – Голландия. И Ирландия. Ирландия тоже в ту пору бунтовала. О'Келли в ту пору жили там. Ваечка, если бы вы смогли подстрекнуть беспорядки на Эрзле – ну, скажем, устроить войну между Великим Китаем и Северо-Американским директоратом или протолкнуть бомбардировку Европы Пан-Африкой, – я первый сказал бы: вот подходящий случай прикончить Вертухая и послать Главлуну, куда следует. Но не в нынешних условиях.

– Ты пессимист.

– Нихьт. Реалист. В жизни не был пессимистом. Слишком я лунтик, чтобы хлестаться без подсчета шансов. Дайте мне один шанс из десяти, и я попру «ва-банк». Но чтобы наверняка один из десяти.

Встал, креслице отодвинул.

– Поели?

– Да. Балшойе сэпснбоу, таварисч. Великолепно!

– Очень рад. Вали на койку, я стол и тарелки приберу. Нет, помощь не требуется. Я хозяин.

Убрал стол, отослал посуду, кофеёк и водку оставил, сложил стол, креслица пристегнул, обернулся поговорить.

А Ваечка моя во весь рост вытянулась на коечке, спит, рот открыт, и лицо как у малого ребенка.

Тихонечко прошел в ванную, закрыл за собой. Соскоблил с себя грязь – легче стало, но прежде простирнул трико и повесил сушиться, чтобы надеть, когда из ванны вылезу. По мне, хоть мир перевернись, лишь бы я был после ванны и в свежевыстиранном.

Ваечка спала, и в этом вся проблема. Я взял номер с двумя койками, чтобы она не подумала, что я к ней пристану насчет эник-беник. Не то, чтобы я был против, но она ясно сказала, что не хо. Но мою койку надо было разложить из ее и комплект белья тоже взять из-под нее. Получится у меня развернуть станок без грохота, поднять ее, как хилое дите, и потом уложить обратно? Сходил в ванную, привинтил руку.

И решил подождать. Телефон был с заслонкой, вряд ли я Ваечку разбужу, а на душе тревожно. Я сел при телефоне, опустил заслонку и набрал «MYCROFTXXX».

– Здоров, Майк.

– Хэлло, Май. Хохмочки разметил?

– Чего? Майк, у меня минуты свободной не было, а за минуту только ты успел бы, я – нет. Как выдастся время, первым делом займусь.

– Окей, Ман. А нашел не-дурака, с которым мне поговорить?

– И на это тоже времени не было. Хотя, впрочем, погоди.

Я глянул поверх заслонки на Вайоминг. «Не-дурак» в этом случае – это прежде всего человек, способный на сочувствие. Кому-кому, а Вайоминг этого не занимать. Хватит ее на дружелюбие к машине? По-моему, да. И доверяя заслуживает. Не только потому, что мы с ней вместе в переплет угодили, но и поскольку подпольщица.

– Майк, ты как насчет того, чтобы побалакать с девушкой?

– Девушки – не-дураки?

– Некоторые очень даже не дуры, Майк.

– С девушкой – не-дурой поговорю с удовольствием, Май.

– Попробую устроить чуть позже. Майк, я попал в переплет и нуждаюсь в помощи.

– Май, только скажи.

– Спасибо, Майк. Хочу позвонить домой, но хитрым образом. Сам знаешь, кое-какие разговоры на подслухе и, если Вертухай прикажет, можно выследить, откуда звонят.

– Ман, ты хочешь, чтобы я взял твой разговор на подслух и выяснил, откуда ты звонишь? Ставлю в известность, что знаю твой домашний номер и знаю, откуда ты звонишь.

– Нет-нет. Как раз не хочу попасть на подслух, не хочу, чтобы выяснили, откуда звоню. Ты можешь вызвать мой домашний номер, соединить меня, но так, чтобы нельзя было подслушать, нельзя было засечь и выследить, откуда звоню, даже если такая программа тебе задана? И можешь сделать это так, чтобы никто не догадался, что ты обходишь задание?

Майк примолк. Поди-ка, таких вопросов ему никогда не задавали и надо было прогнать несколько тысяч вариантов, чтобы убедиться, что его программа управления телефонной сетью такую возможность допускает.

– Ман, это можно сделать. И я сделаю.

– Отлично. Ах да, надо метку поставить. Майк, если мне такое еще раз понадобится, я попрошу связь по способу «Шерлок».

– Записано. Шерлок – это мой брат. Год назад я объяснил Майку, откуда пошло его имя. Потом он прочел все рассказы про Шерлока Холмса с микрофильма в луноситской библиотеке Карнеги. Понятия не имею, как он представлял себе родство с Шерлоком. Я не решился спросить.

– Отлично! Дай мне «Шерлока» с моим домашним номером.

Чик-трак – и я окликнул:

– Мама? Это твой муженек разлюбезный.

Слышу ответ:

– Мануэль! Ты опять во что-то ввязался? Я Маму люблю больше всех женщин на свете, включая всех моих прочих жен, но она меня всю жизнь не переставала воспитывать, лишь теперь перестала, но на то была воля Божия. Я притворился обиженным.

– Я?! Мама, ты же меня знаешь!

– Вот именно. Если не ввязался, то, может, объяснишь, зачем ты так срочно нужен профессору де ла Миру, – он уже три раза тебе звонил, – почему он разыскивает некую Вайоминг Нотт, – вот уж имечко! – и с чего он решил, что ты, наверное, с ней? Мануэль, ты завел себе подружку на эники-беники, а мне ничего не сказал? Милый, у нас в семье свобода, но ты же знаешь, что я всегда предпочитаю быть в курсах. Чтобы меня не застало врасплох.

Мама всю жизнь ревновала всех женщин, кроме домашних, и ни в какую не признавала, хоть ты тут лопни.

– Мама, да разрази меня готт, никакой подружки на эники-беники у меня в помине нет, – горячо сказал я.

– Очхорошо. Я тебя знаю, ты врать не умеешь. Так что за секреты?

– Сначала надо поговорить с профессором, – (это я не врал, а зело приперло). – Он не оставил номера?

– Нет. Он сказал, что звонит по автомату.

– Ах, вот как. Если он еще раз позвонит, скажи, чтобы назвал, куда и когда мне ему звякнуть. Я тоже по автомату звоню, – (опять же, поскольку приперло). – И кстати: ты «Новости» слушала?

– Как всегда, ты же знаешь.

– Что-нибудь было?

– Ничего интересного.

– Никаких событий в Луна-сити? Ни про убитых, ни про бунт? Так-таки ничего?

– Да нет. Кто-то с кем-то поквитался в Придонном переулке, но… Мануэль! Ты кого-то порешил?

– Нет, Мам.

(Челюсть сломать ведь не значит порешить.)

Мама вздохнула.

– Ты меня доведешь когда-нибудь до кондрашки. Ты же знаешь, я тебе всё время говорю: у нас в семье драк терпеть не могут. Если припрет кого-то кокнуть, – что бывает крайне редко, – значит, надо собраться, спокойно обсудить en famille[1]1
  en famille (франц.) – в кругу семьи. – 3десь и далее примечания переводчика


[Закрыть] и наметить, как да что. Если уж так надо ликвиднуть новенького, все должны быть в курсе. Ради доброго совета и поддержки маленько обождать – это всегда имеет смысл, и…

– Мам, да никого я не убил и не собираюсь. А эту твою проповедь наизусть знаю.

– Дорогой, держи себя в рамках.

– Прости, пожалуйста.

– Прощено. Позабыто. Надо сказать профессору де ла Миру, чтобы оставил номер. Бусде.

– И еще одно. Забудь имя «Вайоминг Нотт». Забудь, что профессор меня искал. Кто бы мне ни звонил, – знакомый, незнакомый – не важно, – ты со мной не говорила, не знаешь, где я, думаешь, что уехал в Новолен. Всех прочих в доме это тоже касается. Ни на какие вопросы не отвечать, особенно от тех, кто связан с Вертухаем.

– За кого меня принимаешь? Мануэль, ты и впрямь во что-то впутался!

– Не очень и как раз выпутываюсь, – (дай-то готт!) – Буду дома – расскажу. Пока что не могу. Жаркий привет! У меня всё.

– Жаркий привет, милый. Спакойнноучи.

– Спасибо, тебе того же. Всё.

Мама – это чудо. Ее спровадили на Валун очень давно за ножичек в горле одного мужичка при более чем сильных сомнениях насчет девичьей невинности, но с тех пор она всегда была против насилия и легких обычаев. Пока не припрет – на принцип не лезла. Залежусь, в ранней юности горяча была, то-то бы с ней тогда познакомиться, но и на склоне лет, без трепа, считаю, мне досталось сокровище.