Текст книги "Т. 05 Достаточно времени для любви"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

Кроме того, дополнительные мужья не заставили бы ее нарушить брачного обета: Дора не клялась мне в вечной верности; я не позволяю женщине давать мне подобное обещание, ведь приходит такой день, когда его приходится нарушать.

Так что Дора вполнесмогла бы сделать счастливыми четверых порядочных честных мужчин. У Доры не было болезненных привычек, мешающих человеку любить все больше и больше, – Элен постаралась. Кстати, еще греки знали, что одному мужчине не погасить огня в кратере Везувия. Или это говорили римляне? Неважно, кто это сказал, – как было и так есть. Возможно, в подобном браке Дора стала бы еще счастливее. А если бы она была счастливее, то из этого, как ночь за днем, следует, что стал бы счастливее и я, хотя трудно представить, что можно испытать большее счастье. К тому же наличие дополнительной мужской силы облегчило бы мне жизнь – у меня всегда было слишком много дел. Приятна была бы и компания. Впрочем, оговорюсь – компания мужчин, которые подходили бы для Доры. Что же касается Доры, то, если у нее хватало любви для меня и кучи детей, еще три мужа вряд ли бы истощили ее ресурсы – это был неиссякаемый источник. Впрочем, данный вопрос чисто гипотетический. Все трое Монтгомери настолько малонапоминали Галахада и Айру, что трудно считать их принадлежащими к одной и той же расе. Эти твари были достойны смерти – ее-то они и нашли. Я почти ничего не узнал о них, осмотрев то, что нашлось в их фургоне. Минерва, они не были поселенцами: в их фургоне не нашлось ничегонеобходимого, чтобы пахать землю. Не было ни плуга, ни мешка с семенами. Более того, все восемь мулов оказались холощеными. Не знаю, чем они занимались. Разъезжали любопытства ради, быть может. Чтобы, устав от странствий, вернуться назад, к «цивилизации». Или же онирассчитывали обнаружить каких-нибудь поселенцев, одолевших перевал раньше их, и силой заставить их покориться? Не знаю – я никогда не старался понять гангстеров. Да и незачем – мне заранее известно, как с ними поступать. Впрочем, они совершили фатальную ошибку, рассердив мягкую и нежную Дору. Она выстрелом выбила пистолет из руки Монтгомери вместо того, чтобы выпустить пулю в более легкую мишень: живот или грудь. Это важно? В высшей степени, с моей точки зрения. Бандит целится в меня.И если бы Дора стреляла в Монти, а не в пистолет, даже сразив его первым же выстрелом наповал, последний рефлекс, вероятно, заставил бы его пальцы сжаться, и я бы получил пулю. Ну а из этого вытекает с полдюжины следствий, и все скверные.

Счастливый случай? Ни в коей мере. Дора уже прицелилась из темной кухни. И когда Монти вытащил пистолет, она немедленно сориентировалась и выстрелила в оружие. Это была ее первая – и последняя – схватка. Но какой боец вышел из этой девушки, а? Оправдались все усилия, которые мы потратили на тренировки. Но всякого мастерства дороже холодное точное суждение, которое заставило ее поразить гораздо более сложную цель. Этого я не мог в ней воспитать – с подобной установкой человек рождается. Так оно и было. Ведь и отец ее в последние секунды жизни принял самое верное решение.

С тех пор прошло более семи лет, и в Счастливой долине появились новые гости. Они приехали в трех фургонах, три семьи с детьми, настоящие поселенцы. Мы были рады им, особенно я был рад их детям. Потому что мне требовались яйца. Настоящие яйца. Человеческие яйцеклетки.

Время подгоняло меня – наши старшие дети взрослели.

Минерва, ты знаешь о генетике все, что известно человеческой расе. Знаешь, что Семейства Говарда появились в результате инбридинга на основе небольшой совокупности генов. Кровнородственная связь избавила нас от скверных генов, но ты знаешь, какой была цена – дефективные дети. Должен заметить, что мы выплачиваем ее до сих пор: повсюду, где обитают говардианцы, существуют и детские дома для дефективных. И конца этому не видно – новые неблагоприятные мутации будут оставаться незамеченными, покуда не усилятся и не выпадут. Такова цена, которую мы, животные, вынуждены платить за эволюцию. Быть может, когда-нибудь найдется и более легкий путь. Но на Новых Началах двенадцать веков назад мы его не знали. Молодой Зак стал крепким парнишкой, голос его превратился в уверенный баритон. Братец его Энди перестал петь партию сопрано в нашем семейной хоре, но голос его еще ломался. Детка Элен почти перестала быть деткой – менархэ она еще не достигла, но событие это, насколько я мог судить, могло наступить в любой день.

Я хочу сказать, что мы с Дорой много думали об этом, ведь следовало принимать серьезные решения. Не погрузить ли всех ребят в фургоны и не двинуться ли обратно через бастион? Оставить старших у Меджи или у кого-нибудь еще, а потом вернуться домой с младшими? Или вообще без детей? А можно воспеть хвалу Счастливой долине, ее красоте и изобилию и привести за собой отряд поселенцев, чтобы избежать в будущем подобного кризиса.

Я был, пожалуй, излишне оптимистичен, ожидая, что другие последуют за нами через год, два или три, поскольку оставил за собой удобную колею для фургонов. Но я не из тех, кто будет злиться из-за пролитого молока, тогда как у него украли лошадь. Что толку раздумывать над тем, что могло быть, а что – нет, когда надо было поразмыслить, как поступить с входящими в пору детьми.

Не стоило заводить речь о «грехе», даже если бы я оказался способным на подобное ханжество, но я никогда не умел лицемерить, особенно с детьми. Нельзя было и продать идею. Дора была бы недовольна, а убедительно лгать она не умела. Не желал я и забивать детям головы чушью; их мамочка – истинный ангел – была самой счастливой и всегда готовой сластолюбкой во всей Счастливой долине куда в большей степени, чем я и козлы. И не думала скрывать этого.

А может, сдаться и позволить природе следовать своим древним путем? Смириться с тем, что наши дочери скоро, пожалуй, чересчур скоро, станут женами наших же сыновей, и приготовиться выплачивать цену? Ждать, что один из десятерых наших внуков окажется дефективным? Я не мог рассчитать вероятность точнее, поскольку Дора ничего не знала о своих предках. А я кое-что знал, но все-таки этого было недостаточно. Оставалось полагаться лишь на древнее и крайне неточное правило большого пальца.

Поэтому мы тянули время.

Мы прибегли к другому незыблемому правилу: никогда не делай сегодня то, что можно отложить на завтра, поскольку ситуация может улучшиться. И поэтому мы переехали в новый дом, который еще не был достроен, но там была спальня для девочек, спальня для мальчиков и комната для нас с Дорой, к которой примыкала детская.

Мы не стали обманывать самих себя, надеясь, что проблему удастся легко разрешить. А вместо этого мы постарались, чтобы старшие дети поняли, в чем заключается проблема, чем мы рискуем и почему лучше воздержаться. Мы не запрещали знакомиться с проблемой и младшим; просто не обязывали их слушать, когда технические вопросы начинали перевешивать их скромные – по молодости – познания.

Дора вспомнила, что Элен Мейбери сделала для нее двадцать лет назад, и сообщила, что, когда у крохи Элен начнется менархэ, мы объявим праздник и повеселимся, провозгласив Элен виновницей торжества. И ежегодно будем отмечать «день Элен». Так будет с Изольдой, Ундиной и так далее. У жаждой девочки будет свой праздник, свой день.

Элен не могла дождаться, когда же она из детей перейдет в девицы. А когда через несколько месяцев, событие наконец случилось, была невыразимо довольна. Перебудила нас всех воплями: «Мама! Папа! Поглядите, наконец-то! Зак! Энди! Вставайте! Вы только посмотрите».

И если она плохо себя чувствовала, то помалкивала. Возможно, все и было в порядке: сама Дора не испытывала недомогания во время менструации, и никто из нас не говорил девочкам о том, что этого можно ожидать. Стараясь не растекаться мыслью, воздержусь от комментариев относительно той теории, которая утверждает, что подобное недомогание обусловлено воспитанием. Я не думаю, что в этом вопросе имею право на собственное мнение… лучше спроси у Иштар.

В результате ко мне явилась делегация – двое, Зак и Энди.

– Видишь ли, папа, – сказал Зак, – мы полагаем, что все это великолепно и наша сестра Элен заслуживает, чтобы ее день был встречен с радостью и весельем. Но если честно, сэр, мы считаем…

– Давай-ка покороче.

– А как насчет мальчиков?

Бог ты мой, а ведь я заново учредил рыцарство!

Это было не внезапное вдохновение. Зак задал сложный вопрос, и мне пришлось достаточно попрыгать вокруг него, прежде чем удалось придумать разумный ответ. Безусловно, существуют обряды взросления и для мужчин, и для женщин; они существуют в каждой культуре, даже тогда, когда общество считает, что лишено подобных обрядов. Когда я был мальчиком, переход во взрослое состояние знаменовался разрешением носить длинные брюки. Но существуют и такие культуры, где посвящение вовзрослые связано с болью, с убийством какого-нибудь ужасного животного, – и так без конца.

Но все это не годилось для наших мальчиков. Некоторые обычаи мне не нравились, другие были немыслимы, например обрезание. У меня самого благодаря второстепенной мутации крайняя плоть отсутствует. Это связано с игрек-доминантой, и я передаю ее всем моим отпрыскам мужского пола. Мальчики знали об этом, но я вновь начал именно с этого факта, рассказывая им о бесконечном разнообразии способов, которыми иногда отмечается переход юноши во взрослое состояние. А сам тем временем пытался обдумать главный вопрос.

Наконец я сказал:

– Ребята, вы оба знаете о размножении и генетике, я вас учил. Вы знаете, что означает «день Элен». Так ведь? Энди, ты понял?

Энди не ответил. Ответил старший:

– Ну, конечно же, он знает, папа. Это значит, что у Элен теперь тоже могут быть дети, как и у мамы. Ты знаешь это, Энди? – Энди кивнул, округлив глаза. – Нам теперь обо всем известно, папа, даже малышам. Вот только не знаю, как Айвор, он слишком мал. Но Изольде и Ундине известно. Элен сказала им, что собирается догонять маму и немедленно заведет своего первого ребенка.

Я почувствовал, как у меня по коже пробежали мурашки. Короче, я не стал говорить, что идея не слишком разумна, но долго втолковывал им то, что они знали, но еще не обдумывали, как то: что Элен не может заиметь ребенка, если никто из них не поместит его в нее: что Элен еще слишком мала и не справится с воспитанием ребенка. И о том, что «день Элен» в сущности означает лишь то, что теперь она сделалась уязвимой. И даже когда Элен через несколько лет повзрослеет, то, если она заведет детей от кого-нибудь из своих братьев, возможна трагедия и речь придется вести не о тех прекрасных младенцах, которые каждый раз получаются у мамы. Впрочем, они все рассказали мне сами. Глаза Энди округлялись все больше и больше, а я только задавал ему наводящие вопросы.

Помогло мне и то, что наша маленькая кобылка Плясунья достигла первого эструса, но ей, как я полагал, еще было рановато к жеребцу. Я велел Заку и Энди отогнать ее, но она пролезла в дыру в заборе и получила то, в чем нуждалась: Лукаро покрыл ее. Конечно же, ей было рано, и потом мне пришлось вмешаться и доставать все кусками. Обычная скорая ветеринарная помощь, но на двух мальчишек кровавое зрелище произвело большое впечатление, к тому же во время операции им пришлось помогать отцу удерживать кобылу.

Нет, нет, конечно, они не хотят, чтобы с их Элен случилось что-то подобное. Нет, нет, сэр!

Минерва, я немного схитрил. Я не сказал им, что Элен – девочка развитая во всех отношениях, и это заставило семейного доктора – то есть меня – сделать вывод, что она будет куда лучшей производительницей младенцев, чем ее мать, и сумеет благополучно родить первенца пораньше, чем Дора – Заккура. Я не сказал им, что у брата с сестрой больше шансов на здорового ребенка, чем дефективного. Я намеренно не стал этого делать.

А вместо этого развел лирику: дескать, какие восхитительные создания эти девчонки и какое это чудо, что они могут рожать детей; какие они замечательные и как должен гордиться мужчина, что может любить, ублажать и защищать их, в том числе от собственного безрассудства, поскольку Элен по глупости и нетерпению может повести себя как Плясунья. Поэтому не соблазняйте ее, мальчики, держитесь от нее подальше, как сейчас. Они обещали мне со слезами на глазах.

Я не требовал у них обещаний, но мне в голову пришла идея: пусть «принцесса» Элен посвятит их в рыцари.

Мальчишки ухватились за эту идею: «Повести о дворе короля Артура» были в числе книг, которые Дора прихватила с собой, потому что их подарила ей Элен Мейбери. Итак, у нас теперь были сэр Заккур Сильный и сэр Эндрю Мужественный, а также две дамы-кандидатки, ожидавшие срока с достаточным нетерпением. Изольда и Ундина знали, что, достигнув менархэ, они тоже станут «принцессами». Айвор был назначен пажом, посвящение ожидало его тогда, когда голос переменится. Только Эльф была еще слишком мала, чтобы играть в эту игру.

Я достиг своей цели – пока. Пожалуй, «принцесса» Элен была защищена в большей степени, чем ей бы хотелось: ей часто кланялись и именовали «прекрасной принцессой». Со своими сестрами я обходился без таких церемоний. Но еще перед первой годовщиной «дня Элен» с гор спустились три новых семейства, и кризис закончился. В том, что «принцессу» Элен первым разложил Сэмми Робертс, а не один из собственных ее братьев, сомнений не было, поскольку она немедленно все выложила матери – еще один пример влияния Элен Мейбери. Дора поцеловала ее и сказала, что она хорошая девочка. Сходи к папе, пусть он посмотрит на тебя. Так я и сделал. Можно не говорить, что все оказалось в порядке, ничего, собственно, не случилось. Но Дора некоторым образом контролировала ситуацию, так же как Элен Мейбери следила в свое время за Дорой. Дора давно мне сообщила об этом. И наша дочка забеременела лишь после того, как к замужеству достигла возраста Доры, хорошенько перед этим нагулявшись. Женился на ней Оле Хансен. Свен Хансен, Дора, Ингрид и я помогли молодежи обзавестись своим домом. Элен полагала, что ребенок от Оле, и, насколько я представлял, так оно и было. А чего беспокоиться? Незачем было беспокоиться и когда Зак женился на Хильде Хансен. В Счастливой долине известие о беременности было эквивалентно женитьбе: не помню, чтобы хоть одна из девиц вышла замуж, не представив предварительно подобного доказательства своих способностей. Во всяком случае наши дочери поступали именно так. Великое дело – иметь соседей.

(Опущено,)…не только притащил волынку через Бастион, но и умел играть на ней.

Я тоже когда-то играл и, хотя не прикасался к скрипке лет пятьдесят или около того, вспомнил кое-что, и мы стали сменять друг друга, потому что Папаша тоже любил поплясать. Выглядело все примерно так:

– Выстраивай их!

– Кавалеры, приветствуйте дам. Ту, что напротив. А теперь даму в углу. Теперь даму справа! Теперь свою даму. Веди ее на место.

– Все встают. Держи ее крепче! Ну, все сразу!

 
Давным-давно за тысячу лет
Царь сказал «да», Моисей ему – «нет!»
 

– Беритесь за руки, становитесь в кружок.

 
Фароном звали того царя,
Он угнетал их вовсю и зазря!
 

– Алеман налево! Хватит! Теперь назад и кружите!

 
…сказал «да», и расступилась волна.
 

– Первая пара – в Красное море! А теперь девушка в углу и кавалер справа. Кавалер из угла, правая дама… все кругом, и направо, и налево!

 
И вот все на том берегу.
Пляшите! Все пляшут, а я не могу!
Царь же в Египте слезу утрет;
Ушел из рабства избранный народ!
Так целуй же даму и шепчи на ушко,
А потом посади, принеси ей пивко.
 

– Перерыв!

Ух, как мы тогда веселились! Дора научилась плясать, когда стала бабушкой, и плясала до тех пор, пока не стала прапрабабкой. Поначалу вечеринки происходили у нас, потому что дом наш был самым большим и достаточно удобным для такого сборища. Плясать мы принимались, когда начинало вечереть, и танцевали до тех пор, пока можно было различить партнера. Потом ужинали при свечах и лунном свете, пели и разбредались спать в комнаты, на крышу, в сараи, фургоны, и я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь спал один. Чего беспокоиться, ежели где-нибудь в сторонке кто-нибудь позволяет себе чуточку вольничать?

На следующее утро чаще всего давали двойное представление труппы «Таверна и Русалка»: одна комедия, одна трагедия – потом те, кто жили подальше, начинали собирать ребят, запрягать мулов и уезжали, а ближайшие соседи помогали прибрать в доме, прежде чем снова приступить к тому же самому делу.

О, помню только одну неприятность: какой-то мужчина украсил свою жену синяком – в сущности ни за что, – и тогда шестеро оказавшихся поблизости выкинули его за ворота и заложили их на засов. Он разъярился настолько, что собрался и ушел вверх по великому ущелью к Безнадежному перевалу. Факт этот не сразу заметили, поскольку жена его и ребенок перебрались к мужу сестры и их ребятам, там они и жили с одним мужем; впрочем, подобный случай не был единственным. Никаких законов относительно женитьбы и брака, никаких законов, запрещающих что бы то ни было. Но синяк под глазом жены вызвал неодобрение соседей, что было равнозначно общественному осуждению, – худшего для поселенца не может быть, разве что линчевание.

Но мигранты были сексуально озабоченными и легко относились к этому делу. Высокий интеллект всегда имеет сильную сексуальную подоснову, а поселенцы в Счастливой долине прошли двойной отбор: сначала, когда решили оставить Землю, потом, когда рискнули отправиться через Безнадежный перевал. Короче, в Счастливой долине обитали действительно те, кто выжил: умные, умеющие сотрудничать, трудолюбивые, терпимые, позволяющие себе драться лишь по необходимости, а не из-за пустяков. Секс – вещь отнюдь не тривиальная, но драка – обычно штука неумная. Она свидетельствует лишь о том, что мужчина еще не повзрослел. Но подобное определение не подходилони к одному из поселенцев – настоящих мужчин. Мы были уверены в себе и не нуждались в доказательствах. Среди нас не было трусов, воров, слабаков, грубиянов. Мало кто не ужился в колонии, их можно и не считать. Такие либо погибли, как та тройка, или же убежали, как тот идиот, который рассердился на собственную жену.

Редкие акты очищения всегда происходили быстро и без формальностей, и многие годы мы пользовались этим золотым правилом – неписаным, но тщательно соблюдавшимся.

В подобном сообществе бессмысленные табу относительно секса не могут существовать; они попросту не могли попасть в нашу долину. Конечно же, никто не собирался одобрять кровнородственные связи – поселенцы не были невежественными в вопросах генетики и контроля за рождаемостью. Но все же ко всему относились прагматически, хотя никто не утверждал, что инцест – вещь пустяковая, не имеющая последствий. Впрочем, была у нас одна девица, которая вышла за своего сводного брата и имела от него нескольких детей – полагаю, что он действительно был их отцом. Ходили разговорчики, но супругов не осуждали. Брак в любом виде являлся личным делом заключивших его партнеров и не нуждался в одобрении общества. Помню, две молодые пары решили объединить свои фермы, потом они построили дом побольше, сделали пристройку к самому большому дому, а другой превратили в амбар. Никто не интересовался, кто там с кем спит; все решили, что брак здесь заключен вчетвером, вне сомнения, еще до того, как они перестроили дом и объединили свое добро. Это никого не интересовало, кроме них самих.

Для таких лишний брачный контакт – просто развлечение. Обделенное многим общество поселенцев всегда придумывает собственные способы отдыха – и секс значится во главе списка. У нас не было профессиональных артистов, не было театров, если не считать любительские труппы, которые организовывали наши дети; не было кабаре, а тем более никаких игральных автоматов, не было периодической печати, даже книг не хватало. И вполне естественно, что встречи в танцклубе Счастливой долины заканчивались неким подобием оргии после того, как становилось чересчур темно, чтобы танцевать, а младших укладывали в постель. А как же иначе? Все было вполне пристойно: семейная пара могла оставаться в своем собственном фургоне, не обращая внимания на тихое веселье вокруг. Никаких упреков… Да что там – никто не был обязан посещать эти танцы.

Но еженедельными танцульками не пренебрегал никто, если только не был болен. Особенно хорошо это было для молодых: они получали шанс познакомиться и поухаживать друг за другом. Наверное, наших первенцев зачинали после этих танцев; нельзя исключить такую возможность. С другой стороны, никто не заставлял девицу ложиться, если она не хотела. И наши девушки выходили замуж в пятнадцать или шестнадцать лет, женихи была немногим старше. Жениться впервые в возрасте более зрелом – это городская привычка, неизвестная культуре поселенцев. Что же касается нас с Дорой… Но, Минерва, дорогая, я же тебе уже говорил.

(Опущено.)…затеяли грузовой рейс в тот самый год, когда родился Гибби, а Заку было… мм-м… кажется, шестнадцать… Все-то приходится преобразовывать даты Новых Начал в стандартные годы. Он был выше меня, под два метра, и весил, должно быть, килограммов восемьдесят, Энди был почти такой же рослый и сильный. Я считал, что не следует долго тянуть, так как Зак мог в любой день жениться, а посылать с фургоном одного только Энди нельзя. Айвору исполнилось лишь десять. Он помогал на ферме, но для такого путешествия был маловат. Впрочем, желающих можно было подобрать и не только в своей семье. Теперь в долине обитало около дюжины семейств, но они еще не прожили здесь так долго, как я, и пока не испытывали необходимости ни в чем.

Мне нужно было три новых фургона, не только потому, что мои поизносились, но и потому, что Заку потребуется фургон после свадьбы. Нужен будет фургон и Энди. А потом еще один – в приданое Элен – и гак далее. То же самое относилось к плугам и кое-каким механическим сельскохозяйственным инструментам. При всем своем процветании Счастливая долина еще не могла обходиться без покупных металлических вещей; правда, продлилось это недолго. Я составил большой список того, что следовало купить…

(Опущено.)…раз в три месяца. Но продукты питания, которые могло поставлять пятьдесят одно хозяйство, немногого стоили на другом конце маршрута, тамошним фермерам не приходилось тратиться на проведение каравана мулов через Бастион и прерию. Свою связь с цивилизацией я все еще поддерживал через Джона Меджи, в счет моей доли в «Энди Джи». Тем самым мне удавалось покупать и привозить в долину такие вещи, которые иначе приобрести мы не могли. Кое-что я взял для себя. Дора получила свой водопровод после первого же путешествия, которое предприняли наши ребята. Мне удалось выполнить свое обещание как раз вовремя, поскольку Хильда забеременела от Зака сразу после того, как парни вернулись домой. Первая их дочка, Ингрид-Дора, появилась на свет как раз тогда, когда Дора получила ванную комнату. Остальными вещами я платил фермерам, которые работали для меня. Но порода мулов, пошедшая от Бака, сильная, умная, способная хорошо говорить, все-таки поправляла наш торговый баланс; особенно после того, как посреди прерии вырыли два колодца, и я мог рассчитывать, что караван мулов придет в Сепарацию, не уменьшившись наполовину. А это означало, что в долине появятся лекарства, книги и многие другие вещи.

(Опущено.)Лазарус Лонг не собирался застать врасплох собственную жену – просто никто из них никогда не стучался в дверь спальни другого. Обнаружив, что дверь закрыта, он тихонько приотворил ее: ведь Дора могла и дремать.

Жена стояла у окна и, повернув зеркало к свету, старательно выдергивала длинный седой волос.

Лазарус оторопел. Но тут же взял себя в руки.

– Адора…

– Ох! – Она обернулась. – Ты испугал меня. Я не слышала, как ты вошел, дорогой.

– Извини. Пожалуйста, дай мне это!

– Что тебе дать, Вудро?

Он подошел к ней и вынул из ее пальцев серебристый волос.

– Вот это, любимая. Каждый волос на твоей голове дорог мне. Позволь, я сохраню его.

Дора не ответила. И Лазарус заметил, что глаза ее полны слез. Одна слезинка выкатилась на щеку.

– Дора, Дора, – повторил он. – Почему ты плачешь?

– Извини, Лазарус. Я не хотела, чтобы ты застал меня за этим делом.

– Зачем это все, Адора? У меня седины куда больше, чем у тебя.

Она поняла, о чем подумал муж.

– Дорогой мой, что поделаешь, я ведь знаю, что кое-кто… скажем, плутует. А ведь ты никогда не обманывал меня.

– Адора! Мои волосы действительно поседели.

– Да, сэр. Я знаю, что ты не хотел застать меня врасплох, но я тоже не шпионила за тобой, когда убирала в твоем кабинете и обнаружила косметический набор, Лазарус, это было больше года назад. Какая-то краска, с помощью которой ты делаешь свои жесткие рыжие волосы седыми. Я избавляюсь от седых волос, а ты – наоборот.

– Ты стала вырывать седые волосы, когда узнала, что я стараюсь состарить себя? О, дорогая моя!

– Нет, Лазарус, нет. Я уже целую вечность выщипываю их. Даже больше. Боже, дорогой, я же прабабушка и выгляжу так, как положено. Но то, чем ты занимаешься – осторожно, надо сказать, и спасибо тебе за это, – не делает тебя старым. Ты просто кажешься преждевременно поседевшим.

– Возможно. Сейчас я крашу волосы, Адора, но незадолго до твоего рождения волосы мои были белы, как снег. И, чтобы снова сделаться молодым, мне пришлось предпринять более кардинальные меры, чем косметика или выдергивание волос. Но у меня не было причин говорить об этом тебе. Лазарус подошел к жене, обнял за плечи, отобрал зеркало, бросил его на постель, а потом повернулся к окну.

– Дора, годы идут, возраст не скроешь. Посмотри туда. На этих холмах столько ферм, а еще больше нам с тобой не видно отсюда. Сколько же жителей нашей Счастливой долины произошло от твоего слабого тела?

– Я никогда не считала.

– А я считал – больше половины. Я горжусь тобой. Младенцы сжевали твои груди, твой живот растянулся – это знаки чести, обожаемая моя, знаки доблести. И они делают тебя еще прекраснее. Так что оставайся высокой и очаровательной, позабудь о своей седине. Оставайся собой – вот и все!

– Да, Лазарус. Меня-то это не волнует, я стараюсь ради тебя.

– Адора, ты всегда стремишься угодить мне. Хочешь, я перестану красить волосы? Здесь, в Счастливой долине, я могу быть говардианцем: меня окружает моя родня.

– Мне безразлично, дорогой. Только не делай этого ради меня. Если тебе так проще – все-таки первый поселенец и все прочее – и ты хочешь казаться старше, что ж…

– Да, так мне легче общаться с другими людьми. А краситься несложно, я так поднаторел в этом, что могу это делать во сне, но… Дора, выслушай меня, дорогая. В ближайшие десять лет Зак Бриггс появится в «Долларе ребром», ты видела письма Джона. Еще не поздно отправиться на Секундус, где из тебя вновь сделают молодую девицу, если хочешь, – и ты проживешь еще много лет. Может быть, пятьдесят, а может, и сотню.

Дора не спешила с ответом.

– Лазарус, ты хочешь, чтобы я это сделала?

– Я предлагаю. Но решать тебе, моя драгоценнейшая. Ведь жизнь твоя.

Дора взглянула в окно.

– Ты сказал, больше половины?

– И процентная доля наших потомков все увеличивается. Наши отпрыски размножаются, словно кошки, и их дети тоже.

– Лазарус, мы поселились здесь много-много лет назад, в незапамятные времена. Я не хочу покидать нашу долину, не хочу никуда ехать, не хочу бросать наших детей. И зачем мне возвращаться домой в облике юной девицы? Чтобы увидеть, как родятся наши прапраправнуки? Ты прав: я заслужила свою седину и буду носить ее!

– Да, на этой девушке я и женился! Это моя верная Дора! – Лазарус поднял руку, сжал ее грудь и прикоснулся к соску. Она вздрогнула, а потом расслабилась. – Я знал, что ты так ответишь, но все же решил спросить. Дорогая моя, годы не властны над тобой. Ты всегда такая разная. Там, где другие женщины насыщают, ты возбуждаешь голод.

Дора улыбнулась.

– Я не Клеопатра, Вудро.

– Это ты так полагаешь, девушка. Но мне виднее. Длинноногая Лил, я встречал тысячи и тысячи женщин – гораздо больше, чем ты, – и скажу, что по сравнению с тобой Клеопатра просто домохозяйка.

– Болтун, – прошептала она. – Не сомневаюсь только в одном: ты еще не встречал женщины, которая сумела бы тебе отказать.

– Это верно, но лишь потому, что я никогда не рисковал, опасаясь отказа, и дожидался, когда мне предложат. Всегда.

– Значит, дожидаешься приглашения? Хорошо, я приглашаю. А потом начну готовить обед.

– Не торопись. Лил. Сначала я брошу тебя на постель и задеру юбку. А потом проверю, нет ли с другого конца седых волос. А ежели найду, могу выщипать, чтобы ты не трудилась.

– Животное. Негодяй. Развратный старый козел. – Она восхищенно улыбнулась. – Полагаю, мы больше не будем выщипывать седые волосы?

– Мы говорили о волосах на твоей голове, прабабушка. Но с другого конца ты молода, как прежде, поэтому мы очень тщательно повыдергаем все сединки из этих дивных каштановых кудрей.

– Милый старый козел. Давай, если сумеешь найти. Но здесь я слежу за сединой еще внимательнее, чем за сединой на голове. Дай-ка я разденусь.

– Подожди-ка. Вот это длинноногая Лил, самая горячая девка во всей Счастливой долине, всегда у нее спешка! Раздевайся, если хочешь, а я пойду найду Нортона и прикажу ему оседлать Женишка. Пусть напросится на ужин к сестрам Марджи и Лайл. А потом я вернусь, чтобы выщипать незадачливые седины. Боюсь, что с ужином мы опоздаем.

– Если тебя это не волнует, то и меня тоже, любимый.

– Вот это моя Лил! Дорогая, в долине не найдется мужчины старше четырнадцати лет, который не хотел бы сграбастать тебя и попытаться подыскать другую долину при малейшем намеке с твоей стороны. Твои собственные сыновья и зятья – не исключение.

– Да ну тебя! Опять болтаешь.

– А хочешь пари? Пожалуй, не будем все-таки тратить время на выщипывание седых волос с обоих концов. Пойду распоряжусь, чтобы наш младший сын исчез на всю ночь, а когда вернусь, на тебе должны быть только рубины и улыбка. Поскольку ужина не будет, мы закусим чем-нибудь холодным, возьмем одеяло, залезем на крышу и будем наслаждаться… зрелищем заката.

– Да, сэр. О, дорогой, я люблю тебя! Долго и часто?

– Выбор я предоставляю длинноногой Лил.

(Опущено около 39 000 слов.)Лазарус осторожно приоткрыл дверь, заглянул в спальню и вопросительно посмотрел на свою дочь Эльф, удивительно красивую женщину средних лет с огненными рыжими кудрями, слегка тронутыми сединой.

– Входи, папа, – сказала она, – мама не спит.

И, взяв поднос с ужином, собралась уйти, Лазарус взглянул на него, прикинул, что исчезло после того, как поднос на его глазах унесли из кухни, – и результат, приблизительно равный нулю, его не обрадовал. Ничего не говоря, он подошел к постели и улыбнулся жене. Дора улыбнулась в ответ. Он склонился над женой и поцеловал ее, потом сел туда, где только что сидела Эльф.