Текст книги "Жить дальше (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 32

Назавтра рано утром Дон сидел на диване, просматривая на датакомме почту. Было два сообщения от знакомых, которые просили его о том же, чего хотел Рэнди Тренхольм, письмо от брата с карикатурой, которая, как он думал, понравится Дону, и…

Би-ип!

Пришло новое сообщение. Адрес отправителя…

Бог ты мой…

В поле «От» стояло [email protected].

Он открыл сообщение, и его глаза пробежали текст сумасшедшими скачками, пытаясь впитать его как единое целое. А потом, с бешено колотящимся сердцем, он перечитал его внимательно от начала до конца:

Привет, Дон

Наверное, ты считал, что никогда больше обо мне не услышишь, и, я думаю, мне глупо надеяться на ответ, потому что я знаю, я была не слишком-то чуткой в последнюю нашу встречу, но чёрт возьми, мне тебя не хватает. Не могу поверить, что я это пишу – Гэбби поначалу подумала, что я перепила – но я надеюсь, что мы можем встретиться и поговорить. Сыграть в скрэббл и всё такое… В общем, дай мне знать.

Л.

____________________

^{Будь добрее, ибо каждый встреченный тобой ведёт тяжёлую битву – Платон.}

Дон поднял взгляд. У Гунтера было отличное чувство равновесия, и он запросто носил Сару, сидящую на приспособленном для этой цели деревянном кухонном стуле, вверх и вниз по лестнице; сейчас они спускались в гостиную.

– Доброе утро, дорогой, – сказала Сара своим обычным подрагивающим голосом.

– Привет, – сказал он.

Гунтер поставил стул на пол и помог Саре подняться на ноги.

– Что-нибудь интересное в почте? – спросила она.

Дон быстро выключил датакомм.

– Нет, – сказал он. – Ничего интересного.

Первый день воссоединения Дона и Леноры шёл хорошо до самого вечера. Они как раз заканчивали ужинать в её полуподвальной квартирке на Эвклид-авеню – они заказали китайскую еду в кулинарии на вынос после того, как целый день бродили по центру города, разглядывая витрины.

– И в результате, – говорила Ленора, продолжая рассказ о своей жизни с тех пор, как они расстались, – университет меня выпотрошил. Они сказали, что я не оплатила обучение вовремя, но я оплатила. Я сделала перевод перед самой полночью последнего дня оплаты. Но они начислили мне штраф, как за один день просрочки.

Дон никогда не ел «печеньки-гадания», но любил их разламывать и смотреть, что внутри. В этот раз ему попалось «Перспектива благоприятных перемен».

– И сколько это? – спросил Дон, имея в виду пеню.

– Восемь долларов, – ответила она. – Я собираюсь сходить завтра в бухгалтерию и поругаться.

Дон придвинулся к ней, чтобы посмотреть, какое предсказание выпало ей. «Предприятие будет успешно». Он кивнул, давая понять, что прочитал его.

– Можешь сходить, – сказал он, – но ты там полдня потеряешь.

В её голосе было отчаяние.

– Но ведь нельзя позволять им делать такое!

– Но восемь баксов этого не стоят, – сказал Дон. Он поднялся со стула и начал прибирать со стола. – Тебе нужно научиться правильно выбирать главное сражение. Бери пример с меня. Когда я был в твоём возрасте, я…

– Не говори этого.

Он повернулся и посмотрел на неё.

– Что?

Она скрестила руки на груди.

– Не говори ерунды вроде «Когда я был в твоём возрасте». Я не хочу ничего подобного слышать.

– Но лишь хочу, чтобы ты не проходила через…

– Проходила через что? Через собственную жизнь? Наживала собственный опыт, набивала собственные шишки? Я хочуучиться на собственных ошибках.

– Да, но…

– Но что? Мне не нужен отец, Дон. Мне нужен друг, любовник. Мне нужен кто-то равный.

Его сердце упало.

– Я не могу стереть своё прошлое.

– Нет, конечно, нет, – сказала она, шумно крутя на пальце бумажный пакет из-под китайской еды. – Таких здоровых ластиков не делают.

– Да ладно, Сара, я…

Дон застыл, моментально осознав свою ошибку. Он почувствовал, что краснеет. Ленора кивнула, словно получив подтверждение своим худшим подозрениям.

– Ты только назвал меня Сарой.

– Господи, Ленора, прости. Я не…

– Она всегда здесь, верно? Висит между мной и тобой. И так будет всегда. Даже когда она…

Леноза замолчала, вероятно, сообразив, что зашла слишком далеко. Но Дон подхватил её мысль.

– Да, она останется, даже после того… после того, как уйдёт. Это реальность, с которой приходится мириться. – Он помолчал. – Я ничего не могу поделать с тем, что я живу дольше, чем…

– Чем девяносто девять процентов населения Земли, – сказала Ленора, и он на мгновение впал в ступор, оценивая правильность этого утверждения. Он почувствовал спазм в желудке, когда осознал, что оно вполне правдоподобно.

– Но ты не можешь просить меня отрицать эту реальность или то, что я пережил, – сказал он. – Ты не можешь просить меня забыть моё прошлое.

– Я не прошу об этом. Всё, чего я прошу…

– Чего же? Держать это при себе?

– Нет, нет. Просто не надо, в общем, всё время про это упоминать. Мне это тяжело. Ну, то есть, чёрт возьми, что за мир был тогда, когда ты родился? Ни домашних компьютеров, ни нанотехнологий, ни роботов, ни телевидения…

– Телевидение было, – сказал Дон. Правда, чёрно-белое.

– Ладно, ладно. Но ты ведь пережил… пережил иракскую войну. Ты застал Советский Союз. Ты видел, как люди ходят по Луне. Застал конец апартеида, и в Южной Африке, и в Штатах. Пережил Месяц Ужаса. Ты жил, когда обнаружили сигналы внеземной цивилизации. – Она покачала головой. – Твоя жизнь – это мой учебник истории.

Он хотел было сказать «Так что тебе лучше слушать, когда я рассказываю, чему жизнь меня научила», но остановил себя, не дав словам вырваться на свободу.

– Я не виноват в том, что я старый, – сказал он.

– Я это знаю! – огрызнулась она. А потом повторила, но гораздо мягче: – Я это знаю. Но давай, в общем, не будем тыкать мне этим в глаза.

– Я вовсе не хотел, – сказал Дон, который стоял теперь, опершись на раковину. – Но ты считаешь, что несколько баксов пени – это катастрофа, и я…

– Это не катастрофа, – раздражённо сказала Ленора. – Но это делает мою жизнь тяжелее, и… – Она должно быть, заметила, как он едва заметно дёрнул головой. – Что? – спросила она.

– Ничего.

– Нет, скажи.

– Ты не знаешь, что такое тяжёлаяжизнь, – сказал он. – Похоронить родителей – это тяжело. Когда у жены рак – это тяжело. Не получить давно ожидаемого повышения из-за офисных интриг – это тяжело. Внезапно обнаружить, что тебе нужны двадцать тысяч на новую крышу, которых у тебя нет – это тяжело.

– На самом деле, – сказала она сухо, – я знаю кое-что о некоторых из таких вещей. Моя мама погибла в автокатастрофе, когда мне было восемнадцать.

Дон лишь раскрыл от неожиданности рот. Он избегал спрашивать её о родителях, несомненно, потому что в его чувствах к ней был некоторый «отеческий» аспект.

– Я не знала отца, – продолжила она, – так что мне самой пришлось растить брата, Коула. Ему тогда было тринадцать. Собственно, по этой причине я и подрабатываю. Стипендия покрывает все мои расходы, но я всё ещё пытаюсь выбраться из долгов, в которые залезла, пока Коул не вырос.

– Я… э-э…

– Сочувствуешь? Не ты один.

– И… и страховки не было?

– Моя мама не могла себе её позволить.

– О. Э-э… и как же ты справилась?

Она пожала плечами.

– Скажем так – симпатия к продуктовым банкам у меня возникла не на пустом месте.

Он был смущён и пристыжен и не знал, что сказать. Это объясняло, почему она казалась ему гораздо более зрелой, чем её сверстники. Когда он был в её возрасте, он всё ещё жил в довольстве в родительском доме, а Ленора живёт сама по себе уже семь лет, и часть этого времени – в заботах о брате-подростке.

– А где Коул сейчас? – спросил он.

– Дома, в Ванкувере. Они с подругой съехались как раз перед моим отъездом в магистратуру сюда.

– Ясно.

– Я многое могу простить, – сказала она. – Ты это знаешь. Но когда кто-то приходит и отбирает мои деньги… когда их у тебя так мало, ты… – Она пожала плечами.

Дон посмотрел на неё.

– Я… я не осознавал, что задираю перед тобой нос из-за своего возраста, – медленно произнёс он, – но теперь, когда ты мне об этом сказала, я постараюсь быть… – Он замолчал; он знал, что в состоянии эмоционального стресса он начинает говорить напыщенно. Но правильное слово тут же пришло: – … бдительнее.

– Спасибо, – сказала она, слегка кивнув.

– Я не обещаю, что всё всегда будет правильно. Но я правда буду стараться.

– Не сомневаюсь, – сказала она с того сорта улыбкой страдалицы, которую он больше привык видеть на лице Сары. Дон обнаружил, что улыбается в ответ, и он протянул к ней руки, зовя её встать и обнять его. И когда она это сделала, он крепко прижал её к себе.

Глава 33

Сару всё ещё беспокоила сломанная нога, но Гунтер был настоящей находкой и без устали приносил ей чашку за чашкой бескофеинового кофе, тогда как она оставалась за столом в бывшей комнате Карла.

Она всё ещё работала над стопкой бумаг, принесённых Доном из университета – бумажной копией послания, отправленного на Сигму Дракона из Аресибо и исходными материалами, на основе которых оно было составлено: одна тысяча наборов ответов, случайно выбранная из оставленных на сайте. Сара была уверена, что ключ расшифровки должен скрываться где-то здесь.

Сара уже десятки лет не заглядывала в эти документы и помнила их лишь приблизительно. Но Гунтер мог с одного взгляда на страницу проиндексировать её, так что когда Сара говорила ему, к примеру «Припоминаю пару ответов, которые показались мне противоречащими друг другу – кто-то ответил «да» на вопрос о ликвидации вышедших из репродуктивного возраста стариков и при этом «нет» на вопрос о ликвидации людей, которые являются экономическим бременем», и робот тут же отвечал: «Анкета номер 785».

И всё-таки она часто сердилась и иногда даже плакала от отчаяния. Она не могла думать так же ясно, как когда-то. Это, вероятно, было незаметно в повседневной жизни, состоящей из стряпни и общения с внуками, но становилось до боли очевидным, когда она пыталась собрать пазл, посчитать что-то в уме, пыталась сосредоточиться и подумать. И она так легко утомлялась; время от времени ей обязательно требовалось прилечь, что ещё больше затягивало работу.

Конечно, уже многие обращались к сообщению, посланному из Аресибо, в поисках ключа для дешифровки. И, думала она, если все эти молодые умы его не нашли, то ей, скорее всего, остаётся лишь молиться.

Многие предполагали, что ключом является какая-то одна конкретная анкета: уникальная последовательность восьмидесяти четырёх ответов, что-то типа «да», «нет», «много больше», «вариант три», «равно», «нет», «да», «меньше» и так далее. Сара знала, что существует больше 20 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 возможных комбинаций. Те, у кого не была доступа к полной версии послания Аресибо могли попробовать найти нужную простым перебором, но даже самым быстродействующим компьютерам мира понадобятся десятилетия на то, чтобы перебрать их все. У других, разумеется, была полная версия послания, и они, безусловно, уже попробовали каждый из тысячи содержащихся в нём наборов ответов, но не смогли расшифровать сообщение. Сара продолжала рыться в исходных опросниках, ища что-то – неважно, что именно – что как-то выделялось бы из общей массы. Но, будь оно проклято, ничего не выделялось. Она ненавидела старость, ненавидела то, что она сделала с её умом. Старые профессора не умирают, говорится в старой шутке. Они просто теряют свои факультеты. [59]59
  Труднопереводимая игра слов. Faculty по-английски означает не только «факультет», но и «способность» или «правомочность». Потерять faculties в общем случае означает «сойти с ума», «утратить дееспособность», «впасть в маразм».


[Закрыть]Это было так смешно, как любили говорить, когда она училась в школе, что она даже засмеяться забыла.

Она попробовала другую комбинацию, но на мониторе снова зажглась надпись «Расшифровка невозможна». Она не ударила кулаком по столу – у неё не хватило бы для этого сил – но Гунтер, должно быть, что-то такое в ней углядел.

– Вы выглядите расстроенной, – сказал он.

Она развернула кресло и уставилась на МоЗо; ей в голову пришла идея. Ведь Гунтер – носитель нечеловеческого интеллекта; может быть, он лучше поймёт, что ищут инопланетяне?

– Гунтер, а ты бы куда спрятал ключ для расшифровки?

– Я не предрасположен к секретности, – ответил он.

– Нет. Полагаю, нет.

– Вы спрашивали Дона? – ровным голосом спросил МоЗо.

Она почувствовала, как её брови сами собой взбираются на лоб.

– Почему ты это спросил?

Линия рта Гунтера дёрнулась, словно он хотел было что-то сказать, но передумал. Через секунду он посмотрел в сторону и ответил:

– Без определённой причины.

Сара подумала было оставить эту тему, но…

Но, чёрт побери, у Дона ведь есть, кому излить душу.

– Ты думаешь, что я не знаю, правда?

– Не знаете что? – спросил Гунтер.

– О, пожалуйста, – сказала она. – Я перевожу послания со звёзд. Так что принять сигналы гораздо ближе к дому я уж точно смогу.

Никогда не знаешь, смотрит ли робот тебе в глаза.

– Ох, – сказал Гунтер.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она.

МоЗо качнул своей голубоватой головой.

– А вы?

– Нет. И не хочу знать.

– Я не буду слишком нахален, если спрошу, как вы к этому относитесь?

Сара выглянула в окно, в котором виднелся только кусочек неба и красный кирпич соседнего дома.

– Я бы, конечно, предпочла иное решение, но…

МоЗо молчал, бесконечно терпеливый. После паузы Сара продолжила:

– Я знаю, что у него есть… – Она запнулась, выбирая между «желаниями» и «потребностями» и в конце концов остановилась на последних. – А я не могу больше заниматься этой… гимнастикой. Не могу перевести часы назад. – Ей пришло в голову, что часть про часы прозвучала, словно вариант архетипического выражения невозможности типа «Я не могу остановить солнце». Но для Дона стрелки – Господи, когда она последний раз видела часы со стрелками? – стрелки часов действительно перевели далеко-далеко назад. Она покачала головой. – Я за ним больше не поспеваю. – Она ещё немного помолчала, потом посмотрела на робота. – А ты как к этому относишься?

– Я не силён в эмоциях.

– Надо полагать.

– И всё же я предпочитаю, чтобы всё было… проще.

Сара кивнула.

– Ещё она твоя восхитительная черта.

– Я прямо сейчас изучаю информацию о таких вещах, доступную в сети. Я честно признаюсь, что вряд ли понимаю её в достаточной мере, но… вы не сердитесь?

– О, ещё как сержусь. Но не только – не столько – на Дона.

– Я не понимаю.

– Я зла на… на обстоятельства.

– Вы говорите о том, что роллбэк на вас не подействовал?

Сара снова отвела взгляд. Через некоторое время она сказала, тихо, но отчётливо:

– Я злюсь не на то, что он не подействовал на меня. Я злюсь на то, что он подействовална Дона.

Она опять повернулась к МоЗо.

– Ужасно, не правда ли, что я расстроена тем, что человек, которого я люблю больше всего на свете, проживёт ещё семьдесят лет или даже больше? – Она покачала головой, поражённая тем, на что оказалась способна. – Но это, знаешь ли, только потому, что я знала, чем всё это должно будет кончиться. Я знала, что он бросит меня.

Гунтер качнул сферической головой.

– Но он этого не сделал.

– Нет. И я не думаю, что сделает.

Робот немного подумал.

– Я согласен с вами.

Сара двинула плечами.

– Поэтому я и простила его, – сказала она; её голос был тих и далёк. – Потому что, видишь ли, я знаю, сердцем чувствую, что, случись всё наоборот, я бы от него ушла.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Петра Джоунз, доктор из «Реювенекс», явившаяся к ним домой для очередного обследования Дона. Сара теперь при этом не присутствовала; для неё это было слишком тяжело.

Дон знал, что страдает от неуместной упрямой гордыни. Он закалил её, когда много лет назад медленно и в муках умирала его мать. Когда Сара сражалась с раком, он не опускал голову, пряча свою боль и страх так хорошо, как только мог, от неё и детей. Он знал, что он – сын своего отца; просить о помощи – это показать слабость. Но сейчас ему нужна была помощь.

– Я… я не знаю, – тихо сказал он.

Он сидел на краю дивана; Петра, одетая в дорогой на вид тёмно-оранжевый брючный костюм, сидела на противоположном.

– Что-то не так? – спросила она, наклоняясь вперёд; бусины её дредов тихо застучали друг о друга.

Дон наклонил голову. Сверху едва слышно доносились голоса Гунтера и Сары.

– Я, э-э… чувствую себя так, как будто я – это не я, – сказал он.

– В каком смысле? – спросила Петра с напевным джорджийским акцентом.

Он сделал глубокий вдох.

– Я делаю… вещи… которые мне несвойственны; вещи, которые я никогда не думал, что буду делать.

– Например?

Он посмотрел в сторону.

– Я… это…

Петра кивнула.

– Ваше либидо повышено?

Дон посмотрел на неё, но ничего не сказал.

Она снова кивнула.

– Это не редкость. Уровень тестостерона у мужчин с возрастом падает, но роллбэк его восстанавливает. Это может влиять на поведение.

Ты мне будешь рассказывать,подумал Дон.

– Но я не помню, чтобы я был таким в первый раз. Конечно, тогда я… – Он замолчал.

– Что?

– Я был побольше, когда мне по-настоящему было двадцать пять.

Петра непонимающе моргнула.

– Вы были выше?

– Толще. Я весил, вероятно, фунтов на сорок больше, чем сейчас.

– А, понятно, это тоже может влиять на величину гормонального дисбаланса. Но мы можем его откорректировать. Заметили что-нибудь ещё?

– Ну, это не просто, – существовало, наверное, лучшее, более приличное слово, но в тот момент оно не шло ему в голову, – половое возбуждение. Это скорее вроде… романтического настроения.

– Опять же, гормоны, – сказала Петра. – Распространённый эффект адаптации к роллбэку. Ещё какие-нибудь проблемы?

– Нет, – сказал он. Намекать на то, что случилось с Ленорой, было уже достаточно неловко; озвучить же этобыло бы…

– Депрессия? – спросила Петра. – Мысли о суициде?

Он не смог заставить себя встретиться с ней взглядом.

– Ну, я…

– Уровни серотонина, – сказала Петра. – Они тоже подскакивают в результате всех тех изменений в вашей биохимии, которые сопутствуют роллбэку.

– Это не только химия, – сказал Дон. – Неприятности на самом деле происходят. Я… к примеру, я пытался найти работу, но меня никуда не берут.

Петра легко махнула рукой.

– То, что ваша депрессия может иметь объективные причины, вовсе не значит, что её не нужно лечить. Вам раньше когда-нибудь прописывали антидепрессанты?

Дон покачал головой.

Она поднялась на ноги и открыла свою кожаную сумку.

– Значит так. Давайте возьмём анализ крови; узнаем точно, каковы ваши уровни гормонов в данный момент. Не сомневаюсь, что нам всё удастся наладить.

Глава 34

Дон был дома, лежал в постели рядом с Сарой, когда его разбудил страшный сон.

Они с Сарой стояли на противоположных сторонах широкого каньона, и пропасть между ними продолжала расширяться, словно ускоренный во много раз геологический разлом, и…

…и зазвонил телефон. Он нашарил рукой трубку, а Сара отыскала выключатель стоящего на её тумбочке ночника.

– Алло? – сказал Дон.

– Дон, это… это ты?

Он нахмурился. Никто теперь не узнавал его голос.

– Да.

– О, Дон, это Пэм. – Его невестка, жена Билла. Её голос был хриплым и напряжённым.

– Пэм, что с тобой? – Рядом с ним Сара обеспокоенно пыталась сесть.

– С Биллом. Он… Господи, Дон, Билл умер.

Его сердце подпрыгнуло.

– Боже…

– Что такое? – спросила Сара. – Что случилось?

Он повернулся к ней и повторил услышанное; его собственный голос теперь был полон ужаса:

– Билл умер.

Сара зажала руками рот. Дон сказал в телефон:

– Как это произошло?

– Я не знаю. Сердце, должно быть. Он… он… – голос Пэм затих.

– Ты дома? С тобой всё в порядке?

– Да, я дома. Я только что вернулась из больницы. Они сказали «умер по дороге в больницу».

– Что с Алексом? – Двадцатипятилетний сын Билла.

– Он уже едет.

– Господи, Пэм, мне так жаль. Держись.

– Я не знаю, что я буду делать без него, – сказала Пэм.

– Сейчас я оденусь и приеду, – сказал он. Зиму Билл и Пэм обычно проводили во Флориде, но в этом году ещё не успели уехать. – Мы с Алексом обо всём позаботимся.

– Мой бедный Билл, – сказала Пэм.

– Я скоро буду, – сказал он.

– Спасибо, Дон. Пока.

– Пока. – Он попытался положить трубку на ночной столик, но она упала на пол.

Сара потянулась к нему и коснулась его руки. Боже, он ведь даже не помнит, когда последний раз видел брата. И тут его настигла мысль…

Ещё до того. Обычно они с Биллом виделись лишь пару раз в год, но каждое лето ходили вместе на матч «Джейз», а в этом году Дон от этого отговорился.

Его дурацкое затворничество, его боязнь видеться с людьми, которых он знал раньше, стоили ему шанса повидаться с братом.

Он вышел из спальни, прошёл в ванную и начал готовиться к выходу. Сара медленно последовала за ним. Он уже сказал было, что ей не нужно ехать, что Гунтер его отвезёт. Но он хотел, чтобы она поехала; она была нужна ему.

– Мне будет его не хватать, – сказала Сара, стоя лядом с ним у раковины.

Он бросил короткий взгляд в зеркало, в котором отражалось его молодое лицо и её пожилое.

– Мне тоже, – очень тихо ответил он.

– Сара, – сказала Пэм, когда они появились на пороге квартиры Билла, – спасибо, что приехала. – Невестка Дона была худой скуластой женщиной под восемьдесят, невысокого роста. Она посмотрела на Дона и нахмурилась. Она, должно быть, заметила фамильные черты Галифаксов, включая крупный нос и высокий лоб, но самого лица не узнала. – Прошу прощения…?

– Пэм, это я. Дон.

– О, точно. Роллбэк. Я… я и представить не могла. – Она оборвала себя. – Выглядишь отлично.

– Спасибо. Как ты тут, держишься?

Пэм явно была вымотана, но ответила:

– Со мной всё в порядке.

– А где Алекс?

– В кабинете. Мы пытаемся отыскать адвоката Билла.

– Я пойду помогу Алексу, – сказала Сара и скрылась в глубине квартиры.

Дон посмотрел на Пэм.

– Бедняга Билл, – сказал он, не найдя ничего лучшего.

– Так много всего надо сделать, – подавлено сказала Пэм. – Оповещение на сайте «Стар». Организация… похорон.

– Я обо всём позабочусь, – сказал Дон. – Не беспокойся. – Он махнул рукой в сторону гостиной и повёл Пэм через её собственный дом. – Тебе принести что-нибудь выпить?

– Я себе уже налила. – Она опустилась в бесформенное флуоресцентно-зелёное кресло на трубчатой металлической раме; его брат всегда предпочитал мебель более авангардного стиля, чем сам Дон. Он нашёл себе другое, такое же.

Напиток Пэм – янтарного цвета, со льдом – стоял на столике возле кресла. Она немного отпила.

– Боже, какой ты…

Дон почувствовал себя неловко и перевёл взгляд на окно расположенной на пятом этаже квартиры; в него по большей части были видны другие башни-кондоминиумы, повыше и подороже…

– Я об этом не просил, – сказал он,

– Я знаю, я знаю. Но мой Билл – если бы у него был роллбэк, он бы…

Он был бы по-прежнему жив,подумал Дон. Я знаю.

– Ты был… ты был… – Пэм безостановочно качала головой. Она замолчала, не договорив предложения.

– Что? – спросил Дон.

Она отвела взгляд. Стены гостиной целиком закрывали книжные шкафы; Билл и Пэм даже подвесили полочки над дверями.

– Ничего.

– Нет, скажи.

Она повернулась к нему спиной; гнев на её лице был слишком хорошо заметен.

– Ты старше Билла, – сказала она.

– На пятнадцать месяцев, да.

– Но теперь ты проживёшь ещё десятки лет!

Он кивнул.

– Да.

– Ты его старший брат, – сказала она, словно негодуя, что это приходится объяснять. – Ты должен был уйти первым.

Англиканская церковь Всех Святых в Кингсуэй была церковью из его детства, больше запомнившаяся собраниями бойскаутов, которые он посещал, чем любыми словами проповедника. Последний раз Дон был в этом здании… фраза, которая первой всплыла в голове, несомненно, порождённая текущим окружением, была «Бог знает когда», хотя он не слишком верил в то, что Бог следит за такими мелочами.

Гроб был закрыт, и это было к лучшему. Люди всегда говорили, что Билл и Дон очень похожи, и Дон не имел ни малейшего желания привлекать к этому сходству – и разительному контрасту – чьё-то внимание. Поскольку у Билла никогда не было проблем с лишним весом, Дон сейчас был ещё больше похож на двадцатипятилетнего Билла, чем когда сам был в этом возрасте. Он был единственным в церкви, кто мог помнить Билла молодым, и…

Нет. Нет, постойте! Вон там, разговаривает с Пэм, это случайно не…

Точно. Майк Брэден. Боже, Дон его не видел с самой школы. Но невозможно не узнать это широкое круглое лицо с близко посаженными глазами и сросшейся воедино бровью; даже покрытое морщинами и обвисшее, оно явно принадлежало ему.

Майк был ровесником Билла, но Дон тоже его знал. Один из всего лишь четырёх мальчишек квартала, населённого преимущественно девчонками – Майки, как тогда его называли, или Мик, как он недолго величал себя в детстве – был неутомимым игроком в уличный хоккей и входил в тот самый скаутский отряд, что собирался в этой церкви.

– Это Майк Брэден, – сказал Дон Саре, указывая на него. – Старый друг.

Сара понимающе улыбнулась.

– Сходи поздоровайся.

Он скользнул между двух рядов церковных скамей. Подойдя ближе, Дон обнаружил, что Майк делает то, что и положено делать на похоронах – делится воспоминаниями об усопшем с его близкими.

– Старина Билл, как он любил кленовый сироп, – говорил Майк, и Пэм энергично кивала, словно они достигли взаимопонимания по вопросу о запрещении испытаний нанотехов. – И искусственного не признавал, – продолжал Майк, – ему подавай только натуральный, и…

Он замолк и застыл, став таким же неподвижным, как, несомненно, Билл в своём выстланной щёлком гробу.

– Боже… мой, – сумел выговорить Майк через какое-то время. – Боже мой. Прости, сынок, дыхание перехватило. Ты похож на Билла как две капли воды. – Он прищурил свои глаза-бусины и насупил свою единственную бровь, сейчас серую, словно грозовая туча. – Кто… кто ты такой?

– Майки, – сказал Дон, – это я. Дон Галифакс.

– Нет, это… – Но он снова замолчал. – Господи, это… ты правда выглядишь как Донни, но…

– Роллбэк, – сказал Дон.

– Но как ты смог…

– За меня заплатили.

– Боже, – сказал Майк. – Это потрясающе. Ты… ты выглядишь сказочно.

– Спасибо. И спасибо, что пришёл. Для Билла ты многое значил.

Майк продолжал пялиться на него, и Дон от этого чувствовал себя не в своей тарелке.

– Маленький Донни Галифакс, – сказал Майк. – Не могу поверить.

– Майки, пожалуйста. Я просто подошёл поздороваться.

Старик кивнул.

– Прости. Просто я ни разу не видел никого, кто прошёл роллбэк.

– Я тоже, до недавнего времени, – сказал Дон. – Но я не хочу об этом говорить. Ты что-то рассказывал о любви Билла к кленовому сиропу?

Майк секунду помедлил, явно задумавшись, задать ли ещё несколько вопросов о том, что произошло с Доном, или принять предложение сменить тему. Потом кивнул – решение принято.

– Помнишь, как наш отряд каждую зиму ходил на север от седьмого шоссе собирать сок? Билл был на седьмом небе! – Судя по лицу Майка, он сразу же понял, что, вероятно, выбрал не слишком подходящую обстоятельствам метафору, но это лишь заставило его продолжать рассказ дальше, и скоро тема омоложения была забыта. Пэм внимательно слушала, но Дон обнаружил, что шарит взглядом по толпе собравшихся в поисках знакомых лиц. Билл всегда был более популярен, чем Дон – более общителен и спортивен. Интересно, сколько людей придёт на его собственные похороны, и…

И при этой мысли у него упало сердце. Никто их этих людей, это уж точно. Ни его жена, ни его дети, ни единый из друзей его детства. Они умрут задолго, очень задолго до него. О, его внуки, возможно, переживут его; но прямо сейчас их здесь не было, и их родителей он тоже не видел. Надо полагать, Карл и Анджела были где-то в другой части церкви, вероятно, хлопотливо поправляя воротнички и одёргивая одежду на детях, которые редко одевались подобным образом, если такое вообще когда-нибудь было.

Через несколько минут ему произносить надгробную речь, и он будет вспоминать прошлое брата, случаи из его жизни и поучительные истории, которые могут показать, каким отличным парнем был Билл. Но на его собственных похоронах не будет никого, кто смог бы рассказать о его детстве и юности, никого, кто помнил бы первые восемьдесят или девяносто лет его жизни. Всё, что он сделал в жизни до сих пор, будет забыто.

Он извинился перед Пэм и Майком, который перешёл от пристрастия Билла к кленовому соку к похвалам его осмотрительности.

– Когда мы играли на улице в хоккей, и вдруг появлялась машина, Билл всегда первым кричал «Машина, машина!», – говорил Майк. – Я всегда буду помнить, как он это кричал. «Машина! Машина!» Он ведь…

Дон перешёл из нефа в переднюю часть церкви. Витражное окно бросало на деревянный пол цветные пятна. Сара теперь сидела на крайнем правом месте второго ряда с видом одиноким и уставшим, её трость висела на подставке для молитвенника на спинке передней скамьи. Дон подошёл ближе и присел рядом.

– Как у тебя дела? – спросил он.

Сара улыбнулась.

– Всё нормально. Устала. – Она озабоченно сощурилась. – А у тебя как?

– Пока держусь, – ответил он.

– Хорошо, что столько людей пришло.

Он снова осмотрел собравшихся; в глубине души ему хотелось, чтобы их было меньше. Он терпеть не мог говорить перед большими собраниями. В голове всплыла старая шутка Джерри Сайнфелда [60]60
  Американский комик (род. 1954), прославившийся ролью самого себя в сериале «Сайнфелд» (1989–1998).


[Закрыть]: больше всего большинство людей боятся публичных выступлений; второй по распространённости страх – смерть; из чего следует, что на похоронах вы должны больше жалеть того, кто выступает с надгробной речью, чем того, кто лежит в гробу.

Вошёл священник – низкорослый чернокожий мужчина лет сорока пяти с уже начинающими седеть и редеть волосами – и скоро служба пошла своим чередом. Сидящая рядом с ним Сара держала его за руку.

У священника был на удивление мощный для его комплекции голос, и он прочёл с собравшимися несколько молитв. Дон склонил голову вместе со всеми, но не закрывал глаз и смотрел на узкую полосу пола между своей скамьей и стоящей впереди.

– …а теперь, – сказал священник – слишком скоро, – несколько слов о Билле скажет его младший брат, Дон.

О, чёрт,подумал Дон. Но ошибка была вполне естественна, и он, выходя вперёд и поднимаясь по трём ступеням, ведущим на возвышение, решил её не исправлять.

Он схватился обеими руками за кафедру и оглядел людей, которые пришли проводить в последний путь его брата: семья, в том числе сын Билла Алекс и взрослые дети Сьюзан, их сестры, которая умерла в 2033; несколько старых друзей; несколько сослуживцев Билла по «Юнайтед-Уэй» и много людей, незнакомых Дону, но которые несомненно что-то значили для Билла.

– Мой брат, – сказал он, повторяя банальности, которые ранее набросал на датакомме, выуженном сейчас из кармана пиджака, – был хорошим человеком. Хорошим отцом, хорошим мужем, и…

И тут он замолк – не из-за несоответствия брата только что перечисленным категориям, и из-за того, кто только что вошёл в церковь и усаживался в последнем ряду церковных скамей. Прошло тридцать лет с тех пор, как он последний раз видел бывшую невестку Дорин, однако вот она, одетая в чёрное, пришла тихо попрощаться с человеком, с которым развелась давным-давно. В смерти, похоже, прощаются все прегрешения.

Он снова взглянул на свои записи, нашёл, где остановился и сбивчиво продолжил: