355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Дейли » Сильные духом (в сокращении) » Текст книги (страница 6)
Сильные духом (в сокращении)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:56

Текст книги "Сильные духом (в сокращении)"


Автор книги: Роберт Дейли


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава девятая

Перед уединенным крестьянским домом, наполовину скрытым деревьями, был водружен флагшток. Каждый день на рассвете отряд партизан – двенадцать молодых людей, в том числе Пьер Гликштейн, – под пение «Марсельезы» поднимал французский флаг.

За неимением оружия тренировки партизан сводились к изучению топографических карт и ночным марш-броскам по пересеченной местности. Это должно было научить их в случае нападения немцев уходить, ориентируясь по компасу.

По субботам они, избегая дорог, пробирались в Грандвиль, где располагался районный центр Сопротивления. Там они получали задания и кое-что из того, что сбрасывали партизанам прилетавшие из Англии самолеты, а также деньги на покупку продовольствия.

В одну из суббот Пьер Гликштейн узнал в Грандвиле, что в последний раз из Англии доставили не только груз, но и человека, который должен был взять на себя командование всеми партизанскими отрядами в их районе. Бывший офицер французского флота, он был известен под именем Эжен.

Новый командир захотел побеседовать с членами группы, в которую входил Гликштейн. Он говорил с каждым наедине, и Пьеру пришлось дожидаться своей очереди. Наконец вызвали и его.

– Я слышал, ты специалист по подделке документов, – сказал Эжен, невысокий сорокалетний мужчина. – И что ты из Ле-Линьона.

– Да, я провел там какое-то время.

Они сидели напротив друг друга под деревьями на краю большой поляны. За спиной Эжена Пьеру были видны раскрытые ящики. Интересно, что в них, подумал он.

– Если нам понадобятся удостоверения личности и другие документы, сможешь их изготовить?

Пьер понял, что его проверяют.

– Это не трудно. При желании любой может научиться.

– Хорошо, – кивнул командир. – Еще я слышал, что в ваших краях упал самолет.

– Боши его обнаружили.

– Но летчика, насколько мне известно, не нашли.

– Кажется, нет.

– Он жив или погиб?

– Жив.

– А ты мог бы передать ему сообщение?

– От кого?

– Из Лондона.

– Зачем?

– Он опытный летчик. Если он в состоянии летать, командование хотело бы, чтобы он вернулся в строй. Союзные войска скоро высадятся в Европе.

Пьер молчал.

– Так что – он жив или нет?

– Передайте, что жив.

– Этого им будет мало.

– Его зовут Дэвид Гэннон.

– Он достаточно поправился, чтобы выдержать переезд?

– Куда?

– Например, сюда. Если англичане решат прислать за ним самолет.

– Думаю, да.

– Приятно было с тобой поговорить. – Эжен встал и пожал Пьеру руку. – Кстати, со мной прислали кое-какие припасы. Взгляни, может, тебе что-то нужно.

Гликштейн подошел к лежавшим на поляне ящикам. На этот раз партизанам много чего сбросили. В одном ящике были одеяла, в другом – медицинские принадлежности. Третий был доверху заполнен коробками с новенькой обувью. У Пьера уже несколько лет не было настоящих ботинок. Порывшись в поисках своего размера, он отобрал пару, но, вынув ботинки из коробки, обнаружил на стельке фирменный знак.

В оккупированной Франции человек в новой обуви бросался в глаза. Если его задержат в американских ботинках, ничто не поможет ему выкрутиться. Он кинул ботинки обратно в ящик.

– В чем дело? – спросил стоявший рядом парень из группы Пьера. – Не нашел своего размера?

Пьер не ответил, решив, что приятель сам догадается, как-никак бывший учитель. Но тот, похоже, не понял.

На следующий день двух бывших учителей из их группы арестовали – надев обновки, они пошли в соседнюю деревушку, где была почта. Пьер взял на себя командование группой. Подняв людей, он велел собирать вещи, и уже через десять минут они ушли, захватив с собой запас еды, одеяла и оружие. Ночь они пересидели в лесу, а на другой день нашли заброшенную ферму в десяти километрах от прежнего лагеря.

В субботу они, как обычно, прибыли в Грандвиль, где Эжен назначил Пьера старшим группы. На прошедшей неделе опять прилетал английский самолет, но на этот раз он не сбросил груз с парашютом, а приземлился на поле. На самолете прибыла радистка, англичанка лет тридцати. Когда Пьера с ней познакомили, он сразу подумал, что, если ее поймают, ей вряд ли удастся кого-нибудь обмануть – по-французски она говорила совсем плохо. Он окинул взглядом ее снаряжение: приемник, передатчик, батареи. Все такое громоздкое – и носить тяжело, и спрятать трудно. Самолет доставил и груз – ящики с оружием и боеприпасами, в основном автоматы и ручные гранаты, но также несколько минометов и реактивных гранатометов. Часть этого оружия получила и группа Гликштейна, которая пополнилась двумя новыми бойцами. Эжен велел Пьеру возвращаться на ферму и ждать дальнейших указаний.

Ле-Линьон стал торговым городом благодаря тому, что через него проходила железная дорога, а вокруг было много ферм, хотя и бедных. В надежде разжиться продуктами люди приезжали сюда из Лиона и других городов.

На тех же поездах приезжали беженцы, тоже с сумками и чемоданами. В переполненных, забитых багажом вагонах они не бросались в глаза, а сойдя на станции в Ле-Линьоне, незаметно отделялись от толпы и спешили к дому пастора Фавера.

В базарные дни крестьяне еще затемно нагружали телеги и машины тем, что вырастили для продажи, и отправлялись в город. На рассвете на улицах уже слышались цокот копыт и гул моторов.

Сегодня окрестные фермеры, как обычно, расставили свои телеги на рыночной площади, и, едва солнце поднялось над крышами, жители Ле-Линьона пришли за покупками.

Наведывалась в Ле-Линьон и еще одна категория людей с сумками и чемоданами – спекулянты. Эти профессионалы черного рынка вели торговлю за столиками в дальних углах городских кафе. Чего только не было в их чемоданах. За неимоверную цену у них можно было купить даже такие деликатесы, как колбаса или ветчина.

Те, кто торговал на черном рынке, нарушали закон, так же как и те, кто покупал. И тем и другим грозил штраф, а то и тюремное заключение. Но людей это не останавливало.

Рашель послали купить яиц, если, конечно, они будут в продаже. Карточек, что ей дали, хватало только на шесть штук. Но если она их принесет, вечером у семейства пастора будет настоящий пир – омлет с картошкой и грибами.

Утром девушка узнала печальную новость. Ее принес Пьер Гликштейн, и, строго говоря, Рашели это известие не касалось. Пьер пришел поговорить с Дейви. Информация о местонахождении сбитого летчика дошла до Лондона, сообщил он, и принято решение вывезти его в Англию. В следующее полнолуние за ним пришлют самолет. Время и место посадки пока неизвестны. Но в любом случае это будет через две недели. Подтверждение дадут в день прилета самолета. С наступлением темноты Дейви доставят на посадочную площадку.

Дейви с помощью Рашели задал несколько вопросов, Пьер, как мог, на них ответил и ушел. Провожая его до двери, американец чуть ли не плясал от радости. Он вел себя так, словно напрочь забыл о Рашели и об их любви.

– Разве это не здорово? Я снова буду свободен.

Его слова ранили ее, как острые стрелы. Ей хотелось убежать, но она ушла от него спокойным шагом и только в спальне дала волю слезам.

На улице ее слезы быстро высохли, хотя на сердце у Рашели по-прежнему было тяжело и она по-прежнему вся кипела от ненависти.

Потерпев неудачу в магазинах, она сходила на базар, но все фермеры, к которым она обращалась, лишь качали головой. Она знала, что пастор категорически против покупок на черном рынке, но ей очень хотелось доставить ему удовольствие, а значит, она не должна возвращаться с пустыми руками.

В этот момент Рашель как раз проходила мимо одного из кафе. Она решила зайти и спросить, не продает ли кто-нибудь яйца. Если повезет, рассуждала она, совсем не обязательно говорить пастору, где она их достала.

В полумраке кафе несколько мужчин в грубой одежде пили у стойки вино, а трое или четверо одетых поприличнее ждали своей очереди к спекулянту.

Когда наконец подошел черед Рашели, у нее затряслись колени. Дрожащим от страха голосом она сказала, что ей нужно. Продавец сунул руку в свой чемодан, достал шесть яиц, уже завернутых в газету, и выложил на стол. Она спросила, сколько они стоят. Цена оказалась неимоверно высокой.

– Очень дорого, – расстроенно сказала она.

– А сколько ты можешь дать?

Она назвала привычную цену.

– Мало.

– Но у меня больше нет.

Спекулянт уже почти все распродал, и ему хотелось поскорее сбыть последнее.

Заметив, что он колеблется, Рашель сказала:

– Это для пастора.

Мужчина пододвинул к ней кулек. Сделка состоялась. Взяв драгоценный сверток, Рашель направилась к выходу. Она ликовала. Сейчас даже утренняя обида на Дейви и ее горькие слезы немного забылись – может, она просто все преувеличила. Девушка открыла дверь… И чуть не столкнулась с молодым немецким лейтенантом, рядом с которым стояли двое солдат. Офицер держал в руках дубинку.

– Что у вас тут? – спросил он, ткнув дубинкой в кулек.

– Яйца, – чуть слышно ответила Рашель. Говорили они, разумеется, по-французски.

– Не бойтесь. Я не сделаю вам ничего плохого.

Он явно проявлял к ней отнюдь не служебный интерес.

– Не могли бы мы где-нибудь посидеть и поговорить? – сказал немец.

Страх моментально сменился возмущением.

– Отстаньте от меня! Слышите? Пропустите!

Когда Рашель попыталась пройти, офицер схватился за сверток. Он тянул его в одну сторону, она – в другую, и в результате одно из драгоценных яиц разбилось.

– Видите, что вы натворили! – закричала девушка.

Немец в замешательстве перешел на родной язык:

– Почему вы отказываетесь со мной поговорить? Я всего лишь хочу поговорить с вами.

От ярости Рашель, почти не сознавая, что делает, ответила ему по-немецки:

– Потому что вы свинья! Все вы – грязные свиньи! Возвращайтесь в свою Германию и оставьте нас в покое.

Лейтенант безошибочно узнал берлинский акцент и одновременно понял что-то еще.

– Еврейская сучка! – Он выбил кулек с яйцами у нее из рук.

Рашель дала ему пощечину. Он ударил ее дубинкой.

Солдаты оттащили его от девушки, и она со всех ног бросилась домой. Влетев в кухню, где мадам Фавер гладила белье, Рашель с ходу все ей выложила.

– Что ж ты наделала! – охнула Норма.

Дейви тщетно пытался понять, о чем идет речь.

– Зачем ты заговорила с ним по-немецки?

– Это получилось само собой.

Лицо у Рашели сморщилось, по щекам потекли слезы.

– Не рассказывайте папе. Пожалуйста.

– Ты что, не понимаешь, какая тебе теперь грозит опасность? И тебе, и всем нам. Мы должны ему сказать.

– Что случилось? – спросил Дейви.

Запинаясь, Рашель объяснила, что у нее произошла стычка с немецким офицером и она обозвала его свиньей.

– Что? Ты кричала на него по-немецки? О боже!

Услышав, как хлопнула входная дверь, они замолчали. Это мог быть только пастор. Через минуту улыбающийся Фавер появился в дверях кухни. По молчанию он догадался, что что-то неладно, и улыбка сползла с его лица.

– Думаю, мне лучше сесть, прежде чем вы расскажете, что стряслось.

Разыгравшаяся после этого сцена во многом была повторением предыдущей, только на этот раз Рашель меньше плакала.

Поднявшись со стула, Фавер мерил шагами кухню. Время от времени он что-то говорил, в гневе срываясь на крик. В конце концов Дейви, встревоженно наблюдавший за происходящим, не выдержал:

– Я тоже имею право знать, что вы собираетесь делать.

Пастор перешел на английский:

– Мы пытаемся решить, надо ли принимать какие-то меры, и если да, то какие.

– Нужно переправить ее в Швейцарию, – сказал Дейви.

– Об этом говорить преждевременно.

– Рано или поздно за ней придут.

– Не исключено, – согласился Фавер. Похоже, в своих размышлениях он зашел в тупик. – В Швейцарии она будет в безопасности. Только добираться туда небезопасно.

Швейцария. Да, можно, конечно, попытаться переправить ее через границу, но стопроцентной гарантии, что все пройдет гладко, никто не даст. Не говоря о том, что это значит для него. Он не хотел ее терять. Он любил Рашель не меньше, чем родных детей, а может, даже больше, как родители часто любят больного ребенка больше, чем здоровых. Он так надеялся увидеть ее свадьбу, мечтал выдать ее за достойного молодого человека, а потом принимать их с мужем по субботам, нянчить внуков.

– Опасней, чем здесь, нигде не будет, – сказал Дейви.

– Вы не понимаете, о чем говорите.

– Я знаю одно: тут ей оставаться нельзя.

– Не вмешивайтесь в чужие дела.

– Это мое дело. – Дейви взглянул на Рашель, словно ища у нее поддержки. – Вы не все знаете.

И пастор, и мадам Фавер смотрели на него, ожидая, что он скажет дальше.

– Рашель и я… мы хотим пожениться.

И тут Фавер взорвался. Но и в ярости он не опускался до ругательств. Назвав их глупцами, пастор ушел к себе в кабинет и захлопнул дверь.

Дети вернулись из школы, мадам Фавер накрыла на стол, пора было садиться обедать, а он все не выходил. В конце концов Норма была вынуждена отнести тарелку мужу в кабинет.

– Я должна с ним поговорить, – сказала Рашель.

– Он не желает тебя видеть.

Бедная девушка была в отчаянии. Когда мадам Фавер оставила их одних, Дейви подошел к Рашели и обнял ее. Поцеловав ее в губы, потом в глаза, он ощутил на своих губах соленый привкус.

Ближе к вечеру Норма снова зашла в кабинет к мужу, а вернувшись, объявила вынесенное пастором решение: Рашель собирает вещи и переезжает к Анрио. Если немцы или французская полиция придут за ней, они ее здесь не найдут.

– А как же Дейви? – спросила Рашель. – Если они обыщут дом, чтобы задержать меня, а найдут его, что тогда?

– Что касается Дейви, у нас нет выбора, – ответила мадам Фавер.

Рашель пробудет у Анрио неделю или две, решил пастор. Там ее никто искать не станет. Как им действовать дальше, будет зависеть от того, что произойдет – или не произойдет – за эти две недели. О Швейцарии говорить пока рано.

Когда Фавер наконец вышел из кабинета, в доме было уже тихо и темно. Пастор разделся, лег в постель рядом со спящей женой и уставился в потолок, хотя в темноте его было так же трудно разглядеть, как и ожидавшее их всех будущее.

После долгих размышлений он пришел к выводу, что Рашель все-таки необходимо переправить в Швейцарию. Переход через границу связан с риском, но оставаться здесь гораздо опаснее. Он включит ее имя в список беженцев, которым Швейцария предоставит убежище, и через несколько дней она покинет Ле-Линьон. Ему было больно думать, что эта чудесная девушка исчезнет из его жизни, но выбора у него не оставалось.

В полночь, одевшись потеплее, Рашель выскользнула из дома помощника пастора. Чтобы случайно не наткнуться на немецкого лейтенанта, из-за которого на нее свалились новые несчастья, она выбирала темные улицы и то и дело останавливалась в подворотнях и опасливо прислушивалась.

Дейви ждал свою любимую на мосту.

По календарю уже наступила весна, но на плато кое-где еще не растаял снег и по ночам подмораживало. Дейви и Рашель обнялись, он поцеловал ее в замерзшие губы.

– Фавер отсылает меня в Швейцарию, – сказала она.

– Так и надо. Там ты будешь вне опасности.

– Мы не увидимся, пока не кончится война. А может, и вообще никогда.

– Война рано или поздно кончится, – возразил он. – Союзники скоро высадятся во Франции.

– Мы разлучаемся на долгие годы, а тебе все равно.

– Для меня важнее, чтобы с тобой ничего не случилось.

– А об остальном ты не думаешь?

– Я пойду с тобой, – сказал Дейви.

– Правда? – обрадовалась девушка.

– Хочу убедиться, что ты перешла границу.

– Пастор тебе не позволит.

– Ему не удастся меня остановить.

– Он не хочет, чтобы мы были вместе.

– В любом случае я пойду.

И снова они целовались, целовались с отчаянием, словно этой холодной ночью навеки прощались друг с другом.

На следующий день Фавер опять закрылся в кабинете. Дейви постучал и вошел.

– У меня сейчас нет времени на разговоры, – сказал пастор.

– Вы переправляете Рашель в Швейцарию. Я хочу с ней.

– Откуда вам это известно? – спросил Фавер и, не дождавшись ответа, посмотрел в сторону. – Вам нельзя с ней идти. Ваше имя не включено в список.

– Какой список?

– Мы предварительно посылаем в Швейцарию список. Не получив подтверждения, что беженцев там примут, мы никого не переправляем.

– Меня просто интернируют на время войны.

– Вас устраивает такой вариант?

– Это не самое страшное.

– В пути вам надо будет держаться подальше от Рашели, – предупредил Фавер, – чтобы, если одного из вас схватят, это не повредило другому.

– Хорошо.

– Даже если вам обоим удастся перейти границу, вы не будете вместе. Вас интернируют, а ее нет.

– Я хочу убедиться, что она добралась до Швейцарии, что ей ничто не грозит.

Смирившись с тем, что он сдался практически без боя, пастор сказал:

– Что ж, если это то, чего вы хотите…

– Это то, чего я хочу.

Они долго сидели молча. Первым заговорил Дейви:

– Вы были очень добры ко мне. Вы спасли меня от лагеря, а может, и от чего-то пострашней. Я хочу, чтобы вы знали: я понимаю, чем я вам обязан. После войны я найду способ вас отблагодарить. А сейчас мне пора покинуть ваш дом.

И снова наступила длинная пауза.

– Когда мы отправляемся? – спросил Дейви.

– Завтра, – ответил Фавер. – Как только стемнеет.

Глава десятая

Хотя детям сказали, что Рашель уезжает недалеко и ненадолго, в тот вечер они не отходили от нее, словно чувствуя, что прощаются навсегда.

Мадам Фавер вышла с девушкой в прихожую, где они со слезами упали друг другу в объятия. Затем появился пастор.

– Готова в путь? – Он заставил себя улыбнуться. – Ну что ж, до свидания и желаю удачи.

– Папа… – начала Рашель, опустив глаза.

– У тебя всего десять минут, лучше поторопиться.

– Он расстроен, что ты нас покидаешь, – сказала мадам Фавер. – Вспоминай его добрыми словами.

Рашель еще раз обняла приемную мать, только теперь уже без слез, и вышла на ночную улицу. Возле станции ее ждал Дейви. Ей было восемнадцать, и она покидала Ле-Линьон, чтобы снова начать новую жизнь на новом месте. Будущее пугало ее и в то же время манило.

Проводником их группы был семнадцатилетний парень в форме бойскаута. Днем его приводили в дом пастора, и, уединившись с Дейви и Рашелью, он проинструктировал их насчет предстоявшего путешествия. Рашель переводила.

– Он же совсем мальчишка, – сказал Дейви по-английски.

– По-моему, он знает, о чем говорит.

– Спроси, сколько человек он уже перевел через границу.

Парень объяснил, что ходит в Швейцарию в среднем раз в неделю, а первую группу беженцев провел еще в сентябре.

– Форма бойскаута – великолепная маскировка, – сказал он. – Кому придет в голову, что парень в моем возрасте может быть проводником?

Дейви поинтересовался, не знает ли он, как связаться с местным партизанским отрядом, и тот сказал, что знает.

– Ты можешь вместо Швейцарии отвести нас туда?

Парень согласился. Фаверу они ничего не сказали.

В отряде Пьера Гликштейна теперь было двадцать хорошо вооруженных бойцов. Они жили в лесу на склоне потухшего вулкана Ле-Лизье к югу от Ле-Линьона. Кроме автоматов «стен», у них имелись минометы и гранатометы. Большинству членов отряда надоело сидеть без дела и не терпелось испробовать новое оружие в бою.

Дейви тоже томился от безделья. Он и Рашель делили палатку с шестью другими бойцами. Те, насколько возможно, старались учитывать, что среди них девушка, правда, вспоминали об этом не слишком часто. Рашель не спускала глаз с Дейви. Она не спрашивала, какие у него планы, словно боялась услышать ответ.

Каждую ночь они оба смотрели на луну, которая становилась все больше. Погода была превосходная. Снег растаял, и земля быстро подсыхала. Дни были солнечными.

По сведениям, поступавшим от Эжена, прилет самолета из Лондона по-прежнему был намечен на один из трех дней полнолуния. Он привезет оружие, еще одну рацию и несколько радистов, а обратно заберет американского летчика. Для партизанского командира Дейви был обузой, и ему хотелось поскорее от него избавиться.

Самолет приземлится на территории отряда Пьера Гликштейна. Так решил Эжен. Он приказал Пьеру найти пастбище, длины которого хватит для посадки двухмоторного бомбардировщика. Там не должно быть канав, высоких деревьев и телефонных проводов. Услышав гул моторов, партизаны кострами обозначат границы посадочной площадки.

Обычное задание и на первый взгляд не такое уж трудное.

Отведя Рашель в сторону, Дейви объяснил ей, как все будет. Завтра или послезавтра ночью – самое позднее через два дня – прилетит груженный оружием бомбардировщик. Обратно он полетит порожняком. На борту хватит места для них обоих. Дейви не собирался оставлять ее во Франции.

– Все просто. Надо только сесть в самолет, – сказал он.

Рашель думала иначе.

– Они меня не возьмут.

– Почему это вдруг?

– Потому что я для них никто.

Не зная, что ответить, Дейви перевел разговор на технические детали:

– Это будет «локхид». В начале войны его использовали как фронтовой бомбардировщик. Он может принять на борт восемь человек.

– Мне кажется, ты сам себя обманываешь. Прилетит самолет, и мы расстанемся. – Жизнь приучила ее к разлукам.

Сомнения мучили Дейви и раньше. А теперь его опасения еще больше усилились, потому что он увидел: Рашель представляет себе ситуацию так же ясно, как и он сам. Когда приземлится самолет, Дейви будет иметь дело не с американцами, которые любят нарушать правила. Это будет английский самолет с английским экипажем. И если командир откажется взять Рашель, никакими доводами его не переубедить.

На следующий день с рассветом Пьер Гликштейн отправился на велосипеде подыскивать посадочную площадку. Его долго не было, но вернулся он с хорошей новостью: найдено подходящее поле. Идеальное, как сказал Пьер.

Ночью в лагерь пришел грузовик, чтобы забрать груз, который прибудет из Англии. С ним приехала радистка Эжена, англичанка по имени Лили. Дейви поговорил с ней, пока она устанавливала свою рацию в одной из палаток. Она сказала, что все приготовления закончены и скоро он снова будет в Лондоне.

Но утром пошел дождь. Он лил не переставая весь день. Было холодно, и к вечеру в воздухе повис туман. Лили сообщила в Лондон, что сегодня они принять самолет не могут.

В тот вечер пастор Фавер никого не ждал, и поэтому, когда в дом постучали – стучать мог только чужой, свой человек просто открыл бы никогда не запиравшуюся дверь и окликнул хозяев, – он приготовился к худшему.

Медленными шагами Фавер вышел в прихожую. Поздний гость оказался комиссаром Шапотелем.

– Не пугайтесь, пожалуйста, – сказал он. – Я к вам по личному делу. Где бы мы могли побеседовать?

Пастор отвел комиссара к себе в кабинет.

– Снимайте ваш мокрый плащ и садитесь. – Повесив плащ и шляпу полицейского на крючок, он спросил: – Не хотите выпить чего-нибудь горячего?

– Нет, спасибо.

С минуту они молча смотрели друг на друга.

– Меня отстранили от работы, – сказал Шапотель. – Отобрали и пистолет, и значок, и удостоверение.

– Когда это случилось?

– Вчера. Не исключаю, что меня арестуют. Я говорю все это, чтобы вы мне поверили.

Фавер приготовился слушать.

– Вашего знакомого, оберштурмбаннфюрера Грубера, сняли. Обязанности начальника гестапо временно исполняет лейтенант Хаас, которому в связи с назначением присвоили звание капитана.

– Понятно, – сказал пастор, со страхом ожидая продолжения. Должно быть, планируется новая облава, подумал он.

Однако он ошибся. Шапотель сообщил ему совсем другую новость:

– Хаас решил, что арест не лучший способ избавиться от вас. Он хочет вас убить.

– Убить?

– Да. И сделать это руками французов. Никто не должен знать, что здесь замешаны немцы. Он нанял двух французских бандитов. По мнению Хааса, если вас убьют французы, это не вызовет волны протеста.

Пастор не знал, что сказать.

– Эту информацию мы получили от наших осведомителей, которые сами принадлежат к преступному миру. Нам известны имена наемных убийц и сколько Хаас обещал им заплатить. Единственное, чего мы не знаем, – когда и как они планируют вас ликвидировать.

– Мне трудно представить, что кто-то хочет меня убить, – сказал потрясенный Фавер.

– Я их арестовал, за это меня отстранили от должности, а их выпустили. Но я думаю, Хаас заблуждается. Если вас убьют, партизаны спустятся с гор и начнут мстить.

– Вы так полагаете?

– Большинство из них совсем молодые ребята, не пожелавшие ехать на работу в Германию. Они считают себя солдатами, горят желанием убивать немцев. Если вас застрелят, это станет для них долгожданным сигналом к выступлению.

– По-моему, вы преувеличиваете.

Шапотель наклонился к пастору:

– Вы мне не верите?

– Не знаю.

– Что вы собираетесь делать? Вам нельзя оставаться в Ле-Линьоне.

– Однако мое место здесь. Здесь церковь, где я служу, люди, которым я нужен.

– Не будьте наивным. Незаменимых людей не бывает.

– Боюсь, в Ле-Линьоне я незаменим.

– Очнитесь же, ради бога! – не выдержал комиссар. – Речь идет о вашей жизни. И о жизни тех мальчишек, которые погибнут, мстя за вас, и о жизни заложников, которых повесят или расстреляют, если их месть свершится.

Пастор машинально кивал головой.

– Ну как мне вас убедить, что вы можете мне доверять? – Шапотель встал и начал шагать по комнате. – Видите, как промок мой плащ? Это потому, что у меня теперь больше нет не только пистолета и полицейского значка, но и служебной машины. Я приехал на поезде и от станции шел пешком.

– Понимаю, – сказал Фавер.

Шапотель задыхался от волнения:

– Если вам не жалко себя, подумайте о своей семье. Эти подонки вломятся в ваш дом, начнут стрелять во все стороны. Они ведь могут убить вашу жену и детей.

Фавер поднялся со стула:

– Сегодня вам уже поздно возвращаться в Лион. Где вы остановились?

– В гостинице возле станции.

– Вы ужинали?

– Нет.

– В таком случае прошу к столу. Ужин у нас скромный, но мы всегда рады гостям.

Они вышли в большую комнату, где пастор сказал жене, стараясь, чтобы она не заметила его волнения:

– Поставь, пожалуйста, прибор для мсье Шапотеля.

Позднее, когда детей уложили спать, Фавер под проливным дождем направился к церкви. В храме он зажег свечу, преклонил колени перед алтарем и, воздев руки, стал молиться. Он просил Бога вразумить его. Как ему поступить? Люди, которым поручено его убить, могут явиться в любой момент. Следует ли бросить свое служение и тех, кто нуждается в его помощи, и таким образом спасти свою жизнь? Или он должен оставаться на месте и смиренно принять все, что уготовил ему Господь?

В подобных случаях пастор привык молиться вслух, и сейчас он обращался к Всевышнему, как будто тот находился совсем рядом:

– Господи, я самый обыкновенный человек, но я хочу поступить правильно. Помоги мне, Господи. Что мне делать?

В прошлом Бог всегда отвечал ему – голосом, который Фавер слышал в глубине своей души. Когда перед ним вставала проблема, молитва давала ему возможность взглянуть на нее ясными глазами.

Он вспомнил, как взывал к Богу, когда в Ле-Линьоне стали появляться беженцы. Спасти первых трех-четырех было довольно легко, но он знал, что с каждым днем их число будет расти, что им некуда больше податься и что, если он сейчас же не захлопнет перед ними двери, скоро они будут приходить к нему тысячами. Пастор обратился за наставлением к Господу. И услышал, как Бог просит его – нет, повелевает ему – выполнить свой долг и принять этих бездомных, отчаявшихся людей. Фаверу не оставалось ничего другого, как смиренно склонить голову.

С тех пор он несет эту ношу. За четыре с половиной года войны через Ле-Линьон прошли тысячи беженцев, и для всех нашлось убежище. Ни одному не было отказано в помощи. Сегодня он вновь стоял на коленях и просил у Бога такого же ясного и четкого ответа. Бежать ему или остаться?

Фаверу казалось, что, если он скроется, выстроенное им прекрасное здание – скромная добродетельность, отличавшая жителей Ле-Линьона и соседних городков, – может разрушиться. Их дух может надломиться. В последние годы его прихожане часто шли на смертельный риск, и подчас казалось несправедливым взваливать на них дополнительный груз. Если его не будет, если некому станет крепить их решимость, возможно, многие из них предпочтут больше не рисковать и захлопнут двери перед теми, кто нуждается в помощи. И тогда окажется, что все его усилия были напрасны, что начатое дело брошено на полпути.

На жестком полу болели колени. В тусклом свете одинокой свечи алтарь казался недосягаемо далеким, как сам Господь.

Допустим, он убежит. Для него это значило бросить лишь наполовину исполненную миссию. Но в то же время он понимал: иного выхода нет. Разве мог он, убежденный пацифист, проповедник ненасилия, сознательно стать жертвой насилия, причиной кровопролития? Взять на себя ответственность за смерть других людей, которые поплатятся жизнью, пытаясь отомстить за него.

Убийство могло произойти на глазах у его ни в чем не повинной жены, его малолетних детей. Он представил, как преступники врываются в их дом, когда вся семья собралась за обеденным столом. И Норма, и дети тоже могли пострадать, погибнуть или остаться калеками.

Почему Господь не хочет сделать за меня этот выбор? – в отчаянии думал пастор Фавер. Сама эта мысль граничила с богохульством и заставила его содрогнуться. В конце концов, так и не получив ответа, он поднялся с колен. На улице все еще лил дождь. Фавер запер церковь и с тяжелым сердцем побрел к дому. Ему казалось, Господь отвернулся от него, а все потому, что в нем не было прежней веры, что он теперь не заслуживал Божьей помощи.

Если Господь не пожелал принять за него решение, тогда это должна сделать Норма. Вернувшись домой, пастор позвал жену на кухню и спросил, как ему поступить.

Вместо ответа она обняла его, уткнувшись лицом ему в плечо. Он с удивлением увидел, что она плачет. Норма была сильной женщиной. Насколько помнил Фавер, за все эти годы она плакала два или три раза. Но если раньше слёзы у нее прорывались от ярости или огорчения, то сегодня она плакала от душевной боли.

– Почему нам выпало жить в такое время? – проговорила она. Но уже через мгновение Норма справилась со слезами и выпрямилась. – Тебе нужно уходить. Нельзя, чтобы дети увидели, как какие-то люди вламываются в дом и убивают их отца.

Он понял: для нее это самый главный аргумент, по существу единственный, который что-то для нее значит, поэтому она с него и начала.

– Хорошо, – согласился Фавер. – Я сейчас же уйду.

– Куда ты пойдешь?

– Переночую в гостинице у Жан-Поля. Он всегда был надежным другом.

– А завтра?

– А завтра отправлюсь в какой-нибудь другой город. Возможно, придется не раз перебираться с места на место. Я дам тебе знать, где нахожусь.

– Конечно.

Пастор снова вышел под дождь.

На следующий день тоже лил дождь. Лили передала в Лондон очередную радиограмму об отмене полета, с беспокойством отметив, что они слишком часто выходят в эфир с одного и того же места.

Оставалось надеяться, что завтра погода исправится, иначе придется ждать еще целый месяц.

Дождь кончился ночью. К девяти утра облака рассеялись и выглянуло солнце. Воздух быстро прогревался, и Дейви это тревожило: оттепель и ливший двое суток дождь могли превратить посадочную площадку в болото.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю