Текст книги "Ось"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Я подумаю над этим, – сказала она и вышла из машины навстречу лунному сиянию, думая об одном: вот бы уснуть.

* * *

Наступило утро, и в Басти наладилось какое-то подобие обыденной жизни. На улицах появились редкие пешеходы. Немногочисленные машины, способные преодолеть заносы, устремились на юг – к более крупным городам. Жители ошеломленно глядели на останки чуждых форм жизни, покрывающие фасады зданий и тротуары, словно осколки и обломки некогда ярких и красочных игрушек. Жизнь собирает саму себя по частям заново, думала Лиза. Даже в таких условиях. Но ее собственную жизнь, расколотую куда серьезнее, было не так-то просто взять да склеить.

Четвертые, после того как пришли к согласию насчет дальнейших действий, занялись пополнением припасов и сборами в дорогу. Экспедиция в составе доктора Двали, Сьюлин Муа, Дианы и Турка отправилась по местным магазинам, чтобы поискать, что здесь можно еще купить за деньги. Турк даже предложил купить вторую машину, если получится.

Лиза осталась в гостинице с миссис Рэбка и Айзеком, надеясь выкроить себе еще пару часов сна. Но это оказалось не так-то просто: Айзек опять разнервничался. Не из-за того, что на него напала эта летающая тварь – она, судя по всему, уже забылась им, как дурной сон, – а из-за какого-то нового нестерпимого ощущения, требующего скорее погрузиться в самую гущу чего-то происходящего на западе. Миссис Рэбка несколько раз попыталась осторожно расспросить его, что он имел в виду, говоря, что «это под землей»?.. Но он только опять разревелся и ничего не смог ответить.

Миссис Рэбка сказала ему тогда, что они поедут на запад. Поедут обязательно, как только смогут. Наконец ребенок успокоился и уснул.

Она отошла от его кровати и села в кресло. Лиза придвинулась поближе.

На вид миссис Рэбка было около пятидесяти. Лизе казалось, что на самом деле ей куда больше. Она была Четвертой, а Четвертые могут не изменяться внешне десятки лет. Но в то же время – если она мать Айзека – она не могла быть намного старше, чем казалась. К тому же Четвертые становятся биологически неспособными к зачатию. Следовательно, миссис Рэбка забеременела до того, как прошла курс.

Вопрос, который вертелся у нее на языке, было нелегко задать, но Лиза все же решилась его задать, потому что лучшего случая для этого могло и не представиться.

– Миссис Рэбка, а как вообще это вышло? В смысле, с Айзеком. Как он… Я хотела сказать… если, конечно, это не слишком личное…

Миссис Рэбка прикрыла глаза. На лице ее читалось изнеможение – или какое-то глубокое, беспредельное отчаяние.

– О чем вы спрашиваете, мисс Адамс? Как ребенок стал особенным – или как это нам вообще пришло в голову?

Лиза не знала, что ответить. Но миссис Рэбка и не ждала от нее ответа.

– Мне особенно нечего рассказывать. Моя история не слишком интересная. Муж работал в Американском университете. Не постоянно – его приглашали время от времени читать лекции. Он не был Четвертым, но относился к ним с симпатией. Он бы и сам на это пошел, если б не его вера. Он был ортодоксальным иудеем. Если бы не это, он был бы сейчас жив. У него была неоперабельная аневризма. Единственное, что могло тогда его спасти, это курс Четвертого возраста. Я его уговаривала. Но он не соглашался. Я стала его за это просто ненавидеть.

– Потому что… Потому что вы были беременны?

– Да.

– Он знал?

– К тому времени, как я узнала точно, его аневризма лопнула. Он прожил еще несколько дней, находясь уже в коме.

– Этот ребенок и есть Айзек?

Миссис Рэбка снова прикрыла глаза.

– Это был зародыш. Понимаю, как грубо это звучит. Но я не могла смириться с мыслью, что мне придется одной растить ребенка. Я собиралась делать аборт. Доктор Двали отговорил меня от этого. Он был одним из самых близких друзей мужа, потом стал и моим другом. Он сразу сказал мне, что он Четвертый. Благодаря ему я поняла, что это – по крайней мере с определенной точки зрения – высшая ступень человеческого существования. Он рассказывал мне обо всем. В частности, о спорах среди Четвертых. И конечно, о гипотетиках. А я с детства этим бредила. Благодаря Авраму я познакомилась со всеми остальными. Они мне очень помогли.

– И уговорили вас пойти на это…

– Никто меня ни на что не уговаривал. И ничего не заставлял. Мне просто понравились эти люди. Все другие приходили ко мне тогда из вежливости и говорили то, во что сами не верили. А они не лгали. Говорили то, что действительно думали. У Аврама была цель жизни – контакт с гипотетиками. Он очень осторожно дал мне понять, что именно я могу помочь им в их главном начинании. Поскольку я еще не была Четвертой… и была беременна.

– И вы отдали ему Айзека…

– Не Айзека!..Только возможность рождения Айзека. Иначе бы я его никогда не доносила. – Она вдохнула и выдохнула, ее вздохи показались Лизе чем-то вроде прибоя, накатывающего на древний берег. – Это было не больнее, чем сам курс Четвертых. Обычная инъекция, а потом, когда я пришла в норму, – другая, внутриматочная, чтобы организм не отторг несовместимый зародыш. Почти все это время я была под наркозом. Честно говоря, я очень мало что помню о самой беременности. Айзек родился семимесячным.

– А потом?..

Миссис Рэбка смотрела в сторону.

– Аврам поступил очень мудро. Он предложил, чтобы Айзека воспитывала не я одна, а вся община. Мне не следовало иметь слишком тесных уз с ребенком.

– Из-за него? Или из-за себя?

– Из-за нас обоих. Никто не знал, долго ли он проживет. Айзек был – и есть – попытка, мисс Адамс. Аврам оберегал меня от того, что могло бы обернуться для меня еще большим горем. Но не только в этом дело, мне бы очень хотелось быть настоящей матерью Айзеку, но он даже не понимает, что такое мать. Он и совсем малышом не позволял брать себя на руки. Я с самого его рождения поняла, почувствовала, – что он знает больше моего, что он не такой, как мы… другой.

– Вы сами его таким сделали, – поневоле вырвалось у Лизы.

– Да. Сами. Мы понимали, что это грех. И надеялись, что он будет искуплен тем, что Айзек узнает и услышит когда-нибудь.

– Неужели вы сами в это верили?

– Спасибо, что вы пытаетесь найти для меня оправдание, мисс Адамс. Да, я верила. Мы все в той или иной степени верили – поэтому и поселились там, в Кубелике. Но никто не верил в это настолько искренне – я бы сказала, настолько героически, – как Аврам. Бывали, конечно, сомнения, раскаянья… Как без них? Невеселая история, правда? Я уверена, у вас не укладывается в голове не то, как мы на это решились, а сама идея как таковая. Как такое может кому-то захотеться. Что ж, одним хочется одного, другим другого. В этом смысле Четвертые – такие же люди, как все. Не стоит принимать чью-то точку зрения за абсолютную истину. – Миссис Рэбка опять прикрыла глаза. – Я очень устала, и мне нечего вам больше сказать.

* * *

Экспедиция возвратилась назад с едой, водой, запчастями и – как ни удивительно – с еще одним внедорожником. По словам Турка, его купили у какого-то местного хапуги-дилера, переплатив втрое. У Четвертых – заявил Турк – явно больше наличности, чем здравого смысла. А может здравое понимание той грани, за которой деньги уже не важны.

Лиза помогала Турку грузить припасы в багажники. Его движения выглядели машинальными – и в то же время раскованными. Помогая ему, Лиза наконец ощутила себя самой собой. Можно было не думать о миссис Рэбка, об Айзеке, о докторе Двали, обо всем, что, быть может, ждет их в пустыне.

– Так ты с нами, – спросил он наконец, – или будешь ждать автобус до Порта?

Она не удостоила его ответом. Он того не заслуживал. Разумеется, она собиралась ехать с ним. В полную неизвестность – или как там называется место, куда попадают все достойные люди, когда исчезают.

ЧАСТЬ IV
РУБ-ЭЛЬ-ХАЛИ

ГЛАВА 23

К тому времени, как пепел стал сыпаться снова, Брайан уже благополучно возвратился в Порт-Магеллан.

Когда они летели над перевалом Бодхи по направлению к прибрежной равнине, Зигмунд и Вейль сделали нечто неожиданное для Брайана: они признали собственное поражение.

Четвертые разбежались, говорил Вейль, а во взорванном поселке не осталось ничего, кроме обугленных обломков биореактора в цокольном этаже. В самолете Турка Файндли тоже не нашлось никаких улик, а четверо пленников – дряхлые даже по меркам Четвертых – были очевидной приманкой и отвлекающим маневром.

– И что вы теперь собираетесь делать? – спросил Брайан. Самолет пролетал над каньоном, по дну которого одолевал препятствия одинокий бензовоз. – Просто уехать, и все?

– Разумеется, мы этого так не оставим. Будем делать все то же, что раньше. Мониторинг движения, прослушка, камеры… Рано или поздно что-нибудь да всплывет. А сейчас на свете стало одним биореактором меньше. Если даже мы ничего больше не смогли сделать, то по крайней мере сильно нарушили их дьявольские планы.

– И за это люди должны погибать?..

– А кто погиб? Брайан, я что-то не припомню погибших!

* * *

Он вернулся наконец в свою маленькую одинокую квартирку в многоязычной столице, когда небо снова стало заполняться догорающим прахом древних машин.

Он смотрел новости с рассеянным безразличием. В речи дикторов то и дело проскальзывали словечки «невиданные» и «неведомые», но на Брайана они уже не производили никакого впечатления. Это просто небесная труха, думал он, прах после гигантского мора. Где-то там, в бескрайних холодных пространствах, созданы гипотетиками хитроумные агрегаты. У них очень долгий срок службы, но у всех без исключения он не беспределен. Пирамиды разрушились, от римских акведуков не осталось ничего, кроме развалин. Так и с гипотетиками. Они разрушаются однажды, отслужив свои положенные дюжину или миллион лет.

Из пепла рождались уродливые формы. Кое-что Брайан видел своими глазами. В десятке метров от дома – там, где улица арабского торгового квартала сбегала вниз и терялась в бесформенной массе базаров и чайных лавок, – выросла зеленая труба, похожая на сифон от раковины. Она завернулась, словно перекрученная в узел ветром, и упала посередине улицы.

Брайан снова и снова возвращался мыслями к последнему звонку Лизы. Где она сейчас? Этого не знали даже Зигмунд с Вейлем. Она пошла на поводу у своих необузданных желаний. И у этих мерзавцев – Четвертых. Но она оставалась на свободе – хотя, может, и в не очень приятном для Брайана смысле «свободы». Она была жива. Не то что эти чертовы летящие с неба механизмы.

* * *

На уборку пепла в этот раз ушло больше времени, чем в прошлый. И поскольку это случилось уже повторно, телеведущие обменивались невеселыми вопросами. Будет ли это продолжаться? Будут ли последствия с каждым разом все тяжелее и разрушительнее, пока однажды Порт-Магеллан не окажется полностью погребен под свалкой безумных космических игрушек?

Часть души Брайана всеми силами восставала против такого исхода. Другая, наоборот, его приветствовала. «В конце концов, – думал он, – это чужая планета. Как же мы были наивны, вообразив, что можно прийти и обосноваться тут как дома, словно это вторая Земля».

Но городские власти, как муравьи, повинующиеся инстинкту, методично расчищали мусор и восстанавливали коммуникации. Когда оттягивать дальше стало невозможно, Брайан сел за руль и поехал по замызганным улицам в американский квартал – к зданию консульства, где располагались офисы отделения «Порт-Магеллан» Управления Генетической Безопасности США.

Он миновал дверь собственного офиса и направился прямо к своему непосредственному начальнику, полномочному консулу Ларри Дайзенхоллу.

Дайзенхоллу было пятьдесят пять. Он представлял собой образцового служаку, с бритой головой и глазами столь странной расцветки, что они казались нарисованными цветными мелками. Он взглянул на Брайана и улыбнулся:

– Возвратились? Поздравляю.

Наконец-то возвратился. Блудный сын… Брайан достал из кармана пиджака конверт и опустил его на сияющий чистотой стол Ларри.

– Что это?

– Взгляните.

В конверте была пара фотографий, полученных Брайаном от Кирхберга. С утра Брайан на всякий случай распечатал дома несколько запасных копий. Он отвел глаза, дожидаясь, пока Ларри вскроет конверт.

– Господи! – воскликнул Дайзенхолл. – Боже! Что это тут у вас такое?

«Мертвец, – подумал Брайан. – Один из тех мертвецов, каких не встретишь обычно на церковных пикниках и в добропорядочных офисах». Он уселся за стол напротив Ларри и рассказал ему о Томасе Джинне, о Зигмунде с Вейлем, о взорванном поселке в пустыне, о несчастных четырех Четвертых, которых нашли в самолете Турка Файндли и могли пытать, чтобы выбить из них показания. Дайзенхолл несколько раз пытался прервать Брайана, но тот был непреклонен и продолжал говорить. В нем словно обрушилась плотина, и Ларри был не в силах остановить этот словесный потоп.

Брайан наконец замолк. Ларри смотрел на него, раскрыв рот.

– Брайан… Все это очень печально.

«Да, иначе не скажешь», – подумал Брайан.

– Я хотел сказать – с чем мы имеем дело, с тем имеем. Поймите, в каком невыгодном положении вы сейчас находитесь. Вы приходите ко мне, чтобы пожаловаться на Зигмунда и Вейля. Но у меня нет никакой возможности как-то воздействовать на них. Исполнительный комитет действует за рамками правового поля. Ни вы, ни я не являемся его членами. Это подразделение не дает разъяснений таким, как мы с вами. Вы состояли в близких отношениях с женщиной, которая, без сомнения, связана с известными персонами из круга Четвертых. Что касается вас – надеюсь, вы понимаете, что для вас все могло обернуться куда хуже? О вас наводили справки, в вашей служебной пригодности усомнились. Я заступился за вас, о чем не жалею. Но сегодня вы приходите ко мне с этими голословными утверждениями и с этой… – он показал на фотографии, – этой гадостью.Чего вы от меня хотите?

– Не знаю… Оценки их действий. Жалобы. Рапорта…

– Вы серьезно? Неужели вы действительно ждете от меня чего-то подобного? Вы представляете себе, чем бы это обернулось для нас обоих? Неужели вы думаете, что это могло бы привести к чему-то хорошему? Мы добились бы только того, что нам обоим не поздоровится.

Брайан задумался ненадолго. Возразить было нечего. Ларри был прав.

Тогда он достал из кармана второй конверт и положил его на стол Дайзенхоллу. Тот подался назад и непроизвольно отдернул руки.

– Господи, это еще что?..

– Заявление об увольнении, – сказал Брайан.

ГЛАВА 24

Последним человеком, которого они повстречали к западу от Басти, была дородная китаянка, как раз закрывавшая заправку «Синопек». Колонки были уже отключены, и ей пришлось включать их заново. Пока обе машины заправлялись, она с неистребимым кантонским [23]23
  Кантон – европейское название китайского города Гуанчжоу и провинции Гуандун.


[Закрыть]акцентом пыталась втолковать доктору Двали, что ехать дальше в пустыню – чистейшее безумие. Там, по ее словам, никого уже не осталось. Наладчики с буровых, персонал трубопроводов, даже нищие гастарбайтеры, не успевшие получить обещанного вознаграждения, – все перебрались на восток еще после первого выпадения пепла.

– Там было еще хуже, – сказала китаянка.

– В каком смысле хуже?

– Во всех. И землетрясения.

– Землетрясения?

– Толчки. Много повреждено. Все это придется чинить, когда можно будет обратно. Если можно будет обратно.

Двали нахмурился.

– Нам надо бы попасть на западное побережье, – сказал Турк. – Короче говоря, на тот край пустыни.

– Глупее способа добраться туда не придумаешь.

Турк пожал плечами, но возразить ему было нечего.

* * *

Под выгоревшей на солнце стеной заправки скопился изрядный вал инородной пыли, перемешанной с песком. С юга дул сухой и жаркий ветер. Лизе подумалось, что весь этот мир словно посыпан тальком. Она размышляла над словами Турка: западное побережье, другой край пустыни. Ей представились волны, разбивающиеся о камни, редкие траулеры, стоящие на якоре в естественных бухтах, дождь, зелень, запах моря. Но видела она перед собой только безжалостный, опаленный солнцем горизонт.

«Глупее способа добраться туда не придумаешь». Да уж – что правда, то правда.

* * *

Весь долгий путь Сьюлин Муа внимательно наблюдала за тем, как ведут себя с мальчиком Аврам Двали и Анна Рэбка.

Заботилась о нем в основном миссис Рэбка. Мать, хоть и ставшая матерью почти вопреки собственной воле. Двали держался более отчужденно – с некоторых пор Айзек и сам избегал его, – и все же его взгляд опять и опять обращался на мальчика.

Двали – идолопоклонник, думала Сьюлин. Боготворящий чудовищное. Он верит, что у Айзека и вправду в руках ключи… к чему?.. К «контакту с гипотетиками»? Эта наивная и прямолинейная цель давно уже всерьез не обсуждалась. Решающий скачок познания. Интимная связь с безграничным могуществом, сотворившим мир горний и дольний. Двали хотел видеть в Айзеке если не бога, то избранника, – и ему хотелось коснуться хотя бы полы его одежды, чтобы и самому сделаться осиянным.

А она? Чего она хотела от Айзека?.. Кроме того, что когда-то хотела помешать его рождению. Это и было целью ее бегства из Марсианского посольства в Нью-Йорке: предотвратить на Земле такого рода трагедии. Она ушла в тень, будучи не всегда желанной гостьей в земных коммунах Четвертых, жившей за счет гостеприимства хозяев и при этом осуждающей их нравы. Не поклоняйтесь гипотетикам: они не боги! Не придумывайте никаких воображаемых мостов между ними и нами: этих мостов никогда не удастся навести. Мы уже пробовали. И в результате пришли к тому, что иначе как преступлением не назовешь. Мы принесли в жертву человеческую жизнь. И наши благие намерения привели только к страданиям и смерти.

Дважды в ее земных странствиях ей удалось предотвратить подобные проекты. Две радикальные коммуны Четвертых – одна в Вермонте, другая в датской деревне – были на пороге осуществления своих замыслов по созданию детей «двойной природы». В том и другом случае Сьюлин прибегла к помощи более консервативных общин и к собственному авторитету марсианской Четвертой, чтобы не дать этому свершиться. Но здесь она не сумела этого. Опоздала на целых двенадцать лет.

И все-таки она настояла на том, чтобы сопровождать ребенка в пути, который, без сомнения, окажется для него последним, – хотя могла бы направиться в любое другое место и заниматься тем же, чем прежде. Почему? Захотелось проверить себя, не поддастся ли она так же, как доктор Двали, обольстительному соблазну «контакта» – хотя и понимала всю его невозможность и абсурдность? Нет – скорее потому, что услышала от Айзека несколько слов на языке, которого тот никак не мог знать.

О чем ей и было сказано. Она действительно его боялась.

* * *

– Как вы считаете, – спросил Турк, – стоит принимать всерьез то, что эта женщина говорила о землетрясениях?

Он ехал вместе с Двали в головной машине. За рулем сидел Двали. Ветер продолжал разрисовывать дорогу змеистыми пыльными следами, но большую часть пепла уже унесло, или же он впитался в землю – как та хлопающая штука вошла в тело Айзека.

До границы владений нефтяных концессий оставалось ехать еще сутки. Место назначения, отмеченное на карте, находилось в паре сотен миль к западу.

– Не вижу причин ей не доверять, – сухо сказал Двали. – А в новостях что-нибудь было об этом?

Всю дорогу Турк непрестанно слушал радио, держа наушник в одном ухе.

– О землетрясениях – ничего. Кто их знает, может, еще будут. – В устах Турка это «может» означало примерно то же, что, может, там в пустыне есть и гномы, и динозавры. – А вот про пепел много говорят. Как, по вашему мнению, он может выпасть опять?

– Понятия не имею, – сказал доктор Двали. – Кто тут может что-то предугадать?

«Разве только Айзек», – подумал Турк.

* * *

Они остановились на ночь в заброшенном мотеле с автомагазином и заправкой, рассчитанном на дальнобойщиков и совершенно обезлюдевшем.

Почему – нетрудно было понять. Фантастические цветы свешивались гирляндами с крыши – ярко размалеванные, трубчатые, уже истлевшие. Поначалу они были не столь уж невесомы, судя по тому, что крыша просела в нескольких местах. И это было далеко не все. Сплетения синих побегов проникли в помещение ресторана и покрыли причудливой вязью толстых и тонких нитей все в радиусе нескольких ярдов от двери – пол, потолок, столы, стулья, тележку официанта. Они тоже пребывали на грани распада – стоило к ним прикоснуться, как они превращались в омерзительно пахнущий порошок.

Турк отыскал ключи от номеров и стал открывать их один за другим, пока не нашлось несколько комнат, пригодных для жилья, где все могли наконец рассредоточиться и отдохнуть. Турк и Лиза заняли одну комнату на двоих, Двали расположился в другой. Сьюлин Муа – в одном большом номере вместе с Дианой, миссис Рэбка и Айзеком.

Для Сьюлин такое расселение вполне отвечало ее желаниям. Она не могла находиться все время с мальчиком, как миссис Рэбка, но по крайней мере надеялась, что ей удастся хоть немного поговорить с ним наедине.

Случай представился в тот же вечер. Двали созвал всех на так называемое собрание общины. Айзек, разумеется, в нем не участвовал, и Сьюлин вызвалась посидеть с ним, отговорившись тем, что по существу дискуссии ей все равно сказать нечего.

Миссис Рэбка неохотно согласилась. Как только она вышла из комнаты, Сьюлин присела к мальчику на кровать.

Жар у него уже прошел. Временами он бывал в ясном сознании, мог садиться, ходить, есть. В пути он был блаженно тих, словно с тех пор, как та летающая штука уселась на него, его слегка отпустила устрашающая тяга к чему-то не вполне человеческому. Двали вспоминал о том случае с отвращением и не желал его обсуждать – произошедшее не укладывалось в его понимание, – а тем не менее это было первое настоящее и глубокое соприкосновение мальчика с той полужизнью, что являли собой творения гипотетиков, «На что это ощущение может быть похоже? – размышляла Сьюлин. – Неужели та штука остается в нем, или она распалась на молекулы, чтобы циркулировать в его кровеносной системе? И если это так, то что может означать? Имеет ли здесь место разумное поведение, или же это своего рода растительный тропизм, развившийся за бессчетные миллионы лет?».

Если б она могла расспросить об этом подробнее самого Айзека. Но времени хватало только на самые насущные вопросы.

Она заставила себя улыбнуться мальчику. Он тут же с готовностью улыбнулся ей в ответ. «А ведь я его друг, – подумала она. – Подружка с Марса».

– У меня был раньше друг, похожий на тебя. Очень давно.

– Я помню, – ответил Айзек.

У Сьюлин перехватило дыхание.

– Ты знаешь, о ком я говорю?

Айзек ответил одним словом:

– Эш.

– Ты знаешь про Эша?

Айзек с серьезным видом кивнул, отводя свои подернутые позолотой глаза.

– Что ты знаешь о нем?

Мальчик принялся рассказывать ей историю короткого детства Эша на станции Бар Ки. Сьюлин снова свело с ума, что он заговорил на марсианском диалекте – том самом, на котором когда-то они с Эшем говорили.

У нее голова шла кругом.

– Эш, – прошептала она.

– Он вас не услышит, – сказал Айзек по-английски.

– Но ты его слышишь?

– Сьюлин, он не может разговаривать. Он умер. Вы знаете.

Еще бы ей не знать. Она обнимала Эша в последние минуты его жизни. Мучаясь от сознания, что это она помогла ему бежать в пустыню – к тому, что так притягивало его к себе, что сейчас притягивало Айзека, что звалось гипотетиками, что звалось смертью.

– Но ты говоришь его голосом.

– Потому что я помню.

– Ты его помнишь?..

– Я хотел сказать… я не знаю, как это объяснить!..

Мальчик начинал испытывать беспокойство. Сьюлин постаралась подавить собственный испуг и изобразить как можно более ободряющую улыбку.

– Я и не жду, что ты это объяснишь. Это тайна. Я точно так же ее не понимаю. Просто скажи, как ты это сам чувствуешь.

– Я знаю, кто я. Кем меня создали. Доктор Двали и миссис Рэбка думали, что я смогу общаться с гипотетиками. Я этого не могу. К сожалению, не могу. Но что-то есть во мне… и там, – он показал себе на грудь, а затем на пустыню за окном, – что-то, что помнит миллионы вещей, не только Эша, а поскольку он был как я, это что-то хочет вспомнить о нем через меня. Я имею в виду…

Сьюлин провела рукой по голове мальчика. Волосы его на ощупь были жесткими и слипшимися. Бедный ребенок… Что ему пришлось выдержать в пути. И за все это время он ни разу не был в ванной.

– Не волнуйся.

– То, что во мне, помнит Эша, а я помню то, что помнил Эш. Я смотрю на вас, а вижу вас обеих сразу.

– Обеих?

– Ту, какая вы сейчас и какой были тогда.

«Земля и небо», – подумала Сьюлин.

– А Эш тоже видит меня?

– Нет, я же сказал вам. Он умер. Он никого не может видеть. Его здесь нет. Но я знаю, что бы он сказал, если б он здесь был.

– И что бы он сказал?..

– Он бы сказал… – Айзек вновь перешел на марсианский диалект, с его до боли знакомым звучанием, забывшимся за бесконечно долгие и тяжелые годы. – Он бы сказал: Привет, сестра.

Голос Эша. Никакого сомнения.

– И сказал бы еще…

– Что, скажи мне?

– Он сказал бы: не надо бояться.

«Легко сказать, не бойся», – думала Сьюлин, отходя от кровати и поворачиваясь лицом к двери, где стоял доктор Двали. Она не слышала, как он вошел. Лицо его побагровело – то ли от гнева, то ли от ревности.

* * *

– Как давно вы узнали, что с ним это происходит?..

Двали настоял на разговоре наедине, для чего им пришлось отойти от мотеля. Жутковатый ландшафт, ставший привычным за последние дни, выглядел так, словно кто-то нарочно воссоздал на этой чужой и жаркой планете обстановку марсианской пустыни. Кругом не было ни души – только самые бездарные постройки, какие только можно вообразить, и бескрайнее темное небо над ними.

«Эш, Эш, – думала Сьюлин, – такое расстояние пришлось преодолеть, чтобы снова услышать твой голос!»

– Несколько недель, – ответила она, справившись с собой.

– Недель! И вы не собирались поделиться этим с нами?

– Мне было нечем делиться. Одни предположения.

– Одно предположение, что у Айзека могут быть каким-то образом общие воспоминания с вашим экспериментальным ребенком, этим Эшем…

– Эш не был экспериментальным, доктор Двали. Он был просто ребенком. И моим другом.

– Вы уходите от темы.

– Я ни от чего не ухожу. Я в вашем проекте не участвую. Если б я могла, я бы остановила его с самого начала.

– Но не смогли. И теперь вы здесь. Мисс Муа, по-моему, вам следует лучше разобраться в ваших собственных мотивах. Разве вы здесь не потому же, почему мы создали Айзека? Вы потратили целую жизнь на то, чтобы узнать и понять гипотетиков. И после стольких лет – восьмидесяти? девяноста? – вы так же далеки от этого, как были в юности.

Да, о гипотетиках она думала всегда, еще задолго до гибели Эша. Если это и было чем-то вроде мании, то все же не мешало ей трезво смотреть на вещи. Или все-таки мешало?..

А что касается того, поняла ли она что-то о гипотетиках…

– Их попросту не существует, – заявила Сьюлин.

– Простите?

– Гипотетиков не существует в том виде, в каком вы их себе представляете. Что вам приходит в голову, когда вы думаете о них? Что-то огромное, древнее, мудрое? Существа с беспредельным разумом, непостижимым для нашего бедного сознания. Также заблуждались и наши Четвертые. Ради возможности личной беседы с Господом на что только не пойдешь! Но гипотетиков не существует! Во всем этом звездном пространстве нет ничего, кроме огромной операционной системы, соединяющей одну машину с другой. Они древние, они сложные, но это – не разум.

– Если это так, – сказал Двали, – то с кем вы только что говорили?

Сьюлин открыла было рот, но не смогла ничего ответить.

* * *

В эту ночь Лиза с Турком впервые за много дней занялись любовью. Отдельная комната в мотеле сама по себе была крепчайшим любовным напитком. Они и не думали говорить друг другу что-то. Это было ни к чему. В комнате горела свеча. Лиза разделась, Турк тоже. Потом она задула свечу и нашла его на ощупь в тусклом из-за пыли лунном сиянии. Он пропах, как и она, но это уже не имело значения. Между ними пробежал тот же ток, что и всегда. Лиза мельком подумала: интересно, кому-нибудь из Четвертых, спящих среди этих развалин, слышно, как скрипит их кровать? Наверняка. Ну и хорошо. Может, это немного оживит их старческое бесцветное прозябание.

В конце концов Турк уснул, обхватив ее руками. Ей нравилось лежать с ним в бледном лунном свете.

Но вскоре ей пришлось высвободиться из его объятий, потому что она никак не могла уснуть. Она все думала о том, в какую же даль они забрались, и ей вспоминалась строчка из позабытого стихотворения: «На тонком краешке Нигде, сведенном к острому вопросу».

Ночь была холодной, и Лиза снова обвилась вокруг Турка. Она согрелась и уже засыпала, когда вдруг здание заходило ходуном.

* * *

Диане Дюпре тоже не спалось.

С ней в комнате были Сьюлин Муа, миссис Рэбка и Айзек. Она вслушивалась в дыхание мальчика и думала, насколько же его жизнь не похожа на обычную. Вырасти без матери и без отца: миссис Рэбка все-таки нельзя было назвать в полном смысле слова матерью, как и зловещие хлопоты доктора Двали мало походили на отцовские чувства. И при этом ребенок не искал ничьего участия. Непростое дитя. Упрямое.

Ей удалось уловить кое-что из того разговора, что состоялся вечером между Сьюлин Муа и доктором Двали.

Конечно, марсианка была права. Решившись «изучать» гипотетиков нетрадиционными методами, доктор Двали и миссис Рэбка повели себя не как ученые, а как паломники. В конце пути они ожидали то ли откровения, то ли искупления.

Та же жажда много-много лет назад чуть не довела до смерти и ее саму. Диана, связав свою судьбу с верой первого мужа, стала своего рода отшельницей. Тогда она и заразилась болезнью, от которой неминуемо должна была умереть, если бы не переход в то, что марсианин Ван Нго Вен назвал четвертой стадией, или зрелостью после зрелости.

Ей казалась, эта жажда осталась позади, с тех пор как она сделалась Четвертой. После курса долголетия в ее жизненном укладе постепенно взяло верх что-то трезвое, благоразумное, расчетливое. Она получила утешение, но и приобрела равнодушие. Она больше не пускалась на безрассудный штурм неба и прожила спокойную и достойную жизнь.

Но, может быть, она ошибалась насчет того, что именно она оставила тогда за спиной, а что продолжала нести в себе, сама того не сознавая? Когда две линии на карте пересеклись, обозначая место, куда стремился Айзек, она впервые за долгие годы ощутила прежнюю жажду.

То же самое повторилось с ней, когда стало ясно, что Айзек способен считывать воспоминания давным-давно умершего марсианского мальчика, которого никогда не видел.

Она размышляла: гипотетики помнят Эша. Что еще они помнят?..

Ее брат Джейсон умер после попытки контакта с ними. Помнят ли они это? Неужели они действительно помнят Джейсона?

А если она спросит об этом Айзека, заговорит ли мальчик его голосом?..

Она сидела на кровати, выпрямившись, словно чувствуя себя за что-то виноватой. И тут стены мотеля задрожали и зашатались. Она в ужасе подумала: вот и все – крепость взята, небеса обрушиваются на стены.