Текст книги "Поезд смерти (Сборник)"

Автор книги: Роберт Бирн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

За продвижением воды следили с самолетов и передавали в вагончик связи. Хартли слышал голос миссис Лехман, прерываемый статическими помехами. Она сообщила, что волна только что ударила рыболовецкую инкубаторную станцию в Кастл-Роке. Это в двух с половиной километрах выше по течению.

Хартли затормозил у шоссе, ведущего к «Лесному ручью», очаровательному летнему домику Рошека. Он поспорил сам с собой, есть ли у него достаточно времени, чтобы проверить и его... Он примерно на пять или даже восемь минут опережал волну. Он видел, как приехал Рошек, а потом улетел со смотровой площадки на вертолете, так что старик, вероятно, и сам проверил, есть ли на даче кто-либо, но все же... Хартли был в «Лесном ручье» лишь однажды, когда Рошек устраивал этакую чопорную вечеринку-прием на лужайке в день открытия плотины. Подъездная дорожка длиной около полукилометра, вспомнил Хартли, и вполне прямая. Это заняло бы только по двадцать секунд в каждую сторону, так что когда он вернется на главную дорогу, у него все еще останется как минимум четыре минуты в запасе. Оттуда до входа в ущелье прямой бросок, который он мог бы проделать на высокой скорости, оставив некоторое жизненное пространство между собой и катастрофой. А в трех километрах ниже по течению как раз через мост, три разные дороги, по которым можно выбраться на высокогорье. Включив сирену на полную мощность, он свернул на подъездной путь к «Лесному ручью».

Из массивной каменной трубы вился мирный дымок. Какие-то мужчина и женщина, явно услышавшие его приближение, наблюдали за ним с крыльца. Хартли с облегчением увидел, что они молодые и здоровые: в противном случае пришлось бы забрать их с собой. А ему нужно было как можно больше места в машине, чтобы подобрать оставшихся, которых он мог встретить в своем финальном броске к безопасности.

– Плотина прорвалась! – крикнул Хартли, останавливаясь под крыльцом и размахивая рукой. – Поток глубиной в десятки метров будет здесь через считанные минуты... Бегите вверх по холму до самой вершины... немедленно, отправляйтесь же...

Пара изумленно посмотрела друг на друга, а потом снова на Хартли.

– Плотина прорвалась! – снова крикнул Хартли, выключив сирену, чтобы быть уверенным, что его слова поняли. – Вы должны взобраться по холму так быстро, как только сможете. – При выключенной сирене можно было расслышать отдаленный грохот, но слабый, не громче шепота. Хартли показал вверх по течению. – Слышите шум? Это поток движется вниз по ущелью... Послушайте, вы же можете увидеть поднимающуюся пыль. Бегите вверх по холму, бегите изо всех сил, как только сможете быстро, и не останавливайтесь... Это ваш единственный шанс... удачи вам!

Хартли резко развернулся, шины прорезали на лужайке черные раны. Он задержался на несколько секунд, чтобы понаблюдать, как перепуганная пара бежит вверх по травянистому склону позади дома. Они скакали, словно газели, и явно находились в прекрасной физической форме. По всей вероятности, какие-то спортсмены. Они несомненно доберутся до вершины. Он надавил педаль акселератора и ринулся обратно по подъездной дорожке, уверенный, что спас еще две жизни. Теперь можно сосредоточиться на собственном спасении.

Три километра между «Лесным ручьем» и входом в ущелье он промчался со скоростью сто десять километров в час. Но перед местом, где дорога пересекала реку и вливалась в штатское шоссе, пришлось ударить по тормозам. Перед ним застыли четыре автомобиля. Река Сьерра-Кэньен вышла из берегов, притащила тяжелый груз разного хлама и снесла мост. Хартли медленно выбрался из машины и как бы упал на нее, положив руки на крышу и уставившись на разрыв в дороге там, где был мост.

Добраться до безопасного места пешком не было никакой возможности, поскольку эту часть долины прикрывали почти вертикальные утесы. Его окружили водители и пассажиры других автомобилей. Рыдающая женщина вцепилась в его форму, показывая на реку. Муж удерживал ее, объясняя прерываемым рыданиями голосом, что мост рухнул всего несколько минут назад и в автомобиле, который смыло и унесло прочь, находились их дочь, зять и двое внуков. Любые идеи, которые могли возникнуть у Хартли, готового вот-вот разрыдаться или упасть на колени в молитве, были бесплодны. Десять человек, близких к истерике, столпились вокруг него, выкрикивая вопросы и ожидая, что он даст на них ответы. Они хотели услышать, что надо делать. Не раз за годы службы ему удавалось успокаивать лишь одним властным видом. Врачи применяют нечто подобное, когда изображают, что знают больше, чем на самом деле. Он поднял руку, попросив тишины.

– Есть пожарная дорога службы лесов в километре выше по течению! – крикнул он. – Садитесь в ваши машины и следуйте за мной.

Направляясь обратно, вверх по ущелью, преодолевая постоянный встречный ветер, Хартли видел в зеркало заднего обзора следующий за ним караван автомобилей. А то, что он видел через ветровое стекло, с очевидностью говорило, что все они едут в никуда. Туча пыли, клубящаяся над деревьями, превратила яркость утра в сгущающийся зловещий мрак.

Пожарная дорога, едва ли шире грязной тропы, изборождена весенними потоками. Чтобы не ездили велосипедисты, водители-лихачи, ее перегородили горизонтальной стальной балкой, закрепленной на петлях у стойки с одного конца и запертой на висячий замок у другого. Хартли подбежал к заграждению и двумя выстрелами из служебного револьвера сшиб замок. Пока не забрался обратно в машину, ветер рвал одежду и швырял грязь и сосновые иголки с такой силой, что пришлось закрыть глаза, чтоб не ослепнуть. Продолжительный, все нарастающий рев сообщил, что волна не дальше, чем в километре.

Машина накренилась и раскачивалась из стороны в сторону, поскольку колеса то буксовали в грязи, то перекатывались через выпирающие корни и камни. Он почти отпустил педаль акселератора, пока покрышки не обрели надежного сцепления с почвой, а затем постепенно дожал ее до пола автомобиля. Восьмицилиндровый двигатель высокой мощности, обеспечивающий скорость автомобиля по шоссе в сто шестьдесят километров в час, позволил оставить остальные машины далеко позади, да он и не думал о них. Хартли не рискнул оторвать глаза от предательской дороги, чтобы посмотреть в зеркальце. Не смотрел он и через плечо, страшась увидеть источник этого грома, усилившегося настолько, что перекрыл все прочие звуки. Он резко поворачивал рулевое колесо вправо и влево, чтобы миновать наиболее опасные промоины и камни. Продирался через упавшие ветки, надеясь, что дорогу не перекроет какая-нибудь канава или рухнувшее дерево. Легкий всплеск воды ударил по ветровому стеклу, и он инстинктивным щелчком включил «дворники».

Пожарная дорога вилась по склону холма, поднимаясь под постоянным углом в двенадцать градусов. В течение целой минуты Хартли отчаянно рвался вперед и поднялся по меньшей мере метров на шестьдесят. Хотя одна покрышка облысела и поддон картера двигателя содрали камни, Хартли держал акселератор на пределе. Появилось ощущение, что в конечном счете ему удастся спастись. Еще одна минута – ему была нужна всего одна минута...

Дорога, постоянно поднимающаяся круто вверх, резко изогнулась вправо и вклинилась в складку между двумя скалами. Теперь Хартли удалялся от реки. Слева на противоположной стороне долины, на крутом горном склоне, коричневом от перегноя и сосновых иголок, виднелись редкие сосны и обнажения скальной породы. Взглянув налево и вверх, Хартли увидел высоко над собой, на противоположном склоне четкую диагональную линию. Он знал: это та же самая пожарная дорога, ведущая по всем этим спускам и подъемам к концу дальнего края ущелья. Если удастся добраться туда, будет спасен.

Но с ошеломляющей скоростью коричневый склон вдруг стал белым. Через него слева направо перехлестнулась пелена пены, словно на стену выплеснули мыльную воду из бадьи. И одновременно водяной поток глубиной около метра устремился вверх по холму, заструился вокруг автомобиля, подполз под него спереди, оторвав задние колеса от земли. Двигатель заглох. В считанные секунды мощный обратный поток перекатился через капот и крышу, развернув автомобиль двигателем к реке и прижав его к склону выше дороги. За окнами бурлила вода.

Хартли включил экстренное торможение и стал ждать, прижавшись к рулевому колесу. Машина полностью ушла под воду, которая струями просачивалась через пол, через приборный щиток и двери. Он соображал, не произошло ли самое худшее. Возможно, поток схлынет прежде, чем машина заполнится водой, возможно... Он чувствовал, как течение несет автомобиль, время от времени мягко ударяя о почву, словно гигантская лапа подталкивает коробочку. Потом понял, что рыдает, но не от страха боли или смерти, а из-за своей полнейшей беспомощности. Он абсолютно ничего не мог сделать, только вцепиться в руль и надеяться на лучшее. Будучи полицейским, он давным-давно примирился с возможностью умереть преждевременно, но всегда предполагал, что если такое и произойдет, то быстро, вероятнее всего, от пистолетного выстрела... Но ведь не так же, не пойманным в ловушку в автомобиле под водой. Бог мой, ведь не тонуть же...

Исполинская сила приподняла машину, медленно перевернула ее вверх колесами и боком бросила на землю. Хартли, ударившийся головой о дверной косяк, был слегка оглушен, но сознания не потерял. Со сверхъестественным хладнокровием продолжал мыслить логически. Два окна были разбиты, вода била в них струёй. Он протянул руку к защелке ремня безопасности. «У заднего окна образуется воздушный пузырь, – сказал он себе, – и, если машина останется на месте, я смогу продержаться около часа, а может, и больше. Потом вода должна схлынуть. Кости не сломаны. Если начну задыхаться, протолкнусь в окно и выплыву на поверхность».

Автомобиль подхватило снова и быстро поволокло по длинной дуге из расщелины к основному ущелью. С чувством полнейшей безнадежности Хартли осознал, что его подхватило главное течение потока. Ускорение было настолько велико, что его с силой придавило к сиденью. Автомобиль переворачивало снова и снова, кузов быстро заполнялся водой. Ощутив ее холод на лице, Хартли задержал дыхание. Панического страха не было. Просто снова стал мальчиком на масленичном гулянье с аттракционами. Восхитительное предвкушение тянуло к вершине американской горки, и он был готов к стремительному нырку вниз, что заставляет девчонок визжать, а мальчишек – хвататься за шапочки. Внезапно автомобиль ударила какая-то другая сила, столкнувшая прямиком вниз. Хартли уперся покрепче, как сделал бы человек в лифте, несущемся в свободном падении на дно шахты.

Вместе с тысячью обломков горных пород автомобиль швырнуло о дно ущелья с высоты шестидесяти метров, сплющило до четверти прежнего размера и понесло, словно комок бумаги, по насквозь продуваемой ветром улице. Затем вихревой поток поднял машину почти к поверхности и потащил вниз по течению, к широкому устью ущелья. Там машину второй раз швырнуло вниз, и она воткнулась, будто кол. в глинистый берег реки Сакраменто. Через три часа ослабевающий поток полностью занес ее десятиметровым слоем ила.

Глава 31

В двадцати километрах от плотины река Сьерра-Кэньен выходила из-за подножия холмов и текла по извилистому руслу через верхнюю равнинную часть Центральной долины до слияния с рекой Сакраменто у городка Омохундро. Поток извивался по ущелью, словно живое существо, как змея, занявшая всю его ширину и вбирающая в себя все, кроме прочных скал. По бокам и у дна этого потока течение немного замедляли жесткие поверхности иззубренных холмов, частоколов скал и краев ущелья, а также наносы смытой почвы и вырванные с корнем деревья. Поэтому там скорость потока была несколько ниже скорости основной массы воды, которая неудержимо падала вниз с высоты, обрушивая на дно долины бесконечную череду молотоподобных ударов. В течение часа, который потребовался потоку, чтобы добраться до устья ущелья, он захватил так много обломков, что в равных долях состоял из воды и твердых включений остатков насыпи плотины, пахотной почвы, речного гравия, деревьев, бревен, телефонных столбов, остатков сооружений от домов до мостов, животных и как минимум восьмидесяти километров проводов и изгородей.

Те, кто наблюдал наступление этой волны с вершин холмов и с самолетов, позднее описывали это по-разному.

– Первое, что я увидел, была туча пыли, – сказал Китти Спрэйг, рабочий-трелевщик из службы лесов. – Я принял ее за дым и передал по радио, что вспыхнул гигантский пожар. Через несколько минут я увидел наводнение, подобное катящейся водяной горе, толкающей перед собой городской мусор. Спереди она была наполовину скрыта туманом, но я смог разглядеть фантастический извивающийся поток, влекущий целые дома.

Садовнику по имени Нокс Бэргер едва удалось спастись. Он рассказал:

– Я изо всех сил бежал вверх по холму. Позади бежал мой брат Курт, нес своего трехлетнего сына. Ветер был настолько яростным, что почти сорвал с меня рубашку, и я увидел, как амбар сплющило так, будто кто-то на него наступил. Когда посмотрел вниз, не мог поверить своим глазам: какое-то чудовище, огромное, как сама долина, скользило вперед с таким грохотом, будто началась третья мировая война, Мы думали, что стоим достаточно высоко, в безопасности, но волна докатилась до нас и попыталась стащить вниз. Я вцепился в какое-то дерево и устоял на ногах, но ребенка вырвало из рук Курта. Он с воплем прыгнул в воду, и больше я не видел ни того, ни другого.

Эвелин Фрэнсис Хэйс, сотрудник Государственного собрания штата из городка Сосалито, с группой девочек-скаутов устроилась в палатках на пике Макфарлэнд над устьем ущелья.

– Странность в том, что день был такой прекрасный, – сказала она в интервью сакраментской газете «Би». – Обычно ожидают, что конец света придет с небом, полным грозовых туч и вспышек молний. Но тогда я подумала, что день Страшного суда наступил под лазурным небом. Казалось, все разрушительные силы природы вырвались на волю. Господь уничтожал мир, не давая даже времени помолиться. Мне ни разу не пришло в голову, что рухнула плотина. Опустошение приняло невероятные масштабы. Казалось, происходит нечто за пределами того, чтоб ответственность могла быть возложена на кого-либо из людей. Я собрала девочек вокруг себя, и мы, обнявшись, наблюдали, как поток вырывался из ущелья и веером разлетался по фруктовым садам и рисовым полям, словно расползающееся по одежде пятно. Когда поток достиг Омохундро, дома сдвинуло вместе, будто кто-то смел в кучу игрушки. Потом они скрылись под водой, и больше мы их уже не видели.

Тим Хэнсон, оперный тенор из Омохундро, несколько раз рассказывал свою историю по объединенным каналам национального телевидения со своей больничной койки в Чико. На экранах своих телевизоров зрители видели человека с повязками на лице, кистях рук и предплечьях. Его жесты, казалось, адресованы верхнему балкону, голос полон драматического напряжения.

– Я не слышал предупреждений, потому что находился в звуконепроницаемой камере, которую я соорудил в своей спальне, дабы репетировать, не опасаясь, что соседи позвонят в полицию. Я как раз работал над ролью Линдоро из оперы Россини «Итальянка в Алжире», которую должен исполнить в следующем месяце в небольшом оперном зале Пиппена в Сан-Франциско.

Когда почувствовал, что дом трясется, вышел из камеры и выглянул в окно. Не далее трех кварталов от меня бурлящая стена разного мусора надвигалась, сшибая деревья и дома. Отнюдь не вода, просто вспененная масса хлама, деревьев и кусков зданий. Правда, километрах в трех я видел и воду: она выливалась из ущелья Сьерра, словно патока из кувшина.

Я побежал по лестнице на чердак и выбрался через световой люк на верхушку крыши. Сел, обхватив трубу, и наблюдал, как дома моей улицы трещат и рушатся один за другим. Когда ударило по моему дому, он остался цельным и начал переворачиваться. Должно быть, прежде чем рассыпаться на части, перевернулся раза три-четыре вместе со мной, взбирающимся на более высокую сторону, как делают лесорубы на сплавляемых по реке бревнах. Шум был ужасным, это был грохот тысячи барабанов вместе со скрежетом раскалывающихся деревьев или сценических подмостков. В конце концов, меня закружило и помчало вниз по течению, а я цеплялся за кусок внешней стены. Знакомая женщина, работающая в банке, плыла на бочке. Я окликнул, она обернулась и кивнула мне, словно ничего необычного не происходило. Плыла так, как будто точно знала, куда направляется, и больше я ее никогда не видел.

Сам же я несся вниз по реке Сакраменто. Я не знал, где закончится мое путешествие, но было предчувствие, что меня несет прямо под мост Золотые ворота. В конце концов я застрял в каких-то кустах, и люди с веревками помогли мне выбраться на твердую почву. Я был весь в порезах и синяках, и меня отвезли в эту вот больницу. Я собираюсь спеть в местной опере, даже в костюме для роли «Возвращение призрака».

Газета «Кроникл» из Сан-Франциско в своем обзоре процитировала рассказ отставного полковника по имени Том Стюарт, свидетеля уничтожения Саттертона:

– Когда вода спала, город исчез бесследно. В долине не осталось ничего, кроме мокрых скал. Все, даже фундаменты зданий, было соскоблено дочиста. Я сел в машину и поехал на север, вдоль того, что раньше было краем водохранилища. Я был ошеломлен. Все высматривал, ожидая увидеть наш город за каждым поворотом. Но я увидел только грязные равнины да опрокинутые набок лодки. В некоторых местах вода опустилась так стремительно, что рыба оказалась в ловушках в лужицах. Сотни рыб бились вокруг. Двое мальчишек собирали их в мешки.

* * *

Рошека видели покидавшим смотровую площадку на вертолете, а потом в городском аэропорту Юбы. Он садился на частный реактивный самолет своей фирмы. Когда он приземлился в Лос-Анджелесе, газетчики уже ждали. Джима Оливера устрашили и размеры сборища, и его дурные манеры. Он думал, что, возможно, придется состязаться максимум с тремя-четырьмя, но не с этой тридцатиголовой толпой. Репортеры и операторы окружили, словно свиньи кормушку, инвалидное кресло, протягивая микрофоны, стреляя вспышками блицев, выкрикивая вопросы. Оливер быстро набросал строчку в своей записной книжке по поводу того, как изменилась внешность инженера. Его лицо было по-прежнему ястребиным, глаза под густыми бровями не потеряли твердость взгляда, но подбородок склонился к груди, а не выдвинут вызывающе вперед. Его тело, казалось, не заполняло одежду. Он выглядел словно после долгого пребывания в больнице.

Когда Рошеку помогали у края тротуара забраться в лимузин, он выказал себя прежней личностью. Неожиданным ударом костыля выбил из рук чью-то камеру, которая упала на мостовую.

– Ну ты, сукин сын, – сказал фоторепортер, нагнувшись, чтобы собрать куски.

– Предъявите иск, – сказал Рошек. – Мой адвокат нуждается в заработке.

Прежде чем дверца захлопнулась, Оливеру удалось локтями пробиться вперед.

– Я Джим Оливер, – сказал он сквозь шум. – Я брал у вас интервью пять лет назад, когда произошло землетрясение неподалеку от плотины. Вспоминаете? Лос-анджелесская «Таймс». Могу попросить вас о встрече?

Рошек даже не взглянул на него.

– В последнее время я читаю «Шоппер». Развелось чертовски много газет.

Оливер выпрямился и отступил назад. Рошек говорил ему что-то в этом роде пять лет назад, и он тогда включил это в свою статью. Но на сей раз эта фраза была произнесена машинально, словно Рошек играл роль, которую от него ожидали. Как бы играл самого себя. Оливер сделал еще одну запись в своей книжке.

Лимузин прокатился по улице метра три и остановился. Передняя дверца открылась, и вышел водитель.

– Где Джим Оливер из лос-анджелесской «Таймс»? Оливер поднял руку. Водитель жестом пригласил его в автомобиль и открыл заднюю дверцу.

– Большое спасибо за то, что выделили меня таким образом, – сказал Оливер, когда лимузин снова тронулся. – Я, разумеется, могу понять, почему вы не желаете беседовать с прессой прямо сейчас.

Рошек отмахнулся, показывая: можно без любезностей. Оливер заметил, что его темный костюм в грязных пятнах, накрахмаленный воротник великоват на размер, кожа лица белая, как бумага для машинописи, и шляпы на нем нет.

– Я выделил вас потому, что помню последнюю статью, которую вы написали о плотинах. Это была одна из наименее смехотворных вещичек, которые когда-либо появлялись в газетах по поводу инженерного дела. Почему в газетах есть научные редактора, но нет инженерных редакторов? Люди соприкасаются с инженерным делом ежеминутно. Автомобили, телевизоры, замороженные продукты, пластмассовые изделия – все эти вещи в большей степени плоды инженерного дела, нежели науки. Газеты должны...

– Вы видели, как рухнула плотина? – Этот вопрос остановил Рошека. – Вы не могли бы сказать, что при этом испытали?

– Представьте себе, – сказал Рошек спокойным, бесстрастным голосом, – что вы смотрите в зеркало и видите, как бурая вода потоком бьет из глазницы, где только что был ваш глаз. Вообразите, что вы смотрите на свой живот и видите, как он медленно разрывается, и ваши кишки вываливаются на пол.

Оливер сглотнул. Его карандаш на мгновение замер.

– Мои чувства не важны, – продолжил Рошек тем же тоном. – Если собираетесь написать так называемую интересную человеческую историю, характеризующую мои чувства, можете убраться из машины сию же минуту.

– Ваши чувства в самом деле важны. Я не намереваюсь характеризовать их, но мне бы хотелось задать несколько вопросов по поводу...

– Меня не интересуют ваши вопросы. У меня есть сообщение, которое я хочу передать американскому народу. Вот почему вы находитесь здесь.

– Понимаю. Американскому народу. Американскому народу хотелось бы знать, почему рухнула плотина.

Рошек снова остановился, и тень боли легла на его лицо. Прежде чем ответить, на мгновение прикрыл глаза рукой.

– Плотина рухнула из-за меня. Ибо я считал, что она не может рухнуть. Я верил, будто ничто из того, что спроектировал я, не может рухнуть. Я все еще верю в это, но только при условии, что останусь при этом сооружении, чтобы следить за правильностью эксплуатации. Поскольку считал плотину неуязвимой, я передал ее другим, а они не распознали опасностей и не поддерживали оборудование в должной исправности, как сделал бы я. Как говорится, если хотите, чтобы что-то было сделано правильно, сделайте это сами. Сегодня в мире царит чертовский беспорядок, вам так не кажется, Оливер? А знаете почему? Потому что Господь, чтобы спасти человечество, послал на землю своего единственного сына, и эта работа была выполнена плохо. Ему следовало сделать все самому. Улавливаете параллель? Ошибка Господа в том, что делать мужскую работу он отправил мальчика.

Оливер внимательно изучал человека, сгорбившегося в углу сиденья, стараясь понять, не утратил ли тот чувство реальности. Конечно, он выглядел физически разбитым. Возможно, и сознание помутилось.

– Я не собираюсь сравнивать себя с Господом, – сказал Рошек, – если это прозвучало так. Я был создателем, с маленькой буквы "с". Я принимаю на себя часть вины за то, что произошло. И в то же время, однако, отчасти виноват и Господь, если вам будет угодно использовать такое выражение. Проектируя эту плотину, я сделал расчет настолько совершенно, насколько это мог бы сделать сам Господь. Господь виноват в том, что предоставил ошибочные геофизические данные.

– Боюсь, что я...

– Я не знал, что там какая-то ошибка. Та, что вызвала землетрясение пять лет назад. Из-за этого к нам туда в нижние дренажные галереи просачивалась бурая вода. Вам это известно? Вряд ли, потому что нам удалось держать это в секрете. Мы не хотели, чтобы общественность тревожилась по пустякам. Мы полагали, что эта проблема незначительна и исправима. Теперь очевидно, что мы были не правы.

Вы, вероятно, изыскиваете какого-то негодяя, чтобы написать вашу историю попроще. Какой-то некомпетентный проектировщик, какой-то подрядчик, использовавший не соответствующие стандарту материалы, какой-то продажный политикан, протолкнувший проект этакой рассчитанной на саморекламу плотины, в которой не было никакого смысла. Но все не так просто. В этой плотине был огромный смысл. Если никакого негодяя там не было, тогда дело в чем-то непознаваемом, что никогда не удастся полностью устранить. То, что знали, и то, что были в состоянии выяснить, мы приняли к сведению. Нас уничтожило то, чего мы не знали.

Оливер оторвался от своей записной книжки.

– Позвольте мне удостовериться, что записал верно. Вы говорите, что землетрясение ослабило основание. Вы полагали, будто укрепили его. Непрочность проявилась снова спустя пять лет и не была замечена, потому что... Почему же она не была замечена? Разве там, на плотине, не было приборов, которые...

– Она не была замечена из-за невероятной вереницы человеческих и механических дефектов, – сказал Рошек, жестикулируя и "повышая голос. – Приборы испортились, давали неверные показания, с них не снимали показаний. На них не обращал внимания главный смотритель, который страдал тем, что не назовешь иначе, как хронический оптимизм. Узнав, что там что-то не в порядке, мы отправили его вниз, когда плотину еще можно было спасти, и он там умер от сердечного приступа или еще от чего-то, черт его дери! И будто этого недостаточно, там был еще один кретин оператор из диспетчерской, который не мог сообразить, что происходит, пока не стало слишком поздно. – Глаза Рошека вспыхнули, в бессильном гневе он сжимал и разжимал кулаки. – Еще одна проблема – фактор времени. Представители властей штата сегодня прибыли туда, на место, чтобы взглянуть... сегодня! Будь это вчера, и всей этой суматохи не случилось бы. Страшно так же, что это стряслось в Калифорнии, где лучшая в мире система обеспечения безопасности плотин, система, за утверждение которой я боролся долгие годы...

Рошек повернул лицо к окну. Оливер пять минут торопливо записывал услышанное, а потом спросил инженера, правда ли, что некий молодой служащий фирмы осознал, что не все в порядке, и провел целую ночь, бесплодно пытаясь поднять тревогу.

– Раз уж не можете отыскать негодяя, нужен герой... так?

– Я всего лишь пытаюсь проверить дошедшие до меня слухи.

– Молодой служащий, – сказал Рошек с неприязнью, – пытался поднять тревогу, которую подняли бы в любом случае.

– Но не так скоро. Он помог выиграть пару часов, разве не так?

– Пять минут, это больше похоже на правду. Нет, беру свои слова назад. Из-за того, что Крамер вызывает у меня отвращение, я не должен отзываться о нем пренебрежительно. То, что он сделал, было замечательно. Возможно, два часа – это справедливая оценка. Спросите кого-нибудь еще. Я не могу быть объективным.

– Правда ли, что вы уволили его, когда он сказал вам, что плотина в опасности, и даже посадили в тюрьму за попытку доказать свою правоту?

Реакция Рошека была настолько взрывной, что слюна так и полетела с губ.

– Но правда и то, что я распорядился освободить из тюрьмы, когда убедился в его правоте. Я приказал назначить его там ответственным за все. А когда увидел его несколько часов назад, было побуждение убить его. Почему? Да потому, что все это было настолько чертовски несправедливым, я просто не мог этого вынести. Рушилось величайшее из когда-либо построенных инженерное сооружение, которое в такой же мере было частью меня, как... как вот эти проклятые костыли. Из-за того, что она рушилась, какой-то самонадеянный молокосос, так до сих пор и не осознавший, насколько он невероятно удачлив, не вложивший ничего, – абсолютно ничего – в создание государства, теперь станет кумиром, тогда как я... Моя жизнь и моя карьера разрушены. Моя...

Он шлепнул себя рукой по глазам и обнажил зубы, словно пытался выдержать ужасную боль и не заплакать. Откинулся обратно в угол сиденья. Водитель лимузина слегка повернулся с выражением сочувствия и приподнял ногу, ослабляя нажим на педаль акселератора, но Рошек раздраженно сказал, чтобы он продолжал ехать и что с ним самим все в порядке.

Лимузин свернул с Харборского шоссе у выезда на Уилшир. Когда Рошек снова заговорил, он был спокоен.

– То, что человек оказался героем, вовсе не означает, что он приятен. Крамер еще работает в нашей фирме, и мы возлагаем на него большие надежды. Он опровергает ложное обывательское представление об инженерах как о неких механических существах без сердца.

– Вряд ли вы желаете, чтобы я написал о вашем побуждении убить его.

– Пишите обо мне все, что заблагорассудится. Если вам угодно написать пошлую статейку, сведя все к личностям, валяйте. Сплетни – это, возможно, то, за что хватается американский народ, но вовсе не то, что ему в действительности нужно.

– А что ему нужно? Что вы хотели бы через меня сказать народу? Предположим, я смогу привлечь его внимание.

Рошек наклонился к Оливеру и заговорил с горячей убежденностью:

– Американскому народу нужны безопасные плотины. В нашей стране девять тысяч плотин, которые, если в рухнули, причинили бы огромный ущерб, и треть из них не соответствует современным требованиям безопасности. Это равноценно трем тысячам бомб, готовых взорваться. В одном исследовании сделан такой вывод: вероятность того, что какая-либо плотина, рухнув, погубит тысячу человек, примерно в сто или даже в тысячу раз больше вероятности того, что такое случится из-за аварии на какой-нибудь атомной установке. Это кажется невероятным, однако в некоторых штатах застройщик или просто фермер может соорудить себе плотину, даже не получив разрешения! Даже не наняв для проектирования инженера! А когда плотину построят, о ней забывают, не считая нужным проводить периодически инспекционные проверки безопасности. В более чем тридцати штатах принят хоть и полудурацкий, но официально зафиксированный свод правил контроля, подкрепленный соответствующим обеспечением. Так скольким же людям грозит гибель? Лимузин подъехал к служебной резиденции Рошека.

– Вы понимаете, что меня беспокоят плотины, – сказал он. – Разрушение хотя бы одной отражается на инженерном деле, на инженерах и на проектах плотин в целом. То, что в нашей стране допускается эксплуатация небезопасных дамб, плотин, обусловлено политикой, а не инженерным делом. Инженеры-то знают, что нужно сделать, но политики не дают ни свободы рук, ни денег на это. Вот чем следует заняться, Оливер. Теперь по поводу безопасности плотин возникнет большая шумиха, но она уляжется точно так же, как это было после аварий в Тетоне и в Токкоа. Не дайте это свести на нет! Продолжайте звонить во все колокола! Заставьте администрацию штатов выполнить то, за что она отвечает, прежде чем произойдет катастрофа пострашнее той, через которую мы только что прошли. А если штаты не захотят действовать, заставьте вмешаться федеральное правительство.