Текст книги "Чёрный Рыцарь (ЛП)"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 23

Кимберли

Сегодня психотерапевт попросил меня сказать то, что я ненавижу, что я должна выпустить это наружу.

Я сказала, что ненавижу, как мама обращалась со мной и как задиры в школе говорили обо мне. Я сказала, что ненавижу стыдиться лишнего веса и диет.

Но то, что я ненавидела больше всего, я сдержала при себе.

Не выношу, как сильно трепещет мое сердце, когда Ксандер находится в поле зрения, или как я забываю, что пыталась сделать в тот момент, когда он оказывается рядом.

Обе его руки засунуты в джинсы. Его нижняя губа разбита и в ране, а глаза цвета океана кажутся еще более бездонными, измученными, словно он не спал несколько дней.

Он выглядит немного сломленным, немного обеспокоенным, немного раненым.

Как я.

И я ненавижу это еще больше.

Я ненавижу, что он тот, кто нашел меня, и, что он увидел меня в таком состоянии.

Я ненавижу, что так благодарна ему, что не могу выразить словами.

Я ненавижу, что продолжала смотреть на дверь, ожидая, что он войдет в любую секунду, и как я ощущала себя опустошенной каждый раз, когда он не входил.

Я ненавижу то, что хотела увидеть его, хотя у меня не было и нет никакого интереса увидеть свою маму.

Но больше всего я ненавижу его.

Парня, человека, вычеркнувшего меня из своей жизни и оставившего на произвол судьбы.

Рыцаря, у которого я укрывалась, но он не предложил мне убежища.

Человека, с которым я делила свою жизнь, но он стер меня, будто меня никогда не было.

Я доверяла ему, а он предал меня.

Я могу простить все, что угодно, но не это.

– Убирайся, – повторяю я твердым голосом.

Теперь, когда я сыта им по горло – таким же растрепанным, как он, – я могу прожить, не задумываясь о нем еще один день.

Я рассказала Эльзе и папе обо всем, хотя мне пришлось бороться со слезами на глазах Эльзы и тем, как они оба винили себя за то, что не заметили признаков раньше.

Они не могли заметить, потому что я профессионал в сокрытии. Кроме того, им обоим предстояло многое пережить. У папы тяжелая работа, а у Эльзы сложная семейная ситуация и неустойчивые отношения с Эйденом.

Теперь, когда они предложили свою полную поддержку, мне больше не нужно, чтобы Ксандер видел меня.

Может, я и сломлена, но я возьму себя в руки. Я могу упасть, но я встану. Настанет день, когда я оглянусь назад и скажу, что выжила.

И я не буду нуждаться в нем рядом со мной.

Ксандер садится на стул, который обычно занимает папа, его внимание не отрывается от моего забинтованного запястья. Тихий голос внутри меня говорит скрыть это, но я подавляю этот голос.

Больше прятаться не придется. Это я, единственная я.

– Ты не услышал, что я сказала? – я продолжаю своим уверенным тоном. – Я сказала тебе уйти. Я не хочу тебя видеть, точно так же, как ты не хочешь видеть меня.

– Я солгал об этом. – его голос спокоен, слишком спокоен.

От этого по коже бегут мурашки.

– Ты солгал?

– Я лгу о многих вещах. Я лжец.

Он все еще говорит тем же нейтральным тоном, словно любой другой диапазон разрушит его самообладание.

– О таких вещах, как?

– Например, как сильно я тебя ненавижу. Это неправда. Или насколько ты ничтожество. Ты не такая. Или как я могу жить без тебя. Я не могу.

Мое дыхание прерывается, и я впиваюсь ногтями в больничную простыню.

– Если ты говоришь это из-за того, что со мной случилось, или из жалости, клянусь...

– Я не жалею тебя. – он обрывает меня.

– Тогда почему ты говоришь все это сейчас? Почему думаешь, что можешь прийти сюда и говорить такое дерьмо после того, как ты сказал мне исчезнуть из твоей жизни?

– Я сказал тебе...

– Ты солгал, ты не имел это в виду. – я прерываю его, повторяя его предыдущие слова. – Это не значит, что я им не поверила. Это не значит, что ты не заставлял меня плакать каждый раз, когда притворялся, что я ничто. Зачем ты вообще делал это со мной? Эта детская шалость не заслуживает таких мучений. Это не гарантирует, что ты ведёшь себя со мной так, будто я невидимка. Я видна, я здесь, и всегда смотрю на тебя, так почему бы тебе не посмотреть на меня?

– Я не могу.

– Почему?

– Ты возненавидишь меня, если узнаешь.

– Скажи мне, и я сама решу. Я годами переживала эти мучения; я имею право знать.

Он поднимает глаза, и несчастье в них почти снова ломает меня.

– Правда не всегда хороша, Грин.

– Я хочу знать, почему. Скажи мне!

– Потому что ты моя сестра.

Глава 24

Ксандер

11 лет

– Луна! – я зову кошку, направляясь в лес. – Иди сюда, китти.

Она такая заноза в попе, как Грин иногда.

Я зову ее больше пяти минут, но ее нигде нет. Будем надеяться, что она не попала в охотничью ловушку.

На самом деле, если бы она попалась, она бы обрушила весь мир своим мяуканьем.

Я соскальзываю с небольшого обрыва на берег реки. Может, она ушла попить.

Ким, должно быть, волнуется. Она всегда ведет себя странно, когда Луна исчезает, говорит такие вещи, как, может быть, ее сбила машина и она умерла.

Луна даже не выходит на дорогу.

Она слишком ленива для этого. В Ким много странных вещей, таких как то, как она улыбается, как ест и как смеется.

Я говорю «странных вещей», но Коул настаивает, что это потому, что я хочу ее поцеловать. Он ошибается, я не хочу ее поцеловать.

Ладно, возможно, и хочу, но мне не хочется, чтобы она меня возненавидела, поэтому я поцеловал ее только один раз.

Она улыбнулась, хотя ее глаза сверкали, так что, может быть, она не ненавидит меня?

Коул говорит, что я должен сделать это еще несколько раз, чтобы узнать, и это я планирую.

Я ищу под кустами серебристо полосатую кошку, но Луны нигде нет. Становится темно, и это напоминает мне о том времени, когда Коула, Эйдена и меня забрали.

Было темно и холодно, и я продолжал слышать голоса, говорившие приглушенно, но никто не давал мне еды.

Я помню, как думал о папа, Эйдене и Коуле и о том, все ли с ними в порядке.

После того, как меня выбросили из фургона в такой же лес, как этот, я не плакал и не звал на помощь. Я не смог бы, даже если бы захотел. Возможно, это было потому, что папа говорил никогда не плакать и думать о решении вместо того, чтобы зацикливаться на проблеме.

Но я помнил, что у меня одна цель: я должен вернуться домой к Ким.

Она ненавидит проводить время со своей мамой, а я пообещал никогда не оставлять ее одну. Я планировал сдержать это обещание, точно так же, как она сдержала свое никогда не покидать меня.

И именно так я вернулся домой.

Я боролся с холодом и голодом и продолжал идти, пока не нашел полицейский участок.

С тех пор мы с Ким сблизились еще больше. Она единственная, кому я рассказал о похищении и о том, как было холодно. Она первый человек, который приходит мне на ум, когда я просыпаюсь утром, и последняя мысль в моей голове, когда я ложусь спать.

Эйден и Коул смеялись надо мной, говоря, что мной управляет девочка и что я должен носить ее юбку. Я ударил Эйдена и пнул этого придурка Коула в подбородок.

Он сказал, что она вырастет и ей станет все равно на меня, потому что именно так поступают девочки. Они меняют свое мнение.

Вот почему я держусь от нее на расстоянии не потому, что она мне больше безразлична, как она сказала, а потому, что я не хочу, чтобы она со временем возненавидела меня.

Не знаю, что бы я сделал, если бы она меня возненавидела. Это было бы хуже, чем потерять маму. По крайней мере, тогда она была со мной. Если я лишусь и ее, у меня никого не останется.

– Абсолютно нет!

Я останавливаюсь, услышав очень знакомый голос. Джанин, мать Ким. Что она здесь делает?

Крадясь за деревом, я заглядываю сквозь ветви и вижу, что она стоит перед своей белой машиной, скрестив руки на груди. На ней огромные солнцезащитные очки, закрывающие половину лица, а на голове шарф, но я знаю, что это она, по голосу, машине и блестящим каштановым волосам.

Ким всегда завидует этому, желая, чтобы ее волосы были, как у ее мамы, тело, как у ее мамы, и все, как у ее мамы.

Если бы только она знала, что она красивее своей мамы.

– Я хочу свою дочь, Джанин. Ты явно плохо с ней справляешься.

Мои ногти впиваются в багажник, когда в поле зрения появляется человек, с которым она разговаривает.

Папа.

Он стоит перед своим Мерседесом в охотничьей шляпе.

Его слова медленно просачиваются в мой мозг. Дочь. Он сказал: дочь.

– Трахаясь с кем-то, ты не становишься отцом, Льюис. – она откидывает волосы назад. – Я носила Кимберли в своей утробе девять месяцев.

– Это также не делает тебя матерью. – он смотрит на нее сверху вниз.

– Ты должен был бороться за нее, как только она родилась. Но нет, тебе нужно было беспокоиться о другой суке. О твоем доме и о твоей прелестной семье. Помнишь, что ты мне тогда сказал? – ее голос становится насмешливым, когда она подражает ему: – У меня уже есть сын, Джанин. Не действуй мне на нервы, Джанин.

– Ну, я не думал, что ты будешь такой бесполезной матерью. На днях она плакала, потому что ты на нее накричала.

– Я могу воспитывать ее так, как мне нравится. Не лезь не в свое дело и позаботься о своем драгоценном сыне.

– Джанин, – бормочет он ее имя сквозь стиснутые зубы.

– У меня есть репутация, ясно? Я не могу просто объявить, что у меня родилась вне брачная дочь от интрижки с соседом и другом мужа. Ты хоть понимаешь, как это разрушит мою и Кэлвина карьеры? На самом деле, и твою тоже.

– Я не прошу тебя объявлять об этом, но, по крайней мере, сообщить ей об этом, чтобы я мог открыто относиться к ней, как к своей дочери. В любом случае, она уже проводит много времени с Ксандером.

– Ни за что. Этот сопляк начнет называть тебя отцом на публике, а я не могу этого допустить. – она указывает на него пальцем. – Соблюдай нашу сделку, или я расскажу Ксандеру правду. Как думаешь, что почувствует твой драгоценный сын, а?

– Не смей приближаться к нему.

– Тогда прекрати эту чушь.

– Я предупреждаю тебя. Обращайся с ней хорошо.

– Ох, прости. Ты пропустил ту часть, где говорится, что ты не можешь указывать мне, что делать? Даже Кэлвин не может, так почему ты должен?

– Я ее отец, черт возьми. Я не могу позволить тебе так с ней обращаться.

– Или что? Потребуешь опеки? Дай угадаю, ты не можешь, хах?

– Я не спущу с тебя глаз. – он направляется к своей машине.

– Ты же знаешь, я люблю внимание.

– Гори в аду, Джанин.

– Увидимся там, Льюис. – она машет ему с ядовитой улыбкой, прежде чем распахнуть дверцу машины и скользнуть внутрь.

Они уезжают в противоположные стороны, оставляя за собой пыль.

И меня.

Я стою, не веря тому, что только что услышал. Лезвие пронзает мою грудь, и хотя я не могу этого видеть, я чувствую. Это глубоко и больно. Так, так больно.

Мои ноги дрожат, и я падаю, не в силах больше стоять.

Я смотрю на дорогу, по которой они только что уехали, будто могу вернуть их и спросить о том, что они рассказали.

Дочь.

Отец Ким не дядя Кэлвин, а мой папа. Это значит, что она моя сестра.

Моя. Сестра.

Я всегда говорил Кимберли, что хочу братика, как Кириан, и она сказала, что он может быть нашим.

Тогда я был так счастлив, что у меня появился братик или сестричка, но теперь после того, как я узнал, что она моя настоящая сестра, хочется плакать.

Она не может быть моей сестрой. Если это так, то значит, что я больше не могу ее целовать.

Это значит, что я должен вести себя с ней так же, как с Кирианом.

Я ненавижу это.

Я ненавижу папу и Джанин.

И теперь я должен ненавидеть Ким.

Глава 25

Кимберли

Настоящее

У меня отвисает челюсть. Я не смогла бы закрыть ее, даже если бы попыталась.

Все то время, пока Ксандер рассказывал мне свою версию того дня семь лет назад, он не взглянул на меня.

Ни разу.

Но он единственный, на кого я могу смотреть. Я чувствую, что, если я не буду использовать его в качестве визуального якоря, у меня произойдёт что-то вроде срыва.

Рана на моем запястье зудит, покалывает и чешется от прикосновения. Я сжимаю ее другой рукой, не желая ощущать эту потребность в боли.

Если я выпущу ее на волю, она просто сожрет меня заживо.

– После этого, – говорит он спокойным голосом, которым он пользовался с тех пор, как зашёл сюда. – Мне пришлось держаться подальше, потому что я не доверял себе рядом с тобой.

У меня покалывает в носу, но я все равно спрашиваю.

– Не доверял себе рядом со мной? Это как?

Его океанские глаза встречаются с моими. Они темные, пустынные, словно он на дне.

– Ты моя сестра, Ким, – говорит он резко, будто пытается вбить эту информацию мне в голову.

Он пытается донести этот факт до всех.

И он должен это сделать.

Потому что, даже, слыша эти слова, я не могу в них поверить.

Нет – я не хочу им верить.

Ксандео не может быть моим братом. Он просто не может.

– Возможно, ты ослышался, – говорю я. – Возможно, они и не...

– Я опять подслушал их несколько лет спустя. Отец всегда ругал Джанин за то, как она с тобой вела себя. Он сделал своей работой угрожать ей за то, что она не заботилась о его дочери, о тебе. – он проводит рукой по волосам. – Ты никогда не замечала, как он на тебя смотрит?

– Я-я думала, что это из-за Кира и что, возможно, он отец Кира.

Боже. Я даже не хотела думать об этом варианте, но теперь все намного хуже.

Ксандер мой брат, сводный брат, но он все равно считается кровным братом.

Я целовала своего брата.

У меня был оральный секс с моим братом.

Я мечтала о своем брате всю свою жизнь. О, Боже.

О, Боже. Черт. Возьми.

Кажется, меня сейчас вырвет.

– Эй. – он наклоняется, протягивая руку к моему лицу.

Я уклоняюсь от него, мое сердце бьется так громко, что боюсь, что оно вот-вот остановится.

– Не прикасайся ко мне.

– Не буду, ты права. – он снова садится, его плечи сгорблены.

Побежденные.

Он выглядит, как рыцарь после проигранной битвы, его доспехи разбиты, а лицо в синяках.

Я никогда никого не ненавидела так сильно, как ненавижу его сейчас.

– Почему ты рассказал мне? – мой голос повышается. – Почему ты не забрал это с собой в могилу?

Он мог бы просто отвергнуть меня, как всегда, и я бы двинулась дальше. В конце концов. Теперь я всегда буду думать о нем как о своем брате.

И это настоящая пытка.

Худшее, блядь, мучение, которое он мог мне причинить.

– Потому что ты сделала это, – он показывает на мое забинтованное запястье. – Я не могу смотреть, как ты убиваешь себя из-за меня, Ким. Я не могу смотреть, как ты причиняешь боль.

– Ты прекрасно справлялся с этим все эти годы. Почему именно сейчас? Почему решил, что тебе не все равно сейчас?

– Мне всегда было не все равно. Каждый раз, когда я отталкивал тебя, я резал себя все глубже. Чем больше я притворялся, что тебя не существует, тем сильнее я тебя замечал. Не было дня, когда бы я не думал о тебе или не наблюдал за тобой. И это неправильно, Ким. Это совсем не правильно, черт возьми.

– Потому что мы брат и сестра?

Он качает головой. Если бы боль можно было попробовать на вкус, я бы сгорела в кислоте от того, как меняется выражение его лица.

– Потому что я никогда не думал о тебе, как о родственнике. Потому что я хочу тебя, как девушку и потому что я рассматриваю ад как постоянного жителя, пока могу быть с тобой. Потому что я испытываю ревность и чертовски схожу с ума всякий раз, когда кто-то приближается к тебе. Потому что я хочу стать твоим первым и последним и, блядь, всем. – он тяжело дышит к тому времени, как заканчивает, словно ему потребовалась вся энергия, чтобы произнести эти слова. Затем он вздыхает. – Но, как я уже сказал, это неправильно, не для тебя.

Мой подбородок трясется так сильно, что болит челюсть. Услышать эти признания из его уст все равно что оказаться в темном темном туннеле, из которого нет выхода.

В моем сердце странная боль, что-то совсем другое, чем туман и депрессия. Она глубже и страшнее, и все, чего я хочу, это отпустить.

Но куда?

Кому?

– Отец упоминал о реабилитации и о какой-то школе на севере, – говорит он. Я не могла бы говорить, даже если бы захотела, поэтому смотрю на него широко раскрытыми глазами. – Я уезжаю, Ким. – он улыбается, и хотя на его щеках появляются ямочки, это самая грустная, самая вымученная улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. – Так будет лучше для всех нас.

Мой глоток громко звучит в тишине, но я ничего не говорю.

Я не могу.

– Ты сильная, так что не верь в обратное. Тебя любят, поэтому не позволяй суке Джанин говорить тебе что-то другое, и не стесняйся полагаться на Кэлвина, Эльзу и Кириана. Не стесняйся обращаться за помощью, когда ты в ней нуждаешься. Они заботятся о тебе больше, чем ты думаешь.

Нет.

– Вместо того, чтобы танцевать в одиночку, танцуй с другими. Вместо того чтобы жить в одиночку, полагайся на других. Вместо того, чтобы избавляться от боли, говори о ней.

Нет.

– Живи достойно.

Нет!

Я хочу закричать, но не могу вымолвить ни слова.

Он твердыми шагами направляется к двери. Мое сердце плачет, когда его спина остается единственным зрелищем. Его узкая, широкая спина, которую я, вероятно, никогда больше не увижу.

Не оборачиваясь, он говорит:

– Ты всегда будешь моей Грин.

И с этими словами он выходит за дверь, оставляя за собой кровавые следы.

Глава 26

Кимберли

Два дня спустя психиатрическое отделение решает, что мне можно поехать домой.

Обратный путь похож на путешествие в ад в один конец. Когда я выхожу из папиной машины, я стою на месте в течение долгих секунд, глядя на особняк Найтов.

Часть меня жаждет еще одного взгляда. Мне даже не нужно с ним разговаривать, все, что мне нужно, это увидеть его.

Мы можем просто наблюдать друг за другом издалека, как делали все эти годы.

Пока мы не пересекли черту. Или он. Я не знала, что мы кровные брат и сестра.

Если бы я знала, я бы... что? Что именно я бы сделала?

Боже, это сводит с ума.

Папа провожает меня внутрь, обнимая за плечи. Я, как зомби, следую за ним.

– Добро пожаловать домой!

Конфетти взлетает в воздух, когда я сосредотачиваюсь на улыбающихся лицах, ожидающих меня – Эльза, Ронан, Тил, Нокс, Коул, Эйден и даже Сильвер.

Какого черта Сильвер здесь делает?

Однако я не сосредотачиваюсь на ней, так как маленький человечек набрасывается на меня. Я присаживаюсь на корточки и крепко обнимаю Кириана, мое сердце громко колотится в груди.

– Кимми, я так по тебе скучал!

– Я тоже скучала по тебе, Обезьянка. Ты был хорошим мальчиком без меня?

– Всегда. – он ухмыляется, затем указывает на Мариан. – Я помогал Мари во всем.

Я одними губами благодарю ее, и она кивает, в ее глазах собирается влага.

Присев на корточки, я целую его в щеки сильнее, чем нужно.

– Это моя обезьянка.

Эльза обнимает меня следующей, ее глаза наполняются слезами. Она была со мной все это время и не винила меня за то, что я ей не сказала. Она сказала, что понимает, и это все, в чем я нуждаюсь.

Папа улыбается мне, указывая наверх. Я киваю в ответ, зная, что ему нужно освежиться и переодеться. Он не отходил от меня во время всех анализов и встреч с врачами. Мы уже договорились о плане терапии, и он сказал, что будет рядом на каждом шагу.

И все же, даже при поддержке отца, ничто не может избавиться от комка, застрявшего у меня в горле с той ночи.

Он душит и медленно лишает жизни.

Мамы нет рядом, и я не удивлена. Папа сказал, что велел ей не выходить из студии – не то, чтобы она выходила.

– Посмотри на себя, вся такая румяная. – Нокс хватает меня за плечо в боковом объятии. – Могу я пригласить тебя на этот танец?

Ронан скользит по другую сторону от меня, свирепо глядя на него.

– Эй, руки прочь, ублюдок. Кимми моя девушка.

– Словно ты когда-нибудь обзаведёшься девушкой. – Нокс отстреливается.

– Да. И это Кимми.

Тил усмехается.

– У тебя какие-то проблемы,ma belle – красавица? – Ронан улыбается ей.

Она отталкивает их обоих с удивительной силой, учитывая ее размеры по сравнению с парнями.

– Вы ее душите. Оставьте ее в покое.

– Верно. – Эльза пристально смотрит на них всех. – Оставьте Ким в покое, или я не стану сидеть спокойно.

Я сжимаю ее руку, а Эйден улыбается ей, гордость сияет в его глазах.

Все болтают о том, что происходило в школе и как было чертовски скучно, но никто не упоминает Ксандера или о том, уехал ли он уже.

Я хочу спросить, но чувствую, что даже говорить о нем это табу.

Неужели он уехал, не попрощавшись?

Больница была твоим прощанием. Чего ты еще хочешь? Объятий? Гребаного поцелуя?

Я закрываю глаза от наплыва эмоций, пытаясь не отстраняться от полу-вечеринки, которую все устроили для меня.

Часть меня хочет уйти наверх и спрятаться под одеялом, но это только вызовет туман, и у меня нет ни сил, ни уверенности, чтобы оттолкнуть его прямо сейчас.

– Знаете что? – голос Эльзы выводит меня из задумчивости. – Я просто собираюсь обратиться к слону в комнате. Что ты здесь делаешь, Сильвер?

Я смотрю на королеву школы, ту, которая раньше была моей подругой, но теперь участвует в моих издевательствах.

На ней одно из ее элегантных платьев и туфли. Сильвер не только красива, но и сексуальна, даже с точки зрения девушки. У нее вызывающие черты лица, талия, грудь, и все остальное. Она, по сути, полный комплект, обернутый лентой «сука».

Безумие, как кто-то может измениться с детства. Она никогда не была злой – скрытной, да, – но не сукой, которая живет для того, чтобы превращать жизнь других людей в ад.

Теперь она стоит в метре от Коула и смотрит на него в ответ на вопрос Эльзы. Он даже не замечает ее, медленно отпивая из своей чашки.

– Это правда. – Ронан щелкает пальцами в ее направлении. – Мы не нуждаемся в присутствии кого-то, кто беспокоил Ким.

Она молчит, ее лицо ничего не выражает. Но я до некоторой степени знаю Сильвер. Ее молчание скрывает ее взволнованные чувства или разочарование.

– Если ты пришла сюда из жалости, мне это не нужно, – говорю я вслух, чтобы все услышали. – Ты можешь идти.

Она не двигается. Ни на сантиметр. Вместо этого она вновь переводит взгляд на Коула. На этот раз он смотрит мне в глаза, хотя выражение его скучающего лица не меняется. Сильвер, должно быть, может прочитать все, что там написано, так как глубоко вздыхает.

Ее внимание падает на меня, когда она тихо говорит.

– Я здесь не потому, что мне тебя жаль. Я здесь, потому что знаю, каково это хотеть покончить с болью. Я пробовала это раньше, но от этого стало только хуже.

– Ты... пробовала? – спрашиваю я, не веря, услышанному.

Сильвер не из тех, кто говорит о себе так открыто. Она слишком самонадеянна, чтобы перечислять свои слабости перед столькими людьми, которые могут использовать это против нее.

– Я пытаюсь сказать, что мне жаль, если я участвовала в этой боли. Дело не в тебе, Ким. Вот как я справляюсь с... – она замолкает, и ее плечи сжимаются, словно кто-то душит ее сзади. Коул все еще пьет с безразличием, будто она вообще ничего не говорит. – Вещами, – выдыхает она и ставит свою нетронутую чашку на стол. – Ясно, что мне здесь не рады, так что я просто уйду.

Она не удостаивает никого из нас взглядом, когда выходит, держась со своей обычной высокой и могучей осанкой. Коул секунду смотрит ей вслед, прежде чем легкая улыбка – или ухмылка – приподнимает его губы. Улыбка исчезает, как только появляется, заставляя задуматься, произошло ли это вообще.

– Вау, можешь в это поверить? – Эльза наклоняется, спрашивая меня. – Сильвер извиняется. Клянусь, в последнее время у нее что-то не в порядке с головой.

– Или она напугана, – шепчу я, больше про себя, чем вслух.

– Что? – спрашивает Эльза.

– Ничего.

Это не мое дело, хотя я почти уверена, что с ней что-то не так.

В последнее время Сильвер все чаще ведет себя не в своем стиле. Это означает, что ей либо угрожают, либо она в ситуации, которая меняет ее жизнь.

Может, мне стоит рассказать об этом папе? Он дружит с ее отцом, могущественным будущим премьер-министром Себастьяном Куинсом.

Вечеринка продолжается. Парни включили футбольный матч, и это ностальгическое напоминание о тех временах, когда мы собирались в доме Эйдена, когда он начал свои отношения с Эльзой.

Как я обычно сидела в позе, которая позволяла мне незаметно наблюдать за профилем Ксандера сбоку. Я потеряла счет тому, сколько раз я наблюдала за ним, притворяясь, что сосредоточена на игре. Или как сильно я улыбалась, когда он и Ронан вскакивали, празднуя гол.

А теперь его нет.

Я один раз качаю головой, не желая думать об этом.

– Итак, слушайте. – Эльза обращает мое внимание на нее и Тил. Мы втроем сидим с Киром за обеденным столом, пока он поедает торт. – Тил говорит, что любовь это всего лишь химическая реакция.

– Так и есть. —Тил скрещивает руки на футболке с надписью: Не знаю. Мне Все Равно.

– Это просто выброс дофамина, как наркотики и другие вещи.

– Наркотики не могут заставить тебя испытать такие эмоции, как секс, – Эльза поднимает бровь.

– Ты можешь накуриться и испытаешь такие же эмоции, даже лучше, чем секс. – Тил стоит на своем.

– Наркотики могут заставить тебя чувствовать себя под кайфом, но это временное явление. – я вытираю уголок рта Кира. – Любовь тоже может быть временной, но она имеет вечный эффект. Иногда становится трудно дышать, думать или даже быть без этого.

– Именно. – глаза Эльзы проясняются.

Она говорит это, потому что живет этим с Эйденом, который, кстати, наблюдал за ней вместо игры, но какого черта я это говорю?

– Вы, девочки, нуждаетесь в помощи. – Тил вставляет в ухо наушник.

Эльза смеется, хлопая себя по плечу.

– Можно мне сока, Кимми? – спрашивает меня Кир.

– Конечно, Обезьянка. И притормози.

– Мммм, – говорит он сквозь торт, ухмыляясь.

Тил и Эльза все еще дружески подшучивают друг над другом. Нокс и Ронан кричат во время игры, в то время как Эйден наблюдает за Эльзой. Коул листает книгу по социологии из папиной библиотеки.

Сцена и звуки исчезают, когда я захожу на кухню. Я открываю холодильник, но не нахожу любимого яблочного сока Кира.

Я пытаюсь открыть верхний шкаф, но он не открывается. Я встаю на цыпочки и изо всех сил тяну, но все равно ничего.

Разочарование бурлит у меня в крови, и не из-за дурацкого шкафа.

Мой взгляд блуждает по дому напротив. Там тихо, безжизненно и кажется пусть.

Так ли я буду действовать отныне? Буду смотреть на этот дом и буду бороться с желанием заплакать или что-то в этом роде?

Он мог бы и не говорить мне. Он мог бы уйти и оставить все это при себе.

Но действительно ли я этого хочу?

– Вот.

Я отталкиваюсь, когда более высокое тело открывает для меня шкаф.

Коул улыбается мне сверху вниз, когда я беру бутылку сока.

– Спасибо.

Сок у меня в руках, а затем я бросаю последний взгляд на дом Найтов.

Будем ли мы теперь встречаться по праздникам? Или он разорвет все свои отношения с Льюисом – и, следовательно, с этим местом?

Льюис мой отец. Дядя Льюис мой... отец.

Я отбрасываю эту идею, прежде чем успеваю сосредоточиться на ней.

– Он, вероятно, наблюдает, – говорит Коул.

– Ч-что? Кто?

Он прислоняется к стойке и скрещивает ноги в лодыжках. После Ксандера Коул, вероятно, самый привлекательный из всадников. Его красота спокойная и утонченная. Тип, который может принадлежать красивому профессору или крутому генеральному директору.

Его зеленые глаза темные, и они выдают сдержанный фасад – фасад, потому что, судя по тому, что говорит Эльза и что я заметила, Коул намного глубже, чем кажется на первый взгляд. Хотя он добрый и мало говорит, он, кажется, знает все, и у него бывают моменты, когда он полностью меняется – например, когда он ухмыльнулся, когда Сильвер убежала, скрывая свой страх.

Ни одному хорошему человеку это не понравилось бы. Я больше даже не близка к Сильвер, и даже мне не нравилось видеть ее такой.

Он ее сводный брат. Он должен больше заботиться о ней, а не получать от этого удовольствие.

– Он не может перестать наблюдать. Это порыв. Раньше он лучше контролировал это, но алкоголь искажает его суждения, – продолжает он своим нейтральным тоном. – Ксандер, я имею в виду.

– У него проблемы с алкоголем?

– Проблемы? Он становится алкоголиком.

Я сглатываю, пальцы дрожат вокруг сока.

– Может, тогда будет лучше, если он уедет.

– Лучше? – глаза Коула загораются, как у собаки, нашедшей кость. – Итак, это означает, что ты думала о другом варианте развития ситуации.

– Т-ты знаешь?

Он кивает.

– Как и Эйден.

Оу. Должно быть, поэтому Эйден сказал, что у него может быть информация, объясняющая ненависть Ксандера. Это было примерно в то время, когда он начал встречаться с Эльзой, но он никогда мне ничего не рассказывал.

– С какого времени? – спрашиваю я Коула. – Почему, черт возьми, он сказал вам, но не мне?

– Он мне не говорил. Я сам соединил все точки. Однако он рассказал Эйдену, когда был пьян и блевал. Он жаловался на то, как близко ты подобралась к Ноксу после того, как он избил его.

– Это дело рук Ксандера?

Я отпускаю сок, и он с глухим стуком падает на прилавок.

Нокс, близнец Тил, пришел в школу с разбитым лицом, и Эльза была абсолютно уверена, что Эйден сделал это из-за ревности. Я никогда не думала, что это был Ксандер. Хотя я должна была заподозрить, так как он зарычал мне в лицо, чтобы я держалась подальше от «новенького».

Я бы рассмеялась, если бы это произошло при других обстоятельствах.

Но все это сейчас не имеет значения.

Все кончено.

– Насчет второго варианта, – повторяет Коул. – Что ты имела в виду?

– Н-ничего. – я сглатываю. – Как может быть второй вариант в нашей ситуации?

– Я понимаю. – он выглядит немного задумчивым. – Но прежде, чем ты закроешь все двери, помни, невозможное – это ничто, если ты решишь, что это не так. – он достигает порога, затем оглядывается через плечо. – Ох, и он уезжает завтра.