Текст книги "Чёрный Рыцарь (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 18
Кимберли
– Где мои пирожные?
Голос моего младшего брата отвлекает меня от мыслей. Я была слишком сосредоточена на Ксандере, чтобы обращать на него внимание.
Он стоит за прилавком, снова режет пирожные на крошечные кусочки и вновь выходит из себя.
С тех пор как Кириан прервал нас этим утром, Ксандер оттолкнул меня, будто у меня заразная болезнь, и ни разу не посмотрел мне в глаза.
Он схватил свою одежду и умылся в другой комнате, взяв Кириана с собой.
Я даже не помню, как принимала душ. Все, что я помню, это дурное предчувствие, когда я оделась и чувствовала каждое его прикосновение, словно оно было выгравировано на коже.
Его язык, его руки. Черт, мой рот все еще болит от того, как он трахнул его и полностью овладел мной.
Затем он оттолкнул меня.
Затем сон, как он это называл, закончился.
Я стараюсь сохранять спокойствие, чтобы не было срыва, но чем дольше он избегает меня, чем больше я прикасаюсь к своему запястью, тем сильнее становится зуд, и я не хочу, чтобы этот зуд вышел на поверхность. Ни сейчас, никогда-либо.
Ксандер не разговаривает со мной уже тридцать минут, и всякий раз, когда он случайно встречается со мной взглядом, он замирает на секунду, прежде чем покачать головой и отвернуться.
Услышав слова Кириана, он улыбается и ставит тарелку перед нами. Я протягиваю руку и бросаю кусочек в рот, позволяя насыщенному шоколадному вкусу занять мысли. Кириан ухмыляется, с удвоенной энергией набрасываясь на пирожные.
Я не осознаю, что ела с ним, пока мой рот не становится слишком сладким.
Черт. Это по меньшей мере пятьсот калорий с утра.
Тем не менее, я не чувствую себя плохо из-за них, как обычно. Наверное, потому что мамин голос сейчас не звучит в голове. Я не слышу, как она ругается, и не вижу цифр веса.
Единственное, что занимает мои мысли, это человек, стоящий за прилавком, наблюдающий, как Кириан ест, и полностью стирающий меня, словно меня не существует.
Никогда не думала, что настанет день, когда я буду ревновать Кириана, но это день настал.
– Ксандер, – шепчу я его имя, будто не должна была его произносить.
Как и раньше.
В течение многих лет он огрызался на меня за то, что я произносила его имя, но не прошлой ночью. Прошлой ночью ему нравилось, как прозвучало его имя на моих губах. Прошлой ночью он смотрел на меня по-другому, когда я называла его так, как мне всегда нравилось называть его – Ксан.
Его челюсть сжимается. Он зол, потому что стирал меня, а я предупредила его, что существую прямо здесь, у него на глазах.
Он ничего не говорит.
Я наклоняюсь, говоря ближе к его лицу. Он пахнет свежестью с оттенком мяты и бездонного океана.
– Я с тобой разговариваю.
– А я нет, – произносит он так небрежно.
Я собираюсь сказать что-то еще, когда Льюис Найт спускается по лестнице. Я вздрагиваю, понимая, что мы с Ксандером могли быть шумными, пока его отец был дома.
Потом вспоминаю, как Кир вошел к нам – что было намного хуже. Борьба? Действительно? Конечно, я могла бы придумать что-нибудь получше. Надеюсь, мы не оставили шрамов на всю жизнь моему младшему брату, и он верит в историю борьбы.
Льюис собирается направиться прямо к двери, но останавливается, заметив нас. Редкая улыбка появляется на его лице, когда он приближается к нам.
– Привет, мужчина. – он хватает салфетку и вытирает шоколад с щеки Кириана.
– Совершенно, верно, дядя. – Кир ухмыляется, показывая свои растущие зубы. – Я мужчина. Расскажи об этом всем остальным.
И Льюис, и я улыбаемся.
Но не Ксандер. Он поворачивается к нам спиной, возясь с кофеваркой. Его жесткая, напряженная спина, которая, кажется, вот-вот готова вырваться из футболки.
– Как ты, Ким? – Льюис спрашивает меня с теплым выражением лица, еще одна вещь, которую так нетипично для него показывать.
Он известен как влиятельный политик со строгими решениями. Вот почему он так хорошо ладит с отцом Сильвер.
Несмотря на свою среднюю внешность, он обладает красноречивым языком и харизмой, которая в десять раз компенсирует внешность. Возможно, Ксан пошел в него только по форме глаз. По форме, которая так похожа на форму глаз Кириана.
Я всегда шутила Ксандеру, когда мы были детьми, что Кириан похож на него, а не на меня.
Подождите.
Нет. Я качаю головой. Это абсолютно невозможно.
Уходите, глупые мысли.
Я притворно улыбаюсь.
– Я в порядке, спасибо.
– Как Кэлвин и Джанин?
Какого черта ты спрашиваешь о них? Я знаю, почему. Потому что они всегда были в некотором роде друзьями, особенно папа и Льюис; они вроде как выросли вместе, учились в одной школе, в одном университете и в одном чертовом мире.
Однако сейчас мой разум движется в совершенно неправильном направлении.
– Х-хорошо.
Ксандер оглядывается на меня, как только я заикаюсь, его брови сведены, затем он переключает свое внимание на Кириана, который совершенно не замечает напряжения, повисшего в воздухе.
Льюис вновь вытирает Кириану щеку. Я пытаюсь разглядеть сцену передо мной, любящий жест Льюиса или его улыбку, которая так же исчезла, как проходящий единорог, но не могу. Это невозможно.
Это все, что сейчас зреет у меня в голове.
– Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, – говорит мне Льюис.
– Что ты имеешь в виду?
Я стараюсь не казаться испуганной или на грани того, чтобы выпалить эти мысли, которые я сама не совсем понимаю.
Выражение его лица возвращается к нормальному, словно он осознает, сколько раз он, улыбнулся, выглядя чертовски влюбленным.
– С Кирианом или кем-то еще.
– Хорошо.
Ни в коем случае.
Он бросает неодобрительный взгляд на Ксандера, затем на забинтованную руку. Удивительно, как много он может сообщить только своими глазами. Он был приветлив со мной и Кирианом, но явно зол на своего сына.
И это понятно, учитывая то дерьмо, в которое вляпался Ксан. Алкоголь, бои, а теперь и рука.
Я сглатываю.
Он порезал руку, и полилась кровь. Как у меня.
Только, так ли это? Уверена, что он сделал это не нарочно. Однако это не значит, что рана не причиняет ему боли.
Ксандер улыбается своему отцу, и хотя на его щеках появляются ямочки, это вынужденная улыбка, за которой скрывается то, что кажется горечью.
– И тебе доброе утро, отец.
– Мы поговорим позже.
И с этими словами Льюис выходит за дверь.
Я смотрю на то место, где он стоял, рядом с Кирианом, мой разум заполнен всевозможными запутанными теориями.
Нет, нет. Я не буду думать об этом.
Ксандер улыбается Киру сверху вниз.
– Я пойду собираться в школу. Хорошо, Супермен?
Кириан, не поднимая головы, дает ему кулак, а затем они издают звук.
Я была бы тронута этой сценой, если бы мои внутренности не таяли.
Ксандер уходит с другой стороны – со стороны Кириана. Если он думает, что может убежать от меня, от этого, его ожидает ещё кое-что.
Он не может поцеловать меня, прошептать мне эти слова и зажечь мое тело в огне, чтобы просто уйти, будто этого никогда не было.
Он назвал меня Грин. Его Грин.
Спустя целых семь лет он наконец снова назвал меня Грин, и я не собираюсь притворяться, что это игра моего воображения или какой-то сон.
Мне надоело, что он мной помыкает, а я позволяю ему принимать решения во всей этой истории.
Мы всегда делали что-то вместе, и это не должно измениться.
Я бросаюсь к нему и становлюсь перед ним, не давая ему доступа к лестнице.
– Ты не можешь убежать.
– Убежать? – он смеется, и жестокость в его смехе медленно сокрушает меня. – Кто ты такая, чтобы я убегал от тебя?
– Но...
– Ты ничто, Рид.
– Пошел ты.
Я хотела сказать со злостью, но выходит слабо и с такой болью, что это жалко.
– Нет, спасибо.
– Но ты сделал это. Ты не можешь притворяться, что этого никогда не было.
Злобы в его глазах я никогда раньше не видела. На этот раз она ощутима и с явным намерением сломаться.
– Наблюдай.
– На этот раз я не буду стоять на месте. – я борюсь с резкостью в своем голосе. – Я не та девушка, ожидающая твоего одобрения, как потерянный щеночек. Этой девушки больше нет. Если ты сотрешь меня, я сотру тебя еще сильнее.
– Конечно, – рычит он мне в лицо. – Сделай. Это.
– Что, черт возьми, с тобой не так? Почему ты продолжаешь это делать, Ксан?
– Прекрати произносить мое имя. – его глаза яростно сверкают, пока не становятся пугающе синими. – Прекрати со мной разговаривать. Прекрати находиться рядом со мной, блядь. Исчезни из моей гребаной жизни.
Затем он поворачивается и уходит по лестнице, оставляя меня, метафорически истекающую кровью.
Я содрогаюсь от эффекта его слов. Каждый из них подобен удару ножом в горло.
Мне было интересно, какую цену мне придется заплатить на этот раз, и вот мой ответ.
Это хуже, чем когда тебя называют отвратительной. Это все равно, что разрывать меня изнутри без всяких шансов на исцеление.
Когда-то он был моим рыцарем, моим якорем, моим теплым плечом. Теперь он злодей, который охотится за моей жизнью.
Теперь он хозяин этого удушливого тумана, который медленно обвивает своими щупальцами мое горло и перекрывает доступ воздуха.
Его спина это все, что я вижу, когда он поднимается по лестнице.
И я знаю, я просто знаю, что он прощается в самый последний раз.
Глава 19
Кимберли
Следующие три дня проходят как в тумане. Будто они есть, но их нет.
Не совсем.
Я сказала Эльзе, что заболела, и не пришла в школу.
По правде говоря, я устала.
Это один из тех случаев, когда всего слишком много. Воздуха, звуков, людей.
Всего этого.
Я смотрю на пустые пачки из-под чипсов, окружающие меня, и вытираю соль с губ.
Технически это называется расстройством пищевого поведения, когда вы едите все подряд, что попадается на глаза. Только не мои M&M's и фисташковое мороженое. Они священны, и я не хотела разрушать их на этом нечестивом месте.
Поэтому, завезя Кира домой к Генри на ночевку, я отправилась в продуктовый магазин и скупила все чипсы и колу – не диетическую. Затем заехала в Макдоналдс и заказала самое большое меню гамбургеров и картофеля фри. Я закончила поход по магазинам, купив больше пирожных и тортов, чем могла унести. Много. Я все съела без определенного порядка.
Я просто ела, ела и ела, пока у меня не заболела челюсть, а желудок не запротестовал, но я не остановилась.
Даже после того, как меня стошнило, я перешла к заначке, сидя в туалете и продолжая есть, будто еда каким-то образом зашьет дыру внутри меня.
Этого не произошло.
Поэтому я выпила полбутылки текилы и приняла таблетку Ксанакса – или две?
Я сбилась со счета после того, как меня вырвало всем, что я съела. Алкоголь определенно пошёл после рвоты, потому что он в пустом желудке, как чистая, жгучая кислота.
На этот раз мне не пришлось совать палец в горло. Это похоже на то, как если бы мое тело отвергало пищу, потому что оно стало чужеродным существом.
Я кладу голову на закрытый унитаз после того, как во второй раз опорожняю желудок. Мой взгляд продолжает скользить по блестящему металлу среди беспорядка. Во мне больше нет сил встать и приводить себя в порядок. Я просто хочу остаться здесь и... исчезнуть.
Да, исчезнуть. Насколько это будет тяжело?
Ирония в том, что это даже не из-за, произошедшего с Ксаном – или этого не было.
Я могу пережить это, его отвержение и его полное замыкание. Чего я не могу пережить, так это надежды, которые были у меня в ту ночь, чувства, что у меня наконец-то появилась цель.
Всю свою жизнь я боролась с этим, с поиском места и кого-то, кому я могла бы обнажиться.
Ксандер дал мне это. Он увидел меня, и в отличие от того, чего я всегда боялась, он не испытывал ненависти к, увиденному.
Но потом он выдернул ковер у меня из-под ног.
Найти место, которому ты принадлежишь, просто чтобы понять, что ты никогда не принадлежал, похоже на предательство. Возможно, это худший вид предательства.
Возможно, в тот день, когда я бросила его в лесу, Ксандер тоже почувствовал себя преданным, и именно поэтому с тех пор мстит.
Я понимаю – я все равно думаю, что могу. Я просто не могу притворяться, что это не влияет на меня или что я могу быть сильной.
На что вообще похоже быть сильной?
Это просыпаться по утрам и не смотреть на острое лезвие, которое я украла из кухни Мари? Улыбаться, общаясь с папой по FaceTime, хотя мне хочется крикнуть ему, чтобы он вернулся? Заставлять себя смотреть в зеркало, чтобы сделать макияж?
Или, возможно, смотреть в глаза своему рыцарю, а видеть незнакомца, смотрящего на меня в ответ.
Когда-то давным-давно он был моим. Сейчас он, что угодно, но не мой.
Туман становится гуще с каждым вдохом, обволакивая, как петля.
Впервые в жизни у меня нет ни сил, ни желания бороться с этим.
Мне абсолютно нечего терять, и мне есть от чего страдать.
– Какого черта, Кимберли? – мамин голос звучит как сигнал тревоги, прежде чем ее тень падает на меня в ванной.
Как маленький ребенок со сломанными крыльями, я подползаю, сажусь и смотрю на нее. Понятия не имею, как выгляжу. На мне пижама, а волосы собраны в беспорядочный пучок. Сегодня утром я нанесла тушь, чтобы ее можно было размазать по всему лицу. Я не стала проверять, потому что при мысли о том, что я увижу своё лицо, мне захочется все испортить.
Мама, однако, в своих дизайнерских брюках с рубашкой цвета хаки и туфлями на каблуках. Ее густые каштановые волосы элегантны и красиво завиты.
– Привет, мам, – бормочу я, затем прикрываю рот рукой.
Я пьянее, чем предполагала. Ой.
– Ты пила? – она качает головой и указывает на контейнеры с едой, полупустые пачки: – И что это за нездоровая пища? Что я говорила о похудении, Кимберли?
– Прости. – мой подбородок дрожит. – Мне жаль, что я тебя разочаровала, мам. Мне жаль, что тебе приходится торчать с кем-то вроде меня.
С каждым словом, слетающим с моих губ, слезы текут по щекам. Но это не только слезы. Они все, что я чувствовала с тех пор, как была ребенком.
Каждый раз, когда мама появляется на виду, я чувствую себя такой маленькой; я неправильно одеваюсь, неправильно дышу, неправильно веду себя.
Я существую неправильно.
– Если тебе жаль, исправь это. – она смотрит на меня свысока. – Будь достойна быть моей дочерью хоть раз в своей бесполезной жизни.
Я отчаянно киваю.
– Я все исправлю.
Она еще раз оглядывается, и ее губы сжимаются в тонкую линию, в отвращении, в разочаровании.
Мама не видит ни меня, ни шрама на виду, так как моя пижама с короткими рукавами. Она не видит слез, собирающихся в глазах, или криков, скрывающихся за этими слезами.
Она видит беспорядок, в котором застряла. Она видит кого-то, кто может разрушить ее имидж.
Это все, чем я была для нее с тех пор, как родилась, – обузой, чертовой ошибкой.
Я слышала, как она сказала это папе в прошлом году, примерно в то время, когда мое психическое здоровье резко ухудшилось и туман стал моим постоянным спутником.
Мы не должны были позволять ей появиться на свет. Посмотри на нее. Она в полном беспорядке, Кэлвин.
Папа боролся с ней и вступился за меня, но я не помню его слов. Странно, как человеческий разум фокусируется только на определенных вещах. Я помню только, как она говорила, что я в беспорядке.
Возможно, это потому, что я всегда жаждала внимания, которого она никогда не давала, любовь, которую она никогда не проявляла, и заботы, на которую она не способна.
И все же я ловлю себя на том, что умоляю ее взглядом.
Посмотри на меня, мама.
Помоги мне.
Стань моей мамой.
Она поворачивается и уходит, даже не взглянув. Выходя, она бормочет себе под нос:
– Что я сделала, чтобы заслужить это?
Сильная волна тошноты накатывает на меня, и я открываю крышку, хватаясь за края обеими руками, и жду, пока ничего не выходит. У меня кружится голова, и я чувствую, будто меня вырвало душой, а не внутренностями.
Туман вторгается в ванную, как существо. У него большое тело, наполненное черным дымом в то время, как невидимые руки обвиваются вокруг моего горла.
Исправь это, Кимберли.
Будь достойна быть моей дочерью хоть раз в своей бесполезной жизни.
Посмотри на нее. Она в полном беспорядке.
Мамины слова затягивают воображаемую петлю на моей шее, или все это выдумка? Может, это те слова, которые мне всегда нужно было услышать. Это все, чем я являюсь.
Неудачница, мусор. Никому не нужная.
Ничто. Как насчет того, чтобы стать ничем?
Эти голоса усиливаются и сжимаются вокруг моей груди, как шипы, впиваясь в сердце.
Исчезни из моей гребаной жизни.
Слова Ксандера подобны тому последнему удару. Они даже не самые сильные, но самые смертельные.
С тех пор как мы были детьми, он был моим убежищем от мамы. Он не только отнял это, но и занял свою позицию в качестве моей поддержки, моего безопасного убежища.
Потом он притворился, что меня не существует.
Он еще хуже, чем она. По крайней мере, она никогда не притворялась, что заботится обо мне.
Он показал мне мир, а затем столкнул меня с края.
Он нарисовал звезды на темном небе, а затем одним движением опустил их вниз.
Когда мы были маленькими, и я сказала ему, что люблю звезды, он подарил мне одну, особенную звезду. Это от настоящей звезды, сказал он. Он украл ее у своего отца, и я должна держать ее в секрете.
Я роюсь в кармане и достаю браслет с уродливым черным мотивом посередине.
Он сказал, что снаружи он уродлив, но только потому, что он путешествовал по планетам, чтобы оказаться со мной навечно.
Лжец.
Я достаю телефон и набираю сообщение, которое всегда хотела ему отправить, но так и не набралась смелости.
Это может быть алкоголь, или таблетки, или и то, и другое.
Кимберли: Хотела бы я, чтобы ты никогда не был моим другом. Хотела бы я, чтобы ты никогда не говорил мне, что будешь рядом со мной. Хотела бы я, чтобы ты не знал так много обо мне и все равно предпочел не быть со мной. Хотела бы я, чтобы никогда не было ни меня, ни тебя, ни нас.
Я роняю телефон на бок.
Туман, держащий меня за шею, превращается в веревку, тугую и твердую.
Это место, где все и вся возможно. Мир у меня на кончике пальца, так что я беру его.
Сунув руку под пустые пакеты из-под чипсов, я достаю лезвие. Оно лежало там все время с едой, алкоголем и таблетками – теми, которые мама не видела, потому что она никогда не видит меня.
Когда все так быстро ухудшилось? Когда я начала так сильно терять себя и не иметь возможности выбраться?
Вот каково это, когда ничего не осталось и все это просто... туман?
Туман не лжет. Туман был здесь много раз раньше, когда я терялась в этом порыве и не могла выбраться.
Или это порыв?
Может, это то, что я всегда должна была сделать.
На этот раз моя рука не дрожит, она тверда и точна. На этот раз я не плачу и не смотрю на дверь, ожидая, надеясь, что мама придет и скажет, что она здесь ради меня.
На этот раз все кончено.
Я разрезаю вены вертикально двумя длинными быстрыми движениями. Сначала это жалит. Я чувствую, но в то же время не чувствую.
Кровь сочится в устойчивом ритме, красная и яркая. С ее помощью вся боль отфильтровывается, и приносит... облегчение. Полное облегчение.
Но этого недостаточно.
Поэтому я делаю порез сильнее, не горизонтально, как новичок, а вертикально и глубоко, пока кровь не брызгает небольшим фонтаном вокруг.
Полный беспорядок, как и говорила мама.
Может, она тоже назовет это беспорядком, когда найдет меня.
Головокружение накатывает на меня почти сразу. Мой взгляд сосредоточен на крови, когда голова откидывается к стене. Я пытаюсь сосредоточиться на ране и на том, как она очищает меня от тумана, как освобождает меня, но все, что я вижу, это браслет и эту дурацкую звезду.
Звезду, которую у меня не было возможности надеть, потому что я всегда боялась, что он отнимет.
Теперь ничего не изменится.
Теперь я та, кто забирает все и оставляет это пустым. Туман медленно рассеивается, но никто не проходит, никто не врывается в дверь и не говорит мне не уходить.
Может, это потому, что я всегда должна была уйти.
Звук всего, что заканчивается, это... и есть конец.
Слеза скатывается по моей щеке, когда я закрываю глаза и отдаюсь темноте.
Глава 20
Ксандер
С самого утра сплошная неразбериха.
Или, может, моя жизнь с самого начала сплошное дерьмо, и я только начинаю это понимать.
Мы с отцом поговорили о реабилитации – секретно, конечно, потому что он не может рисковать, чтобы его политические враги или пресса узнали, что его сын неудачник.
Очевидно, я отказался. Потом он напомнил мне о проблемах мамы с алкоголем и о том, что я становлюсь похожим на нее.
Поэтому я ответил, что хотел бы остаться со своей мамой, ее алкоголизмом и психическими проблемами, а не с ним.
Он странно посмотрел на меня, что заставил меня немного пожалеть о, сказанном, а затем ушел.
Я не должен жалеть отца; он должен жалеть меня. Он разрушил мою жизнь многими способами, и я даже не имею в виду с мамой.
Он сделал что-то гораздо худшее, что медленно, но верно разрушало мою жизнь.
В конце концов, он Льюис Найт. Если он сможет пережить допрос в парламенте, он сможет пережить своего сына.
Потом я вроде как попытался избить Коула и Эйдена за то, что они позволили Кимберли прийти в мою комнату той ночью и спровоцировали все дерьмо. У меня нет никаких сомнений в том, что они являются причиной этого.
Коул просто рассмеялся и сказал:
– Значит, что-то все-таки произошло.
Эйден ухмыльнулся, как гребаный псих, и похлопал меня по спине.
Я был слишком пьян, чтобы ударить их, так что все закончилось полу ударами.
Они могли бы подготовить почву, но я тот, кто поцеловал ее, завладел ее языком, поглотил ее, как изголодавшееся животное, а затем трахнул ее рот, словно он всегда принадлежал мне.
Мои внутренности сжимаются при мысли, при воспоминании, при мысли о том, что, черт возьми, я натворил.
Я солгал ей.
Я никак не могу притвориться, что этого не было. В течение трех дней эта ночь все, о чем я думал.
Я могу солгать себе и сказать, что со временем все пройдёт, но, как и все мои воспоминания о ней, они просто усилятся, и все, чего я захочу, это ворваться в ее комнату и повторять это вечно.
Пошел ты, извращенный разум. Ты должен сгореть вместе с Коулом.
Как будто моя неделя еще не была полным дерьмом, я также сижу не с кем иным, как с главным ублюдком, убийство которого я замышлял уже некоторое время.
Мы с Ронаном в The Meet Up, потому что капитан назначил встречу команды. Я готов ко всему, что помешает мне действовать в соответствии со своими импульсами.
Я мог бы выпить по дороге сюда, но только раз. Я не настолько схожу с ума, чтобы не признать, что этот ублюдок, Коул, подставил нас.
Ронан ухмыляется, как гребаный идиот, сидя напротив. Я сжимаю кулак, в желании повалить его.
– Давно не виделись, Найт. Ну, знаешь, отдаленно трезвого Ксандера.
– Пошел ты, Астор.
Я смотрю куда угодно, только не на него.
The Meet Up это небольшой коттедж, принадлежащий Эйдену, с прямым выходом в лес и озером на заднем дворе. Он уютный, оформлен в теплых деревянных тонах. Мы вчетвером всегда приезжаем сюда, сбегая от своих семей. Есть что-то освобождающее в избавлении от наших ограничений, наших имен и фамилий и всего того дерьма, которого от нас ожидают.
Нас учили, кем мы должны стать, прежде чем мы узнали, каково это быть детьми. Наверное, поэтому мы никогда не были настоящими детьми.
Молодые в телах. Взрослые в умах.
Помню, как Эльза впервые привезла сюда Кимберли. Она смотрела в пространство с удивлением в зеленых глазах. Такой же взгляд у нее бывает, когда она читает свои книги и смотрит драмы.
В течение многих лет я старался отделить ее от компании, потому что, если бы она сблизилась с моими друзьями, она бы сблизилась со мной, а я не мог этого допустить.
Пока я все не испортил.
Возможно, я игнорировал ее последние несколько дней, но она единственная, кого я видел. Единственная, за кем я наблюдал. Единственная, кто существует в море размытых существований.
Есть люди, а есть она. И она всегда ярко сияет среди них.
– Почему ее не было сегодня, Найт?
– Я не ее гребаный опекун.
Я взял за правило не смотреть на нее сегодня, если не считать того времени, когда она забирала Кириана. Я наблюдал за ним, а не за ней.
– Ты прав, я должен навестить и спросить сам. – он ухмыляется. – В конце концов, мы встречаемся.
– Или я могу надрать тебе зад, – улыбаюсь я в ответ.
– Отлично. Выплесни всю эту энергию наружу. Чем быстрее ты закончишь, тем скорее я поеду к ней.
– Что, черт возьми, с тобой не так, Астор? С каких это пор ты так сильно о ней заботишься?
– Раз тебе не все равно, mon ami – мой друг. Я за замученных героинь.
У меня вырывается вздох.
– Это не то, что ты думаешь.
– Тогда скажи мне.
Я подумывал об этом с тех пор, как он начал придуриваться из-за всей этой ситуации. В конце концов, Эйден и Коул знают. Я рассказал Эйдену только в пьяную ночь, а Коул понял сам.
У Астора, однако, длинный язык. Если он узнает, узнает и она, а мое душевное состояние на нуле, чтобы справиться с этим.
– Ты ей расскажешь. – я поднимаю плечо.
– Если это касается ее, то, черт возьми, я ей расскажу. – он делает паузу. – Attend une seconde – Подожди секунду. Остальные знают?
– Да.
– Какого черта, Найт? Я рассказываю тебе все свое дерьмо.
– А я не публикую это в Daily Mail, в отличие от тебя, ублюдок.
– Ну, раз уж мы об этом. – он улыбается своей невинной, но тайно злой улыбкой, когда встает. – Я рассказал ей о реабилитации, отъезде из страны и о том, что ты всегда наблюдаешь за ней.
– Что. За. Черт.
Он оглядывается на меня.
– Знаешь что? Я забираю ее, Найт. Все кончено.
В одно мгновение я сижу, в следующее вскакиваю, падаю вместе с ним на пол и начинаю бить его. На этот раз он борется со мной. Мы катаемся и бьемся друг с другом. Стол падает, и что-то разбивается, но мы не останавливаемся.
– Ты должен быть моим другом, моим блядь другом. – я бью его кулаком.
– А ты должен быть лучше, чем ты есть. – он ударяет меня.
Не знаю, как долго мы бьемся, но этого достаточно, чтобы я перестал чувствовать свои удары, а рот и нос Ронана стали окровавленными. Я, наверное, тоже истекаю кровью, учитывая боль на нижней губе.
Мы падаем на ковер, лежим бок о бок, тяжело дыша в тишине комнаты.
– Я просто разочарован в тебе, – говорит Ронан самым серьезным тоном, который я когда-либо слышал от него. – Я ненавижу видеть, как ты причиняешь ей боль и страдаешь в ответ. Кто ты, черт возьми, такой? Мазохист?
Я смеюсь, но смешок невеселый.
– Возможно, да.
– Твоя мать ушла, потому что твой отец причинил ей боль. Как ты можешь повторять этот цикл, connard – мудак?
– Поверь мне, это не одно и то же.
– Как это?
Я вздыхаю, собираясь сдаться и просто выпустить все это наружу. Возможно, я и вырос с Эйденом и Коулом, но Ронан мне ближе всех. Мы всегда тянулись друг к другу, как Эйден и Коул. Такова природа. И с тех пор, как Ронан рассказал мне свою смертельную тайну несколько лет назад, я стал с ним ближе, чем когда-либо прежде.
Единственная причина, по которой я не раскрыл ему секрет, заключается в том, что, в отличие от меня, он действительно не держит рот на замке.
Прежде чем я успеваю продолжить эту безумную идею, дверь открывается.
Эйден и Эльза заходят внутрь, обнимая друг друга, в то время как Тил идет рядом. Мы смотрим на них вверх ногами, учитывая наше положение.
У меня сжимается грудь, когда я обыскиваю их сзади и не вижу никаких ее следов.
Не то чтобы я хотел ее увидеть.
Лжец.
Ты чертов лжец.
Мне нужно выпить прямо сейчас.
– Черт, я пропустил бой.
Эйден выглядит искренне огорченным. Мудак.
Ронан встает первым и протягивает мне руку. Я хватаюсь за него, поднимаюсь на ноги и вытираю нижнюю губу большим пальцем.
– Где этот ублюдок Нэш? – я спрашиваю.
– Занят. – Эйден указывает на нас. – Во что бы то ни стало, не останавливайтесь из-за нас. Мы можем повторить?
– Секс, наркотики, а теперь и насилие. – Тил смотрит на Ронана сверху вниз, как на бездомного, грязного пса. – Какое очарование.
Поскольку он находится рядом со мной, я замечаю изменение в его поведении, то, как его тело наклоняется вперед, будто для борьбы, но он ухмыляется, показывая зубы.
– Рад быть развлечением, ma belle – красавица.
– Развлечением? – она закатывает глаза. – Больше похоже на зону военных действий.
– Тогда тебе следует укрыться, а?
– Ты в порядке?
Эльза отходит от Эйдена и достает из рюкзака салфетки, чтобы вытереть кровь со рта и носа Ронана.
Тил надевает наушники и неторопливо двигается посреди всего этого беспорядка, словно этого не существует. Затем садится на диван, недвусмысленно говоря, что потеряла интерес к этой сцене.
В любом случае, я понятия не имею, почему она здесь.
Пока Эльза вытирает лицо Ронана, левый глаз Эйдена дергается, а это значит, что его внутренний демон вот-вот выйдет наружу.
Просто чтобы быть придурком, я говорю:
– Что насчет меня, Эльза? Он испортил мне лицо.
– Не ты. – она не отрывает своего внимания от Ронана.
– И не он тоже. – Эйден тянет ее за руку и швыряет салфетки в грудь Ронана.
Последний ухмыляется.
– Но мне нравятся мягкие руки Элли.
Эйден одаривает его насмешливой улыбкой.
– Уверен, тебе также понравится могила, которую я для тебя выкопал. Я делаю ее красивой и уютной.
– Почему не я? – я спрашиваю Эльзу. – Ты ведешь себя так, будто не знаешь?
Она складывает руки на груди, пригвоздив меня хмурым взглядом, как строгая учительница.
– Я не знаю.
– Не могу в это поверить. Ты такой самонадеянный ублюдок.
Я одариваю ее самодовольной ухмылкой.
– Я бы, наверное, лучше воспринял комплимент, если бы мы поместили его в контекст.
– Ким притворилась, что у нее грипп, чтобы она могла сбежать от тебя сегодня. Она даже не отвечает на мои звонки или сообщения.
Ронан смотрит на меня так, словно хочет сказать: Я же тебе говорил.
Я сопротивляюсь желанию пихнуть его.
– Как я уже говорил, я не ее опекун.
– Тогда перестань сбивать ее с толку, черт возьми, – огрызается Эльза. – Оставь ее в покое, чтобы она могла начать свою жизнь без твоей грязи.
– Жаль, что ты не можешь указывать мне, что делать. – я машу им. – Я ухожу.
– Ты просто трус! – Эльза кричит мне в спину. – Ты никогда ее не заслужишь.
Я бросаю на нее взгляд через плечо, когда Эйден удерживает ее на месте, обхватив обеими руками за живот, в то время как она безуспешно пытается освободиться.
– Мы согласны на это, – говорю я, а затем выхожу в ночь.
От холодного воздуха по коже бегут мурашки. Мое лицо немеет, а морозный воздух проникает до костей.
Я останавливаюсь перед своей машиной, достаю сигарету и закуриваю. Дым действует как транквилизатор мгновенного действия. Я ненадолго закрываю глаза, наслаждаясь острым вкусом.
У меня есть выбор: либо выпить, либо подраться.
Или я могу сделать и то, и другое.
В конце концов, у меня ограниченное время, пока меня не отправят туда, куда отец сочтет нужным. Мне восемнадцать, и я мог бы уйти сам, но куда бы я пошел?
Может, мысль об одиночестве раздражает меня больше, чем отсутствие роскошной жизни.
