Текст книги "Беглецы. Навстречу закату (СИ)"

Автор книги: Римма Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

  Глава 1

  От одного только вида грязновато-серой подрагивающей на сквозняке паутины сердце отказывалось биться, ведь я боялась пауков, как обычная нежная девушка. А тут заскочила в подворотню и вжалась в стенной проем, замерев, хотя стоило бы просто отдышаться. Страшно, я могу погибнуть в случайной бандитской разборке, а мне нельзя! Никак нельзя! Кошусь на этот ужас по углам и терплю, дрожа всем телом. Моросящий на улице холодный питерский дождик казался свежим и приятным за городом, а тут пахло противной пылью и затхлостью подвалов. Все же беру себя в руки, прижимая к груди заветный пакет с продуктами, я перевожу дыхание и осматриваюсь. Осторожность мне точно не повредит, даже если выстрелы стихли. Слишком уж хорошо я знаю, как бывает...

  До моего слуха доносится шумное дыхание, и я понимаю, что не одна в этой грязной подворотне. Дом уходит колодцем вверх, тучный и серый, давящий, как и вся питерская монументальность, хочется сразу же выбежать, чтобы вздохнуть, но пока рано. Внизу стенной ниши кто-то шевелится и надрывно дышит. Человек! Он сидит прямо на земле, согнув ноги. Наклоняюсь к нему и рассматриваю. Уронив голову на грудь, мужчина сидит, обхватив себя руками. Черное пальто, ботинки, на руке блеснули дорогим циферблатом часы.

  – Ты живой? – шепчу ему туда, в темноту, но в ответ слышу едва различимый стон. Отвечать он мне явно не собирался. Прикасаюсь к виску, и он силой перехватывает мою руку до хруста в запястье.

  – Тише ты, буйвол. Мне же больно! – шиплю ему, и хватка ослабевает.

  Его лицо теплое и мокрое, грудь тяжело вздымается. Рубашка тоже мокрая, в темноте не видно толком ничего, но мне приходит в голову идея, что мужчина ранен. Кто же ты такой, что палят по тебе посреди дня по проспекту? Он немного съезжает по стене, совсем ложась на грязный пол. Как-то жутко становится от этой картины. Если ему суждено покинуть этот свет, то дико жаль, что вот так, в луже собственной крови в подворотне. Проскользнула мысль, что он чей-то любимый, чей-то сын. Дааа-с, гормоны...

  – Дождись, я тебя вытащу. – снова шепчу ему, не надеясь на ответ. Аккуратно выбираюсь из укрытия и уверенно шагаю через двор, отмечая, что выстрелы стихли. В следующем 'дворе-колодце' я оставила свой древний 'жигуль'. Быстро завожу и возвращаюсь, сделав приличное кольцо. Подгоняю задом к знакомой нише и выпрыгиваю из салона. Мужчина был очень тяжелым, но я рвалась так, будто это был близкий мне человек. А и вправду! Долг платежом красен. Полтора года назад меня вот такую же, в крови и грязи подобрал один человек и выходил. Не спрашивая ни о чем...

  Я заволокла его на заднее сиденье, оставив в неестественной распластанной позе, поскольку поднять выше или поправить не могла вообще. Он был весь в крови. Лицо рассечено с одной стороны, с другой растекается отек от травматики, глаз заплыл, волосы слиплись комками от подсыхающей крови. Под окровавленной рубашкой виднелось отверстие от огнестрельного ранения. Мужчина уже не пытался зажать его рукой. Он безвольно лежал, не издавая ни звука.

  Не объясняясь с самой собой, я просто сорвалась с места, поглядывая в зеркало заднего вида на лежащее тело в черном пальто. Кто он? Ведь бандит, не иначе... Но не могу я переступать через людей, вот так оставить умирать. Даже если грехи его не малые, ему за них отвечать, а свой грех я на душу брать не хотела. В любой ситуации стоит оставаться прежде всего человеком.

  Я гнала на Обводной, оттуда недалеко и до трассы. Мне хватило всего сорока минут, чтобы добраться до своего убежища. В Бариново уже заморосил мелкий дождь. Единственный рабочий 'дворник' скреб с визгом по стеклу. Я чертыхнулась про себя, что так и не сделала до конца необходимые покупки, но город уже остался позади. Подъехав к небольшому деревянному дому, разворачиваюсь, чтобы оставить минимум пространства между задней дверцей машины и крыльцом. Минуту медлю, прикидывая, как буду вытаскиваю незнакомца, и что вообще с ним делать.

  – Силечка, я уложила малышку, пойду уже, а то Мишаня-то тверезый не долго будет. – захлопотала соседка Татьяна, моя палочка-выручалочка, быстрым шагом засеменившая мимо подогнанной машины в сторону своего дома.

  – Конечно, спасибо Вам! – благодарю женщину и спешу увидеть свое чадо. Уже четыре месяца моя черноволосая красавица заставляет сердце биться в груди не просто так и проклинать тот момент, когда я позволила себе сомневаться, всего чуть-чуть, пару часов. Но я проклинаю себя за эти пару часов, они могли разорваться нас с ней навсегда. Она довольно сопит в старенькой кроватке, подвернув кулачок под щечку.

  Спохватываюсь и возвращаюсь. Опять волоку огромное тело за ворот, задирая половики в коридоре. Так, на кровать его просто не поднять. Мастерю толстую подстилку, кладу сверху старенький матрац. Вот сюда еще смогу уложить...

  Наспех раздеваюсь и ставлю греться сразу целое ведро воды. Такое большое тело долго придется отмывать и обихаживать. Вытаскиваю из шкафа капельницу, пачку антибиотиков и бинт. Его явно не хватит. Достаю старенькую ветхую наволочку и распарываю ее. Ну, вот. На следующий час я себе нашла привеселенькое занятие и отличную практику!

  Зачем? Вот так решила. Захотела спасти его, незнакомца. Кольнуло старое воспоминание. Расплачусь за добро и, возможно, сама из глубокой собственной раны отпущу воспоминание о том, кого так люблю. До сих пор...

  А этот мужчина так похож на него. Крупный, со средней щетиной и высокими скулами, огромными тяжелыми кулаками. Глубокая рана через поллица не даст ему еще долго открыть один глаз и несколько мелких порезов по второй половине лица. Возможно, он не скоро сам себя узнает. Отгоняю от себя эти мысли, стаскивая с незнакомца одежду и обрабатывая раны.

  * * *

  Под утро дыхание мужчины стало более глубоким, значит кислород в крови вырос до нормы. Кровотечение остановилось благодаря двум извлеченным пулям и шикарным узловым швам. Он лежал бледный и в глубоком забытьи посреди комнаты. Рубашку пришлось выбросить, а брюки я даже не пыталась с него стянуть. Заставляю себя выпить чай, прежде чем уснуть напротив своего незваного гостя, на узкой софе.

  Ноги затекли и шея тоже, когда я попробовала пошевелиться. Просыпаюсь от детского плача. Машенька голодная. Потираю болезненную поясницу и стараюсь выпрямиться. Согнутая, как старушка, иду к своей малышке. Все еще кормлю ее грудью. Ставлю большой эмалированный чайник на плиту и сажусь с ребенком поудобнее. Кашу что ли сварить? А этого-то чем кормить? Спустя час Маша вновь засыпает. Уношу ее в нашу комнату и наливаю себе чай. Как там мой боец...

  Приближаюсь к мужчине, опуская руку на его здоровое плечо. Резкий захват моего запястья заставляет вздрогнуть и визгнуть от неожиданности. Мужчина напряженно разглядывал меня свои уцелевшим глазом.

  – Я...я...это... вытащила тебя. В тебя стреляли. Что-то ты натворил хорошее, наверное... – всматриваюсь в единственный открывшийся глаз мужчины. – Пусти руку, мне ведь больно. Раны обработала твои и зашила. Лицо, правда, в хлам. – говорю, чтобы незнакомец быстрее сориентировался.

  Его лицо показалось мне смутно знакомым, но оно было настолько распухшим от ран, что я отогнала от себя эту сумасшедшую мысль. Он отпустил мою руку и обессиленно прикрыл свой глаз.

  – Это деревенский дом и вокруг глухомань. Навряд ли тебя тут разыщут. Я приготовлю поесть, а ты лежи и только попробуй испортить мою работу! Я тебя два часа штопала последними сантиметрами кетгута! Будешь рыпаться – швы разойдутся, больше шить нечем. – выдала я ему максимум того, что он мог усвоить в таком состоянии.

  Он лежал спокойно, но больше не пытался открыть глаза или шевельнуться. Я опустилась возле него на колени и подложила под голову валик.

  – Надо выпить, – с этими словами я просунула ему в рот трубочку от сока, – Это жидкая каша. Давай глотай и пойдешь на поправку.

  Мужчина сделал несколько глотков жидкости. Он не открыл глаз, но я наклонилась к нему.

  – Отдыхай, а мне нужно работать, я в соседней комнате. Буду подходить к тебе. Не шуми только.

  Прикоснулась к его руке. Ладонь была горячей, и он немного сжал ее, давая понять, что услышал меня. Поправив на нем одеяло, я уже спешила на зов своей малышки. Провозившись с ней и немного почитав для будущей дипломной работы, я вновь проведала своего незнакомца.

  Также принесла ему жидкую кашу, но пришлось дать еще и парацетамол, потому что он был горячий как печка. Следующие сутки предполагались кризисными для организма, поэтому я уже настроилась бегать от ребенка к незнакомцу этой ночью.

  * * *

  К утру я валилась с ног. Маша просыпалась пару раз и, вторя ее плачу, бредил мой незнакомец. Он бессвязно мычал, сжимая кулаки и напрягаясь всем телом, словно испытывал физическую боль от своих мыслей и действий во сне. А мое сокровище заходилось горестным плачем, пуская слюни на мое плечо. Очевидно, что это был первый и любимый зуб, который помнят все родители мира...

  Я не выдержала последнего раунда и задремала, сидя на узкой софе с ребенком на руках.

  – Эээ... – услышала я сквозь сон.

  Да ну нафиг! Машуня еще не разговаривает.

  – Эээ... – незнакомый голос настойчиво, но не громко звал меня.

  Я приоткрыла один глаз и увидела незнакомца, уставившегося на меня своим здоровым тоже одним глазом. Заставила себя пошевелиться и встать. Острая боль в пояснице заставила в мгновение скорчиться в 'старушку', в образе которой я 'выпорхнула' из комнаты. Устраиваю Машу в кроватке и возвращаюсь.

  – Очнулся? Как твоя дырочка в правом боку, ежик? – улыбаюсь ему, но понимаю, что детская классика мужчине явно незнакома. – Имею ввиду ранение. Пульсации нет? Только боль?

  Он с интересом разглядывает меня единственным глазом, а я прикасаюсь ладонью к его лбу. Какое-то пронзительное чувство сочувствия ему и его боли вдруг возникло где-то глубоко.

  – Температуры уже нет, скоро очухаешься. – констатирую. – Спрашивай, что звал.

  Но мужчина молчал, вопросительно вглядываясь в меня.

  – Хочешь знать, почему вытащила тебя? Считай, что отдавала свой личный долг. – мечтательно отвожу взгляд в сторону. – Ты бандит, а я понятливая. Давай так: я подлечу тебя, и ты мне ничего не должен. Просто забудешь обо мне. Идет? Полагаю, что заслужила это.

  Он кивнул. Пронзительные глаза казались мне знакомыми, но этого просто не могло быть. Совершенно. Никак. Мой здравый разум никогда не возлагал ни на кого пустых надежд, а тут получалось, случай?

  – И то верно. Сейчас чай горячий принесу.

  И я направилась в кухню. Приготовила чай и снова развела в стакане детскую кашу, потому что она отлично проходила в толстую трубочку, а еще была вкусная и калорийная. Лучшее топливо для подстреленных бандитов!

  После того, как все приготовленное было отправлено по назначению, я попыталась встать с пола, где просидела совсем немного, поддерживая стакан незнакомцу, но поясница просто разламывалась от боли, поэтому пришлось сначала растянуться на полу, потянуться и только потом пытаться занять вертикальное положение.

  Он помог мне здоровой рукой, чуть подсаживая под локоть. Оглядываюсь на него, но он продолжает молчать, буравя меня свои тяжелым взглядом.

  – Ты вообще не говоришь, или просто стресс у тебя?

  На эту реплику незнакомец проводит ладонью в воздухе у своего рта, показывая, что не говорит... Очень странно, ведь в его кармане был вполне приличный дорогой мобильник. Переписывается что ли с братками? Да какая мне разница!

  – Я позже принесу тебе, на чем можно писать. Но телефон не дам, иначе твои товарищи по оружию быстренько отпеленгуют местоположение, а я еще хочу пожить...

  Он кивает мне, соглашаясь с разумным решением. Значит, с головой у него все в порядке. Значит, я однозначно не ошиблась, что притащила в дом раненного бандита. Как бы не пожалеть...

  Следующие полдня меня занимает Машуня. Она вновь хочет кушать, а еще режется зубик, крохотную дырочку в десне уже видно, место припухло и покраснело. Мы с ней тихо рыдаем в своей маленькой светлой комнате в другом конце дома и засыпаем в обнимку. Я выбрала эту комнату сразу же, как заселилась. Просыпаюсь ночью от того, что чувствую чей-то взгляд. Резко оборачиваюсь на кровати, но в комнате пусто. Встаю и направляюсь в кухню.

  За столом уже сидит мой незнакомец, перевязанный наволочкой и жует печенье.

  – Уже смог встать? Хорошо, конечно, но надо бы отлежаться. Крови с тебя было много. – вздыхаю. – Сейчас тебе суп разогрею. Вкусный.

  Ответа не последовало, значит, согласен. Спустя десять минут ставлю перед ним тарелку с горячим супом и кладу кусочек хлеба. Больше у меня ничего нет. Надо идти в сельский магазин завтра.

  Кивает мне, опуская глаза, и начинает есть. Я же наливаю себе очередной чай и опускаюсь за стол напротив него. Стараюсь сидеть прямо, потому что сутулиться невозможно из-за острой боли. Инстинктивно поглаживаю поясницу и правый бок.

  Причина мне отлично известна, но жаловаться мне некому. Если бы не мои познания в медицине, то уже богу бы душу отдала, поскольку особыми денежными суммами попросту не располагаю. Та мелочевка, что зарабатываю, это и правда, только на питание. Еле на этот домишко скопила...

  – Утром мне нужно будет съездить за продуктами и лекарствами. Побыть с ребенком придет соседка. Я запру тебя в сенях. Сможешь не издавать ни звука пару-тройку часов? – спрашиваю его серьезно.

  Он недоверчиво смотрит на меня и чуть улыбается краем рта, но кривится от боли в ту же секунду. Приложив ладонь к лицу, он поспешно кивает. Сама понимаю, что какие, собственно, звуки, если и мычать-то ему больно.

  – Движение с утра небольшое, я быстро вернусь.

  Мужчина медленно жует и косится единственным здоровым глазом. Он высокий и крепкий, с мускулистыми руками и крупными пальцами. Темные волосы взъерошены и серые глаза на их фоне выглядят ввалившимися. Точнее, один глаз. Густая щетина покрывала подбородок, поэтому пришлось ее сбрить с той стороны, где наложила швы. Наверное, лицо у него красивое, но сейчас черты выглядят смазанными, поскольку наливается отек.

  Отправляюсь к ребенку. Остается совсем немного до рассвета, надо хоть немного поспать.

  Глава 2

  Кайла

  Утро было хмурым, но солнце все же пробивалось изредка сквозь тучи, едва касаясь земли. Осенняя прохлада вступила в свои права, и утренники стали ощутимыми. Ледяная роса серебрила траву, от чего поле, видневшееся из нашего с Машей окна, казалось волшебным. Отдыхающая земля с удовольствием дала волю мелкому сорняку, который радовался последней живительной влаге перед заморозками. Поле казалось бархатным. Изумрудно-серебристая поверхность искрилась в редких лучах, так и приглашая побродить босиком.

  Загородный воздух был наполнен ароматами леса, отдыхающей пашни, осенних цветов и земли, словно создан для того, чтобы наслаждаться природой, дышать этими прекрасными запахами, вместо бензина, удушающих вечерних духов, пороха и опасности... Именно здесь я чувствовала себя хорошо, комфортно, на своем месте. Ледяной пол в доме и необходимость постоянно помнить об отоплении меня не смущали.

  Мы с дочкой проснулись, немного повозились и пообнимались. Было так приятно просто поиграть с ней, пока малышка не вспомнила про свой режущийся зуб. Но нужно было вставать и заниматься домашними делами. В сельском доме долго не полежишь. Да и заботу я себе нашла, которую кормить надо не только детской кашей. Мне удалось быстро протереть пол и погладить несколько Машиных вещичек.

  Созвонившись с соседкой, я воспряла духом. Тетя Таня, как обычно, согласилась присмотреть за моей рыдающей красавицей. Собралась я быстро, наскоро умывшись и натянув привычные джинсы с кроссовками. Старалась передвигаться как можно быстрее, мысленно переживая за своих (уже двоих!) домочадцев. В сельском магазине выбор был крайне скудным, и все равно нужно было в аптеку, поэтому держала путь сразу к городу. В супермаркете на трассе хватаю самое необходимое и снова выруливаю на Бариново. На развилке вижу пару машин ДПС, которых тут никогда не было. Уж не моего ли ежика разыскивают? Неприятный холодок пробежал по спине, но я взяла себя в руки. Если бы пугалась до смерти каждого шороха, то не выжила бы в своей бесконечно чужой жизни.

  Трясусь по разбитой грунтовке и прокручиваю в голове, кем мог бы оказаться мой незнакомец. Пальто, пиджак, брюки, часы – все очень дорогое. Или бандит, или бизнесмен, что в принципе родственно в наше время. Собственно, как это меня касается? Я просто помогу ему, это добро, а за него будет добро и мне, и даже если не будет, пусть так. Мое сердце осталось живым полтора года назад, не остановилось, значит, я буду нормальным человеком! Не хочу быть черствой!

  Оставляю машину во дворе и тащу пакеты в дом. Надрывный плач слышу уже в сенях.

  – Иду, иду, моя маленькая! – принимаю свою малышку с рук Татьяны. – Что же заплаканная-то такая? Зубик, да? – прижимаюсь к нежной щечке своей дочки.

  Стараюсь не сюсюкать, но не выходит. Вид больших мокрых глаз разбрасывает мелкими осколками все воспитательные устои. Сюсюкаю и тискаю свое сокровище, так ароматно пахнущую молоком и детством. Прощаюсь с соседкой и начинаю раскладывать продукты, держа ребенка одной рукой. Крайне неудобно, но она перестает рыдать, таращась на происходящее.

  Наконец, мне удается поставить в кастрюльке бульон, загрузить продукты в холодильник и покормить свое чадо. Это все с ней на руках, поэтому и сорвала почки, добавила себе проблем. Но коляска не пролезет в узком коридоре избы, поэтому она для меня сейчас роскошь. Отношу ее в кроватку и поглаживаю спинку, давая уснуть.

  – Ну как ты тут? – спрашиваю мужчину, приоткрывая перегороженную часть сеней.

  Он показывает поднятый вверх большой палец. Жест 'окей'.

  – Знаю, что голодный. Потерпи, уже готовлю. Пойдем на кухню. – говорю ему.

  Он идет за мной, пошатываясь, подпоясавшись одеялом, и обводит крохотную кухню задумчивым взглядом.

  – Ты не в том возрасте, чтобы смущаться. А может, и не в той весовой категории. Аааах, черт! – неудачно поворачиваюсь, прикрывая за ним дверь, и чувствую сильную боль в спине. – Садись сюда. – указываю ему на табуретку у стола, продолжая охать. – Сейчас перевяжу тебя, надо обработать раны.

  Он удивленно смотрел на меня своим глазом, поскольку второй еще даже не начал 'пробиваться'.

  Я быстро размотала наволочку и обработала швы от пулевых ранений на груди ватным тампоном, смоченным в йоде. Подсыпаю дезинфицирующий порошок на каждый шов. Откладываю большой пинцет на блюдце и накладываю пластыри на еще не зажившие раны.

  – Теперь терпи, займемся лицом. – снимаю самодельную повязку с лица, швы под которой выглядят плохо. Распухшее воспаленное лицо делает из мужчины просто чудовище.

  Достаю шприц и набираю лидокаин из двухкубовой колбы. Страшно, честно говоря, понимая, что его лицо сейчас одна большая рана, и больно ему будет не чуть-чуть.

   – Колю мелкими по три раза с каждой стороны. Не шевелись. – командую мужчине, а он и так не шевелится, застыв на табуретке с опрокинутой назад головой.

  После обкола раны закладываю по ее краю вонючую, но крайне полезную мазь, чтобы предотвратить возможное нагноение. Делаю прокладку с антисептиком и стягиваю края скобами и толстым пластырем. Все! Глаз заклеен окончательно, лицо перекошено, но только так есть шанс ускорить заживление и купировать инфицирование. Второй глаз открыт, но щека в сетке царапин. Из-за отечности лицо выглядит как у многолетнего запойного.

  – Вот и бульон готов. Терпеливым циклопам полагается хороший обед. – улыбаюсь, но мужчина совершенно не весел.

  За все время, что я созерцала его не спящим, он не выдал ни одной эмоции. Каменное выражение лица. Что ж, не мое дело. Отсутствие чувства юмора – не грех. Наливаю ему большую тарелку лапши на бульоне и протягиваю лаваш. Сама отворачиваюсь и набираю в маленький шприц укол для себя. Вкалываю в предплечье и потираю место, потому что щиплет невыносимо.

  – Ээээ, – слышу мычание за спиной.

  Удивленно разворачиваюсь к нему лицом. Он гневно смотрит и машет рукой на меня. Доходит до меня его вопрос сразу, но, право же, смешно!

  – У меня воспаление почек, хронический пиелонефрит на фоне нефроптоза, – мотаю головой, словно убеждаю саму себя. – Это антибиотик, а не наркота, не ерзай, жаль только, что ребенка придется от груди отлучить с этими уколами.

  Мужчина будто выдыхает облегченно и принимается поглощать еду. Ну, да ладно, может, слышал где или сам болел... Мнение мужчины меня мало беспокоило. Впереди маячила проблема 'номер раз'. Грудное молоко на несколько дней отменялось для моей принцессы, пока мама на уколах. Согласится ли она перейти на смесь? Вот это было уже серьезнее, чем немые реплики незнакомца. Он вообще в моем доме вопреки любому здравому смыслу! Решила я, видите ли, фантомный должок отдать...

  На самом деле было абсолютным противоречием жить с оглядкой на прошлое и заботиться одной о ребенке, при этом же притащить в дом мужчину. Мужчину с улицы...Мысль проскальзывала, но как-то не укоренялась. Я решила спасти жизнь... Вроде будущий медик, все сходится, но это же опасно! Да, слово верное, почему же в моей голове оно не так актуально? Вдруг мужчина окажется вовсе не адекватным и благодарным? Не складывалось, вот хоть убейте меня.

  Не дожидаясь, пока он доест, ухожу к Машуне и усаживаюсь за работу. На исходной были сразу два диплома по экономическим дисциплинам на заказ и сдать их нужно было через две недели. Аванс мне заплатили, поэтому работать нужно было, засучив рукава. Как же мне пригождалось сейчас то, что оказалось в моей голове! Умение быстро читать и складывать предложения стало настоящим подспорьем в условиях невозможности работать с грудным ребенком иначе, как из дома. И я успевала, все успевала, ведь по-другому не могло быть, ничего бы не получилось...

  Полтора года назад

  'Никогда не возвращайся'. Эта фраза намертво засела в памяти, хоть и была прочитана мимолетно на клочке бумаги. Мне протянул ее проводник, когда я опустилась на мягкое сиденье в вагоне. Ни слез, ни истерик у меня сейчас не было. Была пустота, оглушающая тишина собственных мыслей и эмоций.

  Слезы высохли. Руки безвольно лежали на коленях. Я осталась одна, одна на целую планету, Вселенную! Мамочка, что же так сложилось у меня? Чем я не угодила этому миру?

  За окном мелькали перелески, дома, автострады. Гулко бухали колеса под полом вагона, из приоткрытой двери купе слышались голоса пассажиров, но звучали они где-то очень далеко от меня, словно со стороны видела я себя в этом вагоне. За окном пролетали дома, деревни, лесополоса, а я сидела истуканом, пытаясь собрать себя и хоть как-то сообразить, как мне жить дальше.

  Дорон спас меня, вдохнул жизнь, теперь выгнал. Виновата ли в этом я? Не думаю... Точнее так, я уверена, что причина моих бед отнюдь не во мне самой. Я виновна лишь в своей молодости, неопытности, доверчивости и отсутствии гроша за душой, потому со мной так легко расстаться, выбросить, выгнать. И с этим мне придется бороться, поскольку сдаться я не имею права. Сдаться означает лишь одно – стать таким же бездушным куском скалы, как и остальные люди вокруг, но уже в отношении того, кто еще слабее меня. Вот теперь я возвращаюсь в себя. Неизбежная и желанная трезвость разбегается по телу, словно возвращая меня из длительного запоя.

  Вчера я сделала тест и, оказалось, что жду ребенка. Ребенка от Дорона. Малыша, которого не покажу ему, которого предстоит растить самой, но именно ему я и буду нужна так, как ни одному другому человеку. Он будет любить меня просто так, просто от того, что я есть. Все же я полюбила Дора, мой первый мужчина, моя первая страсть. Жаль, что ему это оказалось не нужно...И я запомню его таким, каким мы были вместе, а не сегодня, когда он выставил меня из своей квартиры. Нельзя жить той чернотой, что так и хочет проглотить душу. Однажды, я почувствовала, как меня может сожрать это чернота, но появился Дорон, и с ним я пережила этот трудный период. Сейчас же надо увидеть светлое, приказать себе его найти, иначе незачем жить, а я должна, ведь под сердцем у меня малыш, и он нуждается в том, чтобы я была у него.

  Я поселилась в самом дешевом хостеле у вокзала. Сменила 'железо' (мобильный телефон), приобретя нормальный рабочий андроид с готовой сим-картой. С ним уже смогла заказать себе документы, по которым меня сложно будет найти. Немного скопленных денег мне очень пригодились. Теперь я Саиля Равилевна Мерджинова по паспорту, именно этот лексический трэш будет в свидетельстве о рождении моего ребенка. Находясь под Ярославлем, я успеваю дистанционно отправить заявление на академический отпуск и морально прощаюсь с медфаком, ведь когда я еще туда попаду?

  Новые бумаги – новая жизнь. Вновь оказываюсь на мягком сиденьи вагона. Сутки и уже значительно легче дышать... Саиля успешно встает на учет по беременности в одном из южных регионов нашей родины и в положенный срок на свет появляется Лейла Саидовна Мерджинова. Мне на руку мои темные волосы, и у Машеньки тоже темная голова. Решаю звать ее Машей с самого начала, а самой представляться Силей, как делают многие люди с экзотическими именами, прибывшие с Кавказа. Пусть лучше путанница, зато чем меньше совпадений, тем безопаснее.

  Скучала я по Дорону? Невыносимо... Порой казалось, что могу умереть, но малышка под сердцем не позволяла мне этого, каждое утро поднимая меня своими ласковыми прикосновениями изнутри. Я была ей нужна, и это здорово держало меня на этом свете. Говорят, тяжело любить ребенка, если его отец дурно с тобой поступил. А в моей голове засела мысль, что Машенька только моя. Мы же больше никому не нужны, значит только мы и есть друг у друга, и прекрасно обойдемся без сочувствующих. Постараемся...

  С появлением дочки я вдруг осознала, что за люди окружали меня до этого момента. Я родилась в обеспеченной семье криминального бизнесмена, прожила двадцать лет на привязи, золотой якорной цепи, а потом влюбилась и родила дочь от такого же бандита. Мой ангел-хранитель, наверное, крепкий малый с железными нервами, учитывая, сколько раз ему приходилось отводить от меня смерть.

  Я была рада, что вырвалась из этой клетки. Теперь меня окружали обычные люди, дорожащие каждой копейкой и ценящие саму жизнь. В небольшом селе под Ростовом-на-Дону я провела несколько месяцев. Работала уборщицей на железнодорожной станции и писала студенческие работы на заказ, приобретя с рук небольшой планшет. На аренду дешевого жилья и питание хватало. Соседи отдали детские вещички для Маши. Еще до родов я с удивлением обнаружила в своей сумке приличную сумму денег, спрятанную в подкладке, поэтому будущее меня не сильно пугало. Я больше не была одна. Было ради кого, работать, не высыпаться. А деньги... Похоже, Дорон так решил откупиться, чтобы не совсем уж в пижаме меня выпихнуть. Что ж, я не гордая и точно не пропью!

  Как я докатилась до жизни уборщицы? Да, бегом! Я принадлежала теперь себе. За мной не следили. Мне не указывали, что и когда мне делать, как вести себя на банкете и какой высоты должен быть каблук. Работала, гуляла, дышала воздухом без примеси опасности, не запоминала людей, встретившихся мне за день... Лишь иногда, когда рядом лопалась камера у колеса машины, я вздрагивала, потому что хлопок слишком многое напоминал. Человеку, не жившему с охраной с детства, не понять.

  Глава 3

  Кайла

  Я окунулась с головой в свое неожиданное, но осознанное материнство. И дочка отвечала мне взаимностью. Она не хныкала без повода, исправно кушала, спокойно спала. Лишь одно обстоятельство вынудило меня вернуться в Ленинградскую область – в деревню Бариново тянули газовую ветку, значит планировали застраивать этот район коттеджами, по возможности выкупая землю у местного населения. Интернет – двигатель прогресса, именно он и подсказал, раз и навсегда 'узаконить' свои документы и приобрести свой угол. Найдя в сети деревенского старосту, я 'напомнила' об отце, который жил на окраине, но уже, бедняга, отдал Богу душу в местах не столь отдаленных. На что мужчина мне сообщил, что слабо помнит всех сидельцев этих мест, дабы превеликое множество последних, но если я приеду в отчий дом, то он не будет иметь ничего против и благодушно продаст мне его за умеренную сумму наличными, а также внесет в список жителей при расселении и поможет с документами.

  Конечно же, увидев девушку с грудным ребенком в весьма бюджетном виде, мужчина не усомнился в моем 'народном' прошлом. После чего я поселилась в самом худом доме на окраине, выдав пачкой оговоренную плату. Большего и не было нужно для нас с дочкой: одна комната, простенькая кухня, дровишки на зиму и старенький 'жигуленок', отданный мне в придачу за то, что не торговалась. Документы оформили через пару недель и, вуаля! Я счастливая домовладелица. Пришлось даже получить права! Жизнь в южном хуторе отличалась от нашей глубинки, но тишина и покой были все теми же желанными спутниками. Я сдержанно здоровалась в сельском магазине, отвечая односложно, а отношения поддерживала только с соседкой. То ли она действительно была слишком необразованной и простой, то ли необходимость принять чью-то помощь толкнули меня сблизиться с ней.

  На всякий случай документы на себя, ребенка и дом я всегда держала при себе, особенно когда приходилось выезжать в город. Не часто, но каждый раз с оглядкой, словно по вражеской территории и на мушке снайпера, я передвигалась в серой толстовке с капюшоном и стареньких джинсах, сливаясь с человеческим потоком. Уже дважды успела я продать свои рукописи, и каждый раз 'студент-покупатель' был ошарашен моим внешним видом. Так и задумывалось.

  Небольшой доход был, этого для меня одной и дочки вполне хватало. Наряжаться мне было некуда, желание доучиться и работать по профессии 'отлегло' в дальнюю даль, личных отношений я более не хотела. Желать еще одного сочного тычка в спину?

  Хватило. Уже целых два...

  Полтора года назад

  – Отец, что я сделалаааа?! – вопила я на весь двор, когда тот тащил меня за волосы по ступеням крыльца.

  Я рыдала, упиралась, но подозревала, что дикая агрессия чем-то вызвана. Обычно отец не был ко мне жесток. Не сдержан, но не жесток. Он мог кричать и бросать множество обвинений, но на этом все и заканчивалось. Мама предпочитала не вступать в конфликт, независимо от повода и сути. Единственный человек, кто не получал разносы от отца, брат. Он был младше меня на шесть лет, и рос идеальной копией отца. Им гордились, иногда напрочь забывая о моем существовании. Подозрения о нашем серьезном различии с ним, конечно же, были, но как может ребенок заподозрить всерьез то, что касается только взрослых?