Текст книги "Одержимый (сборник)"

Автор книги: Рик Р. Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)

Глава 2

Западная окраина Чикаго. Здесь дома выстроились в ряд – это были бунгало из белого и красного кирпича, иногда на две квартиры. Для Джимми, выросшего среди убогих строений без лифта, дома эти, окруженные аккуратно подстриженными газонами, казались настоящими дворцами.

Когда они повернули на подъездную дорожку, ведущую к белому кирпичному бунгало, похожему на все остальные на этой улице, Джимми, искоса поглядывавший на типа за рулем, заметил, как тот нажал на кнопку дистанционного управления у себя над головой. Алюминиевая дверь гаража скользнула вверх, цементный пол залило ярким спетом. Джимми заметил в гараже стопки старых газет, газонокосилку, розовый велосипед, принадлежавший, вероятно, маленькой девочке.

– Парень, если хоть пикнешь, всажу это лезвие тебе в задницу. – Мужчина нажал на кнопку, открыв электронные замки. – Войдешь в дом и будешь все время держаться чуть впереди меня. Усек?

Джимми заметил холодный огонек, вспыхнувший в глазах типа, однако промолчал. Тот схватил мальчика за волосы.

– Усек?

– Да... усек. – Джимми закусил нижнюю губу, с трудом сдерживая слезы.

– Отлично. Теперь входи.

Входная дверь вела на кухню. Оказавшись в коричневой с золотом кухне,. Джимми сразу же почувствовал себя неуютно. Кленовый стол, стулья и букет из сухих цветов на столе еще больше усиливали это ощущение. На холодильнике красовались неумело разрисованные рождественские картинки – Санта-Клаус из книжки для раскрашивания, неряшливо закрашенный синим, штрихи, оставленные цветным карандашом, словно метались по бумаге, вырываясь за границы черных линий, а рождественская елка, неумело вырезанная из картона, была украшена орнаментом из фольги.

Мужчина проследил за взглядом Джимми.

– Это моя дочь. – Он подошел к холодильнику, сгреб с него эти неуклюжие поделки и спрятал в выдвижном ящике рядом с холодильником. При этом он бормотал себе под нос: «Всякому отребью достаются хоть какие-то мозги. А что досталось ей?»

Тип повернулся к Джимми, задышав глубже, тяжелее. Потом едва заметно улыбнулся. Похоже было, что ему не по себе. Здесь, в ярко освещенной кухне, он выглядел на все пятьдесят. А то, что одевался как подросток и накладывал на щеки ярко-красные румяна, лишь подчеркивало возраст. Джимми смотрел на него не отрываясь, пытаясь подавить страх. Это и впрямь был очень странный малый. Джимми вытащил из кармана куртки сигарету. Закурил, слегка откашливаясь, прочищая горло.

– Ну, парень, что теперь?

– Ах да, ты не любишь терять время даром, верно, малыш?

Джимми выпустил к потолку тонкую струйку дыма.

– Не понимаю, о чем ты.

Мужчина снял бейсбольную кепку и швырнул ее на холодильник. Затем уставился куда-то в пространство и произнес:

– Он не знает, о чем я. Ну не умора ли?

Слова его имели как бы двойной смысл: за ними скрывалась также и злоба, даже ярость, и Джимми со страхом думал о том, что произойдет, когда ярость эта выплеснется на него.

Но Джимми не хотел, чтобы тип узнал, о чем он думает, не хотел, чтобы тот понял, насколько он напуган.

Джимми повернулся к окну, но увидел за окном лишь непроглядную тьму. На подоконнике лежала открытка – изображение Девы Марии с нимбом над головой. Джимми взял открытку с подоконника и стал читать. Но успел прочесть только имя – Адель Моррис – и дату (прошлый месяц), как вдруг мужчина вырвал открытку у него из рук. Он повернулся. Тот стоял, держа открытку высоко над головой – точно опасался, что Джимми вырвет ее. Лицо его пошло красными пятнами и исказилось гневом. Румяна стали почти незаметны на его пылающих щеках. Он снова пересек кухню, направляясь к выдвижному ящику, в который спрятал детское художество. Укладывая открытку на дно ящика, он бормотал себе под нос:

– Сопливый подонок не должен даже прикасаться к ней. Эти мерзкие лапы оскверняют память о моей тете. Никогда! Никогда!

Джимми бросил взгляд на дверь, прикидывая, удастся ли ему выбраться наружу, прежде чем хозяин его схватит. Но тут вдруг заметил, что тот пристально смотрит на него. Лицо мужчины вновь обрело нормальный цвет, а дыхание стало спокойным. Полыхавшая в нем ярость внезапно исчезла, уступив место странному спокойствию, причины которого Джимми не мог понять. У него лишь появилось чувство, что мужчина его как бы оценивает, изучает.

Джимми переминался с ноги на ногу, осматриваясь в поисках места, где можно было бы оставить свой окурок.

– Что ты так на меня смотришь? А? – спросил он, не выдерживая этого пристального взгляда.

Ответа не последовало.

У этого типа были голубые водянистые глаза, по-прежнему буравившие Джимми, словно видевшие его насквозь, проникавшие под маску «крутого малого», которую Джимми пытался на себя надеть. Казалось, что он видит страх, затаившийся в душе Джимми, страх, метавшийся в нем и трепетавший, словно живое существо.

Джимми бросил сигарету в раковину. Малый подошел поближе и, ни слова не говоря, стал раздевать его, начав с куртки и рубашки. Джимми попытался улыбнуться:

– Приступаем к делу, а?

Джимми рассчитывал, что начало любовных игр даст ему возможность взять ситуацию под контроль и почувствовать себя увереннее. Но холодные руки, касавшиеся его тела, и манера механически снимать одежду – сначала куртку и то, что было под ней, а затем и джинсы – сбивали с толку. Причем делал он все это не произнося ни слова и выглядел как-то слишком странно, даже жутковато, так что Джимми оставалось лишь надеяться, что все скоро закончится, что потом он все же вырвется на волю, даже если его не отвезут обратно в пригород.

– Почему ты молчишь? Teбе нравится эта штука?

Тип стоял перед ним на коленях, внимательно рассматривая его. Джимми очень хотелось, чтобы его член отвердел, он даже пытался представить, что под ним Мирэнда и что ее глаза смотрят на него, когда он в нее входит, но это не подействовало.

Тип зашептал:

– Это для твоего же блага, малыш. Я могу кое-чему тебя научить, дать тебе урок. Может быть, это тебя изменит. Может быть, ты меня даже поблагодаришь.

Джимми попытался рассмеяться, но его смех больше походил на кашель.

– За что?

– За то, что я укажу тебе стезю. – Теперь он стоял перед Джимми, смотрел ему прямо в глаза, хотя казалось, он смотрит сквозь него. – Путь к праведности, сынок. А боль – кратчайший путь.

Держа Джимми руками за шею и вынуждая его идти впереди, он подвел мальчика к столу. Смахнул на пол засохший букет.

– Не думай, что для меня это будет удовольствием, малыш. Я делаю это только для того, чтобы кое-чему научить вас, ребятишек. Мне это не по душе. Я нахожу удовольствие только в супружеской постели.

– Конечно, – прошептал Джимми. – Я понимаю... – Он почувствовал, что ему трудно глотать. Скоро все кончится, говорил он себе. Ведь тебе и раньше приходилось проделывать всякие дрянные фокусы.

По-прежнему держа мальчика за шею, мужчина толкнул его на деревянный стол. Джимми почувствовал щекой его гладкую поверхность: стол будто смазали жиром. И еще уловил запах лимона, от которого внутри у него все сжалось. А потом почувствовал чужую отвердевшую плоть.

– Эй, парень, может, взять немного крема? Тогда пойдет намного легче.

Джимми ужасно не хотелось, чтобы его внутренности разрывали, но боль иголками пронзила его, когда этот тип вошел в него сухим.

– Боль, мой мальчик. Помнишь, что я говорил-? Она тебя излечит.

Джимми закрыл глаза и прикусил губу с такой силой, что кровь брызнула ему в рот, в то время как толчки пениса внутри него заливали все его тело волнами адской боли. Но он решил, что не закричит. Тип вдруг заголосил:

– О Боже, я искренне сожалею, что оскорбил тебя. Мне отвратительны мои грехи, ибо я боюсь утраты вечной жизни на небесах и мук ада...

Джимми представлял себе, что он не здесь, совсем не здесь... Он видел озеро Мичиган, сверкающее в свете жаркого августовского дня. Пляж был заполнен людьми, а он и его друг Уор Зон бросились в воду, и от их тел разлетелись во все стороны брызги...

Он почти не почувствовал, как струйка теплой крови стекала по его бедру.

Несколько часов спустя. И тьма вокруг. Матрас и что-то мягкое под ним. Он вспомнил, что его отодрали, вспомнил острую боль, пронзившую его, когда этот тип вошел в него. Он помнил, как тот пыхтел и хрюкал. Он мечтал, чтобы тот кончил поскорее.

Он помнил запах его тела и как потом тип швырнул его на спину и забросил его ноги себе на плечи. Помнил, что думал: это никогда не кончится...

А что еще? Что еще? Почему ему кажется, что тело онемело? Откуда ощущение, что он не может встать? Откуда этот холод и почему мокро между ногами?

Джимми не мог вспомнить, как добрался до своей комнаты. Перед глазами – вспышки красного, белого, синего... Жестянка «Криско». Господи, сердце его сжалось, когда он все же вспомнил. Он попытался повернуться и почувствовал пронизывающую боль в прямой кишке. Тошнота и горечь поднимались к горлу.

Он слышал голос мужчины, когда тот молился: «Святая Мария, исполненная благодати, Господь с тобою...»

Джимми не хотел бередить память, но здесь, в темноте, было легко вспоминать и видеть. Он не хотел видеть себя, зачерпывающего «Криско» из жестянки.

«Это его излечит» – он вспоминал, как мужчина шептал эти слова, будто обращался к кому-то третьему, находившемуся в комнате. Джимми помнил только до этого момента – вскоре после этого он отключился.

Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, он видел, что находится в комнате, походившей на кабинет. У стены стоял письменный стол с компьютером. Над письменным столом – изображение Иисуса, распахнувшего одежды, обнажившего грудь. Везде были газеты – сложенные стопками на письменном столе и раскиданные по полу. Настенные шкафы были забиты журналами и книгами в мягких обложках.

Что со мной будет?

Джимми закрыл глаза, пытаясь не двигаться, лежать спокойно, чтобы вновь не пронзила боль, от которой спирало дыхание. Он лежал тихо, вспоминая то время, когда ему было одиннадцать.

Одиннадцать. Это было с четверга на пятницу. Лето. Он пытался задремать, ворочаясь в своей постели. Простыня под ним была вся мокрая от пота. Вентилятор не приносил прохлады, зато громко гудел, отгоняя сон. Но гудение это не заглушало всхлипываний матери в соседней комнате и стоны (двоих? или троих?) мужчин.

Джимми повернулся к стене. Там была длинная трещина, и он попытался сосредоточить на ней свое внимание, проследить ее путь вниз – от середины стены и до его постели.

Он зажал руками уши, чтобы не слышать Карлу и парней, которых она привела домой. Привела, чтобы путаться с ними.

Он почувствовал возбуждение, его плоть отвердела, и это было отвратительно. Ведь она была его матерью.

Джимми сел в постели, когда скрип пружин, стоны в соседней комнате сделались невыносимыми. Он дотянулся до своих шорт, лежавших рядом на стуле, и поднял майку с пола. Тихонько оделся, стараясь не думать о звуках, доносившихся из соседней комнаты.

Через несколько минут он вышел из квартиры, осторожно прикрыв дверь, хотя и не сомневался в том, что его не хватятся.

Карла будет спать долго.

А кто мог сказать, чем займутся мужчины?

На улице, на Лоренс-авеню, все выглядело необычно – после полуночи кварталы эти становились для него чужими. Машин было мало, а те, что все же были, ехали гораздо медленнее, чем днем. На углу какие-то ребята открыли пожарный гидрант, вокруг него растекались огромные грязные лужи.

Джимми, старавшийся держаться подальше от яркого света уличных фонарей, остановился, прислонившись к двери фабричного склада, прижимаясь спиной к металлической решетке.

Мимо прошел какой-то чернокожий, на вид очень потешный – из-за какого-то увечья бедняге приходилось держать руку за спиной, и она болталась, точно собачий хвост. Джимми попытался встретиться с ним взглядом, улыбнулся, но парень мельком глянул на него и прошел мимо.

– Ты испорченный, – процедил он сквозь зубы.

Джимми фыркнул ему вслед.

Сначала он не заметил машины, но когда желтый «камаро» проехал мимо в третий раз, Джимми отделился от решетки и направился на запад по Лоренс-авеню.

Машина, проехав к ближайшему переулку, замедлила ход, как бы приноравливаясь к его шагу. Джимми зашагал быстрее. Машина прибавила скорость. Джимми глянул через плечо и увидел крышу своего дома. Ему захотелось домой. Щеки его горели, он почувствовал, как руки и ноги деревенеют. Может, ему просто захотелось спать?

«Камаро» обогнал его и остановился неподалеку у обочины. Проходя мимо, Джимми услышал, как щелкнула, открываясь, дверца машины. Джимми замедлил шаг и заглянул в темный салон машины.

Парень с копной курчавых волос, бесцветных в темноте, и в очках в тонкой оправе улыбнулся ему из-за приоткрытой дверцы.

Джимми с трудом сглотнул слюну. Он достаточно хорошо знал жизнь улицы, чтобы понять, чего, вероятно, хотел парень. Он зашагал помедленнее, готовый в любой момент остановиться.

В памяти вдруг всплыли звуки, доносившиеся из комнаты матери. Он скосил глаза на парня. Сидевший за рулем машины по-прежнему не отрывал от него взгляда. Он улыбался. Джимми чуть прикусил губу.

– Привет! – Голос заставил его вздрогнуть. Джимми обернулся.

Набрав побольше воздуху в легкие, повернул назад. Подойдя, он наклонился к приоткрытой дверце.

Штаны парня были расстегнуты.

– Что ты делаешь? – спросил его Джимми.

Утром мужчина вернулся. Слабый свет сочился сквозь высокие прямоугольные окна. При свете дня он выглядел иначе: на нем были хлопчатобумажные штаны и рубашка из шотландки. Смотрел он на Джимми по-отечески. Улыбнувшись, присел рядом на корточки.

– Как чувствуешь себя, сынок?

Он ослабил бельевую веревку на запястьях Джимми. Его голос, его прикосновения были совсем не те, что накануне вечером. Перемена оказалась настолько разительной, что на минуту Джимми оцепенел, он был не в силах отвечать. Но, вспомнив ярость, пылавшую накануне в его глазах, решил, что лучше будет, если он все же ответит.

– Немного больно.

Мужчина освободил от пут и ноги Джимми.

– Да, придется потерпеть. Ты немного кровоточишь, но это скорее всего сосуды... Я уверен, что с тобой все будет в порядке.

Джимми содрогнулся.

– Тебе нравится эта комната? Это чердак. Я сам здесь все устроил. Джимми огляделся. От него ждали комплимента? Или чего-то еще?

– Хочешь позавтракать?

При упоминании о еде в желудке Джимми все перевернулось. Последний раз он ел вчера в десять утра, а он не мог позволить себе обессилеть от голода, иначе ему никогда отсюда не выбраться.

– Гм... да. – Джимми заставил себя сесть, хотя это вызвало новый приступ боли. Он заерзал, стараясь найти такое положение, чтобы боль распределилась равномерно.

Мужчина поднялся и вышел из комнаты.

Через минуту он вернулся с подносом. Джимми со своего места не видел, что там на подносе, но тип улыбался ему, он весь сиял.

– Закрой-ка глаза, сынок, – проговорил он, голос его задрожал от возбуждения. – У меня для тебя сюрприз.

Джимми закрыл глаза, почувствовав, как защемило сердце. В ноздри ударил запах пота, горячее дыхание обдало ухо.

– Джимми, открой глаза.

Джимми открыл глаза и посмотрел на поднос у себя на коленях. Вареные яйца, бекон, бисквиты, немного клубничного джема и молоко. Прекрасно... Если не замечать сигаретного пепла, покрывшего яйца, не очень-то аппетитные на вид. Бекон плавал в лужице застывшего жира. В джеме обнаруживалась белесая капля, напоминавшая сперму. От молока же разило кислятиной. И довершали картину несколько тараканов, сновавших по подносу и наслаждавшихся пиршеством.

Джимми поднял голову, и по щекам его вдруг покатились слезы. Он в досаде поднял руку, быстро утирая их. Сжав плотно губы, он словно проглотил свою печаль. Нет, он не покажет этому мерзкому типу свою слабость.

Тип сжал его лицо в своих ладонях с такой силой, словно хотел раздавить его. Улыбки на физиономии как не бывало.

– Не плачь, малыш. Я ненавижу слезы. Разве твой папочка не говорил тебе: «Не плачь, а не то у тебя действительно появится повод поплакать?» – Он ненадолго замолчал, задумался. Потом сказал: – А ведь ты, наверное, не знаешь, кто был твой старик. Вероятно, твоя мамочка тоже этого не знает.

Джимми, не моргая, уставился на противоположную стену. Тип, конечно, был прав. Откуда ему знать, кто его отец.

– Ты будешь есть?

Вопрос, повисший в воздухе, остался без ответа, – слова, почему-то столь страшные, звучали у него в ушах зловещим эхом. Как хотелось ему повернуть время вспять, вернуться в те мгновения, когда этот тип еще не успел заговорить с ним. Тогда бы он ушел, и их знакомство не состоялось...

Дыхание Джимми участилось.

– Я не могу это есть. Я не могу...

– Тогда таскай это на своей харе, дерьмо неблагодарное.

В лицо ему полетели яйца и бекон. Джимми закрыл глаза.

– Мы покормим тебя. Ты ведь любишь, чтобы тебя кормили, паршивый потаскунчик? – Он схватил что-то с подноса. Свернувшись в комочек, Джимми пытался уклониться, но тип, прижав его руки, размазывал по лицу мальчика что-то липкое и жирное (джем вперемешку со стылым жиром, возможно, тараканов).

Когда мучитель его утихомирился, Джимми открыл глаза. Тип пристально смотрел на стену, смотрел не отводя взгляд от какой-то точки. Он бормотал:

– Надо убрать его отсюда, правда, тетушка? Марианна с Бекки будут через несколько дней, и я должен убрать его отсюда, чтобы не узнали... Правда, тетя, я ведь должен...

Глаза его остекленели, и Джимми показалось, что он даже не понимает, кто рядом с ним. Говорил он как-то монотонно, отрешенно, голосом, лишенным всяких эмоций.

Джимми повернулся, подтянув к подбородку колени. Он не мог больше слышать этот голос.

Темнота. Надо как-то удрать. Пустая комната освещалась лишь бледным светом зимней луны, проникавшим снаружи. Джимми знал: если он не выберется отсюда, этот человек его убьет.

Он думал: как же случилось, что он зашел столь далеко – и так быстро? Три года назад он воровал конфеты из аптеки на углу, играл в прятки. И толком не знал, что такое секс. Теперь он знает, знает слишком много.

Шаги за дверью. Сделав отчаянное усилие, он подтянул к животу вновь связанные лодыжки, свернулся калачиком, готовясь к обороне.

Дверь открылась. Джимми закрыл глаза. Он слышал, что тип приближается к нему, слышал хруст его суставов, когда тот присел на корточки.

Может, притвориться спящим, и он оставит меня в покое?

Рука, липкая и теплая, пробежала по его телу. Джимми содрогнулся.

– Я знаю, ты не спишь.

Говорил он монотонно и бесстрастно. Голос этот словно прорезал темноту, слова впивались в мозг. Спина Джимми покрылась холодным липким потом.

– Так что открывай глаза и взгляни-ка на меня.

Перекатившись на другой бок, Джимми сделал, как ему велели. Тип явился со свечой. Голый, он сидел на корточках рядом с Джимми, и теперь видно было, какой он пузатый. Живот его складками свисал между коленями. Грудь покрывала густая поросль черных волос. Член, твердый и красный, выдавался далеко вперед. Нет, пожалуйста, не надо больше. На полу стояла та же самая жестянка «Криско». Джимми заскулил, захныкал.

– Нравится то, что видишь?

Улыбка промелькнула на его лице, но тотчас же исчезла, словно умерла.

– Ты должен... а иначе ничего не выйдет. – Он придвинулся к нему, придвинулся так близко, что Джимми почувствовал на лице его зловонное дыхание. – Но это может тебе помочь, сынок. Надеюсь, ты это понимаешь.

И тут же, без всякой видимой причины, его лицо исказилось гримасой.

– Засранцы вроде тебя – вот кто разрушил мой брак. Просто-напросто погубили меня. Если бы не такие, как ты... – Он осекся, замолчал, пытаясь успокоиться. Потом продолжил тем же бесстрастным тоном: – Если бы не такие, как ты, я был бы счастлив. Порядочный отец семейства, которому нет нужды тайком от своей милой жены удирать из дома, чтобы возиться с такой уличной мразью, как ты. Но тебе-то я должен помочь. Я все исправлю...

Джимми не сводил с него глаз, ожидая истязаний, ожидая боли: он не знал, что ответить, чтобы помешать тому, что, он знал это, должно произойти.

– А теперь дай мне помочь тебе. Или хотя бы попытаться помочь.

Он перевернул Джимми на другой бок, отодвинув подальше от себя, и Джимми почувствовал, что его спине стало горячо, – растопленный воск капал на кожу.

Он вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от боли. Воск быстро застывал. Тип снова перевернул Джимми к себе и стал капать горячим воском на его пенис. Джимми дернулся. Тип положил ладонь ему на живот.

– Лежи тихо. Будет лучше, если ты поможешь мне.

Он капал воском до тех пор, пока пенис и яички Джимми не покрылись восковой коркой.

– Я развяжу веревку, – зашептал тип, – чтобы нам удобнее было заниматься нашими уроками. Но без фокусов, малыш, иначе ты покойник. – Он хлестнул Джимми по лицу тыльной стороной ладони. – Понял?

– Да. – Только бы поскорее все это кончилось.

Мужчина схватил мальчика за лодыжки и закинул его ноги себе на плечи. И снова Джимми мысленно перенесся куда-то в другое место...

Позже тип вернулся. При свете свечи он казался высоким и грозным. На нем был длинный халат с капюшоном, в руке он держал тарелку.

– Я принес тебе поесть. – Он поставил тарелку возле Джимми. Мальчик инстинктивно зажал пальцами нос. В тарелке были экскременты.

– На этот раз ты все же подкрепишься. Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным?

Джимми с ужасом глянул в тарелку. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет.

– Ну давай, жри.

Джимми протянул руку и взял тарелку. Он не мог это есть, не мог... Глаза мальчика умоляюще смотрели на мужчину, но пристальный взгляд его мучителя был застывшим, в глазах не было ни искорки, не мерцало даже пламя свечи...

Свеча! Джимми осенило: может быть, вот его спасение! Только бы он отвернулся, – может, удалось бы поджечь его халат. Может, удалось бы... Но зачем ему поворачиваться?

Ответ на немой этот вопрос пришел с улицы. На противоположной стене комнаты промелькнула полоса света, послышался шум подъезжающей машины.

– Какого черта! – Мужчина резко повернулся к двери.

Джимми наклонил свечу, – пламя лизнуло подол халата. Он замер от ужаса при мысли, что его ждет, если попытка не удастся.

Халат довольно долго тлел – и вдруг вспыхнул ярким пламенем, охватившим едва ли не весь подол. Однако мужчина не чувствовал этого. А когда наконец понял, что горит, Джимми уже на месте не было: вскочив на ноги, он скользнул вдоль стены и затаился в углу комнаты, готовый к бегству.

И тут пламя, вспыхнувшее еще ярче, охватило уже весь халат. Наконец мужчина закричал – из глотки его вырвался Пронзительный, отчаянный вопль, полный боли и страдания. В комнате запахло горелым мясом.

– Сукин сын! – завопил тип, бросаясь на пол, он извивался, корчился, катался, пытаясь погасить огонь, при этом старался держаться подальше от стопок газет.

Джимми рванулся к двери, задыхаясь от дыма, заполнившего комнату. Его рука была уже на дверной ручке, когда он вдруг почувствовал, что его схватили за плечо. Он повернул ручку, отчаянно пытаясь вырваться, словно животное, попавшее в капкан.

– Нет! – закричал он. – Нет!

В этот миг еще одна рука вцепилась в другое плечо Джимми.

Джимми почувствовал, что его втаскивают обратно в комнату. Он вскрикнул, внезапно оказавшись на полу, – ничто не могло задержать его падения. Падая, он ударился о письменный стол. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело.

– Неблагодарная мразь! – орал хозяин.

Комната наполнилась запахом паленой ткани и еще чем-то, сладковатым, тошнотворным – запахом горелого мяса, как сразу понял Джимми.

Но ожоги пострадавшего оказались, очевидно, не слишком серьезными. Во всяком случае они его не беспокоили. Он стоял над Джимми, злобно крича, извергая потоки ненависти. И вдруг, на секунду замолчав, он снова заговорил спокойно, монотонно, видимо, кому-то что-то объясняя:

– В конце концов, я должен был попытаться... – Тип взглянул куда-то в сторону. – В конце концов, я пытался сделать это для него. Я всего лишь хотел ему помочь. Вы же меня можете понять, я знаю, что вы можете... Я...

Он внезапно замолчал. Под окном хлопнула дверца машины. Послышался женский голос, хотя нельзя было разобрать слов.

– Марианна? – Тип вопросительно уставился на Джимми, как будто мальчик мог дать ему какой-то ответ. – Да, да! Я должен от него избавиться.

Он подошел к письменному столу, начал рыться в ящиках. Джимми, встал на четвереньки, пытаясь преодолеть слабость и головокружение – ведь ему еще предстояло подняться на ноги.

– Я должен сделать это, чтобы она не узнала, так ведь?

Мужчина достал из ящика охотничий нож в ножнах. В следующую секунду лезвие сверкнуло в серебристом свете луны.

– Скоро я покончу с этим, – шептал он. – Можно запихнуть его в чулан, а потом как-нибудь от него избавиться. И она никогда не узнает. – Он захихикал.

Так и не выпрямившись в полный рост, Джимми метнулся в угол, спасаясь от надвигавшейся опасности.

Мужчина улыбался.

Внизу хлопнула дверь. На лестнице послышались шаги, а затем голос маленькой девочки:

– Папочка! Папочка!

– Не волнуйся, сынок, сейчас отправишься на небо.

Джимми выставил вперед ослабевшую руку.

– Послушай, ты не можешь этого сделать. Тебя поймают.

Раздался звук шагов, кто-то поднимался по лестнице. Послышался женский голос:

– Бекки! Осторожнее, не спеши! – Потом: – Дуайт! Ты там, наверху?

Мужчина занес нож. Шаги слышались совсем рядом.

– Дуайт!

Тот взглянул на дверь, потом на Джимми, потом опять на дверь.

Дверь отворилась. В комнату заглянула девочка лет четырнадцати Джимми разглядел рыжие вьющиеся волосы, очки с толстыми линзами и сутулую фигуру.

Дуайт резко повернулся.

– Бекки, убирайся отсюда! – завопил он.

Лицо девочки сморщилось в слезливую гримасу, она отступила за порог, захлопнув за собой дверь.

– Почему папа разозлился на меня? – В детском голоске послышались истерические нотки.

– Проклятие! – заорал Дуайт, уронив нож на пол, выбежал из комнаты, и через несколько секунд Джимми услышал, как он препирается с кем-то за дверью.

Женщина говорила с обидой в голосе, сквозь слезы она снова и снова спрашивала, что в доме происходит, что горит. Л девочка вопила где-то в глубине дома:

– Почему папочка сердится? Почему папочка сердится?

Джимми открыл дверь чулана и нашел свою одежду, лежавшую на полу. С трудом держась на ногах, он все же заставил себя одеться и открыл дверь.

Троица в холле замерла, уставившись на него, точно на привидение. Толстая женщина с жесткой копной светлых волос, увидев его, раскрыла рот. Наконец, повернувшись к мужчине, спросила:

– Дуайт... кто... – Она не договорила.

Джимми думал лишь о том, как бы побыстрее убраться отсюда.

– Пока, – прошептал он, проскальзывая мимо них.

– Кто этот мальчик? – спросила девочка, когда Джимми уже спускался по лестнице.

Джимми не стал дожидаться ответа. Он торопился вдохнуть холодный декабрьский воздух, воздух свободы: