Текст книги "Посылка"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

– Но тебе нужно позавтракать как следует, папа.

– Я никогда не завтракаю плотно,– сказал отец чопорно, все еще глядя на кофейник.– Не верю в пользу обильного завтрака. Только желудок перегружать.

Лэс на секунду закрыл глаза, и у него на лице появилось выражение безнадежного отчаяния. «Ну, какого черта я вставал? – потерянно спрашивал он себя.– Мы только и делаем, что спорим».

Нет. Он почувствовал, как весь напрягается. Нет, он должен быть бодрым во что бы то ни стало.

– Хорошо спал, папа? – спросил он.

– Конечно хорошо,– ответил отец.– Я всегда прекрасно сплю. Прекрасно. Неужели ты думал, что я не усну из-за...

Он внезапно замолк и с обвиняющим видом повернулся к Лэсу.

– А где те часы? – требовательно спросил он.

Лэс устало вздохнул и протянул ему часы. Отец подошел подпрыгивающей походкой, забрал часы, мгновение посмотрел на них, поджав старческие губы.

– Паршивая работа,– сказал он.– Паршивая.– Он осторожно убрал часы во внутренний карман пиджака.– Подыщу тебе приличное стекло,– пробормотал он.– Такое, которое не разобьется.

Лэс кивнул.

– Отлично, пап.

Кофе был готов, и Том налил им по чашке. Лэс встал и выключил электрогриль. Он тоже уже не хотел яичницы с беконом.

Он сидел за столом напротив сурово смотрящего отца и ощущал, как горячий кофе струйками вливается в горло. Вкус был чудовищный, но в это утро не нашлось бы ничего, что показалось бы ему вкусным.

– Во сколько ты должен быть там, папа? – спросил он, чтобы нарушить молчание.

– В девять часов,– ответил Том.

– Ты точно не хочешь, чтобы я тебя отвез?

– Нет-нет, не хочу,– сказал отец так, словно пытался сохранять терпение в разговоре с надоедливым ребенком.– И на метро прекрасно доеду. У меня останется еще полно времени.

– Хорошо, папа,– сказал Лэс, уткнувшись взглядом в чашку.

Должно же быть что-то такое, что он мог бы сказать, думал он, но в голову ничего не приходило. Молчание висело над ними долгие минуты, пока Том пил черный кофе медленными, размеренными глотками.

Лэс нервно облизнул губы, потом спрятался за своей чашкой, чтобы не было видно, как они дрожат. Говорить, думал он, говорить, говорить, о машинах и эскалаторах в метро, о времени экзамена, когда оба они ни на миг не забывают, что сегодня Тому могут вынести смертный приговор.

Он уже жалел, что встал. Лучше было проснуться и узнать, что отец уже ушел. Он хотел, чтобы все случилось именно так – раз и навсегда. Он хотел проснуться однажды утром и обнаружить, что комната отца пуста, оба костюма исчезли, черные ботинки исчезли, рабочая одежда исчезла, носовые платки, носки, подтяжки, бритвенный прибор – все эти безмолвные свидетели его жизни исчезли.

Но так быть не может. После того как Том провалит тест, пройдет еще несколько недель, прежде чем придет официальное письмо с назначенной датой, а потом еще неделя или чуть больше, прежде чем он отправится на прием к врачу. Начнется чудовищно медленный процесс сборов, уничтожения или раздачи пожитков, процедура трапез, трапез и трапез за общим столом, разговоров, последнего обеда, долгая поездка до государственного центра, молчаливый подъем, жужжание лифта...

Боже мой!

Он понял, что его неудержимо трясет, и на миг испугался, что сейчас расплачется.

Затем он поднял глаза, когда отец встал со стула.

– Мне пора,– сказал Том.

Взгляд Лэса метнулся к настенным часам.

– Но сейчас только без четверти семь,– произнес он натянуто.– Дорога ведь займет не больше...

– Люблю приезжать заранее,– твердо сказал отец.– Всегда не любил опаздывать.

– Но, господи, папа, до города самое большее час езды,– сказал он, ощущая, как в животе что-то жутко ухнуло.

Отец отрицательно покачал головой, и Лэс понял, что он его не расслышал.

– Еще рано, папа,– сказал он громко, и голос его чуть дрогнул.

– Тем не менее,– произнес отец.

– Но ты даже ничего не съел.

– Никогда не завтракаю плотно,– начал он.– Только желудок пере...

Лэс не стал слушать остальное, слова о выработанной за всю жизнь привычке, о том, что это плохо для пищеварения, и все прочее, что обычно говорил отец. Он ощущал, как волны беспощадного ужаса захлестывают его, ему хотелось вскочить и обнять старика, сказать, чтобы он не думал о тесте, потому что тест ничего не значит, потому что они любят его, они всегда будут заботиться о нем.

Но он не мог. Он сидел, окаменев, и с болезненным испугом смотрел на отца. Он не смог даже ничего ответить, когда отец развернулся в дверях кухни и произнес голосом спокойным и бесстрастным, для чего старику пришлось напрячь все остававшиеся силы:

– Увидимся вечером, Лэсли.

Дверь закрылась, и сквозняк, пробежавший по щеке Лэса, заставил похолодеть сердце.

Внезапно он с болезненным стоном сорвался с места и пробежал через кухню. Выскочив из дверей кухни, он увидел, что отец уже выходит из дома.

– Папа!

Том остановился и удивленно обернулся, Лэс прошел через столовую, заметив, что невольно считает шаги: раз, два, три, четыре, пять.

Он остановился перед отцом и выдавил из себя неуверенную улыбку.

– Удачи тебе, папа,– сказал он.– Увидимся... увидимся сегодня вечером.– Он еще хотел сказать: «Я буду молиться за тебя»,– но не смог.

Отец кивнул, всего раз, вежливый кивок джентльмена, выражающего признательность другому джентльмену.

– Спасибо,– сказал отец и развернулся.

Когда дверь закрылась, Лэс вдруг подумал, что она стала непроницаемой стеной, которую его отцу уже никогда не преодолеть.

Из окна Лэс видел, как старик медленно идет по дорожке, сворачивает на тротуар. Он наблюдал, как отец пошел по улице, как он распрямил спину, расправил костлявые плечи и зашагал, прямой и целеустремленный, в серое утро.

Сначала Лэсу показалось, что пошел дождь. Но потом он понял, что дрожащая влага повисла вовсе не на оконном стекле.

Он не смог пойти на работу. Он позвонил и сказал, что болен. Терри отвезла мальчиков в школу, а потом они вместе позавтракали, Лэс помог ей убрать со стола и засунул посуду в посудомоечную машину. Терри ничего не сказала по поводу того, что он остался дома. Она вела себя так, словно это обычное дело.

Он провел утро и день, провозившись в мастерской, он принимался за сотню разных дел и тут же терял к ним интерес.

Около пяти Лэс вернулся в кухню и выпил банку пива, пока Терри готовила ужин. Он ничего ей не говорил. Он все время метался по гостиной, останавливался посмотреть в окно на затянутое тучами небо и снова срывался с места.

– Интересно, где он,– наконец произнес Лэс, снова оказавшись на кухне.

– Он вернется,– ответила Терри, и Лэс на миг застыл, решив, что уловил в ее голосе раздражение. Но быстро расслабился, поняв, что это всего лишь плод его фантазии.

Когда он принял душ и переоделся, было без двадцати шесть. Наигравшиеся мальчики вернулись домой, после чего все сели ужинать. Лэс увидел, что Терри поставила прибор для отца, и подумал, что она сделала это ради него.

Он не мог есть. Он нареза′л мясо на все более мелкие кусочки и намазывал масло на печеную картофелину, не пробуя ничего.

– Что? – переспросил он, когда с ним заговорил Джим.

– Пап, если дедушка не пройдет тест, ему дадут месяц, да?

Мышцы живота напряглись, когда Лэс поднял глаза на старшего сына. «Дадут месяц, да?» – последняя часть вопроса не умолкала в голове.

– О чем это ты говоришь? – спросил он.

– В учебнике по основам гражданского права написано, что старикам дается месяц на дожитие, если они не проходят тест. Это так?

– А вот и нет,– вмешался Томми.– Бабушка Гарри Сенкера получила письмо всего через две недели.

– Откуда ты знаешь? – спросил Джим девятилетнего брата.– Ты видел это письмо?

– Перестаньте,– сказал Лэс.

– А мне и не надо его видеть! – продолжал спорить Томми.– Гарри мне сказал, что...

– Перестаньте!

Оба мальчика вдруг посмотрели на его побелевшее лицо.

– Больше мы не будем об этом говорить,– сказал Лэс.

– Но что...

– Джимми,– предостерегающим тоном произнесла Терри.

Джимми посмотрел на мать и через миг вернулся к еде, и все они продолжили ужинать в молчании.

Смерть дедушки для них ничего не значит, горько думал Лэс, вообще ничего. Он проглотил комок в горле и попытался расслабить напряженные мышцы. «Ну да, а с чего бы она для них что-то значила? – сказал он себе.– Пока что им рано беспокоиться. К чему тревожить их раньше времени? Уже скоро они все поймут сами».

Когда в десять минут седьмого открылась и закрылась входная дверь, Лэс вскочил так поспешно, что опрокинул пустой стакан.

– Лэс, не надо,– сказала вдруг Терри, и он тотчас понял, что она права. Отцу не понравится, если он выскочит из кухни, засыпая его вопросами.

Он шлепнулся обратно на стул, глядя на свой почти не тронутый ужин, сердце в груди трепыхалось. Взявшись негнущимися пальцами за вилку, он услышал, как старик проходит по ковру в столовой и начинает подниматься наверх. Он посмотрел на Терри, ее горло дернулось.

Он не мог есть. Он сидел, тяжело дыша, и ковырялся в еде вилкой. Услышал, как наверху открылась дверь отцовской спальни.

И, когда Терри ставила на стол пирог, Лэс спешно извинился и встал.

Он был у подножия лестницы, когда дверь кухни резко распахнулась.

– Лэс,– услышал он ее встревоженный голос.

Он стоял молча, дожидаясь, когда она подойдет сама.

– Не лучше ли нам оставить его в покое? – спросила она.

– Но, милая, я...

– Лэс, если бы он сдал тест, он зашел бы на кухню и сказал нам.

– Милая, он же не знает, сдал или нет...

– Он знал бы, если бы сдал. Ведь он говорил нам в последние два раза. Если бы он сдал, он бы...

Голос ее угас, и она вздрогнула от того, как он на нее посмотрел. В наступившем тяжком молчании она услышала, как в окна вдруг забарабанил дождь.

Они долго смотрели друг на друга.

– Я иду наверх,– сказал он.

– Лэс,– пробормотала Терри.

– Я не стану говорить ничего, что может его расстроить,– сказал Лэс.– Я только...

Они еще секунду глядели друг на друга. Затем он развернулся и зашагал по ступенькам. Терри холодно смотрела ему вслед.

Лэс постоял минутку перед закрытой дверью, собираясь с духом. Я не стану расстраивать его, говорил он себе, не стану расстраивать.

Он осторожно постучал, задумавшись на миг, не совершает ли ошибку. Может, надо было оставить старика одного, думал он горестно.

Он услышал за дверью спальни шорох одеяла, затем ноги отца коснулись пола.

– Кто там? – раздался вопрос отца.

Лэс задержал дыхание.

– Это я, папа,– сказал он.

– Чего ты хочешь?

– Можно мне войти?

Внутри тишина.

– Сейчас...– ответил отец, и голос его прервался. Лэс услышал скрип кровати, шарканье ног по полу. Потом шорох бумаги, и звук осторожно задвигаемого в бюро ящика.

Наконец дверь открылась.

Том был в своем старом красном халате, наброшенном поверх костюма, он только снял ботинки и надел тапочки.

– Можно мне войти, папа? – тихонько повторил Лэс.

Отец мгновение колебался. Затем сказал:

– Заходи,– но это не было приглашением. Это означало скорее: «Это ведь твой дом, я не могу не впустить тебя».

Лэс хотел сказать отцу, что не собирался его беспокоить, но не смог. Он вошел и остановился на середине тонкого ковра.

– Присядь,– сказал отец, и Лэс опустился на стул с прямой спинкой, на которую отец вешал перед сном одежду. Отец дождался, пока Лэс сядет, после чего с кряхтеньем опустился на кровать.

Они долго смотрели друг на друга, и никто ничего не говорил – словно совершенно не знакомые люди, каждый надеялся, что разговор начнет другой. Как прошел тест? Лэс слышал, как эти слова крутятся у него в голове. Как прошел тест, как прошел тест? Он не мог заставить себя выговорить их вслух. Как прошел...

– Полагаю, ты хочешь знать, как... все было? – спросил тогда отец, делая над собой заметное усилие.

– Да,– сказал Лэс.– Я...– Он осекся.– Да,– повторил он и принялся ждать ответа.

Старик секунду смотрел в пол. Затем он неожиданно вскинул голову и с вызовом посмотрел на сына.

– А я не ходил,– сказал он.

Лэсу показалось, что из него вдруг вытекли на пол все жизненные силы. Он сидел не шевелясь и неотрывно смотрел на отца.

– И не собирался идти,– спешно продолжил отец.– Не собирался участвовать во всех этих глупостях. Ф-физические тесты, тесты на интеллект, раскладывание кубиков по д-доске и... бог знает что еще! Не собирался я туда идти.

Он умолк и сердитыми глазами посмотрел на сына, будто вызывая его сказать, что поступил неверно.

Однако Лэс ничего не мог сказать.

Прошло много времени. Лэс сглотнул комок в горле и сумел подобрать слова.

– И что ты... намереваешься делать?

– Не переживай об этом, не переживай,– сказал отец так, словно был почти благодарен ему за вопрос.– Не переживай о своем отце. Твой отец сумеет о себе позаботиться.

И Лэс вдруг снова услышал звук задвигающегося ящика, шуршание бумажного пакета. Он едва не обернулся к бюро, посмотреть, не лежит ли там пакет. У него дернулась голова, когда он подавил в себе это желание.

– Н-ну,– выговорил он, не догадываясь, насколько потрясенным и жалким выглядит сейчас.

– Не думай об этом,– снова заговорил отец, спокойно, почти мягко.– Это не твоя проблема, тебе не о чем беспокоиться. Совершенно не твоя проблема.

Но это была его проблема! Лэс слышал, как слова отдаются в мозгу. Однако он не произнес их вслух. Что-то в поведении старика не позволило ему, какой-то внутренний стержень, спокойное достоинство, которое Лэс не смел задеть.

– Я теперь хочу отдохнуть,– услышал он слова отца, и ему показалось, что его изо всех сил пнули в живот. Я хочу отдохнуть, хочу отдохнуть, слова долго отдавались эхом в длинных тоннелях мозга, пока Лэс вставал. Теперь я хочу отдохнуть, хочу отдохнуть...

Он понял, что идет к двери, а дойдя до нее, встает и оборачивается к отцу. Прощай. Слово застряло во рту.

И тогда его отец улыбнулся и сказал:

– Спокойной ночи, Лэсли.

– Папа...

Он ощутил на своей руке руку старика, сильнее, чем его, увереннее, эта рука успокаивала, ободряла его. Он ощутил, как отец взял его за плечо.

– Спокойной ночи, сынок.

И в этот миг, когда они стояли рядом, Лэс увидел из-за плеча старика смятый аптечный пакет, брошенный в угол, подальше от чужих глаз.

Потом он в безмолвном ужасе стоял в коридоре, слушая, как защелкивается замок, и понимал, что, хотя отец и не запер дверь, вход в его комнату для Лэса заказан.

Он долго стоял там, глядя на закрытую дверь, и его колотила неукротимая дрожь. Потом он пошел прочь.

Терри дожидалась его внизу лестницы, лицо у нее совершенно побелело. Она задала вопрос одним взглядом, и он спустился к ней.

– Он... не ходил,– вот и все, что сказал Лэс.

У нее из горла вырвался тревожный тоненький вскрик.

– Но...

– Он был в аптеке,– продолжал Лэс.– Я... я видел в углу комнаты пакет. Он кинул его туда, чтобы я не заметил, но я... заметил.

Показалось, что она сейчас кинется вверх по лестнице, но это было всего лишь мгновенное напряжение тела.

– Должно быть, он показал аптекарю письмо с приглашением на тест,– сказал Лэс.– И... аптекарь, наверное, продал ему... таблетки. Так часто поступают.

Они молча стояли в столовой, в окна колотил дождь.

– И что нам делать? – спросила она почти неслышно.

– Ничего,– пробормотал он. Горло его конвульсивно дернулось, он прерывисто вздохнул.– Ничего.

После чего он оцепенело побрел в кухню, чувствуя, как рука жены обнимает его, словно она силилась этим жестом передать ему свою любовь, потому что не могла о ней говорить.

Весь вечер они просидели на кухне. Уложив мальчиков, она вернулась, и они снова сидели на кухне, пили кофе и разговаривали приглушенными, потерянными голосами.

Около полуночи они ушли из кухни и, прежде чем дойти до лестницы, Лэс остановился у стола в столовой и обнаружил на нем часы со сверкающим новеньким стеклом. Он даже не дотронулся до них.

Они поднялись наверх, прошли мимо двери в спальню Тома. Изнутри не доносилось ни звука. Они разделись и легли в постель, Терри завела будильник, как заводила его каждый вечер. Прошло несколько часов, и они сумели заснуть.

И всю ночь в спальне старика стояла тишина. И на следующий день тоже – тишина.

Похороны

Мортон Силклайн сидел в конторе, размышляя над цветочной аранжировкой для погребения Фентона, когда чарующая строчка из «Я пересекаю черту, чтобы слиться с невидимым хором» сообщила о том, что кто-то вошел в «Катафалки Клуни со скидкой».

Заморгав, чтобы прогнать задумчивое выражение из темных глаз, Силклайн умиротворенно переплел пальцы рук и откинулся на траурную кожаную спинку кресла. На губах заиграла приветливая улыбка гробовщика. Тишину коридора нарушил звук шагов, приглушенный толстым ковром, ноги вышагивали с ленцой, и как раз перед тем, как в дверь вошел высокий мужчина, часы на столе прожужжали, сообщив, что сейчас ровно половина восьмого.

Поднявшись так, словно был застигнут в разгар приватной беседы с сияющим ангелом смерти, Мортон Силклайн беззвучно обогнул блестящую столешницу и протянул руку с отполированными ногтями.

– О, добрый вечер, сэр,– сладкозвучно проговорил он, его улыбка так и дышала сочувствием и приветливостью, а голос сочился почтительностью.

Рукопожатие визитера оказалось холодным и сокрушительным, однако Силклайн сумел подавить крик, и боль лишь на секунду отразилась в глазах цвета корицы.

– Не хотите ли присесть? – пробормотал он, указывая дрожащей смятой рукой на «кресло для скорбящего».

– Благодарю.– Баритон посетителя был безукоризненно вежлив. Он сел, расстегнув на груди пальто с бархатным воротником и положив фетровую шляпу на стеклянную столешницу.

– Меня зовут Мортон Силклайн,– сообщил Силклайн, возвращаясь к своему креслу и опускаясь на сиденье, словно застенчивая бабочка.

– Аспер,– ответил мужчина.

– Могу ли я сказать, что горд встрече с вами, мистер Аспер? – промурлыкал Силклайн.

– Благодарю,– отозвался посетитель.

– Итак,– произнес Силклайн, переходя к скорбному делу,– что может сделать бюро Клуни, дабы утишить ваше горе?

Человек скрестил ноги в темных брюках.

– Я хотел бы,– сказал он,– договорится о проведении погребального обряда.

Силклайн кивнул, надев улыбку, означавшую: «Я здесь для оказания всяческой поддержки».

– Ну разумеется,– произнес он,– вы пришли по верному адресу, сэр.– Он чуть приподнял глаза.– «Коль из любимых кто вдруг погрузится в вечный сон, доверьтесь Клуни – пусть занавес за ним задернет он».

Он снова опустил глаза, скромно потупившись.

– Это сочинила миссис Клуни,– сообщил он.– Мы часто повторяем эти слова тем, кто приходит к нам за утешением.

– Очень мило,– произнес посетитель.– В высшей степени поэтично. Однако вернемся к деталям: я хочу снять самый большой ваш зал.

– Прекрасно,– отозвался Силклайн, с трудом удерживаясь от того, чтобы не потереть руки.– В таком случае, это будет Зал вечного отдохновения.

Посетитель согласно закивал.

– Отлично. Также я хочу купить у вас самый дорогой гроб.

Силклайн едва удержался от мальчишеской ухмылки. Сердечная мышца неистово сокращалась, но он вынудил себя вернуть на лицо складки горестного сочувствия.

– Уверен,– произнес он,– это вполне осуществимо.

– С золотой обивкой? – уточнил клиент.

– Ну... конечно,– ответил директор Силклайн, и в горле у него громко щелкнуло, когда он сглотнул.– Уверен, что Клуни сможет удовлетворить все ваши потребности в минуту горестной потери. Естественно...– его голос на секунду утратил сочувственные нотки и сделался доверительным,– это повлечет за собой некоторые дополнительные расходы по сравнению...

– Цена не имеет никакого значения,– отмахнулся клиент.– Я лишь хочу, чтобы все было сделано в самом лучшем виде.

– Так оно и будет, сэр, именно так и будет,– заявил трепещущий Мортон Силклайн.

– Прекрасно,– сказал посетитель.

– Итак,– деловито продолжал Силклайн,– хотите ли вы, чтобы наш мистер Моссмаунд прочитал свою проповедь «Пересекая великий рубеж» или же вы предпочтете провести церемонию по иному обряду?

– Полагаю, второе,– сказал клиент, задумчиво покачивая головой.– Всю церемонию проведет один мой друг.

– Ага,– произнес Силклайн, кивая.– Понимаю.

Подавшись вперед, он вынул из ониксовой подставки золотое перо, затем двумя пальчиками левой руки вытянул бланк договора из коробочки слоновой кости. Посмотрел с выражением человека, уполномоченного задавать Болезненные Вопросы.

– Так как же,– начал он,– имя усопшего, могу ли я спросить?

– Аспер,– сказал человек.

Силклайн поднял глаза, вежливо улыбаясь.

– Родственник? – поинтересовался он.

– Я сам,– сказал клиент.

Смех Силклайна был больше похож на слабый кашель.

– Прошу прощения? – переспросил он.– Мне показалось, вы сказали...

– Я,– повторил клиент.

– Но я не...

– Понимаете ли,– объяснил визитер,– у меня никогда не было приличной погребальной церемонии. Каждый раз все, если так можно выразиться, отпускалось на самотек, сплошная импровизация. Без всякого – как бы это точнее сказать? – смака.– Человек пожал широкими плечами.– И я всегда об этом сожалел. Всегда хотел как-то подготовиться.

Мортон Силклайн неверной рукой воткнул ручку обратно в подставку и вскочил на ноги, пылая от возмущения.

– В самом деле, сэр,– чуть не закричал он.– В самом деле!

Человек с удивлением посмотрел на разгневанного Мортона Силклайна.

– Я...– начал посетитель.

– Я всегда готов посмеяться доброй шутке,– перебил его Силклайн,– но только не в рабочее время. Мне кажется, вы не вполне понимаете, сэр, где сейчас находитесь. Вы у Клуни, в самом уважаемом ритуальном заведении города, это не место для нелепых розыгрышей...

Он попятился назад, широко распахнул глаза и разинул рот, когда одетый в черное человек вдруг оказался рядом с ним, глаза визитера засверкали каким-то невероятным светом.

– Это,– провозгласил он мрачно,– вовсе не шутка.

– Это не...– Больше Силклайн ничего не смог произнести.

– Я пришел сюда,– сказал посетитель,– с самыми серьезными намерениями.– Теперь глаза сверкали как раскаленные докрасна угли.– И я собираюсь добиться, чтобы мои намерения осуществились,– сказал он.– Это вам ясно?

– Я...

– В следующий вторник,– продолжал посетитель,– в полдевятого вечера, мы с друзьями придем сюда на церемонию. К тому времени вы все подготовите. Полная оплата будет произведена сразу же по окончании мероприятия. Вопросы есть?

– Я...

– Едва ли мне стоит указывать вам,– продолжал человек, беря со стола шляпу,– какой значимостью обладает для меня это дело.– Он выдержал долгую паузу, прежде чем позволить своему голосу опуститься до дарующего прощение баса-профундо.– Надеюсь, что все пройдет достойно.

Чуть поклонившись, он развернулся и в два величественных шага преодолел весь кабинет, на миг задержавшись в дверях.

– Да... еще одно условие,– сказал он.– То зеркало в фойе... снимите его. И, полагаю, не стоит уточнять, что, кроме меня и моих друзей, в вашем заведении не должно быть ни души.

Посетитель взмахнул рукой в серой перчатке.

– А пока что... спокойной ночи.

Когда Мортон Силклайн выбрался в коридор, визитер как раз вылетал в небольшое окно. И Мортон Силклайн совершенно неожиданно для себя понял, что сидит на полу.

Они явились в половине девятого, вошли, переговариваясь, в фойе погребальной конторы Клуни, где их встречал Мортон Силклайн. Его ноги тряслись, под глазами – результат бессонных ночей – залегли круги, которые делали его лицо похожим на маску енота.

– Добрый вечер,– приветствовал его высокорослый клиент, �довлетворенным кивком отметив отсутствие в фойе зеркала.

– Добрый...– На этом запас слов Силклайна иссяк.

Его голосовые связки задеревенели, а глаза, затянутые дымкой, метались с одной фигуры этого избранного круга на другую: горбун с перекошенной набок головой, которого, как он услышал, зовут Игорь; карга в трауре, в остроконечной шляпе и с черной кошкой на плече; массивный человек с волосатыми руками, который стискивал желтые зубы и поглядывал на Силклайна более чем многозначительно; маленький человечек с восковым лицом, который облизывал губы и улыбался Силклайну так, словно получал от этого одному ему понятное удовольствие; и еще полдюжины мужчин и женщин в вечерних платьях, все с яркими глазами и алыми губами, и еще – передернулся Силклайн – чрезвычайно зубастые.

Силклайн прилип к стенке (рот приоткрыт, руки слабо шарят по бокам), когда все общество двинулось мимо него в сторону Зала вечного отдохновения.

– Присоединяйтесь к нам,– позвал его высокий человек.

Силклайн рывком оторвался от стены и, спотыкаясь, двинулся на неверных ногах по коридору, глаза его от ужаса округлились, словно блюдца.

– Полагаю,– любезно произнес клиент,– все подготовлено как следует.

– О,– вякнул Силклайн.– О... да, конечно.

– Великолепно,– одобрил клиент.

Когда они оба вошли в зал, все остальные восхищенным полукругом толпились у гроба.

– Чудесный,– бормотал себе под нос горбун.– Чудесный гроб.

– Ну, как тебе такой гроб, как тебе такой гроб, Дельфиния? – захихикала старая карга.

– Муррр,– отозвалась с плеча Дельфиния.

Все остальные кивали, обменивались счастливыми улыбками и восклицали: «Ах!»

Затем одна из женщин в вечернем платье произнесла:

– Пусть Людвиг посмотрит,– и полукруг распался, пропуская Аспера.

Он пробежался длинными пальцами по золотой отделке на боках и крышке, удовлетворенно покивал.

– Великолепно,– пробормотал он, и голос его звучал хрипло от волнения.– Просто великолепно. Ровно то, о чем я всегда мечтал.

– Ты выбрал лучшее, мальчик,– произнес высокий седовласый человек.

– Ну давай, примерь! – потребовала хихикающая старая карга.

По-мальчишески улыбаясь, Людвиг забрался в гроб и улегся на место.

– В самый раз,– сообщил он довольным голосом.

– Хозяин прекрасно выглядит,– забормотал Игорь, кивая скошенной набок головой.– Прекрасно выглядит в ящике.

Затем человек с волосатыми руками потребовал, чтобы начинали, потому что у него в четверть десятого назначена встреча, и все спешно расселись по стульям.

– Иди сюда, голубчик,– сказала карга, маня скрюченной клешней окаменевшего Силклайна.– Садись со мной рядом. Люблю хорошеньких мальчиков, верно, Дельфиния?

– Муррр,– сказала Дельфиния.

– Перестань, Дженни,– обратился к ней Людвиг Аспер, на мгновение приоткрыв глаз.– Будь серьезнее. Ты же знаешь, что это значит для меня.

Карга пожала плечами.

– Хорошо, хорошо,– забормотала она, после чего стянула с головы остроконечную шляпу и взбила буйные кудри, пока Силклайн, словно зомби, опускался на стул рядом с ней, его при этом поддержал под руку маленький человечек с восковым личиком.

– Привет, очаровашка,– шепнула Силклайну карга, наклонившись и толкнув его под ребра острым локтем.

После чего поднялся высокий седой джентльмен, по виду выходец с Карпат, и служба началась.

– Дорогие друзья,– произнес джентльмен,– сегодня мы собрались в этих украшенных гирляндами стенах, чтобы отдать дань уважения нашему товарищу, Людвигу Асперу, вырванному из нынешнего существования горестной и непреклонной судьбой и на века помещенному в сей мрачный саркофаг.

– Гип-гип-ура! – пробурчал кто-то.

– Лебединая песнь,– прокомментировал кто-то еще.

Игорь плакал, а человечек с восковым лицом, сидевший по другую сторону от Мортона Силклайна, наклонился к нему, чтобы пробормотать:

– Смачно,– однако Силклайн не был уверен, что это относится к самой церемонии.

– И вот,– продолжал господин с Карпат,– мы, горько скорбя, собрались у погребальных дрог нашего собрата, вкруг этого помоста горести, возле этой раки, у этого дольмена...[28]28
  Рака – ларец для мощей; дольмен – мегалитическое погребальное сооружение. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Непонятно, непонятно,– возмутилась Дженни, раздраженно топая ногой в остроконечной туфле.

– Муррр,– сказала Дельфиния, и карга подмигнула налитым кровью глазом Силклайну.

Силклайн шарахнулся вбок, только чтобы наткнуться на маленького человечка, который уставился на него глазками-бусинками и снова пробормотал:

– Смачно.

Седовласый джентльмен выдержал долгую паузу, устремив на каргу свой величественный нос. После чего продолжил:

– ...этой мастабы, этой скорбной ступы, этого гхата, близ этой дахмы...[29]29
  Мастаба – тип египетской гробницы; ступа – могильное сооружение у буддистов; гхат – сооружение для кремации у индуистов; дахма – у зороастрийцев сооружение, где оставляют трупы умерших на съедение собакам и птицам. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Что он говорит? – спросил Игорь, прервав рыдание на середине.– Что, что?

– Это тебе не состязание в риторике, парень,– заявила карга.– Говори ясней.

Людвиг снова поднял голову, на его лице отражалось смущение.

– Дженни...– произнес он.– Прошу тебя.

– А-а-а... жабий зуб! – сердито огрызнулась карга, и Дельфиния зашипела.

– Requiescas in pace[30]30
  Покойся с миром (лат.). (Прим. перев.)


[Закрыть], дорогой брат,– продолжал граф раздраженно.– Память о тебе не иссякнет с твоей безвременной кончиной. Ты, наш дражайший друг, не выбыл из игры, ты просто перешел играть на другое поле.

При этих словах человек с волосатыми руками поднялся и выскочил из комнаты, утробно проворчав на ходу:

– Опаздываю.

И Силклайн ощутил, как леденеет, потому что услышал вдруг топот когтистых лап по ковру в коридоре и вой, эхом отдавшийся от стен.

– Улльгат говорил, что приглашен на обед,– пояснил сбоку маленький человечек, сверкая глазками и улыбаясь. Стул под Силклайном крякнул, когда он передернулся.

Седовласый джентльмен стоял, прямой и молчаливый, закрыв красные глаза, рот превратился в узкую щель, демонстрируя уязвленную аристократическую гордость.

– Граф,– взмолился Людвиг,– прошу вас.

– Сколько я могу терпеть эти вульгарные выходки,– спросил граф.– Эти...

– Ну началось, ля-ля-ля,– проворковала Дженни своей кошке.

– Молчи, женщина! – взревел граф, и на мгновение его голова исчезла, окутанная белым клубящимся туманом, затем появилась снова, когда он немного овладел собой.

Людвиг сел в гробу, лицо его исказилось от возмущения.

– Дженни,– заявил он,– по-моему, тебе лучше уйти.

– Нет, ты думаешь, что можешь вот так запросто вышвырнуть отсюда старую Дженни из Бостона? – возмутилась карга.– Подумай лучше, чем это чревато!

И дрожащий Силклайн увидел, как карга нахлобучила свою остроконечную шляпу и, щелкнув пальцами, метнула небольшую молнию. Выгнувшаяся дугой Дельфиния ощетинила все свои черные шерстинки, когда граф выдвинулся вперед, вскинув руку, хлопнул каргу по плечу, а затем застыл посреди шага, заключенный в круг жаркого пламени.

– Ха-ха! – проскрежетала Дженни.

– Мой ковер! – промямлил ошалевший от ужаса Силклайн.

– Джен-ни! – закричал Людвиг, выбираясь из гроба. Карга махнула рукой, и все цветы в комнате начали взрываться, словно попкорн.

– Не-ет,– застонал Силклайн, когда занавески вспыхнули и рассы′пались в пепел.

Стулья полетели по воздуху. Граф обратился в столб белого пара и кинулся на Дженни, которая, в свою очередь, взмахнула руками и исчезла в оранжевой вспышке вместе с кошкой и всем прочим. А в зале становилось все более шумно от криков и крушащих ребра ударов.

И Мортон Силклайн с вытаращенными глазами уже валился вперед, когда человечек с восковым личиком склонился над ним, зубасто ухмыляясь, стиснул онемевшую руку директора и пробормотал:

– Смачно.

После чего Силклайн распростерся на ковре.

Мортон Силклайн упал в траурное кожаное кресло. Он все еще немного дрожал, хотя прошла уже целая неделя с того жуткого вечера. На столе лежала записка, которую Людвиг Аспер пришпилил к его бесчувственной груди. В ней говорилось: