Текст книги "Посылка"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

23 августа

– Миссис Феррел!

Она вздрогнула на своем барном стуле.

– А, мистер...

– Гордон,– подсказал он, улыбаясь.– Как я рад снова видеть вас.

– Да.– Она поджала губы и снова вздрогнула.

– Вы часто сюда заходите? – спросил Теодор.

– О нет, не часто,– забормотала Инес Феррел.– Я просто... хотела встретиться сегодня вечером с подругой.

– А, понятно,– сказал Теодор.– Что ж, не будет ли позволено одинокому холостяку составить вам компанию, пока подруга не пришла?

– Ну...– Миссис Феррел пожала плечами.– Почему нет.

Ее губы выделялись ярким пятном на фоне алебастрового лица. Свитер плотно обтягивал выдающийся вперед бюст.

Прошло некоторое время, подруга миссис Феррел все не появлялась, и они перешли в темный кабинет. Там Теодор воспользовался моментом, когда миссис Феррел отошла попудрить носик, и подсыпал ей в бокал порошок без вкуса и без запаха. Вернувшись, она выпила коктейль и через минуту здорово захмелела. Она улыбнулась Теодору.

– Вы мне нрав’сь, миср Г’рдн,– призналась она. Слова толпились, путаясь ногами в языке.

Вскоре он проводил ее, спотыкающуюся и хихикающую, к своей машине и отвез в мотель. В номере он помог ей раздеться до чулок с поясом и туфель, и, пока она позировала в пьяном упоении, Теодор сделал несколько фотографий со вспышкой.

Когда в два ночи она рухнула, Теодор одел ее и отвез домой. Там он положил ее, полностью одетую, на кровать. После чего вышел на улицу и полил заново посаженный плющ Альстона концентрированным гербицидом.

Вернувшись домой, он набрал номер Джефферсона.

– Да? – раздраженно произнес Артур Джефферсон.

– Переезжай отсюда, а не то пожалеешь,– произнес шепотом Теодор и повесил трубку.

Утром он пришел к дому миссис Феррел и позвонил в звонок.

– Привет,– вежливо произнес он.– Вам уже лучше?

Она смотрела на него непонимающим взглядом, пока он рассказывал, как накануне вечером ей вдруг стало очень плохо и как он отвез ее из бара домой.

– Надеюсь, теперь вам уже лучше,– завершил он.

– Да,– произнесла она смущенно,– я... в полном порядке.

Уходя от нее, он заметил, как Джеймс Маккэнн с багровым лицом движется, зажав в руке конверт, по направлению к дому Мортонов. Рядом семенила встревоженная миссис Маккэнн.

– Мы должны проявлять терпение, Джим,– услышал ее слова Теодор.

31 августа

В два пятнадцать ночи Теодор взял кисть и банку краски и вышел на улицу.

Дойдя до дома Джефферсона, он поставил банку на землю и коряво написал на двери: «НИГГЕР».

После чего перешел на другую сторону улицы, позволив упасть нескольким каплям краски. Банку он оставил под задним крыльцом Генри Путнама, случайно перевернув собачью миску. К счастью, собака Путнамов ночевала в доме.

Потом он еще раз полил плющи Альстона гербицидом.

Утром, когда Дональд Горс ушел на работу, Теодор �зял тяжелый конверт и отправился навестить Элеонору Горс.

– Взгляните-ка,– сказал он, вытряхивая из конверта порнографический журнал.– Я получил это сегодня по почте. Только посмотрите! – Он сунул журнал ей в руки.

Она держала его так, словно это был ядовитый паук.

– Разве не ужас? – спросил он.

Она скорчила гримасу:

– Возмутительно.

– Я подумал, надо поговорить с вами и другими соседями, прежде чем звонить в полицию,– сказал Теодор.– Вы тоже получили эту мерзость?

Элеонора Горс ощетинилась.

– С чего бы мне получать такое? – спросила она.

Старика Теодор обнаружил над его плющами.

– И как они поживают? – спросил он.

– Они умирают.

Теодор казался пораженным.

– Как такое возможно? – спросил он.

Альстон покачал головой.

– О, это просто кошмар.

Теодор пошел дальше, хихикая на ходу. Возвращаясь к себе домой, он заметил, что дальше по улице Артур Джефферсон отмывает дверь, а Генри Путнам, стоя напротив, внимательно наблюдает за ним.

Она ждала его на пороге.

– Миссис Маккэнн,– удивленно произнес Теодор.– Я так рад вас видеть.

– То, что я скажу, едва ли вас обрадует,– произнесла она горестно.

– Вот как? – удивился Теодор. Они вошли в дом.

– Чрезвычайно много разных... событий происходит на нашей улице с тех пор, как вы здесь поселились,– сказала миссис �аккэнн, когда они устроились в гостиной.

– Событий? – переспросил Теодор.

– Мне кажется, вы понимаете, о чем я говорю,– сказала миссис Маккэнн.– Однако это... эта расистская надпись на двери мистера Джефферсона, это уже слишком, мистер Гордон, слишком.

Теодор беспомощно взмахнул рукой.

– Но я не понимаю.

– Прошу вас, не надо все усложнять,– сказала она.– Я обращусь к властям, если эти безобразия не прекратятся, мистер Гордон. Мне очень не хотелось бы это делать, но...

– Властям? – Теодор казался испуганным до смерти.

– Ничего подобного не случалось, пока вы сюда не переехали, мистер Гордон,– сказала она.– Поверьте, мне нелегко это говорить, но у меня просто нет выбора. Тот факт, что ничего похожего никогда не происходило на нашей улице, пока вы...

Она внезапно замолчала, когда из груди Теодора вырвалось рыдание. Миссис Маккэнн смотрела на него с изумлением.

– Мистер Гордон...– начала она неуверенно.

– Я не знаю, о каких событиях вы говорите,– сказал Теодор дрожащим голосом,– но я бы лучше убил себя, чем причинил бы кому-нибудь вред, миссис Маккэнн.

Он огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли кого рядом.

– Я хочу сказать вам кое-что, чего не говорил ни одной живой душе,– произнес он. Он утер слезы.– Моя фамилия не Гордон,– сказал он.– Я Готлиб. Я еврей. Провел год в Дахау[8]8
  Дахау – концентрационный лагерь в фашистской Германии. (Прим. ред.)


[Закрыть].

Рот миссис Маккэнн дрогнул, но она ничего не сказала. Лицо ее начало заливаться краской.

– Я вышел оттуда сломанным человеком,– сказал Теодор.– Мне недолго осталось жить, миссис Маккэнн. Моя жена умерла, трое моих детей умерли. Я совершенно один на свете. Я всего лишь хочу жить в мире... в маленьком мирке, как этот, среди людей, как вы. Быть соседом, другом...

– Мистер... Готлиб,– потрясенно произнесла она.

После ее ухода Теодор некоторое время стоял посреди гостиной, упираясь в бока побелевшими кулаками. Затем он отправился на кухню, чтобы себя наказать.

– Доброе утро, миссис Бакус,– произносил он часом позже, когда миниатюрная женщина открыла ему дверь,– простите, не могу ли я задать вам несколько вопросов по поводу нашей церкви?

– О. Да, конечно.– Она неуверенно отступила назад.– Вы не хотите... войти?

– Я буду вести себя очень тихо, чтобы не разбудить вашего мужа,– зашептал Теодор. Он увидел, как она покосилась на его перевязанную руку.– Обжегся,– пояснил он.– Так вот, насчет церкви... О, слышите, кто-то стучит в заднюю дверь.

– Неужели?

Когда она ушла в кухню, Теодор открыл стенной шкаф и кинул несколько фотографий за кучу садовых галош и инструментов. К ее возвращению дверца шкафа была закрыта.

– Там никого не было,– сказала она.

– Я мог бы поклясться...– Он извиняюще улыбнулся. Поглядел на круглый чехол на полу.– О, мистер Бакус играет в кегли?

– По средам и пятницам, после смены,– ответила она.– На Вестерн-авеню у нас есть круглосуточный кегельбан.

– Я тоже люблю покидать шары,– сказал Теодор.

Он задал свои вопросы по поводу церкви, а потом распрощался. Когда он шел по дорожке, то услышал голоса из дома Мортонов.

– Как будто мало было истории с Кэтрин Маккэнн и тех кошмарных фотографий,– вопил мистер Мортон.– Теперь еще и эта... грязь.

– Но мама! – кричал Уолтер-младший.

14 сентября

Теодор проснулся и выключил будильник. Поднявшись, он опустил в карман маленький пузырек с серым порошком и выскользнул из дома. Добравшись до места назначения, он насыпал порошка в миску с водой и помешал пальцем, чтобы порошок растворился.

Вернувшись домой, он нацарапал несколько писем, в которых говорилось следующее: «Артур Джефферсон пытается нарушить “цветной” барьер. Он мой кузен и должен признавать, что такой же черный, как и все мы. Я сообщаю об этом, потому что желаю ему добра».

Он подписал письмо именем Джона Томаса Джефферсона и адресовал три конверта Дональду Горсу, Мортонам и мистеру Генри Путнаму.

Завершив дело, он увидел, что по бульвару идет миссис Бакус, и последовал за ней.

– Можно вас проводить? – спросил он.

– О,– произнесла она.– Конечно.

– Вчера вечером упустил вашего мужа,– сообщил он.

Она непонимающе заморгала.

– Думал, встречу его в кегельбане,– сказал Теодор,– но, наверное, он снова заболел.

– Заболел?

– Я спросил тамошнего работника, и он сказал, что мистер Бакус перестал ходить, потому что все время болеет.

– О.– Голос миссис Бакус сделался тоненьким.

– Ну, может, увижу его в следующую пятницу,– сказал Теодор.

Позже, снова вернувшись домой, он заметил, как к дому Генри Путнама подъехал закрытый фургон. С их заднего двора вышел мужчина, неся завернутое в одеяло тело, которое он затем положил в машину. Мальчики Путнама плакали, глядя ей вслед.

Артур Джефферсон открыл дверь. Теодор показал письмо Джефферсону и его жене.

– Пришло сегодня утром,– сказал он.

– Это просто чудовищно,– прокомментировал Джефферсон, прочитав письмо.

– Именно так,– согласился Теодор.

Пока они разговаривали, Джефферсон поглядывал в окно на дом Путнама на другой стороне улицы.

15 сентября

Бледный утренний туман затягивал Силмар-стрит. Теодор тихо шел по улице. Под задним крыльцом дома Джефферсона он поджег коробку с бумагой. Когда она задымила, он прошел через двор и одним ударом ножа распорол резиновый бассейн. Спешно удаляясь, он слышал, как вода толчками выплескивается на траву. В переулке он выбросил коробок спичек с надписью «Вина и крепкие напитки Путнама».

Утром, вскоре после шести, его разбудил вой сирен. Маленький дом будто подпрыгивал, когда мимо проезжали тяжелые машины. Повернувшись на бок, он зевнул и пробормотал:

– Отлично.

17 сентября

Дверь на стук Теодора открыла бледная как смерть Дороти Бакус.

– Может быть, подвезти вас до церкви? – спросил Теодор.

– Я... я, кажется, неважно себя чувствую,– проговорила миссис Бакус.

– Как жаль,– сказал Теодор. Он увидел, что из кармана ее фартука торчат уголки фотографий.

Выйдя от нее, он увидел, как Мортоны грузятся в машину, молчащая Бьянка и смущенные Уолтеры. Чуть дальше по улице, у дома Артура Джефферсона, притормозила полицейская машина.

Теодор отправился в церковь с Дональдом Горсом, который сообщил, что Элеонора приболела.

– Очень печально,– сказал Теодор.

Тем же днем после обеда он провел некоторое время в доме Джефферсона, помогая прибирать и отмывать закопченное заднее крыльцо. Увидев распоротый бассейн, он немедленно поехал в магазин и купил точно такой же.

– Но ведь дети любят этот бассейн,– сказал Теодор, когда Пэтти Джефферсон начала протестовать.– Вы сами мне сказали.

Он ободряюще подмигнул Артуру Джефферсону, но тот был явно не в настроении.

23 сентября

Ранним вечером Теодор заметил, как улицу перебегает собака Альстона. Он схватил свое воздушное ружье, осторожно высунул в окно спальни и выстрелил. Собака яростно вцепилась себе в бок и завертелась на месте. Потом, поскуливая, припустила домой.

Прошло несколько минут, Теодор вышел на улицу и начал поднимать ворота гаража. Он увидел, как из переулка спешно выходит старик, неся на руках собаку.

– Что случилось? – спросил Теодор.

– Не знаю,– ответил Альстон безжизненным, испуганным голосом.– У него что-то болит.

– Быстрее! – воскликнул Теодор.– Садитесь в машину!

Он повез Альстона с собакой к ближайшему ветеринару, проскакивая на красные светофоры и стеная каждый раз, когда старик отрывал трясущуюся руку от бока собаки:

– Кровь!

Три часа Теодор просидел в приемной ветеринара, пока дверь не открылась; старик, пошатываясь, вышел из кабинета, его побелевшее лицо приобрело пепельный оттенок.

– Нет! – воскликнул Теодор, вскакивая на ноги.

Он довел обливающегося слезами старика до машины и отвез домой. Потом Альстон сказал, что ему лучше побыть одному, и Теодор ушел. Вскоре черно-белая полицейская машина остановилась у дома Альстона, и старик провел двух полицейских мимо дома Теодора.

Теодор некоторое время прислушивался к гневным крикам с улицы. Они звучали еще долго.

27 сентября

– Добрый вечер,– поклонился Теодор.

Элеонора Горс слабо кивнула.

– Я принес вам с отцом жаркое,– сказал Теодор, улыбаясь и протягивая завернутую в полотенце керамическую кастрюльку.

Когда она сказала, что ее отец ушел в вечернюю смену, Теодор изумился, словно бы он не видел, как пожилой господин уезжал сегодня после обеда.

– Ну что ж,– произнес он,– протягивая ей угощение,– тогда это лично для вас. С моими наилучшими пожеланиями.

Сойдя с крыльца, он увидел, что Артур Джефферсон и Генри Путнам стоят под фонарем чуть дальше по улице. Пока он смотрел, Артур Джефферсон ударил собеседника и спустя секунду они уже скатились в канаву. Теодор побежал к ним.

– Как вам не стыдно! – задыхался он, растаскивая противников.

– Не лезьте не в свое дело! – предупредил Джефферсон и выкрикнул, обращаясь к Путнаму: – Лучше скажи мне, как эта краска оказалась под твоим крыльцом! Полиция, может, и поверит, что твои спички случайно оказались у меня за домом, но только не я!

– Ничего я тебе не скажу,– с презрением отвечал Путнам.– Ниггер!

– Ниггер! Ну естественно! Ты, конечно, первый этому поверил, придурок...

Теодор стоял между ними пять минут. И только когда Джефферсон случайно угодил ему по носу, напряжение спало. Джефферсон вежливо извинился, затем, бросив убийственный взгляд на Путнама, ушел.

– Мне жаль, что он вас ударил,– с сочувствием сказал Путнам.– Проклятый ниггер!

– О, вы наверняка ошибаетесь,– сказал Теодор, зажимая ноздри.– Мистер Джефферсон говорил мне, как боится, что люди поверят этим сплетням. Это из-за стоимости двух его домов, ну, вы понимаете.

– Двух? – переспросил Путнам.

– Да, пустой дом рядом с ним тоже принадлежит ему,– сказал Теодор.– Я думал, вы знаете.

– Нет,– осторожно ответил Путнам.

– Так вот, дело в том,– продолжал Теодор,– что, если пойдут разговоры, будто мистер Джефферсон негр, стоимость его домов упадет.

– Как и стоимость всех остальных домов,– сказал Путнам, сверкая глазами.– Этот грязный сукин сын...

Теодор похлопал его по плечу.

– Как родители вашей жены проводят время в НьюЙорке? – спросил он, меняя тему.

– Они уже возвращаются обратно,– сказал Путнам.

– Отлично, отлично.

Он отправился домой и примерно час читал комиксы. Потом вышел из дому.

Дверь ему открыла Элеонора Горс с раскрасневшимся лицом. Халат был надет кое-как, глаза лихорадочно блестели.

– Можно мне забрать кастрюлю? – вежливо поинтересовался Теодор.

Она промямлила что-то и покачнулась, отступая назад. Он, проходя мимо, коснулся ее руки. Она дернулась так, словно он ее ударил.

– О, вы съели все,– сказал Теодор, заметив на дне кастрюли следы порошка.

Он обернулся к ней.

– А когда возвращается ваш отец? – спросил он.

Все ее тело напряглось.

– После полуночи,– проговорила она.

Теодор шагнул к выключателю и погасил свет. Он услышал, как она ахнула в темноте.

– Нет,– пробормотала она.

– Разве ты не этого хочешь, Элеонора? – спросил он, властно хватая ее.

Ее объятие было бездумным и горячечным. Под халатом не оказалось ничего, кроме распаленного тела.

Позже, когда она лежала на полу кухни и спала, удовлетворенно посапывая, Теодор принес фотоаппарат, оставленный за дверью. Опустив шторы, он уложил Элеонору в подходящую позу и сделал десяток фотографий. Потом пошел домой и вымыл кастрюлю.

Прежде чем отправиться спать, он набрал на телефоне номер.

– Служба «Вестерн юнион»,– представился он.– У меня сообщение для миссис Ирмы Путнам, Силмар-стрит, двенадцать ноль семьдесят.

– Это я,– отозвалась она.

– «Сегодня днем ваши родители погибли в автокатастрофе,– сказал Теодор.– Ждем распоряжений по поводу отправки тел. Шеф полиции, Талса, Окла...»

На другом конце провода раздался придушенный хрип, удар, а потом крик Путнама: «Ирма!» И Теодор повесил трубку.

После того как уехала «скорая», он вышел на улицу и вырвал еще тридцать пять плющей Джозефа Альстона. В куче растений он оставил второй спичечный коробок Путнама.

28 сентября

Утром, когда Дональд Горс ушел на работу, Теодор вышел из дому. Элеонора попыталась закрыть перед ним дверь, но он все равно вошел.

– Мне нужны деньги,– сказал он.– А вот мой товар.– Он кинул пачку фотографий, и Элеонора отшатнулась, зажимая рот.– Ваш отец получит их сегодня же вечером,– сказал он,– если я не получу две сотни долларов.

– Но у меня...

– Сегодня вечером!

Он поехал в деловой квартал, в риэлторское агентство Джеремайи Осборна, где продал мистеру Джорджу Джексону свободный дом по Силмар-стрит, двенадцать ноль шестьдесят девять. Он пожал мистеру Джексону руку.

– Вам не о чем беспокоиться,– заверил он.– Семья, живущая в соседнем доме, тоже черная.

Когда он вернулся домой, перед домом Бакусов стояла полицейская машина.

– Что случилось? – спросил он Джозефа Альстона, который неподвижно сидел у себя на крыльце.

– Миссис Бакус,– безжизненным голосом ответил старик,– пыталась зарезать миссис Феррел.

– В самом деле? – изумился Теодор.

Тем же вечером у себя в конторе он сделал запись на семисотой странице своей учетной книги.

Миссис Феррел умирает от ножевых ранений в местной больнице. Миссис Бакус в тюрьме, подозревает мужа в адюльтере. Дж. Альстон обвиняется в отравлении собаки и, возможно, в чем-то еще. Сыновья Путнама обвиняются в убийстве собаки Альстона и уничтожении его растений. Миссис Путнам умерла от сердечного приступа. Мистеру Путнаму предъявлено обвинение в уничтожении частной собственности. Джефферсона подозревают в том, что он негр. Маккэнны и Мортоны смертельные враги. Кэтрин Маккэнн считают состоявшей в интимной связи с Уолтером Мортоном-младшим. Мортонмладший отправлен в школу в Вашингтон. Элеонора Горс повесилась. Работа завершена.

Пора переезжать.

Блистательный источник

...и избавьте меня от оговора, читайте это лучше ночью, а не при свете дня, и не давайте юным девам, если таковые случатся поблизости... Однако я не опасаюсь за судьбу этой книги, ибо она почерпнута из источника величественного и блистательного, все исходящее из которого имело оглушительный успех...

Оноре де Бальзак, «Озорные рассказы», пролог

Все началось с того анекдота, который дядюшка Лиман рассказывал в летнем домике. Тальберт как раз подходил, когда услышал заключительную фразу: «Боже мой,– воскликнула актриса,– а я-то думала, вы сказали “сарсапарель”!»

Домик содрогнулся от хохота. Тальберт застыл, смотря сквозь шпалеры с розами на смеющихся гостей. Пальцы ног в открытых сандалиях шевелились. Он размышлял.

Потом он двинулся вокруг озера Бин, глядя, как набегают на берег хрустальные волны, наблюдая за скользящими по зеркалу вод лебедями и рассматривая золотых рыбок, а сам продолжал размышлять.

– Я тут подумал,– сказал он тем же вечером.

– О боже, нет,– произнес дядя Лиман несчастным голосом. Он затих и стал ждать удара.

Который не замедлил последовать.

– О неприличных анекдотах,– сказал Тальберт Бин Третий.

– Прошу прощения? – не понял дядя Лиман.

– Бесконечные волны их накатывают на нацию.

– Я что-то не могу,– произнес дядя Лиман,– понять, к чему ты клонишь.– От нехорошего предчувствия у него сжималось горло.

– Я пришел к выводу, что это возможно разве что только посредством черной магии,– сказал Тальберт.

– Магии?..

– Подумай сам,– предложил Тальберт.– Каждый день по всей земле люди рассказывают непристойные анекдоты, в барах и спортзалах, в фойе театров и на работе, на углах улиц и в раздевалках. Дома и в гостях – настоящее наводнение шуток.

Тальберт сделал многозначительную паузу.

– Кто их сочиняет?! – вопросил он.

Дядя Лиман уставился на племянника взглядом рыбака, который только что выудил морскую змею: с трепетом и отвращением.

– Боюсь, я...– начал он.

– Я желаю отыскать источник этих анекдотов,– сказал Тальберт.– Узнать их происхождение, их начало.

– Но зачем? – спросил дядюшка едва слышно.

– Потому что это имеет большое значение,– заявил Тальберт.– Потому что эти анекдоты являются частью культуры, до конца не исследованной. Потому что они представляют собой аномалию, феномен вездесущий, но неизведанный.

Дядя Лиман ничего не произнес. Побелевшие руки обессиленно упали на дочитанную до середины «Уолл-стрит джорнал». Глаза за блестящими стеклами очков были похожи на оливки в паре бокалов.

Наконец он вздохнул.

– И какую роль,– печально поинтересовался дядя Лиман,– мне предстоит сыграть в твоем расследовании?

– Мы должны начать с того анекдота, который ты рассказывал сегодня после обеда в летнем домике. От кого ты его услышал?

– От Карцера,– сказал дядюшка. Эндрю Карцер был один из многочисленной армии юристов, трудившихся на предприятиях Бинов.

– Отлично! – одобрил Тальберт.– Позвони ему и спроси, где услышал этот анекдот он.

Дядя Лиман вынул из кармана серебряные часы.

– Уже почти полночь, Тальберт,– сообщил он.

Тальберт отмахнулся от этой информации.

– Сейчас же,– сказал он.– Это очень важно.

Дядюшка Лиман еще секунду рассматривал племянника. Затем, вздохом признав поражение, он потянулся к одному из тридцати пяти телефонов поместья Бинов.

Тальберт стоял, шевеля пальцами ног, на ковре из медвежьей шкуры, пока дядя Лиман набирал номер, ждал ответа и разговаривал.

– Карцер? – спросил дядя Тальберт.– Это Лиман Бин. Прошу прощения, что поднял вас с постели, однако Тальберт непременно хочет узнать, где вы услышали анекдот про актрису, которой показалось, что режиссер сказал «сарсапарель».

Дядя Лиман выслушал реплику на другом конце провода.

– Я сказал...– начал он снова.

Через минуту он тяжело опустил трубку на рычаг.

– Даунлох,– сказал он.

– Позвони ему,– велел Тальберт.

– Тальберт,– взмолился дядюшка.

– Сейчас же,– сказал Тальберт.

Дядюшка Лиман испустил долгий выдох. Он аккуратно сложил «Уолл-стрит джорнал». Потянулся к столу красного дерева и взял одну из сигар длиной в четверть метра. Пошарив усталой рукой под бортом смокинга, он выудил записную книжку в кожаном переплете.

Даунлох слышал анекдот от Джорджа Махинатцера. Дипломированный бухгалтер Махинатцер услышал его от Плуто Крафта. Банкир Плуто Крафт услышал его от Билла Бакклуши. Доктор психологии Билл Бакклуши услышал его от Джека Блэка, менеджера казино «Кипр». Блэк услышал анекдот от О. Уинтерботтома. Уинтерботтом услышал его от Х. Альбертса. Альбертс услышал его от Б. Сильвера, Сильвер – от Д. Фрина, Фрин – от Э. Кеннелли.

Здесь их ждал нелепый поворот сюжета, поскольку Кеннелли сказал, что слышал анекдот от дядюшки Лимана.

– В этом и состоит сложность,– сказал Тальберт.– Эти анекдоты ведь не сами собой зарождаются.

Было уже четыре утра. Дядя Лиман съежился, вялый и с неподвижным взглядом, в своем кресле.

– Должен же у них быть источник,– говорил Тальберт.

Дядя Лиман оставался недвижим.

– Тебе неинтересно,– заподозрил Тальберт.

Дядя Лиман издал какой-то звук.

– Я не понимаю,– сказал Тальберт.– Сложилась ситуация, обещающая множество удивительных открытий. Разве на свете существует хоть один мужчина или женщина, которые ни разу не слышали неприличного анекдота? Я бы сказал, что нет. И в то же время знает ли кто-нибудь из этих мужчин и женщин, откуда берутся такие анекдоты? И снова я скажу, что нет.

Тальберт стремительно зашагал к своему любимому месту для размышлений, к трехметровому камину. Он замер перед ним, глядя в жерло.

– Пусть я миллионер,– сказал он,– но я не утратил способность чувствовать.– Он развернулся.– И этот феномен меня тревожит.

Дядя Лиман пытался спать, сохраняя выражение лица бодрствующего человека.

– У меня всегда было больше денег, чем мне нужно,– сказал Тальберт.– В крупных тратах не было необходимости. Мне стоит вложить деньги в другое имущество, оставленное мне отцом,– в мой разум.

Дядя Лиман пошевелился, его посетила какая-то мысль.

– А что же случилось,– спросил он,– с этим твоим обществом, как бишь его, ОПЖОПЖЖ?

– Общество по предотвращению жестокостей к обществу по предотвращению жестокостей к животным? Оно в прошлом.

– А как же те социологические трактаты, которые ты писал...

– «Трущобы: позитивный взгляд»? – Тальберт отмахнулся.– Остались без последствий.

– А сохранилась ли твоя политическая партия, проантиэстеблишментарианцы?

– Исчезла без следа. Развалена реакцией изнутри.

– А что насчет внедрения биметаллической системы?

Тальберт печально улыбнулся.

– В прошлом, дражайший дядюшка. Я тогда прочитал слишком много викторианских романов.

– Кстати, о романах, как поживает твоя литературная критика? «Точка с запятой в творчестве Джейн Остин»? «Горацио Элджер[9]9
  Горацио Элджер (1834–1899) – американский писатель, автор книг для детей, нищие герои которых благодаря упорству и трудолюбию добиваются для себя осуществления американской мечты. (Прим. ред.)


[Закрыть]: непонятый сатирик»? Не говоря уже о «Была ли королева Елизавета Шекспиром»?

– «Был ли Шекспир королевой Елизаветой»,– поправил его Тальберт.– Нет, дядя, все это ерунда. Мимолетные увлечения и не более того...

– Полагаю, то же самое справедливо сказать и про труд «Обувной рожок: pro et contra»?[10]10
  За и против (лат.). (Прим. ред.)


[Закрыть] И еще о тех твоих научных статьях: «Теория относительности на переэкзаменовке» и «Достаточно ли нам эволюции?»

– Мертвы и преданы забвению,– терпеливо пояснил Тальберт.– Те проекты нуждались только в моем кратковременном участии. А теперь я приступаю к более важным исследованиям.

– К выяснению того, кто сочиняет непристойные анекдоты,– уточнил дядя Лиман.

Тальберт кивнул.

– Именно так,– подтвердил он.

Когда дворецкий поставил поднос с завтраком на постель Тальберта, тот спросил:

– Рэдфилд, вы знаете какие-нибудь анекдоты?

Рэдфилд поглядел бесстрастно – небрежная природа позабыла придать живости его лицу.

– Анекдоты, сэр? – переспросил он.

– Ну, вы понимаете,– сказал Альберт.– Шутки.

Рэдфилд замер у постели, словно покойник, гроб которого поставили на попа, а потом унесли.

– Да, сэр,– сказал он добрых тридцать секунд спустя,– однажды в детстве я слышал одну...

– Так-так,– оживился Тальберт.

– Кажется, звучала эта шутка следующим образом,– сказал Рэдфилд.– Когда... э... Когда ваши руки становятся местоимениями?..

– Нет-нет,– перебил Тальберт, качая головой.– Я имею в виду соленые анекдоты.

Брови Рэдфилда удивленно взлетели. Слова бились в горле, словно рыбины, пытаясь вырваться наружу.

– Так вы не знаете ни одного? – разочарованно уточнил Тальберт.

– Прошу прощения, сэр,– сказал Рэдфилд.– Могу ли я высказать предложение? Насколько мне известно, наш шофер гораздо больше осведомлен по части...

– Вы знаете соленые анекдоты, Харрисон? – спросил Тальберт через переговорное устройство, пока его «роллсройс» катил по Бин-роуд к шоссе номер двадцать семь.

Харрисон на секунду лишился дара речи. Он обернулся на Тальберта. Затем ухмылка тронула его порочный рот.

– Да, сэр,– начал он,– слышали анекдот о парне, который ел луковицу на стриптизе?

Тальберт щелкнул ручкой с четырьмя разноцветными стержнями.

Тальберт стоял в лифте, который поднимался на десятый этаж «Голт-билдинг».

Часовая поездка до Нью-Йорка оказалась в высшей степени плодотворной. И не только потому, что ему удалось записать семь самых непристойных шуток, какие он когдалибо слышал за всю свою жизнь, но он также взял с Харрисона обещание, что тот сводит его в заведения, где можно услышать подобные анекдоты.

Охота началась. МАКС АКС[11]11
  Вероятно, намек на Майка Хаммера, героя крутых детективов американского писателя Микки Спиллейна (1918–2006): hammer – молот, axe – топор. К моменту написания рассказа (1956) было выпущено шесть романов и снят один фильм о Хаммере. (Прим. ред.)


[Закрыть] ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО

Так было написано на непрозрачном стекле двери. Тальберт повернул ручку и вошел.

После того как прелестная секретарша сообщила о его визите, она провела его в скудно обставленный кабинет.

На стенах висели лицензия, автомат и фотографии в рамках: фабрика «Сигрэм»[12]12
  «Seagram Company Ltd.» – канадская компания, производящая спиртные напитки. (Прим. ред.)


[Закрыть], бойня в День святого Валентина[13]13
  Бойня в День святого Валентина – столкновение в Чикаго 14 февраля 1929 г. между итальянскими мафиози и немецко-ирландскими гангстерами, погибли семь человек. (Прим. ред.)


[Закрыть] во всех красках и некий Герберт Дж. Филбрик, который вел тройную жизнь.

Мистер Акс пожал Тальберту руку.

– Чем могу служить? – спросил он.

– Прежде всего,– отвечал Тальберт,– знаете ли вы непристойные анекдоты?

Придя в себя, мистер Акс рассказал Тальберту анекдот про обезьянку и слона.

Тальберт записал его. После чего нанял агента, чтобы тот проследил за людьми, которым звонил дядюшка Лиман, и выяснил какие-нибудь важные подробности.

Покинув агентство, Тальберт принялся ездить с Харрисоном по злачным местам. Анекдот он услышал в первом же заведении, куда они заглянули.

– Заходит как-то карлик в кишке от сосиски...– начинался он.

Это был день жизнерадостных открытий. Тальберт услышал шутку о косоглазом водопроводчике в гареме, анекдот о проповеднике, который выиграл в лотерею угря, о подбитом летчике, горящем в катапульте, и еще о двух девочкахскаутах, которые забыли свое печенье в автоматической прачечной.

Это не считая прочего.

– Мне нужен,– сказал Тальберт,– билет на самолет в один конец до Сан-Франциско и еще забронированный номер в гостинице «Миллард Филлмор»[14]14
  Миллард Филлмор (1800–1874) – тринадцатый президент США (1850–1853). (Прим. ред.)


[Закрыть].

– Могу я узнать,– спросил дядя Лиман,– зачем?

– Разъезжая сегодня с Харрисоном по городу,– пояснил Тальберт,– я выяснил у одного торговца женским бельем, который был настоящим рогом изобилия по части непристойных анекдотов, что в отеле «Миллард Филлмор» служит некий коридорный, Гарри Шулер. Торговец бельем сказал, что, остановившись в этой гостинице на три дня, он услышал от Шулера больше анекдотов, чем слышал за тридцать девять лет своей жизни.

– И ты летишь туда, чтобы...– начал дядя Лиман.

– Именно. Нужно направляться туда, где след горячее всего.

– Тальберт, зачем ты все это делаешь?

– Я провожу исследование,– ответил Тальберт просто.

– Но чего ради, черт побери! – закричал дядя Лиман.

– Чтобы докопаться до сути,– сказал Тальберт.

Дядя Лиман прикрыл глаза.

– Ты просто копия своей матери,– заявил он.

– Ничего о ней не говори,– предупредил Тальберт.– Она была самой прекрасной женщиной, когда-либо ступавшей по Земле.

– Тогда как вышло, что ее затоптала толпа на похоронах Рудольфо Валентино?[15]15
  Рудольфо Валентино (1895–1926) – американский киноактер, звезда и секс-символ эпохи немого кино. (Прим. ред.)


[Закрыть] – возмущенно вопросил дядя.

– Это всего лишь газетная утка,– сказал Тальберт,– и ты прекрасно это знаешь. Мама просто проходила мимо церкви, направляясь в приют детей беспутных матросов, чтобы отнести сиротам гостинцы – одно из многих ее благотворительных начинаний,– когда по несчастной случайности ее сбила с ног толпа истеричных женщин и в результате она встретила свой кошмарный конец.

Напряженное молчание распирало просторную комнату. Тальберт стоял у окна, глядя на холм рядом с озером Бин, которое его отец вырыл в тысяча девятьсот двадцать третьем году.

– Подумай сам,– произнес он после минутного размышления.– Нация живет на непристойных анекдотах, целый мир на них живет! Причем это одни и те же анекдоты, одни и те же, дядя. Как такое возможно? Как? Каким непостижимым способом анекдоты преодолевают океаны, расходятся по целым континентам? Каким чудом эти анекдоты пересекают горы и долины?

Он развернулся и встретился с остекленевшим взглядом дядюшки.

– Я должен узнать! – сказал Тальберт.

За десять минут до полуночи он погрузился на самолет до Сан-Франциско и сел в кресло у иллюминатора. Спустя пятнадцать минут самолет заревел, покатился по взлетной полосе и устремился в черное небо.

Тальберт повернулся к сидевшему рядом человеку.