Текст книги "Посылка"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Завершающий штрих

Холлистер стоял на балконе за дверью, наблюдая, как они занимаются любовью. Его дыхание вырывалось в темноту облачками белого пара. Пальцы рук в серых перчатках непрерывно сжимались, чтобы поддержать кровоток. Ночной воздух, казалось, насквозь пронзает плоть и языками тумана расползается по костям.

А в спальне Рекс Чаппел лежал на кровати со своей женой. На Рексе были лишь штаны от пижамы, на Аманде – прозрачная черная ночная рубашка. У Холлистера комок застрял в горле, когда он увидел, как ее тело отвечает на ласки мужа. Он стиснул зубы, лицо, скрытое тенью фетровой шляпы, побелело. «Уже недолго осталось»,– сказал он самому себе. Губы растянулись в недоброй улыбке.

Чаппел теперь снимал с Аманды ночную рубашку. Она томно села на кровати, подняв руки, пока он стягивал рубашку с тяжелых грудей, тянул вверх, открывая зардевшееся, улыбающееся лицо, золотистую россыпь волос, руки цвета слоновой кости, длинные пальцы с алыми ногтями.

Ночная рубашка темной птицей приземлилась на пол. Аманда упала на спину, раскинув руки, сжимая пальцы, словно в призывной мольбе. Чаппел распустил завязку на штанах. Они соскользнули вниз по мускулистым ногам. Аманда, извиваясь, подалась назад, перебираясь на подушки. Холли© Перевод Е. Королевой. стер видел, как ее затвердевшие груди резко поднялись и упали. Он увидел, как Чаппел начал склоняться над жаждущим телом, увидел, как она изогнулась дугой, жадно стремясь ему навстречу. «Пора»,– решил он. С перекошенным лицом он приоткрыл балконную дверь и вынул из кармана пистолет.

Раздались едва слышные хлопки, когда из дула с глушителем прямо в спину Чаппела вылетело шесть пуль.

Холлистер медленно ехал по городским улицам. Пистолет, с привязанным к нему дополнительным грузом, покоился на дне реки. И Аманда его не увидела. Прижатая к кровати весом мертвого тела, она не стала свидетельницей его бегства. Он вне подозрений. Пусть только попробуют его обвинить.

Вот, к примеру, какой у него мотив? Чаппел был его подчиненным. Человек в положении Холлистера просто не мог желать ничего, что было у Чаппела. За исключением, разумеется, Аманды, но это и в голову никому не придет. Они ведь редко встречались, а когда встречались, он ни словом, ни взглядом не выдал, что хочет ее. Холлистер испустил вздох облегчения. Все-таки вечер выдался замечательный. Идеальное убийство в идеальный момент времени, ведущее к идеальному результату.

Теперь что касается завершающего штриха. Вернуться в дом Чаппела, когда Аманда немного оправится от первого потрясения. Позвонить в дверной звонок и спросить, как там срочная работа, которую он поручил Чаппелу сегодня днем, готова ли уже. Ошеломляющий ответ, потрясенные соболезнования. Приступ дикого восторга при виде помертвевшего лица Аманды, потому что и ее он тоже презирает. Он ощущал к ней только лишенное любви грубое вожделение. Когда придет время, он возьмет ее с тем же нахальством, с каким забрал жизнь ее мужа.

Холлистер улыбнулся. Наконец-то, спустя долгое время, он может хладнокровно думать о Рексе Чаппеле. Он ненавидел Чаппела с того дня, когда тот пришел на работу в корпорацию «Холлистер и Вэар», ненавидел, потому что у Чаппела было все, чего не было у Холлистера: молодость, красота, хорошие манеры. Вечер, когда на корпоративном обеде он увидел Аманду, стал для него последним ударом; этот человек и без того обладает всеми качествами, каких он лишен, однако такая прекрасная и чувственная женщина – это уже чересчур. В тот же вечер он понял, что ради собственного душевного здоровья он обязан уничтожить их отношения и их самих.

Но вот как? Убийство поначалу казалось совершенно неприемлемым. Однако со временем все больше выявлялась его привлекательность, подкрепленная логическими доводами. Он не сможет отбить Аманду у красивого, обаятельного мужа. Не может он надеяться и разрушить карьеру Чаппела. В лучшем случае тот уволится и найдет себе другую работу. В худшем – живой ум Чаппела придумает что-нибудь похитрее его собственных интриг. Нет, физическое уничтожение неизбежно, потому что все прочие достоинства затмевала мужественность Чаппела. Разве может быть лучшая месть, чем истребить эту мужественность в самый миг ее торжества?

И вот теперь она истреблена, и все остальное просто: сначала уход на задний план. Затем ненавязчивые знаки внимания, случайное задумчивое присутствие, доступное плечо, на которое можно опереться в тяжелые времена. Постепенное вторжение, пока в один прекрасный день не возникнет рабская зависимость от него, после чего Аманда, упав, уже не найдет руки, которая снова ее поднимет.

Часы на приборной доске показывали двадцать минут двенадцатого, когда он притормозил перед домом Чаппелов. С момента убийства прошло почти два часа. Достаточно времени, чтобы бесполезную плоть увезли и полицейские задали все свои вопросы. Холлистер обошел машину и прошагал по дорожке к дому. Легко нажал на кнопку звонка, раздался звон колокольчика. Удивительно, до чего он свободно себя чувствует, разумеется, потому, что Чаппел мертв. Застрелить этого проклятого Адониса было все равно что скинуть с плеч тяжкий груз.

Дверь открылась, и Аманда предстала перед ним в алом халате, ее лицо казалось осунувшимся и безжизненным. «Дорогая, что случилось?» – сформировался вопрос в голове Холлистера. Он отмел его прочь. Покажется подозрительным, если он что-нибудь заметит. Он вежливо прикоснулся к краю шляпы.

– Прошу прощения, что беспокою вас в такой поздний час,– сказал он.– Но, боюсь, мне необходимо просмотреть бумаги, которые я сегодня дал мистеру Чаппелу. Понимаете, эти документы для очень важного клиента, и...– Пока он говорил, его глаза выискивали в ее лице следы скорби.

– Входите,– сказала Аманда. Шурша шелком, она отступила назад, и Холлистер, сняв шляпу, вошел внутрь.

– Я помогу вам раздеться,– сказала она.

– Что ж, э...– Холлистер разыграл нерешительность.– Мне на самом деле не стоит...

– Прошу вас,– сказала она.

Все шло даже лучше, чем он надеялся. Холлистер прошел в гостиную, Аманда повесила его пальто и шляпу и последовала за ним.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила она.

Он кивнул.

– Как вы добры,– сказал он.– Немного скотча с водой.– И он снова взглянул ей в лицо, но оно было совершенно непроницаемым. Он-то надеялся на рыдания, слезы, истерику.

Ну что ж, он мысленно пожал плечами. Это ведь тоже реакция, в некотором смысле даже более мощная. Смерть Чаппела потрясла ее настолько, что она оцепенела. «В высшей степени удовлетворительно»,– решил Холлистер. Он с улыбкой опустился на диван и скрестил ноги в безупречно чистых полосатых брюках.

– А где мистер Чаппел? – спросил он невзначай.

– Наверху,– ответила она.

Она стояла к нему спиной, и он разинул рот. Наверху?! Холлистер ощутил, как ледяные пальцы коснулись его сердца. Потом он вдруг понял, и новая волна радости накатила на него, усиливая удовольствие. Она, должно быть, до сих пор не сообщила в полицию! Холлистер содрогнулся. Наверху лежит труп. Внизу убийца пьет виски с водой, который поднесла ему безутешная вдова. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, однако так и есть! Ему пришлось закрыть глаза и сделать глубокий вдох, прежде чем он сумел унять дрожь в теле.

Когда он открыл глаза, Аманда отходила от буфета, шелковый халат, развеваясь, чуть распахнулся. Холлистер ощутил, как напряглись мышцы живота. Он видел очертания ее бедер. Может быть, под халатом на ней вообще ничего нет? Дрожь прошла по его плечам, пока она подносила ему стакан. Передавая ему виски, она вынужденно наклонилась вперед, и взгляд Холлистера не мог избежать ее всколыхнувшихся грудей. Его пальцы дрогнули, соприкоснувшись со стаканом и рукой Аманды.

– А он... э... закончил работать с документами? – спросил Холлистер.

– Да,– ответила она. Она стояла перед ним, как будто в глубоком раздумье.

– Отлично.

Он сделал маленький глоток и закашлялся. Почему она ему не сказала? Он ощущал напряжение в груди и животе, размышляя об этом.

– Я не сообщила в полицию,– сказала Аманда.

Стакан дернулся в руке Холлистера, и он выплеснул немного виски себе на ноги.

– Господи,– услышал он собственное тоненькое восклицание.

Отставив стакан, Холлистер вынул из нагрудного кармана носовой платок и принялся вытирать брюки.

Аманда вдруг села рядом, хватая его за руку.

– Я сказала...– начала она.

– Да. Да, я слышал,– отозвался Холлистер дрожащим голосом.– А п-почему вы должны сообщать о чем-то полиции?

Ее пальцы напряглись, когда она развернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, Аманда прерывисто вздохнула, отчего шелк на груди натянулся сильнее. Боже, под халатом на ней действительно ничего нет. Волны жара и холода, сменяясь, прокатывались по спине Холлистера. Он не мог отвести от нее глаз.

– Не нужно надо мной издеваться,– сказала Аманда.

– Издеваться?..– Холлистер уставился на нее, раскрыв рот.

Ужасное рыдание заставило грудь Аманды конвульсивно содрогнуться, и она припала к нему.

– Помогите мне,– умоляла она.– Пожалуйста, помогите.

Губы Холлистера беззвучно шевелились. Он пытался отстраниться от нее, но не смог. Точно так же, как не смог отвести взгляд от расходящихся пол ее халата.

– Миссис Чаппел...– начал он придушенным голосом.

– Возьми меня,– зашептала она.– Ты убил его. Теперь тебе придется удовлетворить меня.– Она рванула на себе халат, и тяжелые белые груди выпали из выреза прямо перед его лицом.– Тебе придется!

Глаза ее бешено сверкали, сжатые зубы скалились. Холлистер ощущал на шее ее жаркое дыхание. Он дрожал от ужаса перед такой внезапной переменой. Все случилось так скоро, так скоро! Он же планировал...

Наверху со стуком распахнулась дверь.

Аманда застыла, ее пальцы впились ему в спину, тело вжалось в него.

– Нет,– выкрикнула она. Ее взгляд впился в лестницу. Взгляд Холлистера метнулся туда же.

Наверху кто-то вышел в коридор, приглушенно бормоча сквозь безумные рыдания.

– Нет,– снова крикнула Аманда.

Холлистер чувствовал, как ее пальцы все сильнее впиваются в спину, пока ему не стало больно.

– Что это? – всхлипнул он.

Она сидела, пригвожденная к месту, и смотрела на лестницу. Низкий, безумный стон вырвался из ее горла.

– Что это такое? – спросил он.

Внезапно задохнувшись, она вжалась лицом ему в грудь и с новой силой вцепилась в спину.

– Рекс! – закричала она.

Тиски сжали сердце Холлистера. Он задыхался, пытаясь что-нибудь сказать, но был не в силах выдавить из себя ничего, кроме бульканья и идиотского мычания. А безумные звуки сверху приближались, кто-то спускался по ступенькам.

– Не дай ему меня забрать,– рыдала Аманда.

Казалось, будто она вросла в его плоть. Холлистер тщетно пытался оторвать ее от себя. Ее сердце ударяло в его грудь тяжким молотом. В висках судорожно стучала кровь. Тяжелые шаги загромыхали по ступенькам. Тело ударилось о перила, сумасшедший стон разнесся по комнате.

– Не дай ему меня забрать! – Голос Аманды срывался на визг.

Холлистер хотел ответить, но изо рта вылетало только придушенное бульканье. Он смотрел на лестницу, и глаза вылезали у него из орбит. «Нет,– думал он.– О господи, нет!»

– Не дай ему меня забрать! – взвизгнула Аманда.

И не успела еще окровавленная фигура ввалиться в комнату, как Холлистер услышал невыносимый визг, от которого завибрировало в ушах, и через мгновение понял, что это визжит он сам.

– Он признался? – спросила она.

Сержант уголовной полиции медленно кивнул. Он до сих пор не успел оправиться от созерцания полуобнаженной миссис Чаппел, вцепившейся в маленького визжащего человека, пока сам он по ее наущению кружился по гостиной, размахивая испачканными в крови руками.

– Я так и не понял, откуда вы узнали, что это он,– сказал сержант.

Аманда Чаппел невесело улыбнулась.

– Считайте это женской интуицией,– сказала она.

Пять минут спустя сержант Нильсон ехал обратно в участок, размышляя о том, каким удивительным орудием являются женщины. Не было ни малейшего указания, не говоря уже об уликах, что убийцей был этот Холлистер. И только настойчивые просьбы миссис Чаппел, чтобы он подождал вместе с ней, пока появится Холлистер, позволили им получить доказательства; и только ее безумная атака на нервы Холлистера дала им возможность предъявить ему обвинение. Это правда, что под воздействием эмоций убийцы сознаются в содеянном, однако к тому моменту, когда они добрались бы до него, прибегнув к традиционным методам расследования, Холлистер совершенно успокоился бы и никакие допросы уже бы не помогли. Каким бы безумным это ни показалось, Нильсон был вынужден признать, что метод миссис Чаппел, кажется, был единственным, что могло сработать. Он помотал головой в изумленном восхищении. На самом деле, подумал он, эта часть была самой блистательной. Прикосновение Аманды Чаппел стало завершающим штрихом, который прикончил Холлистера.

День расплаты

«Дорогой папа!

Посылаю тебе эту записку в ошейнике Рекса, потому что сам вынужден остаться здесь. Надеюсь, моя записка благополучно дойдет до тебя.

Твое письмо по поводу уплаты налогов я не смог вручить, потому что вдова Блэкуэлл убита. Она наверху. Я перенес ее на постель. Выглядит она кошмарно. Мне бы хотелось, чтобы ты сообщил шерифу и судебному следователю Уилксу.

Что касается маленького Джима Блэкуэлла, я не знаю, где он находится в данную минуту. Он так перепуган, что бегает по дому и прячется от меня. Его, должно быть, здорово напугал тот, кто убил его мать. Он не говорит ни слова. Только мечется по сторонам, словно испуганная крыса. Иногда я вижу в темноте его глаза, а потом они исчезают. У них тут, как ты знаешь, нет электричества.

Я пришел на закате, чтобы отдать твое письмо. Позвонил в колокольчик, но мне никто не открыл, поэтому я толкнул входную дверь и заглянул внутрь.

Все занавески были задернуты. Тут я услышал, как ктото тихо пробежал через гостиную, после чего ноги застучали по лестнице. Я позвал вдову, но она не ответила.

Я пошел наверх и заметил Джима, который смотрел на меня сквозь ряд балясин. Когда он понял, что я заметил его, он сбежал вниз, в прихожую, и с тех пор я его не видел.

Я осмотрел комнату наверху. Наконец зашел в комнату вдовы Блэкуэлл, она лежала мертвая на полу, в луже крови. Горло у нее было перерезано, глаза широко раскрыты и вытаращены прямо на меня. Кошмарное зрелище!

Я закрыл ей глаза, осмотрел комнату и нашел опасную бритву. Вдова была полностью одета, из чего я заключил, что убийца замышлял только грабеж.

Так вот, папа, прошу тебя, как можно быстрее приезжай с шерифом и судебным следователем Уилксом. Я останусь здесь, прослежу, чтобы Джим не убегал далеко от дома, а не то он заблудится в лесу. Но приезжай как можно скорее, потому что мне совершенно не нравится сидеть здесь, пока вокруг в потемках рыщет Джим. Люк».

«Дорогой Джордж!

Мы только что вернулись из дома твоей сестры. Газетчикам мы пока не говорили, так что я сам обо всем тебе расскажу.

Я отправил Люка доставить бумаги по уплате налога на недвижимость, и он обнаружил, что твоя сестра убита. Я совсем не в восторге от того, что мне приходится сообщать тебе об этом, но должен же кто-то это сделать. Шериф с помощником уже обшаривают окрестности в поисках убийцы. Они считают, это был какой-нибудь бродяга. Она не изнасилована, и, насколько мы можем судить, из дома ничего не пропало.

Но более всего меня беспокоит маленький Джим.

Этот мальчик может скоро умереть от истощения и даже просто от страха. Он ничего не ест. Иногда проглатывает кусочек хлеба или откусывает конфету, но как только начинает жевать, лицо у него кривится и его сейчас же сильно рвет. Я вообще ничего не понимаю.

Люк обнаружил твою сестру в спальне с перерезанным от уха до уха горлом. Судебный следователь Уилкс утверждает, что это сделано сильной уверенной рукой: рана глубокая и ровная. Мне ужасно не хотелось рассказывать обо всем этом, но, думаю, тебе лучше знать правду. Похороны состоятся через неделю.

Мы с Люком долго бродили вокруг дома, пытаясь поймать мальчика. Он быстрый, как молния. Джим мечется в темноте и попискивает каким-то крысиным писком. Он показал нам зубы, когда мы наконец-то загнали его в угол с помощью фонаря. У него совершенно белая кожа, а от того, как он закатывает глаза и пускает изо рта пену, просто мороз по коже.

В итоге мы его поймали. Он кусал нас и извивался угрем. А потом совершенно затих, и мы понесли его, по выражению Люка, как бревно.

Мы принесли его в кухню и попытались накормить. Он не съел ни кусочка. Выпил немного молока, причем так, словно совершал большое преступление. А потом, через секунду, лицо у него исказилось, он раскрыл рот, и все молоко вышло обратно.

Он постоянно пытается от нас сбежать. Не произнес ни единого слова. Он только пищит и бормочет, словно болтающая сама с собой обезьянка.

Мы в итоге отнесли его наверх и уложили в кровать. Он окаменел, как только мы дотронулись до него, и я испугался, что у него вылезут глаза из орбит, так широко он их раскрыл.

Челюсть у него отпала, он уставился на нас, словно мы чудовища или же пришли распороть ему горло, как его матушке.

В свою комнату Джим идти не хотел. Он визжал и бился у нас в руках, как пойманная рыбина. Он упирался ногами в стену, пихался, вырывался, царапался. Нам пришлось надавать ему пощечин, тогда он снова вытаращил глаза и одеревенел, и мы внесли его в комнату.

Когда я раздел его, то оторопел так, как ни разу за всю свою жизнь, Джордж. Этот парнишка сплошь покрыт шрамами и синяками, и на спине, и на груди, словно кто-то связывал и пытал его щипцами, или каленым железом, или бог знает чем еще. У меня мурашки пошли по коже от такого зрелища. Я знаю, поговаривают, вдова была несколько не в себе со смерти мужа, но не могу поверить, что такое сделала она. Это дело рук совершенного психопата.

Джим был сонный, но не смыкал глаз. Он все время оглядывал стены и потолок, и губы у него шевелились, словно он хотел заговорить. Джим застонал низким прерывистым голосом, когда мы с Люком направились к двери.

И не успели мы выйти в коридор, как он завопил во весь голос и затрясся на кровати, словно его кто-то душил. Мы кинулись обратно в комнату, я высоко поднял лампу, но мы ничего не увидели. Я решил, что мальчик помешался от страха и ему что-то мерещится.

Потом, как будто это было подстроено специально, в лампе кончилось масло, и мы вдруг увидели белые лица, смотрящие на нас со стен, с потолка и из окна.

Это был жуткий миг, Джордж, ребенок орал во всю мочь, извивался, но не делал попытки убежать. Люк искал дверь, я старался нашарить в карманах спички, одновременно вглядываясь в эти кошмарные лица.

Наконец я нашел спички, зажег, и лиц больше не было, только половина одного лица на оконном стекле.

Я отправил Люка в машину за маслом. Когда он вернулся, мы снова зажгли лампу, осмотрели окно и поняли, что лицо нарисовано краской, которая светится в темноте. То же самое было с лицами на стенах и потолке. Хватило бы, чтобы напугать до полусмерти и взрослого, подумать только, что кто-то мог сделать такое с комнатой маленького мальчика.

Мы перенесли его в другую комнату и уложили в постель. Когда мы вышли, он спал, вскрикивая и бормоча что-то, чего мы не смогли разобрать. Я оставил Люка сторожить в коридоре перед дверью в комнату. А сам отправился осмотреть дом еще раз.

В комнате вдовы я обнаружил целый шкаф, забитый книгами по психологии. Во всех есть пометки. Я прочитал одно место про эксперимент, в котором крыс доводили до безумия, заставляя их думать, будто еда лежит там, где ее нет. И еще одно, о том, как заставить собаку потерять аппетит и умереть от голода, избивая ее в то время, когда она пытается есть.

Наверное, ты догадываешься, о чем я подумал. Но это такой кошмар, что я с трудом в него верю. То есть я верю в то, что Джим мог обезуметь настолько, чтобы перерезать ей горло. Но он такой маленький, что я с трудом представляю, как бы ему это удалось.

Ты его единственный живой родственник, Джордж, мне кажется, ты должен что-то сделать для мальчика. Мы не хотим отдавать его в приют. Он не сможет там жить. Вот почему я все так подробно описал, чтобы ты сам мог судить.

Есть и еще кое-что. Я поставил пластинку на патефон в комнате мальчика. На ней записаны звуки, похожие на жуткие крики диких животных, но еще кошмарнее пронзительный смех, перекрывающий их.

Вот и все, Джордж. Мы сообщим тебе, если шериф найдет убийцу твоей сестры, потому что на самом деле никто не верит, будто Джим мог сделать такое. Мне бы хотелось, чтобы ты забрал мальчика и попытался вылечить его. До встречи, Сэм Дэвис».

«Дорогой Сэм!

Я получил твое письмо и расстроился сильнее, чем могу выразить.

Я уже давно знал, что сестра психически нездорова со смерти мужа, но я и понятия не имел, что дело зашло настолько далеко.

Видишь ли, она еще девочкой влюбилась в Фила. В ее жизни больше не было никого. Солнце вставало и садилось только благодаря ее любви к нему. Она так ревновала его, что однажды, когда он отправился на вечеринку с другой девушкой, она разбила руками стекло и едва не истекла кровью.

В итоге Фил женился на ней. Казалось, что счастливей пары и быть не может. Она делала для него все, что угодно. Без него она не мыслила своей жизни.

Когда родился Джим, я навещал ее в больнице. Она сказала мне, жаль, что он не родился мертвым, потому что она знает, насколько важен для Фила сын, а ей ненавистна сама мысль, что Филу будет дорог кто-то кроме нее.

Она всегда плохо обращалась с Джимом. Всегда обижала его. И в тот день, когда три года назад Фил утонул, спасая Джима, она лишилась рассудка. Я был с ней, когда ей сообщили о гибели мужа. Она бросилась на кухню, схватила нож и кинулась бежать по улице, чтобы найти Джима и убить его. В итоге она упала без сознания у дороги, и мы отнесли ее домой.

Она вообще не смотрела на Джима целый месяц. Потом собралась и увезла его в этот дом в лесу. И с тех пор я ее не видел.

Ты и сам понял, что мальчик боится всего и всех. За исключением одного человека. Именно этого и добивалась моя сестра. Она претворяла свой план шаг за шагом. Господи, почему я не понимал этого раньше! В том кошмарном, полном ужасов мирке, который она выстроила вокруг мальчика, она оставила ему веру и привязанность по отношению только к одному человеку – к ней. Она была единственным щитом, ограждающим Джима от всех этих ужасов. Она знала это, когда умирала, знала, что Джим окончательно сойдет с ума, потому что в мире не останется никого, к кому он сможет обратиться за утешением.

Полагаю, теперь ты понимаешь, что никакого убийства не было.

Просто побыстрее похороните ее и отправьте ко мне мальчика. На похороны я не приеду. Джордж Барнс».