Текст книги "Тринадцатый апостол"

Автор книги: Ричард и Рейчел Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Всех на земле? – усмехнулся Гил.

– Да, все человечество, хотя никто не отдает себе в том отчета. А ты все еще считаешь, что это не важно, – гремел Сарками. – Да на земле ничего нет важней!

Он, должно быть, сошел с ума, заключил Гил. Какое отношение имела последняя фраза Сабби к кому-нибудь, кроме Джорджа, не говоря уже обо всем человечестве? При чем тут оно?

– Может, тебе желательно узнать еще кое-что? – сказал Сарками, его большой орлиный нос чуть не клевал Гила в щеку. – Сабби не говорила, что она не хочет, чтобы Джорджа убили, она сказала, что не хочет, чтобы его убил ты.

Разум Гила лихорадочно заработал. Единственно возможный вывод был слишком невероятен. Верховным цадиком мог быть только тот, кто никогда никого не лишал жизни. Если она пыталась сказать ему, что он не должен убивать, то тогда…

– Тогда я верховный цадик, – прошептал Гил.

Сарками посмотрел на него с презрением.

– Бог мой, Гил. Твое высокомерие ошеломляет. Ты-то уж точно не верховный цадик. Ибо это я.

ГЛАВА 66

День двадцать пятый, сумерки

Главный вестибюль библиотеки музея Израиля,

Иерусалим

Гил ждал снаружи на ступенях лестницы и в наступающей полумгле, щурясь, поглядывал на часы. Он подождет еще минут пять. Сарками назначил встречу в малом конференц-зале, но Гил что-то неважно себя чувствовал. Все силы его уходили на то, чтобы не дать тошноте и слабости взять над ним верх. Сама мысль о небольшом помещении, наполненном спертым горячим воздухом, вгоняла его в панику.

Он перехватит Сарками здесь, ведь все равно сообщить ему нечего. Старик сам настоял, чтобы Гил отдохнул пару дней. Вот два дня и пропало. В кромешной тоске, когда нечего делать, только сидеть сложа руки и вспоминать о Сабби.

Гил, собственно, и согласился на перерыв лишь потому, что не знал, что ему делать дальше. А Сарками, видно, знал. Но если сириец – верховный цадик, почему бы ему просто не забрать у него свиток? Гил пожал плечами. Все это чересчур глупо, а сам он ничтожество, и не больше.

Он сел на ступени и опустил голову между ног.

– Плохо чувствуешь себя, а? – спросил Сарками.

Гил не видел и не слышал, как тот подошел к нему. Гил отер холодный пот со лба тыльной стороной ладони.

– Должно быть, что-то съел, – ответил он.

– Или что-то гложет тебя.

Гил вскинул голову в знак протеста, но у него не было ни сил, ни желания спорить. Кроме того, как обычно, старый ублюдок попал в точку.

Он взглянул в глаза Сарками. Забавно, но он никогда не замечал в них печали. Или сочувствия. По крайней мере к себе.

Сарками кивнул, и это единственное движение побудило Гила уступить тому, чему нельзя было больше противиться.

Боль тут же нахлынула. Сильная и внезапная боль. Из его груди вырвался беззвучный вопль. И прямо там, на ступенях лестницы, посреди людного музейного комплекса Гил вдруг разрыдался, взахлеб, бурно, так, как никогда еще не рыдал в жизни. Сила рыданий удивила его самого, хотя Сарками, кажется, ожидал чего-то подобного.

– Хорошо, – произнес Сарками.

Он терпеливо стоял рядом, пока не затих первый приступ, потом взял Гила за руку и повел в библиотеку. Золотистый свет конференц-зала, казалось, приветствовал их, а воздух был таким же прохладным и свежим, как вечерний воздух снаружи.

– Очень хорошо, – сказал Сарками, помогая Гилу сесть в кресло.

Сам старик устроился напротив него за столом, потом откинулся и спокойно стал ждать, не задавая вопросов.

– Я это сделал, – сказал тихо Гил. – Я убил ее. Если бы я не…

Существовало столько фраз, которые начинались с «если бы я не…», что он растерялся. Если бы он не отмел подозрения Сабби насчет Джорджа, они могли бы остановить его, пока у них было время. Если бы Гил не посмеялся над ее утверждением, что глобальная поисковая система может работать в двух направлениях, то, возможно, он выбросил бы свой карманный компьютер, который, теперь в этом нет сомнений, позволял Джорджу следить за каждым их перемещением. Если бы он не зациклился на своих ощущениях, а прислушался к ней, когда она заподозрила, что Джордж еще жив… Так много «если бы», но это было хуже всех прочих.

Гил снова разрыдался. Он плакал над всем, что он совершал и не совершал, оплакивая последствия своей заносчивости и свое будущее без Сабби.

– Хорошо. Эти два дня прошли с толком, – прошептал больше словно бы для себя Сарками.

Он повернулся к Гилу:

– Ты все сделал правильно. Жертва очищает душу. Это первое из трех деяний, которые тебе надлежит совершить, для того чтобы свиток нашел дорогу к тому, кому он предназначен.

– Я думал, что это ты, – обвиняющим тоном произнес Гил. – Ты сказал, что ты верховный цадик, а Сабби говорила, что свиток предназначен верховному цадику, тогда почему бы тебе просто не забрать у меня эту проклятую штуку?

– Жертва очищает душу, – повторил Сарками, словно Гил ничего не сказал. – Это первое из трех деяний, которые тебе надлежит совершить.

– Что ты имеешь в виду? Что Сабби должна была умереть, чтобы ты мог принять свиток, или что ее смерть это и есть моя жертва?

– Ни то, ни другое, – ответил Сарками. – Смерть Сабби не была твоей жертвой. И не ее, если уж на то пошло. Жертва подразумевает потерю личного, а не внешнего плана. Потерю уверенности в том, что ты во всем прав, а остальные всегда ошибаются, потерю иллюзии, что все в твоих руках.

Что-то в словах Сарками проняло Гила. И в то же самое время ужаснуло его.

– Сабби потеряла человека, которого знала как себя, пережив изнасилование и смерть подруги, – продолжил Сарками. – Это первое превращение не было ее выбором, оно сделало ее меньше, а не больше. К счастью, она снова изменилась, на этот раз это был ее выбор. После того, как она убила своего насильника.

– Ты имеешь в виду, когда она убила своего насильника, – поправил Гил.

– Нет, я имею в виду то, что сказал. Убив своего мучителя, она не утратила ничего. И вполне могла остаться такой, какой сделалась после изнасилования. Жертву Сабби принесла уже после убийства.

– После? – переспросил Гил.

– Да, после. Совершив первый акт мести, она отказалась от своего намерения отомстить остальным. Для нее это была огромная жертва. Существовало немного шансов, что ей не захочется довести дело до конца.

– Но… – поторопил его Гил.

– Но вместо этого она выбрала другой путь и не осталась тем хищным животным, в которого они превратили ее. Она предпочла посвятить свою жизнь чему-то более значительному, тому, во что веришь.

– Она считала, что ты спас ее в день убийства. Ты это знал? – спросил Гил.

– Она спаслась сама.

– Она сказала, ты убедил ее, что жить стоит, – продолжил Гил.

– Это сделал я, это же сделал и ты.

– Я?

– Да, – подтвердил Сарками. – Обнаружив в Уэймутском монастыре то, что должен был обнаружить.

Свиток. Сарками прав. Именно к нему так стремились и она, и Сарками, и Ладлоу. Именно его поискам они отдавали все свое время и силы. И он нашел его для нее, для всех них. И для себя тоже.

Из сердца Гила исчезло чувство вины. Он дал Сабби нечто более ценное, чем мог дать ей кто-либо другой. Рыдания облегчения уже готовы были вырваться из груди его, но он подавил их. Имелось еще кое-что, что он должен был выяснить.

– Как она смотрела на тебя! С такой бесконечной любовью. Я никогда не встречал чего-либо подобного, – сказал Гил.

– Это было больше чем любовь, – ответил Сарками. – Она мне доверяла.

– Почему?

– Наверное, впечатлившись тем, как я поступил, обнаружив ее возле тела убитого ею молодого мужчины, – сказал Сарками.

– Но он был ничтожеством и заслужил смерть. Любой в здравом уме позволил бы ей уйти, пока не поднялся шум, – заметил Гил.

– Да, он был ничтожеством, и это к лучшему, что он умер. И конечно же, ей надо было дать уйти. Но видишь ли, – добавил Сарками, – он был еще и моим сыном.

Гил недоверчиво уставился на него.

Итак, это была жертва Сарками. Не смерть его сына, а смерть его самого как человека, которого непрестанно заботило будущее его чада, как отца, который неважно за что все еще слепо любил свое собственное дитя. В тот миг Сарками отказался от всего этого просто потому, что того требовала справедливость.

– Может, ты этого еще не знаешь, Гил, но ты тоже переменился, – мягко сказал Сарками. – Ты больше никогда не поведешь себя самоуверенно, сталкиваясь с чужими проступками, и всегда будешь сострадать чужому раскаянию. Твое чувство вины и твои муки были искренними, и они очистили твою душу.

Однако впереди у него еще две задачи, пояснил Сарками. Справившись с ними, Гил сможет передать свиток праведнику, которому тот предназначен.

– Но если ты верховный цадик, разве свиток предназначен не тебе? – спросил Гил. – Почему ты не можешь просто забрать его у меня и поступить с ним по своему усмотрению?

– Потому что он предназначен не мне, – ответил Сарками. – И еще потому, что если я приму его, то в случае моей гибели он будет потерян.

Гил похолодел. Что это за разговоры? И он потребовал от человека, которого теперь стал считать своим наставником, объяснений. Их не последовало.

– Ну, ты еще долго нас не покинешь, – заявил Гил, пытаясь взять более веселую ноту. – Помимо всего прочего, ты не такой уж старец и крепок.

– Китайцы говорят, что нет ничего, чего нельзя потерять во время кораблекрушения, – ответил Сарками с мягкой улыбкой. – А теперь давай вернемся к работе.

Вторая задача не заставила себя ждать и была относительно легкой. В течение двух последующих дней по просьбе Сарками Гил создал и загрузил в киберпространство послание, которому надлежало послужить числовым маяком в течение последующего тысячелетия.

Гил записал его, используя продвинутую бинарную систему, язык, который, как он полагал, будет понят избранным праведником столь отдаленного будущего. Там, в киберпространстве, послание и будет храниться, пока не востребуется для того, чтобы через тысячу лет привести очередного верховного цадика к свитку тринадцатого апостола.

Оставалась невыполненной только третья задача.

– Ждать недолго, – заверил Гила Сарками. – Маккалум уже совсем рядом. И настроен решительно, как никогда. Ты все поймешь, когда придет время.

ГЛАВА 67

Часом позже

Конференц-зал библиотеки музея Израиля

Сарками тщательно выбрал позицию. Сидя спиной к открытой двери конференц-зала, он не вызывал подозрений. Маккалум поверит, что его тут не ждут. Притворство было необходимым для осуществления плана Сарками. Если все будет разыграно хорошо, это даст Гилу несколько дополнительных деньков.

Маккалум наверняка приведет с собой двух новых могущественных ангелов, в равной степени обладающих еще большей жестокостью, чем двое погибших не так давно близнецов. О, как эта потеря, должно быть, разъярила старого наци, подумал Сарками. Горечь потери смягчил разве что выход из игры Джорджа. Ну да не важно.

Орлиные глаза старика оглядели тщательно расставленный им реквизит. На полу, справа от кресла, где он сидел, виднелся новый красивый дорожный чемодан, частично прикрытый его темным плащом и в данный момент совершенно пустой. Стол конференц-зала сплошь покрывали сделанные от руки записи с пометками и подчеркнутыми предложениями, раскрытые копии переводов с арамейского языка и компьютерные распечатки. Сарками инстинктивно дотронулся до своего правого кармана. Ключ от замка библиотечного ящичка находился там, куда он аккуратно его поместил.

Если бы не нужда, диктуемая стремительным приближением Маккалума, он не прервал бы так рано свою последнюю встречу с Гилом. Столько всего недосказано из того, что могло бы помочь Гилу в разрешении предстоящих проблем. Сарками покачал головой. Нет, Гилу придется все постигать самому. Это единственный способ. Но он преуспеет. В этом Сарками был уверен. Таким образом, все, возможно, и к лучшему.

Теперь, когда все было сделано, оставалось лишь ждать. Однако даже и здесь все произошло стремительней, чем рассчитывал Сарками.

Один звук, одно движение, и дверь в конференц-зал оказалась закрытой, а Сарками выдернул из кресла один из скандально известных белых ангелов ада, и очень сердитый Маккалум уже ждал ответа на единственный волновавший его вопрос.

– Где свиток? – спросил Маккалум.

Сарками хранил молчание, не двигался, ожидая развития сценария, который он уже дюжину раз прокрутил в голове. Замечательно, подумал он, насколько все-таки предсказуемы люди определенного сорта.

– Не так уж много мест, где ты мог бы его спрятать так, чтобы я не нашел, – говорил Маккалум, роясь в записях, разложенных на столе. – Ясно, что он где-то рядом.

Сарками едва сдержал кривую усмешку. Глупец полностью проигнорировал пустой дорожный чемодан на полу. Могущественный ангел № 1 между тем выкладывал содержимое карманов Сарками на стол. Возбуждение Маккалума при виде ключа от библиотечного ящичка было почти осязаемым. И донельзя банальным. Сарками, кажется, предпочел бы, чтобы затеялось что-нибудь посложней.

Правда, мгновенная вспышка паники охватила его, когда оказалось, что Маккалум не в состоянии определить местонахождение ящичка.

Иисусе, мне что, нарисовать тебе карту?

В итоге Сарками пришел к выводу, что глупость Маккалума ему даже на пользу. Побои и угрозы оттягивали момент обнаружения свитка и позволяли Сарками открыть, где тот спрятан, лишь после ряда весьма убедительных мер, к которым не преминул прибегнуть Маккалум.

Заткнув Сарками рот носками, они сломали ему три пальца и подрезали ахиллесовы сухожилия на обеих ногах. Понимая, что та же участь ждет сухожилия на руках и что его карьера художника завершена, Сарками уступил и рассказал о тайнике, который находился всего лишь в нескольких футах от помещения, в котором его пытали.

Взяв ключ, ангел № 2 вернулся с призом и вложил тускло поблескивающий свиток в руки Маккалума. Из-за раны, нанесенной в сердце, Сарками с трудом расслышал последние слова своего палача.

– Откуда нам знать, подлинный ли это свиток? – спросил белый убийца. – Я имею в виду, кроме всего прочего, он ведь всю свою жизнь клепал подделки, не так ли?

– Он не стал бы так мучиться из-за простой копии, – ответил Маккалум с улыбкой удовлетворения, затем дверь за ним закрылась.

Последняя мысль Сарками доставила ему неизъяснимое умиротворение:

«Нет, но я с радостью претерпел бы эти муки ради спасения настоящего свитка».

ГЛАВА 68

Спустя три дня, рассвет

Сад скульптур музея Израиля

Статья на шести газетных страницах свидетельствовала, что ожиданию пришел конец: «Сотрудник музея обнаружен мертвым. Мотивы ограбления отсутствуют».

Гил не знал, с какой жестокостью Сарками предали смерти, но старик подготовил его к тому, что она неизбежна. Теперь старый орел умер.

– Я достиг большего, чем мог рассчитывать. Я создавал копии древностей, к которым мир будет еще обращаться на протяжении долгих веков. Мудрость и любовь двух тысячелетий изменили меня. Я любил и был любим. Хотя я и не увижу, как исполнится моя последняя воля, мне радостно знать, что ты закончишь то, что было доверено мне.

Сарками положил руку на плечо Гила.

– Чего еще можно желать? – спросил он с усмешкой, которая на миг явила молодого и красивого Сарками прежних дней.

Он подарил Гилу мягкий белый восточный халат, сшитый из той же ткани, которая покрывала рабочий стол в его доме.

– Это одеяние передал мне верховный цадик, который был до меня. Теперь оно твое.

Указания Сарками были лаконичными, четкими:

– Ты сам поймешь, когда придет время очистить себя и надеть этот халат. Более того, ты поймешь, что надо сделать. Пусть твое сердце и твой разум будут открыты. Позволь тем, кто соприкасался с тобой в течение жизни, стать твоими учителями и сделаться частью тебя. Живи не воспоминаниями, а скорее той мудростью, какой они тебя одарили.

– И это все твои наставления? – недоверчиво спросил Гил. – Положиться на мудрость, которой меня одарили? Как же получается, что я, такой мудрый, не имею понятия, о чем ты говоришь? Постой же, не поступай так со мной.

Сарками улыбнулся и посмотрел на Гила с такой же любовью, какой однажды наполнились его орлиные очи, когда он как-то при нем бросил взгляд на Сабби.

– Тогда узнай вот что, – сказал старый художник. – На плечах верховного цадика лежит огромнейшая ответственность. Это он взывает к Богу и умоляет его отыскать среди нас праведников. Это ему, верховному цадику, являет Господь свою волю. Это ему одному дадут знать, будет ли человечеству, согласно завету, даровано жить на земле в следующем тысячелетии или же его сочтут недостойным.

– Свиток поведет тебя. Стань лишь каналом, по которому может пройти послание, заключенное в нем.

– Но я не могу прочесть его, – запротестовал Гил. – Как же я могу что-то передать?

– Это не требует понимания языка, на котором написан текст свитка. Слова в нем всего лишь дань истории. Послание, которое он несет, гораздо шире того, что поддается словесному выражению.

– Как я пойму, что мне делать?

– Если тебя сочтут достойным, свиток скажет тебе.

– А если нет? – спросил Гил.

– Тогда завет продления будет нарушен, – просто сказал Сарками.

– Но ведь не хочешь же ты сказать, что судьба человечества и суждение Господа о том, достойны ли люди длить свои дни на земле еще тысячу лет, зависят от одного лишь меня? – дерзко спросил Гил.

– Нет, все это зависит от того, что Господь обнаружит, когда придет время призвать и пересчитать цадиков-праведников, которые ходят по этой земле, – пояснил Сарками.

– Я должен призвать… кого?

– Ты не слушаешь! – раздраженно бросил Сарками. – Тебе никого призывать не нужно. Ты станешь каналом, по какому из свитка уйдет послание. Оно будет подобно молитве, песне… не твоей, а той, что пройдет через тебя. Ты должен быть чист сердцем и разумом. Чтобы не стать препятствием.

Оставался еще один, самый резонный, вопрос, но такой, какой лучше, пожалуй, не задавать бы. По крайней мере, Гил не был уверен, нужен ему ответ на него или нет.

– Почему я? – все же рискнул спросить он.

Сарками посмотрел на него с искренним недоумением:

– Почему нет?

– Ну как же. Я не самый религиозный человек на земле и не самый праведный. Дьявол, существует огромное число людей, более достойных стать верховными цадиками, чем я.

– О, вот оно что, – ответил Сарками, внезапно словно бы что-то себе уяснив. – Имидж. Медийные штучки. Очень по-американски, знаешь ли. Нет, мой друг, ты путаешь Сесила Б. Де Милла[2]2
  Де Милл, Сесил Блаунт (1881–1951) – знаменитый американский кинорежиссер, прославившийся постановкой масштабных кинобоевиков на библейские сюжеты «Царь царей», «Самсон и Далила», «Десять заповедей».


[Закрыть] с Господом Богом. Господь не требует от тебя совершенства в обмен на Его любовь. Для того чтобы стать верховным цадиком, как и цадиком вообще, достаточно быть добрым малым, порядочным малым, но совершенно необязательно быть лучшим человеком на свете. Это не какое-нибудь глобальное состязание. Все, что от тебя нужно, это достойно жить и стараться получше распорядиться тем, что тебе даровано, но никаких подвигов вовсе не требуется. Просто нормально делай свое дело, стремясь поднять планку повыше и никого при этом не убивать. Хотя иногда руки чешутся, – добавил Сарками со смехом.

– И все же не понимаю, почему именно я? Ведь таких на земле миллионы. Добрых, честных, порядочных, и вокруг, и повсюду…

– Хороший выбор, – криво усмехнулся Сарками, – почти идентичен плохому. Все зависит от того, как на него посмотреть.

Гил невольно поежился, подумав о том, что творилось в последнюю пару-тройку недель.

Старый орел погрозил Гилу своим длинным костистым пальцем:

– Самое смешное, что ты абсолютно прав. В тебе нет ничего особенного, и именно такого человека Господу захочется отыскать, когда Он вернется, чтобы взвесить завет продления. В тебе есть все ответы, которые ищет Господь.

Гил удивленно посмотрел на него. Сарками продолжил:

– Когда ты позовешь, Господь придет. Песнь, заключенная в свитке, приведет его к тебе. В тебе Бог узрит: что есть человек сегодня? Каким он стал за последнее тысячелетие? Достоин ли он, чтобы ему в очередной раз дали время для роста и для развития, для того, чтобы он продолжил в себе культивировать сходство с образом Божьим?

– И я должен ответить за все человечество? Ты, похоже, впал в детство!

– Нет, мой эгоистичный друг. Помни, что я сказал. Ты послужишь всего лишь каналом, сосудом, посредством которого Бог коснется души человеческой. Тебе надо только открыться и позволить Ему войти в тебя.

Внезапно Гил понял.

– Так вот почему верховный цадик не должен убивать, – уверенно произнес он.

– Да. Подобное зло в душе помешает Богу войти в нее. Ты не сможешь стать каналом, если уже был наполнен такой злобой в прошлом.

– Но предположим, убийство было справедливым? – возразил Гил.

– Справедливость не имеет значения, – ответил Сарками. – Сабби здесь не в счет, если ты об этом. И она умерла не за то, чтобы ты стал верховным цадиком, поэтому тебе нет нужды защищать ее. При жизни тебя не наказывают за твои деяния, точно так же, как и через них. Она сделала то, что должна была тогда сделать. А позднее нашла избавление и покой. Она приняла свою роль в ходе вещей, и ты тоже должен.

Сарками помолчал минуту, затем добавил еще одну мысль:

– Ты стал частью ее избавления, Гил. Сабби, хорошо сознававшая, что не может занять мое место, была уверена в том, что, когда придет время, это сделает кто-то другой. Какой-нибудь неплохой человек, достаточно подходящий и в меру праведный, хотя, возможно, и несколько заурядный, – добавил Сарками с улыбкой.

Это были последние слова старика, обращенные к Гилу. Однако оставалось сделать еще кое-что, способное достойным образом завершить расставание. Являющееся своего рода подарком Гила Сарками.

Гил ласково взял Сарками за руку и повел своего наставника к лежавшему в углу комнаты рюкзаку. Не произнеся ни слова, Сарками встал на колени, и, когда Гил достал свиток и вложил его в протянутые руки Сарками, всеобъемлющее умиротворение снизошло на них обоих.

Теперь Сарками не стало, и появился новый верховный цадик.

Гил поднялся в три часа утра. Он принял душ и надел белое одеяние, которое передал ему Сарками. Откуда-то он знал, что этот халат точно такой же, какой Миха совлек с себя в Гефсиманском саду и отдал Иешуа.

Гил забрал рюкзак из угла, накинул его себе на плечи и отправился по пустынным улицам к музейному комплексу. Пролом в ограде, о котором как-то упомянула Сабби, был достаточно удален от павильона с охраной и позволил ему легко пробраться к саду скульптур.

Огромные изваяния сада приветствовали Гила. Они, казалось, дожидались его. Сооружение на холме, называвшееся Нева-Шаанан, Место Успокоения, составляли гладкие, угловатые и округлые монументы, порой на десятки футов взбегавшие ввысь. Будучи творениями человеческих рук, все вместе они словно бы говорили, что являют собой нечто большее, чем то, что в них вкладывали их созидатели. Гил пересек пять акров сада и приблизился к цели.

Массивная белая гранитная лестница сияла в предутреннем свете. Казалось, она достигала небес. За миг до того, как первые лучи солнца возвестили о наступлении нового дня, Гил взошел на ее вершину и сел там.

В полном одиночестве он достал свиток, на котором Миха выгравировал свою историю более двух тысячелетий назад. Внутренняя часть свитка, которую Сабби не смогла развернуть, скрывала истинное послание, молитву, которой нельзя было позволить исчезнуть. Ибо в ней заключалось единственное, на что мог уповать человек. В ней таился призыв, способный дать Господу знак прийти и судить достоинства человечества. В этот момент со всей непреложностью выяснится, можно ли еще отыскать тридцать шесть праведных душ, которые определят дальнейшую участь людского рода. В этот момент будет решено, оставить ли в силе договор, заключенный между Богом и человеком, еще на одну тысячу лет.

И именно в этот момент, прямо здесь, завершится и третье задание. Следуя наставлениям Сарками, Гил дождался исчезновения последней звезды с утреннего небосклона. Когда последняя яркая точка на горизонте мигнула в последний раз и исчезла, он легонько дотронулся пальцами до краешка медного свитка. Знакомое тепло вновь вошло в него.

Затем без малейших усилий с его стороны в нем зазвучало моление. Гил не пытался вникнуть в смысл слов. Они исходили из него, подобно дыханию. Он был всего лишь пустым каналом, через который текли два тысячелетия. Он с радостью уступил им дорогу.

Священный гимн еще прокладывал себе путь ввысь, а Гил уже знал мысли того, кто давно умер, но чья мудрость была жива и поныне.

«Не печалься, брат мой. Исцелись. Мы все несовершенны, нам всем сопутствуют неудачи, падения. Каждый из нас, зная о том или не зная, способствует умножению страданий вокруг если и не умышленно, то своим ханжеством, злоречием, чванством. Отринувшие в себе все подобное становятся праведными как в мыслях, так и деяниях. В этом и заключается жертва каждого, а также и спасение каждого».

Последняя граница между личным и общим растаяла. Теперь он понял.

Каждый является созидателем притчи, носителем слова. У каждой души своя история, и каждая такая история есть живое звено в цепи истины, цепи, которая тянется через поколения от тысячелетия к тысячелетию. Пока длится история, пока длится борьба за истину, пока во имя ее приносятся жертвы, тринадцатому апостолу даровано жить внутри любого из нас. Чтобы Господь мог оценить, насколько наши усилия оправдывают наше существование на этой земле.

Тринадцатый апостол – это не один человек, это не просто тот, кто бродил с Иисусом и принял на себя бремя, которое Иисусу не дано было нести далее. Мы все, подобно тринадцатому апостолу Михе, стараемся преодолеть бездну между тем, какие мы есть, и тем, какими однажды могли бы нас сделать наши усилия.

Подобно нашим бесчисленным предкам, окончившим свои дни задолго до нас, мы можем никогда не узнать, являлся ли кто-либо из нас цадиком-праведником, но в этом изменяющемся и требующем постоянного напряжения мире каждому из нас надлежит жить так, как если бы он был им.